Текст книги "Орбинавты"

Автор книги: Марк Далет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 38 страниц)

В воздухе плясали недолговечные искры от костра.

– После взятия Малаги герцог Кадисский отправил нас брать крепость Орсуну, – сказал тот, что воевал под Басой. – Им сразу предложили: или сдавайтесь, или всех перебьем. Они решили сдаться, но попросили, чтобы им предоставили такие же условия, которые получили мавры из Малаги. Видимо, думали, что жителям Малаги дадут какие-то привилегии. Король обещал выполнить их просьбу. Их всех перевезли в Малагу и продали в рабство вместе с остальными.

Слушатели засмеялись.

– Да, его высочество всегда держит свое слово, – сказал рябой, и это его замечание вызвало новый взрыв хохота.

– То же самое сделают и в Гранаде, – уверенно произнес чей-то совсем молодой голос.

– Ну, это вряд ли, – проговорил коренастый бородач. – Эмир Боабдил не такой упрямый безумец, как Хамет ас-Сегри, который правил Малагой. К тому же Боабдил в те дни оказал дону Фернандо большую услугу. Когда его родной дядя Абдалла аз-Загал отправил на помощь маврам Малаги войско из Гуадикса, гранадский эмир выслал ему навстречу целую армию и наголову разбил его. Тогда Боабдил был нашим союзником. Возможно, их высочества в память о той услуге отнесутся к нему великодушно. Хотя, конечно, многое зависит от того, насколько упорно он будет сопротивляться.

– Как же он мог предать своих?

– Правитель Малаги не был для него своим. У них там застарелая вражда между двумя правящими родами – ас-Сегри и Абенсеррахов.

– Они друг с другом обращаются как звери, поэтому мы их и побеждаем, – заключил рябой. – Это же надо: послать войска против собственного дяди.

– Подумаешь, дядя! Этот Боабдил сверг с трона родного отца. Чего уж тут про дядю говорить…

– Одно слово: мусульмане…

Мануэля позабавили эти слова. Сказавший их, видимо, искренне верил, что в среде христианских правителей никогда не бывает междоусобиц и внутрисемейных войн за обладание престолом. Как будто до воцарения доньи Исабель Кастилию не сотрясала гражданская война между нею и ее племянницей Хуаной Бельтранехой [27]27
  В 1475–1479 гг. в Кастилии шла война за престол между сторонниками Хуаны Бельтранехи и Изабеллы (Исабель). Неоднозначность вопроса о престолонаследии была связана с тем, что король Энрике IV, отец Хуаны и брат Изабеллы, несколько раз лишал свою дочь наследства, а затем снова восстанавливал ее в правах. К началу войны Хуана стала королевой Португалии, выйдя замуж за короля Алфонсу V. В решающей битве при Торо войска Фердинанда (Фернандо) Арагонского, супруга Изабеллы, разбили сторонников Хуаны и их союзников-португальцев.


[Закрыть].

Становилось поздно, и многие уже покинули собрание возле костра. Потихоньку стали вставать и остальные. Мануэль подошел к бородачу и тихо произнес:

– Вижу, ты успел основательно разобраться в гранадских делах, Пепе.

Тот обернулся и, не веря собственным глазам, вскрикнул от радости.

– Дон Мануэль! – Он бросился вперед, словно собираясь обнять Мануэля, но сдержал свой порыв. Пепе Крус воспитывал Мануэля с самого детства и в иных обстоятельствах мог бы в порыве чувств обнять своего господина и даже назвать его детским именем, но, конечно, не в присутствии посторонних.

Мануэль сам с теплотой обнял верного слугу.

– Господи, святой Иаков Компостельский, Иисус и Мария! Какое же это счастье, что вы живы, дон Мануэль! – Пепе не мог успокоиться. – Как это было ужасно, когда вы потерялись! Я ел себя поедом, что недосмотрел. Не мог даже представить себе, как рассказать об этом вашей матушке.

– Как тебе удалось выбраться из Талаверы?

– Когда вернулся в трактир, там стоял страшный шум. Люди кричали про дворянина, который защищал иудействующего маррана, и собирались ехать за ним в погоню. Трактирщик тихо отвел меня в сторонку и посоветовал убраться как можно скорее, пока горожане не прознали, что я ваш слуга. Оказывается, это с вами все они хотели свести счеты. Дон Мануэль, – Пепе с надеждой смотрел на него, – скажите, ведь это все ерунда? Не могли же вы на самом деле защищать того вероотступника?

