Текст книги "Орбинавты"

Автор книги: Марк Далет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 38 страниц)

Лицо Мануэля не могло скрыть охватившего его восторга.

– И потому что ответили на вопрос о яйце, – улыбнулся Колон. – А теперь, когда вы сумели заинтересовать меня своей персоной, я очень хотел бы узнать, какое дело привело вас к моему другу, дону Родриго.

– Да, конечно. – Мануэль повернулся к герцогу. – Ваша светлость, вчера несколько швейцарских наемников, возглавляемых сержантом Густавом Штаубером, незаконно арестовали моего знакомого, по имени Алонсо Гардель. Я прошу вашей помощи в освобождении сеньора Гарделя.

Герцог нахмурился:

– Откуда вы знаете Гарделя? И за что его арестовали?

– Ваша светлость, этот человек спас мне жизнь в Кордове, когда неизвестные напали на меня и ограбили.

Мануэль рассказал вкратце историю своего знакомства с Алонсо, напирая на то, что его спаситель – христианин, хоть и мавр.

– Если он христианин, то мы должны его защитить, – согласился герцог. – Но сначала необходимо убедиться, что арестован он незаконно. Диего! – позвал он.

Вошел его молодой секретарь, чья острая бородка странно контрастировала с детской припухлостью губ. Понсе де Леон что-то тихо сказал ему. Диего кивнул и удалился.

– Мы наведем справки и сделаем все возможное, – пообещал герцог.

Мануэль поблагодарил его и вышел вместе с Колоном.

– Ну что ж, молодой человек, – сказал ему на прощание генуэзец. – Вы не только сообразительны, но и благородны. Ваша готовность помочь человеку, несмотря на то что он мавр и уроженец Гранады, делает вас еще более симпатичным в моих глазах. Надеюсь, вам удастся спасти вашего спасителя.

На следующий день посыльный передал Мануэлю приглашение немедленно явиться к герцогу. Саламанкский идальго поспешил к нему, взяв с собой всех своих подчиненных и велев им ждать у ворот герцогского дома.

– Ну что ж, Фуэнтес, – сообщил Понсе де Леон. – Вашему знакомому повезло, что вы вовремя узнали о его аресте и попытались вмешаться в его судьбу. Разумеется, у швейцарцев никаких прав на его арест не было. Как выяснил Диего, Гардель прибыл в свой дом и, застав там солдат, потребовал, чтобы они освободили помещение. Им ничего не стоило сделать это, тем более что рядом находится множество пустующих домов. Однако они сочли ниже своего достоинства уступить мавру, пусть даже и крещеному. А поскольку закон на его стороне, то они замыслили передать его Святой Палате по обвинению в том, что он крестился притворно, желая избежать участи других жителей города, а в действительности тайно соблюдает предписания ислама. Думаю, вы понимаете, что, если бы дело попало в ведомство инквизиции, мы уже ничем не смогли бы ему помочь.

– Но этого не произошло?! – с надеждой спросил Мануэль.

– Нет, я успел вовремя вмешаться. Скажите, дон Мануэль, вы убеждены в том, что его христианство не притворно?

– Я абсолютно убежден, что он не исповедует ислам. – Мануэль попытался не отвечать напрямую на заданный вопрос, но этот ответ вполне удовлетворил герцога.

– Ну что ж! Так я и думал. Швейцарцев уже вчера поставили в известность о решении нового верховного алькальда Гранады о том, что им надлежит немедленно покинуть занятый ими дом. А это вам! – С этими словами граф Кадисский протянул Мануэлю предписание градоначальника об освобождении Алонсо Гарделя из-под стражи.

– Благодарю вас, ваша светлость! – воскликнул обрадованный Мануэль, отступил на шаг, отвесил поклон и поспешил к тюрьме, которая располагалась в соседнем квартале.

В узилище, увидев документ, подписанный графом Тендильей, альгвасил в кирасе и шлеме, повозившись с грохочущей связкой ключей, открыл дверь в длинный коридор и провел Мануэля в глубину. Они шли мимо зарешеченных дверей, за которыми находились арестованные. Из дверей в коридор проникал тяжелый запах немытых тел.

– Что это за люди? – спросил Мануэль.

– В основном местные магометане, нападавшие на солдат, – проворчал стражник. – Вот, пришли. Забирайте вашего Гарделя.

