Текст книги "Орбинавты"

Автор книги: Марк Далет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 38 страниц)

В этот день Росарио дала себе слово сделать все, зависящее от нее, чтобы никогда не покидать Алонсо, если только он сам об этом не попросит, и быть с ним до самой его смерти. Он должен знать, что, как бы он ни состарился, она всегда будет рядом. Алонсо заслужил это хотя бы потому, что сама ее вечная юность была его даром. Росарио решила, что не допустит, чтобы постоянно увеличивающаяся разница в возрасте стала помехой их союзу.

Глава 15

 
Чей-то голос в сумерках плел свой сказ хитро,
Но сумел я выслушать и сдержать признание.
Занимался медленно долгий день изгнания,
И дарила чайка мне белое перо.
 

Бланш Ла-Сурс

АРАСИБО

Огонь спешит повзрослеть. Никто не растет быстрее огня – ни человек, ни животное, ни птица, ни трава. Вот он родился и теперь пробует еду. Огонь – жадный. Встретившись со своей добычей, он не успокаивается, пока всю ее не пожрет. Сразу забывает, что еще недавно был новорожденным. Теперь он взрослый, прожорливый, шумный, трескучий. Он кричит от радости и горя: от радости, что живет и ест, и от горя, что умрет, как только насытится. Никто не умирает от сытости, кроме огня, – ни человек, ни животное, ни птица, ни насекомое.

Смертный миг этого пламени еще не наступил. Мы, люди коки,только-только породили его своими деревянными дощечками. Огонь возник, обрадовался и сразу побежал играть с участком леса, который мы отгородили от остальной части джунглей непроходимым для пламени участком, где не растет ничего живого.

На этом участке огонь – властелин. Пляшет, как пьяный во время обряда арейто,брызжет, как море, взвивается ввысь, подобно утке, ползет, как змея. Листья, стволы, лианы, кустарник – все обугливается, чернеет, рассыпается, отдавая свою сущность огню, желающему насытиться и умереть от обжорства и счастья. Даже крупные, полностью созревшие плоды дерева хагуастали его добычей. Сначала сгорает покрытая перхотью кожица, затем иссыхает пахучая мякоть.

Впрочем, огню остались лишь те немногие плоды, которых мы не заметили, когда собирали их. Вкус хагуаочень любят морские черепахи, кефаль и угри. Для того чтобы поживиться сладкой мякотью, обитатели моря охотно вплывают в наши сети.

Пришелец Равака, как всегда, вымотан после работы. Выше всех остальных, сильнее остальных, а устает раньше, чем даже слабак Таигуасе. Не привык делать то, чем с юных лет занимаются добрые люди таино. И рыбу он уже с нами ловил, и лес рубил, и силки учился ставить – ко всему постепенно привыкает, но поначалу всегда очень смешно смотреть, с каким трудом дается ему любая мелочь. Вот и сейчас – сколько ни растирал дощечки, так и не высек ни единой искры.

Ничего, научится и этому.

В селении Коки из-за него до сих пор не умолкают споры, хотя с того дня, как мы привезли Раваку с Гаити, прошло уже три луны. Кто же этот пришелец – дух или человек?

Я думаю, что он человек, но не обычный, а великий колдун, сильнее любого бехике,хотя сам об этом пока не знает. И думаю я так не потому, что у него имеется странной формы палка, которая умеет плевать огнем (пришелец только один раз показал нам это, и с тех пор, сколько мы его ни упрашиваем, отказывается). И не потому, что у Раваки есть предметы из металла, хотя, как известно, из металлов можно делать только украшения вроде золотого диска касика.

Длинный блестящий предмет Раваки, который он называет эспада [60]60
  Espada – меч, шпага (исп.)


[Закрыть], режет дерево лучше любого нашего топора. Я однажды просто из любопытства провел по нему пальцем и тут же поранился!

Нет, я считаю пришельца колдуном не из-за всего этого, а потому, что он умеет видеть будущее, для чего ему даже не требуется вдыхать кохобу.

