Текст книги "Орбинавты"

Автор книги: Марк Далет

…Опять она искала Пепе. Опять была вынуждена ехать в Саламанку с Эмилио, так как Пепе не оказалось в замке. В городе она могла бы совершить некоторые действия с большей эффективностью. Например, не дать Алонсо тратить время на рассказ о его контакте с Мануэлем, поскольку она уже про это знала. Но Росарио боялась, что это будет уже третий виток и тогда ее рассудок точно не выдержит. Она хотела убедить свой ум в реальности именно этого конкретного набора событий, усилив ее вторичной прорисовкой. Поэтому Росарио старательно повторяла те же слова, которые уже говорила, и выслушивала в точности то же самое, что уже слышала.

По возвращении в замок ей пришлось в третий раз внимать обличениям Каспара де Сохо. Теперь они не казались такими страшными. Вот она, сила привычки!

– Даю слово дворянина. Ровно через неделю в четыре часа пополудни время, полученное вами для размышлений и покаяния, истечет.

Не говоря больше ни слова и даже не прощаясь, Каспар де Сохо решительно направился к выходу из оружейной залы.

В этот момент опять возникла некоторая зыбкость, грозящая смениться сценой лежащего тела, но тут Росарио, схватившись за виски и не обращая внимания на раскалывающие мозг удары в затылке, твердо сказала своему рассудку:

– Я буду повторять это снова и снова! Поэтому лучше поверь во все это! Алонсо на пути во Францию, так как я успела его предупредить. Каспар, живой и невредимый, обещал, что неделю не будет доносить на меня, и благополучно покинул замок.

Ум повиновался ей, и явь утвердилась.

– До завтра я имею право спокойно поспать, – произнесла Росарио вслух, не зная, зачем она это делает. От усталости кружилась голова и подкашивались ноги. – Все остальное – потом!

Утром следующего дня Росарио, ненадолго отослав под разными предлогами всех слуг и оставив в замке одного Пепе, собрала второпях два дорожных сундука с вещами. Крус, которого она посвятила в свой замысел, спрятал их в складском помещении замка, куда, кроме него, никто не заходил. Согласно плану, он должен был ночью увезти их к себе в деревню, а на следующий день встретиться с Росарио в городе и передать ей вещи.

Разъяснив Крусу, что в отсутствие ее и сына он должен будет продолжать взимать арендную плату с крестьян и выплачивать жалование слугам, Росарио отбыла в Саламанку, где остановилась под именем Инес Хименес в небольшой гостинице «Санта-Роса».

Около трех часов дня она стояла у ворот изящного, построенного во флорентийском стиле двухэтажного особняка на площади Пуэнте, возле моста через реку Тормес. На звон колокольчика вышла маленькая чернокожая девушка.

– Передайте сеньоре Онесте, что ее хотела бы видеть Росарио де Фуэнтес, – велела гостья.

Служанка ввела ее в сад и, попросив подождать, исчезла в доме. Вскоре оттуда вышла молодая женщина с каштановыми волосами и зеленоватыми глазами. Росарио отметила, как грациозно она движется, словно плывет.

– Девушка из медальона! – негромко произнесла Консуэло Онеста, подойдя к Росарио. Глаза ее расширились от изумления. – Синие глаза и черные волосы, высокий рост. Все сходится, кроме одного. Он говорил, что вам больше сорока лет! Или вы – некая юная племянница доньи Росарио?

– Я Росарио. Просто опыты с изменением реальности приводят к омоложению. Вы должны были читать об этом в рукописи «Свет в оазисе». – Говоря эти слова, Росарио с высоты своего роста с интересом разглядывала Консуэло. Ее приятно удивила дружеская непосредственность и отсутствие церемоний, которые проявила по отношению к ней хозяйка особняка.

– Вы орбинавт?! – задохнулась Консуэло. Теперь она смотрела на собеседницу так, словно та только что спустилась с Олимпа. – Я даже не знала, что он посвятил вас в тайну рукописи! Так он, оказывается, нашел настоящего орбинавта и ничего об этом не сказал…

– Я просила его никому обо мне не рассказывать, – пояснила Росарио.

