Текст книги "Орбинавты"

Автор книги: Марк Далет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 38 страниц)

Разговор происходил в повозке, везущей их в бывшую столицу бывшего королевства Леон.

– Ты отвлекаешь меня, – сказал Пако, показывая всем своим видом, какую важную задачу он выполняет, управляя лошадьми.

– Не выдумывай! Ты старый опытный цыган-лошадник. Кони понимают тебя, даже когда ты о них не думаешь. Ответь на вопрос, – настаивала внучка. – А самое главное: объясни мне, почему ты не заговорил с ним о рукописи? Почему не узнал, где он живет?

– Он хотел поговорить о том, как развить способности орбинавта, – сдался Пако. – Показал мне кольцо с печаткой, которое получил от Ибрагима. Я когда-то подарил его Омару.

– Такое же, как у меня? – спросила Бланка.

– Такое же.

– Давно хотела спросить тебя, почему ты так любишь делать эти перстни с черепахами?

Пако, обрадовавшись, что она заговорила о другом, охотно объяснил:

– Черепаха всегда живет внутри своего панциря. В моем представлении, нижняя стенка панциря – это земля, а верхняя – небо. Сама черепаха – это мир между землей и небом. Можно также сказать, что, где бы она ни находилась, она всегда дома, потому что носит дом с собой. Такими же должны быть и мы с тобой – и как цыгане, и как орбинавты, то есть странники в мирах: везде чувствовать себя как дома. Чтобы весь мир был нашим домом.

– Красиво, – одобрила Бланка и тут же, к неудовольствию деда, вернулась к прежней теме разговора: – Итак, Алонсо показал тебе символ мира, изготовленный тобой для его прадеда, и предложил поговорить о способностях орбинавтов. Что было дальше?

– Сначала он просто спросил, не являюсь ли я потомком Франсиско Эль-Рея. Я ответил, что я и есть тот самый Франсиско. Алонсо решил, что я не намерен разговаривать серьезно, и уже собрался уходить, но я его остановил, сказав: «Вы, вероятно, хотите обсудить дар орбинавтов?» Услышав это слово, он пришел в возбуждение, заявил, что с семнадцатилетнего возраста выполняет упражнения из «Света в оазисе», но все, чего он добился за пять лет, – это управление снами.

Пако замолк.

– Рассказывай до конца, – потребовала неумолимая внучка.

– Помнишь, я тебе как-то говорил, почему я перестал в свое время навещать Омара? Конечно, я ему был страшно благодарен за то, что с его помощью узнал о своем даре. Но ведь и я ему когда-то спас жизнь. В каком-то смысле мы были квиты. Я не хотел продолжать этих встреч только из чувства признательности. Они стали мне в тягость, потому что Омар постоянно выпытывал у меня, что я чувствую, когда меняю реальность. А я понимал, что ему никогда не стать орбинавтом, потому что с этим надо родиться. И объяснить ему, что я чувствую, тоже не мог. Ты же сама знаешь, что это невозможно.

– И по той же причине ты не захотел говорить с Алонсо? – спросила Бланка.

– Да.

– И поменял явь?

– Поменял на другой виток, в котором я ему просто сказал, что ничего не знаю про своего «предка».

– И теперь ты уже не мог спросить про рукопись? – напирала внучка. – Так, что ли?

– Не совсем. – Пако с удовольствием согласился бы с этой версией, но понимал, что Бланка в нее не поверит. – Про рукопись просто забыл. Я тогда не придавал ей особого значения.

– Так я и думала, – угрюмо проговорила Бланка и до самой Саламанки не проронила больше ни единого слова.

В городе они стали обходить книжные магазины, в результате чего им удалось только выяснить, что когда-то в городе действительно работала лавка, принадлежавшая мориску из Гранады. Но он исчез в неизвестном направлении десять лет назад, а теперь лавка принадлежала герцогу Альбе де Тормесу.

