Текст книги "Орбинавты"

Автор книги: Марк Далет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 38 страниц)

Но ведь мне все равно надо вернуться на родину! У меня там мать, друзья, замок, там осталась моя жизнь кастильского дворянина!

Я вдруг очнулся от этих мыслей, почувствовав, как это глупо – доказывать самому себе, что мне необходимо попасть на родину.

У бехике есть удивительное качество. Он каким-то безошибочным чутьем точно знает, когда собеседник погружен в размышления. Вот и сейчас он молчал все время, пока я обдумывал его слова, а затем снова заговорил. Не знаю, что именно в моем лице показало Маникатексу, что мое внимание вернулось к нему.

– Если бы дело было только в камушке, я бы давно распорядился, чтобы тебя отвезли на Гаити, как ты и просил, – молвил он. – Но твоя способность предвидеть ближайшее будущее может стать важной защитой для народа коки в час испытания. Мне необходимо было получить наставление духов касательно тебя. И я получил его вчера, когда принял кохобу.

Это было интересно. Он говорил обо мне с этими таинственными существами из их мифов? Думаю, никто на моем месте не сохранил бы в такой ситуации полной безучастности.

– И что же они говорят? – спросил я, затаив дыхание и приготовившись слушать.

– Духи сообщают, – не торопясь ответил Маникатекс, – что ты можешь помочь нам, если сам решишь остаться. Они говорят также, что ты достаточно чист душой, чтобы предстать перед ними. Поэтому завтра, если ты согласен, ты начнешь готовить себя к кохобе. Будешь меньше есть, чем обычно. Чаще пребывать в одиночестве, чем обычно. Будешь стараться соединять свое сознание с окружающими тебя лесом, землей, небом, ветром, морем. Можешь играть на своей флейте, если пожелаешь. Теперь никто не будет возражать.

Я молчал, пытаясь осознать значение этих слов.

– Думаю, по прошествии одной луны ты будешь готов принять кохобу. Я прошу тебя пройти через обряд и лишь после него решить, останешься ты с нами или отправишься к своему народу.

Я пожал плечами и тут же вспомнил, что этот жест совершенно непонятен индейцам таино. Мне много раз говорила об этом Зуимако.

– Конечно, я могу подождать один месяц, – сказал я и немного наклонился вперед. Такой наклон означал благодарность за наставления и готовность встать и удалиться.

– Подожди, – произнес старый знахарь и колдун, – это не все, что сообщили мне духи.

Во мне опять зажегся интерес.

– Если ты останешься с нами, это не означает, что ты никогда не вернешься в свой мир, – со значением возвестил Маникатекс. – Когда-нибудь, уже после того, как белолицые придут на Борикен, а ты сделаешь все, что сможешь, чтобы предотвратить их столкновение с таино, ты сможешь отправиться к своим. Ты сейчас беспокоишься, что твоя мать не доживет до вашей встречи. Не волнуйся: она доживет, потому что никогда не будет стареть.

– Что значит «не будет стареть»? – спросил я, ошеломленный тем, что он упомянул мать, не говоря ни слова об отце. Мы ведь никогда не обсуждали мою семью, и я не говорил ему, что мать жива, а отец погиб. Заявление же о том, что матушка никогда не постареет, я, скорее всего, неправильно понял. Мои познания в языке таино все еще далеки от совершенства.

А хорошо, если бы так и было! Пусть Росарио де Фуэнтес действительно никогда не станет старой. Тогда она сможет жить и жить. Какой сын не обрадуется этому? Только как поверить в такое?!

– Я ничего не знаю о твоих родителях. – Бехике словно прочел мои мысли. – Просто передаю тебе то, что сказали мне бессмертные, когда я принял кохобу. Отца они не упоминали. Говорили про мать. Ты ее увидишь. Скоро или нет, не знаю. Но она не будет стареть. Она уже сейчас больше не стареет. Поэтому ты можешь разрешить себе не торопиться с возращением на родину. У тебя есть время.