– Пройдемте в дом, донья Росарио, и вы расскажете мне за чашкой кофе о причинах вашего визита.

Приглашение прозвучало вполне искренне, но Росарио не хотелось видеть те места, где Алонсо предавался любовным утехам с другой женщиной.

– Благодарю вас, сеньора Онеста.

– Называйте меня просто Консуэло.

– Хорошо. Благодарю вас, Консуэло. Если вы не возражаете, мы останемся в этом прелестном саду, и я быстро расскажу вам, что привело меня к вам…

* * *

Вечером состоялось теплое прощание с Крусом, который привез ей сундуки.

– Ты всегда был верным другом нашей семьи, Пепе, – растроганно говорила Росарио, а старый слуга смущенно прятал покрасневшие глаза и мучительно сглатывал застрявший в горле комок.

– Мы будем ждать вас, сеньора, – выговорил он наконец глухим голосом.

– Не верьте никаким слухам ни обо мне, ни о доне Мануэле, – наказала ему Росарио. – Я не ведьма, это раз. Мануэль не погиб вместе с другими колонистами форта, это два. Рано или поздно Манолито обязательно появится в замке. Если до того времени я еще не смогу возвратиться, скажи ему, Пепе, что я просила его вспомнить сказку про домик из ореховой скорлупы. Запомнишь? Тогда он поймет, как меня найти.

– Конечно, донья Росарио! Что уж тут запоминать? Ему надо будет вспомнить сказку про домик из ореховой скорлупы.

Росарио решила, что самому Пепе ни к чему знать, где она будет находиться. А Мануэль сразу все поймет. В сказке, которую когда-то сочинила для него Росарио, домик из ореховой скорлупы возникал ниоткуда и через сутки исчезал. Это происходило только в первый день зимы, лета, осени и весны. Всегда в одном и том же месте – в центре древнего Колизея, в Риме.

Именно там 1 марта, 1 июня, 1 сентября и 1 декабря Росарио собиралась появляться в ожидании встречи с сыном.

В Барселону Росарио добиралась в экипажах, с интересом выслушивая рассказы возниц. Проезжая по территории королевства Арагон, она узнала, что крестьяне являются здесь собственностью сеньора, на земле которого живут. Это показалось ей настоящей дикостью. В Кастилии крестьяне были свободными. Они лишь арендовали землю у владельца поместья и работали на ней.

В придорожных гостиницах и трактирах Росарио заметила, что дворяне разговаривают здесь по-кастильски, а крестьяне и мастеровые – на арагонском языке, который далеко не всегда ей удавалось понять, особенно когда речь была быстрой.

В графстве Барселона, которое со времен Альфонсо II, то есть уже почти триста лет, было объединено с Арагонским королевством, ситуация была похожей. Знать говорила на кастильском, простонародье – на каталонском. Этот язык был еще более непонятным на слух, чем арагонский.

То обстоятельство, что арагонская и каталонская аристократия пользовалась кастильским, а не родными язы-кахи, Росарио объяснила себе тем, что здесь уже давно правит кастильская династия Трастамара. Очевидно, дворяне подражали королевскому двору.

Если бы Росарио довелось прогуливаться по столице Каталонии в более спокойные времена своей жизни, она с интересом осматривала бы здания старинного города. Но сейчас мысли ее постоянно уносились то к Мануэлю, то к Алонсо.

Глядя на часовню Святой Люсии, она думала о том, где сейчас мог находиться сын. В том, что он жив, Росарио по-прежнему не сомневалась. Но в безопасности ли он? Не томится ли в плену у какого-нибудь дикого племени? Использует ли для своей защиты дар орбинавта или все еще опасается признать его в себе? Как скоро Алонсо удастся донести до него весть? Поможет ли в этом открытие третьей памяти?

Тут она начинала думать об Алонсо. Сумел ли он благополучно добраться до границы с Францией? Не устроили ли инквизиторы погони за ним? Не напали ли на него разбойники где-нибудь по пути в Геную?

