Текст книги "Орбинавты"

Автор книги: Марк Далет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 38 страниц)

Глава 12

 
Но, узнанные, торопясь отречься
От лиц своих, спешите вы туда,
Где произносят гибельные речи
И вянут венценосные года.
 

Бланш Ла-Сурс

Странность некоторых помещений состояла в том, что за отделявшими их от берега стенами не было слышно постоянного, немолчного, вечно изменчивого шума моря. И тогда по внезапно наступившей тишине вошедший вдруг понимал, что еще мгновение назад в его ушах раздавался этот звук. Гул прибоя всегда был настолько близок, настолько вездесущ, что люди, находившиеся здесь уже более четырех месяцев, порой переставали воспринимать его, осознавая его присутствие лишь тогда, когда он вдруг исчезал.

Мануэль де Фуэнтес и Гонсало Фернандес обошли форт изнутри, проверили ломбарды, лодки, крепления, иногда обмениваясь репликами с часовым или тормоша спящего матроса, и вышли к изумрудно-синему водному простору.

Возле форта Ла Навидад песчаный берег подходил прямо к линии прибоя, но немного восточнее этого места он весь был покрыт мангровыми зарослями, заполонившими и берег, и дно.

– После двух с половиной месяцев плавания я мечтал о том, чтобы хоть какое-то время не видеть моря, и вот что получил. – Фернандес показал рукой на север, в сторону почти неразличимого в этот час горизонта из-за одинаковой сиреневой голубизны моря и неба. – Как ты думаешь, долго нам еще ждать адмирала?

Уроженец Сеговии, он говорил с характерным леонским акцентом.

– Неужели тебе так быстро надоел рай? – делано изумился Мануэль.

– Я перестал верить, что мы в раю, когда насмотрелся на тебя и остальных во время болезни. – Гонсало передернуло.

Лихорадка и вправду так измотала в свое время Мануэля, что ему даже сейчас, спустя много недель, было неприятно о ней вспоминать. Раскалывающаяся голова, разъедающая боль в мышцах спины, жар, тошнота, отнимающиеся руки и ноги. Оставшийся с колонистами Ла Навидад старый хирург, которого все называли магистром Хуаном, сбился с ног, выхаживая четверых больных.

– Но ведь все вылечились. Значит, болезнь не смертельна. Не унывай, Гонсало! – Мануэль похлопал приятеля по плечу.

– Не уверен, что она так уж безобидна. Может быть, вам просто повезло. – Увидев укоризну во взгляде Мануэля, Гонсало добавил: – Ну ладно. По крайней мере, зима действительно была райской. Ни снега, ни дождя, ни даже просто холода. У нас, в Леоне, о таком можно только мечтать. Не говоря уже о возможности всю зиму есть свежие фрукты.

Лес, подступавший к берегу с юга, стал просыпаться. Путаница лиан, неведомые невысокие деревья с вечнозеленой кроной, из переплетения которой устремлялись к небу тонкие стволы пальм, – все это буйство зеленого и изумрудного начало оглашаться многоголосым птичьим хоралом. Теперь он не смолкнет до самого вечера.

– Ты не вполне прав, – заметил саламанкский идальго. – Дождя нет на берегу. А вот в лесу совсем другое дело: там всегда что-то капает сверху.

– Что правда, то правда, – согласился Фернандес.

Он был русоволос и высок, как и Мануэль. Глядя на них со стороны, можно было принять их за братьев. Сходство исчезало, как только Гонсало начинал говорить. Из-за оживленной мимики и частой смены выражений на его лицо было трудно смотреть.

Мануэль и сам хотел бы знать, когда вернется адмирал с новой эскадрой. Было странно думать о том, что где-то есть страна под названием Кастилия, что там в замке живет матушка, что где-то есть Лола, которую еще предстояло найти. Порой Мануэлю казалось, что он всю жизнь провел здесь, среди лиан и кактусов, питаясь бананами и рыбой, а все, что связано с Саламанкой и Гранадой, ему лишь приснилось…

После того как Мануэль и Гонсало обошли внешнюю стену форта, их сменили два других колониста, а приятели вернулись на территорию крепости, где повсюду были развешаны висячие ложа из плетеных листьев или хлопка. В некоторых еще спали люди. Колонисты Ла Навидад научились этому способу отдыха у туземцев, которые на своем языке называли такие люльки хамака.Поселенцы переделали его в «гамак».

