Текст книги "Култи (ЛП)"
Автор книги: Мариана Запата
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц)
Глава 9
Помните весьма распространенное выражение: «Будьте осторожны в своих желаниях».
Когда я начала играть в клубе для тех избранных игроков, которые хотели гораздо большего, чем могла предложить им местная школа или центр обучения, мой первый тренер почти ежедневно говорил нам: «Мечта – это просто желание без плана». После того, как вы услышите это достаточно много раз, слова будто прорастают в вас, и чем старше вы становитесь, тем больше понимаете, насколько они правдивы. Так что дело не в том, что я не воспринимала желания всерьез, просто не придавала им большого значения. Я мало чего хотела, но знала, что если мне нужно купить что-то дорогое, я должна откладывать на это деньги, сокращая другие расходы.
Но правда в том, что большую часть жизни я хотела профессионально играть в футбол, поэтому узнала, что мне нужно делать, чтобы это осуществить. Я должна была практиковаться, совершенствоваться, практиковаться еще немного и жертвовать всем остальным, и все это в произвольном порядке. Обычно я пыталась применить это правило ко всем аспектам своей жизни.
Но давным-давно юная Саломея Касильяс на трех своих днях рождениях подряд загадывала, чтобы однажды Рейнер «Король» Култи узнал о ее существовании… и женился на ней. Следующим в списке желаний было, чтобы он научил меня, как стать лучшей в футболе.
Я бы отдала все, чтобы это произошло. Хоть что-нибудь из этого. Когда мне было двенадцать, я бы умерла от радости, если бы он хоть раз прикоснулся к моей чертовой руке.
В двадцать семь лет, зная то, что знала о нем на данный момент, я была бы счастлива, прожив остаток своей жизни, будучи им незамеченной.
Но иногда судьба любит посмеяться над нами, потому что буквально через пару дней после моего рассказа Гарднеру, как на команду влияет равнодушие экс-суперзвезды, на мои подростковые молитвы был дан ответ, буквально из ниоткуда.
Ему, должно быть, промыли мозги, или его тело похитил инопланетянин, потому что после этого на поле появился новый человек. Мужчина с жесткой линией плеч, будто с железным прутом в позвоночнике и тоном голоса, который нельзя было неправильно истолковать.
Сколько раз я думала о том, как сильно хочу, чтобы Култи стал тренером, которым мог бы быть игрок его уровня? Не секрет, что из великих игроков не всегда получались великие тренеры. Но моя интуиция, а может быть, это была моя внутренняя тринадцатилетняя девочка, считала, что он будет исключением. Что он может делать или быть тем, кем захочет.
Вот только я не ожидала того факта, что то, что я подразумевала под «Тренером», он, очевидно, интерпретировал как «Гестапо».
Следующие два дня были самыми напряженными в моей жизни, как психологически, так и физически.
Отчасти это было из-за того, что мое стремление к совершенству не давало мне покоя, я давила на себя, чтобы делать все лучше, лучше, лучше, по крайней мере, я старалась.
Но главной причиной был Култи. Он пришел на тренировку, и его челюсть подрагивала от злости, а суровый взгляд, казалось, вдруг оценивал все вокруг.
В первый раз, когда он крикнул, тренировка, которой была занята большая часть команды, внезапно остановилась. Я имею в виду, мы остановились. На две секунды все игроки, которые маневрировали вокруг полосы препятствий, остановились на месте и посмотрели вверх. Я была одной из них. Это было похоже на то, будто с небес внезапно раздался глас Божий и произнес пророчество или что-то в этом роде.
– Быстрее!
Одно слово. Одно слово заставило всех нас замереть.
А потом крикнул Гарднер:
– Что вы делаете? Двигайтесь! – И вернул нас в сознание.
На противоположном конце поля Дженни тренировалась с другим вратарем, она встретилась со мной взглядом. И мы телепатически передали друг другу одни и те же два слова: «Какого черта?».
Мы продолжили тренировку.
Он тоже. Его голос был на грани злости, решимости и силы, полный жизни и странно завораживающий со множеством акцентов, сдерживающих выражение его гнева, когда он продолжал говорить что-то нашей группе. Живот сжимался каждый раз, когда я его слышала.