Росарио пыталась вообразить, как ей быть, если Алонсо не окажется в Генуе в течение недели-двух. Чем могла она помочь ему как орбинавт? Не зная, что с ним произошло, где он находится, каков его выбор среди вариантов яви, она была бессильна сделать что-либо ради него.

На следующее утро после того, как ей с трудом удалось утвердить спасительный для Алонсо виток реальности, у Росарио возникло такое ощущение, что они с Алонсо неуязвимы для любой угрозы. Но теперь, когда бег быстро сменяющихся событий прекратился и у нее появилось время поразмышлять, до Росарио стало доходить, что повышенная степень безопасности, которой наслаждается орбинавт, не обязательно распространяется на дорогих ему людей. Когда Алонсо находился вне зоны ее внимания, ей оставалось лишь надеяться, что он не попадет ни в какую беду. Дар орбинавта в такой ситуации не давал ей никаких преимуществ!

Через три дня после прибытия в Барселону Росарио решила, что оставаться там дольше уже небезопасно. Сохо мог успеть донести на нее. Ее могла разыскивать инквизиция. Поэтому Росарио решила на следующий день отплыть в Геную, независимо от того, успеет ли она увидеться с Консуэло. Росарио уже ходила в порт и договорилась там с капитаном генуэзского судна «Лигурия».

Однако за полчаса до выхода из гостиницы в комнату вбежала без стука Консуэло с векселем в руке.

– Как это любезно с вашей стороны, Консуэло! – растроганно воскликнула Росарио.

– Я не успела ничего сообщить родственникам Алонсо, – торопливо сообщила Консуэло, переводя дух. – Но обязательно сделаю это в самое ближайшее время.

Росарио разглядывала полученный документ, пытаясь отыскать на нем подпись Хосе Гарделя.

– Я заверила у эскривано дарственную, а затем продала магазины от вашего имени, но не Хосе Гарделю, – пояснила Консуэло удивленной Росарио. – Ведь дядя Алонсо – сам крещеный мавр, а следовательно, всегда находится на подозрении у инквизиции. Если доминиканцы узнают, что он купил у Алонсо все его магазины, они решат, что он покрывает племянника. Я нашла более безопасный выход. Вот, взгляните сюда.

Она перевернула вексель, и Росарио увидела там гербовую печать, показавшуюся ей знакомой.

– Не узнаете? Герцог Альба де Тормес собственной персоной.

Теперь Росарио вспомнила и ошеломленно воззрилась на собеседницу. Она неоднократно видела этот герб на балах у герцога. Похоже, Росарио недооценивала Консуэло Онесту.

– Мой старый приятель, – невозмутимо заявила Консуэло. – Кстати говоря, Алонсо тоже неплохо знает дона Фадрике. Они неоднократно встречались у меня в литературном кружке вместе с другими интересными людьми. Должна вам сказать, что с нами герцог ведет себя как с близкими друзьями и подчас рассказывает такие вещи о себе и о дворе, которые отнюдь не предназначены для посторонних ушей.

Росарио решила, что попросит Алонсо поподробнее рассказать об этих литературных вечерах. Однажды он предложил ей принять в них участие, но Росарио не хотелось ходить в дом к Консуэло. Теперь она не была уверена, что поступила правильно.

– Итак, Алонсо подарил магазины мне, а я продала их герцогу Альбе, – задумчиво проговорила она.

– Совершенно верно, – подтвердила ее гостья. – А это намного лучше, чем если бы вы продали их Хосе Гарделю. Поскольку мать герцога – сводная сестра Хуаны Энрикес-и-Фернандес де Кордова.

– Матери его высочества? – поразилась Росарио.

– Вот именно! – торжествующе изрекла Консуэло. – А уж в дела родственника арагонского короля никакая инквизиция лезть не будет, можете не сомневаться!

– Вам удалось не на шутку удивить меня, – призналась Росарио, поворачивая вексель туда-сюда в поисках имени получателя денег.

– Имени здесь нет, – сказала Консуэло. – Вам обоим лучше в ближайшие годы жить под вымышленными именами. Совершенно ни к чему, чтобы Святая палата могла узнать у представителей торгового дома в Генуе, что кто-то из вас обращался к ним.