– Конечно, я не мог его защитить, ведь его уже не было в живых, – ответил Мануэль и резко сменил тему: – А ты теперь сторонник Сан-Бенито или Сан-Томе?

– Здесь сейчас сидели только люди Сан-Бенито. У Сан-Томе свой костер, через три шатра отсюда.

– Все, как я и думал. – Мануэль пожал плечами. – Собственных земляков готовы зарезать средь бела дня, но очень осуждают мусульманскую знать за неспособность ладить друг с другом.

Крус во все глаза смотрел на господина, словно не веря, что тот, целый и невредимый, действительно разговаривает с ним.

– Дорогой мой Пепито! – Мануэля рассмешило выражение лица слуги. – Рад сообщить тебе, что отныне ты будешь не только моим личным оруженосцем, но и сержантом возглавляемого мною подразделения. В соответствии со своим новым назначением, ты покидаешь осиное гнездо под названием «ополчение из Саламанки» и переходишь под мое командование. А также переезжаешь в мой шатер!

– Какая радость! – просиял Пепе Крус. – А командор Леона не будет возражать?

– Думаю, что этот вопрос я сумею уладить через своего военачальника, герцога Кадисского. Будь готов перебраться ко мне уже завтра.

Мануэль ошибся лишь в датах. Крус перебрался к нему не на следующий день, а через день. Как выяснилось, он не только сберег практически всю вверенную ему денежную сумму, но и привез с собой целую поклажу теплой одежды для себя и Мануэля. Учитывая ночную прохладу, это было очень кстати. Вместе с Пепе последовали животные – его кобыла Мессалина, а также прибившиеся к нему уже здесь, в долине, две кошки и собака. Пепе регулярно подкармливал их и дал им имена, уверяя, что они на них откликаются. Кошек звали Сулейман и Фатима, а собаку – Вертихвостка.

– Почему ты дал кошкам мусульманские имена? – спросил Мануэль.

– Потому что они местные, пришли в лагерь из Гранады. Видимо, не могли найти там еду, а мы тут выбрасываем такое количество остатков, что могли бы прокормить целый город. Собаку я сначала назвал Айшей, в честь матери Боабдила, но она так часто виляет хвостом, что ей больше подходит имя Вертихвостка.

Лагерь имел квадратную форму и внушительные размеры. Подобно городу, он был организован по улицам и кварталам. Шатры короля, королевы, придворных и высшего духовенства располагались за холмом, который прикрывал их от возможности внезапного нападения со стороны Гранады. С северо-западного направления в лагерь постоянно подтягивалось пополнение, оружие и припасы из внутренних районов Кастилии.

Муса и его бесстрашные всадники часто совершали вылазки из города, один раз даже проникли в глубь лагеря. После этого король распорядился окружить его траншеями и рвами. Когда строительство лагеря и фортификационные работы завершились, сюда прибыла королева с инфантами и многочисленной свитой. До этого она находилась в Алькала Ла Реаль, откуда руководила поставками для лагеря.

С самого начала осады армия сожгла или захватила в горах Альпухарры и Гранады множество деревень, от которых зависело снабжение города. Отряды католиков контролировали все перевалы в окрестных горах, перехватывая караваны мулов, пытавшихся доставить в город продовольствие. В этом патрулировании не раз принимали участие отряды Мануэля и Гильермо.

Во время одного из таких ночных выездов Энтре-Риос изложил свой взгляд на роль рыцарства. Он кардинально отличался от не слишком высокой оценки благородного сословия, сквозившей в речах Алонсо.

– Это не важно, что феодалы враждуют друг с другом по всей Европе, – рассуждал Гильермо. – Мы можем воевать друг с другом, потом заключать союзы. Одни ордена могут обвинять другие в ереси, как это сделали с тамплиерами. Все это не меняет сути. А она состоит в том, что рыцарство – это единое тело, воинство Христово, которое противостоит магометанству. Поэтому, даже если у нас не осталось фамильных замков и земель, мы должны всегда помнить о своем происхождении.

Мануэль не стал спрашивать, зачем кроткому плотнику из Назарета, призывавшему любить ближнего, как самого себя, и подставлять вторую щеку, нужно грозное, вооруженное до зубов воинство.

