Текст книги "Орбинавты"

Автор книги: Марк Далет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 38 страниц)

Глава 5

 
Переведи мой язык на покинутых раковин пенье,
На увлажненный песок, на соленые брызги в лицо…
 

Бланш Ла-Сурс

Саламанка встретила путников ноябрьским проливным дождем. Сквозь гигантскую – от небес до земли – водную пелену, сносимую вбок настойчивым ветром, город с его зданиями, арками, стрельчатыми башнями и окнами, куполами и шпилями выглядел причудливо и неправдоподобно. Это впечатление усиливалось из-за удивительных форм тонкого каменного кружева, украшавшего многие дома.

– Встретимся за ужином, – проронил Хуан при входе в гостиницу, стряхивая воду с капюшона плаща. – Сначала необходимо как следует обсушиться, если в ближайшие дни мы хотим заниматься делами, а не лежать в горячке.

Энрике, Алонсо и двое слуг ничего не ответили, торопясь попасть в тепло.

Гостиница «Пиренейский лев» принадлежала мориску, знавшему толк в омовениях. Помимо комнат для постояльцев, трактирного зала и конюшен, на ее территории находились бани. Промокший до нитки, Алонсо немедленно отправился туда и теперь, вытершись насухо и закутавшись в шерстяной халат, грелся у огня в своей комнате.

Мысли его постоянно возвращались к последним сведениям об осаде Гранады. Вот уже более четырех месяцев в город не поступало никакого продовольствия. Перестрелки и стычки почти полностью прекратились еще в середине лета. Последнее большое сражение произошло 8 июля, когда католические войска уничтожили сады вокруг Гранады, а мусульмане пытались помешать им в этом. Бой, в результате которого эмир Боабдил чуть не попал в плен, а Муса потерял почти всю свою конницу, закончился убедительной победой христиан. Город, окруженный дымом горящих фруктовых садов, оказался в полной блокаде.

Через два дня после этого случайно вспыхнувший пожар полностью уничтожил шатры осадного лагеря. Но христиане, воодушевленные ощущением близости победы, решили извлечь пользу из неприятной неожиданности. Буквально за несколько недель на месте лагеря силами строителей, направленных из девяти городов Кастилии, был возведен новый город из камня и дерева. Это чудо произошло прямо на виду у жителей Гранады, что вряд ли способствовало боевому духу мавров.

Город был назван Санта-Фе. Теперь, до конца осады, он стал официальной ставкой Фернандо и Исабель. Здесь находились все военачальники и министры, придворная знать, высшие иерархи церкви и инквизиции, сюда приезжали послы иностранных государств. Фактически Санта-Фе был временной столицей двух пиренейских монархов.

5 октября воюющие стороны договорились о шестидесятидневном перемирии и начали переговоры об условиях капитуляции эмира. Во время встреч с католическими королями Боабдил дал понять, что в Гранаде действуют противоборствующие группировки. Одни торопили его как можно скорее договориться о сдаче и положить тем самым конец голоду. Другие же, возглавляемые командиром конницы Мусой, требовали драться до конца, как это делали четыре года назад защитники Малаги.

О том, что испытывали все эти месяцы жители голодающей Гранады, можно было только догадываться. Размышления Алонсо на эту тему были неутешительны. Он не находил места из-за беспокойства о дорогих людях, в первую очередь – об Ибрагиме. Где-то в глубине души теплилась, несмотря ни на что, надежда на то, что деду каким-то чудом удалось выжить.

В конце лета Хуан, выждав момент, когда в лавке не было никого, кроме него и Алонсо, поведал кузену по секрету, что он и группа его друзей-морисков собираются отправиться на помощь осажденным в Гранаде.

Алонсо застыл на месте.

– Что могут сделать несколько человек против сильнейшей армии в Европе?! – воскликнул он в недоумении. До сих пор Хуан, при всей его мрачной ненависти к христианству, не казался ему безумцем. Теперь же Алонсо усомнился в своей оценке.