– По такому векселю торговый дом обязан выплатить любому, кто его предъявит, не так ли?

– Вы правы, – кивнула Консуэло. – Поэтому вам надо будет проявлять в пути особую бдительность. Не теряйте его, иначе все доходы Алонсо попадут в чужие руки. Хотя, – Консуэло с интересом, почти благоговением взглянула на Росарио, – вы же орбинавт. Если даже вексель случайно потеряется или его кто-то украдет, вы всегда сможете изменить эту реальность.

– Да, в положении ведьмы есть свои преимущества, – признала Росарио.

Уже в карете, по дороге в порт, Консуэло нерешительно спросила:

– Как вы думаете, донья Росарио, можно ли научиться стать орбинавтом? Скажу вам честно, вечная молодость прельщает меня даже больше, чем возможность менять события, происшедшие два часа назад.

Росарио медлила с ответом.

– Ладно, можете не отвечать. Видимо, с этим даром надо родиться! – Консуэло не скрывала разочарования.

– Но, Консуэло, это лишь мое ощущение!.. На самом деле я просто не знаю ответа на ваш вопрос. Мне очень хотелось бы, чтобы и у вас, и у Алонсо это получилось. Я искренне желаю вам успеха!

– Благодарю вас, – задумчиво произнесла Консуэло.

В порту, глядя на матросов, несущих сундуки Росарио вверх по трапу, Консуэло сообщила:

– Донья Росарио, я знаю, что Алонсо пришлось бежать, оставив рукопись, и что его экземпляр можно считать пропавшим. – Ее голос выдавал внутреннее колебание. – Как вы понимаете, идти в его дом, рискуя встретиться там с инквизиторами, я не могла. Да и ключа от него у меня нет.

Она виновато взглянула на Росарио:

– Сначала я хотела отдать вам свой экземпляр рукописи, но мне стало невыносимо жалко расставаться с ним! Тогда я решила, что сделаю с него копию, но так и не смогла придумать, где найти переписчика, которому можно было бы доверить эту тайну. К тому же еще и необходимо, чтобы он был знаком с еврейским алфавитом.

Росарио молчала, не зная, что на это сказать. Она не могла упрекать Консуэло в том, что та не пожелала расстаться со своей копией «Света в оазисе».

– Вот, возьмите это. – Консуэло протянула собеседнице продолговатый предмет, обернутый в шелковую материю. – Здесь пергаментный свиток. Я переписала на латыни все расшифрованные фрагменты. Пусть у Алонсо будет хоть что-то. Со временем обстоятельства изменятся, и, как знать, может быть, я смогу сделать точную копию самого текста и найти способ передать его вам.

– Спасибо, Консуэло, я уверена, что его очень обрадует этот подарок.

Помолчав, Консуэло вздохнула и добавила:

– Передайте, пожалуйста, Алонсо, что у него в Кастилии есть друг!

Было мгновение, когда казалось, что она бросится на шею Росарио, но что-то в облике саламанкской аристократки удержало Консуэло.

– Прощайте, донья Росарио! Будьте оба счастливы! – коротко бросила она и, больше не оборачиваясь, решительно направилась к ожидавшему ее экипажу.

Час спустя, стоя на палубе «Лигурии», Росарио зачарованно наблюдала, как уменьшается порт. Вместе с ним удалялись город Барселона, королевство Арагон и весь этот полуостров с бурной историей, который в древние времена его обитатели называли Иберией, а римляне – Испанией.

– До свиданья, родина, – пробормотала Росарио.

Глава 17

 
Когда на театральные подмостки
Выходит ослепительная знать,
Их сдержанность рождает в нас тревогу
За сумрачную сдержанность былого.
Она со сцены соскользнет в партер,
И в блеске столь естественной игры
Мы не услышим их рукоплесканья
И собственного крика смертной боли.
Но как успеть до смерти доиграть?
 