Он открыл лязгнувший засов и распахнул дверь.

– Заключенный Гардель! – гаркнул он, не входя внутрь. – Бери свои вещи и следуй за мной.

За дверью послышалась шумная возня, кто-то вскрикнул, и на пороге возник здоровенный араб.

– Я готов, – заявил он.

– Иди на выход! – велел ему альгвасил.

Но Мануэль, выйдя из-за его спины, с силой толкнул араба внутрь камеры и рванулся вместе за ним, обнажая кинжал.

– Прикройте меня, сеньор альгвасил! – крикнул он, но тот уже сообразил, что к чему, и, крикнув в глубину коридора «Ко мне!», встал у выхода. На крик прибежали еще трое стражников.

В камере находилось четыре человека. Двое держали вырывающегося Алонсо. Верзила, которого оттолкнул Мануэль, бросился было на него, но идальго быстрым движением полоснул его кинжалом. Прибежавшие альгвасилы скрутили араба и утащили из камеры. Двое других заключенных отпустили Алонсо и отпрянули назад.

– Все трое получат свое, можете не сомневаться, сеньор! – сказал первый стражник, открывавший дверь. – Гардель, бери вещи и выходи!

Алонсо, потрясенно глядя на Мануэля, взял котомку и вышел из камеры.

Когда ворота тюрьмы остались позади, он сказал:

– Похоже, дон Мануэль, мы с вами квиты.

– Ну не мог же я поступить иначе? – радостно воскликнул Мануэль, глядя на все еще ошеломленное выражение лица Алонсо. – Это противоречило бы воспитанию, полученному мною в христианской Саламанке!

Алонсо покраснел и улыбнулся. Он узнал переиначенную Мануэлем фразу, которую когда-то сказал ему в Кордове.

– Думаю, судьба не случайно нас свела, Алонсо! Вы не будете возражать, если я и мой отряд проводим вас до дома и проследим, чтобы больше никто к вам не цеплялся из-за того, что вы не носите креста? Кстати, в Гранаде вам не помешает такая простая мера предосторожности.

– Вы полагаете, здесь мало таких, кто знал меня раньше и кто истолкует крест на моей груди совсем не в мою пользу?

– Да, пожалуй, в такой ситуации лучше оставаться в Кордове.

Алонсо пожал плечами и ничего не ответил.

– Прошу вас, господин Гардель. – Пепе Крус указал на оседланного жеребца, которого держал под уздцы.

– Благодарю вас всех, господа! – Алонсо влез на жеребца и огляделся по сторонам. Ему не верилось, что в родном городе его защищает отряд христианских всадников. – Я надеюсь, дон Мануэль, – сказал он, – что наши швейцарские друзья еще не покинули моего дома, так как в противном случае мне придется их искать.

– А для чего вам их искать?

– Они вчера позаимствовали у меня кругленькую сумму денег. Мне даже не на что вас всех угостить, а так хочется это сделать!

– Вот мерзавцы! Ну что ж, в таком случае нам не следует терять время! – воскликнул Мануэль и пришпорил Августа, отчего тот заржал и встал на дыбы, на мгновение напомнив единорога на плаще своего наездника.

Дом Алькади оказался пуст. Пол в кухне был усеян осколками разбитых вдребезги тарелок и чашек.

– Это наши швейцарские друзья оставили на память, – заметил Рауль.

Штаубера с двумя солдатами удалось найти довольно быстро, – они обосновались в брошенном доме на соседней улице. Отряд Мануэля застал швейцарцев возвращающимися из харчевни. Мануэль дал знак, и его люди мгновенно окружили наемников перед входом в их новое жилье.

– Для начала придется вернуть деньги, похищенные у моего друга, – потребовал Мануэль, приставив кинжал к горлу побледневшего от бессильной злобы рыжего сержанта.

Штаубер дал знак одному из швейцарцев, тот вынес из дома кожаный мешочек и вручил Алонсо.

– Будете пересчитывать, Алонсо? – спросил Мануэль.

– Разумеется. Я ведь торговец, – откликнулся Алонсо, нисколько не смущаясь. Он отошел в сторонку и аккуратно пересчитал деньги.