Подражая индейцам, колонисты подвешивали гамаки в тени, под навесом густой кроны. В них было удобно спать ночью и отдыхать днем. Сами индейцы, если приходилось отправляться в путь, просто снимали свои гамаки, скручивали их и бросали в дорожные корзинки хаба,вместе с остальным имуществом, которое могло пригодиться в дороге. Таким образом, постель путешествовала вместе с человеком.

Хотелось спать. Чтобы не поддаться этому желанию, Мануэль заглянул к Родриго де Эсковедо, еще одному выходцу из Сеговии.

– Дон Мануэль! – обрадовался тот. – Взгляните-ка на Карлоса. Этот малый оказался намного умнее, чем можно было ожидать. Карлос, поди сюда! – Эсковедо причмокнул, отчего его щеки, поросшие черной с проседью щетиной, стали казаться менее пухлыми, чем обычно, и протянул тому, кого он называл Карлосом, кусок батата.

Агути,забавный грызун размером со щенка, с лоснящейся золотисто-рыжеватой шерстью, сидя в дальнем углу комнаты, возле табурета, навострил маленькие уши и внимательно разглядывал вошедшего Мануэля блестящими черными бусинками глаз.

– Не бойся, Карлос, это друг, – увещевал его королевский эскривано,то есть писарь и нотариус.

Эсковедо уже вошел в историю, будучи одним из первых европейцев, чья нога ступила на землю Сан-Сальвадора – первого острова в открытом океане, открытого Колоном. Именно он составлял акты о переходе всех новооткрытых земель в собственность кастильской короны.

Однако в данную минуту эскривано, казалось, намного больше интересовало поведение симпатичного грызуна, чем судьба королевств.

– Странно, что он не убегает, – заметил Мануэль. – Сколько я до сих пор видел агути, они всегда мгновенно бросаются наутек. Причем делают это прыжками, напоминающими галоп крошечных лошадок. – Сказав это, Мануэль почувствовал, как он скучает по лошадям.

– И давно он к вам приходит в гости, дон Родриго? – спросил он.

Несмотря на то, что за последние месяцы Мануэль сблизился с пожилым эскривано, в силу разницы в возрасте они так и не перешли на «ты».

– Да уже с неделю, как перестал бояться меня. Я видел в деревне у туземцев, что их можно приручить и тогда они становятся очень доверчивыми. Обхаживать Карлоса я начал несколько месяцев назад, и с тех пор этот дикарь ведет себя все более культурно.

Агути, преодолев наконец опасения, подошел к Эсковедо и схватил зубами предложенное подношение. Отбежав в угол, Карлос уселся на задние лапы, схватив пищу передними, и стал неторопливо ее грызть.

Мануэлю невольно вспомнился его оруженосец Пепе Крус, подкармливавший кошек и собак во время осады Гранады.

– Как продвигается изучение языка? – поинтересовался Мануэль и прикрыл ладонью губы, чтобы скрыть зевок. Усталость после дозора давала себя знать, но Мануэль считал, что раннее утро не самое подходящее время для сна. Для восстановления сил намного лучше поспать в середине дня, вот только надо как-то продержаться до этого времени.

– Не слишком быстро. – Эсковедо показал на разбросанные на столе листочки, исписанные его каллиграфическим почерком.

– Майрени, юноша, которого касик [55]55
  Касик, или кацик, – так на языке таиноназывался правитель большой области. Впоследствии испанцы стали применять это название к любым индейским вождям, в том числе и в тех частях Американского континента, где этого слова не знали.


[Закрыть]приставил ко мне для этой цели, не всегда понимает, чего я от него хочу, – посетовал эскривано. – Впрочем, я его не виню. Слишком уж отличаются условия нашей жизни и представления о мироздании. Он проявил интерес к нашим иконам, и я попытался объяснить ему что-то, надеясь, что свет истинной веры найдет путь к душе этого простодушного язычника, но, как мне представляется, Майрени решил, что Господь Бог и Дева Мария – это просто другие имена их богов.