Когда я рассказал остальным охотникам о способности Раваки видеть будущее, меня подняли на смех. И все же стали опасливо поглядывать на рослого пришельца с волосами цвета пересохшей травы.

Если он и человек, то мы таких никогда раньше не видели. Он не похож ни на добрых людей таино, ни на карибов, ни на сибонеев, живущих на огромном острове Куба. И рост, и цвет волос и глаз, и форма головы – все у него не такое, как у обычных людей. У него даже растут волосы на щеках и подбородке, из-за чего в первое время его боялись дети. А когда привыкли, стали дразнить. Потом привыкли еще больше и перестали обращать на это внимание.

Когда мы в первый раз увидели Раваку – там, на Гаити, – мы решили, что он дух, и хотели уйти незаметно, чтобы не разбудить его. Ведь мы не знали, не разгневается ли он, если потревожить его покой.

Он был такой странный – в этих многочисленных накидках, которые покрывали его грудь, руки, туловище, даже ноги. Из странного мешочка, привязанного к одной из этих накидок, вдруг выпал маленький камушек, и мы застыли на месте. У камня были форма и размер коки!

– Это дух коки, – прошептал я. – Мы не случайно встретили его. Мы должны привезти его на Борикен, в наш юкайеке,чтобы он объединился с народом коки.

Никто со мной спорить не стал. Мы осторожно отнесли его в каноэ. Все вещи, полученные в ходе торговли с местными таино, мы перенесли в другие лодки, чтобы в этой лодке освободить место, и уложили в ней пришельца.

Он очнулся, когда мы уже были в пути. Я дал ему выпить воды и назвал свое имя. И тогда он сказал, что его зовут Равака. Почти так, как мы иногда называем наш язык, – аравака.Так звались наши далекие предки, пришедшие на острова с Большой земли.

Значит, мы не ошиблись, решив, что он послан нам.

Теперь пришелец выглядит совсем не так, как тогда. На нем больше нет этих ненужных тканей. Только повязка на бедрах и хлопковые нити, несколькими плотными слоями окутывающие ступни и кисти. На его все еще светлой, хоть и потемневшей от солнца коже непривычно поблескивает мазь из измельченных семян бихи.Мы все мажемся ею. Равака сначала не хотел этого делать, а мы не могли ему объяснить, зачем это нужно, – он тогда знал слишком мало слов на языке таино. Но потом понял, что бихаотгоняет насекомых лучше, чем его накидки, ходить в которых и неудобно, и жарко.

В первые дни Равака все порывался вернуться на Гаити. Постоянно повторял это имя, водил меня к обрыву, откуда видно море, показывал рукой на запад.

Не многие решаются спуститься прямо с обрыва к морю. Уж очень он крут. Обычно мы относим на берег корзины– хабас ананасами по длинной окружной тропе. Однажды Равака участвовал в погрузке ананасов в каноэ. Мы вымениваем их на Гаити на много разных полезных или красивых вещей. На востоке острова нам дают за них куски древесины, из которых получаются хорошие дощечки для разведения огня, а на северо-западе – возле того места, где мы нашли Раваку на границе моря, мангрового болота и дождевого леса, – мы получаем за привезенные с Борикена большие желтые плоды сильный яд, которым потом смазываем стрелы.

Равака был с нами. Увидев, что несколько человек сели в каноэ, он попытался сделать то же самое. Остальные охотники с трудом оттащили его от лодок.

Пришелец вырывался, как безумец, выкрикивая непонятные слова вперемежку с понятными:

– Гаити, форт Ла Навидад, надо туда, там, туда плыть, форт, мои люди!

Я объяснял ему очень спокойно, что у него союз с духом коки, что его место – здесь, потому что он должен защищать и хранить наш народ.

Потом пришелец успокоился, но, увидев, что я тоже направился к лодкам, вдруг бросился ко мне. Два человека схватили его, но я понял по выражению лица Раваки, что он больше не попытается влезть в каноэ, и велел им отпустить его. Он просто хотел мне что-то сказать.