– Ну и как? Все на месте? – Мануэль не отпускал Штаубера. Двое других швейцарцев угрюмо стояли посреди круга, образованного кастильцами.

– Нет, не все. Не хватает примерно двух тысяч мараведи.

– А во сколько вы оцениваете ущерб, нанесенный вашим тарелкам, уважаемый Алонсо?

– Ну, с тарелками у нас нет доказательств, что их уничтожение – дело рук тех же самых людей.

– Да, доказательств нет, но мы ведь можем их спросить об этом, не так ли? Бальтасар, не спросишь ли вот у этого белобрысого солдата?

Цыган состроил самое свирепое лицо, на какое был способен, и, вращая глазами, стал приближаться к худощавому блондину. Тот попятился, вскоре наткнувшись на Пепе, и остановился.

– Ну что, беленький? Будешь признаваться сам или придется пощекотать тебя? – тихо спросил Бальтасар.

– Да что вы здесь творите?! – заорал вдруг Штаубер. – Затеваете драку с христианами ради какого-то мавра? Вы в своем уме?

– Господин Штаубер, мы защищаем христианина от банды разбойников, каковой вы стали, когда отказались освободить его дом, ограбили его и запрятали в темницу. Поэтому предлагаю не тянуть времени. Или возвращайте полностью все награбленное, или защищайтесь.

– И как же вы потом будете объяснять эту драку своим командирам?

– О, за нас не беспокойтесь! Мы в своей стране. Это вы здесь чужие. Ну, так что?

– Ваше счастье, что мы через неделю заканчиваем службу и отправляемся на родину, поэтому сейчас нам не с руки связываться с альгвасилами. Но вашему Алонсо я обещаю лично: через какое-то время я сюда специально вернусь, чтобы с ним расквитаться.

– То есть вы все же предпочитаете путь угроз? Ну, что ж, война так война! – Мануэль отскочил назад, спрятал кинжал за пояс и вынул меч. – Этот чудесный клинок, выручавший меня в самые трудные минуты войны, подарил мне дядя присутствующего здесь сеньора Гарделя. Если бы не Алонсо и его родственники, я бы уже давно был на том свете. Этот же клинок поможет мне отомстить вам, господин Штаубер, за оскорбление, которое вы нанесли моему спасителю. Готовы ли вы драться здесь же, на месте?!

– Вы не можете драться со мной, – буркнул багровый от гнева и стыда Штаубер. – Я не дворянин.

– Вы что же, предпочитаете, чтобы мои люди повесили вас на ближайшем дереве? – поинтересовался Мануэль. – Но я же не палач. К тому же вы объявили мне войну, а на войне дворяне сражаются с любым врагом, какого бы он ни был происхождения.

– Я не объявлял вам никакой войны, – нехотя произнес швейцарец. – Не надо так драматизировать. Если это ваш друг, то так бы и сказали. Мы тоже умеем ценить дружбу. Вот только остаток денег мы сможем вернуть лишь послезавтра, когда получим жалованье. А сейчас у нас просто больше ничего нет.

– Алонсо, вы согласны на это предложение? – спросил Мануэль.

– Согласен, – проявил великодушие Алонсо.

Оставив швейцарцев, Алонсо и Мануэль с его людьми провели весь вечер в харчевне. По просьбе Мануэля хозяин усадил его и Алонсо за отдельным от остальных солдат столиком. Им хотелось многое обсудить с глазу на глаз. Алонсо, располагавший теперь финансами, отправился на кухню и распорядился угостить всю компанию так, чтобы она долго помнила этот ужин.

– Даже не знаю, как вас благодарить, – смущенно произнес он, вернувшись к столу и сев напротив Мануэля.

– Когда-то я сказал вашему дяде, дорогой Алонсо, что я его должник. А он на это возразил, что я его гость. Я не могу сказать вам того же, ведь это ваш город. Очень надеюсь, что когда-нибудь вы побываете у нас с матушкой в замке Каса де Фуэнтес, возле Саламанки, и я скажу вам, что вы мой гость. В любом случае прошу вас не забывать, что вы действительно спасли мне жизнь. А я всего лишь помог вам выбраться из тюрьмы раньше, чем вы сделали бы это самостоятельно.

– Ценю вашу скромность, дон Мануэль, но швейцарцы, чтобы наверняка избавиться от меня, могли написать донос в инквизицию. И тогда я бы не выбрался из темницы. Поэтому, как мне сдается, вы тоже спасли мне жизнь.

