Текст книги "Орбинавты"

Автор книги: Марк Далет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 38 страниц)

Все эти слова – «лед», «снег», «конь», «орган», «собор» – Мануэль говорил по-кастильски. Глядя на лица слушательниц, он рассмеялся:

– Я все равно не могу вам объяснить, что это все означает.

– Не надо все. – Наикуто унаследовала от матери ее склонность к буквальному пониманию высказываний отца. – Объясни что-то одно. Что такое «лед»?

– Когда становится очень холодно, вода замерзает и становится твердой.

– Твердой?! – почти одновременно воскликнули жена и дочь.

– Здесь так холодно никогда не бывает. Поэтому я и сказал, что не могу объяснить.

– Твердая вода?! – воскликнула Наикуто. – Как это должно быть красиво! Это похоже на стекло?

Слово она произнесла по-кастильски: «vidrio».

– Откуда ты знаешь, что такое стекло? – удивился Мануэль.

– Видела у Диго. Ее отец много лет назад привез с Гаити, когда ездил туда менять вещи. Маленькие бусинки на ниточке. Они твердые и немного прозрачные. Диго говорит, что это стекло. Тот таино, у которого ее отец выменял бусы, когда-то сам получил их от одного из белолицых.

Представив себе бедного гаитянского индейца, который выменял на ничего не стоящие стеклянные бусы золотое украшение и был, скорее всего, счастлив, Мануэль задумчиво покачал головой. Взгляд его остановился на изящной головке дочери, и перед глазами непрошено встала ужасная картина из отмененного им витка реальности – топор кариба, опускавшийся прямо на это темя.

В ту ночь захватчики застали их всех врасплох, сумев бесшумно подняться по крутому склону, на котором располагалось селение Коки, вместо того чтобы идти удобной окружной тропой. Они врывались в хижины, хватали крючьями спящих людей, поджигали жилища таино, сопротивлявшихся безжалостно убивали, остальных привязывали к длинным шестам, чтобы вести их вниз, к морю. Им нужны были пленники для жертвоприношений.

Мануэль успел вступить в схватку и одолеть двух противников, когда внезапно сообразил, что, если он сейчас погибнет, никто никогда не изменит этой ужасной реальности. Ненавидя себя, он бросился бежать. Ему удалось скрыться в чаще леса и взобраться на дерево. Необходимо было успеть совершить изменение яви до того, как враги его обнаружат.

Мануэль ни разу не пытался менять реальность более чем часовой давности. Он не знал, безопасно ли это для его рассудка. Но теперь у него не было выбора: вся его семья и половина людей коки уже погибли. Мануэль мог попытаться возродить их к жизни в другой реальности или умереть.

Ему удалось найти другой виток. В нем пришлось переживать последние два часа заново. В этой реальности Мануэль заблаговременно разбудил нескольких мужчин – прежде всего нитаино, Орокови и охотников. Некоторым велел, не поднимая шума, увести всех, кто не мог сражаться, в лес. Других отвел к обрыву, чтобы подготовить засаду. С ним начали спорить. Говорили, что карибы никогда в прошлом не поднимались по отвесному склону. Мануэль ответил со всей твердостью, на которую был способен: «Или слушайтесь сейчас меня, или к утру мы все будем мертвы!» Было что-то в его голосе такое, что споры мгновенно прекратились.

В течение часа рыболовы, собиратели кореньев и охотники, превратившись в воинов, таскали к обрыву огромные камни, готовили луки, стрелы и копья и успели установить в нескольких шагах ниже по склону ловушки, которые обычно использовали для охоты на игуан.

Когда в лесу заухала сова, Мануэль сделал знак всем замолчать. Из прошлого витка он знал, что скоро появятся карибы. Через несколько мгновений он махнул рукой. Таино стали скидывать вниз камни, метать копья и стрелять из лука. Снизу доносились крики умирающих и раненых людей. Несколько защитников высоты подожгли факелы и бросили их вниз. Сухая трава на склоне мгновенно занялась и вспыхнула, осветив врагов. Между тем сами таино оставались в темноте.

