Текст книги "Култи (ЛП)"

Автор книги: Мариана Запата

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

– Смотри.

Мне пришлось повернуться всем телом к телевизору, висевшему на стене. Два знакомых ведущих из «Спортивной комнаты» обсуждали самые яркие моменты дня. Я поймала конец номера четыре, удивительная двойная игра во время бейсбольного матча.

– Номер три сегодня пришел к нам с игры Первой Женской Лиги. Во время второго тайма четвертьфинала, Сал Касильяс из «Хьюстон Пайперс» перенесла термин «удар головой» на другой уровень.

Видео началось с того, как я прыгнула, окруженная тремя противоборствующими игроками. Потом видно, как Мелани, девушка, которая толкнула меня локтем, кружит вокруг меня и в последнюю минуту она тоже высоко подпрыгивает. А потом это случилось.

Черт возьми, моя голова заболела от того, что я видела. Она еще раз ударила меня. Вот ее рука, толкающая назад, и моя голова, устремившаяся вперед, удар, и я падаю на землю так, будто умерла.

– О-о-о, – раздался бестелесный голос ведущего. – Мне было больно даже смотреть на это.

Кадры продолжали идти, показывая, как Харлоу отталкивает Мелани, когда судья подбежал посмотреть, что происходит. В углу экрана было видно, как двое мужчин выбежали на поле, и один меньше чем за секунду оставил второго далеко позади, длинные ноги двигались все быстрее и быстрее в спринте, который мог бы установить мировой рекорд. Мужчина скользнул на коленях по дерну, сгорбившись над телом – надо мной – лежащей на земле.

– Теперь ты знаешь, что это устрашает, когда Рейнер Култи на поле проверяет своего игрока, – насмешливо сказал другой ведущий.

Ракурс видео сменился, и в тот момент камера приблизила Култи, который схватил меня за руку, положив свободную ладонь прямо рядом с моей головой. Его рот открылся, и на лице появилось страдальческое выражение...

То теплое смутное чувство, которое у меня ассоциировалось с Немцем, запульсировало в моих венах.

– Никогда больше не падай в обморок на этом чертовом поле.

Я повернулась лицом к Култи, который сидел в невероятно неудобной позе.

– Ты беспокоился обо мне. – Я сжала губы. Сейчас было не самое подходящее время для улыбки, поэтому я удержала ее при себе.

Часть меня ожидала, что он взорвется, но жуткий контролируемый тон, который он использовал, был еще хуже, чем злобный характер, скрытый в этом фантастическом теле.

– Не надо так удивляться.

– Ты последний пришел навестить меня, – тихо сказала я ему.

Его голова дернулась назад, на лице появилось хмурое выражение.

– Я заставил себя пойти на пробежку, чтобы успокоиться. Я решил не появляться здесь и не кричать на тебя. Я хотел свернуть тебе шею, Сал.

– Я же ничего не сделала. – Я не была уверена, считать ли это забавным, милым или раздражающим, потому что казалось, что он в значительной степени обвинял меня в том, что я стояла на пути Мелани.

– Я думала, ты будешь гордиться мной за то, что я выжила, получив удар от игрока такого размера.

Потом его понесло, а я просто сидела и слушала.

– Ты, твою мать, до смерти меня напугала!

Образ льва с шипом в лапе мелькнул у меня в голове, и каким-то чудом я не улыбнулась.

– Ты кричишь, – сказала я очень спокойно, терпеливо ожидая его реакцию.

– Конечно, я кричу! Я кричал на тебя, когда ты притворялась мертвой на поле, отнимая у меня десять лет жизни, – огрызнулся он, его щеки покраснели. – Я думал... – Немец бросил на меня острый взгляд, который почти встревожил меня. – Никогда больше так со мной не поступай. Я слишком молод, чтобы умирать от сердечного приступа.

Черт, он действительно волновался. Мне это понравилось. Мне это так понравилось, что я фыркнула, несмотря на острую боль, пронзившую мою голову.

– Я бы сказала, что утверждение, что ты слишком молод, немного спорно, тебе не кажется?

Немец вскинул голову и выругался грубо и длинно по-немецки.

– Тебя послали на эту планету только для того, чтобы ты была со мной язвительной, не так ли?

О, Боже мой. Это заставило меня расхохотаться, что было чертовски больно, потому что моя бедная голова чувствовала себя ужасно, но я не могла остановиться, да и не хотела.