О том, что на момент бегства Алонсо из Кастилии одна копия рукописи (точнее говоря, ее оригинал) осталась в его опустевшем доме, другая находилась у Консуэло Онесты в Саламанке, а третья – у матери Алонсо в Кордове, дед и внучка ничего не знали. Даже о самом существовании Консуэло, так же как и кордовских Гарделей, им стало известно лишь сейчас, из повести, найденной Билли Ковальски во Флоренции в 1945 году.

– Мне пора идти в студию. – Бланка выключила музыку. – Давай поужинаем в одном симпатичном ресторанчике и продолжим наше обсуждение.

Переодевшись, она вышла из своей комнаты. Уже у выхода, натягивая куртку с капюшоном, Бланка сказала:

– Мы оба всегда считали, что упражнения со сновидениями, которые предлагает «Свет в оазисе», не могут развить дар орбинавта в человеке, если он с ним не родился. Что рукопись нужна лишь для того, чтобы пробудить дар у тех, кто им обладает, но об этом не подозревает.

Пако, подавая ей дорожную сумку с одеждой для танцев, кивнул.

– Возможно, мы ошибались, – продолжала Бланка. – В повести говорится, что Алонсо, меняя содержание своих снов, чувствовал такую же пульсацию в затылке. Поэтому, вероятно, между управлением снами и воздействием на явь все-таки есть довольно тесная связь. Значит, мы не должны полностью сбрасывать со счетов и вероятность того, что кто-нибудь из тех, что практиковали эти упражнения – Алонсо, Сеферина, Консуэло, – тоже стал орбинавтом. Тогда они могли дожить и до наших дней.

Последние слова она произнесла по дороге к лифту, оставив деда обдумывать их.

«Симпатичный ресторанчик», в котором они встретились вечером, был расположен в живописном квартале Монреаля, недалеко от базилики Марии Царицы мира.

– Паэльи у них нет, – пришел к выводу Пако, изучив меню.

– Это не испанская кухня, Панчо, – заметила внучка. – Но, если тебе так сильно хочется паэльи, мы можем сами приготовить ее дома. Давай завтра купим все необходимые продукты и сделаем это. Все равно ни в одном ресторане ее не приготовят так, как это делала бабка Зенобия.

– Ты думала о том, кто мог быть автором повести? – спросил Пако, когда официант, получив заказ, отошел от их столика.

– Он знает очень много подробностей, как из жизни моего отца, так и из истории Алонсо и моей бабушки. – Бланка поправила упавшую на лоб рыжую прядь. – Либо он был знаком со всеми, либо это один из них.

– Если верно второе, это означает, что Мануэль, вернувшись в Европу, сумел отыскать Росарио или Алонсо. Или их обоих, – заметил Пако.

– Какие вообще можно выстроить версии? – Бланка в задумчивости теребила салфетку. – Один вариант таков: Мануэль, вернувшись с Пуэрто-Рико, нашел Росарио и Алонсо, и кто-то из них впоследствии написал эту повесть. Скорее всего, это было в Италии, куда Росарио и Алонсо бежали четырнадцатью годами ранее.

– Вариант второй, – продолжил дед. – Он нашел только Росарио. Алонсо с ней не было. Либо он так и не добрался до Генуи, либо добрался, но к моменту появления Мануэля умер или какие-то обстоятельства разлучили его с Росарио. Однако она знала его историю очень подробно, потому что Алонсо успел ей все это рассказать. После встречи матери и сына один из них написал повесть. Скорее Росарио, у которой всегда была склонность к литературе.

– Вариант третий, – сказала Бланка. – Отец не нашел бабушку и вернулся на Пуэрто-Рико. Там с ним познакомился автор повести, который был знаком также с Алонсо.

– Точнее сказать, – поправил Пако, – был знаком с историей Алонсо. Может быть, со слов Росарио.

– Или со слов Консуэло, которая тоже немало знала об Алонсо, – вставила Бланка.

Они замолчали, размышляя. Официант принес бутылку вина и наполнил два бокала.

Пако поднял свой.

– За встречу орбинавтов, – сказал он.

– За выход из одиночества, – откликнулась Бланка, беря бокал.

Ресторанчик постепенно наполнялся людьми. В глубине зала пианист играл на рояле.

