Текст книги "Орбинавты"

Автор книги: Марк Далет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 38 страниц)

Еще Мануэлю очень недоставало верховой езды. И даже просто общения с лошадью – преданным, могучим, выносливым и доверчивым животным.

– Дон Мануэль, – донесся приглушенный голос из камеры, где находились астурийцы.

Саламанкский идальго подошел к двери и увидел через окошко глаза Хуана Патиньо, уроженца города Ла-Capeны в Астурии.

– Дон Мануэль, – попросил Патиньо, – окажите любезность, принесите нам листьев табака.

– Здесь нельзя разводить огонь, – ответил Мануэль.

Ему не нравился обычай туземцев, который переняли некоторые поселенцы, постоянно вдыхать дым горящих, свернутых в трубочку листьев этого островного растения. Табачный запах Мануэль находил крайне неприятным. Хотя, конечно, если бы не запрет, он выполнил бы просьбу Патиньо.

– Послушайте, дон Мануэль, – услышал он. На этот раз к нему обращался Диего де Торпа.

– Что вам, дон Диего? – спросил он.

– Я знаю, что вы благородный идальго, что вы из Саламанки, то есть, в сущности, наш земляк. Ведь Астурия и Леон были одним королевством еще до того, как их подчинила Кастилия.

– Какое все это имеет отношение к нам с вами? – не понял Мануэль.

В серых, проницательных глазах Торпы горел мрачный огонь. Он был заносчив, подчинение кому-либо воспринимал как личное оскорбление, но любил окружать себя безвольными людьми, позволявшими командовать собой.

– Нам, северянам, – заявил он, – противостоят люди из Андалусии. У них там, в Кордове, Севилье, Уэльве, настоящих кастильцев нет. Они все крещеные мавры или евреи. Им нельзя доверять. Каждый из них может втайне оказаться иноверцем. Почему мы должны выполнять приказы какого-то Араны из Кордовы? Тем более что туземных полулюдей он защищает, а нас, чистокровных кастильцев, христиан, – Торпа повысил голос, и Мануэль увидел, что его товарищи тесно столпились рядом с ним, – сажает за решетку, словно диких зверей!

– Мы должны выполнять его приказы, потому что его поставил командовать этим фортом адмирал Колон, – ответил Мануэль, стараясь говорить как можно тверже и спокойнее, хотя в этот момент вспомнил своих предков-альбигойцев, которых сжигали на кострах такие же ревностные католики, как стоявший за дверью астурийский кабальеро.

– За какие же заслуги этот чужестранец, – Торпа произнес последнее слово с особым нажимом, – поставил над нами именно Арану, это вы знаете?

– Я не спрашивал адмирала, полагая, что он ведает, что творит.

– Да уж как ему не ведать… – многозначительно протянул Арана, вызвав смешки у сокамерников.

– Что-то я не пойму, к чему вы клоните, – сказал Мануэль.

– Не для кого же не тайна, что Арана – родной брат любовницы Колона. Слышали про его младшего, незаконнорожденного сына, Фернандо?

– Не думаю, что меня это касается.

Торпа не обратил внимания на последнее замечание.

– Вы, вероятно, знаете о его старшем сыне, Диего, от португальской жены, которая умерла еще до переезда Колона в Кастилию. Но у него есть еще и сын Фернандо. Мать Фернандо – некая Беатрис Энрике де Арана, с которой этот ваш «адмирал», как вы его называете, находится в связи уже много лет.

– А вы разве не называете его адмиралом? – удивился Мануэль.

– Вот увидите! – Убежденно воскликнул его собеседник. – Их высочества еще лишат Колона всех незаслуженных титулов, которые они дали ему только для того, чтобы использовать этого проныру ради возвышения Кастилии. Кстати, о самом Колоне ходят весьма настойчивые слухи, что он, хоть и выдает себя за генуэзца, на самом деле крещеный еврей из Арагона. И Индию он искал лишь потому, что иудеи верят, что где-то на востоке находятся исчезнувшие десять колен Израилевых и стремятся соединиться с ними.

– Зачем вы мне все это говорите?! – спросил Мануэль.