Это было именно то, о чем я просила… чего я хотела.
Я улыбалась, когда, тяжело дыша, опустила руки на колени, поскольку он не переставал кричать о том, что мы можем двигаться быстрее, потому что выжал из меня почти все силы. И потому что происходило именно то, за что младшая версия меня продала бы десять лет своей жизни.
Конечно, он был мудаком. Конечно, он был зол на то, что я пожаловалась главному тренеру. Но когда огляделась, стало понятно, что и все остальные надрывали свою задницу сегодня на совершенно новом уровне, я подумала: «Да, оно того стоило, пусть Баварская сарделька меня ненавидит».
* * *
В конце концов, я начала сожалеть о том, что думала, будто участие Култи в тренировках – это хорошо. Кроме того, в игру вступила еще одна моя тайная мечта, и это было не так великолепно, как я ожидала.
Я привлекла внимание, которого хотела. Только это оказалось не так волшебно, как мне виделось в моих мечтах.
– Двадцать третья!
Мне потребовалась секунда, чтобы отреагировать на выкрик моего номера – папин день рождения. Моим номером в национальной сборной был день рождения Эрика, а день рождения сестры – номером, когда я играла в клубный футбол. Я использовала номер двадцать три годами, но никто никогда не называл меня номером, словно это имя.
– Двадцать третья, это что за медленный пас? Вы вообще пытаетесь играть? – Он почти рычал.
Волосы на затылке встали дыбом, и мой рот мог чуть-чуть приоткрыться. Но я поднажала.
Он продолжал.
– Двадцать третья, это.
– Двадцать третья, то.
Двадцать третья, двадцать третья, двадцать третья…
Пристрелите меня, двадцать третья.
В его тоне не было ни участия, ни тем более гордости.
Каждый раз, когда он выкрикивал мой номер, я смотрела на него, и выражение на его лице было суровым. Сердитым. Он смотрел на меня сердито. Это красивое лицо смотрело на меня с определенно не очень добрым выражением.
Господи Боже.
Я выпрямилась, вытерла пот и посмотрела на него. Я смогу справиться с этим болваном, который обидел моего отца. По крайней мере, так считало мое тело.
* * *
– У него худшие навыки отбивания мяча битой, которые я когда-либо видел. Не шучу. Он выглядит, как сто восьмидесяти сантиметровый лесоруб с битой, а его задница переехала жить в другой штат от его тела, – сказал Марк, покачивая головой, когда вывел машину на автостраду. Мы были на пути к следующей работе – двум большим домам в районе под названием «Вершины».
– Хуже Эрика? – спросила я, потому что, несмотря на то, что он прекрасно умел пинать мяч и гоняться за ним, он был довольно дерьмовым игроком в большинстве других видов спорта.
Серьезный кивок Марка в ответ сказал мне все. Если тот софтболист, о котором он говорил, был хуже моего брата, да поможет Бог всем в их команде.
– Боже.
– Да, Сал. Он настолько плох. Он не боится летящих на него шаров…
Мы оба посмотрели друг на друга, когда эти два слова были использованы вместе, и рассмеялись.
– Не этих шаров, – громко засмеялся мой друг. – Нет оправдания тому, чтобы играть настолько плохо.
– Бывает, – заметила я.
Он неохотно пожал плечами и продолжил рассказ о новом парне, который недавно присоединился к их еженедельным играм в любительский софтбол.
– Я не знаю, как сказать ему, что он ужасен. Саймон сказал, что он с ним поговорит, но у него ничего не вышло, и очень часто игроков едва хватает, чтобы разделиться на две команды, – сказал Марк, глядя на меня.
Как тонко.
Я играла с ним время от времени последние два года, когда было свободное время. Хотя я не могла официально или профессионально в течение сезона играть в футбол в какой-либо команде, кроме «Пайперс», никто не говорил, что я не могу от случая к случаю играть в софтбол, если игры не будут профессиональными. Это было ключевое слово в моем контракте.
Как только я начала говорить, что могу поучаствовать в нескольких играх, у меня зазвонил телефон.