– Если вы действительно так считаете, то перестаньте называть меня «дон Мануэль». Скажите мне «Мануэль» и «ты».

– «Мануэль» и «ты», – послушно повторил Алонсо, и оба рассмеялись.

– Да, мне тоже непривычно называть вас на «ты», но я все же попробую. – Мануэль набрал полную грудь воздуха и сказал: – Алонсо, ты мой друг.

– Совсем недавно мне то же самое сказала одна восхитительная женщина, – вырвалось у Алонсо. – Причем там, у вас, в Саламанке. О, простите! – спохватился он. – То есть прости! Прости. Конечно, я твой друг. А ты – мой. Извини, что не сразу ответил.

– Что ж, вполне простительно, когда отвлекают мысли о женщине, – вздохнул Мануэль.

Алонсо внимательно посмотрел на него:

– Я тебя чем-то расстроил, когда упомянул женщину?

– Около двух месяцев назад я потерял возлюбленную… – Мануэль совсем погрустнел.

– Хочешь рассказать мне о ней? – Алонсо попытался придать своему голосу как можно больше теплоты.

– Может быть, в другой раз. Мне и без того довольно трудно заставлять себя не думать об этом.

– Вдруг я могу как-то помочь?

Мануэль задумался, затем покачал головой:

– Нет, вряд ли. Вот только, быть может, посоветуешь, как унять тоску?

Алонсо наполнил кубки и пригубил вина. Мануэль последовал его примеру. После пронизывающего январского холода улицы сидеть в натопленном помещении было приятно.

– Могу посоветовать нечто в том же духе, что я говорил тебе в Кордове. Представь себе, что все это тебе снится. Или, если так проще, что ты персонаж какой-то выдуманной истории, книги, поэмы. Кстати, сам я недавно основательно про это забыл и очень сильно привязался к той женщине в Саламанке. Но именно она и дала мне точно такой же совет: воображать, что все, что со мной происходит, – это не явь, а сон.

– Попробую, – не слишком уверенно сказал Мануэль. Он вспомнил, как летом вообразил, что все сон, и вмешался в судьбу поединка. Он до сих пор так и не понял, что тогда произошло и почему все, кроме него, запомнили случившееся иначе. Хотя прошло много месяцев, Мануэль до сих пор не был готов признать, что он изменил тогда реальность. Чтобы не возвращаться мыслями к тому эпизоду, он резко сменил тему:

– Я со своими солдатами искал твоего деда.

– Ты что-нибудь знаешь? – Алонсо так резко подался вперед, что чуть не опрокинул тарелку с мясным рагу. – Так говори же! Он жив? А что с Фатимой?

– Это имя его внучки?

– Да, это моя двоюродная сестра со стороны отца. Ну, так говори же!

Мануэль рассказал о результатах своих поисков.

– Значит, есть надежда, и надо отправляться в Альпухарру! – Алонсо оживился. – А ведь та моя знакомая из Саламанки говорила, что, скорее всего, Абдель-Малик забрал деда к себе.

– Да ты, я вижу, постоянно о ней вспоминаешь! – заметил идальго. – У вас что-то серьезное?

– Да, очень. Мы с ней друзья.

Мануэль с недоумением взглянул на Алонсо:

– Друзья? Просто друзья?

– Нет, не просто друзья, а настоящие друзья! – Алонсо замялся. – Знаешь, я как-то в данную минуту тоже не готов рассказывать об этом. Меня сейчас прежде всего волнует судьба деда. Ты, случайно, не знаешь, где именно в Альпухарре находится ставка эмира, да продлит… – Он поперхнулся и не закончил фразы.

– Знаю, конечно. В армии все это знают. Место, куда он отправился, называется Лаухар-де-Андарас.

– И как туда добраться?

– Я это выясню, и мы поедем туда вместе. Только не завтра, а через два дня, хорошо? Завтра и послезавтра мы должны быть в патруле.

– Ты поедешь со мной? – Алонсо не скрывал радости.

– И я, и вся наша веселая компания.