Значит, я понял его правильно. Теперь уже и не знаю, насколько осмысленно мое решение остаться здесь на месяц, чтобы принять кохобу. Что я такого узнаю? Скорее всего, это будет просто опьянение, несущее бессмысленные фантазии. Что, видимо, и произошло с ним самим. Разве можно иначе объяснить эту его уверенность в том, что моя матушка больше не стареет?

А ведь как хочется в это поверить!

– Почему бехике говорит, что у меня есть время? – спросил я. – Пусть моя мать и не стареет. Но ведь я сам могу состариться и не дожить до того часа, как увижу ее.

– У тебя есть очень много времени, ибо ты и сам больше не стареешь.

Я оцепенел, и по спине пробежал холодок.

– Я не могу это объяснить. – С этими словами бехике посмотрел мне прямо в глаза, отчего мне стало совсем не по себе. – О таком я слышал лишь в одном древнем сказании, где говорилось про источник вечной жизни. Но духи ничего про этот источник мне не говорили. Они просто сообщили, что ты больше не стареешь.

Он кивнул, показывая, что разговор окончен.

Я встал, испытывая такую бурю чувств, что даже не попытался сразу разобраться в них.

Месяц, прошедший с тех пор, я провел в уединении. Бехике настоял на том, чтобы я избегал разговоров с людьми и не виделся с Зуимако весь период очищения перед обрядом.

Все это время я обдумываю то, что он сказал, и не могу понять, как же я ко всему этому отношусь. Мне сейчас двадцать пять лет. Значит, отныне мне всегда будет двадцать пять лет? А матушке всегда будет сорок четыре? Как это может быть?! Почему именно мы?! Ведь до недавнего времени мы, как все люди и другие живые существа, исправно взрослели и старели.

Сегодня я прохожу ритуал кохобы. Не могу понять, какие у меня в связи с этим ожидания. Скорее всего, нет никаких. Я не особенно люблю состояния опьянения. Что же касается духов и богов, с которыми меня вроде бы ожидает встреча… Мысленно проделываю абсурдный с точки зрения таино жест – пожимаю плечами.

Это не мир моих представлений. Говоря словами Алонсо, не мой сон. Поэтому вряд ли это произойдет. Мне с детства рассказывали не о матери вод и Предвечном Защитнике, а о шести днях творения, о распятом Спасителе, о Деве Марии.

Может быть, я увижу какие-то образы, связанные с христианским мировосприятием? Впрочем, я и от него сейчас очень далек. Поэтому принимаю решение даже не пытаться угадать заранее, каким будет мой опыт.

В любом случае я обещал бехике, что останусь на острове ради этого дня, и выполнил свое обещание. Теперь я просто стараюсь сосредоточиться на своем любопытстве, чтобы не обращать внимания на холодок опасливой нерешительности.

Назад пути нет. Меня уже разукрасили черной краской. Уже отвели в то укромное место за скалой, где я освободил желудок от остатков пищи, если они в нем вообще были, ведь последние сутки я, подчиняясь правилам очищения, ничего не ел.

Возвращаемся в каней. Меня усаживают на духо,и бехике начинает начитывать гортанным голосом слова ритуала. Неузнаваемый из-за краски на теле и лице, Орокови держит передо мной поднос с ритуальными трехконечными камнями и статуэтками богов, окружающими горку порошка.

Рядом со мной стучат в барабан, отбивают такт мараками. Вокруг меня ведут хоровод черные фигуры с огромными кругами белой краски вокруг глаз. Когда кохобу принимал Маникатекс, я был одной из таких фигур.

Кто-то уносит блюдо и выпавшую из моей руки тростинку. Порошок, который я только что вдохнул, обжег горло. Желудок мигом подпрыгнул вверх.

Меня сейчас вывернет наизнанку!

Нет, не вывернет. Пустой желудок после нескольких безуспешных попыток постепенно прекращает конвульсии и успокаивается.

Может быть, я слишком тороплюсь в ожидании удивительных видений, ведь времени с момента приема порошка прошло совсем мало, но я чувствую привкус разочарования. Ни Иисуса с Девой Марией я не вижу, ни Атабей и других персонажей из пантеона таино. Вместо этого слышу собственные мысли. Оказывается, их у меня куда больше, чем я обычно замечал. Обнаруживаю, что некоторые мысли тише остальных, а другие столь громогласны, что хочется попросить их вести себя поспокойнее.