На экране вспыхнуло «Папа».
Взяв телефон, я сказала Марку, кто звонит, и ответила.
– Привет, па.
– Hola. Ты занята? – ответил он.
– По пути на работу с Марком Антонио, – сказала я, используя семейное прозвище Марка. – А ты как?
– Хорошо, я решил быстро позвонить тебе, пока забираю Сеси, ее временно отстранили от школы. Я хотел узнать, сможешь ли ты достать нам еще два билета на открытие сезона? Ваш tio будет в городе, и он хочет прийти, – медленно сказал он.
Мой дядя хотел пойти на игру, но не хотел платить. Что тут нового?
– Уверена, что смогу достать еще два, но точно сказать смогу чуть позже сегодня, хорошо?
– Да-да. Меня все устраивает. Если не сможешь, не беспокойся об этом. Он может позволить себе два билета. Скряга. Позвони мне позже, когда закончишь, и передай Марко, что я сказал – он покупает мне на игре пиво.
Я фыркнула и улыбнулась, а через мгновение вспомнила, что не обсудила с ним инцидент с Немцем. Я покраснела, шея стала горячей.
– Слушай, пап. Прошу прощения за то, что случилось на дне открытых дверей. Если бы знала, что он такой засранец, то предупредила бы тебя. Мне очень жаль.
Он свистнул, и я не пропустила озадаченный взгляд, который Марк бросил в мою сторону через кабину грузовика.
– Mija, ты даже не представляешь, сколько раз кто-то вел себя подобным образом со мной. Я в порядке. Я уже пережил это. Люди так ведут себя, потому что не знали ничего лучшего в жизни, а я знаю.
– Он не имел права так вести себя. Я была так зла, что подошла к нему и назвала его Баварской сарделькой. – Я призналась в этом впервые после случившегося. Раздалось два возгласа. Один был моего отца, а другой – Марка.
– Нет! – в телефоне разразился громкий смех.
– Да. Я вышла из себя. Думаю, теперь он всей душой меня ненавидит. Я расскажу тебе позже, какую чушь он говорил мне на поле, – сказала я, широко улыбаясь Марку, у которого от смеха тряслись плечи.
Папа все смеялся.
– Да, я хочу услышать об этом, – сказал он перед тем, как перестал хохотать. – Pero Salomé, acuérdate de lo que te he dicho. Убить их добротой, si? (исп. Но, Саломея, помни, что я тебе говорил).
Я застонала.
– Si. Простить его потому, что он не встречал лучшего в жизни, да? Я могу попробовать, но как насчет Эрика? Ты хочешь, чтобы я хорошо относилась к человеку, который ранил его? – Недавнее воспоминание о том, как Култи называл его имбецилом, было все еще ярким, но я не рассказывала об этом отцу.
– Pues si. Это было давно. А помнишь, как Эрик сломал руку игроку из Лос-Анджелеса? Такое случается. Ты знаешь своего брата. Он начинает истерику, потому что ему нравится слышать, как звучит его голос.
– Я не знаю. Это кажется неправильным. Я чувствую, будто предаю Эрика.
– Все нормально. И ты не предаешь. Я бы сказал тебе, если бы это было так.
Я хотела закатить глаза, когда он сказал это, но не стала. Вместо этого вздохнула и согласилась с ним.
– Хорошо. Я подумаю об этом. – Бе-е-е. – Я позвоню тебе позже. Люблю тебя.
– И я люблю тебя.
В ту секунду, когда я повесила трубку, Марк наклонился к моему сиденью, так как мы остановились на красный свет, и посмотрел на меня.
– Засранка, ты скрывала это от меня. Расскажи мне все.
* * *
– Что ж, это чертовски неловко, – прошептала Харлоу.
Это так и было. Действительно было.
Последние пять минут команда стояла у обочины возле офисного здания «Пайперс», ожидая микроавтобусы, которые должны доставить нас к месту нашей первой предсезонной игры, примерно в часе езды от города.
Пока мы ждали опаздывающие микроавтобусы, все наблюдали, как Култи ругался по телефону, говоря на своем родном языке, и это звучало… некрасиво.