– Это надо продумать, – согласился кузен. – У нас есть главное – решимость, мужество, отказ мириться с нынешним положением. Нам не хватает только конкретного плана. Помоги нам придумать самый верный способ нанести ущерб католикам! Ведь ты совсем недавно жил в Гранаде, знаешь эти места. Может быть, что-нибудь придумаешь? Поройся в памяти, вспомни прочитанные книги. Наверняка в них есть подходящие примеры.

Алонсо лихорадочно соображал. Момент был ответственный. Он прекрасно осознавал, что обязан остановить – если не всю группу безумцев, то хотя бы только Хуана. Обязан защитить от ужасных последствий этой затеи близких ему людей – дядю, тетю, кузенов. Обязан сделать это хотя бы ради того, чтобы уберечь собственную мать.

– Ты же мусульманин! – увещевал его Хуан. – Мы обязаны прийти на помощь нашим братьям! Думай, Алонсо! У нас возникли споры о том, что лучше: пробраться в Санта-Фе и отравить там всю воду или прокрасться в ставку короля и королевы и убить их.

«Как же воздействовать на него?!» – стучало в голове у Алонсо. Внезапно он явственно осознал, что спорить нельзя: Хуан закрыт для доводов рассудка, и прямые попытки отговорить его вызовут лишь противодействие. Сначала надо с ним согласиться и лишь потом, завоевав доверие брата, подтолкнуть его к отказу от этой затеи.

Алонсо заверил кузена в том, что мавры Гранады, несомненно, нуждаются в помощи, и обещал продумать наиболее эффективный метод борьбы с христианами, взяв с Хуана слово ничего не предпринимать до тех пор, пока они не поговорят еще раз.

Через день Хуан предложил ему прогуляться к реке. Было ясно, что теперь уклониться от разговора не удастся, однако Алонсо в какой-то мере подготовился к нему.

– Ну что? – нетерпеливо спросил Хуан. – Я считаю, что лучше все же лишить Кастилию и Арагона их руководителей. Но не все со мной согласны.

– Хуан, – начал Алонсо, внимательно следя за тем, чтобы его интонация звучала как можно доверительнее, – дед Ибрагим близко знаком с одним весьма высокопоставленным сановником при дворе эмира, да продлит Аллах его годы, и тот однажды посвятил нас обоих в некую тайну.

Хуан не скрывал того, что это сообщение вызвало в нем жгучий интерес.

– И что это за тайна? – с жаром воскликнул он.

– Я не могу сказать, – замялся Алонсо. – Пойми, я поклялся не говорить.

– Тогда зачем ты мне об этом рассказываешь?! – Хуан в раздражении поднял с земли камень и бросил в реку. В том месте, где камень бултыхнулся в воду, по ней пошли круги.

– Потому что я думаю, что могу рассказать тебе, о чем говорил этот человек, не открывая его имени.

– Так говори же!

И Алонсо поведал Хуану историю, сочиненную накануне вечером.

– Как ты думаешь, почему уже несколько столетий христиане в Аль-Андалус побеждают, а правоверные терпят поражения? – спросил он и сам же быстро ответил на свой вопрос. – Потому что мы, мусульмане, – здесь Алонсо сделал небольшую паузу, чтобы до кузена дошло, что к последователям Мухаммеда он причисляет и себя, – раздроблены, а они, напротив, объединяются. Так вот, этот визирь… – он запнулся и тут же поспешил исправить свою, якобы случайную, оговорку, – этот высокопоставленный человек несколько лет назад был в Египте и говорил там с султаном мамлюков, надеясь заручиться его помощью против армии Фернандо. Султан пообещал, что Египет совместно с эмиратами Марокко и Османской империей предпримет массовое вторжение на Пиренеи.

У Хуана при этих словах в глазах зажегся огонь.