Компания же тем временем действительно веселилась. Громадный Лопе – солдат из Сеговии, прозванный так за малый рост, – расхваливал еду, не очень похоже, но потешно передразнивая акцент Штаубера. Он любил находиться в центре внимания товарищей и смешить их. Мануэль подозревал, что за спиной он и его передразнивает. Идальго ничего дурного в этом не находил и даже очень хотел бы на это посмотреть, но не решался попросить, чтобы не смущать солдат.

Служанка поставила на стол свежеиспеченные, ароматные лепешки и блюдо с вареными яйцами. При виде их лицо Мануэля просветлело.

– Ты так обрадовался яйцам?! – поразился Алонсо. – Как же дешево тебе достается твое счастье!

– Хочешь задачку? – спросил Мануэль.

– Нет, спасибо. Я с математикой не в ладах.

– Это не математическая задача. Скорее что-то вроде загадки на сообразительность. Возьми одно из этих яиц и поставь его вертикально на стол.

Алонсо сделал это, и яйцо, естественно, покатилось к краю стола, чуть не упав.

– Да нет, – рассмеялся Мануэль. – Поставь так, чтобы оно не падало.

– Есть еще что-то, что ты забыл сказать в первый раз? – полюбопытствовал Алонсо.

– Кажется, нет.

– Тогда скажи мне: обязан ли я при этом сохранить яйцо целым?

Мануэль расхохотался.

– Молодец, ты задаешь правильные вопросы! Нет, не обязан.

– В таком случае вот, пожалуйста, – Алонсо прижал яйцо тупым концом к деревянной столешнице, отчего оно треснуло, и оставил его стоять.

Мануэль захлопал в ладоши.

– Скажи честно, ты ведь вспомнил детскую историю про Хуанело?

– Нет, я не знаю историй, которые рассказывают друг другу дети в Кастилии. Я ведь вырос здесь, в Гранаде. Что это за история?

– Про дурачка Хуанело. В то время как многие ученые люди ломали голову, как решить эту задачу с яйцом, он сделал это сразу, причем именно так, как ты.

– Нет, про Хуанело ничего не знал. А вот про великого Брунеллески слышал точно такую же историю, хотя никогда не верил, что это произошло на самом деле. Лет семьдесят назад во Флоренции решили возобновить прерванное строительство собора Санта-Мария-дель-Фьоре. Городские власти должны были назначить архитектора для возведения купола. Приехали множество зодчих из разных стран. Одним из них был Филиппе Брунеллески, который предложил поручить проект тому из архитекторов, кто сможет поставить яйцо вертикально на стол. И никто, кроме него, не сумел этого сделать.

– А как же он сам это сделал?

– Точно так же, как и дурачок Хуанело.

– И он действительно возвел этот купол? – спросил, развеселившись, Мануэль.

– Да, возвел. Более того, купол по форме очень напоминает яйцо со срезанным концом.

Мануэль, улыбаясь, покачал головой:

– Жаль, что ты незнаком с Кристобалем Колоном. Ему понравился бы твой образ мышления. Может быть, он и тебя согласился бы взять в океанское плавание на поиски западного пути на восток.

– Нет, не взял бы, потому что у меня морская болезнь, – ответил Алонсо, и только после этого до него дошел смысл сказанного Мануэлем. – Ты знаешь Колона? – ошеломленно спросил он, округлив глаза. – И собираешься плыть вместе с ним?

Мануэль рассказал о знакомстве с необыкновенным генуэзцем, и на лице его было написано упоительное счастье.

– Я так рад за тебя! – воскликнул Алонсо. – Надеюсь, король и королева утвердят проект Колона. Только одно меня смущает. Колон собирается найти путь к землям Великого хана, чтобы объявить эти земли собственностью Кастилии и начать выкачивать оттуда золото и драгоценности? Я правильно тебя понял? Иными словами, он считает, что Кастилия вправе просто так прийти в чужую страну, объявить ее своей и ограбить?

Тут, увидев, как счастливое выражение на лице друга начинает угасать, Алонсо спохватился и поспешил исправить впечатление от своих слов:

– Мануэль, это все сейчас не так важно! Главное, что ты нашел достойное тебя занятие. Это действительно великий проект, в этом не может быть тени сомнения. Чем бы он ни завершился, он войдет в историю!