Бой продолжался недолго. Нападавшие были перебиты, за исключением трех человек, сдавшихся в плен. Из числа таинолишь немногие получили легкие ранения. Больше никто не пострадал. Пленных отвели к морю. Им разрешили уплыть на один из маленьких островов, откуда они прибыли, и рассказать там, что теперь народ тайно охраняют могущественные силы, благодаря которым их невозможно захватить врасплох.

Потом было триумфальное арейто, посвященное великой победе. Все ликовали, радовались, чествовали своего ясновидящего бехике, однако сам он никак не мог придти в себя от потрясения, вспоминая кошмарные сцены, ставшие, благодаря ему, несбывшимися.

– Почему ты так на меня смотришь, отец? – Голос дочери вывел Мануэля из оцепенения.

– Да, конечно, – спохватившись, сказал он. – Ты совершенно права. Лед похож на стекло.

Со стороны ритуальной площадки, где находилась бо́льшая часть людей, послышались шум и оживленные голоса. Затем раздался звук, в последние годы не раз снившийся Мануэлю, – цоканье копыт…

Появление всадников привело людей коки в неописуемое возбуждение. Они никогда не видели лошадей. И уж тем более поразительным было для них зрелище человека, сидящего верхом на звере. Нитаино Сейбе пришлось прикрикнуть на односельчан, и лишь после того они утихли, хотя и продолжали пялиться на невиданных животных и на восседавших на них, чрезвычайно странно выглядящих, светлокожих людей в многочисленных матерчатых и металлических облачениях.

– Вот на таком звере тебе и хочется проехаться? – спросила тихо Зуимако.

Мануэль молча кивнул, не отрывая взгляда от необычайной красоты белоснежного скакуна, на котором гордо возвышался предводитель приехавших.

Всадников было семеро. Появились они в сопровождении нескольких пеших таино. По характерной прическе некоторых из индейцев было ясно, что они с Гаити. Другие были жителями Борикена.

Понсе де Леона легко можно было выделить из числа прибывших по расправленным плечам, по тому, с каким почтением обращались к нему спутники, и по несомненному чувству превосходства, исходившему от этого дворянина. Прикрывающие уши рыжеватые волосы с сединой, такого же цвета усы, концы которых сходились с небольшой бородкой, широкий белый воротник поверх блестящей на солнце кирасы, высокие ботфорты, меч с изящной позолоченной рукоятью, рыцарский шлем с высоким плюмажем, который во время разговора Понсе де Леон держал в руке. На вид ему было лет пятьдесят. С тех пор как Мануэль видел его в последний раз в долине Гранады, дон Хуан заметно состарился, но военной выправки не утратил.

Среди сопровождавших его кастильцев один молодой человек привлек внимание Мануэля. Сначала он даже вздрогнул, настолько велико было сходство этого юноши с Алонсо. Тот же заостренный нос, то же узковатое лицо. Только выглядел он более грузно, а главное, Алонсо не мог быть сейчас таким молодым.

Сходство стало понемногу исчезать, когда кастилец спешился. Ничто в его неуверенных, угловатых движениях не напоминало мягкой, бесшумной походки мориска из Гранады. Тем не менее Мануэль мысленно называл его «двойником Алонсо», пока не узнал его настоящего имени.

– Правитель людей Коки и их бехике приветствуют чужестранцев! – провозгласил нитаино Сейба, стоя рядом с Орокови. Бывший помощник Мануэля на сей раз выглядел весьма внушительно в ритуальных узорах, нанесенных краской на грудь и лицо.

Один из индейцев с Гаити перевел эту фразу на вполне приличный кастильский. Мануэль вздрогнул: он уже многие годы не слышал ни от кого звуков родной речи.

– Представитель ее высочества, королевы Кастилии Хуаны Первой, будучи также посланником губернатора острова Эспаньола, дона Николаса де Овандо на острове Сан-Хуан-Баутиста, дон Хуан Понсе де Леон приветствует правителей этого селения! – произнес дворянин. Он остался на ногах, отмахнувшись от предложения опуститься в гамак.

Из этой фразы Мануэль узнал, что кастильцы нарекли Борикен в честь Иоанна Крестителя [62]62
  San Juan Bautista – святой Иоанн Креститель (исп.)