– Отец не знал этого слова, «орбинавты», – рассуждала вслух Бланка. – По крайней мере, до возвращения в Европу. Ведь в свое время Алонсо ничего ему не рассказывал о рукописи «Свет в оазисе». Не знал он и других выражений, которыми пользовались Алонсо и бабушка и которыми пользуемся мы, потому что все они взяты из рукописи. «Глубина ствола», «древо исходов», «точка ветвления». Ему пришлось придумывать собственные. Не помнишь, как он называл глубину ствола?

– Кажется, «давность». Но вот что интересно! – воскликнул вдруг Пако. – И он, и Росарио независимо друг от друга пришли к сочетанию «ткань бытия», которого в рукописи не было!

– Росарио и Алонсо, – задумчиво проговорила Бланка. – Добрался ли он до Генуи? Нашли ли они друг друга?

– Мне кажется, путешествие через Францию было не таким уж опасным. Войны между Францией и Испанией начались позже, уже при Карле Пятом. Хотя нет, конфликт имел место и в тот период, когда Фердинанд Арагонский был регентом Кастилии. Но это все равно случилось уже после девяносто четвертого года.

– Мне кажется, что для бабушки было бы лучше, если бы с момента бегства из Кастилии она больше не видела Алонсо, – сказала вдруг Бланка с горечью. – Лучше бы ей было не видеть, как он состарится и умрет у нее на руках!

Пако не ответил. Он лишь кивнул и отвел глаза. Каждому из них было что вспомнить.

Бланка де Фуэнтес выходила замуж всего раз. У нее было двое детей. Старший, Пальмиро, умер в раннем возрасте от чахотки. Младшая дожила до преклонных лет. Скромная, застенчивая, музыкально одаренная Раймунда, не наделенная, однако, другим даром, который стал бы для нее источником вечной юности. Когда Раймунде было двадцать, Бланка велела ей перестать называть ее мамой и обращаться к ней по имени, чтобы не привлекать постороннего внимания. Раймунда знала тайну матери. Знала, что Бланка умеет менять реальность, но не умеет стареть.

Долгое время они не виделись: Раймунда с мужем, солдатом из Мурсии, жила в Новом Свете. О том, что у нее в Испании есть мать, ни муж, ни дети не знали. Раймунда не смогла бы объяснить им, почему Бланка не стареет. В те времена тот, кто не доносил на ведьму, сам считался пособником дьявола, и люди в это верили.

Когда мужа уже не было в живых, а дети стали взрослыми, состарившаяся Раймунда сказала им, что решила отправиться на родину и принять постриг. В действительности она вернулась к Бланке, чтобы провести с ней остаток своих дней.

В последние годы дряхлая, почти слепая старушка опять стала называть цветущую молодую женщину мамой, как в детстве. Но она уже не могла ходить, с людьми больше не встречалась, поэтому никто услышать этого не мог. Раймунда почти все время лежала, а Бланка ухаживала за ней, как за ребенком. Так же, как она делала это много десятилетий назад, когда Раймунда действительно была младенцем. Один раз к ним неожиданно нагрянул Пако, живший тогда в Португалии. По просьбе Бланки он целый вечер играл на гитаре, чтобы доставить удовольствие Раймунде.

Потом старушка, с трудом шевеля губами, надтреснутым голосом поделилась с Бланкой своим наблюдением:

– Знаешь, чем отличается переживание музыки в юности и в старости? Нет, мама, ты не можешь этого знать, потому что ты будешь юной, даже когда тебе будет тысяча лет!

– Не надо так волноваться, – испугалась Бланка.

Но Раймунда продолжала говорить:

– Важно не то, сколько лет человек уже прожил на земле. Важно его собственное ощущение отдаленности или близости последнего мига. Когда впереди простирается длинная жизнь, как это представляется молодым людям, в музыке всегда звучит какое-то обещание. Она всегда что-то сулит. И мы с трепетом и восторгом смотрим вперед, ожидая выполнения этих посулов.

Она немного помолчала, словно набираясь сил для продолжения.

– Наслаждение музыкой в старости – более чистое, потому что мы наслаждаемся только лишь гармонией и мелодией. Мы больше не слышим в ней ложных обещаний, которых, впрочем, в ней никогда и не было.