Мысли спорят друг с другом. Некоторые из них обычно глубоко запрятаны, но сейчас и они не могут скрыться от моего внимания. Наблюдать собственные мысли очень интересно.

Не знаю, с чего я вдруг начинаю вспоминать местных лягушек, и они кажутся мне чрезвычайно увлекательной темой для размышлений.

Я воображаю их, и крошечные, трепещущие, хрупкие серо-зеленые существа кажутся мне вдруг чудом гармонии и совершенства! Вот только квакают они невыносимо громко! Это уже не звук моих мыслей, а всеохватный, оглушительный грохот, производимый лягушками в ручье. Или барабаном и погремушками в большой хижине бехике. Это шумят не лягушки, а люди – добрые люди таино из племени коки.

Меня поражает неожиданная аналогия. Как же мне это не пришло в голову раньше?! Альбигойцы в далекой Европе более двухсот лет назад тоже называли себя «добрыми людьми»!

Как-то я спросил Маникатекса, почему таиноназывают себя так.

– Потому что мы не едим человеческой плоти, как карибы, – ответил он. – Потому что нашим богам не нужна кровь.

Они добрые люди, ибо не признают человеческих жертвоприношений. А противостоят им те, для кого убийство является актом веры, праведным деянием. Точно так же наследники тех, что когда-то уничтожили альбигойцев, разорив целую страну, называют сегодняшние узаконенные убийства актами веры, «аутодафе». И искренне верят, что, сжигая еретика или ведьму, они спасают бессмертную душу.

История повторяется: добрым людям вновь грозит праведное истребление от рук добрых христиан во имя Того, кто призывал любить ближнего больше, чем самого себя!

Удивительно, европейцы говорят о любви к людям и во имя ее убивают людей. Произносят формальные, затертые, давно утратившие содержание слова, не умея испытывать сострадания и жалости. А эти туземцы вообще никогда не обсуждают любовь. И тем не менее полны подлинного сострадания ко всему живому. Даже убивая зверей ради пропитания своего рода, они всегда благодарят их и просят у них прощения.

Что же может их спасти? Ведь христиане обязательно сюда доберутся. Они уже находятся на соседнем острове, объявив его собственностью Кастилии. Когда-то Алонсо испортил мне настроение, сказав, что мы не вправе отнимать чужие земли и насильственно обращать их обитателей в нашу веру. Теперь я понимаю, как он был прав!

Они придут сюда и объявят Борикен собственностью короны. И будут устанавливать здесь свои законы. Это очевидно.

На миг мелькнула мысль, что я уже называю своих соплеменников словом «они», но тут же исчезла, уступив место тревоге и поискам решений.

Может быть, я могу если не спасти, то хоть как-то помочь людям коки и остальным таино? Зная оба языка, понимая два разных способа мышления, владея волшебным даром менять недавние события, улучшая то, что не получилось с первого раза… Если постараюсь, смогу убедить христиан прислушаться ко мне – человеку благородного происхождения, представителю старинного рода леонских дворян. И опять же, если постараюсь, смогу убедить касиков и нитаино острова прислушаться ко мне – бехике, разговаривающему с духами.

Может быть, обе стороны прислушаются ко мне, и я смогу предотвратить столкновение?!

Эта мысль приводит меня в такое волнение, что я больше не в силах держать глаза закрытыми. Покачивающиеся в сумраке фигуры людей становятся подвижным фоном для окружающих меня, меняющих очертания, подрагивающих статуэток. Перед глазами проносятся непонятные искры и вспышки. Они напомнили мне огни ночного лагеря, осадившего расположенный на холмах город с зубчатыми башнями и крепостями.