[Закрыть]и что королева Исабель, судя по всему, уже отошла в мир иной. Но почему престол заняла Хуана? Ведь она была третьей по старшинству инфантой? Что же стало с двумя старшими? И как Фернандо Арагонский, если он еще жив, смирился с утратой влияния на кастильские дела после долгого времени, в течение которого как супруг Исабель он фактически правил страной?

Понсе де Леон не собирался задерживаться в селении Коки. Произнеся формальную речь о том, что территория острова является отныне собственностью кастильской короны, о чем уже поставлены в известность все местные касики, и в первую очередь верховный правитель Агуэй-бана, он пожелал жителям селения как можно скорее перейти в подлинную веру Иисуса Христа, а также примерно сотрудничать с кастильцами, которые получат в опеку территории острова.

Мануэль впервые услышал этот термин – «энкомьенда» [63]63
  Encomienda – опека, попечительство (исп.).Так называлась форма колонизации испанцами территорий Нового Света, а также сами поместья, которые отличившиеся конкистадоры получали в качестве «попечителей» (энкомендеро)индейского населения. Формально земля принадлежала короне, а энкомьенда предоставлялась лишь на ограниченный срок (в разные исторические периоды он составлял одну или две человеческие жизни), но в действительности этот закон почти нигде не соблюдался, и поместья оставались в руках представителей одной и той же семьи энкомендеро на протяжении нескольких поколений.


[Закрыть]. Он не совсем понял, что имеется в виду, но понадеялся на то, что это более человечная форма управления заморскими территориями, чем «золотой налог», о котором он слышал много лет назад.

Кажется, это был конец 1495 года, когда рыбаки сообщили ему, что больше не будут ездить торговать на Гаити. Весь тот год ушел на подавление кастильцами восстания таино, вызванного бесчеловечным обращением с ними испанцев. Как ни прискорбно было Мануэлю в это поверить, он понимал, что во многом ответственность за такое положение вещей лежала на его бывшем кумире, адмирале Кристобале Колоне.

Рыбаки узнали от гаитянских таино, что, согласно введенному адмиралом закону, каждый индеец должен был раз в три месяца сдавать властям определенное количество золота или хлопка. Установленные Колоном нормы совершенно не соответствовали реальным возможностям местного населения. Те, кому все-таки удавалось иногда это сделать, получали медный жетон, дававший им право жить спокойно еще три месяца. Тем, у кого дата на жетоне оказывалась просроченной, отрубали кисти рук. Индейцы не могли выполнять закон, потому что для добычи такого количества золота, даже если бы оно нашлось, необходимо было оставить работу на полях и охоту. Большинство таино, не выдержав этих условий, взбунтовались, после чего были либо перебиты, либо обращены в рабство.

При подавлении восстаний кастильцы напускали на индейцев специально обученных животных, загрызавших своих жертв. Из устных пересказов Мануэль понял, что речь шла о крупных собаках. Среди таиношли массовые самоубийства – одни вешались, другие прыгали со скал в море. Многие бежали в горы, в том числе и касик Гуаканагари, который вскоре умер как бездомный бродяга. Тот самый Гуаканагари, который когда-то помогал Колону спасать его имущество с потерпевшей крушение «Санта-Марии» и обменивался с ним дарами и клятвами нерушимой дружбы и верности.

Очевидно, решил Мануэль, в Кастилии в конце концов, осознали всю бессмысленную жестокость подобного способа управления, коль скоро представитель губернатора Овандо упоминает какую-то иную форму колонизации. Судя по названию – «попечительство», остров собираются поделить на земельные участки и распределить их между конкистадорами. Но какая участь ждала местное население, было неясно.

Между тем Понсе де Леон уже собрался продолжить путь в другие селения.

Поняв, что его соотечественники сейчас покинут деревню, Мануэль выступил вперед из толпы и громко произнес на кастильском языке:

– Дон Хуан, я надеюсь, вы уделите несколько минут бывшему товарищу по оружию!

Если бы море обрушилось на остров, кастильцы удивились бы меньше. Разглядев полуголого человека, выглядевшего так же, как все остальные туземцы, но светловолосого и голубоглазого, они совершенно оторопели.