В день смерти сознание ненадолго вернулось к Раймунде, и она, задыхаясь, с трудом шевеля морщинистым ртом, произнесла свои последние слова:

– Не печалься, мама! Любой ребенок хочет, чтобы его мать жила вечно и всегда была молодой. Мне повезло родиться именно у тебя. Я очень счастливый ребенок…

Бланка больше не выходила замуж и не рожала детей. Время от времени у нее бывали романы с мужчинами, и всякий раз на самом пике событий она внезапно исчезала из жизни возлюбленного. Такой же образ жизни вел и Пако. Дружеских уз они тоже избегали. Терять поколение за поколением стареющих и умирающих друзей – это было бы чересчур.

Дед и внучка были одиноки уже несколько веков, и конец этому одиночеству замерцал на горизонте лишь сейчас, когда появилась надежда найти других орбинавтов…

– Как тебе ресторанчик? – спросила Бланка, когда они прогуливались по улицам. Погода была безветренная, снег весь растаял. Его время еще не пришло.

– Мило, очень мило. Только антрекоты можно было подержать на решетке немного подольше.

– Интересно, удалось ли отцу спасти своих таино. Панчито, что стало с этим народом? Ты что-нибудь знаешь?

– Нет, конкретно про таиноне знаю. Но, скорее всего, они разделили судьбу многих других индейских племен во времена колонизации. Поэтому, полагаю, у Мануэля было весьма мало шансов спасти целый народ. В лучшем случае он мог как-то обезопасить свою семью или только жителей своей деревни, но даже это представляется мне сомнительным.

– Он хотел посоветоваться на эту тему с Росарио и Алонсо, – сказала Бланка. – Какой они могли дать ему совет? Что бы посоветовал ему ты?

– Забрать семью и ближайших друзей, может быть, даже все население деревни Коки – их было не так уж много – и бежать с острова, пока не поздно. Мануэль и сам понимал, как непрочен мир между испанцами и касиками острова.

– И куда бы ты посоветовал им бежать? – спросила Бланка.

– Куда угодно, но на континент, а не на другие острова. Хоть в Южную Америку, хоть в Северную. Главное – поскорей убраться с острова, где спрятаться было негде. На материке они могли кочевать в глубь территории, подальше от границы колонизации, еще две-три сотни лет. Стали бы индейцами-цыганами.

– Им пришлось бы добираться до материка на каноэ? Это не слишком далеко?

Пако подумал.

– Мануэль мог специально для этой цели зафрахтовать каравеллу или карраку, – сказал он. – Это, впрочем, тоже не идеальное решение. Беглецы могли попасть в зону влияния майя или ацтеков, а тем как раз очень нужны были пленники для массовых человеческих жертвоприношений. Безответные, лишенные воинственности таинобыли бы настоящим подарком для последователей кровавых богов Шибальбы.

– Была и другая проблема, – рассуждала Бланка. – Как я поняла из повести, в обществе таино в тот период еще продолжали действовать тотемные запреты. У них было табу на вступление в брак в рамках одного тотемного сообщества. Это означало, что дети Коки не стали бы вступать друг с другом в браки. Уйдя с родного острова, оказавшись среди незнакомых народов, говорящих на других языках, они могли вообще оказаться в полной изоляции.

– Если бы им повезло, они попали бы к аравакам на территории нынешней Венесуэлы. В повести говорится, что таино– это островная ветвь народа араваков. У них были очень похожие языки и сходные культуры. Вообще, они могли вступать в браки с другими индейцами, а также с испанскими колонистами в тех местах, где не шли военные действия. Они же не всегда и не везде воевали.

Пако пришла в голову хорошая мысль.

– Я посижу в библиотеках Монреаля, – решил он. – Поищу более конкретные сведения на эту тему.

– Да, было бы интереснее узнать подробнее, что произошло именно на Пуэрто-Рико, – согласилась Бланка.

Возле станции метро «Площадь искусств» дед и внучка нырнули в так называемый «подземный город» – комплекс длинных пешеходных переходов, соединяющих многие станции подземки. Здесь было ярко и празднично – магазины, кафе, концертные залы, театры.