Мануэль, однако, призадумался. Вопрос был не из простых. Вправе ли Кастилия объявить чужие земли своими только потому, что они населены людьми, не знающими учения Христа? Ведь именно так она поступила с Канарскими островами. И то же самое сделали португальцы с Азорским архипелагом. Отец Мануэля, Фелипе, ратовавший за открытие заморских земель, никогда не касался нравственной стороны вопроса.

А ведь дело было не только в морали. Кастилия только что завершила десятилетнюю войну. Ни для кого не было секретом, насколько эта война истощила финансы королевства. Готова ли она к новой войне с неведомым ханом, который правит огромной империей?

«Пожалуй, Алонсо прав, предлагая сейчас не думать об этом, – решил Мануэль. – К тому же, возможно, я просто неверно понял Колона. Главное – отправиться на запад, в открытый океан, куда никто еще не отваживался плыть, и найти морской путь в Азию».

…По причине ураганного ветра и непрекращающихся дождей, перемежавшихся градом, в Альпухарру отправились не через два дня, а только через неделю, когда тучи развеялись и солнце немного отогрело замерзшую Андалусию. Небольшой конный отряд скакал на юг через горные перевалы, когда над ним в напоенном влагой воздухе зажглась исполинская арка сияющей радуги.

Глава 9

 
Дарует море из своих щедрот
Бесцветный, невозможный запах соли,
И чудный лик, родной до смертной боли,
В последний раз в глазах твоих мелькнет.
 

Бланш Ла-Сурс

2 августа 1492 года, то есть на следующий день после возращения в Кордову из Малаги, кордовский книготорговец Алонсо Гардель – «книгоноша», как называл его дед, – чувствовал себя разбитым и больным. В мыслях все время всплывали одни и те же картины: красные от слез глаза женщин, потерянные лица детей, согбенная фигура старого Мусы и мрачное, вдруг лишившееся молодости лицо его друга детства Рафаэля, когда грузчики несли их скудные пожитки на борт марокканского торгового судна «Ниср аль-Бахр». Спустя час корабль отчалил от берега, взяв курс на Северную Африку.

Помочь им больше было нечем. Алонсо сделал все зависящее от него, чтобы хоть немного облегчить участь этой столь родной ему семьи. Оформил купчую на их дом и лавку со всем ее содержимым. Небольшую часть приобретенного имущества дал деньгами, чтобы им хватило на оплату переезда, – с собой, согласно декрету королевы, они все равно не могли брать ни денег, ни серебра, ни золота, ни украшений. На остальную, существенно более крупную часть суммы он выдал им вексель торгового дома Хосе Гарделя, который им наверняка оплатят партнеры Хосе в Фесе. Если не произойдет никакой беды: не нападут пираты, не пойдет ко дну судно, не бросят в темницу власти на новом месте, как уже неоднократно случалось с другими изгнанниками, если они не погибнут в дороге от голода и болезней, – у них в Марокко будут какие-то средства на пропитание.

Семейству Абулафия очень повезло. Остальные десятки тысяч еврейских семей покидали Кастилию и Арагон полностью обобранными, имея при себе лишь носильные вещи, припасы и векселя короля Фернандо, которых никто нигде погашать не станет. Для жителей марокканских эмиратов, Египетского султаната и Османской империи, куда в основном направлялись еврейские изгнанники, эти документы не представляли ни малейшей ценности.

Люди покидали Кастилию на основании особого указа, подписанного королевой Исабель 31 марта в древней цитадели эмиров в Гранаде, так называемого Альгамбрского декрета об изгнании евреев, не согласных принять христианство, со всех территорий королевства, включая и заморские владения. Через несколько дней такой же указ, касающийся евреев Арагона, подписал король Фернандо.

Никто не мог в точности сказать, сколько человек было вынуждено в спешном порядке продавать за бесценок нажитое за жизни многих поколений имущество и уехать в Марокко, Турцию, Португалию и другие места, где их соглашались принять. Евреи жили на Пиренейском полуострове со времен Римской империи, поселившись здесь раньше, чем вестготы и мавры. По-видимому, речь шла о десятках или даже сотнях тысяч человек [47]47
  Оценки числа евреев, покинувших Испанию в 1492 году вследствие Альгамбрского декрета, сильно разнятся. Называются цифры от 50 до 300 тысяч. Большинство историков указывают на 100–150 тысяч.