Бланш Ла-Сурс

Негласные правила требовали проявить уважение к присутствующим правителям трех селений и ничего не говорить, пока все они не докурят свернутые в трубочки листья табака. Безропотно выносить зловонный запах Мануэль приучил себя много лет назад. Время от времени он даже сам втягивал дым, тут же выпуская его, чтобы случайно не проглотить. Впрочем, ни притворное курение, ни разноцветные перья на его голове, ни исполосованное краской тело не могли скрыть его отличий от всех остальных – соломенных волос, серых глаз, высокого роста и поразительной моложавости.

– Белолицые уже прибыли на Борикен, – сказал Мануэль, когда ритуал курения завершился. – Боги были милостивы к нам, и пришельцы не трогали нас целых пятнадцать лет. Однако рано или поздно это должно было произойти. Теперь добрым людям на Борикене угрожает та же судьба, что постигла наших собратьев на Гаити. Непосильный труд, невыполнимые требования и много преждевременных смертей.

Он сделал паузу и внимательно оглядел остальных. Они сидели в тени деревьев, возле ритуальной площадки та-бейв селении Скорпиона. Понимая, что Мануэль не закончил своей речи, никто ничего не говорил и чувства свои не показывал даже выражением лица.

– Наступили грозные времена, которые предвещал покойный Маникатекс, – продолжал Мануэль. – Я попросил об этой встрече, чтобы напомнить вам все то, что мы уже неоднократно обсуждали. Мы должны с особым тщанием подготовить людей в наших селениях. Если нам помогут Багуа и Атабей, мы сможем уговорить и касиков острова. Особенно важно, чтобы верховный касик Агуэйбана не объявил белолицым войны. Иначе большая часть нашего народа будет истреблена, а уцелевшие станут рабами.

Теперь Мануэль замолчал, сделав пригласительный жест в сторону самого старого из присутствующих – бехике селения людей Скорпиона.

– Мы много лет знаем Раваку, – глухим голосом произнес морщинистый Каона, почти не шевеля губами. – Он спасал наших людей от ран и укусов, он лечил их от болезней, свою способность предвидеть будущее он всегда использовал только для блага таино. И все мы хорошо помним, что он одержал победу над карибами шесть лет назад, когда пожиратели плоти под покровом ночи ворвались в селение Коки, чтобы забрать пленных для своих ненасытных богов.

Мануэль совершил над собой усилие, чтобы не показать, какие чувства вызвали в нем последние слова. Для таино это был день великой победы над безжалостными врагами, которых они подстерегли, благодаря таинственной способности своего бехике знать о некоторых событиях до того, как они случаются. Они счастливым для себя образом не ведали, что происходило в том витке реальности, который Мануэль, чудом оставшись в живых, сумел отменить.

Сам же Мануэль, в отличие от них, содрогался, видя в некоторых своих односельчанах людей, вернувшихся из страны смерти. Он помнил гибель одних и пленение других. Если бы не его чудесный, до сих пор ему самому непонятный и кажущийся незаслуженным дар, карибы принесли бы пленников в жертву своим богам и вкусили бы их плоти. Среди убитых во время набега была вся его семья: Зуимако, Фелипе-Атуэй, которому тогда, в 1502 году, было семь лет, и пятилетняя Росарио-Наикуто. Маленький Алонсо-Мабо уже никогда бы не родился…

– Он принимает кохобуи беседует с семи, – говорил все так же монотонно Каона. – Равака много раз доказывал нам, что мы стали его народом. Я верю в его добрые намерения и считаю, что мы должны поступить так, как просит бехике селения Коки.

Остальные закивали.

– Итак, – произнес Котара, нитаино селения людей Каймана, – мы будем учить наших людей почитать Юка-ху Багуа Маокоти и его мать, защитницу Атабей, под другими именами. Я правильно понимаю?

– Попросим Раваку еще раз изложить нам основы учения белолицых, – предложил престарелый Каона. – С тех пор как он говорил нам это в последний раз, прошло более двух лет.

Было ясно, что Каона высказал общее пожелание. Присутствующие обернулись к Мануэлю.

– Пусть расскажет Орокови, а я кое-что добавлю, – произнес Мануэль.

