Текст книги "Орбинавты"

Автор книги: Марк Далет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 38 страниц)

Глава 8

 
Как стучит чужое сердце!
Как кричит ночная птица!
Слышишь, заскрипели дверцы?
Что-то обещает сбыться…
 

Бланш Ла-Сурс

В ночь на 2 января 1492 года Мануэль и Гильермо находились в составе трехтысячного отряда, сопровождавшего из Санта-Фе в Гранаду казначея королевы Гутьерре де Карденаса, верховного кардинала Кастилии Педро Мендосу и двух визирей эмира. Всадники проникли в осажденный город по малоизвестной горной тропе. Ворота открыла группа мавританских рыцарей, после чего оба отряда последовали к Вратам правосудия Альгамбры.

В таинственном полумраке занимающегося рассвета, словно перекликаясь со снежными вершинами гор, легендарная цитадель выглядела еще более волшебной, чем обычно. Под зазубренной башней, украшенной затейливыми арабесками, бежала надпись, сделанная витиеватой арабской вязью.

– Что здесь написано? – спросил старый королевский чиновник Карденас старого визиря Абдель-Касима.

– «Я сад, сотворенный прелестью первых утренних часов», – медленно перевел визирь, и в тишине каждое его слово было отчетливо слышно находящимся вблизи рыцарям.

Вот таким образом Мануэль де Фуэнтес еще раньше, чем король и королева, побывал в известной на весь мир цитадели сарацинов, оказавшейся внутри еще более впечатляющей, чем снаружи.

Вместе с другими участниками ночной встречи Мануэль шагал по ее огромным мраморным залам, где стройные колоны уходят в мглистую высь и раздается плеск фонтанов.

Ступал по отделанному золоченой лепниной мозаичному полу, восхищаясь миртовыми садами, водоемами и замысловатой сетью потолочных углублений, напоминающих пчелиные соты.

Любовался, не веря своим глазам, потолком в Зале двух сестер в Львиной крепости. В ячейки потолка были вкраплены тысячи кристаллов молочного кварца, таинственно мерцавшие, как капли росы на паутине.

Снаружи уже занимался рассвет, когда в Альгамбру прибыл эмир и вручил ключи от цитадели Карденасу и Мендосе.

– Идите, сеньоры, – мрачно и торжественно проговорил худощавый Боабдил, нервно теребя узкую черную бородку, – и владейте этими крепостями от имени ваших монархов.

Вскоре в город вступили войска графа Тендильи. Почти в полной тишине полумесяц ислама был снят с башни Комарес, и теперь на его месте над красноватыми стенами древней крепости, рядом со знаменем Сантьяго возвышался серебряный крест и сияли золотом штандарты кастильского королевства.

Отсюда вся процессия, включая Боабдила со свитой из почти сотни всадников, выехала к воротам города, где на берегу реки Хениль, возле небольшой мечети, их ожидало сверкающее морем геральдических цветов, ликующее христианское воинство. Гранды обоих королевств облачились по этому случаю в самые роскошные доспехи. В переднем ряду всадников сидели верхом на великолепных конях король и королева – в коронах, в мантиях, в расшитых золотом длинных, до пят, плащах поверх доспехов. Рядом с ними пребывали инфанты и придворная свита, среди которых был и командир Мануэля, герцог Кадисский.

Когда кавалькада, в которой находился Мануэль, приближалась к месту встречи, он услышал заключительные слова гимна Те Deum laudamus [45]45
  Тебя, Боже, восхваляем (лат.).


[Закрыть].

–  Miserere nostri Domine, miserere nostri, – пели тысячи голосов в сопровождении ревущих труб. – Fiat misericordia tua, Domine, super nos, quemadmodum speravimus in te [46]46
  Помилуй нас, Господи, помилуй нас. Да пребудет милость Твоя, Господи, на нас (лат.).


[Закрыть].

Эмир сделал движение, словно намереваясь сойти с коня, но король показал жестом, что просит его оставаться верхом. Мясистое лицо дона Фернандо излучало благодушие.