– Почему ты смеешься? Я не шучу.

Все мое тело дрожало, когда я смеялась, но каким-то образом мне удалось прохрипеть:

– Ты говоришь так, будто я была послана с чужой планеты, чтобы разрушить твою жизнь. Господи, Рей. Не говори сейчас ничего подобного, у меня слишком болит голова.

– Прекрати, – потребовал он. – Ты сделаешь себе только хуже.

Я ущипнула себя за переносицу и заставила успокоиться. Мне потребовалось больше времени, чем обычно, чтобы собраться, но я справилась. В конце концов. Наконец отсмеявшись, я улыбнулась ему, закашлявшись от смеха, оставшегося во мне.

– Для меня это важнее всего на свете, знать, что ты так взбесился, беспокоясь обо мне. – Я не могла перестать улыбаться.

И он сказал.

– Это не должно быть смешным. Почему ты улыбаешься?

– Потому что.

– Что?

Я скривила губы и посмотрела на него спокойным взглядом.

– Я видела игру, в которой твоего товарища по команде – Келлера – схватили так, что вывихнули четыре позвонка. Камера приблизилась к тебе, а ты завязывал бутсы или что-то в этом роде. Не знаю, почему я только сейчас вспомнила об этом. Два моих любимых качества в тебе – это то, что ты никогда не заботился о том, что происходит с кем-то еще на поле. И что ты никогда не пропускал игры, если только не мог ходить. Это впечатляет. То, что ты так волнуешься обо мне, заставляет меня чувствовать себя действительно особенной.

– Я волнуюсь о разном, – возразил он.

– О? Например, о чем?

– Победа.

Я прикусила губу, чтобы не рассмеяться.

– Ладно.

– Мои рыбки.

Его рыбки. Иисус Христос.

Култи медленно моргнул и долго ничего не говорил, хотя я старалась не спускать с него выжидающего взгляда. Когда он наконец ответил, это застало меня врасплох.

– Ты.

Я.

Подождите. Я?

Я почти уверена, что просияла. Слова просто вырвались из меня, безудержные и честные.

– Знаешь, твоя дружба для меня важнее всего остального в этом мире.

Он не прерывал зрительного контакта, когда потянулся назад и схватил фруктовую композицию, наконец решив поделиться. Я взяла ее и осмотрела, вынимая в процессе осмотра клубничку в шоколаде.

– Ты получил на это скидку?

– Нет. – Он помолчал. – Почему спрашиваешь?

Я искоса взглянула на него, прежде чем откусить от ягоды.

– Половина фруктов пропала.

Немец протянул руку и взял виноградину, которая изображала сердцевину у цветка из ананаса.

– Ничего не пропало. Я съел их.

Я зажмурилась, чтобы не рассмеяться. Он либо не заметил это, либо ему было все равно.

Прошел час или около того, а он все еще не уходил. Потом пришла медсестра из вечерней смены, чтобы проверить меня.

– Мисс Касильяс, как дела… – Бедная женщина закрыла рот, ее глаза округлились при виде Немца, сидящего в кресле, его ноги находились совсем рядом с моими. Было заметно, как она сглотнула, пока метала взгляд туда-сюда между нами двумя.

– О, я и понятия не имела, что у вас гость. – Она прочистила горло. – Время посещений уже прошло, но... – Медсестра снова откашлялась, ее щеки стали ярко-красными. – Я могу хранить тайну, пока вы молчите об этом. – Ей было чуть за тридцать, молодая и хороша собой. Ее взгляд то и дело возвращался к нему, слегка поблескивая.

Она ушла через несколько минут, быстро проверив, нет ли у меня признаков неминуемой смерти.

– Если вы планируете остаться подольше, вы можете вздремнуть, у кресла в углу есть подставка для ног, которая выдвигается и откидывается.

Я подождала, пока мы не остались одни, прежде чем спросила:

– Ты собираешься остаться?

В ответ он снял кроссовки, оставаясь при этом в ярко-белых носках. Полагаю, это можно считать положительным ответом.

– Ты что-нибудь слышала от своего агента?

– Ничего нового. Мне должны позвонить на следующей неделе из команды в Швеции, которая, кажется, заинтересована.

Дрожь пробежала по моему животу. Швеция. Я все еще не верила в это.

– Какая команда? – небрежно спросил он. Я сказала ему название, и он кивнул. – Это хорошая.