Его помощник, сын Маникатекса, теперь выглядел старше Мануэля. Старый бехике был прав – пришелец почему-то не старел. С некоторой тревогой Мануэль думал о том, что лет через пятнадцать его старший сын Атуэй, которому сейчас четырнадцать лет, обликом будет старше собственного отца.

– Белолицые, – начал Орокови, – верят в то, что есть только один Бог. Он не имеет никакого вида и формы. И Он сотворил небо и землю.

– Мы говорим то же самое о Багуа! – воскликнул Сей-ба, нитаино людей коки. Он мог позволить себе право перебивать Орокови, поскольку был его правителем.

Орокови почтительно склонил голову, а затем продолжал:

– Белолицые также верят, что однажды среди них родился человек по имени Иисус. Его матерью была смертная женщина по имени Мария, которая осталась девой, несмотря на то что зачала сына. Отцом его был сам Бог-Создатель. Сын вырос и был казнен врагами. Белолицые поклоняются ему, считая, что он одновременно является человеком и богом.

– Это мы тоже легко можем понять, – кивнул Сей-ба. – Наши люди без всякого труда научатся поклоняться Богу-Создателю, его сыну и его жене-деве. Эти боги чрезвычайно могущественны, если они одарили своих почитателей силой, способной преодолевать необъятные моря и покорять обширные земли. Т аинобудут только рады обратиться к столь сильным духам.

– Сложность в другом, – заметил Орокови. – Когда островом будут править белолицые, мы должны будем научиться никогда не называть богов привычными именами. Создателя можно будет называть Богом, Творцом, Господом, но не Багуа Маокоти. Нам придется забыть имя Атабей. Теперь родительница Бога будет для нас Девой Марией. При этом ни в коем случае нельзя называть ее богиней.

На лицах присутствующих пропало обычное невозмутимое выражение.

– Мне непонятно, – с недоумением промолвил Лисей, нитаино селения людей Скорпиона, – мы должны поклоняться ей как богине, но ни в коем случае не называть ее богиней?

– Именно так, – кивнул Мануэль. – Орокови прав. Более того, если мы хотим уцелеть, нам придется спрятать все свои семи.В той стране, откуда я родом, человека, который держит дома семи, могут живьем сжечь на костре.

В ответ на это сообщение раздались возгласы изумления и возмущения.

– Они приносят людей в жертву богам, как карибы! – воскликнул молчавший до сих пор Текина, бехике селения людей Каймана.

– К сожалению, так оно и есть, хотя христиане называют жертвоприношение иначе, – подтвердил Мануэль. – Поймите, я не призываю к тому, чтобы таиноотказались от верности духам-покровителям. Я только прошу, чтобы они поняли: белолицые не должны об этом знать! Лишь в этом случае я смогу предотвратить столкновение между двумя народами.

– Но зачем его предотвращать?! – удивился Каона. – Ведь отбиваемся же мы уже столько поколений от карибов?

– Это не карибы! – Мануэль дал себе слово, что наберется терпения и будет убеждать этих людей столько времени, сколько понадобится. От их понимания зависит успех его миссии. Они должны убедить своих подданных, а также правильным образом подготовить к встрече с европейцами касиков острова. – Христиан намного больше, чем карибов, и оружие у них куда страшнее. Если мы убьем одних, им на смену обязательно придут другие. Обязательно! Их больше, чем песчинок на берегу. Больше, чем звезд на небе. И они считают эти острова принадлежащими им Божией милостью.

Он вскочил на ноги.

– Что стало со славным народом таинона большом острове Гаити?! – произнес он громовым голосом. – Они пытались сопротивляться белолицым, и их убивали целыми селениями! Заставляли работать до полного изнеможения, как если бы они были животными! С ними обращались так, что многие предпочли умертвить собственных детей и самих себя, лишь бы прекратить такую жизнь!

Возражения прекратились. Яркие образы убеждали тайно сильнее, чем доводы рассудка.

– В таком случае они и с нами поступят точно так же, – мрачно произнес Сейба. – Если мы будем проявлять покорность, то разве они не заставят и нас работать до полного изнеможения? Может быть, и нам лучше убить самих себя, не дожидаясь, пока это произойдет?