– Я готов целовать руки ваших высочеств, – произнес Боабдил на неплохом кастильском.

– В этом нет необходимости! – великодушно откликнулся арагонский монарх.

Королева кивнула, подтверждая сказанное. Ее белое одутловатое лицо никак не выдавало радости, которая должна была в ней кипеть.

Эмир приблизился к венценосной чете и вложил в правую руку дона Фернандо ключи от ворот Гранады.

По рядам сарацинов прошелестел горестный вздох.

– Эти ключи – ваши трофеи, – произнес Мухаммед Абу-Абдалла, называемый католиками Боабдилом, и голос его дрогнул, – так пожелал Бог. Получите же их с милосердием, которое ваши высочества обещали нам.

– В обещанном не сомневайтесь, – заверил его Фернандо. – Отныне наша дружба восстановит то процветание, которого вы лишились из-за войны.

Мануэль всем существом воспринимал торжественность исторического мига. Как обычно, его переживания звучали для него чем-то вроде музыки. На сей раз это был медленный, набиравший силу, многоголосый хорал с органом.

Боабдил снял с пальца золотое кольцо с крупным драгоценным камнем, который Мануэлю издалека определить не удалось, и отдал его графу Тендилье, назначенному верховным алькальдом Гранады.

– Этим кольцом управлялась Гранада, – сказал он, и на глазах его блеснули слезы. – Берите его и правьте. Пусть Бог сделает вас более удачливым, чем я!

В тот день произошло еще несколько важных событий. Были освобождены христианские пленники, числом более пятисот, в течение многих лет томившиеся в темницах Гранады. Король приветствовал их в ходе торжественной церемонии. Королева собственными руками раздавала им пожертвования. Затем Исабель и Фернандо ненадолго посетили Альгамбру и, оставив в ней крупный гарнизон, вернулись в Санта-Фе. Боабдил с домочадцами и свитой отправился в принадлежащую ему и оставленную по условиям капитуляции местность под названием Лаухар-де-Андарас, в Альпухарре.

В последующие несколько дней их высочества ждали, пока Гранада не будет полностью занята войсками. Наконец, в день праздника Крещения, 6 января, состоялся торжественный въезд католических монархов в Гранаду в сопровождении пышного военного парада. На улицах города раздалась христианская военная музыка и зазвучали звуки кастильской, арагонской, каталонской, галисийской и леонской речи. В главной мечети города, которая была освящена и объявлена собором, состоялся благодарственный молебен в честь чудесного избавления полуострова от нечестивых последователей Магомета, правивших им в течение стольких веков.

В первые дни вступления армии жившие в городе мусульмане сидели в домах, не решаясь появляться на улицах. Но мало-помалу жизнь в городе начала восстанавливаться. В приемный зал Альгамбры, где короли установили трон, приходили знатные жители Гранады, а также посланники из городов и крепостей Альпухарры, чтобы выразить свое почтение. В Гранаду хлынули торговцы из Санта-Фе, и страшная память о голоде стала постепенно уходить в прошлое.

Подразделения Родриго Понсе де Леона, герцога Кадисского, были теперь расквартированы в Гранаде. Мануэль понимал, что еще месяц-другой, и уже не будет необходимости удерживать на одном месте так много войск. Ополчения будут расформированы, рыцари вернутся в свои замки. Воинская служба – пусть и лишенная перспективы покрыть себя славой доблестью и подвигами, но зато гарантирующая постоянное жалованье, – для него скоро завершится, и ему предстояло решить, чем заняться дальше.

Пойти на службу к какому-нибудь графу, маркизу или герцогу? Вступить в «святое братство», как когда-то сделал его отец Фелипе? Отправиться на поиски приключений, рискуя превратиться в одного из рыцарей-разбойников, с которыми Фелипе сражался?

Ответов на эти вопросы пока не было.

В любом случае Мануэль с нетерпением ждал возможности хотя бы ненадолго побывать в Саламанке и повидаться с матерью, по которой он очень соскучился. Сейчас это было невозможно: рыцарям герцога надо было следить за порядком в покоренном городе. Присматривать следовало и за маврами, способными тут и там устраивать беспорядки, и за сорвиголовами из числа победителей, поскольку любителей нарушить закон и поиздеваться над безответными жителями тоже находилось немало.