– Скажу вам начистоту, – Торпа резко выдохнул и с решимостью заговорил вновь: – Мы верим в вашу честность. Присоединяйтесь к нам, дон Мануэль! Мы должны вместе свергнуть власть Араны и восстановить справедливость. Эта земля принадлежит короне. Туземцы – дикари и язычники. Нельзя, чтобы ради них нас лишали законных прав и сажали в темницу!

– Полагаю, на суде вы сможете высказать все соображения, которыми столь любезно поделились со мной, – ответил на это Мануэль и отошел от двери.

– В таком случае вы меня еще вспомните! – крикнул ему вслед Арана.

Мануэль вернулся к окошку:

– Если когда-нибудь вас выпустят на свободу, охотно скрещу с вами клинок.

Спустя час, передавая ключи Франсиско Энао, который сменил его на посту, Мануэль испытывал сильное облегчение. В какое-то мгновение у него мелькнуло опасение, что заключенные начнут убеждать и уроженца Авилы, леонца Энао, в том, что леонцы и астурийцы должны держаться заодно. Но Мануэль слишком устал, чтобы думать сейчас об этом.

На следующий день он очень пожалел о том, что не прислушался к своим внутренним опасениям. Утром за распахнутой настежь дверью камеры никого не оказалось. Вместе с беглецами исчез и Энао.

– Это моя вина, – с горечью говорил Мануэль капитану форта. – Я же подумал, что они попытаются уговорить его, но не придал своим мыслям значения!

– Вашей вины в чужом предательстве нет и быть не может, – устало ответил Арана и отпустил Мануэля.

В ходе короткого суда над арестованными андалусцами Арана распорядился продержать их под стражей еще два дня за самовольный уход из крепости и попытку присвоить себе полученное у индейцев золото, вместо того чтобы сдать его короне. Больше он ни в чем обвинить их не мог: было совершенно очевидно, что их товарища застрелил кто-то из астурийцев.

Как только закончился срок заключения, освобожденные из-под стражи Монтальван, Годой, Хименес и Морсильо отправились к Эсковедо, требуя объяснить, почему им не позволяют забрать приведенных ими женщин.

– Завтра сюда прибудет Гуаканагари со свитой, – ответил нотариус. – Мы собираемся отдать ему женщин.

Возмущенная четверка тут же объявила, что не считает Арану и его «приспешников» своими командирами, и демонстративно покинула форт. Они сделали это так быстро, что никто не успел их задержать. Разыскивать их в густых тропических лесах не имело никакого смысла.

В день посещения форта касиком Гуаканагари стояла ясная, безветренная погода, но за пределами крепости, на границе леса и берега, лежало немало поваленных стволов, свидетельствовавших о силе недавнего урагана.

Касика несли на носилках несколько индейцев. Остальные шли рядом. Все они были вооружены короткими топориками, луками, стрелами и копьями с оперением. Ростом таинобыли ниже европейцев, но мускулисты и хорошо сложены. Безбородые, скуластые, с крупноватыми губами, они часто улыбались, обнажая крепкие зубы. У многих зубы были желтыми, как у колонистов, которые уже несколько месяцев курили табак. Возможно, по одной и той же причине. Длинные, гладкие черные волосы у мужчин были коротко острижены над бровями.

Мануэль дал бы Гуаканагари около тридцати пяти или сорока лет, но он не слишком доверял своей способности оценивать возраст индейцев. Те в большинстве своем были худощавы и жилисты и от этого могли казаться моложе своих лет. На груди у касика висел золотой – золотой! – диск, на который тут же устремились алчные взгляды колонистов. Набедренная повязка крепилась к туловищу полосками хлопка, украшенными мелкими цветными камнями и ракушками.

Встреча проходила во дворе форта. Носилки были положены на землю. Не вставая с места, Гуаканагари произнес что-то певучим голосом, и Эсковедо перевел в меру своих возможностей:

– Правитель княжества Мариен приветствует правителя крепости Ла Навидад и желает ему долгих и счастливых лет жизни.

– Командующий фортом Ла Навидад приветствует правителя княжества Мариен, – ответил Диего де Арана.

Ленты, стягивавшие волосы пучком на голове касика, спадали ему на плечи, сверкая на солнце. Он заговорил без всякого выражения на лице, глядя прямо перед собой.