– Но страны ислама сделают это лишь в том случае, если будут уверены, что мавры и мориски по всей стране объединятся в борьбе против христиан. Понимаешь, Хуан! Не только в Гранаде! Повсюду! – Алонсо вкладывал в свой голос всю убедительность, на которую был способен. – Вернувшись в Аль-Андалус, человек эмира начал свою деятельность по объединению разрозненных группировок морисков в Кастилии и Арагоне. Но он не успел довести дело до конца, так как началась осада Гранады. Поэтому сейчас главная задача – сохранить как можно больше жизней наших людей. Гранада без массовой поддержки извне все равно падет. Надо, чтобы это произошло на самых мягких условиях. Пусть эмир Боабдил ведет переговоры с врагом, в результате чего, вместо массовой резни и обращения населения в рабство, как это было в Малаге, большинство жителей Гранады выживет. Выживет ради настоящей, победоносной битвы!

Хуан возражал, спорил, но не слишком убежденно, ведь он был уверен, что Алонсо на его стороне и что их разногласия касаются лишь вопросов тактики. В конце концов Алонсо убедил кузена в том, что на сегодняшний день необходимо делать все, чтобы не привлекать к себе внимания властей, – именно с целью уцелеть, переждать и подготовить будущее всеобщее восстание морисков против христиан по всей Кастилии, которое непременно поддержат страны, где реет знамя пророка.

Уговорив двоюродного брата, Алонсо был вынужден повторять те же доводы его друзьям. Но теперь сторонников временного воздержания от активных действий уже было двое, и они постепенно сумели убедить и остальных. Для этого, правда, Алонсо под настойчивым нажимом собеседников все же намекнул на личность «высокопоставленного человека при эмире», дав понять, что это один из его визирей.

Алонсо прекрасно понимал, что, если кто-нибудь из этой группы донесет на него властям, дни его сочтены. Но он решил, что такой риск все же меньше, чем в том случае, если горячие молодые люди отправятся в Санта-Фе с целью совершить покушение на королеву.

Спустя два месяца дядя Хосе предложил Алонсо принять участие в поездке его сыновей в Саламанку для налаживания связей с дворянами-овцеводами и закупок отборной саламанкской шерсти.

– Я очень доволен тем, как быстро ты сумел включиться в наше дело, – сказал ему Хосе.

Алонсо не возражал. Он знал, что умеет вести переговоры искуснее своих кузенов и что дядя ценит его за это. Участие гранадского родственника в семейной торговле тканями, коврами и одеждой уже стало сказываться в форме растущих доходов всей семьи, а также его собственных.

Правда, поначалу Алонсо не подавал особых надежд, поскольку с большим трудом учился отличать одни виды материалов от других. Но постепенно, после множества ошибок и повторений, он все же освоился с этой нелегкой для него наукой, по крайней мере настолько, чтобы она не мешала ему заключать успешные сделки. Лучше всего срабатывала способность Алонсо уговаривать людей в сочетании с умением Хосе или его сыновей подобрать нужную ткань.

– К тому же, – продолжал Хосе, – тебе это поможет хотя бы ненадолго отвлечься от тревожных мыслей о Гранаде. Мы же все видим, как ты изводишь себя.

Этот довод тоже не явился для племянника неожиданностью. И тут дядя все же сумел удивить его:

– Я знаю, что Матильда не случайно говорит о твоей мечте открыть в Саламанке книжную торговлю. Думаю, ты можешь воспользоваться своим пребыванием там и навести справки на эту тему. Я ничего в этом не понимаю, но доверяю тебе. Если ты сочтешь, что такое предприятие может через какой-то разумный период времени принести прибыль, я буду очень рад помочь денежными средствами. Если, конечно, ты не возражаешь против моей помощи.

Алонсо с радостью принял это предложение.

Теперь, постепенно приходя в себя возле камина в гостиничной комнате в Саламанке, он с удивлением осознавал тот факт, что находится в городе своей мечты, но только ничего не может разглядеть из-за царящей за окном темноты и непогоды.

В дверь постучали. Мальчик-слуга, заглянув в комнату, передал, что сеньоры Хуан и Энрике Гардели ждут сеньора Алонсо в трактирном зале.

Внизу было натоплено и уютно. Кузены заняли стол в углу, подальше от остальных посетителей трактира, которых, впрочем, в этот поздний час было всего несколько человек. Рядом с ними сидел хозяин гостиницы Исидро Велес.