Вереница исторических событий в сочетании с повседневной рутиной патрулирования помогали Мануэлю заглушить мучительные воспоминания об исчезнувшей Лоле. С того дня, когда он обнаружил пустые дома цыган, прошло уже больше месяца. Бальтасару не удалось выяснить в Альхаме ничего определенного, кроме того, что все три табора покинули окрестности города одновременно, уступив требованиям городского алькальда. Для Мануэля это означало, что Лола пропала не из-за того, что Пако узнал об их близости.

Мануэль неоднократно расспрашивал Бальтасара, где еще можно поискать пропавшую девушку и ее отца. Но тот клялся и божился, что не знает.

– Дон Мануэль! – повторял он. – Цыгане могут отправиться куда угодно, даже далеко за пределы Кастилии.

Саламанкскому рыцарю удалось выхлопотать недельный отпуск для Бальтасара с тем, чтобы тот отправился на поиски группы Пако в других местах Андалусии. Солдат-цыган побывал на цыганских стоянках в районах Кордовы, Севильи, Малаги, но никто из тех, кого он спрашивал, не смог дать ему конкретных сведений.

Мануэль постепенно свыкался с мыслью о том, что ему, возможно, так никогда и не удастся найти возлюбленную.

Обещание, которое он дал Алонсо, Мануэль попытался выполнить сразу же, как только его отряд был расквартирован в Гранаде. Взяв с собой солдата-мориска Рауля, он отправился на поиски дома книготорговца Ибрагима Алькади. Улицу, примыкавшую с южной стороны к Алькайсерии, они нашли без труда. Дом – тоже. Но в доме оказался отряд швейцарских наемников.

– Книготорговец?! – удивился сержант Густав Штаубер, рыжеусый увалень с красным носом любителя пива. – Друзья мои, – обратился он к четверым своим солдатам, – кто-нибудь из вас продает книги?

В ответ они громко загоготали.

– Нет, кабальеро. – Штаубер обвел руками помещение. – Когда мы сюда вселились, здесь никого не было.

– Вам лучше найти себе другое место для постоя, – посоветовал Мануэль. – Этот дом принадлежит временно отсутствующему христианину. Можете не сомневаться, что он вернется и наверняка добьется вашего выселения. Если вам не нужны неприятности, лучше освободить дом прямо сейчас.

– Вы хотите сказать, что в мусульманской Гранаде жили христиане? – недоверчиво спросил сержант. – И ходили на свободе? Что-то в это не верится. Разве вас здесь не было, когда армия освободила сотни христианских невольников?

– Вы не верите кастильскому дворянину? – спросил Мануэль, взявшись за рукоятку меча.

Остальные швейцарцы встали со своих мест. Штаубер сделал шажок назад. Рауль смотрел на них с беспокойством человека, которому меньше всего на свете хочется драться вдвоем против пятерых.

– Разумеется, я вам верю, – сказал наконец сержант, понимая, что в кастильской армии лучше не конфликтовать с местными дворянами, даже если численный перевес не на их стороне. – Но вашему знакомому необходимо сначала объявиться и доказать, что этот дом является его собственностью. Думаю, вы согласитесь со мной, что все мы должны придерживаться закона. На сегодняшний день мы имеем полное право квартировать в пустующем доме в Гранаде.

Формально он был прав, и Мануэль решил не усугублять ситуацию. Тем более что он действительно не имел понятия о планах Алонсо.

Несколько соседних домов оказались брошенными. Затем рыцарь с солдатом попали в харчевню, где никто ничего дельного сказать о книготорговце Ибрагиме не смог, хотя один из слуг из харчевни его знал.

Мануэль с Раулем, воспользовавшись ситуацией, немного подкрепились, на что ушло около получаса. Хозяин-мориск уже успел обзавестись вином. Город на глазах терял мусульманский облик.