– Заметьте, я оказался прав. – Энтре-Риос на этот раз был в легкой броне и больше не напоминал осажденной крепости. – Король действительно запретил нам принимать вызовы от сарацинов. Так что с рыцарским этикетом в этой войне покончено.

– Кстати, а что это они выкрикивали? – поинтересовался Мануэль. На следующий день после оглашения запрета вступать в поединки с маврами группа гранадских всадников опасно приблизилась к осадному лагерю, и один из них стал выкрикивать что-то глумливым голосом. Стрелы, пущенные каталонскими лучниками, заставили мавров спешно вернуться в Гранаду, оставив двух сарацинов лежать на земле.

– Рауль, – обратился Мануэль к своему солдату-мориску, – можешь перевести?

– Дон Мануэль, – миниатюрный Рауль беспокойно потер смуглую шею, – это были оскорбительные слова. Позвольте мне не осквернять ими ваш слух.

– Тем более интересно! Да не волнуйся ты, это же просто перевод. Ты не можешь быть в ответе за то, что говорят наши враги.

– Эти слова можно перевести так. – Рауль говорил без всякого выражения, как бы подчеркивая, что не имеет никакого отношения к произносимому: – Лукавый король христиан лишен великодушия. Он стремится подчинить нас через слабость наших тел, но боится столкнуться с храбростью наших душ.

– Гм… великодушия захотели. Интересно проявили бы они сами великодушие, если бы мы поменялись с ними местами? – Вопрос Энтре-Риоса не был адресован ни к кому конкретно, но ответил на него сержант Пепе Крус:

– В саламанкском отряде есть несколько солдат, которые участвовали в осаде Малаги. Когда наши войска вошли в город, они освободили более полутора тысяч христианских пленников, среди которых были и знатные люди. Все они были там невольниками, некоторые находились в рабстве больше десяти лет. Судя по тому, в каком состоянии они пребывали, никакого великодушия мавры к ним не проявляли. Пленники еле держались на ногах от голода, у многих на руках и на ногах были кандалы.

– Ну, насколько я понимаю, – рассудительно возразил Гильермо Энтре-Риос, – в этом городе в те дни все жители, а не только невольники, еле держались на ногах от голода, ведь мы ввергли Малагу в многомесячную голодную блокаду. Кстати, – добавил он как бы невзначай, – я тоже там был.

Бородач покраснел, а Мануэль усмехнулся и похлопал его по плечу.

После введения королевского запрета участились случаи, когда мусульманские рыцари приближались к границам лагеря, бросали внутрь него копье, стараясь закинуть его как можно дальше, и тут же мчались прочь. Обычно на древке копья было выведено язвительное послание, иногда – только имя того, кто его метнул. Кастильские и арагонские идальго рвались проучить наглецов, но их сдерживал запрет дона Фернандо.

Однажды группа всадников-сарацинов сумела миновать заграждения и проникнуть в лагерь. Вызвав огромный переполох, она на полной скорости обогнула холм, закрывавший шатры знати, и один из мавров бросил копье, которое вонзилось в землю прямо возле королевского шатра. Будь бросок чуть сильнее, копье могло влететь в шатер и даже попасть в кого-нибудь из его обитателей. Все это было сделано настолько быстро, что никто из кастильцев не успел остановить непрошеных гостей. Многие рыцари бросились вдогонку за мусульманами, но тем удалось благополучно покинуть лагерь. Мануэль узнал в мавританском воине, метнувшем копье, того самого Тарфе, который когда-то победил в поединке арагонского рыцаря-монаха.

Лагерь гудел как потревоженный улей. Поползли слухи о том, что Тарфе написал на древке копья дерзкое оскорбление в адрес королевы, но никто не мог проверить, так ли это было на самом деле, а монархи и их приближенные не делали никаких публичных заявлений на сей счет.

Через пару месяцев Мануэль упустил возможность принять участие в невероятном приключении и покрыть себя славой до конца своих дней. Впрочем, вместе с ним упустили эту возможность и все остальные дворяне Кастилии и Арагона, кроме героя Малаги Эрнана Переса дель Пульгара, его пятнадцати высокородных друзей и мавра-перебежчика, которых он взял с собой в опасную ночную вылазку.