Ого.
– Как вы думаете, что он говорит?
– Его кофе, вероятно, был слишком горячим сегодня утром, и он жалуется на это.
– Он угрожает сделать из их кожи пальто.
– Или использует их стволовые клетки, чтобы продлить свою жизнь.
Это заставило меня рассмеяться.
– Он, наверное, просто говорит «доброе утро, отличный день сегодня», и это звучит так ужасно, – предположила Дженни.
Я улыбнулась ей.
– Уверена, скоро вы это выясните, а я пока быстро сбегаю в туалет.
Я быстро пошла в сторону уборной на первом этаже. Там никого не было, поэтому я смогла быстро закончить свои дела. К тому времени, как я вышла, вдоль улицы появились три белых микроавтобуса.
Два из них были уже заполнены, судя по тому, что несколько пар рук ударили по окнам, когда я проходила мимо них, чертовы подражатели зомби.
– Давай, девочка, мы тебя ждали! – фыркнула Филлис, стоя возле первого микроавтобуса с еще двумя сотрудниками.
Я кивнула и запрыгнула в микроавтобус, инстинктивно направившись к самому дальнему от двери сиденью.
Помимо трех мест в начале, было только одно свободное место, и оно находилось в самом последнем ряду рядом с Култи. Култи и сеткой для футбольных мячей. Фантастика.
Абсолютная фантастика.
Я сдержала стон и не закатила глаза, это было бы уже через чур, пока, не отводя взгляда, шла в конец салона, чтобы занять единственное свободное место рядом с ним. Бедро к бедру.
Я могла это сделать. Я могла вести себя как взрослый человек. Точно.
Вчера я поговорила с самой собой, пока ехала домой после работы. Я могла бы стать взрослой и забыть о гордости, сделав то, что предлагал мой отец. Будет ли это легко? Не думаю. Но я была чертовски уверена, что попробую. Я могла бы забыть о том, что этот засранец считает меня стукачом без стыда и совести. И я могла бы отодвинуть в сторону свои личные обиды и хотя бы попытаться отнестись к нему теплее.
Никто не мог отнять у меня возможность называть его сволочью, хотя бы мысленно.
Я успокаивающе вздохнула и сказала себе: «Терпение. Терпение, Сал». Убей их добротой. Я могла быть лучшей версией себя. Легко.
Правильно?
Я положила сумку себе на колени и смотрела, как последний сотрудник садится в микроавтобус. В ту секунду, когда все начали шуметь, я собралась с духом, надела Носки Большой Девочки и прошептала, будто он не угрожал моей карьере или не оскорблял отца:
– Мы можем объявить перемирие?
Неожиданно он ответил.
– Что ты сказала? – спросил сидящий рядом мужчина таким же низким голосом, как и мой.
Он говорил со мной. Мной.
И… какашки.
Я в порядке.
– Мы можем объявить перемирие? – Я смотрела вперед и старалась почти незаметно шевелить губами, на случай, если кто-то обернется. Они не смогли бы сказать, что я разговариваю с «Королем». – Я хочу, чтобы все наладилось. Я не люблю драму, и не могу продолжать обмениваться этими полными ненависти взглядами. Не так много нужно времени, чтобы кто-нибудь это заметил. Я никогда никому ничего не расскажу о сами-знаете-чем. Обещаю. – У меня было сильное желание сказать «клянусь», но я сдержалась. – Я не проговорюсь. Неважно, насколько сильно вы меня рассердите, это только ваше личное дело. Если бы я была сукой, то сфотографировала бы вас на телефон и продала бы их сразу после того, как это произошло, не так ли?
Он молчал. Я продолжила говорить:
– Я переживу тот факт, что вы назвали моего брата имбецилом и то, что вы вели себя с моим отцом словно придурок. Но если вы думаете, что я собираюсь извиняться за то, что сказала Гарднеру, этого не произойдет. Вы должны узнать это сейчас. Вы не помогали, не были дружелюбным, и это не сделало команду лучше. Если это имеет какое-то значение, я не сказала ничего грубого о вас, как о человеке… – Хотя хотела. – Я также не хочу чувствовать себя неловко каждый раз, когда буду рядом с вами в течение следующих нескольких месяцев. Итак, можем ли мы вернуться к тому времени, когда притворялись, что друг друга не существует? – наконец спросила я.