Соседний с харчевней дом тоже пустовал. В следующем здании дверь была заперта изнутри, но на стук никто не откликался. Лишь после того, как Рауль выкрикнул что-то по-арабски, дверь со скрипом приоткрылась, и в щель выглянуло морщинистое лицо перепуганной женщины с ребенком на руках. Мальчик и девочка постарше жались к ее юбке, с любопытством разглядывая рыцаря в шлеме, но она быстро затолкала их обратно в помещение.

Обменявшись с женщиной несколькими словами, Рауль объяснил Мануэлю:

– Книготорговец в начале осады жил у себя дома с внучкой. Но потом она слегла от болезни, которую вызывает голод. Эта болезнь унесла многие жизни в Гранаде.

Мануэль чувствовал себя неловко. И женщина, и дети выглядели настолько изголодавшими, что, казалось, кожа была натянута прямо на их скелеты, без жира и мышц.

– Что же стало с внучкой и со стариком? – спросил он.

– Их забрал его друг, высокопоставленный человек при дворе эмира. Где они сейчас и удалось ли им выжить, женщина не знает. Но сам визирь, как я полагаю, находится при дворе эмира в Альпухарре.

– Как зовут визиря? – спросил Мануэль.

Рауль перевел вопрос, и женщина ответила:

– Абдель-Малик.

Мануэль кивнул, вспомнив, как сопровождал этого величественного старца с умным лицом в Альгамбру в ночь передачи ключей.

– Рауль, – тихо сказал он, отведя солдата в сторону и вложив в его руку золотой дублон. – Поблагодари женщину от меня.

– У вас доброе сердце, дон Мануэль. – Рауль был растроган.

Итак, след Ибрагима вел в Альпухарру, в ставку Боабдила. Размышляя об этом, Мануэль на обратном пути время от времени обменивался своими соображениями с солдатом-мориском. Их кони неторопливо ступали по узкой улице. Слева от всадников стояли дома, справа тянулась плетеная ограда рынка.

– Думаю, на следующей неделе у нас будет один или даже два свободных дня. Можно будет отправиться в ставку эмира. На всякий случай возьму весь отряд, если граф не будет возражать. В конце концов, не знаю, какой веры придерживается этот Ибрагим. Судя по тому, что он дружит с визирем, – мусульманской. Но внук у него католик, и его права должны быть защищены. Я уверен, его светлость согласится с этим доводом.

– Дон Мануэль! – вдруг окликнул его Рауль, придержав своего коня. – Видите там группу людей? – Он указал в ту сторону, откуда они пришли. – Они только что покинули дом Алькади.

Действительно, уже знакомые им швейцарцы с окриками и пинками вели кого-то. Хотя расстояние до них было изрядное, Мануэлю показалось, что он узнает мягкую, кошачью походку арестованного.

– Рауль, заведи лошадей за угол дома, чтобы швейцарцы тебя не увидели, – приказал он, спешившись, и быстро перемахнул через рыночную ограду. Переместившись бегом вдоль нее, он вскоре оказался достаточно близко к интересовавшей его группе людей, чтобы можно было отчетливо разглядеть их через щели в ограде.

Арестованным, которого вели иноземные солдаты, действительно оказался его кордовский знакомый, у которого он выяснял тайны мироздания, Алонсо Гардель!

Почему же они его арестовали? Нетрудно было догадаться: видимо, он требовал, чтобы швейцарцы освободили помещение, поскольку дом принадлежит ему. А они, вместо того чтобы выполнить это требование, вели теперь Алонсо в темницу.

Мануэль, стиснув зубы от негодования на наемников, лихорадочно пытался сообразить, как ему поступить. Напасть на них, воспользовавшись тем, что они этого не ожидают? Но даже если ему с Раулем удастся освободить Алонсо, несмотря на то что противников намного больше, после этого обязательно начнется расследование. И как тогда он будет объяснять суду свое нападение на солдат, совершавших арест в захваченном городе?

Нет, решил Мануэль, для того, чтобы Алонсо мог спокойно жить в своем доме, необходимо действовать законным путем.