– С тех пор как наш дорогой кузен отрастил бородку и усы, он выглядит настоящим кастильским грандом, – заметил Энрике, когда Алонсо сел за стол. Энрике говорил громче обычного, как делал всегда, когда был немного навеселе.

– Думаю, Алонсо, тебя ждет оглушительный успех у саламанкских девиц, – изрек Хуан. Еще совсем недавно невозможно было вообразить его шутящим таким образом, но после памятного разговора в Кордове он старался вести себя как все, что в данном случае означало – заниматься делами, иногда развлекаться и стараться не думать о политике и противостоянии религий.

– О да! – Эта тема была Энрике близка. – Все знают, что в вашем университетском городе нет недостатка в барышнях легкого поведения. Не правда ли, уважаемый сеньор Велес?

Лоснящаяся смуглая физиономия Исидро Велеса с крупным толстым носом отразила все оттенки заговорщической игривости.

– Да, уж грех жаловаться, – подтвердил он, хитро щуря глаза. – В Саламанке тысячи проституток. Почти все они работают в борделях в южной части города, потому что городские власти их прижимают и заставляют состоять при заведениях, которые легко контролировать. Власть – что городская, что королевская – не жалует так называемых вольных гетер, которые сегодня здесь, а завтра там. Куда проще обдирать организованных, бордельных проституток. Хотя не подумайте, что эти дамочки сидят в четырех стенах. Они гуляют по всему городу, как и их лучшие друзья – студенты. В некоторых школах университета на втором этаже идет лекция какого-нибудь всемирно известного профессора, а на первом студиозусы танцуют и развлекаются в обществе блудниц. Так что, господа, если вас интересует продажная любовь, недовольными вы не останетесь.

Все трое гостей из Кордовы с интересом слушали этот рассказ, особенно Алонсо.

– А как же к проституткам относится церковь? – спросил он.

– Конечно, бичует их, поливает презрением и призывает покаяться. Но ничего не делает для того, чтобы прекратить это явление, ибо понимает, что без него нельзя. Что тогда будут делать студенты? Совращать замужних женщин? И что будут делать многие священники, включая прелатов и епископов? – При последних словах Велес понизил голос.

Алонсо поинтересовался, каково отношение к продажной любви со стороны самих горожан.

– Вы же знаете христиан. – Теперь хозяин гостиницы говорил почти шепотом. – Они всегда тянутся к тому, что сами же запрещают. Блудниц презирают, но обходиться без них не могут. Вот эти дамы и находят себе работу по всему городу. В наших банях, – его лицо опять обрело прежнее выражение заговорщика, – тоже есть несколько милых девушек. Если только пожелаете, они с удовольствием помогут вам смыть усталость с ваших чресел…

– Ну что ж, братья, – подал голос Энрике, лукаво улыбаясь. – Завтра встречаемся с доном Лукасом по поводу его шерсти, а потом погружаемся в сладкий грех разврата! Вы не возражаете?

– Я не возражаю. – Будущий мятежник Хуан теперь во всем вел себя, как обычный человек, то есть как его брат.

– А я не возражаю против того, чтобы вы это сделали без меня, – заявил Алонсо. – В Гранаде я не привык обращаться к женщинам, которыми пользуется каждый встречный. Там, как и в других краях ислама, если вы способны заплатить, вы можете пойти к настоящей утонченной куртизанке. Такие были в Древнем Риме, а потом в Византии. Возможно, мусульмане позаимствовали эту традицию у византийцев. Утонченная куртизанка весьма разборчива, она может и отказать. Чтобы наслаждаться ее обществом, вы должны войти в круг ее почитателей. Она начитанна, образованна, умеет вести интересный разговор, танцует, играет на музыкальных инструментах, всегда ухожена, изысканно одета. Многие поэты и знатные люди всю жизнь дружат с куртизанками, даже когда они перестают из-за возраста или обстоятельств делить с ними постель.

– И у тебя были такие женщины? – на сей раз уже с непритворным интересом спросил Хуан. Энрике и Велес тоже смотрели на Алонсо во все глаза.