Достаточно честно, не так ли?
По крайней мере, я так думала.
Он не ответил. Прошла минута, а ответа все еще не было.
Я моргнула, глядя вперед, а затем медленно, медленно, очень медленно, как те жуткие спятившие куклы из фильмов ужасов, повернулась, чтобы посмотреть на него.
Он напряженно смотрел прямо на меня, полностью сосредоточившись на моем лице. Эти глаза теплого оттенка были сосредоточены на мне, будто я была первым человеком, которого он увидел за долгое время… я не знала, что и думать. Поэтому смотрела ему прямо в глаза, а не на небольшую впадинку на подбородке или шрам, прорезавший правую бровь, появившийся после того, как соперник ударил его локтем в лицо во время восьмого сезона Лиги Европы.
Я не отводила глаз.
– Я очень стараюсь сейчас, – осторожно сказала я.
Он продолжал смотреть.
Я не была трусливой и не собиралась становиться такой в ближайшее время.
– Я не прошу вас быть моим другом или даже говорить со мной. Меня не волнует, нравлюсь ли я вам, – в основном это было правдой, – потому что вы мне тоже не нравитесь, но, может быть, мы можем просто забыть об этом всём, ладно? Что бы ни случилось между вами и моим братом, это было очень давно. Забыли. То, что случилось в баре, меня не касается. Если вы хотите вернуть мне деньги за номер в отеле, не отказывайте себе. И да, я сказала Гарднеру о том, что как тренер вы отстой, но это правда. Если бы на моем месте это говорили вы, уверена, вы сказали бы что-то гораздо худшее, чем то, что сказала я. Разве нет?
Так и было, совершенно точно. На одну долю секунды я позволила себе представить Култи, в которого была влюблена, пока росла. Того, который считал, что ему принадлежит каждое поле, на которое он ступал, и я могла представить, как он взорвался бы, если бы кто-то поставил это под сомнение.
Тогда я напомнила себе, что это был другой человек. По какой-то причине его просто не стало. Люди с годами менялись. Я понимала это и не собиралась слишком много переживать об этом. Это была та версия Рейнера Култи, с которой я познакомилась, и именно с ней мне придется иметь дело в течение следующих нескольких месяцев. Я почувствовала тот же зуд, как когда мне безумно хотелось чего-нибудь сладкого. Я попыталась избавиться от него или проигнорировать.
Прошла еще минута, а он так и не ответил. Я могла играть в эту игру не хуже других. Даже если это вызвало у меня першение в горле, и мне пришлось приказать себе, не краснеть и не беспокоится о том, что я не нанесла этим утром консилер.
Я моргнула.
Он моргнул.
Хорошо, я дважды объяснила свою позицию. Неужели, ради спокойствия, придется еще раз? Я осторожным, контролируемым тоном произнесла:
– Я была вашей поклонницей очень долгое время. Тот матч около двадцати лет назад на Кубке Мира, когда вы забили победный гол, изменил мою жизнь. Сколько себя помню, я уважала вас как спортсмена. Знаю, что я для вас никто, но я здесь, и я останусь здесь, пока не закончится сезон. Если есть какая-то часть вас, которая все еще остается тем человеком, которым я восхищалась, я была бы признательна, если бы мы могли просто... пережить сезон, не убив друг друга.
Отлично. Я сказала больше, чем планировала. Беспокоили его мои слова или взбесили, я понятия не имела, но, черт возьми, это была правда. На лжи невозможно построить ни прочную дружбу, ни... вообще ничего. Я не упомянула свою детскую влюбленность в него потому, что… ну, это лишняя информация, которая не имела отношения к этому разговору... или любому другому.
Прошла еще минута и еще. Ничего.
Ладно, я не собиралась никого умолять быть со мной охренительно милым. Все, чего я хотела, – чтобы, оставаясь засранцем, он не преграждал мне путь на поле, если зол на то, что я сделала. Решил достать меня во время тренировок? Давай, посмотрим, кто кого.