– Мы верим, что в иной жизни есть два места, куда устремляются души, покинув тело, – говорил Гуаканагари, если можно было верить переводу Эсковедо. – Одно из них пребывает во мраке и предназначено для тех, кто причиняет зло и терзает людей. Другое же – радостное и светлое. Туда уносятся души тех, кто в этой жизни уважали чужую жизнь и покой.

В тех случаях, когда королевский эскривано затруднялся в переводе, он и его индейский друг, юноша по имени Майрени, долго шептались, оживленно помогая себе жестикуляцией. Когда совещание толмачей слишком затягивалось, касик повторял свою фразу другими словами.

– Поэтому, – продолжал переводить Эсковедо, – если человек чувствует, что его дни приближаются к концу, и желает получить в иной жизни награду, он не должен причинять зла тем, кто не причиняет зла ему.

– Наша вера, – ответил Диего де Арана, – призывает нас к тому же. Нельзя причинять зла ближнему.

Арана запнулся. Он не привык проповедовать.

После вступления Гуаканагари в осторожных выражениях высказал жалобу на поведение белых людей, силой забравших из их селений молодых женщин, многие из которых уже были замужем. На это Арана ответил, что виновные наказаны, а с женщинами в крепости обращались любезно, о чем они могут поведать и сами.

Капитан дал условный знак, и десяток кастильцев, включая Мануэля, привели индианок.

Женщины присоединились к мужчинам, но никто из числа таино– ни бывшие пленницы, ни пришедшие за ними мужчины – не выразили при этом никаких эмоций. Возможно, проявление чувств выглядело бы неуважением по отношению к присутствовавшему касику.

Разговор зашел о золоте. Гуаканагари без каких-либо споров согласился оставить колонистам отнятые астурийцами золотые украшения в обмен на бусы и другую мишуру. Когда его спросили о месторождениях золота, он подтвердил то, что командование форта уже знало от Эсковедо: в горной области Сибао, на территории княжества Магуана, есть ручьи, где в песке можно найти золото. Но эта область контролируется касиком Каонабо, известным на острове своей свирепостью.

После ухода индейцев Арана собрал всех колонистов и строго-настрого запретил им предпринимать какие-либо действия, которые могли бы нарушить дружеские связи с Гуаканагари и его подданными, а также отправляться в поисках золота в Сибао в одиночку или группами без ведома и разрешения командования.

– Сеньоры, – сказал он в заключение своей речи. – Я желаю, чтобы у вас не было никакой неясности на сей счет. Любое найденное на острове золото принадлежит кастильской короне. Всякий из нас, кто присвоит себе хотя бы одну золотую песчинку, окажется нарушителем закона. И наказан он будет так же строго, как любой, кто украл королевское имущество.

В ответ раздалось недовольное бурчание, но никто не осмелился вступить в открытый спор с капитаном.

В середине лета в форте опять вспыхнула лихорадка. Десять человек лежали в лазарете. Магистр Хуан оказался прав: никто из тех, что болели зимой, на этот раз не слег. Это позволило им помогать лекарю ухаживать за больными. Они сменяли друг друга по двое.

– Я всегда боялся этой напасти, – повторял срывающимся голосом Гонсало Фернандес. – Чувствую, что не переживу!

Лицо его было красным, одутловатым. Веки отекли. Кожа приобрела желтоватый оттенок. Он свалился три дня назад. Болезнь началась с разъедающей головной боли, потом его начало тошнить.

– С чего ты это взял? Ведь ни один из нас зимой не умер, это не смертельная болезнь! – убеждал его Мануэль, помогая другу сесть на лежанке, чтобы выпить воды.

Гонсало морщился: любые движения вызывали острую боль в мышцах спины, рук и ног. Мануэль поражался тому, как он горяч. Похоже было, что у Фернандеса болезнь протекает острее, чем в его случае.

Выйдя из лазарета, Мануэль поделился своими соображениями с магистром. Ответ лекаря не утешил его:

– Возможно, вы и правы, дон Мануэль. – Хирург прочистил горло. – К сожалению, у меня нет никаких знаний о том, как бороться с этой хворью. Я даже не знаю, поддается ли она лечению.