Глаза вновь закрыты. Теперь я слышу не барабаны, а пушечные залпы. Словно откуда-то сверху наблюдаю подернутое клубами дыма поле боя, скачущих всадников, сшибающихся друг с другом, движимых одной лишь целью – убивать! Проломленные черепа людей, упавшие, бьющие ногами лошади, раскиданные трупы рыцарей и солдат. Боевые слоны Ганнибала, фаланги Александра Македонского, римские центурионы, свирепые германцы, нашествие мусульман на Иберийский полуостров, торжество Реконкисты – все сражения и битвы, о которых я когда-либо слышал или читал, словно одновременно встают перед моим взором.

Какая невыносимая мука! Сколько людей в одночасье лишаются жизни или становятся калеками с отрубленными руками, ногами, лишившись глаза или языка! Как это все можно вынести?!

А каково тем, кто наблюдает вражеский лагерь со стен голодающего города?! Я – женщина с высохшими от голода внутренностями в осажденной Гранаде. Я – ребенок, пытающийся поймать крысу, чтобы разорвать ее на части и съесть раньше, чем заметит моя собственная мать, потому что я боюсь, что мне тогда не хватит еды, чтобы дожить до завтрашнего дня.

Какой-то внутренний толчок выводит меня из этого странного и нестерпимого состояния, и я вспоминаю, что при осаде Гранады находился на другой стороне. Участвовал в ночных патрулях, не давая жителям окрестных деревень доставить в город продовольствие. Слышал вокруг себя разговоры ветеранов о том, как победители обращались с жителями захваченных городов, о том, как торжествующие католики отправляли сотни еще вчера свободных людей на невольничьи рынки Европы.

Я начинаю более отчетливо осознавать реальность угрозы, нависшей над индейцами этих островов. Вспоминаю выражения лиц моих соотечественников, когда они презрительно называют таино животными. Для доброго христианина эти голые язычники действительно не люди. Их можно заставлять работать до полного истощения на золотых приисках. Им можно рубить руки, если они не приносят установленную дневную норму золота. У них можно отнимать жен. Их детям можно разбивать головы на глазах у родителей – просто ради потехи.

Что-то из этих видений – просто мои фантазии, ничего этого на моем веку еще не было, но я почему-то не сомневаюсь, что еще услышу такие истории на самом деле!

Кто будет считаться с чувствами туземцев, не умеющих читать и писать и не прячущих частей тела, которые считаются у нас «срамными»? Те самые люди, которые на своей родине встречают ревом восторга костры аутодафе? Доносчик Марио, отправивший на смерть пожилого, уважаемого аптекаря, будет жалеть обнаженного темнокожего рыбака с Гаити или Борикена?

И тут меня пронзает воспоминание, стыд от которого застилает глаза и стискивает сердце.

Фелипе де Фуэнтес делится с сыном своей мечтой о том, что Кастилия станет морской державой, подобно Португалии, и будет открывать и присоединять к себе заморские территории. А маленький Манолито воображает, как он бок о бок с отважными друзьями сражается под знаменами Кастилии со свирепыми, вооруженными копьями, толстогубыми дикарями.

Эта картина всплывает передо мною со всей яркостью, только вместо курчавого африканца я вижу перед собой простодушного Арасибо с маленьким шрамом над глазом, противостоящего своими стрелами пушкам, мушкетам и рыцарским отрядам. Я вижу, как всадники ордена Сантьяго расправляются с отважным Дагуао, как они наносят сверху безжалостные, рубящие удары мечами по обнаженным шеям хлипкого Таигуасе и увальня Гуарико, как ополченцы арагонского короля врываются в селение «дикарей». Соломенные хижины объяты пламенем, доблестные конкистадоры выволакивают оттуда старого бехике и его жену, а на площадке для игры в мяч закованные в броню кони топчут копытами Зуимако, пытающуюся спасти семилетнюю сестренку Гуаякариму.

Я встаю с залитым слезами лицом. Открываю глаза, и кто-то берет меня за руку и выводит из хижины. Меня приветствуют участники праздника арейто, который на сей раз проводится в мою честь. От отсветов пылающего над островом зарева заката разрисованные в разные цвета человеческие тела кажутся еще более причудливыми, но за этой причудливостью я вижу знакомые улыбающиеся лица.