На следующий день Мануэль отправился к дому, где остановился герцог Кадисский, и попросил у него аудиенции. Родриго Понсе де Леон принял Мануэля в просторном зале.

В помещении, кроме него, находился незнакомый саламанкскому идальго человек лет сорока. Он был такого же роста, как Мануэль, возвышаясь на целую голову над сухощавым седоватым герцогом. У незнакомца был орлиный нос, продолговатое лицо, серо-голубые глаза. В рыжеватой бороде и усах проглядывала преждевременная седина. Он не носил никаких гербов, да и одежда у него была хоть и изысканная, но старая и выцветшая. По виду незнакомца можно было заключить, что он не блещет ни благородством происхождения, ни состоянием, и тем не менее держался он с невероятным достоинством, а герцог говорил с ним как с равным.

– Ваша светлость, примите мое почтение. – Мануэль произнес эти формальные слова с подлинным чувством. Он действительно очень уважал человека, который стал одним из самых влиятельных приближенных королевы Исабель, несмотря на то что в гражданскую войну сражался на стороне ее противницы Хуаны Бельтранехи. Он не только заслужил полное прощение, но и покрыл себя неувядающей славой на полях сражений десятилетней войны с маврами.

– Рад видеть вас, Фуэнтес. – Герцог славился тем, что знал имена всех своих рыцарей, относился к ним приветливо и всегда поддерживал их, если они попадали в передряги. – Сеньор Колон, я рад представить вам одного из лучших моих офицеров, дона Мануэля де Фуэнтеса из Саламанки. Именно такие мужественные, благородные и преданные люди, как он, независимо от возраста и жизненного опыта, составляют цвет и славу Кастилии!

В глазах незнакомца зажглась искорка, но, как вскоре убедился Мануэль, интерес был вызван не лестной характеристикой, данной Мануэлю Понсе де Леоном, а упоминанием его родного города.

– А это – сеньор Кристобаль Колон, прославленный мореход и картограф.

Имя звучало знакомо. Кажется, этого Колона обсуждали в доме Хосе Гарделя. Но что именно о нем говорили, Мануэль не помнил в точности. Что-то касательно поиска морских путей в восточные страны.

Представляя Колона, герцог не добавил приставки «дон». Стало быть, Колон действительно не был дворянином. Интересно было бы узнать, чем он заслужил право находиться в гостях у герцога, да еще и вести себя с такой непринужденностью.

– Итак, вы из Саламанки, дон Мануэль… – произнес Колон.

В его речи сквозил легкий акцент. Мануэлю он показался похожим на галисийский, который он часто слышал в родных краях. Но были и отличия. Возможно, акцент был португальским. Хотя сам Мануэль не знал, как конкретно звучит язык португальцев, он слышал много историй о том, что португальцы и жители Галисии прекрасно понимают друг друга без переводчиков.

А вот фамилия Колон явно звучала не по-португальски и не по-галисийски. Эту фамилию носили многие крещеные евреи в Арагоне. Почему же речь Колона похожа на галисийскую, а не на арагонскую? Откуда он вообще родом?

– Наше фамильное имение находится вблизи Саламанки, – уточнил Мануэль.

– Вы, случайно, не учились там в университете?

Мануэль смутился, сам не зная почему. Он вовсе не считал, что рыцарь непременно должен многие годы корпеть на скамье, штудируя все премудрости астрономии, математики или теологии. Хватит того, что он четырнадцать лет обучается рыцарским дисциплинам.

– Нет, как-то не довелось стать школяром этого прославленного сада наук.

– «Сада наук»! – с желчью воскликнул Колон. – Молодой человек, я хочу предложить вам простую задачу. Как бы вы поступили, если бы потребовалось поставить яйцо вертикально?

Мануэль улыбнулся: вопрос напомнил ему нечто, рассказанное ему лет этак десять назад Пепе Крусом.

– Сеньор Колон, – молвил он, – возможно, у этой задачи есть какое-то мудреное решение. Но я ведь сказал уже, что не учился в университете. Если бы мне предложили сделать это, я поступил бы без особых церемоний, так же как дурачок Хуанело из детской истории.