Рисунок, который Равака сделал палкой на песке, был похож на распластанную морскую черепаху с вытянутой лапой. Ткнув в нее, пришелец несколько раз повторил:

– Гаити. Это Гаити!

Я понял, что таким маленьким можно увидеть Гаити, если стать птицей, взлететь в небеса и посмотреть на остров оттуда. Интересно было бы сделать такой рисунок и для Борикена.

Тут Равака ткнул в одно место, наверху рисунка, ближе к его левому концу, и стал знаками и обрывками фраз на таино объяснять, что там мы его нашли. Убедившись, что я его понимаю, он разрыхлил какое-то место на рисунке, еще немного левее, повторяя все время:

– Здесь форт. Форт Ла Навидад.

И стал показывать на мои глаза. Я понял, что он хочет, чтобы я сам посмотрел на это место, когда мы будем возле берега Гаити. Вероятно, там было раньше его жилище.

Я обещал выполнить его просьбу и сделал это, хоть мне и пришлось долго спорить с остальными людьми в лодках, ведь нам понадобилось плыть дальше, чем мы собирались, а потом возвращаться.

Когда мы побывали во всех тех селениях таино на востоке и севере Гаити, где мы обмениваем ананасы на всякую всячину, и вернулись затем на Борикен, я сразу же пошел в бохио,в котором живет Равака. Он сидел на корточках, без особого интереса разглядывая статуэтки наших духов-охранителей, которые мы называем семи.Одни похожи на людей, другие изображают аллигаторов, черепах, хутий, игуан, ужей, но, конечно, чаще всех в нашем селении попадаются семи,изображающие коки.

Увидев меня, Равака вскочил во весь свой рост и спросил:

– Форт? – И показал на глаза.

Я ответил ему медленно, чтобы было понятнее:

– Да, я видел. Я видел то место, которое ты называешь «форт». Там раньше были большие деревянные каней.

Услышав знакомое слово, он закивал. Равака уже знал, что так называются крупные прямоугольные строения, в которых живут важные люди – касики, нитаино, бехике. Они обычно больше, чем жилища остальных таино, бохио,с их коническими крышами из ветвей и соломы.

– Да, форт – много бохиои канейиз дерева! – объяснил он.

– Там можно видеть, что раньше были каней, —сказал я. – Но их пожрал огонь. Огонь. – Я показал на дощечки для огня и развел руками, показывая, как пламя пожирает жилье.

Когда Равака понял то, о чем я говорил, он изменился в лице. Я редко видел человека в таком горе. Много дней после этого пришелец совсем не улыбался. Он мало ел и ни с кем не разговаривал.

Спустя еще одну луну он опять сообщил, что ему необходимо вернуться на Гаити. Теперь Равака уже лучше говорил на нашем языке, поэтому сумел объяснить, что там, возможно, находятся люди из его народа и он должен к ним присоединиться.

Я сказал ему, как обычно, что его народ – не те, с кем он жил раньше, а коки. Он ничего не понял и, кажется, даже разозлился на меня. Но потом перестал злиться. Он же видит, что я ему желаю только добра.

Огонь потихоньку закончил свое дело и теперь дотлевает, вспыхивая и угасая маленькими искрами на углях. Скоро он умрет. Теперь это – хорошая, добрая, родящая земля. Через несколько лун, когда начнутся первые дожди, мы посадим здесь семена разных растений, и они дадут богатые всходы, чтобы кормить добрых людей.

Группа охотников, включая меня и Раваку, убедившись, что огонь погас и земля готова для будущего посева, нагрузила на плечи корзины с собранными плодами и травами и зашагала по извилистой тропинке. Когда мы дошли до ручья, на нас обрушился оглушительный гром.

Равака остановился и неуверенно посмотрел на небо. Туч там не было, да и не могло быть. Дожди будут еще очень не скоро.

Тогда он перевел взгляд на кусты, откуда и шел этот несмолкаемый шум. Он был такой сильный, что Равака сначала даже закрыл уши руками. Но, увидев, что Баямон и Гуарико улыбаются, глядя на него, опустил руки.