– Кто вы?! – воскликнул Понсе де Леон. – Откуда мне знакомо ваше лицо? И почему вы в таком виде?

– Я дворянин из Саламанки. Служил под Гранадой под началом вашего однофамильца, быть может, родственника, герцога Кадисского, дона Родриго Понсе де Леона. Меня зовут Мануэль де Фуэнтес.

– Да, я теперь вас вспомнил! – Дон Хуан подошел ближе. – Как вы сюда попали? И когда?

– В тысяча четыреста девяностоа третьем году мне удалось уцелеть в резне, учиненной карибами касика Каонабо на острове Эспаньола. Это было еще до вторичного прибытия адмирала Колона. Меня спасли добрые люди этого селения, которых вы сейчас видите перед собой. С тех пор я живу вместе с ними.

– Вы были среди колонистов форта Ла Навидад?! – потрясенно воскликнул молодой человек, «двойник Алонсо».

– Совершенно верно.

– Мы думали, что все они погибли, – произнес Понсе де Леон.

– К сожалению, остальных спасти не удалось, – сказал Мануэль. – Я находился без сознания, когда уроженцы Борикена, как туземцы называют остров Сан-Хуан-Баутиста, нашли меня на Эспаньоле и привезли сюда.

– И чем же вы здесь занимались целых пятнадцать лет?

– Я стал лекарем. Получил от старого местного знахаря, которого сейчас уже нет в живых, ценнейшие сведения о целебных свойствах трав и притираний. Умею лечить многие болезни, даже такие, которые неподвластны европейским врачам. В том числе и цингу.

Изумленные кастильцы слушали Мануэля, обступив его тесным кругом. Цинга была известной бедой мореплавателей. Как с ней бороться, никто в Европе не знал.

– Почему же вы не попытались добраться до Эспаньолы? Неужели вы не знали, что там уже много лет существуют поселения и города кастильцев?

Мануэль не стал рассказывать о своем единственном, очень коротком посещении Гаити, когда в мае 1494 года он отправился туда с четырьмя рыбаками– таино, добрался до городка поселенцев Изабелла и передал капитану каравеллы, отправлявшейся в Кастилию, письмо для Росарио.

– Я знал об этом, – ответил он, – но полагал, что принесу родине больше пользы, если подготовлю население острова к встрече с конкистадорами. Я здесь уважаемый человек, знаком со многими касиками, в том числе и с правителем острова. Могу содействовать тому, чтобы власть кастильской королевы установилась здесь без насилия.

– Вот как! – заинтересовался Понсе де Леон. – Если это действительно так и вы поможете мне добиться повиновения индейцев, избежав кровавых столкновений, то вы действительно послужите на пользу Кастилии. Да и мне это тоже поможет. Я наверняка получу пост губернатора Сан-Хуана, несмотря на происки завистников. Как вы считаете, Бартоломе́м? – обратился он к «двойнику Алонсо».

– Полагаю, вы совершенно правы, сеньор. Вы же знаете, что я категорический противник насильственных методов, применяемых по отношению к индейцам, – с достоинством ответил молодой человек.

– Познакомьтесь, дон Мануэль, – сказал Понсе де Леон, указывая на Бартоломе. – Лиценциат права Бартоломе де Лас Касас. Кстати говоря, выпускник университета Саламанки. Возможно, вы даже встречались.

– Не думаю, – проговорил Лас Касас. – До первой экспедиции адмирала Колона я был весьма юн.

Эти, казалось бы, простые слова почему-то привели Понсе де Леона в странное состояние. Он вдруг внимательно оглядел Мануэля долгим подозрительным взглядом.

– Пожалуй, я могу остаться на несколько минут, чтобы поговорить с вами, дон Мануэль, – сказал он наконец. – Остальные туземные деревни подождут.

Нитаино увел людей коки, и теперь под навесами возле ритуальной площадки остались лишь европейцы. Они уселись на настилы и в гамаки. Несколько женщин принесли фрукты и веселящий напиток бехуко.