– И как же он поступил? – оживился картограф.

Герцог с любопытством смотрел на обоих. Его, похоже, забавлял этот диалог.

– Он стукнул яйцо концом об стол, чтобы немного примять скорлупу, а затем поставил его на приплюснутый конец.

Мануэль пожал плечами и смущенно развел руками: дескать, я человек простой и лучшего решения не ведаю.

– Великолепно! – воскликнул сияющий от удовольствия Колон и, к удивлению Мануэля, похвалил его: – Замечательно, мой молодой друг! Это и есть правильное решение, поскольку в формулировке задачи не говорилось, что яйцо необходимо сохранить целым!

– И какое же отношение эта задача имеет к университету Саламанки? – со смехом спросил герцог.

– Такое, ваша светлость, что, в отличие от нашего друга, дона Мануэля, ни кардиналы Талавера и Мендоса, ни инквизитор Диего Деса, ни почтенные теологи и космографы из знаменитого университета не смогут найти этого очевидного ответа. Насколько я изучил их породу, они будут производить в головах самые сложные математические и философские расчеты, которые так и не приведут к решению.

– Выходит, вы экзаменовали столь высокую публику, предлагая ей детские загадки? – герцог Кадис не скрывал, что его изрядно смешит весь этот разговор. – Прошу вас, друг мой, расскажите, как это произошло!

– Нет, пока не экзаменовал, но чувствую, что когда-нибудь это сделаю. Как вы знаете, ваша светлость, – Колон говорил с нарастающей горечью, помогая себе оживленной жестикуляцией, – зимой тысяча четыреста восемьдесят седьмого года в коллегии Святого Эстебана, в Саламанкском университете, завершилась многомесячная работа королевской комиссии, разбиравшей мой проект о снаряжении экспедиции для нахождения западного пути в Индии.

– И которая отказала вам так же, как это сделали до нее такие же комиссии в Португалии и Англии, – кивнул герцог.

– Простите, господа, что я вас перебиваю, – смущаясь, произнес Мануэль. – Но разве путь в Индию лежит не на восток?

– Если Земля имеет форму шара, – объяснил герцог, – то в одно и то же место можно добраться как с востока, так и с запада, не так ли?

– Земля имеет форму шара? – не понял Мануэль. – Как яблоко?

– Многие ученые и в древние времена, и в наши дни считали, что форма Земли шарообразна! – воскликнул Колон. В отличие от герцога он не мог говорить на эту наболевшую для него тему спокойно. – Да что там ученые!

Любой мореход скажет вам, что, когда на горизонте появляется другой корабль, сначала видны его верхние паруса и лишь потом показываются нижние паруса и палуба. Единственное объяснение этому – закругляющаяся поверхность Земли!

– В недавнем разговоре с их высочествами вы приводили еще один интересный довод в защиту своего проекта, ссылаясь на показания португальских моряков, – напомнил Понсе де Леон.

– Да, это верно. Я много лет жил в Португалии и плавал на кораблях под флагом этой страны.

Так вот откуда португальский акцент, понял Мануэль. Хотя происхождения Колона этот факт все еще не прояснял.

– И я не раз слышал, – продолжал Колон, – рассказы моряков о том, что к Азорским островам время от времени прибивает стволы сосен никому не ведомых пород. Разве это не означает, что их принесло течение с земли, находящейся где-то на западе? Однажды на остров Флориш океанские волны вынесли тела двоих людей, обликом похожих на азиатов, а не на европейцев. Да что там говорить, если даже такой авторитет в математике и картографии, как Паоло Тосканелли, одобрил мои планы и прислал мне карту, на которой Азия изображена не только на востоке, но и на западе!

Теперь Колон ходил по комнате, не в силах совладать с охватившим его возбуждением.

– Там, на западе, если плыть через Море Тьмы, лежит земля! Судя по расчетам Тосканелли, это земли Великого Хана, плодородные, полные золота и драгоценных камней страны Азии – Индии, Катай и другие. Это о них писал Марко Поло! Мы объявим все обнаруженные нами территории собственностью кастильской короны, как это было с Канарскими островами и как поступают португальцы, присоединяя к своей стране открытые ими неведомые земли!