– А во что верят индейцы? – Мануэлю стало любопытно.

– Индейцы? – переспросил Эсковедо. – Так это же мы называем их индейцами. А на самом деле это разные народы, и веры у них тоже разные. В последний раз, когда я был в деревне, Майрени отвел меня к их знахарю. Юноша худо-бедно переводил, и мне удалось хоть что-то разузнать об этих людях. Знахарь – кстати, он у них считается одновременно и чем-то вроде священника – рассказал, что здесь есть несколько крупных островов, причем Эспаньола не самый большой из них. Они населены народом таино.Свой язык они именуют таиноили аравака.Кроме того, есть множество мелких островов, и на них проживают люди другого народа, называющие себя в одних местах карибами [56]56
  Отсюда название Карибского моря.


[Закрыть], в других – канибами [57]57
  От этого слова произошло понятие «каннибалы».


[Закрыть]. Карибы отнюдь не обладают таким же кротким и дружелюбным нравом, которым так удивили нас таино. Они чрезвычайно воинственны и, как утверждает знахарь, приносят пленников в жертву своим кровожадным богам, а сами поедают их плоть! Не знаю, можно ли этому верить…

Мануэль содрогнулся. Поедают человеческую плоть? Невероятно!..

– Что же касается таино, – продолжал дотошный нотариус, – то они поклоняются всевозможным духам, часть которых является их предками, и считают, что те помогают им в различных делах, но могут и наказывать. Т аиносчитают, что, когда шелестит листва деревьев, это с ними разговаривают духи. Кроме того, они верят, что мир создан высшим божеством по имени Юкаху, которого родила мать вод Атабей. И когда я рассказываю им о Пресвятой Богородице, они не спорят, соглашаются во всем, и возникает впечатление, что слово Божие находит дорогу к их сердцам. Но я подозреваю, что этому впечатлению верить нельзя: они не понимают различия между язычеством и истинной верой и считают, что я просто называю другими именами их божеств. Господи, помилуй меня за такое сравнение!

Нотариус осенил себя крестным знамением.

Мануэль взял со стола один из листов бумаги и увидел список слов: maiz, areito, barbacoa, сапоа, hamaca, iguana, huracdn, piragua [58]58
  Все эти слова вошли в испанский язык, а многие – и в другие европейские языки: маис, барбекю, каноэ, гамак, игуана, ураган, пирога.


[Закрыть]и так далее.

Напротив некоторых из них фигурировали объяснения на кастильском.

В комнате становилось жарко, и Эсковедо, отирая пот со лба, предложил выйти во двор форта. Там ветерок колыхал листву и цветы, и действительно было немного прохладнее, особенно если спрятаться от палящего солнца в густой тени, которую в изобилии создавала местная растительность.

– Люди начинают роптать из-за того, что они столько месяцев лишены женского общества, – встревоженным голосом заметил Эсковедо, увидев одного из колонистов, который сидел, прислонившись спиной к бревенчатой стене. – Мне кажется, капитан не до конца осознает остроту ситуации.

«Капитаном» колонисты именовали Диего де Арану из Кордовы, которого Кристобаль Колон назначил командовать фортом Ла Навидад в свое отсутствие. Двумя лейтенантами Араны были Эсковедо и еще один королевский чиновник, Педро Гутьеррес.

– Вы имеете в виду угрозы Торпы и его приятелей отправиться на поиски золота? – спросил Мануэль, узнав в сидящем колонисте астурийца Диего де Торпу.

Вокруг Торпы в последнее время сложилась группировка его земляков, которые все чаще выражали недовольство командованием Араны – главным образом из-за того, что он запрещал им отбирать вещи у туземцев. Представители касика Гуаканагарим, правившего весьма крупной областью Мариен, уже жаловались Аране на то, что колонисты берут в их деревнях все, что пожелают. В первое время индейцы охотно отдавали золотые украшения в обмен на любые блестящие безделушки, но теперь колонисты могли прийти в деревню индейцев и, ничего не предлагая взамен, изъять запас муки, гамак или еще что-нибудь, что им приглянулось.