Мне снова приходит в голову мысль, что нигде и никогда я не встречал столь же дружелюбного и незлобивого сообщества, как эти люди, считающие себя родственниками лягушек. И мне кажется, что когда-то, еще до того, как родился Мануэлем де Фуэнтесом, я жил среди таино и был таким же, как и они.

Вероятно, действие порошка еще не закончилось.

МАНИКАТЕКС

Пройдя обряд бехике, мой ученик Равака сообщил, что принял решение остаться на острове и со временем стать бехике народа коки.

Сразу после этого он попросил разрешения привести в наше жилище юную девушку, которая жила с ним в одном бохио, девушку из нашего народа.

– Знают ли родители Зуимако о вашем желании быть вместе? – спросил я, намереваясь спросить также и о согласии самой девушки.

Но второго вопроса задавать не пришлось, ибо Равака молвил:

– Родители Зуимако знают о нашем союзе.

МАНУЭЛЬ

Теперь в трапезах участвует и моя девочка-жена.

Как выяснилось, никакого представления о таинстве брака здесь нет и, соответственно, нет и обрядов венчания. Просто мужчина и женщина с разрешения родителей начинают жить вместе, и у них рождаются дети.

Трудности, связанные с моим нежеланием заниматься любовью напоказ, теперь разрешились. Здесь, в жилище бехике, людей мало, и найти такое время, когда никого нет, совсем нетрудно. Посторонние просто так, без дела, в отсутствие знахаря сюда не зайдут – это было бы проявлением неуважения к Маникатексу.

Правда, несколько раз в неурочный час возвращался кто-нибудь из семьи бехике, но тогда я менял реальность, и в новом витке мы прекращали любовные утехи до того, как кто-то мог стать их свидетелем.

Во время трапез Зуимако, беря с меня пример, преодолевает робость и вносит свою лепту в общий разговор.

– Почему ты не спрашиваешь, откуда берутся дети? – обращается ко мне бехике.

Похоже, Маникатекс намерен поведать какое-то интересное старинное сказание на эту тему. Что-нибудь вроде того, что однажды Солнце встретилось с Морем в подземной пещере и от их слияния родились первые люди. Настраиваясь на эпический лад, я спрашиваю:

– Откуда берутся дети?

Однако мой наставник ничего такого не рассказывает. Вместо этого он обводит участников трапезы испытующим взором и выносит вердикт:

– Это знает Зуимако.

Добрым людям таино неведом стыд, потому что они невинны. Девочка-жена с бесстыдной и невинной улыбкой кладет мою ладонь на свой аккуратный, пока еще плоский, коричневый живот.

…Мой календарь на листьях тропического растения показывает, что сейчас апрель 1494 года.

Глава 16

 
Рвутся тонкие звенья оков,
Опрометчивый грохот подков
Тяжелеет на дальней дороге,
И, к досаде искусных стрелков,
Ускользает олень быстроногий.
 

Бланш Ла-Сурс

В апреле 1494 года, когда среди листьев лавра уже пробились невзрачные желтоватые цветы, в воротах ограды Каса де Фуэнтес появился невысокий горбоносый человек. Он представился как Армандо Боканегра и попросил разрешения повидать сеньора Хосе Круса. Эмилио привел Пепе, и тот радостно обнял гостя. Затем, обратившись к Росарио, сказал ей, что служил вместе с Боканегрой под Гранадой.

– Значит, вашим командиром был мой сын? – любезно поинтересовалась Росарио.

– Нет, сеньора, – ответил Боканегра, отвесив поклон. – Нашим отрядом командовал дон Гильермо Энтре-Риос, но с доном Мануэлем я, разумеется, тоже знаком.

Говоря это, Боканегра недоумевающе смотрел на молодую красавицу. Вероятно, ему хотелось спросить, не разыгрывают ли его собеседники и не является ли Росарио младшей сестрой дона Мануэля, но он не решился это сделать.

– Пепе, я полагаю, ты хотел бы побеседовать со своим другом. Хозяйство не пострадает оттого, что ты отлучишься на несколько часов. Кстати, вы можете посидеть здесь же, на кухне. Попроси Альфонсину угостить вас. Сеньор Боканегра мог проголодаться с дороги.