– Иными словами, вы предлагаете их высочествам ни больше ни меньше, как превратить Кастилию в империю?! – Похоже было, что воодушевление Колона передается и герцогу Кадисскому.

– Да, именно так! Я предлагаю Кастилии дар, рядом с которым меркнет завоевание Гранады! Подумайте, сколько золота, пряностей, драгоценностей потекут сюда из заморских владений! А возможность окружить Османскую империю и пойти Крестовым походом на святой град Иерусалим?! Поразмышляйте об этом, господа: я предлагаю Кастилии стать империей и возглавить поход, который освободит Гроб Господень! А что могут предложить эти, с позволения сказать, ученые и святоши, дружно отвергшие в Саламанке мой грандиозный план, – что могут предложить они?!

Слушая этот разговор, молодой Фуэнтес начал понимать причины уважения, которое невольно вызывал к себе Колон, каким бы ни было его происхождение. Он, несомненно, был одержим идеей, но если эта идея верна, то он как раз и был человеком, способным подчинить ей все свое существо, чтобы превратить ее в явь. По спине Мануэля пробежал холодок. Глядя на раннюю седину в бороде морехода, он вдруг понял, что прямо сейчас в его жизни может произойти неожиданный поворот, если только он сам его не упустит.

Мануэль уже с трудом следил за ходом беседы, вспоминая речи отца и собственные мечты о морских путешествиях, об открытиях новых стран. Он уже слышал музыку ветра, сопровождаемую аккомпанементом огромных сине-зеленых соленых волн.

– Помилуйте! – Герцог попытался немного охладить пыл Колона. – Кажется, среди ваших противников в Саламанке не все были сторонниками гипотезы о плоской земле. Некоторые возражали вам, ссылаясь на совсем иные и весьма разумные доводы. На тот момент корона не могла тратить средств на дорогостоящие экспедиции, ведь страна буквально отдавала все свои силы войне с Гранадой.

– Да что об этом сейчас вспоминать? – Колон немного успокоился. – Все это было давно, пять лет назад. С тех пор почти все мои тогдашние противники стали сторонниками, чему в немалой степени посодействовали казначей Арагона, дон Луис Сантанхель, и бывший исповедник королевы, брат Хуан Перес. А в последнее время благосклонности по отношению к моим идеям не скрывает и сама донья Исабель. Как вы знаете, несколько месяцев назад в Санта-Фе их высочества обещали вернуться к обсуждению этого вопроса после падения Гранады и дали понять, что на сей раз я могу рассчитывать на положительное решение. Дай-то Бог! После двенадцати лет усилий в разных странах эти великие планы наконец смогут осуществиться…

– Желаю вам и вашим планам успехов, дорогой сеньор Колон! – воскликнул герцог. – Думаю, теперь до их воплощения в жизнь уже осталось совсем немного времени.

– Надеюсь, но не уверен, так как теперь пришел мой черед ставить условия, – мрачно откликнулся Колон.

– Условия? – удивился Понсе де Леон. – Вы будете ставить условия королевской чете?

– Вы полагаете, что сын простого генуэзского ткача не может ставить условий королям? – мгновенно вскипел Колон. – А я полагаю, что ни один гранд никогда не предлагал Кастилии того, что предлагаю я! И вправе ожидать соответствующего вознаграждения. В противном случае я просто отправлюсь в другую страну, например во Францию, и буду добиваться осуществления своих идей уже там.

«Итак, он оказался генуэзцем, итальянцем, – мысленно рассуждал Мануэль. – Но пребывание в Португалии так сильно сказалось на его произношении, что в его речи совсем не слышно итальянского акцента. Чего только не бывает…»

– И какие же условия собираетесь вы выдвинуть их высочествам? – спросил герцог.

– Дворянский титул. Для меня и всех моих потомков по прямой линии. Приставки «дон» перед именем.