Он все еще молчал.
Что ж, я пробовала.
Вселенная, я попробовала, и ты это знаешь. К черту это.
* * *
– Ты их размазала! – крикнула Харлоу примерно в полуметре от меня, когда подбежала и схватила меня за лицо, сжав щеки вместе, имея в виду гол, который я забила в последнюю минуту. – Да, черт возьми, Салли!
Мое лицо немного болело. Но мне удалось изобразить кривую улыбку, пока я была в руках самого злобного защитника Юго-Запада.
– Ты сделала всю работу.
– Ты чертовски права, сделала. Мы не могли проиграть этим трехлеткам, – усмехнулась эта тридцати трех летняя бестия. Харлоу играла в футбол в колледже всего два года и рано была завербована в Европейскую женскую лигу. Она уехала играть за границу, где превратилась в сумасшедшую задницу, какой мы знали ее в Первой Женской Лиге сейчас.
Следующее, что произошло – она ущипнула меня за щеки и, повернувшись, закричала:
– Дженни! – а затем шлепнула ее по заднице, поздравив с отличной блокировкой.
Мы выиграли со счетом 7:1, и я забила два гола в первом тайме и третий на последней минуте второго. Могли бы мы сыграть немного лучше? Да. Могла бы я сыграть немного лучше? Да. Но дело было сделано, и я могла подумать об этом позже, когда буду в постели. Все, чего я хотела – прийти домой и положить лед на лодыжку.
По пути к микроавтобусам, направлявшимся обратно в штаб-квартиру, я была совершенно рассеяна, когда мой телефон начал звонить.
– Привет, папа.
На другом конце провода раздалось странное пыхтение.
– Папа?
– Сал, – выдохнул он.
– Да? Ты в порядке? – нерешительно спросила я.
– Сал, – снова выдохнул он. – Ты никогда не поверишь, что пришло по почте.
Он хрипит? Я не была уверена.
– Что? – медленно спросила я, ожидая худшего.
Он определенно хрипел.
– Я не знаю, что ты сказала или сделала, но… – Погодите, он плакал? – Я пришел сегодня с работы домой, и на крыльце стояло две коробки…
– Так…
– В одной из коробок была записка, в которой написано: «Мои глубочайшие извинения за то, что вел себя как настоящий придурок». Еще там джерси, выпущенная ограниченным тиражом, слишком большого размера, но ME VALE! (исп. мне плевать) – воскликнул он. – И оно подписано, Сал. Сал! Он подписал ее!
Я перестала идти.
– Еще в другой коробке плакат времен, когда Култи играл с «ФК Берлин»! – продолжил он.
Небольшой комок образовался у меня в горле от чистой радости, которая слышалась в голосе отца. Неожиданный поступок. С момента инцидента прошло несколько дней, и я не ожидала, что Култи вспомнит или захочет извиниться за то, что был засранцем. Тот факт, что он не стал делать из этого большого события...
Я сглотнула и почувствовала, как немного покалывает в носу.
– Это здорово, – сказала я, все еще стоя на месте.
– Si, verdad? Это великолепно. Я собираюсь показать это Мануэлю, он будет так завидовать… – Затем он сказал что-то, что я едва уловила. – Скажи ему спасибо, и что я не сержусь. Здесь нет обратного адреса. Сал?
– Я сделаю.
– О-о-о! Это великолепно! Я хочу рассмотреть все еще раз, но мне мешает телефон в руке. Позвони мне позже.
– Ладно.
Мы быстро попрощались друг с другом, и я просто продолжала стоять. В носу щипало, а горло покалывало от облегчения. Я секунду облизывала губы, а затем решила повзрослеть. Следующее, что я делала, повернулась и пошла туда, откуда пришла, чтобы найти его.
Конечно, я могла подождать и увидеть, поедет ли он рядом со мной в микроавтобусе, но я не поставила бы на это.
Когда заметила его, я вытерла нос плечом и подошла ближе.
На этот раз он, должно быть, заметил меня боковым зрением, потому что, когда увидел меня, стал наблюдать, как я приближаюсь. Он рылся в своей сумке, поставив ее на колено.