– Видишь, Арасибо! – завопил Дагуао, подойдя прямо ко мне и пытаясь перекричать грохочущее КО-КИИ, КО-КИИ. – Твой пришелец ничего не знает про коки! Просто рядом с ним лежал камень, случайно похожий на лягушку, и вы решили, что он дух или волшебник. А он просто чужак. И лучше отправить его обратно туда, где вы его нашли. Как бы он не навлек на нас беды!

Дагуао так горячился, что притопывал ногой, отчего висящая на его груди нить с ракушками дергалась и потрескивала. Этот звук должен оберегать того, кто носит такие бусы-погремушки. Пусть хранят духи глупого Дагуао от его же собственного гнева! Я не знаю, почему он с самого начала так невзлюбил Раваку. Ведь Равака никогда не станет таким искусным охотником, как Дагуао. Ему не о чем беспокоиться.

Вместо того чтобы ответить Дагуао, я обратился к пришельцу, крича ему прямо в ухо:

– Это квакают коки! Слышишь этот звук: КО-КИИ? Они твои братья, как и мы. Они очень шумные, хоть и крошечные. Вот смотри!

Я пошевелил кусты, и в нескольких местах из потревоженных зарослей попрыгали лягушки. Все мужчины кинулись к кустам, выбрасывая вперед руки, и двое поймали лягушат. Показав Раваке, они тотчас отпустили детенышей коки.

Пришелец какое-то мгновение стоял, задумавшись, а затем вдруг оживился.

– А так кто-нибудь может? – спросил он и выставил руку с открытой ладонью. Никто из нас на этот раз к кустам не прикасался, и тем не менее из них вдруг вылетела лягушка – прямиком в ладонь Раваки.

Пришелец протянул руку в нашу сторону, придерживая коки пальцами другой руки, чтобы мы могли ее как следует рассмотреть. Она стреляла крохотным язычком, а зоб ее ходил, не переставая, вверх-вниз. Как такой мощный голос живет в таком крошечном теле?! Рядом с любой другой лягушкой коки выглядит лягушонком.

Мы молчали, потрясенные увиденным. Некоторые в знак почтения опустились на колени или на корточки. И я тоже, хоть Равака и называет меня другом.

А он, увидев нас, вдруг рассмеялся и, отпустив маленькое существо, еще раз протянул руку в сторону кустов.

Зажатый кулак.

Разжатый кулак.

Из путаницы зарослей выскочила еще одна коки и приземлилась на ладони Раваки.

На мгновение наш вопль ужаса и восторга перекрыл кваканье лягушек. И я кричал вместе со всеми.

МАНУЭЛЬ

Итак, Борикен – это название острова, которое означает «Земля благородных». Он меньше, чем Гаити-Эспаньола, и расположен к востоку от него. Рано или поздно сюда непременно доберутся кастильцы. Я знаю от своего приятеля Арасибо, что «белолицые люди», как он назвал моих соотечественников, уже на Эспаньоле. Очевидно, прибыли со второй эскадрой адмирала. Для того чтобы вернуться на родину, мне нужно всего лишь попасть к ним. Это совсем близко – несколько часов пути на каноэ.

Но мысль отправиться в одиночку в открытое море не слишком меня прельщает. Да и как я один снесу к морю такую лодку, даже если мне удастся незаметно ее утащить? Ведь это целый ствол дерева с выдолбленным углублением!

Надо как-то добиться, чтобы рыбаки из нашего селения Коки, которые довольно часто отправляются на соседний остров для торговли, взяли меня с собой.

Не знаю, почему они отказываются это сделать, всячески пытаясь убедить меня в том, что мое место здесь. С чего они это взяли? Я также никак не могу уразуметь, по какой причине, найдя меня лежащим без сознания у границы мангровых зарослей на северном берегу Эспаньолы, они перенесли меня на весьма приличное расстояние, чтобы уложить в одно из своих каноэ и привезти сюда.