– Золото интересует нас всех, – веско сказал Эсковедо. – Корона ждет от нас, что мы найдем золото. Но искать драгоценный металл следует в земле, а не в деревнях наших друзей-таино. Аастурийцы, которых, кстати, поддержала группа матросов-андалусцев, присматриваются не только к вещам индейцев, но и к их женщинам. Боюсь, все это плохо кончится. Даже таких кротких людей, как подданные Гуаканагари, несправедливостью и жестокостью можно довести до сопротивления.

– Вы сказали «кротких людей», – заметил Мануэль. – Сложность же нашего положения состоит в том, что некоторые из нас не считают язычников людьми.

Он вспомнил такие выражения, как «эти животные», «обезьяны», и другие эпитеты, используемые некоторыми колонистами по отношению к индейцам.

– Да, вы правы, – нахмурился Эсковеда и тревожно покачал головой. – Самих таиноони людьми не считают, но женщин таино, не замечая противоречия, тем не менее желают.

Навстречу им шел магистр Хуан, ведя под руку Хуана Морсильо, матроса из Могера. Крики и ругань Морсильо привлекли внимание других колонистов. Многие из них вскоре вышли из своих комнат во двор форта, начав обсуждать случившееся.

– Я же ничего не вижу! – вопил Морсильо. – И руки отнимаются! Да и ноги тоже! Ох, держите меня, доктор, сейчас упаду! Проклятые язычники!

– Сеньор Тальярте! – обратился хирург к одному из наблюдавших эту сцену. – Помогите же мне довести его до лазарета!

Тальярте подскочил и подхватил Морсильо с другой стороны, сделав это вовремя, так как тот действительно начал падать.

Никто не знал, как на самом деле звали этого крупного рыжебородого англичанина и что за причудливые ветры судьбы сделали его членом экспедиции Колона. По-кастильски Тальярте говорил вполне сносно.

– Что это за напасть поразила его, магистр? – громко спросил Эсковедо.

Остальных тоже живо интересовал этот вопрос, о чем свидетельствовали возбужденные голоса. Все прекрасно помнили, какого страху они натерпелись зимой, когда несколько колонистов чуть не отдали Господу душу из-за желтой лихорадки.

– Отравился корнем юкки, – коротко пояснил магистр Хуан, сухощавый пожилой человек, с лица которого никогда не сходило желчное выражение.

– Нельзя добрым христианам есть эту обезьянью пищу! – выкрикивал Морсильо. – Я же теперь ослепну!

– Полагаю, не ослепнешь, – сухо бросил лекарь. – А временные лишение зрения и паралич станут для тебя хорошей наукой. Если уж решил есть то, что едят туземцы, то и готовь ее так же, как они. Где это ты видел, чтобы индейцы просто жевали сырое корневище?

Это заявление, хоть и высказанное весьма неприветливым тоном, вызвало в среде колонистов общий вздох облегчения и смешки – опасность очередного непонятного и зловещего заболевания миновала.

От толпы отделился заспанный Гонсало Фернандес. Видимо, он уже задремал в гамаке, когда начался этот шум.

– Разве юкка ядовита? – тихо спросил он Мануэля.

Тот лишь пожал плечами.

Магистр Хуан оказался прав. Морсильо вскоре оправился. Но продолжал поносить туземцев за собственную оплошность.

Со временем колонисты переняли у таиноправильный способ использования юкки в пищу. Корни этого растения необходимо было тщательно измельчить, превратив в кашеобразную массу, которую затем помещали в чулок, чтобы отжать ядовитый сок. Из получившегося теста выпекались лепешки касабе,ставшие, наряду с маисом и бататами, излюбленной едой колонистов. Привыкли они и к местным фруктам и орехам. Поскольку эти удивительные плоды не имели никаких европейских названий, за ними закрепились их имена из языка таино: гуанабана, папайя, гуайява, яутийя.

Фрукты приходилось собирать в диком дождевом лесу, но похоже было, что крупные звери там не водились, и если в этом занятии и была какая-то опасность, то состояла она лишь в возможности напороться на сук дерева или порезаться острыми, как османская сабля, листьями некоторых растений. Ну и, конечно, следовало остерегаться змей, насекомых и скорпионов.