Началось с того, что к Пульгару привели перебежчика, заявившего, что хочет принять католичество. Он, конечно, мог оказаться соглядатаем эмира, и многие считали, что для надежности его было бы лучше умертвить. Однако Пульгар, допросив мавра, поверил ему и решил стать его крестным отцом и дать ему свою фамилию. Пройдя обряд крещения, новообращенный получил имя Педро Пульгар. Узнав от него о потайном входе в Гранаду в том месте, где речка Дарро течет под городскими стенами, благородный идальго придумал, как отомстить маврам за оскорбление королевы.

Рыцари, в легкой броне, без лошадей, проникли под покровом ночи в осажденный город в том месте, которое указал им перебежчик. Мавр привел их к главной мечети города, и Эрнан Пульгар прибил к двери свиток пергамента, вынув его из своего камзола. На нем заранее было написано крупными буквами: «Аве Мария». По мнению Пульгара, прибив слова молитвы к двери мечети, он превратил ее в христианский храм и посвятил Пресвятой Деве Марии.

После этого храбрецы без каких-либо сложностей добрались до базара Алькайсерия, который они решили поджечь. И тут выяснилось, что единственный из рыцарей, кто догадался взять с собой трут, оставил его возле мечети.

(Размышляя об этом, Мануэль задавался вопросом, каким образом тщательное планирование и невероятное мужество, требовавшиеся для проведения этой операции, сочетались с такой поразительной непредусмотрительностью, – и не находил ответа.)

Пульгар, забыв об осторожности (еще один момент, которому Мануэль не смог дать никакого объяснения), попытался высечь огонь ударами меча по кремню. Из этой затеи вышло лишь то, что на шум прибежали солдаты ночной стражи. К тому же в городе была поднята тревога.

В завязавшемся бою христиане действовали с большей скоростью и решительностью, чем противостоявшие им стражники, и им удалось отбиться и выбраться через тот же потайной проход к реке, откуда они вернулись в осадный лагерь героями на все времена [28]28
  В 1492 году, после окончания войны, Эрнан дель Пульгар поселился в Севилье. Он прожил еще много лет, посвятив их работе над историческими сочинениями. За работу «Светлейшие мужи Кастилии» его сравнивали с Плутархом. Пульгар скончался в 1531 году во время посещения Гранады. По указу Карла V его похоронили на том самом месте, где он когда-то прибил свиток к дверям мечети, а его потомки – маркизы де Салар – получили право заседать в первых рядах во время мессы с участием коронованных особ.


[Закрыть].

Как стало известно позже от горожан, сбежавших из осажденного города, в ту ночь в Гранаде никто не понял, что именно произошло и кем были люди, вступившие в вооруженное столкновение с ночной стражей. Но наутро привратник мечети обнаружил листок пергамента со словами «Аве Мария».

Мануэль испытывал невыносимую досаду из-за того, что не участвовал в ночной вылазке Пульгара. Решив отвлечься, он отправился в сопровождении Пепе и Бальтасара на стоянку маркитантов. Солдаты должны были закупить продовольствия и вина для подразделения, а Мануэль воспользовался этой прогулкой, чтобы сменить обстановку и навестить старых знакомых из Алькала Ла Реаль.

Обозов на стоянке было множество, торговали здесь в основном продуктами питания, питьем, предметами одежды. Мануэль оглянулся в поисках знакомых лиц, но раньше, чем он кого-либо нашел, его уже узнал мальчишка лет десяти, имени которого он не вспомнил. Педро-Луису мальчик приходился то ли сыном, то ли племянником.

– Дон Мануэль! – крикнул он, широко улыбаясь. – Я сейчас скажу отцу, что вы здесь!

Он юркнул в одну из повозок, и оттуда тотчас же высыпало все семейство Валенсиано. Они окружили Мануэля, все разом что-то говоря, и затащили его внутрь.

– Как я рад вас видеть, дон Мануэль! – восклицал Педро-Луис. Остальные члены семьи добровольно уступили ему роль ближайшего друга саламанкского идальго, сопровождавшего их однажды из Алькала Ла Реаль. – Разрешите угостить вас отменным хересом. И, прошу вас, зовите сюда ваших солдат. Пусть они тоже угощаются, если вы не возражаете.