Я не упустила из виду, что он занимался исследованиями команд или, как их называли за границей, клубов. Но я, черт возьми, была уверена, что не стану поднимать эту тему.

– А как насчет Франции? Германии?

– Я знаю, что она получила ответ от двух команд из Германии, но больше ничего об этом не говорила, а о Франции – понятия не имею.

Я пошевелила пальцами ног под тонким одеялом, которым укрылась в холодной палате. И вдруг вспомнила, что рассказала Францу об Эмбер. Мне еще предстояло рассказать эту историю Култи, и я почувствовала себя виноватой. Он был здесь, со мной, после того, как переволновался из-за меня и, по-видимому, проведет тут ночь, и он не знал всей правды.

– Рей?

– Тако.

– Помнишь, как Эмбер назвала меня шлюхой, а я не хотела объяснять тебе почему?

Култи все еще смотрел в телевизор, когда ответил.

– Я знаю почему.

Что тут скажешь? Моя голова запульсировала, я была в ужасе от его заявления.

– Ты знаешь?

– Да, женщина с лошадиными зубами закатила истерику из-за того, что ее муж – лжец. Ты ушла из команды. – Он взглянул на меня. – Теперь, когда мы затронули эту тему, я должен сказать тебе, какой идиоткой ты была. В той ситуации не было твоей вины, и тренер должен был попрощаться с ней, а не с тобой. Ты быстрее, ты принимаешь лучшие решения, и ты работаешь с мячом намного лучше.

Его речь звучала так без эмоционально, но я не могла осознать все, что он говорил. Я все еще была зациклена на том факте, что он, черт возьми, знал.

– Как ты узнал? – Это должен был быть секрет, черт возьми.

Немец пожал плечом.

– Мой менеджер знает все.

Да, мой рот открылся в недоумении.

– Она слышала об этом?

– Она собирает информацию, чтобы знать все, прежде чем начать убеждать меня что-то сделать. Она провела свое исследование о команде, предполагаю, что тогда она и узнала. Не хмурься. Секретов для нее не существует, я бы не удивился, если она знает обо всех плохих вещах, которые когда-либо делал каждый игрок в команде.

Мои щеки вспыхнули, и я попыталась понять, на что он намекает.

– Ты мог бы спросить меня. Я бы тебе сказала, – проворчала я.

Отказываясь смотреть на меня, он ответил:

– Ты думаешь слишком долго.

Боже милостивый! Я собиралась убить его.

– И это все, что ты можешь сказать?

– Да. Я уже сказал, что ты идиотка, раз не сражалась с ними, но сейчас я ничего не могу с этим поделать. Если бы кто-то поступил так с тобой сейчас, я бы отнесся к этому иначе. Это больше никогда не повторится, понимаешь?

По какой-то странной причине его защита заставила меня сиять. Это уже не имело значения. Это было в прошлом, и... ну, он не думал, что то, в чем меня ошибочно обвинили, было большим делом. Может быть, пришло время оставить в прошлом и Эмбер, и ее идиота-мужа. Надеюсь, я смогу начать все сначала и забыть об этом.

Я глубоко вздохнула и посмотрела на его профиль: симпатичный нос, идеально пропорциональный подбородок и щетину на нем.

– А ты? Еще не принимал никаких решений о том, что собираешься делать?

Он перевел взгляд своих светлых глаз на меня.

– Нет. Я еще ничего не решил.

Я наблюдала за ним краем глаза.

– «Пайперс» попросили тебя подписать контракт еще на год?

– Да. – Он оглянулся на меня, улыбаясь своей детской улыбкой. – Как ты считаешь, «отвалите» было бы подходящим ответом?

Я выдавила улыбку и потянулась, чтобы сжать его голень.

– Думаю, мне это нравится.

* * *

Его телефон снова зазвонил.

– Если ты не ответишь, это сделаю я, – пригрозила я ему, не отрывая взгляда от пейзажа за окном.

– Никто из нас не будет отвечать, – сказал он то, что я уже и так поняла. С тех пор, как меня выписали из больницы, его телефон зазвонил в четвертый раз. Казалось, каждые пять минут звонки начинались заново. Бип, бип, бип. Самая скучная мелодия, из когда-либо созданных, словно стояла на повторе.

– Кто звонит? – наконец спросила я.

– Мой пиар-менеджер. Кордеро. Сеила.

Ох.

– Ты имеешь в виду Сиену?