Мануэль боялся этого довода, ибо не знал, что ему противопоставить.

– Среди белолицых, – произнес он негромко, – попадаются и добрые люди, и даже немало, но они забывают всю свою доброту в отношении тех, кто поклоняется семи. Кроме того, они умеют хранить слово. Для них очень важна честь. Они считают, что нарушающий свое обещание покрывает себя позором. Поэтому нам важно заключить с ними мир и не раздражать их верностью своим богам.

Мануэль не стал объяснять, что с точки зрения кастильского дворянина нарушить слово, данное дикарям или иноверцам, вовсе не считается зазорным. Он надеялся, что администрация острова будет выполнять обещания, данные ему – наследному кастильскому дворянину. Главным было избежать вооруженных столкновений. Ведь война похоронит любые союзы и обещания.

Когда нитаино и бехике трех селений наконец договорились о подготовке своих подданных к появлению белолицых, Мануэль добавил:

– Вчера мне стало известно имя человека, которого белолицый правитель Гаити прислал на Борикен. Богам было угодно, чтобы им оказался мой знакомый. Не могу сказать, что он мой друг, но мы с ним когда-то вместе воевали.

Это сообщение было принято со всеобщим интересом.

– Вполне возможно, что он прислушается к моим словам, – размышлял вслух Мануэль. – Я хочу убедить его заключить мир с касиком Агуэйбана. А вас, Сейба и Каона, поскольку вы хорошо знаете касика, я прошу убедить и его в том, насколько важен для нас мир с пришельцами.

– Брат касика, Агуэйбана Второй, считает, что таинодолжны проверить, бессмертны ли белолицые. – Каона в нерешительности потер нос, прежде чем продолжал говорить. – Он пытается убедить касика умертвить одного из пришельцев. Если тот умрет, это будет означать, что белолицые не боги, а люди. В этом случае им можно будет дать отпор. Касик пока пребывает в нерешительности. Некоторые из других вождей острова поддерживают его брата. Особенно усердствует в этом Урайоан, касик области Аньяско.

– Этого нельзя допустить! – воскликнул Мануэль.

– Может быть, вы все-таки бессмертные боги? – спросил Текина. – Ведь ты же предсказываешь будущее. И не стареешь!

– Нет, мы смертные и сами поклоняемся Богу, – ответил Мануэль. Если бы каждый раз, когда он слышал этот вопрос, ему давали золотую монету, он мог бы обеспечить будущее трех поколений своих потомков. – Того, что я не старею, я сам не могу объяснить. Так мне однажды предсказал бехике Маникатекс. Но все другие белолицые, которых я знал, старели. И никто из них не умел предсказывать будущее.

Орокови помог старому Сейбе подняться на ноги. Это был негласный знак окончания встречи.

– Белолицые смертны и мстительны. – Мануэль заговорил быстрее. – За убийство своего человека они будут мстить беспощадно. Как они и делали на Гаити. Арасибо и другие наши рыбаки тринадцать лет назад слышали страшные истории от тамошних таиноо том, как белолицые подавляли их восстание. Именно тогда добрые люди с Борикена почти перестали туда ездить и обмениваться вещами.

Присутствующие вставали с гамаков. Но Мануэлю необходимо было сообщить им еще кое-что.

– С этого времени бехике селения Коки будет Орокови, – возвестил он. – А я буду только лечить людей.

Все, кроме Орокови, для которого это не было неожиданностью, удивленно воззрились на него.

– Я вам уже говорил, насколько ревниво относятся пришельцы к вопросу почитания богов. Поклонение любым богам, кроме их Бога-Отца, Иисуса и Девы Марии, они считают очень дурным занятием, с которым необходимо бороться. Поэтому, если они будут считать, что я бехике народа таино, они никогда не станут прислушиваться к моим словам! Другое дело – лекарь, человек, исцеляющий других людей. Таких они уважают.

– Это же одно и то же! – воскликнул Лисей, и другие поддержали его одобрительными восклицаниями. – Кто еще может лечить людей, кроме бехике?!