– Но вы ведь исцелили нас зимой!

– О нет, – горько усмехнулся магистр Хуан. – Вы тогда сами выздоровели. Я только старался облегчить ваши мучения.

Из-за угла лазарета вышел колонист по имени Тристан де Сан-Хорхе.

– Магистр! – воскликнул он. – Нужна ваша срочная помощь! Вернулся Франсиско Хименес. Он истекает кровью!

Лекарь повернулся к Фуэнтесу:

– Дон Мануэль, я знаю, вы уже закончили свое дежурство. Но я прошу вас о личном одолжении: помогите своим сменщикам до моего возвращения.

– Разумеется, магистр.

Мануэль вернулся в лазарет, где за больными ухаживали англичанин Тальярте и балеарец Себастьян с острова Мальорка, принадлежавшего королевству Арагон.

Гонсало спал. Двое больных тихо стонали.

– Хорхе совсем плох, – шепнул Мануэлю балеарец.

Они подошли к постели, где лежал Хорхе Гонсалес, уроженец городка Тригерос в провинции Уэльва. Больной был неподвижен, глаза его были закрыты. Температура, видимо, спала. Лицо больше не было красным. Оно пожелтело, застыло, как маска, и выглядело пугающе. Мануэль вздрогнул, осознав, что Себастьян прав.

Вернувшись, магистр Хуан вывел всех троих своих помощников из лазарета.

– Астурийцы и андалусцы перебили друг друга, – сказал он без обиняков.

– Как – перебили?! – воскликнул Себастьян.

Англичанин никак не прокомментировал это сообщение.

– Когда наши бравые южане ушли из форта, – голос лекаря был, как всегда, суховат и резок, – они первым делом решили поквитаться с товарищами Торпы за убийство Хакомо. Но не сразу их нашли. Спать им было негде, и они отправились на восток, в область Магуа, где нашли заброшенное индейское поселение. Там они и жили, пока однажды Франсиско Хименес, пытаясь поймать рыбу, не наткнулся на берегу на Энао – того самого, который выпустил астурийцев из тюрьмы и ушел вместе с ними. Этот Хименес был другом покойного Хакомо. Он проследил за Энао и таким образом нашел место, где обитали астурийцы.

– Еще одно покинутое селение таино? – догадался Себастьян.

– Да, – подтвердил лекарь. – Через несколько дней южане напали на поселок северян посреди ночи. Завязался бой.

Магистр Хуан замолк.

– Кастильцы убивают кастильцев за тысячи лиг от дома, – пробормотал Мануэль. – Ради чего?!

– Все кончилось тем, – снова заговорил лекарь, – что в живых остались лишь три человека – сам Хименес и двое астурийцев: Эрнандо де Поркуна и Хуан Патиньо. Все трое были ранены. Диего де Торпа был убит во время одной из стычек. Хименесу, как видите, удалось вернуться в форт. Двое других, как он утверждает, остались в лесу истекать кровью, и надежды на то, что они живы, нет. Ведь выхаживать их было некому, так как их женщины во время перестрелки разбежались. Причем одна из них попала под пулю и погибла.

– Там были женщины? – Англичанин проявил, наконец интерес к разговору.

– Вас это удивляет? Вспомните, обе компании покинули форт именно из-за этого. Выйдя из подчинения дону Диего, они тут же принялись за старое. Правда, теперь забирали женщин из селений, расположенных подальше от форта.

– Почему же Гуаканагари и его люди не сообщили нам об этом? – спросил Тальярте, не обращаясь ни к кому конкретно.

Его собеседники задумались.

– Похоже, он нам больше не доверяет, – предположил магистр Хуан. – Если так, то это недобрый знак. Несмотря на застарелую вражду между касиками, Гуаканагари может теперь попросить помощи у Каонабо.

Повисло молчание.

– В каком состоянии Хименес? Он выживет? – спросил Мануэль.

Доктор ответил после небольшой паузы:

– Он уже скончался. Слишком много крови потерял, пока добрался сюда.

Все четверо стояли и удрученно молчали, не зная, что сказать.

– Теперь нас осталось двадцать восемь человек, – произнес Тальярте.