– Я бывал у одной, – ответил Алонсо. – К сожалению, недолго.

Обыденность его тона не вязалась с ухмылками, усмешками и переглядываниями, которые обычно сопровождали в католическом мире любые мужские разговоры о радостях телесной любви. Но в Гранаде, где он вырос, не было этого двоякого отношения к близости полов. Впрочем, поправился Алонсо, пожалуй, некоторая неоднозначность все-таки присутствовала и там: мусульмане умудрялись свысока относиться к женщине, как к существу низшей категории, но восхищаться тем наслаждением, которое она способна подарить.

Так или иначе, в телесной любви никто не усматривал ничего греховного, и о ней вовсе не надо было говорить шепотом. В раю, обещанном исламом своим праведникам, их ожидают вечные утехи с гуриями, которые никогда не беременеют и способны бесконечно предаваться любви. Если так мыслится вознаграждение за благочестивую жизнь, то что в этом может быть низкого или постыдного?

Алонсо, несмотря на томление плоти, ставшее уже привычным за многие месяцы воздержания, определенно не желал давать выход этому давлению с помощью немытой, доступной всем желающим, дешевой бордельной блудницы – парии христианского мира, без которой, оказывается, не обходятся даже священники, несмотря на обет безбрачия.

Он задумался, вспоминая свой единственный вечер с Надией. Ее искушенность и внимательность позволили Алонсо избежать полного фиаско. Обычно он с неохотой вспоминал этот эпизод, но теперь воспоминание почему-то перестало казаться ему болезненным.

Служанка принесла заново наполненный вином кувшин, и Энрике потянулся к нему. Где-то на полпути его рука застыла, словно он колебался между доводами рассудка и желанием выпить еще. На мгновение он взглянул на Хуана, тот качнул головой, и Энрике, приняв молчаливый совет брата, не стал пить.

А что было бы, если бы он не посмотрел сейчас в сторону Хуана? Алонсо представил себе, как его жизнерадостный, толстощекий кузен берет кувшин и наливает себе вина в кубок. Как и при всех предыдущих попытках оказать таким образом воздействие на реальность, ничего не изменилось. Алонсо утешился тем, что в его сновидениях подобные опыты все чаще и чаще приводили к успеху. Когда-нибудь это произойдет и в реальности.

Вернувшись в комнату, он собирался почитать перед сном рукопись «Свет в оазисе», но уступил навалившейся сонливости и сразу лег в постель.

Алонсо находился в ладье, плывущей мимо дворца, на балконах которого стояли группы мужчин и женщин в нарядных одеяниях. Они беседовали о литературе и музыке, и Алонсо остро чувствовал, что будет принят в любой из этих групп как желанный собеседник. Но как попасть во дворец? Входа нигде не было видно. Алонсо заметил, что лодку тянут три лебедя – черный самец посередине и две белые самки по краям. Они рвались вперед с такой силой, что ладья приподнялась над водой и оказалась на уровне галереи на одном из верхних этажей дворца.

«Это же сон, – догадался Алонсо, – мне все это снится!» Как всегда, мгновение догадки сопровождалось вспышкой радости. Тут же сработало ставшее уже привычным желание как-то изменить обстановку сна, чтобы утвердиться в том, что вся эта красота – дворцы и реки внизу, облака рядом с ним, – все это – мир, созданный его собственным рассудком, и поэтому он волен распоряжаться им по своему усмотрению.

Сновидец Алонсо пожелал увидеть прямо перед собой «даму из медальона». Он часто это делал во сне, и девушка, как обычно, немедленно оказалась перед ним. Она стояла на балконе какого-то невероятно высокого здания, а возле нее проплывало перистое серебристое облако. Синие глаза улыбались, ветер трепал черные локоны. Алонсо направился было к ней, но стал просыпаться. Пытаясь удержать сон, он внимательно разглядывал лепнину балкона прямо перед собой, но, как видно, эта мера была запоздалой, поскольку сон уже себя исчерпал.