Пепе и Армандо рассыпались в благодарностях и удалились на кухню.

Спустя час, когда Росарио сидела за клавесином, делая записи на нотной бумаге, вдруг вошел Пепе. Он был бледен, губы его дрожали.

– Донья Росарио, – произнес он еле слышно.

– Пепе, что с тобой? – Росарио стремительно встала.

– Вы только не волнуйтесь, – пробормотал Пепе, отводя глаза.

– Пепе, скажи же, в чем дело! – потребовала Росарио, чья тревога после этих слов только усилилась.

– По поводу дона Мануэля… – Взглянув в лицо хозяйки, Крус поспешил добавить: – Ничего еще точно не известно. Возможно, он уцелел.

– Уцелел?! – воскликнула Росарио и быстро сказала:

– Пепе, пожалуйста, помолчи несколько секунд.

Прислушавшись к своим ощущениям, она пришла к выводу, что нить, связывающая ее с сыном, цела и невредима. Это немного успокоило ее.

– Тебе что-то рассказал твой друг? – спросила она.

– Да, сеньора. Армандо служил на корабле «Мария-Галанте», во второй экспедиции сеньора Колона. Он говорит, – голос Пепе опять дрогнул, – что форт на острове Эспаньола был разрушен и сожжен индейцами.

– Остался ли в живых кто-нибудь из колонистов? – с тревогой спросила Росарио.

– Никого не нашли.

– А тела?

– На территории форта были обнаружены одиннадцать трупов.

Только одиннадцать. А их было тридцать девять человек. Росарио молчала, продолжая лихорадочно размышлять. Она вспомнила, как однажды, три года назад, нить между нею и Мануэлем временно ослабла и почти исчезла, а на следующий день снова возникла. Позже оказалось, что это ее переживание совпало с моментом, когда близ Кордовы на сына напали разбойники и оглушили ударом по голове.

Росарио не могла забыть то сосущее чувство внезапной пустоты. Однако сейчас его не было. Она готова была поклясться, что Мануэль жив.

– Почему твой приятель вернулся в Кастилию? – спросила Росарио.

– Адмирал и его люди основали на Эспаньоле новый городок – Изабеллу. Вскоре там началась лихорадка, от которой умерли многие поселенцы. К тому же стали заканчиваться припасы. И тогда адмирал оставил у острова только пять кораблей, а остальные двенадцать отправил под командованием капитана Антонио де Торреса обратно в Кастилию. По возвращении на родину Торрес передал их высочествам письмо, в котором адмирал изложил отчет о положении на Эспаньоле и попросил послать ему скот, продовольствие и все необходимое для заселения края и обработки полей. Армандо вернулся в Кастилию вместе с этой флотилией.

– Он еще на кухне?

– Да, сеньора.

– Послушай меня внимательно, Пепе! – велела Росарио. – Помнишь, ты говорил, что будешь верен мне, что бы ни случилось?

– Конечно, донья Росарио! – воскликнул Крус.

– Тогда делай, как я прошу, и не задавай вопросов! Я очень надеюсь, что когда-нибудь сумею тебе все объяснить, но сейчас это невозможно. Ты собирался оставить Боканегру ночевать у твоих домочадцев в деревне или же он сегодня должен куда-то ехать?

– Нет, он собирался остаться в деревне до утра.

– Тогда, не теряя времени, отправляйся в Саламанку, отыщи там сеньора Гарделя и передай ему, что я просила его бросить все дела и немедленно ехать сюда вместе с тобой. По дороге передашь ему, что говорил Боканегра. Я же тем временем попрошу твоего друга рассказать мне все, что он знает о судьбе обитателей форта Ла Навидад.

– Сеньора, – в душе Пепе, очевидно, шла мучительная борьба, – вам что-то известно о доне Мануэле?

Ну конечно, Пепе был удивлен ее откликом на страшное известие. Ведь он ожидал проявления безутешного горя, а вместо этого получил решительные наставления к действию.

Росарио внимательно посмотрела на него. Она знала от Алонсо, что от этого взгляда у собеседника возникает ощущение, будто она видит все его самые сокровенные помыслы. Крус поежился.