– Я думал, что буду чаще слышать в Монреале английскую речь, – заметил Пако. – Все-таки это не Франция, а Канада.

– Результат «тихой революции» шестидесятых, – сказала Бланка. – Франко-канадцы многого добились тогда.

– Плоды патриотизма… – многозначительно произнес Пако.

Он всегда любил повторять, что не испытывает патриотических чувств ни к одной стране и какой-либо особой привязанности ни к одному народу. Однако в 1944 году, когда в Европе был открыт второй фронт, Пако добровольцем вступил в американскую армию и отправился воевать. Бланка со всей присущей ей страстностью и силой убеждения пыталась отговорить его от этого шага, но дед заявил:

– Они планомерно уничтожают целые народы, в том числе цыган. Я нахожу это не только преступным, но и оскорбительным для себя.

Уговоры не подействовали, и в один прекрасный день он отправился в военкомат с небольшим чемоданчиком в руке. Провожавшая его Бланка говорила по дороге не переставая:

– Панчо, Панчито, не дай им себя убить! Обещай мне это, сумасшедший, выживший из ума старик! Всегда используй свой дар, делай все, что сочтешь нужным, но не дай им ни убить, ни покалечить себя! Обещай!

Они остановились, и Пако смотрел на перламутровый отблеск в уголках ее глаз. Ему тогда пришло в голову, что пойти на войну стоило уже хотя бы для того, чтобы увидеть, как он ей дорог. Обычно она этого никак не показывала.

– Обещаю, птенчик, – твердо сказал он, обнимая Бланку. – Конечно, обещаю! Ну, что они могут сделать великому волшебнику? Скажешь тоже!

Пако сдержал обещание. Он не дал себя убить. На войне Фрэнсис Кинг вел скрупулезный подсчет всех случаев, когда мог бы попасть в беду, если бы не его дар орбинавта. В результате получилось, что, если бы Пако не умел менять реальность, он шесть раз погиб бы от пули, одиннадцать – от бомбежки, пять раз стал бы калекой, один – утонул и как минимум два раза попал бы в лагерь для военнопленных. Может быть, в лагерь смерти.

СВЕТ В ОАЗИСЕ

Работа в библиотеке пришлась Пако по вкусу. Он долго изучал каталоги, потом шел к столику со стопкой книг, делал выписки, размышлял. По вечерам рассказывал Бланке о результатах своих исследований.

– В истории испанской колонизации Америки все не так однозначно и просто, как принято считать, – рассуждал он. – Вот тебе пример. В армии Эрнандо Кортеса было меньше тысячи человек. Как, по-твоему, с таким мизерным числом воинов он умудрился уничтожить целую империю ацтеков?

Бланка пожала плечами.

– Да никак! – продолжал Пако. – Все было иначе. В знаменитом завоевании Мексики на стороне Кортеса сражалось огромное количество индейцев, враждовавших с ацтеками. У одних были с ними территориальные споры, другие не хотели подчиняться ацтекам и отдавать им на заклание своих сыновей. Одних только тласкаланцев на стороне кастильцев сражалось сто десять тысяч человек! По сути, это была война индейцев с индейцами, в которой испанцы поддержали тех, кто был против ацтеков.

Они сидели в пуэрториканском ресторане, и Пако, с интересом разглядывая только что отошедшую официантку, сказал:

– Неизвестно, каких генов в этом милой девушке больше – испанских или таино. Возможно, в ней есть и гены твоего отца, и она приходится тебе далекой внучатой племянницей.

– Тогда ее надо проверить на дар орбинавта, – предложила Бланка. – Сделаем это?

– Шутки шутками, – откликнулся Пако, – а я по-прежнему считаю, что мы не должны предавать гласности сам факт существования способности менять реальность. Автор повести прав: люди к этому не готовы. Мы с тобой не имеем представления, насколько часто встречаются эти способности. Как только эта информация будет обнародована, каждый начнет проверять себя. А что если каждый тысячный обнаружит в себе дар? Ты представляешь, что тогда начнется? Какую силу дает возможность менять реальность?! История человечества неизбежно вступит в новую фазу – фазу борьбы между орбинавтами!