Алонсо еще долго лежал, вспоминая в подробностях только что приснившийся сюжет. Его удивляло свойство памяти. Днем он уже не мог вообразить ту синеглазую девушку, чей миниатюрный портрет однажды мельком увидел в медальоне Мануэля де Фуэнтеса. Во сне же ее лицо возникало совершенно отчетливо. Это было странно и манило ощущением некой тайны. Как будто существовали два Алонсо. Один, дневной, уже почти не помнил девушку. Второй же, сновидец, не забывал ничего.

С тех пор, как минувшей весной Алонсо впервые осознал в сновидении, что спит и видит сон, – Алонсо называл такие сны «сказочными» – он каждую ночь ложился в постель, развивая в себе упорное намерение сохранить осознанность, понять во сне, что его окружает мир его собственного воображения, а не действительность, и непременно что-нибудь в этом иллюзорном мире изменить.

Его усилия постепенно приносили плоды. Если поначалу он видел «сказочные» сны не чаще одного раза в месяц-полтора, то теперь они случались один-два раза в неделю. Довольно часто в мгновения, когда интенсивность эмоционального переживания достигала апогея, сон начинал улетучиваться. Из первых «сказочных» сновидений Алонсо выбрасывало практически сразу. Позже ему удалось расшифровать место в рукописи, где содержался совет именно для подобных ситуаций. Неведомый автор древнего текста рекомендовал, сновидцу, чувствующему, что он вот-вот проснется, сосредотачиваться на какой-нибудь детали в мире сна. Это могло продлить сновидение. Алонсо вскоре убедился, что рекомендация действительно часто помогает: его «сказочные» сны стали заметно продолжительнее, чем раньше.

Итак, в том, что касалось управления снами, Алонсо мало-помалу двигался вперед, однако те же самые действия в реальности не оказывали на нее никакого воздействия.

Наутро, когда братья покинули гостиницу, еще моросило и небо было плотно обложено тучами, но во второй половине дня в образовавшийся среди них просвет вдруг словно случайно вплыло солнце, разом озарив город и полностью преобразив его облик. Это было так неожиданно, что ни один из троих Гарделей, возвращавшихся после деловой встречи, не смог удержать восхищенного возгласа.

С холма, на котором они в этот момент находились, их взорам открылся золотой город!

В это невозможно было поверить: дворцы, церкви, коллегии университета и обычные дома приобрели под воздействием солнечных лучей необъяснимое, таинственное, золотистое свечение. Казалось, сам камень, из которого выстроены здания, источает свет. Вдали виднелся многоарочный римский мост через реку Тормес.

– Что за наваждение? – воскликнул Хуан.

Ответа ни у кого не нашлось.

Здесь и там братьям попадались на глаза группки студентов. Их легко можно было узнать по черным камзолам с цветными атласными перевязями и наброшенным на плечи плащам.

В одном месте братья наткнулись на здание, выложенное каменными раковинами. Окна были забраны в замысловатые кованые решетки.

– Какой странный дом! – удивился Алонсо.

– Может быть, он как-то связан с орденом Сантьяго? – предположил знаток геральдики Энрике. – На гербе этого ордена тоже изображена раковина.

Во время обеда в трактирном зале «Пиренейского льва» посетителей было больше, чем накануне вечером. Особенно шумела компания студентов за одним из столов. Они ели, пили и шутили в обществе разряженных молодых женщин, громко смеявшихся их шуткам. Кто-то сделал им замечание, на что один из студентов беззлобно откликнулся:

– Но мы же писцы! Разве вы не знаете, что красивые женщины и доброе вино – возлюбленные всех писцов!

Его товарищи зашлись в гомерическом хохоте, будто никогда не слышали ничего остроумнее. Энрике переглянулся с братьями и недоумевающе пожал плечами.