– Да, ее.

– Чего они хотят?

Мне никто не звонил. Единственный человек, с которым я поговорила, был Гарднер – я сообщила ему, что утром заходил доктор и сказал, что я свободна. Но на то, чтобы меня выписали, ушло несколько часов. Черт. Команда улетела домой без меня, они закинули сюда мои вещи, прежде чем отправиться в аэропорт на автобусе. Гарднер сказал, что сообщит Култи о том, что происходит, так как он, очевидно, решил пропустить рейс и полететь на следующем со мной.

Немец вздохнул.

– Они не хотят, чтобы мы летели одним рейсом.

Это заставило меня повернуться на старом кожаном сиденье такси.

– Но почему?

Он скорчил гримасу, которая говорила, какой глупостью он все это считает.

– Фотографии.

Фотографии появятся, если кто-то его узнает. Во мне не было ничего особенного, никто бы меня не узнал, но он был совсем другой историей.

Настала моя очередь вздохнуть.

– Я могу сесть подальше от тебя в самолете.

– Не начинай, Сал, – проворчал Култи, по-прежнему не глядя в мою сторону.

– Что? Очевидно же, это они будут считать это гораздо меньшим куском дерьма, попавшим на вентилятор.

Это заставило его оглянуться и сжать губы в твердую линию.

– Это не «кусок дерьма», и я не собираюсь притворяться, будто мы не знаем друг друга. Я не ребенок, и ты тоже. – Из-за того, что я поспешила подстроиться под их условия, даже не обдумав их, я почувствовала себя виноватой дурой.

Мне было неприятно говорить, что он прав, но это действительно так. Что мне было скрывать? Я посмотрела в орехово-зеленые глаза, уставившиеся на меня, и вспомнила, что это был тот самый человек, который провел ночь в кресле, слишком маленьком для него, и просыпался каждый раз, когда медсестра проверяла меня. От этого я почувствовала себя еще большей дурой.

На одно короткое мгновение я спросила себя, во что, черт возьми, я вляпалась. Это было равносильно тому, чтобы бояться высоты и получить работу мойщика окон небоскребов. Но когда увидела его тридцатидевятилетнее лицо, которое было такой огромной частью моей жизни, когда я была моложе, и каким-то образом стало еще большей теперь, когда я была намного старше, я приняла тот факт, что не было ничего, чего я не сделала бы для него. Я не была уверена, стоит ли мне чувствовать себя тряпкой или принять это как подарок, которым бы он был, если бы я позволила себе надеяться.

У меня был человек, которого я уважала, который уважал меня, и ему было все равно, узнает ли мир о том, что мы что-то значим друг для друга. Наша дружба не была дана ни одному из нас, мы работали над ней. Кроме того, я чувствовала к нему что-то, даже если он был эгоистичной, высокомерной, упрямой занозой в заднице. Он был моей эгоистичной, высокомерной, упрямой занозой в заднице.

Так что да, я не собиралась позволять кому-то – да кому угодно – обесценивать нашу дружбу.

И этим человеком, черт возьми, точно не будет Кордеро.

– Мне очень жаль. Ты прав. – Единственное чего я не хотела переживать и не захотела бы никогда, это то, что на нас начнут пялиться. Вот и все. Еще одна мысль пришла мне в голову. – Твой пиар-менеджер ненавидит то, что мы общаемся?

– Мой пиар-менеджер ненавидит практически все, schnecke, не беспокойся о нем. – Это было не очень обнадеживающе, но ладно. Я улыбнулась ему. Думаю, его пиар-менеджер мог бы записаться в длинный список «Людей, Которые Не Являются Поклонниками Сал».

Кто-то однажды сказал мне, что вы не можете сделать всех счастливыми, и я хранила эти слова так долго и так близко к сердцу, как могла. Как только вы неохотно признаете, что люди всегда будут судить вас, несмотря ни на что, вам станет немного проще иметь дело с тем, что некоторые люди вас не любят.

Немного.

– Почему ты хмуришься? Тебя беспокоит голова? – встревоженно спросил Култи.

Да, не существовало ничего такого, чего я бы не сделала для него. Не то чтобы я когда-нибудь признаюсь в этом вслух.