То ли не хватает знания их языка, то ли мне просто слишком чужд их способ мышления, но вразумительного ответа на этот вопрос я так и не получил. Почему-то всякий раз, когда я завожу эти разговоры, они начинают повторять название своей деревни: «Коки, Коки!» Мысль о том, что они могут иметь в виду лягушку с таким же названием, я на первых порах отбросил как нелепую. Со временем оказалось, что именно она и была верна. Таино, жившие в этом селении, считают, что у меня какая-то мистическая связь с лягушками, которых они считают своими родственниками и покровителями.

Так или иначе, я прихожу к выводу, что должен просить о доставке меня на Эспаньолу не простых рыбаков и охотников, а какое-нибудь авторитетное лицо. Мне надо обратиться к нитаино,то есть к правителю этого селения, по имени Сейба, либо к их жрецу и целителю Маникатексу.

К нитаино меня просто не пустили. Что же касается бехике,как они называют своих колдунов, то он передал мне через сына, что в скором времени сам навестит меня. На вопрос, когда именно это произойдет, парень ответил мне что-то невразумительное.

Иногда я понимаю все слова, которые мне говорят, но все равно не могу связать их каким-то смыслом. Видимо, дело все же в различии между нашим способом мыслить и воспринимать мир.

С того момента, как меня внезапно освободили от участия в таких изнурительных занятиях, как сбор плодов, охота, рыбалка и копание в земле, у меня появилось много свободного времени, которое я провожу почти без всякой пользы, бродя в джунглях или, как сейчас, слоняясь по поселку.

Вот открытое бохио, где хранится множество инструментов – палки-копалки, скребки из раковин, луки, стрелы, топорики. Днем в селении людей мало. Почти все мужчины и многие женщины уходят в лес, занимаясь своими повседневными делами. В открытых хижинах без всякого присмотра лежат весьма искусно сделанные керамические кувшины и тарелки, украшенные разнообразными рисунками и узорами, а также маленькие статуэтки богов-охранителей – семи.

Здесь нет воровства. Никому даже в голову не придет, что можно взять чужую вещь.

В том бохио, где поселили меня, живет еще человек двадцать. Они едят, пьют и занимаются любовью на виду друг у друга. Хорошо, хоть справлять потребности уходят в лес. Бохио– это жилище на вкопанных в землю деревянных сваях, оплетенных тростником и закрепленных лианами. Коническая крыша сделана из листьев пальмы и соломы. Жилища нитаино и бехике – каней —отличаются от бохио только прямоугольной формой и более крупными размерами. И еще тем, что в каней живет меньше народу.

Нитаино селений подчинены касику области. На острове больше двадцати касиков, но все считаются подданными верховного касика Агуэйбана, правителя области Гуания, на юго-западе острова. Именно в этой области и находится наше селение. Если бы я родился в деревне Коки, я мог бы гордиться тем, что мой князь является королем всего острова.

Я беру в руку золотую фигурку человечка в короне. Мои соотечественники непременно попытались бы заполучить ее за какую-нибудь безделушку вроде стеклянных бус или отобрать силой. Не потому, что она так уж хороша, а потому, что европейцы, отправляющиеся в морские плавания, помешаны на золоте. И их короли и королевы – тоже.

Чаще всего попадаются фигурки лягушек-коки. Деревня носит то же имя, и ее жители считают, что состоят в родственной связи с этими животными. Довольно странная идея, и мне трудно даже представить себе, как она могла возникнуть. По-видимому, такие верования среди таино распространены. В получасе ходьбы отсюда расположена еще одна деревня, жители которой убеждены, что являются родней аллигаторов-кайманов.

Недавно я удивил простодушных парней-таино, показав им, будто заранее знаю, куда прыгнет лягушка коки. Разумеется, я использовал для этого свой дар, который спас меня на Эспаньоле от отравленной стрелы. Запоминал движение лягушки в момент ее прыжка, а затем менял реальность десятисекундной давности и в новом витке просто подставлял руку. Маленькая коки сама летела мне в ладонь.

Кажется, этот фокус произвел на моих новых друзей сильнейшее впечатление. Кстати, именно после этого случая меня и освободили от работ. Может быть, эти два события как-то связаны друг с другом?