Из завязавшегося разговора Мануэль узнал, что кастильцы начали на северном побережье Борикена строительство города под названием Капарра [64]64
  В 1521 году город Капарра был переименован в Пуэрто-Рико, что по-испански означает «богатый порт». Впоследствии испанские картографы перепутали название острова и его столицы. Поэтому сегодня остров называется Пуэрто-Рико, а столица – Сан-Хуан. Сами пуэрториканцы на местном диалекте испанского называют свой остров Боринкен, что, очевидно, является искажением старого названия на языке таино.


[Закрыть]и что сейчас 14 августа 1508 года. В календарных расчетах Мануэль ошибся всего на пять дней.

Мануэль поинтересовался судьбой Кристобаля Колона и герцога Кадисского, который когда-то в Гранаде познакомил его с адмиралом.

– Дон Родриго, действительно, мой дальний родственник, – сказал Понсе де Леон. – Именно по этой причине я и служил в Гранадскую войну не под его началом. Чтобы никто не говорил, что я получаю воинские награды благодаря семейным связям. Старик тихо умер собственной смертью. Это случилось у него дома, в Севилье, в августе девяносто второго, то есть вскоре после вашего отплытия.

– Мир праху его. – Мануэль заставил себя перекреститься, заметив, каким непривычным для него стало это движение руки. – А что с адмиралом?

Вместо ответа, Понсе де Леон вдруг снова пытливо взглянул на Мануэля.

– Кажется, во время осады Гранады вам было около двадцати лет. Я не ошибаюсь? – спросил он резким голосом, внезапно сменив тему.

Мануэль, почувствовав смутное беспокойство, не стал поправлять собеседника. В ту пору ему уже было двадцать два.

– С лета девяносто первого года прошло ровно семнадцать лет. Сейчас вам должно быть тридцать семь. Или даже больше. Но выглядите вы не намного больше, чем на двадцать.

– Благодарю вас. – Легкий поклон в сторону собеседника. Мануэль пытался сделать вид, что принял его слова за комплимент, но Понсе де Леон не подхватил этой игры.

– Я родился в шестидесятом, – сказал он. – Сейчас мне сорок восемь лет. И, глядя на вас, я склонен думать, что вы знаете секрет сохранения молодости.

Последовала тяжелая пауза, после чего дон Хуан заговорил с неожиданной страстностью:

– Живя столько лет среди туземцев, вы не могли не слышать историю об источнике вечной юности!

Это прозвучало как вопрос, и Мануэль нехотя ответил:

– Да, я слышал эту легенду.

– Вы считаете это легендой?! – удивился Понсе де Леон.

– Если вы говорите о вожде араваков по имени Секене, с группой верных ему людей отправившемся несколько столетий назад с Кубы куда-то на север и бесследно исчезнувшем вместе со спутниками, то эта история вполне могла произойти на самом деле. Я считаю легендой распространенное среди индейцев объяснение, согласно которому Секене нашел на каком-то острове источник вечной юности и остался там.

– То есть вы не верите в существование острова Бимини? – пытливо спросил Понсе де Леон. – Однако рассказы о нем и об удивительном источнике я слышал и на Гаити, и на Кубе, и здесь, на Сан-Хуане.

Мануэль пожал плечами. Ему все меньше нравился неожиданный оборот, который принял разговор.

– Вы ведь говорили, что местные знахари передали вам свои знания, – напомнил дон Хуан. – Не предлагали ли вам при этом выпить какого-нибудь зелья?

– Ничего, кроме обычных вин, вроде того, что мы сейчас пьем, – ответил Мануэль. Про порошок кохоба, вызывающий удивительные грезы, который он принимал уже бессчетное число раз, он говорить не стал. Если кастильцы узнают о его участии в языческом ритуале, когда-нибудь это непременно станет известно Святой палате.

– Можете ли вы быть совершенно уверены, что вам не дали выпить воды из источника юности? – спросил вдруг Понсе де Леон напрямую.

Мануэль начал понимать, что собеседник его, похоже, одержим этой темой.

– Если бы местные индейцы обладали такой водой, – ответил он, – они, вероятно, и сами пользовались бы ею. Между тем все вокруг меня стареют, как и люди во всем мире.