Через несколько дней Хосе и Энрике, удовлетворенные результатами переговоров с местными овцеводами и шерстяниками, объявили Алонсо, что он может сделать передышку и заняться своими книжными делами. Владелец гостиницы разузнал, где находится типография Антонио де Небрихи, и Алонсо отправился туда не без душевного трепета. Ему предстояло увидеться с человеком, который первым в Кастилии использовал наборные станки для издания книг методом Гуттенберга. И с человеком, предложившим новейший способ классификации грамматических объектов [33]33
  Предложенное Антонио де Небрихой деление частей речи на имя, местоимение, глагол, частицу, предлог, наречие, междометие и союз составило основу современной классификации.


[Закрыть]. Причем это был один и тот же человек.

В типографии было шумно и пахло краской. Алонсо спросил у мастера-печатника в синем фартуке, где найти хозяина типографии.

– Кто его спрашивает? – поинтересовался мастер.

– Меня зовут Алонсо Гардель. Я ненадолго прибыл из Кордовы. Имею отношение к книжной торговле в Андалусии.

– Сеньор Небриха сегодня работает в университете, – пожал плечами печатник. – Вы договорились с ним о встрече?

– Нет, мы еще не знакомы. Я хотел бы обсудить с ним один вопрос, который может представить для него интерес.

– Тогда приходите в четверг. По четвергам дон Антонио обычно бывает здесь. Если у него будет свободная минута, он, возможно, согласится поговорить с вами.

Поблагодарив и направившись к выходу, Алонсо увидел еще одно помещение, где вместе с работниками типографии стояли несколько посетителей. Судя по всему, это были покупатели. Решив, что в такой компании он не привлечет к себе лишнего внимания, Алонсо вошел туда.

Пройдя мимо чернокожей девочки-подростка (видимо, это была служанка, присланная кем-то за заказом), он остановился возле молодого человека, разглядывавшего книгу, лежавшую раскрытой на столе. Это был какой-то латинский трактат о лечебных свойствах растений. Рядом с ним лежали в коробке отлитые из металла выпуклые буквы. Ими набирались строки, которые с помощью специального пресса, стоящего в том же помещении, оттискивались на бумаге.

– Я вижу, вам очень хочется взглянуть на этот текст. Нисколько не возражаю, – улыбнулся молодой человек, заметив, как Алонсо косится на буквы. Видимо, решив, что Алонсо – еще один покупатель, пришедший сюда за заказанной книгой, он не догадался, что процесс набора интересует его больше, чем конкретный фолиант. Хотя, разумеется, Алонсо был не из тех, кто отказывается взглянуть на книгу.

– О, благодарю вас! – Алонсо наклонился над текстом и перевел вслух первую попавшуюся фразу: «Настой коры ивы и тополя, растущих при храме Прозерпины, позволит женщине не зачать». Неужели это средство действительно помогало римским матронам?

– Трудно сказать. – Живое лицо собеседника чем-то неуловимо напоминало Алонсо его друга Рафаэля Абула-фию. Алонсо не сомневался в том, что это крещеный еврей. – Насколько мне известно, дамы в местных борделях тоже принимают различные отвары и настои из растений, однако я отнюдь не уверен в их эффективности.

– Для их профессии это действительно вопрос животрепещущий, – заметил Алонсо. – Тем более что церковь не одобряет ни их деятельности, ни предохранения от беременности.

– С неодобрением церкви они как-то справляются. Вторая проблема намного острее: спорить с природой непросто. – В глазах незнакомца вспыхивали смешинки, хотя интонация ничем не выдавала веселости.

– Жаль, что они плохо знакомы с трудами Овидия и Лукреция, – посочувствовал Алонсо саламанкским блудницам.

– Чем же им помогло бы такое знакомство? – полюбопытствовал обладатель смеющихся глаз.

– Оба древних автора упоминают особые чехлы из кишок животных или рыбьих пузырей. Можно также использовать пропитанный каким-нибудь смягчающим раствором пергамент. Такой чехол во время коитуса должен быть надет на детородный орган.

– Никогда не слышал об этом методе! Какая очевидная и простая идея, а ведь забыта на многие столетия! – Собеседник смотрел на Алонсо с интересом. – Позвольте представиться – Фернандо де Рохас, уроженец провинции Толедо. Судя по некоторому налету андалусского акцента, вы не из местных краев?