Мне надоедает разглядывать фигурки, и я опять ухожу в лес. Потренируюсь в игре с шишками.

В первые дни на Борикене я много размышлял о том, как чуть не умер, пытаясь изменить давно прошедшие события. Теперь я проявляю осторожность. Часов у меня здесь нет, даже песочных, и время я определяю просто по ощущению. Как мне кажется, если с момента, когда что-то случилось, прошло не больше часа, то я могу без риска менять то, что происходило после этого события. Не знаю, безопасно ли забираться в более глубокую давность.

Вместо этого я стал развивать свой дар в новом направлении. Очень интересно бывает изменить что-то, что произошло буквально только что, несколько секунд тому назад. Для этого надо войти в особое состояние, которое я называю тканью бытия, но только на мгновение. Благодаря частым повторам я научился делать это так быстро, что мне хватает одного моргания. Я закрываю глаза, мгновенно выбираю нужный виток из открывающегося мысленному взору пучка возможностей, и заполняю его событиями. Это делается с такой скоростью, что напоминает взмах крыльев бабочки. Я так и назвал это действие – «взмах».

Я использовал «взмах», когда ловил лягушек. Недавно нашел ему еще одно применение. Перед домом нитаино простирается обширная площадка, на которой нет ни жилищ, ни растений. Голый участок разровненной земли, огороженный крупными камнями. На многих из них красуются изображения людей и животных или непонятные узоры. Этот участок называется батей.

Один раз при мне там собралось все население деревни, и бехике Маникатекс им долго что-то говорил, после чего все разошлись. Как я понял, батей служит местом сбора племени.

Но около недели назад я узнал еще об одном назначении площадки. Молодые парни из этой и соседних деревень иногда собираются на ней в присутствии большого количества зрителей и занимаются неким совместным действием, которое они называют игрой в мяч.Я слышал об этом обычае индейцев еще на Эспаньоле. Мяч– это шар размером с кочан капусты, сделанный из застывшей смолы какого-то дерева. У него удивительная способность отскакивать от любой твердой поверхности после того, как он об нее с силой ударяется. Мячи в Кастилии не такие прыгучие.

Игра, которую я видел, сопровождалась боем барабанов и выкриками зрителей. Правила остались для меня не совсем ясными, но я понял, что к мячу нельзя притрагиваться руками. По нему можно бить ногами, коленями, бедрами, даже головой. Игрок считается очень искусным, если он может долго подбрасывать мяч разрешенными частями тела прежде, чем тот коснется земли или его отберут другие игроки.

Мне, изнывающему от безделья, понравилось такое оживленное занятие, и вечером того же дня, приметив валяющийся в сторонке мяч, я взял его и стал подбрасывать коленом. Какой тут поднялся крик! Ко мне немедленно подбежали несколько человек. Они отняли мяч и стали объяснять мне, что я не имею права прикасаться к священным предметам. Особенно негодовал некий Дагуао, рослый для таино парень с мужественной внешностью, которого, как мне кажется, я чем-то раздражаю.

Удивительно! Игра в мяч, которую я принял за обычное состязание вроде рыцарского турнира, оказалась ритуальным действием!

Ну и ладно! Никто не мешает мне делать то же самое в лесу, вдали от их глаз, с обычной сосновой шишкой вместо «священного» мяча.

Вот тут мне и пригодился «взмах», благодаря которому я оказался в состоянии всегда находить такой виток реальности, где шишка не падала на землю, а каждый раз попадала на мою ступню, колено или бедро. Видели бы меня таино, сочли бы величайшим в своей истории игроком и стали бы слагать обо мне мифы!

Убедившись, что я вполне владею «взмахом», чтобы непрерывно удерживать шишку на лету, не давая ей упасть на землю, я решил, что в качестве упражнения на «взмах» игра себя оправдала. После чего я стал подбрасывать шишку, уже не прибегая к своему дару. Это оказалось намного труднее, – ведь «мяч» то и дело падал на землю, – но и интереснее.

В любом случае, если меня, недостойного, когда-нибудь допустят к игре, я буду делать это честно, без своей магии. Для нее найдется более разумное применение.