– Да, конечно, вы правы, – согласился дон Хуан, однако у Мануэля не было уверенности, что ему в самом деле поверили. – Просто, знаете ли, ваш чрезвычайно моложавый вид заставляет задуматься… Может быть, на меня повлияла ваша фамилия [65]65
  Слово fuenle(как и однокоренное ему слово fontana)означает по-испански «источник», «родник», «фонтан».


[Закрыть]?

Шутка была неловкой, и напряжение не разрядилось.

– Ну что ж. – Понсе де Леон решительно встал, и вместе с ним вскочили на ноги его спутники. – Благодарю вас за гостеприимство, дон Мануэль. Думаю, мы еще увидимся. Оставайтесь с Богом!

Такое завершение беседы на фоне невысказанных подозрений никак не входило в планы Мануэля, поскольку не могло помочь защитить таиноот самоуправства кастильцев при установлении их власти на острове. С Понсе де Леоном необходимо было добиться настоящего взаимопонимания.

Как только кавалькада удалилась, Мануэль уселся на ритуальную скамеечку возле своей хижины. Жители селения знали, что, когда их бехике – или бывший бехике – Равака сидит на духо,его нельзя беспокоить.

Мануэль закрыл глаза и погрузился в ткань бытия…

– Любуешься сыном? – Зуимако подошла к Мануэлю сзади и прижалась к нему. Вслед за ней появилась Росарио-Наикуто, держа на руках маленького Алонсо-Мабо.

– Зуимако, Наикуто, – сказал Мануэль, уводя их в каней. – Нанесите мне на лицо и грудь боевую раскраску. И, ради всех семи,сделайте это быстро!

– Ты собираешься воевать с пришельцами? – спросила Наикуто, когда ее мать ходила за керамической плошкой с краской.

– Нет, я собираюсь подружиться с ними. И мне это удастся, если они решат, что краска скрывает морщины.

Пока жена и дочь раскрашивали Мануэля, он рассказывал им, на что похож лед…

* * *

Это была еще одна туземная деревня. Все это дон Хуан видел уже десятки раз – такие же хижины, такие же селения, таких же индейцев. Проливной дождь, застигнувший их врасплох, и последовавшая за ним жара тоже не способствовали хорошему настроению посланника губернатора Эспаньолы. К тому же ему надоело выслушивать перепалку, которую привычно вели Хуан-Карлос Оливарес и Альберто Барбоса с Бартоломе де Лас Касасом.

Лас Касас, как обычно, защищал индейцев, что бы они ни вытворяли, и высказывал вслух упреки в адрес католических священнослужителей. По его мнению, они не прилагали достаточных усилий для того, чтобы силой слова и убеждения обращать туземцев в истинную веру. Солдат Диего Сальседо заявил на это, что христианство обращенных индейцев носит исключительно показной характер, так как в душе они были и остаются язычниками. По мнению Лас Касаса, винить в этом следовало недостаточно усердных клириков.

– Почему бы вам самому не стать священником, если вы придаете этому такое большое значение? – язвительно спросил Сальседо.

Ответ прозвучал кротко, но решительно:

– Скорее всего, я действительно приму сан. Только церковь своим апостольским наставлением может положить конец бесчинствам. Обличая с амвона тех, кто отступает от христианских заповедей, я заставлю хотя бы некоторых из них изменить свое отношение к угнетаемым ими индейцам. Что же до самих туземцев, то их необходимо обратить в христианство силой убеждения, а не устрашения.

– Я же считаю, что их вообще не надо обращать в христианство! – заявил Оливарес. – Пока они язычники, они обязаны работать на нас. Если проявляют нерадивость, их можно продавать в качестве рабов! Так от них есть хоть какой-то прок. А попробуйте обратить в рабство католика, какой крик поднимут черные сутаны!

Он расхохотался, и его, как всегда, поддержал его приятель Барбоса.

Дону Хуану надоел этот бессмысленный разговор.