Я повторила это про себя в тот момент, когда первый человек узнал Култи в аэропорту. Я постоянно повторяла это про себя, когда офицер службы безопасности был вынужден увести нас в специальную комнату, чтобы мы там дождались начала посадки. Я была ошеломлена поведением людей, которые вытягивали шеи, чтобы хорошенько рассмотреть Немца. Я говорила себе, что все это неотъемлемая часть дружбы с ним. Мое лицо покраснело, потому что он не позволил мне пройти вперед и притвориться, что я его не знаю. Все это было частью дружбы с Немцем.

Но определенно, это был полный отстой, и я не стала фанатом всего этого безобразия.

Глава 24

– Где тебя высадить? – спросил Марк.

С момента сотрясения мозга прошло две недели, и мне не терпелось снова начать играть. Мне не разрешили тренироваться с командой, но я не расслаблялась. Я продолжала бегать по утрам и в облегченном режиме пинала мяч с Немцем на его заднем дворе. Он всегда старался держаться от меня на расстоянии не менее полутора метров, чтобы случайно не ударить меня по лицу.

– Напротив входа, пожалуйста.

Он кивнул и свернул на улицу, где располагалось здание «Пайперс». Марк не был особенно разговорчив в последнюю неделю, и я знала, что это моя вина. После моих родителей и Эрика он был следующим человеком, которому я сказала, что, возможно, собираюсь уехать играть где-то еще. Хотя и сказал, что понимает меня, он не воспринял это так же хорошо, как все остальные, несмотря на мои объяснения и факт, что меня, вероятно, все равно продают в другую команду. Марк даже не стал притворяться, что не расстроен.

С другой стороны, никто не проводил со мной столько времени, как он.

– Позвони, если передумаешь, и тебя нужно будет подвезти, – сказал он, останавливая свой большой грузовик.

Я приготовилась открыть дверь, но задержалась, и, повернувшись к нему лицом, сказала:

– Я так и сделаю, но нет ничего страшного в том, чтобы вызвать такси. Я знаю, что тебе нужно быть у следующего клиента.

Мужчина, который в детстве засовывал мне слюнявый палец в ухо, просто кивнул, и у меня все внутри разорвалось. Я не знала, что ему сказать. Из моего рта не могло вырваться ничего, от чего ему стало бы легче. Поэтому я приберегла свои слова и вместо этого потянулась, чтобы похлопать его по колену.

– Я люблю тебя, чувак. Спасибо, что подвез.

Он тяжело вздохнул и похлопал меня по руке.

– В любое время, Саламандра. Удачи.

Эти его короткие фразы вызывали у меня чувство вины. Глупости. Я кивнула и в двадцатый раз напомнила себе, что поступаю правильно, пытаясь найти другую команду. Кроме того, где гарантии, что кто-то действительно согласится и подпишет со мной контракт? Я разговаривала по телефону с тремя командами, и все разговоры казались довольно позитивными.

За исключением вопроса: «Почему вы хотите покинуть Лигу?».

Любой пиар-менеджер захотел бы убить меня, когда я сказала генеральному директору правду. Возможно, ложь была бы более разумной идеей, но я не могла этого сделать. Я отвечала правдиво.

– Я отдала Лиге последние четыре года. Я не хочу играть там, где меня критикуют за то, что не имеет значения на поле. Все, чего я хочу, – играть. Я хочу выиграть кубок.

Они либо возьмут меня, либо нет, но, по крайней мере, я пойду куда-нибудь из-за своих собственных заслуг.

Удивительно, но никто из них не спрашивал о моей дружбе с Култи.

Я надеялась, что все получится. Я очень надеялась, что все получится, но поскольку через три дня «Пайперс» выйдут в полуфинал, я знала, что должна играть лучше, чем когда-либо.

Единственное, что меня удерживало, – это разрешение врача и тренера команды.

Доктор дал разрешение сегодня днем. Я была здорова, в полном порядке. Не было ни одной причины, почему они не позволили бы мне тренироваться или играть. Вот почему три дня спустя я так и не поняла, что, черт возьми, произошло.

* * *

Я поняла, что что-то не так, когда заметила, что Гарднер избегает зрительного контакта со мной во время тренировки перед игрой в полуфинале, но я не была точно уверена в этом, пока он не начал обсуждать стратегию, которую хотел использовать против «Эрроуз».

– Мы собираемся внести несколько изменений в основном составе на эту игру…

В моей голове будто раздался визг шин.

Я, блядь, знала это. Я всем своим существом знала, что он сейчас скажет. Мой взгляд метнулся к Немцу, который был занят тем, что смотрел через плечо Гарднера, морщинка пролегла между его бровями.