– Благодарю вас. – Мануэль выглянул из повозки, чтобы подозвать Пепе и Бальтасара, и тут увидел зрелище, чрезвычайно его удивившее. Некий францисканец пытался пробиться через небольшую толпу к открытой повозке, на которой сидели две довольно непривычного вида женщины, но ему мешал сделать это Бальтасар. Монах громко бранился, люди вокруг гудели, обсуждая происходящее, женщины сидели молча, и та из них, что была постарше, выглядела очень напуганной. Вторая же, судя по всему, не понимала грозящей им опасности и взирала на происходящее с любопытством.

До этой минуты Мануэль готов был бы поклясться, что Бальтасара ничто на свете не может вывести из равновесия.

Это был курчавый цыган средних лет, много лет назад добровольно пошедший на армейскую службу. Здесь его очень ценили как выдающегося знатока лошадей и искусного следопыта. Он был не особенно разговорчив. Мануэль, желавший знать как можно больше о своих подчиненных, не сумел вытянуть из него никаких сведений о его жизни. Этого не удалось сделать даже сержанту Крусу, который очень гордился тем, что обычно без труда внушал солдатам из простонародья полное доверие. Он лишь сумел узнать, что Бальтасар доволен своей жизнью в армии, так как здесь ему платили жалованье и не преследовали за бродяжничество на основании особого закона, действовавшего уже десять лет. На вопросы о том, где он родился и есть ли у него семья, Бальтасар отвечал многозначительными присказками, например: «В какую страну ни пришел, везде свою семью нашел».

Он и сейчас ничего не отвечал на возмущенные выкрики монаха. Просто стоял у него на пути, загораживая проход к повозке. Вроде бы и не отталкивал, но и пройти к женщинам не давал.

– Это же ворожеи, их надо гнать отсюда, а еще лучше – прямо на костер! – Монах уже устал от бесплодной борьбы с молчаливым солдатом. – Гадалки оскверняют Божий мир!

«Похоже, у этого монаха, в отличие от меня, нет сомнений относительно происхождения мира», – пронеслась в голове у Мануэля совершенно неуместная в данных обстоятельствах мысль, когда он подходил к повозке.

– Что здесь происходит? Пепе, Бальтасар, в чем дело?

– Благородный кабальеро! – воскликнул приободрившийся при появлении Мануэля монах. Смотреть на его изрытое оспинами лицо было неприятно. – Эти женщины занимаются попрошайничеством и гаданием. Им не место среди Христова воинства. Гадание – это почти то же самое, что и колдовство. Почему ваш солдат, вместо того чтобы помочь мне изгнать их отсюда, не дает мне к ним пройти?

– А что вы сделаете, если он не будет вам мешать? – любезно спросил Мануэль.

– Я? – Вопрос застал францисканца врасплох. Было ясно, что, выкрикивая призывы изгнать гадалок, он рассчитывал зажечь и повести за собой возмущенную толпу. Но люди вокруг, которые в иных обстоятельствах, несомненно, пошли бы за ним, теперь стояли и наблюдали за происходящим с заинтересованностью зрителей древнеримского театра.

Видя, что монах не находит ответа, Мануэль велел Бальтасару отойти. Тот с неохотой подчинился.

– Пожалуйста, путь свободен, святой отец! Делайте же, что задумали, – учтиво предложил молодой дворянин.

В толпе раздались смешки. Монах не двигался с места.

– Насколько я могу судить, – продолжал саламанкский идальго, – эти женщины занимаются не ворожбой, а торговлей.

Действительно, на повозке лежали несколько украшений. Такие же были и на женщинах: кольца, серьги, бусы, тяжелые ожерелья. Браслеты были у них и на ногах, и на руках, украшенных геометрическими узорами из рыжей хны. В ушах у костлявой пожилой женщины в тюрбане весели по две увесистые серьги. На девушке украшений было меньше. В заколке, удерживавшей выцветшую повязку и черные волосы, торчал бутон белой розы.

– Про молодую не знаю, а старая точно занимается гаданием, – злобно прошипел монах. – Да к чему эти вопросы? Посмотрите, как они одеты! Разве так одеваются богобоязненные, скромные христианские женщины?

– По уверенности ваших слов, святой отец, можно заключить, что вы пришли сюда с вердиктом духовного или светского суда.

– Я пришел сюда с вердиктом своей христианской совести, – важно изрек францисканец.