– Послушайте, вы все! – сурово одернул он своих спутников. – Наша задача – установить на этих островах власть Кастилии, заставить ленивых туземцев работать и, что крайне желательно, найти здесь золото. В тех местах, где индейцы противодействовали нашим целям, мы с ними воевали. Сами знаете, мне ведь поручили исследовать и покорить Сан-Хуан именно за ту роль, которую я сыграл в подавлении восстаний на Эспаньоле. Однако, если туземцы нам помогут, я буду только рад: в этом случае мы легче и быстрее добьемся цели. Вот и все. Для нас должна быть важна цель, а не чувства. Вот вы, дон Хуан-Карлос, и вы, сеньор Барбоса, расписываете индейцев сущими дьяволами. А вы, Бартоломе, рисуете их непорочными ангелами, кастильцы же для вас – законченные насильники и убийцы. Но ошибаетесь вы все, поскольку чересчур большое значение придаете своим чувствам!

Понсе де Леон не был уверен, что Овандо в конечном счете назначит его губернатором Сан-Хуана. В его окружении было слишком много интриганов, пытавшихся остановить стремительную карьеру дона Хуана, который всю жизнь ухитрялся заводить себе врагов из-за собственной прямоты. Ему было уже сорок восемь лет, но он так и не научился льстивости и искусству дипломатического лицемерия.

Впрочем, дон Хуан был готов к любому исходу. Назначение на губернаторский пост, несомненно, обрадовало бы его. Но, если этого не произойдет, тем скорее он исполнит свою мечту – отправится в сопровождении нескольких верных храбрецов на север, в поисках острова Бимини, где есть источник вечной жизни. В его существовании Понсе де Леон не сомневался. Не случайно же о нем рассказывают индейцы на различных островах. Дон Хуан с каждым прожитым годом все острее чувствовал приближение старости, и теперь, когда появилась надежда справиться с этой напастью, мужественный конкистадор не собирался упускать такой возможности.

В селении, название которого дон Хуан забыл сразу же после того, как услышал, все происходило как и во многих других таких же туземных деревнях на Сан-Хуане. Торжественная встреча, обмен формальными приветствиями с правителем и жрецом, произнесение неизвестно в который раз одной и той же речи. Кавалькада была уже готова продолжить путь в следующую деревню, как кто-то из местных жителей вдруг произнес на кастильском языке с легким леонским акцентом:

– Дон Хуан, я надеюсь, вы уделите несколько минут бывшему товарищу по оружию!

Спутники Понсе де Леона издали возгласы изумления. Сам дон Хуан потрясенно разглядывал высокого светловолосого человека, вышедшего из толпы туземцев. Определить его возраст было невозможно из-за яркой раскраски. Красные и белые мазки скорее всего скрывали морщины.

Странный туземец представился, оказавшись кастильским дворянином Мануэлем де Фуэнтесом, служившим во время Гранадской войны под началом родственника дона Хуана, знаменитого военачальника герцога Кадисского. Дон Хуан припомнил этого человека. На войне Фуэнтес не раз доказывал свое безоглядное бесстрашие.

В ходе последовавшего разговора выяснилось, что Фуэнтес был участником первой экспедиции Кристобаля Колона и единственным выжившим из числа колонистов форта Ла Навидад. Его спасли индейцы с Сан-Хуана, и с тех пор он жил среди них вот уже пятнадцать лет, став лекарем.

Заинтересовавшись столь необычной судьбой, дон Хуан решил, что с визитом в другие деревни можно и повременить. Кастильцы уселись на настилы и в гамаки в тени заранее натянутых тентов.

Необычный знахарь жадно расспрашивал прибывших о событиях за пределами Сан-Хуана. Все эти годы он не имел никакой связи с родиной.

Понсе де Леон рассказал ему о невеселой судьбе адмирала Колона, умершего два года назад в Вальядолиде и похороненного там без всяких почестей.

– В последние годы он был в опале, – пояснил дон Хуан.

– Как такое могло произойти? – удивился Фуэнтес. – Ведь именно благодаря этому человеку Кастилия превратилась в империю с заморскими владениями, подобно Португалии!

– Он обещал католическим монархам открыть короткий путь в Индию, но Индию так и не нашел, – стал объяснять Понсе де Леон. – Он сулил им реки золота, однако на открытых им землях золота оказалось так мало, что оно не могло окупить даже затрат на его поиски. Пытаясь выжать обещанное государям золото из туземцев, Кристобаль Колон и его брат Бартоломе Колон, помогавший адмиралу править островом, своим бездарным управлением способствовали непрекращающимся восстаниям индейцев. К тому же адмирал пытался заставить кастильских дворян работать наравне с остальными колонистами, чем вызвал их общую ненависть. В результате постоянных жалоб в тысяча пятисотом году на остров прибыл новый губернатор Франсиско де Бобадилья, заклятый враг Колона еще со времен подготовки первой экспедиции. Братья Колоны были закованы в кандалы и доставлены в Кастилию.