– Что ж, вполне возможно, что королева согласится на это, – произнес герцог. – В прошлом людям жаловали дворянство за гораздо менее внушительные заслуги.

– Вот именно! – Колон был доволен тем, что с ним соглашаются, и не скрывал этого. – Кроме того, я потребую себе десятой доли всего дохода, который будет поступать от новооткрытых территорий.

Герцог присвистнул.

– Надеюсь, этим вы ограничитесь! Полагаю, вы ставите свой проект под серьезную угрозу, выдвигая подобные условия.

– Кроме того, – продолжал непреклонный генуэзец, – я получу титул адмирала. А также стану вице-королем и губернатором всех открытых мною земель.

– Вы же загубите этими требованиями весь проект, которого вы добиваетесь уже столько лет! – герцог, качая головой, смотрел на Колона так, словно тот утратил рассудок. – Да и зачем вам нужно быть губернатором? Для чего вам административная должность, когда вы по призванию мореход, первооткрыватель? Вы не боитесь застрять на каком-нибудь острове, разбираясь со всякими неурядицами, которые всегда возникают там, где присутствует человеческое сообщество, вместо того чтобы продолжать свое великое плавание?

– Ваша светлость, – медленно ответил Колон, чеканя каждое слово. – Я не из тех, кто уклоняется от спора. И я бы представил вам все мои доводы, чтобы доказать, что человек чести, каковым я себя считаю, не должен уступать в столь важных вопросах. Если корона считает меня не заслуживающим всех этих почестей, значит, она не сумела по достоинству оценить того, что я ей предлагаю. Что ж, в таком случае я предложу это другим. Но сейчас я вас оставлю, сеньор герцог. Ваш молодой рыцарь пришел, чтобы обсудить с вами что-то. Не буду вам мешать.

– Мне не мешает ваше присутствие, – возразил герцог, пытаясь таким образом загладить впечатление от своей критики в адрес тщеславных требований Колона. – А что скажете вы, дон Мануэль? Требует ли ваш вопрос обсуждения с глазу на глаз или же мы попросим сеньора Колона остаться?

Мануэль, испугавшись, что обидчивый посланник судьбы немедленно покинет дом герцога, подался вперед.

– Сеньор Колон! – воскликнул он. – Я не сомневаюсь, что вы убедите их высочества и в скором времени обязательно возглавите экспедицию на запад через открытый океан!

Генуэзец удивленно взглянул на него:

– Вот как?!

– Я уверен, что все ваши условия будут удовлетворены! Я восхищен вашим мужеством и благородством задачи! И очень хотел бы отправиться вместе с вами в это путешествие, о котором впоследствии будут слагать баллады и писать поэмы!

Щеки Колона порозовели. Он смотрел на молодого идальго с нескрываемым одобрением.

– Да, я понимаю, что вам для такого трудного плавания нужны опытные моряки, а я вообще никогда в жизни не ходил в море, – Мануэль заговорил теперь медленнее, видя, что его внимательно слушают оба собеседника. – Но я умею сражаться. Возможно, я буду бесполезен на палубе, хотя, конечно же, сделаю все, что в моих силах, чтобы научиться морскому делу. Но как знать, что ждет кастильцев в неведомых странах, которые они откроют? Будут ли люди Великого хана готовы без сопротивления стать подданными ее высочества королевы? Вам могут понадобиться не только моряки, но и воины. И тогда вам послужит верой и правдой мой меч!

– Если спросите меня, – ввернул свое слово герцог, – то я, как командир этого горячего молодого человека, могу дать его воинским качествам самую высокую оценку. Я не раз видел его в гуще сражения. Он бесстрашен, и ему сопутствует удача.

– Ну что ж, молодой идальго, – проговорил Кристобаль Колон. – Ваша решимость не может не восхищать. И если вы такой храбрый и искусный вояка, то, возможно, действительно принесете пользу в дальних странах. Но, самое главное, вы, в отличие от зазнавшихся умников из университета, не боитесь простых, быстрых и эффективных решений, что и доказали, правильно решив задачку с яйцом. Я возьму вас в плавание, если оно состоится, потому что вы мне понравились.