С этим Бланка не спорила. Она хорошо помнила, как они с дедом однажды устроили что-то вроде поединка. Положили на стол апельсин, и минут через десять каждый погрузился в ткань бытия, осуществляя тот виток, в котором апельсин брал со стола именно он. Это привело к крайне нестабильной реальности, которая несколько раз мерцала и менялась, – апельсин появлялся в руках у Пако, исчезал и возникал у Бланки, и наоборот. В результате победила Бланка: у нее и глубина ствола была больше, и, по-видимому, способность удерживать в сознании желательный виток – сильнее, чем у Пако. Но оба они были так истощены, что договорились никогда больше ничего подобного не делать. И даже не предпринимать опытов по изменению реальности в присутствии друг друга, не сообщив предварительно о намерении так поступить.

– Так что же произошло на Пуэрто-Рико в начале шестнадцатого века? – спросила Бланка.

– Как я понял, – ответил Пако, – братание губернатора острова с верховным касиком действительно отодвинуло столкновение, но оно не помешало испанским помещикам фактически превратить таинов энкомьендах в рабов. Уже через год после братания, то есть в тысяча пятьсот десятом году, когда умер касик Агуэйбана, индейское население острова было доведено до такого отчаяния, что для восстания хватило одного инцидента. Новый индейский вождь, брат умершего касика Агуэйбана Второй, действительно исполнил план, к которому его подтолкнули другие касики. Индейцы утопили в реке испанского солдата. Убедившись, что солдат скончался, они пришли к выводу, что испанцы не боги, и на острове тут же началось повсеместное восстание. Кстати, знаешь, как звали утопленного солдата?

– Как? – спросила Бланка.

– Диего Сальседо.

– Вот как?! – Ее голубые глаза расширились. – Тот самый, который упоминается в нашей флорентинской повести?

– Вот именно, – подтвердил Пако. – Он был в составе небольшого отряда Понсе де Леона, сопровождавшего его во время визита в деревню Коки, где они обнаружили Мануэля-Раваку. Там же был и знаменитый защитник индейцев Бартоломе де Лас Касас. Через несколько лет после той встречи он действительно принял священнический сан.

– Сколько времени длилось восстание на Борикене? – спросила Бланка.

– Недолго. В начале тысяча пятьсот одиннадцатого года оно уже было подавлено со всей жестокостью. А дальше повторилась история Гаити. Многие индейцы кончали самоубийством, бросаясь с утесов в море. Многие бежали с острова. Из тех, что остались, большинство впоследствии скончались либо от жестокого обращения, либо от эпидемии оспы. Эту болезнь завезли на остров европейцы. У индейцев не было к ней никакого иммунитета. Их притирания и травы на сей раз не помогли.

– Какой ужас! – проговорила Бланка. – Но ты говоришь, были и такие, кому удалось покинуть остров?

– Да, некоторые смогли это сделать.

– Как ты думаешь, где во время этих событий был отец? Где была его семья?

– Я очень надеюсь, что он все еще жив и что мы его найдем. Тогда он нам и расскажет.

Бланка вспомнила один момент в тексте повести, который показался ей любопытным.

– Ты, случайно, не выяснял дальнейшей судьбы Понсе де Леона? – спросила она. – Отправился ли он на поиски источника вечной юности?

– Как раз хотел тебе об этом рассказать. Против дона Хуана постоянно интриговали влиятельные люди из окружения Николаса де Овандо, и им наконец удалось добиться его отстранения с поста губернатора острова Сан-Хуан, как тогда назывался Пуэрто-Рико. На собранные им личные средства дон Хуан в тысяча пятьсот тринадцатом году организовал экспедицию в поисках легендарного острова Бимини, где, согласно мифу, находился источник вечной юности.

– Удивительно, какая настойчивость!

– Остров Бимини, так же как и источник, он не нашел, зато открыл полуостров, который нарек Флоридой. В двадцать первом году он возглавил ее колонизацию. Началась война с местными индейцами. Дон Хуан был ранен отравленной стрелой и умер на корабле по дороге на Антильские острова. Его похоронили в Сан-Хуане, столице Пуэрто-Рико. Там сейчас стоит памятник ему.