– Тогда вам следовало бы в первую очередь предложить этим женщинам защиту, – сделал вывод Мануэль. – Ведь их никто не охраняет.

– Тьфу! – Монах вдруг разозлился, вызвав смех у зевак, покраснел и выпалил: – Вы правы, в следующий раз приведу инквизиторов. Благодарю за совет!

Вступать в открытый конфликт с офицером армии в военное время монах не решился, и ему оставалось лишь удалиться. Поскольку никто ему не ответил, последнее слово осталиось за францисканцем, что и составило единственную его победу в этом противостоянии.

– Ну что ж, уважаемые! – обратился Мануэль к зрителям. Это были солдаты и торговцы, дворян среди них не было. – Представление окончено!

– Слышали, что сказал идальго? Нечего вам тут смотреть! – Пепе перешел к решительным действиям, отталкивая зевак. – Если хотите что-то купить, пожалуйста, подходите. А просто так не надо здесь стоять!

Он вел себя как альгвасил, полностью уверенный в своем праве разгонять сборища, и под влиянием этой уверенности люди действительно разошлись.

– Уважаемый Педро-Луис! – объявил Мануэль. – Через несколько минут мы с удовольствием примем ваше приглашение.

Семейство его друзей-маркитантов, с большим интересом наблюдавшее сцену с монахом, тоже оставило их, подгоняемое старшим Валенсиано.

– Дон Мануэль, разрешите мне вступиться за этого чурбана, который чуть было не поднял руку на духовную особу, – промолвил Пепе.

– Сержант Крус, – перебил его Мануэль. – Я не собираюсь наказывать солдата, заступившегося за беззащитных женщин. Скорее его следует наградить. Да и тебя, пожалуй, тоже. Наградой вам будет херес, который мы сейчас разопьем в гостях у моих друзей!

Бальтасар бросил на него взгляд, в котором Мануэль неожиданно для себя прочел уважение. Пожилая женщина что-то проговорила, повернувшись к солдату-цыгану. Он ответил что-то на ее же языке.

Мануэль с интересом смотрел на женщин, особенно на молодую. В последние недели в его поле зрения находились одни лишь вооруженные мужчины (если не считать некоторых придворных дам, которых можно было увидеть только издалека), и теперь его взгляд отдыхал на облике девушки.

Никогда прежде не доводилось ему встречать людей, одетых как две сидящие перед ним незнакомки, – в этом монах был прав. На каждой была нижняя рубаха, а поверх нее – завязанное через плечо на манер римской тоги покрывало из широкого куска сукна. Грудь была оголена очень сильно, и по этой причине Мануэль не решался смотреть на девушку в упор, несмотря на ее миловидное лицо. Юбки доходили до самых стоп, а на ногах не было никакой обуви. Хотя дни стояли теплые, июньские, это выглядело очень непривычно.

– Спасибо молодому красивому идальго, – произнесла старшая женщина хрипловатым голосом. Чувствовалось, что говорить по-кастильски для нее непривычно. Она что-то добавила на том же незнакомом языке, и Бальтасар опять откликнулся.

– На каком языке вы говорите? – спросил Мануэль («Где ты, Алонсо, знаток языков?»).

– Это кале, – ответил Бальтасар. – Так мы называем свой народ и свое наречие. Для вас мы – хитанос,цыгане.

– Почему вы пришли сюда? Ведь здесь война, а вас могут принять за мавров, потому что вы одеваетесь не так, как христиане, – идальго скользнул взглядом по лицу и открытой шее девушки и тут же отвел глаза, – и плохо говорите на нашем языке.

Женщина опять что-то произнесла по-цыгански, и Бальтасар пояснил:

– Небольшая группа цыган проживает в окрестностях Альхамы [29]29
  Сегодняшние туристы обычно посещают в Гранаде холм Сакромонте, где в многочисленных вырытых в скалах пещерах в средние века жили цыгане. Но цыгане стали селиться там уже после падения Гранады и изгнания оттуда мавров.


[Закрыть]. Торговля там идет не особенно бойко, поэтому они часто привозили свои ювелирные изделия в Гранаду и продавали там мусульманам, которые их охотно брали. Сейчас Гранада закрыта, и цыганам приходится искать новые способы заработка. Поэтому эти женщины и приехали сюда. Продали кое-что из украшений. Хотели продать больше, но помешал монах.