Однако он недолго был прав в своих расчетах. К вечеру следующего дня шесть больных, включая Гонсало Фернандеса, скончались. Еще четверо остались в живых.

Форт Навидад насчитывал теперь двадцать два колониста.

Мануэль с печалью вспоминал умершего друга. Гонсало не было и двадцати пяти лет. Какая короткая жизнь! Если бы он не подхватил эту болезнь, которая так страшила его. Если бы не остался в Ла Навидад, а вернулся бы в Кастилию вместе с адмиралом. Если бы «Санта-Мария» не села на рифы возле северного берега Эспаньолы. Если бы Гонсало с самого начала не оказался в составе экспедиции Колона. Так много «если бы», и при каждом из них Гонсало мог бы сейчас жить.

В последние недели лета, чтобы как-то заглушить тоску и скуку, Мануэль с позволения эскривано изучал его записи по языку таино. Это позволило ему обмениваться простыми фразами с Майрени, когда тот приходил в форт к Эсковедо.

В сентябре период бешеных ветров еще не закончился, но уже разразился второй сезон проливных тропических дождей. Теперь, когда на остров обрушивались ливни вместе с ураганами, адмиралу, попади он сюда, не пришло бы в голову сравнивать Эспаньолу с райским садом.

Еще одной напастью были всевозможные насекомые, пытавшиеся найти укрытие от дождя в помещениях крепости. Среди них попадались мелкие рыжие муравьи, укусы которых причиняли нестерпимый зуд и боль, доходившую до костей.

Во второй половине месяца просветы между бурями и грозами стали удлиняться. В один из таких спокойных промежутков группа из шести человек отправилась с разрешения Араны в горы Сибао на поиски золотоносных ручьев.

Не найдя месторождений золота, кастильцы стали заходить в селения таино, где обменивали побрякушки на небольшие золотые украшения, которые по возвращении в форт они тут же сдали начальству. Однако вернулись они не одни. С ними пришли пятнадцать молодых женщин, которых они забрали из деревень, несмотря на протесты жителей.

Арана был вне себя от ярости.

– Вы понимаете, что наделали?! – кричал он. – Разве я вам не говорил, что страной Сибао правит касик Каонабо, а не наш друг Гуаканагари?! Что он известен своей несговорчивостью и воинственностью?! Неужели вы хотите, чтобы все население острова ополчилось против нас?!

В гневе он со всей силой стукнул кулаком по столу.

– Дон Диего! – запротестовал один из шестерых, мужчина средних лет по имени Педро де Форонда. – Вы говорили, чтобы никто не присваивал золотых вещей. Мы их сдали. Вы говорили, что мы не должны задевать подданных Гуаканагари. Мы этого не делали. Вы ничего не говорили о том, что нельзя брать женщин в селениях, подчиненных Каонабо. В конце концов, мы же мужчины! Сколько времени мы можем обходиться без женщин?!

Арана потрясенно уставился на Форонду:

– Да, я не говорил вам, что нельзя отнимать женщин у подданных Каонабо, потому что мне и в голову не пришло, что вы этого не понимаете! Теперь я вижу, в чем моя вина. Имея дело с такими безмозглыми идиотами, я должен объяснять каждую мелочь!

– Вы оскорбляете нас, капитан! – воскликнул, побагровев, Мартин де Логросан.

– Да замолчите же вы, наконец! – заорал Арана так яростно, что все испуганно умолкли. – Так, – он обратился к Эсковедо, Гутьерресу и Мануэлю, – необходимо немедленно вернуть этих женщин Каонабо и принести ему извинения, а также задобрить его подарками. Дорогу покажут сами женщины. Никто из этих шестерых, – он кивнул в сторону провинившихся, – с вами не пойдет, чтобы не раздражать индейцев. Когда уладите все, расспросите Каонабо о месторождениях золота.

– Кто же покажет нам дорогу назад? – спросил Эсковедо.

– Постарайтесь запомнить ее или попросите, чтобы Каонабо дал вам проводника.

Наутро отряд из восьми колонистов, среди которых были оба лейтенанта и Мануэль, вместе с похищенными индианками отправился в горы страны Сибао. В форте остались капитан Диего де Арана и еще десять человек.