– Пако, все это весьма интересно. Ты закончил свои библиотечные исследования?

– Нет, у меня возникла одна идея, в связи с чем я хочу проверить кое-какую литературу по биохимии.

– При чем тут биохимия? – удивилась Бланка.

– Расскажу завтра, – загадочно пообещал Франсиско.

– Тогда скажи мне вот что. Скольких людей из тех, кого упоминает повесть, у нас есть шансы найти?

– Возможно любое число, – прикинул вслух Пако, – между неким минимумом и максимумом. Минимум – ноль.

– Ноль?!

– Да, к сожалению, мы должны допустить и такую возможность, что до наших дней никто не дожил. Ведь нам до сих пор неизвестно, может ли орбинавт умереть от болезни или несчастного случая.

– Значит, это самый пессимистический сценарий. А какой самый оптимистический?

– Ты спрашиваешь про максимальное число участников этой истории, которые теоретически могут быть сейчас живы? – Пако наморщил лоб, что-то мысленно подсчитал, а затем изрек: – Восемь!

– Восемь?! – воскликнула Бланка. – Так много! Это мне нравится. Но как ты насчитал столько народу?

– Во-первых, это бесспорные орбинавты Росарио и Мануэль. Во-вторых, возможные орбинавты – трое детей Мануэля, твои индейские братья и сестра. Это пять. И, наконец, люди, которые практиковали упражнения из «Света в оазисе», то есть Алонсо, Сеферина и Консуэло. Вдруг мы с тобой ошибаемся и с помощью этих методов действительно можно стать орбинавтом? Вот тебе и восемь.

– И в этом сценарии все они могут быть живы по сей день! – Бланка сверкнула глазами. – Тогда эта милая официантка вполне способна оказаться моей сестрой Наикуто!

– А повар в этом ресторане, – Пако с удовольствием подхватил предложенную игру, – твоим братом Атуэем.

– И Алонсо с Росарио все еще живут вместе, и они счастливы! – почти пропела Бланка.

– И по-прежнему прячутся от слуг и занавешивают окна, воображая, что проводят вместе ночи, – внес свою лепту Пако. – А Консуэло? Чем она занимается? Неужели она до сих пор великосветская куртизанка?

– Вряд ли, – веско произнесла Бланка. – Ей это уже не нужно. Она, скорее всего, нашла свою единственную и вечную любовь.

– И кто же это? Ведь сердце Алонсо отдано другой.

На мгновение задумавшись, Бланка прыснула и сказала:

– Это другой Алонсо. Мой младший брат с Пуэрто-Рико, Алонсо-Мабо.

Пако расхохотался и добавил:

– Они собирают у себя литературный салон по четвергам.

– Играют на старинных инструментах, – вставила Бланка и добавила: – Времен Раннего Возрождения!

– И Консуэло запрещает ему покупать обычные презервативы в аптеке. – Пако говорил это так, словно только что пережил прозрение. – Вместо этого она собственноручно склеивает из специально обработанного пергамента «овидиевы чехлы».

– Отец опять кого-нибудь спасает, – мечтательно сказала Бланка. – А еще он скачет на лошадях, слушает органную музыку и любуется снежными вершинами.

– В промежутках вспоминая двух своих босоногих жен: Лолу и Зуимако, – предположил Пако.

– Сеферина варит самый вкусный кофе в мире. М-м-м! – Бланка облизнулась.

– Росарио пишет самую сложную, виртуозную музыку, благо у нее есть время, чтобы научиться исполнять ее в совершенстве! – Пако со значением поднял палец.

– И все они ждут нас, правда, Панчито?

– Конечно, птенчик!

На следующий день, вернувшись из студии домой, Бланка обнаружила, что Пако не один. На кухне возилась у плиты какая-то незнакомая ей смуглая скуластая женщина лет сорока.

– Бланка, познакомься. Это Ана-Лусия, она работает в ресторане, где мы вчера ужинали. Я пригласил ее, чтобы она приготовила нам настоящую паэлью!