– Пусть в следующий раз приходят с провожатыми, – посоветовал Мануэль.

– Спасибо красивому идальго, – опять сказала женщина.

Немного помолчав, Мануэль спросил, не понимая, зачем он это делает:

– Как вас зовут?

– Я Зенобия. А молодку зовут Лола.

«Лола». Это имя кольнуло Мануэля. Он вдруг сообразил, как давно не вспоминал даму своего сердца Долорес де Сохо [30]30
  Лола, Лолита – уменьшительные варианты имени «Долорес».


[Закрыть].

– Сеньорита Лола, вы понимаете нашу речь? – обратился он к «молодке».

За нее ответила Зенобия:

– Лола говорить не будет.

Вслед за этим последовала длинная фраза на языке кале, после чего Бальтасар перевел:

– Лоле понравился молодой красивый идальго. Лола приглашает идальго на стоянку кале. Лола будет танцевать для идальго. Лола приглашает сделать это в правильный день.

– Откуда вы знаете, чего хочет Лола? – удивился Мануэль, обращаясь к Зенобии. – Она ведь ничего не сказала.

– Лола говорить не будет, – повторила старшая цыганка загадочную фразу.

Сама Лола при этих словах выстрелила взглядом в Мануэля и чуть-чуть отвернула голову. По лицу ее пробежала быстрая, тонкая улыбка, от которой на правой щеке обозначилась ямочка.

– И когда же наступит «правильный» день? – осведомился молодой дворянин, глядя на Лолу, но ожидая ответа от Зенобии.

– Я сам скажу вам, когда он наступит, дон Мануэль, – вмешался в разговор Бальтасар. – А если я еще до этого погибну в бою, тогда отправляйтесь в Альхаму, не дожидаясь особого дня, как только сможете.

На этом разговор со странными женщинами закончился, так как они, еще раз поблагодарив устами Зенобии «молодого красивого», натянули поводья мула, запряженного в их повозку. Перед тем как они тронулись в путь, Лола вынула из заколки розу и вложила ее в руку Мануэлю.

– Ты-то как узнаешь, когда мне следует навестить этих дам? – спросил Мануэль Бальтасара, ошеломленно глядя вслед отъезжавшим женщинам, и получил непонятный, но афористичный ответ:

– У цыган языков сто, а корень один.

Число повозок семейства Валенсиано с тех пор, как Мануэль добирался с ними сюда по горным тропам Андалусии, увеличилось с трех до четырех. Очевидно, война шла им впрок. Одна из повозок была крупнее и просторнее остальных. В ней рыцарь и его солдаты уселись на топчанах вокруг низкого стола. Из Валенсиано присутствовал один лишь Педро-Луис, остальные постеснялись беспокоить славных воинов. Время от времени приходила та или иная женщина, чтобы наполнить опустевший кувшин.

Мануэль был обычно сдержан в выпивке, но в этот раз почему-то никак не мог остановиться. Двое его подчиненных вели себя более благоразумно, изредка отпивая вино мелкими глотками. Улучив минутку, когда Валенсиано ненадолго покинул гостей, Пепе, обеспокоенный тем, что господин хмелеет все больше и больше, попытался урезонить его:

– Дон Мануэль, как же вы проведете завтра весь день в седле, если сейчас вовремя не остановитесь? Не говоря уже о том, что возможны столкновения с противником.

Утром следующего дня королева собиралась увидеть Гранаду во всей ее красе. Ей надоело постоянно находиться за холмом, скрывающим город. Было решено, что ее высочество с многочисленной свитой из придворных, военачальников и прелатов будет наслаждаться видом на Альгамбру из деревни Субия, уже давно занятой кастильцами. Поездка в деревню могла быть опасной, и герцог Кадисский подготовил крупный эскорт и сильный отряд личной охраны.

– К утру я буду в прекрасном состоянии, верный мой Пепе, – ответил Мануэль и мечтательно добавил: – Ты лучше подумай о том, что я скажу. И ты, Бальтасар, тоже. Ты ведь, похоже, знаешь о многом, да не о многом говоришь. Что-то я заговорил в твоем стиле… – Он с трудом вспомнил, о чем хотел сказать. – Так вот. Как вы думаете, друзья мои, случайны ли случайные совпадения?

Пепе ошарашенно молчал. Бальтасар же спокойно ждал продолжения.