В апреле Мануэль участвовал в совещании, созванном Диего де Араной. Помимо самого командующего фортом и двух его заместителей, Мануэль застал там хирурга.

– Сеньоры, уважаемый дон Родриго благодаря владению языком туземцев сумел получить важные для нас сведения, – сообщил Арана. – Прежде чем обсуждать их со всеми колонистами, я решил сделать это в узком кругу людей, которым доверяю. Уверен, что вы не ринетесь сломя голову на поиски золота, как только выслушаете меня, и что ваши действия будут обдуманными и ответственными.

Арана пригласил присутствующих сесть за стол, на котором лежал лист бумаги с нарисованным на нем приблизительным планом острова. На этом рисунке Эспаньола была поделена на пять частей.

– Итак, сеньоры, – Арана ткнул в северо-западную часть острова, где на линии берега было отмечено жирной кляксой место нахождения форта Ла Навидад, – волею судьбы мы оказались на территории области Мариен, которой правит дружественный нам касик Гуаканагари. Думаю, мне не надо напоминать вам, как с помощью его подданных мы сгрузили все ценное с «Санта-Марии» и построили из ее обломков эту крепость. Двигаясь отсюда к центру острова, попадаешь в область Магуана. С первых же дней пребывания на острове мы слышим от туземцев о золотых копях в некой стране Сибао. В свое время адмирал предположил, что Сибао и есть тот самый остров Сипанго, на котором, по свидетельству Марко Поло, имеется огромное количество золота и драгоценностей. Как выяснил дон Родриго, страна Сибао расположена именно здесь, в области Магуана, и, следовательно, ею правит касик Магуаны, некий Каонабо́.

– Кажется, мы слышали это имя во время переговоров с Гуаканагари. – Педро Гутьеррес задумчиво потер лоб. – Что известно о нем?

– Дон Родриго, прошу вас, – предложил Арана.

Эсковедо прокашлялся.

– По словам касика Гуаканагари, Каонабо и ядро его войска, особенно свирепое и преданное ему, являются потомками индейцев-карибов, которые несколько поколений назад приплыли сюда с других островов. За прошедшее с тех пор время они смешались с местными таинои под их влиянием даже отказались от обычая поедать плоть своих пленников.

Присутствующие ахнули.

– Но они все так же воинственны и жестоки, какими были их предки, – продолжал нотариус. – Гуаканагари советует проявлять в наших отношениях с Каонабо крайнюю осторожность.

– С какой стати мы должны опасаться каких-то дикарей на территории, являющейся собственностью кастильской короны?! – возмутился Гутьеррес. – У нас есть пушки, пистолеты, аркебузы, арбалеты, укрепленные стены, стрелы, копья, которые не в пример тяжелее их тонких палочек с остриями. Чего нам бояться? Эти золотые копи принадлежат ее высочеству донье Исабель, а не какому-то полуголому вождю туземных горцев!

– Вы совершенно правы, сеньор Гутьеррес, – поспешил согласиться Арана. – Никто из присутствующих здесь не сомневается в справедливости ваших слов. Весь вопрос в том, как нам наиболее достойным и эффективным образом послужить интересам ее высочества.

– К тому же, – не мог успокоиться Гутьеррес, – мне что-то не верится в воинственность туземцев. В свое время мы с адмиралом открыли множество островов и ни на одном из них не столкнулись ни с какими проявлениями враждебности.

– Это потому, что мы везде до сих пор имели дело с таино, а не с карибами, – парировал Эсковедо.

– Самое верное, – подал голос магистр Хуан, – это дождаться эскадры адмирала. Можно не сомневаться в том, что вторая экспедиция в эти края будет намного более многочисленной, чем наша, ведь теперь они уже поплывут не в неизвестность, как это делали мы. Их высочества, без сомнения, снарядят, если еще не снарядили, большую и сильную флотилию. Еще немного, и мы увидим здесь кавалерию, пехоту, колонистов. Вот тогда и можно будет говорить о полном завоевании острова.