Пройдя без особых затруднений влажный дождевой лес, путники оказались в долине, поросшей столь буйной зеленью, что им пришлось прочищать себе дорогу, вырубая деревья и кустарник.

После трех часов ожесточенного труда отряд оказался на склоне холма, поросшего лесом. Здесь идти стало легче, и Гутьеррес объявил отдых.

Привалившись к стволу, Мануэль глубоко дышал, бездумно глядя вверх, где в зеленом шатре, образованном переплетением листьев и лиан, сновали небольшие яркие и чрезвычайно горластые птицы. Здесь, на Эспаньоле, они разительно отличались от пернатых собратьев в Европе. Мануэлю до сих пор не удалось встретить ни одной знакомой породы. Если, конечно, не считать маленьких черных птиц, которых поселенцы называли «воронятами». Эти, по крайней мере, выглядели знакомо, напоминая ворон, уменьшившихся до размеров воробья и перекрасивших клювы в желтый цвет.

– Осторожнее, дон Мануэль! – Подошедший к нему Эсковедо, оторвав ветку от ближайшего дерева, с брезгливым выражением лица смахнул с правого сапога Мануэля крупного мохнатого паука.

– Попробовали попрактиковаться в языке? – спросил королевский эскривано, усевшись рядом и кивнув в сторону почти полностью обнаженных смуглых женщин, расположившихся в тени кустарника, за которым начинались кактусовые заросли.

– Нет, – улыбнулся Мануэль. – Признаюсь, пытался прислушиваться к вашим разговорам с ними, но моих знаний пока не хватает, чтобы понять такую быструю речь. Очевидно, вы способнее к языкам.

– Каждый из нас чем-то одарен, – рассудил Эсковедо. – Только на эту безучастную и прекрасную природу наши таланты не производят никакого впечатления. Подумайте, как хрупка наша жизнь, дон Мануэль. Человек, со всеми его способностями, знаниями и искусствами, приобретенными за годы труда, может сгинуть в одночасье из-за пожара, урагана, чужой или собственной глупости, погибнуть от упавшего камня, от укуса ядовитого паука, от стрелы туземца, наконец. Поистине, жизнь человеческая, подобно пламени свечи, способна угаснуть от любого дуновения ветерка…

Мануэля встревожило настроение, овладевшее нотариусом.

– Мне всегда казалось, что вы человек набожный, – заметил он.

– Я от этого и не отказываюсь, – подтвердил Эсковедо.

– Тогда вам следует думать, что ваша жизнь находится в руках Господа, а не безучастной природы. Извините, если мои слова звучат поучительно.

– Нет, что вы! Вы совершенно правы. Я, пожалуй, воспользуюсь привалом и помолюсь.

Эсковедо отошел.

По мере продвижения вперед пейзаж становился все более холмистым и изрезанным. Деревьев попадалось меньше, а крупных и мелких валунов и камней – больше. Повсюду росла низкая трава.

– Вы тоже стараетесь на них не смотреть, – не то спросил, не то констатировал идущий рядом с Мануэлем парень из Талаверы, по имени Педро.

– Вы про женщин?

– Да, про них. – Педро тяжко вздохнул. – Так и набросился бы на любую из них, несмотря на то что еле волочу ноги от усталости… Особенно вот на ту, с крутыми бедрами.

Понять, кого он имеет в виду, было несложно. «Та, с крутыми бедрами» была выше остальных индианок и привлекала внимание необъяснимо влекущей грацией движений.

– Будь моя воля, – добавил Педро, – я не стал бы возвращать этих дам в их селения, а оставил бы в форте. Может быть, наши два британца и могут обходиться без женщин, но кастильцы не так сдержанны. Мы люди горячие!

– Не беспокойтесь, Педро, – вставил свое слово услышавший его ирландец Уильям, которого остальные колонисты называли Гильермо. – Британцы, так же как и кастильцы, созданы Богом, который сказал, что негоже человеку быть одному.

– Эх, – опять вздохнул Педро, мечтательно закатив глаза, – видели бы вы, какие красотки встречаются у нас в Талавере.