Он начал перечислять имена игроков, которые войдут в состав: Дженни, Харлоу, Грейс, еще одно, и еще, и еще. Все это были имена, которые мне не принадлежали.

Недоверие заставило мое лицо покраснеть, когда единственным «изменением» в списке оказалось мое отсутствующее имя, замененное той же самой девушкой, которая всегда соревновалась со мной, когда мы бегали спринты.

– Нет никаких причин, по которым мы не можем выиграть эту игру, – сказал Гарднер уверенным голосом, пока я стояла там, униженная и почти готовая совершить убийство.

Пока он стоял, бормоча ободряющие слова, я пыталась убедить себя, что не должна принимать это на свой счет. Не то чтобы он ненавидел меня и не хотел, чтобы я играла. Мне было не все равно, что думает обо мне Гарднер. Он всегда был не просто тренером, он был моим другом.

Господи Иисусе, мне хотелось закричать.

Кто-нибудь мог бы сказать, что он не взял меня в основной состав, потому что я не тренировалась в течение двух недель, не играла последние две игры и «Пайперс» выиграли их без меня. Но я не могла. Я не могла, потому что знала, что это решение было принято кем-то другим.

«Я в норме. Я в полном порядке», – напомнила я себе. То, что я не в основном, еще не означало, что я не смогу играть.

Да, я не могла в это поверить, как ни старалась. Это был долбаный полуфинал, и я не играла.

Носки Большой Девочки надеты.

Это не конец света. Это не конец света.

Я судорожно вздохнула, когда Гарднер закончил свою речь. Из-за его плеча на меня смотрел Култи. Его лицо ничего не выражало, за исключением того, как внезапно выпятилась челюсть. Я знала, что он пытался передать одним этим взглядом.

Он говорил мне не поступать как он.

Он говорил мне держать себя в руках.

Мне нужно остыть.

Дышать. Глубокий вдох. Носки Большой Девочки надеты.

Жди, жди, жди.

Харлоу подошла ко мне первой, когда команда начала расходиться. Она положила руку мне на плечо и наклонила голову.

– Салли, это дерьмо собачье, – сказала она тем же тоном, каким говорила бы о погоде.

– Все в порядке, Хар, – сказала я ей, хотя это было не так. Это действительно было чертовски плохо. В висках пульсировало, черт возьми. Я даже не знала, что способна на такую злость.

– Нет, твою мать, все не в порядке, – возразила она. – Пойду скажу им кое-что.

Терпение, терпение, терпение.

– Нет, не делай этого. Не беспокойся, правда. – Я потянулась за сумкой и встала, пытаясь успокоиться. Оглянувшись и посмотрев на ее лицо, я сглотнула и не смогла удержаться от улыбки. Она так долго была рядом со мной. Я обняла ее, заключив в медвежьи объятия.

– Я хочу сказать тебе, прежде чем все узнают. Я узнала, что они пытаются продать меня.

Она отпрянула, ее карие глаза округлились от шока.

– Ни хрена себе.

– Да, ни хрена себе. Ты же видишь, как они со мной обращаются. Я постараюсь выбраться отсюда, пока не поздно, – объяснила я, изо всех сил стараясь, чтобы это не прозвучало грустно. – Это наш секрет. Я должна сказать Дженни...

– Что сказать?

Вокруг никого не было, когда она подошла и встала в наш треугольник. Харлоу ответила:

– Команда собирается продать ее.

У Дженни отвисла челюсть.

– Что? Кто тебе это сказал?

Я пожала плечами, потому что это не имело значения.

Слезы тут же навернулись ей на глаза.

– Какая команда?

– Нью-Йорк.

Никто из них ничего не сказал.

– Что ты собираешься делать? – спросила Харлоу.

– Надеюсь, поеду в Европу, – объяснила я. – Может быть. Если я кому-то понадоблюсь.

Глаза моей бедной Дженни наполнились слезами.

– Ты действительно покидаешь нас?

О, Боже.

– Я ухожу от этого, а не от вас, девочки. Ты же знаешь, что я никогда не нравилась Кордеро. Я не сильно удивлена, что он в конце концов решил избавиться от меня, но не могу поверить, что он пытался отправить меня в Нью-Йорк.

– Они никогда не позволят тебе играть, – покачала головой Дженни.