Сегодня я тоже некоторое время играл сам с собой в мяч, то есть в шишку. Затем мне это надоело, и я стал вспоминать одну за другой различные мелодии. За последние дни я вспомнил все музыкальные произведения, которые когда-либо слышал, и сочинил несколько новых. Я видел у местных людей какие-то простые тростниковые флейты. Хорошо бы заполучить одну такую!

Может быть, попросить Арасибо? Или Зуимако? Эта прелестная девушка мне благоволит. Часто разгуливает со мной, объясняя, что к чему в жизни островитян. Благодаря ее терпению я стал лучше понимать язык таино.

Кажется, я ей нравлюсь.

Она чем-то напоминает мне потерянную Лолу – небольшого роста, миловидная, смешливая, ходит почти все время босиком. Но, в отличие от молчальницы-цыганки, Зуимако – редкостная болтунья. И лицо у нее широкое, как у всех таино. Губы толстоваты. Но все равно она очень мила.

Первое время меня смущала ее нагота. На Зуимако обычно нет даже прикрывающего низ туловища небольшого фартучка, который носят многие женщины. Постепенно я привык. Когда вокруг тебя все ходят обнаженными или почти обнаженными, одежда начинает казаться чем-то более странным, чем ее отсутствие.

Размышляя обо всем этом и напевая вполголоса, я вышел из чащи и набрел на группу женщин, собирающих плоды. Одна из них раздвинула плотные широкие листья, и из гущи зарослей в ее сторону выстрелила темная тонкая змейка. Женщина издала крик, отбросив змею, которая так же молниеносно исчезла, и схватилась за шею. Все остальные побросали свои корзины и сгрудились вокруг нее. В их крикливом гомоне я смог различить лишь слово «бехике». Девочка лет десяти бросилась к поселку. Надо думать, ее послали за знахарем.

Пострадавшая лежала на земле, дергаясь в конвульсиях. Она уже не кричала. Бехике пришел слишком поздно. Помочь несчастной он уже не мог.

Я сел в тени между деревьями, чтобы не привлекать внимания, и закрыл глаза. Вернулся в памяти к тому мигу, когда женщина только подошла к деревьям. К моей досаде, вариантов оказалось слишком мало, и все они заканчивались для сборщицы фруктов трагически. Различия заключались лишь в том, насколько далеко друг от друга она раздвигала листья. Во всех вариантах ее жалила змея.

Пришлось вернуться в памяти еще на несколько минут назад, к моменту, когда я только вышел из чащи. Забираться в прошлое дальше было вполне безопасно для меня, речь шла всего о нескольких минутах давности, но бесполезно для пострадавшей, так как до выхода из чащи я не видел женщин и не знал, чем они занимаются.

Вот я выхожу из-за деревьев, поглощенный своими размышлениями, и рассеянно поднимаю глаза на женщин, собирающих фрукты.

Теперь – внимание! Спокойствие и внимание одновременно!

Среди немногочисленных вариантов я нашел один-единственный, в котором эта женщина чуть дольше задержалась, обмениваясь словами с соседкой. Вероятность быть ужаленной все еще была высокой, так как, закончив разговор, сборщица плодов двинулась к этим злополучным листьям, среди которых, как я знал, притаилась змея. Но все другие варианты были хуже.

Я отодвинулся в памяти еще дальше в прошлое. Может, был вариант, в котором я выходил из чащи хотя бы ненамного раньше? Тогда я успел бы броситься к женщинам и предупредить их об опасности!

Нет, такого витка не оказалось. Я либо выходил из чащи еще позже, либо вообще продолжал свое блуждание во влажном дождевом лесу.

Поэтому я решил воплотить в жизнь вариант, дающий женщине несколько секунд промедления из-за разговора с соседкой.

Я наблюдал за происходящим с гулко бьющимся сердцем. Спасут ли женщину эти секунды? Ведь змея все еще там, за листьями!

Женщина раздвинула кусты и с криком отскочила назад.

У меня невольно вырвалось ругательство! Нет, мое вмешательство было слишком запоздалым!