[Закрыть]. На сборы им было дано всего три месяца. Позже срок был продлен еще на месяц, до 2 августа. После этой даты любому еврею, исповедующему иудаизм, находиться на территории Кастилии или Арагона было запрещено под страхом смертной казни.

Алонсо удалось проведать своих друзей в Гранаде лишь через месяц после того, как вышел эдикт об изгнании. Он застал их в момент, когда вся семья была в сборе. Их бывший сосед, торговец-мусульманин, чья овощная лавка находилась здесь же, на рынке Алькайсерия, привел родственника из Феса, некоего Абдуррахмана. Тот рассказывал о судьбе первых изгнанников из Кастилии, которых недавно видел в Марокко.

– В Фесе уже прослышали о том, что указ католических королей не разрешает евреям брать с собой денег и ценностей, – говорил Абдуррахман, поглаживая шелковистую черную с проседью бороду. Алонсо показалось, что, искренне сочувствуя слушателям, он в то же время наслаждается тем, что находится в центре их внимания. Его арабский отличался от гранадского, но не настолько, как египетский или дамасский, и понимать его было легко. – Вот по городу и прошел слух, что некоторые из евреев обязательно попытаются как-то спрятать и провезти с собой драгоценности.

– Как же это возможно? – удивился Леви-Исхак, муж Дины. – Ведь людей перед погрузкой на корабль тщательно проверяют.

– Можно проглотить драгоценный камень, и тогда проверка его не обнаружит.

Присутствующие встретили эту идею возгласом изумления.

– Кто же на такое пойдет? – не поверил старый Муса. – Так можно и жизни лишиться!

– Да, риск есть, – важно кивнул Абдуррахман. – Но ведь уезжают тысячи и тысячи людей. Среди такого количества всегда найдется кто-нибудь, кто готов рискнуть. К тому же приехать в чужую страну, не имея никаких средств, никакого имущества, никакой родни, – некоторым покажется, что это еще больший риск, разве нет?

Никто не ответил, лишь Дина уткнулась в плечо Леви-Исхака, а тот ей шептал что-то успокоительное. Ханна взяла у нее младенца и вышла из комнаты, забрав с собой двоих детей Рафаэля.

– К чему я это говорю, – продолжал рассказчик. – В последние дни в Марокко участились случаи нападения на евреев из Кастилии. Самое ужасное, что, поскольку брать у них было нечего, нападавшие вспарывали им животы. Искали спрятанные в желудке драгоценности…

Он выдержал паузу, сокрушенно качая головой. Дина, всхлипывая, выбежала из комнаты.

– Будем уповать на Господа, Бога Израиля, – произнес Рафаэль, решительно вставая с места и давая тем самым понять, что беседа окончена. – Не важно, как давно здесь живут евреи. Это не наша страна. Негоже нам рыдать, уходя отсюда! На все воля Господа. Евреи плачут, только покидая Иерусалим…

Когда все разошлись, он отвел Алонсо в закрытую лавку.

– Почему бы вам не креститься и не положить конец всем этим мучениям? – Алонсо долго колебался, прежде чем задать этот вопрос. Он понимал, что может обидеть друга, но не мог не предпринять попытки, пусть даже обреченной на неудачу, спасти Рафаэля и его семью от изгнания. – Ты только не принимай это как упрек. Я действительно пытаюсь понять, почему огромная масса людей готова пойти на такие лишения, на смертельный риск, подвергая опасности и себя, и близких, лишь бы не принять, пусть хотя бы для вида, чужую веру. Ведь многие другие, как среди мусульман, так и среди евреев, все же крестятся.

Рафаэль вздохнул, подумал, сжав губы. Затем посмотрел прямо в лицо Алонсо:

– То есть ты предлагаешь нам поступить так, как ты?

– Я не предлагаю. Я спрашиваю, почему вы даже не рассматриваете такой возможности.

– А ты смог бы креститься, если бы по-настоящему верил в истинность ислама?

– Думаю, в этом случае мне было бы труднее, но если бы опасность угрожала моей жизни, то, пожалуй, я бы все равно крестился. Разве Богу нужно, чтобы мы служили ему мертвыми, а не живыми?