Мануэль ничего не ответил. Из своего кратковременного пребывания в Талавере он запомнил только аутодафе и стычку в трактире с доносчиком Марио и его приятелями.

После следующего привала дорога стала заметно круче. Вскоре путники вошли в сосновый лес. Если бы не зеленые заросли и море далеко внизу, можно было бы решить, что это Кастилия. Теперь им все чаще попадались быстрые и узкие ручьи, настолько прозрачные, несмотря на водовороты на каменистом ложе, что в них то и дело мелькали извилистые силуэты небольших рыб.

– Осторожно, сеньоры! – раздался вдруг громкий голос лейтенанта Педро Гутьерреса. – Мы окружены!

Несколько колонистов одновременно издали изумленные возгласы. Спереди и слева на двух холмах стояли вооруженные индейцы числом никак не менее сорока. Увидев их, находившиеся внизу женщины стали им что-то кричать.

– Дон Родриго, – воскликнул Гутьеррес, – скажите им скорее, что мы пришли вернуть женщин и выразить свое почтение их правителю!

Эсковедо громко произнес приветствие на языке таино, однако индианки, заголосившие при виде воинов, заглушили его слова.

– Кажется, мы попали в неприятную ситуацию, – шепнул эскривано стоящему рядом с ним Мануэлю. – Скажите людям, но тихо, чтобы они были готовы к бою.

Мануэль начал было обходить колонистов, чтобы передать им слова, но тут сверху раздался окрик.

– Дон Мануэль, стойте на месте! – встревоженно произнес Эсковедо. – Индейцы говорят, что, если мы не прекратим двигаться, они будут стрелять.

Действительно, многие воины на вершине холма приготовили луки и стрелы. Все они были хорошо сложены. Мышцы на руках и ногах были туго перевиты жгутами, отчего казались выпуклыми и упругими. Тела их были покрыты татуировкой. Выглядели эти «гвардейцы» куда более устрашающе, чем жители деревень.

На холме, расположенном впереди от колонистов, появился грузный высокий мужчина с золотым диском касика на груди.

– Каонабо… – пробежал по рядам индианок благоговейный вздох, и они наконец умолкли.

Последовала тяжелая пауза, во время которой ни одна из сторон не издала ни звука и можно было отчетливо слышать трели птиц, стрекот насекомых и журчание ручья. Каонабо поднял руку и произнес что-то грозным голосом.

– Вы пришли на нашу землю и отняли женщин у наших людей, – перевел Эсковедо. – Этими действиями вы оскорбили богов. Чтобы умилостивить их, вам придется отдать свою жизнь. – Воспользовавшись возможностью говорить, переводчик, не меняя интонации, добавил от себя: – Сеньоры, готовьтесь выхватить пистолеты.

– Люди, которые так поступили, уже наказаны, – ответил на речь Каонабо Педро Гутьеррес. – Мы пришли сюда, чтобы вернуть ваших женщин, извиниться и вручить правителю княжества Магуана наши дары.

Одна из женщин что-то выкрикнула.

– Она утверждает, что белые люди, забирая ее из деревни, убили ее мужа, который пытался этому помешать! – в ужасе сообщил Эсковедо.

– Неужели это правда?! – воскликнул пораженный Гутьеррес, обращаясь к своим людям.

Никому из присутствующих не был известен ответ на его вопрос.

– Мы этого не знали! – крикнул Гутьеррес, обращаясь к Каонабо. – Когда вернемся в крепость, обязательно найдем того, кто это сделал, и он будет казнен!

Эсковедо громко перевел эти слова.

Выслушав с каменным лицом, касик потребовал, чтобы пришельцы немедленно отпустили женщин.

Лейтенант показал жестом, что индианки свободны. Те недоверчиво глядели на кастильцев, не зная, как себя вести. Эсковедо сказал им что-то на таино. Женщины потянулись в направлении холма, когда Педро из Талаверы вдруг закричал:

– Этого нельзя допустить! Индейцы сейчас не стреляют только потому, что у нас в руках их женщины! Как только женщины поднимутся на холм, нас уже ничто не защитит!

Оставаться внизу, на виду у нескольких десятков воинов, готовых выпустить град стрел, действительно было крайне неуютно, и тем не менее Гутьеррес, повысив голос, решительно произнес:

– Педро, стой на месте, иначе в нас начнут стрелять!