– Пепе, – произнесла она, понизив голос, – матери иногда чувствуют, что происходит с их детьми. Мне кажется, дон Мануэль жив. Это просто материнское чувство.

Пепе колебался.

– Тебя смущает, что я стала выглядеть моложе? – спросила Росарио.

– Это всех смущает, сеньора, – признался слуга, не зная, куда девать глаза.

– Поверь мне, Пепе, я не имею дела с нечистой силой. Просто в жизни бывает всякое, и не все можно объяснить. Ты веришь, Пепе, что я не ведьма?

– Да, донья Росарио, конечно, я вам верю, – с облегчением ответил Пепе. – Я и сам так думал. Но все равно спасибо, что сказали. Как мне отыскать сеньора Гарделя в Саламанке?

Росарио сообразила, что даже не знает адреса Алонсо. Но выход тут же нашелся. В прошлом Пепе не раз приходилось наведываться в типографию Небрихи, где он передавал заказы Росарио и получал для нее книги.

Отправив Пепе в Саламанку, где он сначала должен был узнать адрес Алонсо в типографии дона Антонио, Росарио вошла в кухню. Боканегра сидел за столом и с мрачным видом потягивал вино, закусывая его лепешкой с луком. При виде хозяйки замка он вскочил на ноги и залился румянцем.

– Садитесь, сеньор Боканегра, – предложила Росарио.

– Я отправила Пепе со срочным поручением в город. Он просил, чтобы вы сегодня остались ночевать у него дома, в деревне. Вечером он вернется. Но сначала расскажите мне все, что знаете о форте Ла Навидад.

– Сеньора, я только что узнал от Пепе, что в форте находился и дон Мануэль. – Гостю было не по себе.

– Прошу вас, расскажите мне все, что знаете, – повторила Росарио.

Выпив кубок до дна, Боканегра повиновался и изложил то, что ему было известно.

Вечером 27 ноября флотилия Колона бросила якорь в бухте Ла Навидад, и адмирал приказал оповестить гарнизон форта о своем прибытии двумя пушечными выстрелами. Вопреки ожиданию, на берегу не зажглось никаких огней, и ответных выстрелов не последовало.

Ночью к флагманскому кораблю подплыли несколько индейцев на пироге. Один из них, родственник касика Гуаканагари, привез адмиралу роскошный подарок от своего повелителя – две золотые маски. Но на расспросы Колона о судьбе кастильцев на острове индеец давал сбивчивые и противоречивые ответы, из которых можно было понять, что некоторые колонисты умерли от болезней, а другие перессорились друг с другом из-за золота и индейских женщин. Кроме того, как сообщил родственник касика, недавно на Гуаканагари напал правитель соседней области Каонабо, который ранил Гуаканагари и сжег селение, где тот жил, отчего касику пришлось перебраться в другую деревню, расположенную дальше от бухты Рождества.

После этого рассказа у Колона и его спутников сложилось впечатление, что некоторые из колонистов остались в форте и что они их вскоре встретят. Однако наутро, высадившись на берег, новоприбывшие обнаружили, что от форта остались одни руины со следами пожара. Кое-где валялись обломки сундуков и обрывки европейской одежды. Недалеко от форта были обнаружены зарытые в землю трупы одиннадцати человек.

Через несколько дней Колон с отрядом спутников, среди которых был и Армандо Боканегра, обнаружил Гуаканагари в одном из наиболее отдаленных селений в области Мариен. Тот лежал в гамаке с перевязанной ногой. В разговоре с Колоном он рассказал, что именно произошло на острове с колонистами.

– Сеньора, я все помню очень точно, – говорил Боканегра, – с нами был индеец, которого адмирал привез в Кастилию из первого путешествия. Живя здесь, он хорошо выучил наш язык и теперь без труда переводил слова касика. Туземный правитель сказал адмиралу, что наши люди стали ссориться между собой. Многие из них приходили в деревни туземцев и отнимали жен у их мужей. Колонисты разбились на группы, и каждая пыталась добыть золото только для себя. Потом многие рассеялись по стране. И в конце концов они либо перебили друг друга, либо были убиты воинственными обитателями горной области Сибао, которые, по приказу своего касика Каонабо, напали на форт, умертвили оставшихся там одиннадцать человек и сожгли все строения.