– Алонсо, что ты чувствовал, когда сделал это? – спросил Рафаэль. – Признаться, ты очень меня удивил! При всей твоей образованности, начитанности, при всем твоем знакомстве с идеями христиан и язычников, я все же не ожидал, что ты так поступишь. Когда-то твое мусульманство казалось мне искренним.

Алонсо задумался.

– Я почувствовал облегчение, – сказал он после паузы, – от того, что не надо больше притворяться, отбивая вместе со всеми поклоны в мечети, и досаду от того, что теперь придется притворяться, отбивая вместе со всеми поклоны в церкви.

– То есть ты думал только о поведении людей и о том, что они о тебе подумают. А о Боге ты думал?

– Мне кажется, я все время думаю о Боге, Рафаэль. Но ты все задаешь вопросы, а на мой так и не ответил.

– Видишь ли, друг мой, – Рафаэль поправил каштановую прядь, выбившуюся из-под небольшой шапочки на макушке, – я на самом деле, а не притворно верю, что Господь избрал наш народ для служения Ему и велел нам выполнять Его заповеди. И что Он, да будет благословенно Его имя, не желает, чтобы я, гранадский еврей Рафаэль бен Моше, даже для видимости исполнял заповеди чужих учений. – Рафаэль произносил отдельные слова с таким нажимом, что казалось, он делал это с заглавной буквы, хотя в его родных языках – арабском и древнееврейском – таковых букв не существовало.

– А как ты узнал об этом избранничестве и о том, чего хочет Бог?

– От пророка его Моисея, который говорил с Господом и слышал все это от Него.

Алонсо понимал, что Рафаэль по-своему прав. Если он во все это верит, как может он принять какую-либо иную точку зрения?

– Знаешь, – с горечью заметил Алонсо, – если бы за историю человечества был только один такой человек, непосредственно говоривший с Богом и получивший от него наставления, я бы тоже не испытывал ни тени сомнений. Сам бы пришел к вере такого пророка. Да и не я один. Как же можно оспаривать то, что утверждает Творец? Но ведь буквально каждое вероучение ссылается на подобных пророков, и все они разговаривали с Богом, вот только Бог передавал через них совершенно разные вещи, из-за чего их последователи воюют друг с другом столетиями. А сколько всевозможных святых, мусульманских и христианских, которым были видения Господа и Его ангелов? Как ты все это объясняешь? Неужели все эти люди просто выдумщики?

– Возможно, – предположил Рафаэль, – эти видения происходят от злого начала, которое есть в каждом человеке, наряду с добрым. Если выпить вина сверх меры, тоже можно получить видения. Да во сне нам снится всякая всячина. Неужели все это надо полагать словом Господним? Не говоря уже о том, что некоторые из этих лжепророков и лжесвятых могли и выдумывать.

– Да, возможно, – согласился Алонсо. – Но ведь не все же выдумывали. Давай рассматривать лишь людей, которые искренне считали свои переживания встречей с Божественным.

– Они ошибались, – уверенность была и в голосе, и во взгляде Рафаэля, – принимая за встречу с Божественным нечто иное.

– На основании чего ты решаешь, кто именно ошибался, а кто на самом деле говорил с горящим кустом и получал скрижали на горе Синайской?

– На основании слов, сказанных Богом Моисею, – с нажимом ответил Рафаэль.

Алонсо понял, что разговор, завершив полный круг, вернулся к начальному пункту. Ни о каком знании здесь речи не было. Речь шла именно о вере. Спорить было бесполезно. Надо было просто помочь другу. В конце концов, Алонсо уважал право любого человека верить во что угодно.

Он уже хотел сменить тему, но тут заговорил Рафаэль:

– Кстати, наша вера допускает, что в определенных ситуациях можно даже притвориться, что поклоняешься идолам. Но это лишь в том случае, если доподлинно уверен, что грозит смертельная опасность и единственным способом избежать смерти является вероотступничество. Однако в ситуации с изгнанием это не так. Несмотря на устрашающие рассказы марокканца, ясно, что погибнут не все. Многие выживут. Между тем крещение тоже отнюдь не дает гарантии на выживание. Как раз в наши дни, с тех пор как возрождена инквизиция и во главе ее стоит Торквемада, да сотрется имя злодея и память о нем, на так называемых аутодафе убивают именно тех, что крестились. Евреев и мавров, которых обвиняют в тайном следовании их прежним верам. Разве это не так?