– Я из Кордовы. Алонсо Гардель, торговец тканями и коврами.

Рохас поднял брови:

– Скажите, уважаемый сеньор Гардель, неужели в Кордове все торговцы коврами читают на латыни Овидия?

Алонсо смутился, не зная, что ответить. Ему не хотелось рассказывать незнакомому человеку о том, где именно он приобрел образование и знакомство с множеством книг.

– Нет, не все, – произнес он наконец, так как оставить вопрос без ответа было бы невежливо. – А вы чем занимаетесь? Приехали в Саламанку, чтобы заказать необходимую вам книгу?

– Я студент факультета права. Как здесь говорят, писец.

– Писец? – Алонсо вспомнил шумных посетителей гостиничного трактира. – Значит, писцы – это студенты?

– Да, так называют студентов факультетов богословия и права.

– Вот, оказывается, чьими возлюбленными являются красивые женщины и доброе вино!

– О, вы уже слышали эту присказку! – рассмеялся Рохас. – Что еще вы знаете о жизни местных школяров?

– Слышал еще одну пословицу: «Quod natura non dat, Salamantica non praestat» [34]34
  Того, чем не одарила природа, не даст и Саламанка (лат.).


[Закрыть].

– Да, верно. Даже прославленные профессора и магистры не в состоянии вбить знания в голову студента, если он лишен способностей.

– Но если говорить начистоту, то я знаю об университете очень мало. Ни разу даже не был там.

– В таком случае, – воскликнул Фернандо де Рохас, – я предлагаю вам прогуляться по городу, а затем заглянуть в нашу университетскую школу, или, как стало принято говорить в последнее время, в коллегию [35]35
  Средневековый университет состоял из школ, в каждой из которых действовало несколько факультетов (обычно три). Впоследствии школы вместе с их общежитиями для студентов стали называться коллегиями. Отсюда и пошло название колледж.


[Закрыть].

– С радостью принимаю ваше великодушное предложение!

– Вы уже знаете, отчего здесь так сияют здания? – спросил Рохас, когда они вышли на улицу.

– Хозяин гостиницы, где я остановился, утверждает, что это связано со свойствами камня, но ничего конкретного объяснить не может.

– Это местный песчаник, который называется вилья-майорским камнем. – Рохас с удовольствием демонстрировал свое интеллектуальное превосходство над хозяином «Пиренейского льва». – Его выламывают в карьере возле города. Поначалу он очень мягок, и его легко обрабатывать. Но с годами на открытом воздухе камень постепенно твердеет и становится прочным, как мрамор. За присущий этому песчанику благородный золотистый оттенок Саламанку называют «Ла Дорада» – «Золотая».

Рохас показал Алонсо церковь Святого Мартина, которая была построена в XII веке, вскоре после изгнания из города мавров. Рельеф над порталом церкви изображал сцену, в которой святой разрывает свой плащ, чтобы поделиться с нищим.

– У саламанкских священников много плащей. Видимо, на случай, если придется делиться с нищими. Вот только нищих они обходят стороной, – заметил Рохас, и в глазах его опять вспыхнули смешинки.

Возле дома с раковинами студент-юрист подтвердил догадку Энрике о связи дома с орденом Сантьяго. Как выяснилось, его владелец – рыцарь ордена, некий Родриго Мальдонадо.

В величественном романско-готическом соборе Девы Марии Престольной [36]36
  Сегодня известен как Старый собор.


[Закрыть]Алонсо залюбовался строгой простотой картин главного алтаря.

– Это флорентийский художник Николо Делли, – пояснил Фернандо. – У нас его называют Николас Флорентинец. Сейчас в Италии пишут совсем по-другому. Нынешние живописцы Тосканы как будто берут за основу не своих предшественников, а классическое искусство Греции и Рима.

– Я слышал об этом, – кивнул Алонсо, – но никогда не видел.

– Здесь вряд ли увидите. Для этого надо ехать в Италию. И, поверьте мне, дорогой Алонсо, совершив такую поездку, вы не останетесь разочарованным.