Он отер пот со лба и продолжал:

– А сейчас, пока нас всего тридцать девять человек и мы окружены тысячами и тысячами туземцев, знающих эти непролазные леса как собственную руку и вооруженных отравленными стрелами и каменными топорами, нам следует радоваться тому, что обитатели ближайших к нам селений настроены дружелюбно, и не создавать самим себе неприятностей, рискуя потерять их дружбу необдуманными поступками.

Разгорелся спор. Мануэль поддержал точку зрения хирурга. Арана скорее склонялся на сторону Гутьерреса. Нотариус занял промежуточную позицию, заявив, что действовать можно и до прибытия эскадры адмирала, но крайне осторожно и взвешенно, ни в коем случае не раздражая Каонабо и его, как он выразился, «карибскую гвардию».

– Что нам известно о взаимоотношениях между правителями пяти областей? – спросил Мануэль.

– Очень немного, – ответил королевский эскривано и смущенно добавил: – Моих знаний языка пока не хватает на то, чтобы узнать все, что хотелось бы. Но кое-какие сведения у меня все-таки есть, и я как раз собирался поделиться ими.

Подойдя к карте, он указал пальцем на юго-западную часть острова, выступающую в море длинным отростком.

– Это самая крупная по площади область, называемая Харагуа, – сказал он. – Ею после недавней смерти касика правит его сестра, которую вы, возможно, помните, поскольку она бывала здесь в гостях у адмирала.

– Анакаона?! – воскликнул Мануэль, представив себе эту индианку с умным лицом и красивым телосложением, а также тот восхищенный интерес, который она проявила ко всему, что видела у кастильцев: к оружию, к металлу их клинков и доспехов – у самих таиноне было металлических инструментов, – к их языку и обычаям.

– Да, именно она, – подтвердил нотариус. – Недавно она стала супругой уже упоминавшегося Каонабо. Так что совместно они контролируют две области, что составляет около четырех десятых территории Эспаньолы.

– Ну что ж. – Арана постучал пальцами по столу. – Это хорошая новость. Анакаона – наш друг, уж в этом можно не сомневаться. Она смягчит Каонабо и поможет нам договориться с ним.

– Что же до взаимоотношений между касиками, – продолжал Эсковедо, – то они запутанны и сложны. В последние годы войн на острове не было, но у всех ко всем есть различные претензии, связанные в основном с предметами языческого культа, которые они почитают священными.

– Неужели они обвиняют друг друга в ересях? – изумился образованный хирург. – Насколько мне известно из классического наследия, религиозные споры не свойственны языческому миру.

– Безусловно, никаких религиозных споров они не ведут, так как допускают поклонение любым божествам, – согласился Эсковедо. – Тяжбы связаны не с доктринами, если можно так выразиться, а с тем, на чьей территории должны находиться священные объекты.

– И что это за объекты? – поинтересовался Мануэль.

– Где-то в области Мариен есть место, которое индейцы называют «каменной плотью». Они считают его обиталищем богини Йермао, которая покровительствует Гуаканагари и его роду. На это место притязают и Каонабо, и Гуарионекс, правитель северо-восточной области Магуа́. У последнего, в свою очередь, идет многолетняя тяжба с Каякоа, князем юго-восточной области Игуэй, из-за контроля над неким святилищем, которое таиносчитают обителью «каменной матери» Атабейры.

– Сеньоры! – недовольно вскричал Арана. – Мы здесь не для того, чтобы вникать в детали всевозможных богопротивных культов! В скором времени на острова прибудут армия их высочеств и люди Святой палаты, и тогда от всех этих «каменных богинь», – он сплюнул, – не останется и воспоминания. А наши добрые туземцы, с Божьей помощью, будут облагорожены светом истинной веры в Спасителя.

Он молитвенно поднял глаза к небу, и оттуда, словно в ответ, раздался оглушительный грохот с раскатами.

– Кто приказал палить из пушек?! – Гутьеррес, как и остальные, вскочил на ноги.

По стене словно прошла барабанная дробь.

– Сеньоры, обдумайте все, о чем здесь говорилось, и через несколько дней мы снова это обсудим! – поспешно выкрикнул Диего де Арана, давая понять, что совещание окончено.