– У них это не так. Их бехике, которые называются священниками, очень редко занимаются лечением. А их лекари редко бывают священниками.

На этом и расстались. Мануэль не знал, насколько таиноусвоили и запомнили все, что он им поведал, но больше размышлять о подготовке островитян к встрече с кастильцами он не мог. Ему надо было теперь подумать о предстоящем на днях визите в область Гуания, где располагались все три селения, дона Хуана Понсе де Леона, которого направил на Борикен губернатор Эспаньолы Николас де Овандо. Судьбы людей коки и других таинона острове напрямую зависели от того, какое направление примут действия этого конкистадора.

В день, когда должны были прибыть кастильцы, с самого утра царила духота, разразившаяся к середине дня настоящим потопом с грохотом громов и сверкающими, раскалывающими небо надвое молниями. Когда ливень прекратился и все вокруг стало быстро подсыхать, жители деревни растянули хлопковые навесы, укрепив их на ветвях деревьев между хижиной нитаино и площадкой батей.

– Давно я не слышал твоей флейты, Равака! – приветствовал Мануэля Арасибо, руководивший всей этой подготовительной суетой. – Когда ты играешь, птицы в лесу умолкают, чтобы послушать тебя.

– Добрый друг! Пусть надежда навсегда сотрет слезы с твоих глаз! – ответил Мануэль, приветливо оглядывая человека, который когда-то спас его от воинов Каонабо. Арасибо было тридцать пять лет, и к шраму над правой бровью прибавилось множество морщин. Теперь, когда он улыбался, ощущение заговорщического подмигивания стало еще сильнее.

– Но если на глазах нет слез, то как же в сердце воссияет радуга? – молвил Арасибо. – Итак, теперь нашим бехике будет Орокови?

– Да, и он будет хорошим бехике, – подтвердил Мануэль.

– Люди беспокоятся. Они привыкли, что ты всех лечишь и от многих отводишь несчастье еще до того, как оно успевает произойти. Сможет ли Орокови заменить тебя?

– Успокой людей, Арасибо. Я буду продолжать лечить людей, но не буду изготавливать семи и руководить кохобой.

Арасибо отошел к остальным, чтобы помочь им установить под навесами деревянные настилы для гостей. Для предводителя белолицых был развешен удобный гамак. Среди работавших был и старший сын Мануэля. Фелипе-Атуэй всеми силами старался не показывать усталости, чтобы не уступать взрослым. Благодаря высокому росту Атуэй выглядел старше своих четырнадцати лет.

– Любуешься сыном? – Зуимако подошла к Мануэлю сзади и прижалась к нему. Вслед за ней появилась Росарио-Наикуто, держа на руках маленького Алонсо-Мабо. Наикуто была на полтора года младше Атуэя.

– Да, – признался Мануэль. – На него приятно смотреть. Ладный парнишка.

– Как и его отец.

– А сестра у него – настоящая красавица! Как ее мать. – Второй рукой Мануэль привлек к себе Наикуто. Глаза дочери вспыхнули радостью.

– Скоро увидишь людей своего народа. Как давно ты мечтаешь об этом? – спросила жена.

– Я уже давно не мечтаю об этом. Мой народ – люди коки. А не видел я белолицых уже очень много лет.

– Ты, наверное, скучаешь по своей стране.

– Я скучаю по матушке. По отдельным людям, – помешкав, признал Мануэль. – Ты права, по стране тоже.

– Что бы ты хотел увидеть, чего здесь нет, отец? – спросила Наикуто, опуская трехлетнего брата на землю. Мабо побежал под навес к Атуэю, но тот был занят и не замечал малыша.

– Конечно, повидать свою мать, твою бабушку.

– Это понятно. Скажи, чего еще тебе хочется! – присоединилась Зуимако к просьбе дочери.

Мануэль ответил задумчиво, загибая пальцы:

– Трогать лед. Смотреть на снег. Ехать на коне. Слушать орган в соборе, когда кажется, что собор – это корабль, плывущий в пространстве гудящих звуков.