Парень, не слушая его, с побелевшими от ужаса глазами бросился к толпе женщин.

– Назад! – рявкнул лейтенант и ринулся за Педро, чтобы остановить его, но, сраженный оперенной стрелой, взревел от боли и упал.

– Пистолеты!

Голос Эсковедо тут же заглушили гикающий с горловым клекотом боевой клич индейских воинов и крики женщин.

Педро ошибся: индианки не стали для него прикрытием. Они с яростью набросились на несчастного парня из Талаверы, обступив со всех сторон и свалив на землю. Мануэль еще слышал его крики, когда его самого случайно прикрыло от летящей стрелы крупное тело ирландца, пронзенного копьем навылет.

Мануэль рванулся резко в сторону, успев спрятаться за валуном. Перезарядив пистолет, он стал искать глазами Каонабо, но того на холме уже не было видно. Между тем его разрисованные татуировкой воины начали спускаться вниз.

Краем глаза Мануэль увидел, как высокая девушка, которая так нравилась Педро, подняв обеими руками большой камень, с силой обрушила его на голову пленника. Издав короткий вскрик, Педро умолк. Женщины побежали вверх по холму, оставив на траве его труп с размозженной головой.

– Бегите, дон Родриго! – крикнул Мануэль королевскому нотариусу. – Я попытаюсь вас прикрыть.

С громким криком упал на землю арагонец Франсиско. В его спине торчали три стрелы.

Эсковедо рванулся назад, в ту сторону, откуда пришел их отряд. Он добежал до ствола сосны и укрылся за ним. Здесь начинался сосновый лесок, но убежище, которое он давал, было ненадежным, ибо с одного из холмов индейцы уже почти спустились вниз. Было ясно, что через несколько минут они окружат это место и тогда дерево уже не поможет.

– Сеньоры, нас осталось трое! – крикнул находящийся слева от них англичанин Тальярте. – Бежим в разные стороны! Тогда хоть кто-нибудь из нас спасется. Необходимо добраться до форта и предупредить, чтобы готовились к нападению!

С этими словами Тальярте ринулся куда-то вниз, за крутой обрыв. Мануэль успел лишь увидеть, как за ним бросились вдогонку четыре индейца.

Сам он добежал до Эсковедо, который почему-то сидел прислонясь к стволу. Схватив за руку пожилого эскривано, Мануэль прошептал:

– Дон Родриго, бежим, здесь нельзя оставаться! Они сейчас нас окружат. Необходимо предупредить наших людей в форте, что Каонабо объявил нам войну.

– Я не могу шевельнуться, – с трудом раздвигая губы, прохрипел Эсковедо. – Вероятно, у них отравленные стрелы.

Только тут Мануэль заметил кровавое пятно и оторванный лоскут на левом предплечье дона Родриго. Выдернутая стрела лежала здесь же, на земле.

– Я отнесу вас! – решительно сказал Мануэль и наклонился к эскривано, одновременно перезаряжая пистолет.

Тут ему пришлось срочно вскочить, так как из-за дерева возникли два воина Каонабо. Одному из них Мануэль всадил пулю в живот, стреляя из пистолета левой рукой. В то же время он ударил мечом второго нападавшего с такой скоростью, что тот не успел даже поднять каменный топор.

Третий индеец, появившийся из-за спины падающего воина, обрушил свой топор на сидящего Эсковедо. Нотариус из Кордовы, успев коротко вскрикнуть, упал замертво.

Мануэль ударил мечом его убийцу по шее, и тот, зажимая рану, из которой хлестала кровь, окатившая Мануэля, свалился на тело эскривано.

Мануэль ринулся прочь, не понимая толком, в каком направлении бежит. Он лишь знал, что надо двигаться вниз по склону. Передвигаясь короткими перебежками от ствола к столу, падая, скользя под уклон, обдирая руки, он вскоре оказался там, где начинался недлинный, открытый, усыпанный валунами участок земли, на котором то здесь, то там росли скопления кактусов. На другой стороне площадки начинался высокий кустарник, ведущий к дождевому лесу.