Все разом выскочили во двор, чтобы увидеть зрелище, которое до сих пор никто из поселенцев не мог даже вообразить на этом острове. После четырех месяцев пребывания на Эспаньоле, в течение которых на небе ни разу не появилось ни единой темной тучки, вдруг пошел дождь. Точнее, ливень.

Хотя, пожалуй, слово «потоп» подошло бы этому явлению еще лучше.

Часть колонистов попрятались под навесы, другие метались, пытаясь отвязать свои гамаки и сушившиеся на веревках вещи, но все уже промокло насквозь. В считанные минуты двор крепости превратился в исполосованный ударами дождя водоем, в котором яростно вскипали и лопались пузыри. Небо было сплошь затянуто черной пеленой. Казалось, что уже наступил вечер, хотя была середина дня. Вселенная гудела и гремела, ветер сносил водную массу вбок с такой силой, что казалось, будто дождь идет вдоль земли.

Мануэль попытался перебежать к своей комнате, для чего надо было пройти всего около десяти шагов по залитому водой двору. И понял, что, оказывается, все предыдущие месяцы ходил здесь очень невнимательно. Его ноги совершенно не помнили, где находятся выемки или острые камни. Сейчас все они были скрыты мутной бурлящей водой. Сделав шаг в сторону цели, Мануэль отскочил обратно. Камзол его промок до последней нитки.

Словно решив, что европейцы еще не видели всего, на что она способна, природа острова продемонстрировала несколько ярких вспышек, прочертив небо изломанными стрелами молний, затем снова прогрохотали тысячи пушек, и дождь усилился, хотя казалось, что сильнее уже не бывает.

После чего это мокрое и шумное великолепие разом прекратилось.

– Теперь все будет высыхать двое суток, – изрек горбоносый каталонец Педро Гарбачо, нашедший укрытие под тем же навесом, что Мануэль.

Гарбачо ошибся. Под лучами солнца, вновь озарившего небосклон, все высохло за час, и никаких следов ливня не осталось ни на земле, ни в небе, если не считать отдельных рваных туч.

Теперь, когда обитатели Ла Навидад познакомились с тропическими ливнями, они уже не могли беспечно ночевать в гамаках под деревьями. Ливни были неистовыми, преображавшими все вокруг в мгновение ока. Там, где за минуту до начала дождя виднелись трава и ложбинки в земле, неслись ручьи, сливавшиеся в более крупные потоки. Затем все очень быстро высыхало, а на свет появлялись полчища ползущих и летающих насекомых. Кое-где можно было повстречать неизвестно откуда взявшихся неторопливых толстых жаб размером с крысу.

Так продолжалось до конца июня, когда на смену дождям пришли ветры, ревущие, как сотни труб, и оставляющие после себя поваленные деревья и сорванные с петель двери, если их предварительно не закрывали на засовы.

В один из дней затишья между атаками ветра Мануэль и Гонсало прогуливались по берегу моря. Они были уже далеко от ворот форта, когда оттуда донеслись громкие голоса. Переглянувшись, приятели решительно зашагали в направлении звуков.

– Это вернулись Торпа и его люди, – предположил Фернандес.

Он оказался прав. Десять кастильцев, два дня назад без предупреждения покинувшие форт, стояли, разгоряченные, споря о чем-то возле ворот. Но колонисты вернулись не одни.

– Они привели индианок! – ахнул Гонсало.

Похоже было, что сбылись самые мрачные прогнозы Эсковедо. Рядом с колонистами стояли, сбившись в кучу, женщины таиночислом никак не менее тридцати. Они испуганно жались друг к другу, не смущаясь своей наготы. На коричневатых с медным отливом телах были лишь набедренные повязки, украшения и нательные рисунки непонятного содержания и назначения.

Было видно, что Торпа с товарищами отбирали только молодых и хорошо сложенных. Мануэль не мог не признаться себе, что их присутствие волнует его. Он тоже не знал женщины с тех самых пор, как был в гроте с Лолой осенью позапрошлого года.

– Женщин необходимо освободить! – воскликнул Фернандес, рванувшись в сторону спорящих.