Однако сборщица фруктов, к моему удивлению, вместо того, чтобы упасть на землю и забиться в конвульсиях, что-то выкрикнула, и две другие женщины, схватив палки, стали бить по листьям. Я понял, что она увидела змею, но вовремя успела отскочить! Очевидно, змея находилась не так близко к женщине, как в том витке реальности, который я отменил.

Вздох облегчения при продолжающемся отчаянном сердцебиении…

Я спас человека!

И все же она была так близка к гибели! Все было бы намного надежнее и безопаснее, если бы я вышел из чащи раньше и мог бы сам принять участие в событиях, остановить ее, предупредить об опасности.

Это случай убеждает меня в том, что мой удивительный дар необходимо использовать с большей пользой. До сих пор я в основном ограничивался трюками с лягушками и шишками. Об этом надо хорошенько подумать.

ЗУИМАКО

Сегодня я принесла Раваке плод гуябары.Косточка большая, а мякоти мало, но она очень вкусна. Раваке понравилось. Про фрукты он раньше не знал, а с листьями этого дерева знаком. На них удобно рисовать. Пришелец уже давно отмечает на них дни.

– Почему ты не пользуешься календарем? – спрашиваю я. – Ученик бехике может объяснить тебе, как он устроен.

– Я уже говорил с ним, – отвечает пришелец и отбрасывает упавшую на лоб прядь своих волос цвета соломы. Он так и не стал ни состригать их над бровями и над затылком, ни собирать их в пучок на темени, как делают многие из нас. Я представляю, как бы это выглядело, и мне становится смешно, но я сдерживаю смех. – Ваш календарь основан на фазах луны, а наш – на движениях солнца, – говорит Равака совершенно непонятные мне слова, но я все равно с удовольствием слушаю его голос. – Мне так и не удалось найти соответствия между ними. Поэтому в какой-то день, когда, по моим расчетам, было начало нового года, я просто обозначил для себя как первое января. Ничего страшного, если я ошибаюсь на несколько дней. Это лучше, чем вообще не представлять себе, какой сейчас год. А это, несомненно, произойдет, если я прекращу отмечать дни.

– И какой сегодня день на твоих листьях гуябары?

– Четвертый день февраля месяца тысяча четыреста девяносто четвертого года, – отвечает Равака, и теперь я не выдерживаю и прыскаю. Он, глядя на меня, тоже смеется.

Потом пришелец совершает нечто еще более странное, чем его длинные слова про дни и годы. Он плотно прижимает губы к моей щеке, а затем отлепляет их с чмокающим звуком.

– Что это ты делаешь? – не понимаю я, но мне уже хочется, чтобы он это повторил.

Равака ищет подходящее слово, но не находит.

– У нас это называется beso [61]61
  Поцелуй (исп.).


[Закрыть], – говорит он наконец.

– И зачем это делают?

– Мы считаем, что получить «бесо» очень приятно. Если ты хочешь сделать кому-то приятное, ты делаешь ему «бесо».

– Тогда я тебе тоже сделаю, – говорю я. Он подставляет щеку, я прилепляюсь к ней губами, а потом резко отстраняюсь. Но чмоканья не получилось.

Пришелец отирает щеку и смеется.

– А как надо? – спрашиваю я.

Тогда он делает мне «бесо» в самых разных местах – на щеках, на лбу, на шее, – и в какое-то мгновение мы просто начинаем ласкать друг друга, как будто собираемся соединиться во славу богини плодородия.

Но тут он удивляет меня еще больше прижимая свои губы к моим и, вместо того, чтобы сделать «бесо», то есть отлепить их с чмокающим звуком, он заталкивает свой язык мне в рот.

Это очень странно и, по-моему, неправильно. Мне кажется, что духи, живущие в дыхании двух человек, могут теперь перепутать свои места. Я пытаюсь вытолкнуть его язык, чтобы объяснить ему про духов, но Равака понимает меня совершенно неверно и втягивает мой язык своим ртом. Тогда я начинаю отталкивать его руками.

Он наконец отстраняется.