– Да, вижу, запутал вас слегка. – Мануэль осушил очередную чашу вина.

В эту минуту вернулся Педро-Луис.

– О! – оживился при виде его Мануэль. – Вот вам и пример. У нашего гостеприимного хозяина фамилия происходит от названия города. Верно, Валенсиано?

– Конечно, дон Мануэль, надо думать, предки ваши жили в Валенсии.

– А как звали аптекаря, которого сожгли в Талавере? Помнишь, Пепе? Его звали Толедано! Тоже от названия города.

– Дон Мануэль, – запротестовал Крус. – Мы уже выпили довольно. Давайте вернемся в лагерь! А что до совпадений, то, уверяю вас, в этой стране у каждого пятого или десятого фамилия происходит от названия местности.

– Или вот другой пример. – Мануэль никак не откликнулся на предложение Круса. – Сначала обо мне заботится слуга по имени Пепе, то есть Хосе [31]31
  Пепе – уменьшительная форма от имени Хосе.


[Закрыть]. Потом мы теряем друг друга, и в тот же самый день, – он со значительностью поднял вверх палец, – обо мне начинает заботиться человек с тем же самым именем, Хосе Гардель. Но стоило мне расстаться с ним, как я прибыл сюда и нашел здесь снова моего верного Пепито! Что ты об этом скажешь, Педро-Луис?

– Действительно интересное совпадение. У меня тоже однажды так было. Помню, как-то раз…

– Как будто кто-то придумывает сценарий моей жизни. – Захмелевший Мануэль даже не заметил, что перебил собеседника, – причем заранее решает, что некто должен обо мне заботиться и что его имя должно быть Хосе. Люди могут меняться, а имя почему-то одно и то же.

– Дон Мануэль, вы ведь сами назвали совпадения случайными, – Крус не оставлял попытки достучаться до здравого смысла своего господина и офицера. – Давайте не будем придавать им слишком большого значения. Неужели имя Хосе кажется вам таким редким?

– А стоило мне забыть свою даму сердца, как появилась босоногая цыганка с тем же именем. Это тоже случайно?! – торжествующе вопросил молодой Фуэнтес. – А то, что среди героев ночной вылазки дона Эрнана был рыцарь по имени Ла Вега [32]32
  Вега – плодородная долина ( исп.). Долина Гранады – Ла Вега де Гранада.


[Закрыть], а мы находимся в долине Гранады? И это, по-твоему, просто совпадение, Пепе? А то, что духовником королевы является епископ Талавера и точно так же назывался городок, где мы с тобой, Пепе, потеряли друг друга? Хотя об именах и городах мы уже говорили.

– Да, в мире много странного, и все это от Господа, – рассудительно сказал Педро-Луис.

– Слишком много странностей, – пробормотал Мануэль. – Как будто Бог шутит со мной.

Наступило молчание, которое показалось Мануэлю чрезвычайно долгим, и он никак не мог вспомнить, зачем все это говорил. Женщины принесли кофе и к нему подали кусочки туррона – медовой нуги с орехами.

Теперь говорили все остальные, кроме Мануэля. От кофе и сладкого он потихоньку стал приходить в себя, и ему было неловко за свою болтливость. Потом опять вспомнил Лолу, подарившую ему цветок, и подумал, что надо написать письмо Долорес де Сохо. И тут же понял, что еще раньше надо бы написать матушке, и решил сделать это при ближайшей возможности.

Когда они сошли с повозки и благодарили Валенсиано, уже начало смеркаться. Мануэль достаточно оправился, чтобы суметь залезть в седло. Два солдата шли пешком и вели под уздцы своих лошадей, нагруженных мешками с продовольствием.

Возле шатров Бальтасар на мгновение задержался и, убедившись, что рядом никого нет, тихо заявил Мануэлю:

– Одно из совпадений действительно вас волнует, сеньор, а остальные вы называли лишь для того, чтобы не привлекать к нему нашего внимания, не так ли?

Мануэль опешил от вольности в обращении, но потом вдруг понял, что в устах такого чудака, как Бальтасар, подобная фраза выражает не дерзость, а доверие.

– Может быть, ты и прав, хитрец, – смущенно улыбнулся идальго.

– Камень крепок, а сердце крепче. – Теперь цыган заговорил в своей обычной манере.