Мануэль потянул его назад:

– Подожди, Гонсало, сейчас сюда из форта выйдут остальные. Ты ничего не сможешь сделать один против всей этой толпы.

Фернандес послушался приятеля.

– Чего же они не поделили между собой? – тревожно произнес он.

– Полагаю, астурийцы перессорились с андалусцами, – прокомментировал Мануэль. – Видимо, из-за добычи. Странно, что этого не произошло раньше.

Теперь вернувшиеся кастильцы разбились на две группы. И обмен репликами между ними становился все более накаленным.

– Ты чего здесь командуешь, Торпа! – кричал кто-то, надрываясь от обиды и ощущения несправедливости. – С какой стати у вас будет по три женщины, а у нас – только по одной?!

– Ты забыл, что разговариваешь с астурийским дворянином, холоп! – взревел в ответ Торпа, оскорбленный тем, что простолюдин из Уэльвы называет его на «ты».

Ворота форта с грохотом распахнулись, и оттуда выбежали Арана, его лейтенанты и другие колонисты. В этот же момент прогремел выстрел, и один из споривших упал на землю. Женщины закричали, мужчины, напротив, умолкли, отпрянув от распростертого в луже крови тела.

– Взять их под арест! – крикнул Арана.

Несколько человек, включая Мануэля, ринулись выполнять приказание. Арестованные, ошеломленные случившимся, не оказали никакого сопротивления. Эсковедо в это время пытался успокоить перепуганных индианок, обращаясь к ним на их языке.

Гонсало подбежал к Мануэлю, когда саламанкский идальго отпирал засов тюрьмы, специально предусмотренной при строительстве форта. Это был коридор с несколькими комнатами, в дверях которых на уровне глаз были небольшие окошки.

– Капитан сказал, что астурийцев надо отделить от южан, – сообщил Гонсало.

Мануэль кивнул. Он и сам собирался так поступить.

Пять человек по его приказу вошли в камеру, и он захлопнул за ними дверь.

Четверых андалусцев, среди которых был и Хуан Морсильо, ранней весной отравившийся юккой, отвели в камеру в противоположном конце коридора.

У всех арестованных предварительно отобрали оружие и награбленные у индейцев вещи.

Еще один южанин – Хакомо Урминга из Палоса – лежал, убитый пистолетной пулей, за воротами форта.

Его похоронили ближе к лесу, прочитав над ним короткую молитву.

После похорон Мануэль проходил мимо Араны, который шел в окружении двух своих лейтенантов.

– Дон Диего, – убеждал его Гутьеррес, – астурийцы принесли с собой в форт немало золотых украшений. Я думаю, надо выяснить, заплатили ли они туземцам. Если нет, то необходимо предложить Гуаканагари обычную в таких случаях оплату. Индейцы охотно берут за золото бусы и прочие побрякушки из стекла. Но золото возвращать им нельзя – это противоречило бы указаниям адмирала. Что же касается женщин, то их надо вернуть в селения как можно скорее!

– Сначала разберемся с убийством Хакомо, – мрачно отрезал Арана. – И я буду не я, если не вздерну негодяя, спустившего курок! Все остальные вопросы будем решать позже.

Увидев, что капитан форта не расположен к разговору, Гутьеррес замолчал.

Ночью, охраняя тюрьму, Мануэль мерил шагами коридор, прислушиваясь к надрывному вою ветра и размышляя о том, что свою жажду приключений за последний год он, похоже, утолил сполна. Осада Гранады, бескрайний океан, противостояния между командой и адмиралом на корабле, крушение «Санта-Марии», конфликты в форте и чувство отрезанности от всего мира на беззащитном перед ураганами острове – все это Мануэль с удовольствием поменял бы теперь на спокойную, размеренную жизнь, которую прежде называл скучной.

Мануэль вдруг остро осознал, насколько ему не хватает домашнего очага, женской ласки, общения с матушкой, разговоров с интересными и образованными людьми и, конечно же, музыки. Не пения ветра, а музыки, сотворенной человеком! Он готов был отдать все золото Индии, если бы имел его, за простую флейту, не говоря уже о виуэле!