Боканегра говорил еще что-то о том, как разделились мнения спутников адмирала относительно непричастности к уничтожению форта самого Гуаканагари, но это уже не интересовало Росарио. Рассеянно слушая собеседника, она думала о своем.

У нее созрел план, который в иных обстоятельствах, не знай она, что и невозможное бывает возможным, показался бы ей апофеозом безумия.

Пепе и Алонсо прибыли только за полночь, заставив ее изрядно поволноваться, хотя внутреннее чувство и подсказывало ей, что с Алонсо все в порядке.

– Почему так долго? – спросила она.

– Пепе нашел меня уже на пути в Кордову, донья Росарио, – коротко разъяснил Алонсо.

Крус в подтверждение кивнул.

– Пепе, – обратилась Росарио к управляющему, – я знаю, у тебя сегодня ночует сеньор Боканегра. И тем не менее я хочу попросить тебя приютить еще одного человека.

– Сеньора Гарделя? Разумеется!

– Тогда окажи мне любезность. Подожди здесь некоторое время. Мне нужно сказать несколько слов сеньору Гарделю, после чего вы вдвоем отправитесь в деревню.

– Конечно, сеньора, можете не торопиться. Я подожду, сколько потребуется.

Росарио отвела Алонсо по винтовой лестнице на балкон. Несмотря на позднее время, апрельское тепло уже давало себя знать.

– Донья Росарио! Пепе рассказал мне о доне Мануэле. Это ужасно! – воскликнул Алонсо.

– Алонсо, – шепнула Росарио, – он ничего не мог рассказать тебе о Мануэле, поскольку ничего о нем не знает. Мануэль жив.

– Как! Но ведь там не обнаружили ни одного человека из тех, что остались в форте?! – Алонсо невольно повысил голос, и Росарио приложила палец к губам.

– Помнишь, я говорила тебе, что, когда с близкими мне людьми что-то происходит, я это чувствую? Поверь мне, я точно знаю, что Мануэль жив. К тому же, как следует из рассказа моряка, в форте было найдено только одиннадцать трупов. О том, что случилось с остальными, новые колонисты узнали от правителя туземцев. Но он лишь сказал, что они рассеялись по острову и что некоторые из них перебили друг друга или погибли от рук воинственных индейцев. Да, еще несколько человек умерли от какой-то желтой лихорадки.

Алонсо слушал очень внимательно.

– Это большой остров, Алонсо, – продолжала Росарио. – Некоторые колонисты могли уйти из форта еще до нападения индейцев. Если кто-то из них находится в глубине острова, он может даже не знать, что вторая эскадра Колона уже там. Ты согласен, что в такой ситуации вполне может оказаться, что Мануэль еще жив?

– Ты права, – шепнул Алонсо. – Я отправлюсь на Эспаньолу и организую поиски Мануэля!

Росарио окатило горячее чувство благодарности.

– Спасибо! Но мы оставим это как возможность. Сначала попробуем нечто иное. И здесь пригодятся твои удивительные способности. Твои, Алонсо, а не мои! Я, как орбинавт, ничего не могу изменить в сложившейся ситуации! Мануэль отправился в Западную Индию слишком давно, чтобы я могла изменить этот факт. Это огромная глубина ствола! Но ты, в отличие от меня, действительно можешь сделать кое-что, благодаря своему искусству сновидца.

Алонсо непонимающе смотрел на нее.

– Чем же тут могут помочь сны? – удивился он.

– Я имею в виду вторую память. Ты ведь говорил, что в ней хранятся все, даже самые незначительные, воспоминания и впечатления человека, верно?

Алонсо кивнул, но Росарио видела, что он еще не понял ее мысли, которая и ей самой казалась бы граничащей с сумасшествием, если бы не сильнейшая внутренняя убежденность в том, что испробовать такую возможность просто необходимо.