Я остановилась перед ним, облизнула губы и глубоко вздохнула. Он был настолько выше меня, что мне пришлось запрокинуть голову, чтобы взглянуть в его лицо. Моя сумка свисала с моей руки. Его янтарного цвета глаза были ясными и сосредоточенными, и я внезапно понадеялась, что он не ожидал от меня худшего.
– Спасибо за то, что вы сделали для моего отца, – сказала я голосом, который был намного мягче и теплее, чем обычно. Был ли мой голос таким смущенным из-за того, что я сказала раньше? Возможно. Но он сделал кое-что неожиданно приятное, что порадовало моего отца, прежде чем я обратилась к нему с просьбой о перемирии. – Хотела сказать вам, насколько сильно я ценю это. Так что спасибо. Вы сделали его месяц, и я очень благодарна. – Я сглотнула. – И он просил передать вам, что ни один из нас не помнит обид.
Был ли он идеален? Точно нет. Думала ли я, что он хороший человек? Спорно, но он сделал нечто хорошее, и это может заставить меня забыть, что он вел себя как придурок. Но что я знала? Может, у него была причина так себя вести, а может, он действительно был придурком. Не важно.
Прежде чем даже поняла, что делаю, я протянула ему руку.
Тишина, возникшая между нами и этими пятьюдесятью сантиметрами физического пространства, казалась нескончаемой, практически вечной. Прошло две секунды с того момента, как я протянула руку, и его рука, теплая, с длинными пальцами и широкой ладонью, соединилась с моей.
Я смотрела на его челюсть, пока мы пожимали руки… что бы это ни было, мы их пожимали.
Казалось, что все в порядке, или, по крайней мере, будет.
Но я знала, что всё всегда кажется прекрасным, пока внезапно не происходит обратное.
* * *
Мой телефон зазвонил в тот момент, когда я вышла из микроавтобуса, как только мы вернулись в офис команды. На экране промелькнул номер, который я не узнала, но все равно ответила на звонок:
– Алло?
– Мисс Касильяс?
– Да?
– Я звоню из офиса мистера Кордеро. – Женщина представилась. Ее звали миссис Брокавски. – Сможете ли вы подойти в офис в течение часа?
Не нужно быть гением, чтобы понимать, что встреча с генеральным директором – это нехорошо. Особенно, когда у вас с этим генеральным директором не самые лучшие отношения в мире. Но что я могла ответить? Нет, спасибо?
– Я могу прийти примерно через десять минут, – согласилась я, скривившись.
– Отлично, скоро увидимся.
– Отлично, – сказала я, чуть не ударив себя телефоном по лицу, когда закончила вызов. Если и был один человек, с которым я ненавидела разговаривать, так это мистер Карлос Кордеро, генеральный директор «Пайперс» и огромный засранец.
Фантастика.
* * *
– Он ждет вас, – сказала миссис Брокавски, провожая меня в кабинет, в котором за эти годы я бывала всего три раза. Я улыбнулась ей больше из вежливости, чем по желанию – она не была самым дружелюбным человеком в мире – и вошла в кабинет площадью, как минимум, сто двадцать квадратных метров, с мебелью, которая стоит больше, чем я заработала за год. За массивным столом из красного дерева сидел аргентинец пятидесяти с лишним лет, который своей стрижкой в стиле молодого Элвиса и сшитым на заказ костюмом напоминал мне босса мафии 50-х годов.
Мне он казался похожим на хорька. Он был хорьком, который мог сделать с моей карьерой все, что угодно.
– Добрый день, мистер Кордеро, – сказала я, после того как его помощник закрыла дверь, и я встала рядом со стулом.
Пожилой мужчина перегнулся через стол и пожал мне руку, глядя на командные спортивные штаны, которые я натянула поверх формы.
– Мисс Касильяс, – сказал он, наконец, снова заняв свое место и жестом показывая мне, чтобы я тоже села.
Не было смысла ходить вокруг да около, не так ли? Я спросила, положив руки на бедра:
– Что я могу сделать для вас?