– Здравствуйте, сеньора! – засмущалась Ана-Лусия. – Я уже закончила. Надеюсь, вам понравится.

Пако заплатил пуэрториканке и проводил ее до дверей квартиры.

Паэлья оказалась неплохой, но все же не была шедевром. Впрочем, Бланка была тронута сюрпризом и всячески нахваливала еду.

– Я сегодня полистал кое-какие материалы по биохимии, – сообщил Пако с таинственным видом.

– Я вся – внимание! – Бланка была заинтригована.

– Ты знаешь, что такое ретикулярная формация? – спросил Пако.

Бланка задумалась, ничего не вспомнила и отрицательно мотнула головой.

– Это сгусток клеток в стволе головного мозга, весь пронизанный нервными волокнами. У нее много разных, не очень понятных профану вроде меня, функций. Некоторые исследователи считают, что один или несколько ее отделов приходят в состояние возбуждения именно тогда, когда человек видит сновидения, то есть в фазе парадоксального сна. Все остальное время – при бодрствовании или в периодах сна, когда сновидений нет, – возбуждение отсутствует.

– То есть, когда мы спим и видим сны, этот отдел бодрствует, а все остальное время спит? – подытожила Бланка его объяснение.

– Можно и так сказать.

– Хорошо. Я жду продолжения, но надеюсь, что больше специальной терминологии не будет. – С этими словами Бланка долила деду и себе вина.

– Ретикулярная формация находится вот здесь. – Пако показал на свой затылок.

– То есть там, где у нас бывает пульсация?! – Бланка начала догадываться, к чему он клонит.

– Я, конечно, не специалист и ни в чем не могу быть уверен, но у меня есть теория. – Пако весь лучился гордостью. – Алонсо мог управлять сновидениями, и в таких ситуациях он чувствовал пульсацию в затылке. Я думаю, что в эти моменты соответствующий отдел ретикулярной формации приходил в очень интенсивное возбуждение.

– А мы оказываемся в таком же состоянии, когда меняем реальность! – воскликнула Бланка. – То есть ведем себя наяву так же, как мастер сна в сновидениях.

– Возможно, когда-нибудь, когда орбинавтика выйдет из подполья, это предположение приведет к пониманию биохимической составляющей орбинавтических воздействий на реальность! – Пако уже почти поверил в то, что сделал великое открытие в незнакомой ему области.

– Не знаю, – воскликнула Бланка, – правильная ли это теория, но другой у нас никогда до сих пор не было. Ты молодец, Панчито! Давай выпьем за тебя!

Выпили, и Пако открыл записную книжку:

– Я набросал текст объявления. Естественно, буду действовать только с твоего одобрения. Текст мы сейчас согласуем. Думаю, сначала дам его в «Нью-Йорк таймс». Потом еще в несколько ведущих американских и европейских газет. Каждые три месяца буду снова его публиковать. Если в ближайшие годы никто не откликнется, это не обязательно означает, что наших орбинавтов нет в живых. Может быть, они просто не читают тех газет, в которых мы публикуем призыв. Я уверен, что Интернет скоро станет более распространенным средством информации, чем газеты, радио и телевидение. Поэтому будем также размещать объявления в интернетовских рассылках и на вебсайтах.

Бланка придвинула свое кресло поближе к Пако.

– Что ты написал? – спросила она.

Пако прочитал:

– «Орбинавты Пако и Бланка ищут отца Бланки, орбинавта Мануэля де Фуэнтеса, и бабушку Бланки, орбинавта Росарио де Фуэнтес». Понимаешь, само слово «орбинавты» никто не знает, кроме тех, кого мы ищем.

– Все хорошо, – одобрила Бланка, – только мне кажется, надо добавить что-то вроде: «Просим также откликнуться тех, кто знает что-то об указанных людях или кому известен смысл слова орбинавты».

Пако кивнул и приписал эту фразу к подготовленному им тексту. Бланка следила за движением руки, затем коснулась указательного пальца, на котором красовалась печатка с изображением распластавшей лапы черепахи. Печатку внезапно осветил проникший через окно закатный луч.