– В кандалы?! – ужаснулся знахарь-идальго.

– Они недолго сидели в тюрьме, – успокоил его дон Хуан. – У них было много влиятельных покровителей, особенно из числа финансистов, и в конце концов ее высочество донья Исабель приказала их освободить. После этого Колон еще дважды отправлялся с экспедициями в эти края, но ему было категорически запрещено ступать не землю Эспаньолы.

– Удивительная судьба… – задумчиво проговорил Фуэнтес. – Но сумел ли он найти материк? Он ведь был уверен, что где-то за островами, к западу отсюда, лежит Большая земля.

– Нет, ему это не удалось. Но зато удалось другим. В частности Висенте Яньесу Пинсону, которого вы, вероятно, хорошо помните, и Америго Веспуччи – еще одному итальянцу, который, подобно Колону, состоял на службе у кастильской короны.

– Разумеется, я помню Яньеса Пинсона и двоих его братьев, – подтвердил Фуэнтес. – Все трое судовладельцев из Палоса оказали своим авторитетом огромную помощь Колону, когда он не мог уговорить ни одного моряка принять участие в плавании по Морю Тьмы. Фактически, именно они сколотили команду первой экспедиции, в которой Яньес Пинсон был капитаном «Пинты». Но мне было бы интересно узнать подробности открытия материка. Надо понимать, что наши мореплаватели обнаружили там страны, описанные у Марко Поло: Индии, Катай, Сипанго? Хотя нет, вы же сказали, что адмирал не нашел Индии.

– Материк, лежащий к западу от островов, – это не Азия, – вдруг заговорил Бартоломе де Лас Касас.

– Как не Азия?! – поразился Фуэнтес. – А что же?

– Это неизвестная прежде земля. Сей факт неопровержимо доказан в вычислениях и исследованиях, проделанных Америго Веспуччи, которого упомянул дон Хуан. – Защитник индейцев излагал факты так, словно читал открытую книгу. Остальные с невольным уважением смотрели на молодого правоведа. – В своих дневниках, изданных в тысяча пятьсот пятом году, а также в донесениях короне Веспуччи призывал назвать этот материк Новым Светом и перестать пользоваться названием «Индии», или Западная Индия. Год назад некий лотарингский издатель по имени Мартин Вальдзеемюллер выпустил книгу о путешествиях Веспуччи, в которой предложил назвать новую землю в честь самого путешественника. Взяв за основу латинскую форму его имени – Americus, – он образовал название Америка.

– Это очень несправедливо по отношению к адмиралу, – с горечью произнес Фуэнтес. – Он добивался возможности отправиться в поисках западного пути в Азию в течение многих лет, несмотря на противодействие и насмешки. Если бы не он, европейцы могли бы еще несколько столетий не ведать о существовании целого материка. Эту землю по справедливости следовало бы назвать в честь Колона. Например, Колумбией. Кажется, его имя на латыни – Колумбус?

– Может быть, вы и правы, но тут уже ничего не изменишь, – не стал спорить дон Хуан. Собеседник нравился ему своим стремлением к справедливости. Настоящий идальго всегда останется таким, даже если проживет шестнадцать лет среди дикарей!

– Что же касается подлинной Индии, – вмешался вдруг Оливарес, видимо, желавший показать, что разбирается в этих событиях не хуже, чем его вечный оппонент Лас Касас, – то ее нашли португальцы. Их мореплаватель Васко да Гама в девяносто седьмом году обошел всю Африку с юга, а в январе следующего года достиг индийского порта Каликут. Там португальцы закупили пряностей и отправились в обратный путь. На родине их встретили как настоящих героев. Кто контролирует торговлю пряностями, тот и гребет золото.

– Пряности по-прежнему продают по цене золота? – поинтересовался Фуэнтес.