Он приподнял ухоженную бровь – клянусь, он регулярно натирал их воском – и постучал ногтями по поверхности стола.
– Как я узнал, вы поссорились с помощником тренера. Можете объяснить мне почему?
Сейчас, серьезно?
Без шуток? С тех пор, как это произошло, прошло более чем достаточно времени, а он только сейчас поднимал этот вопрос? Черт побери.
– Это не было серьезной ссорой. Я была расстроена из-за его поведения и дала ему понять, что он поступил ненадлежащим образом, вот и все.
– Интересно. – Он заерзал и положил руки на подлокотники кресла. – Мне сказали, что вы, кажется, назвали его Баварской сарделькой.
Не думаю, что когда-нибудь хотела улыбнуться сильнее, чем сейчас, но мне удалось сдержаться. Мне незачем ему лгать. Я сказала то, что сказала, и не собиралась отнекиваться.
– Да.
– Как думаете, это подходящие выражения для персонала? – спросил он.
– Я думаю, это уместно, когда кто-то решает быть неблагодарным со своими фанатами.
– Вы понимаете, насколько важна его работа в команде? – Придурок одарил меня взглядом, который точно говорил о том, насколько тупой он меня считал, и я ощутила, как во мне поднимается чувство гнева, оставляя во рту кислый привкус.
– Я полностью понимаю, мистер Кордеро, но я также знаю, насколько важна поддержка наших фанатов. Первая Женская Лига многого ожидает от своих игроков, не так ли? Некоторые из нас живут в принимающих семьях, мы зависим от мнения людей, которые приходят на наши игры. Тренер Култи был не очень любезен, и я всего лишь дала ему знать об этом, не используя нецензурные слова или язык тела. Я не проявляла неуважение к нему. – Ну, я не проявляла его достаточно сильно.
Насколько я знала, генеральный директор команды относился к тому типу людей, которые хотели, чтобы все делалось только так, как хотели они. Он не любил сплетни и всегда настаивал на своей правоте.
Он был неправ.
Так что я знала, что этот разговор бесполезен, и не собиралась отказываться от своего мнения, что бы ни говорил мне здравый смысл. Я не сделала ничего плохого, и если бы могла вернуться в прошлое, опять бы поступила так же.
– Мисс Касильяс, я рекомендовал бы вам быть осторожней с тем, что вы считаете правильным или неправильным, мы понимаем друг друга?
Вот ублюдок.
– «Пайперс» – команда, и это не впервые, когда вы отказываетесь сделать то, что было бы лучшим для всех.
Собирался ли он когда-нибудь прекратить это? Одно и то же каждый раз, когда я приходила в его кабинет, за исключением сегодняшнего. «Давай расскажем всем». И каждый раз я одно и то же отвечала ему. «Нет, я не буду вмешивать свою семью». Он еще не простил мне этого, и, судя по всему, никогда не простит.
– Я хочу, чтобы ты извинилась, – продолжил он, игнорируя смертоносный взгляд, которым я смотрела на него.
– Мне не за что извиняться, – сказала я спокойным ровным тоном.
Он наклонился вперед и нажал кнопку на телефоне.
– Я позволю себе не согласиться… Миссис Брокавски? Мы готовы.
Мы готовы? К чему?
На мой безмолвный вопрос я получила ответ через минуту, когда дверь кабинета распахнулась, и вошла сияющая миссис Брокавски, держа ее открытой ни для кого иного, как для Баварской сардельки, о которой мы говорили. Вошел Култи с холодным отстраненным выражением лица, он переводил взгляд с меня, сидящей на стуле, на стоящего мистера Кордеро.
– Входите, тренер. – Генеральный директор казался другим человеком, улыбался и выглядел радостным. Чертова крыса. – Присаживайтесь. Вы знаете мисс Касильяс.
Я даже не потрудилась заставить себя выдавить улыбку. Я просто смотрела на него. Я поняла, что он, скорее всего, не имеет никакого отношения к этому разговору, но была слишком расстроена, чтобы простить его за то, что он пришел в кабинет не в то время. Немец сел на стул рядом со мной, прямо и неподвижно. Он все еще был одет так же, как на игре.