Рука обхватила мой локоть, прежде чем проложить дорожку до самой поясницы. Жар мужского тела обжег мне бок.

– Ты будешь в порядке, – сказал мужской голос.

Моему мозгу потребовалась секунда, чтобы осознать происходящее. Култи прикасался ко мне на публике, на тренировке, перед моими друзьями и теми, кто остался в раздевалке.

Когда он скользнул рукой вверх по моей спине и остановился на самом плече, напряжение покинуло мои легкие и плечи. Это был конец. Он был моим другом, и ничем больше. Мне нечего было скрывать, нечего было стыдиться. К черту. Я положила свою руку поверх его.

– Надеюсь, кто-нибудь возьмет меня.

– Возьмет, – заявил он с полной уверенностью.

Я рада, что хоть один из нас был уверен.

Он остановил на мне взгляд, будто даже не осознавал, что рядом были другие люди.

– Мне нужно с тобой поговорить.

Я хотела спросить, о чем, но решила подождать.

– Увидимся позже? – спросила я Дженни и Харлоу, которые внимательно наблюдали за нами.

– Да, – согласились обе девочки.

Немец не стала дожидаться, пока мы доберемся до моей машины. Култи остановил меня посреди парковки с исключительно серьезным выражением лица.

– Они не собираются позволять тебе играть.

– Я знаю.

– Если мы ничего не предпримем, и команда перейдет на следующий этап, то и в финал тебя не пустят.

Горе и гнев были так похожи, что трудно было различить, кто из них будто сдавливает и прожигает мои легкие.

– Я знаю.

Култи сделал шаг вперед. За последние пару дней он отрастил бороду, и она идеально обрамляла его лицо, отчего глаза выглядели больше.

– Ты мне доверяешь?

Доверяю ли я ему? Моя голова слегка дернулась назад, а брови поползли вверх. Я лучше буду доверять.

– Да.

Его ноздри раздулись, он опустил голову. Он был похож на человека, которым я так долго восхищалась на поле.

– Давай поговорим с Кордеро.

Я только что сказала, что доверяю ему, но все еще хотела спросить, о чем, черт возьми, мы будем говорить с этой подтиркой. Доверие, верно? Он не собирался меня подставлять. Култи знал, что поставлено на карту.

Меня чуть не стошнило, но вместо этого я кивнула.

* * *

– Встретимся там, – сказал Култи, прежде чем скрыться в первом попавшемся туалете.

В порядке. Я понятия не имела, что, черт возьми, мы будем делать, но продолжала идти к кабинету Кордеро. Его секретарь сидела за столом. Она выглядела как образцовая пожилая секретарь, аккуратная, седые волосы коротко подстрижены, свитер на пуговицах поверх рубашки с воротником. Она создавала достоверное впечатление, что она хороший и добрый человек.

Она не была хорошим человеком, по крайней мере, никогда не была добра ко мне.

– Здравствуйте, миссис Брокавски. Я хотела бы поговорить с мистером Кордеро, пожалуйста. – Убейте их добротой, верно?

Грубая старая летучая мышь отвела взгляд от своего компьютера, оценивая меня с головы до ног и не найдя меня важной персоной, ответила:

– Для этого тебе надо записаться на прием.

Кто-то пропускал все любезности. Ладно.

– Не могла бы я поговорить с ним минут пять? Вот и все. Это очень важно, – подчеркнула я, пока врала будто оглохшей секретарше, которая отвернулась, чтобы снова сосредоточиться на экране компьютера.

– Я уже объяснила, что тебе нужно записаться на прием. У него есть место в понедельник в одиннадцать, – заявила она.

– Я не могу поговорить с ним сегодня?

Дама закатила глаза и не стала сдерживаться.

– Нет.

Очевидно, она не собиралась помогать мне.

– Все равно спасибо, – сказала я, прежде чем повернуться. И направилась в ту сторону, откуда пришла, намереваясь найти Немца и дать ему понять, что именно он должен заставить бешеного барсука впустить нас. Еще до того, как я покинула поле ее зрения, Култи, нахмурившись, уже шел ко мне.

– Она не пускает меня к нему, – объяснила я.

Он моргнул, затем схватил меня за руку, ладонь к ладони, и пошел со мной обратно к столу секретаря. Култи не ходил вокруг да около.

– Мне нужно поговорить с Кордеро. Сейчас.

Ее тонкие седые брови приподнялись, и она посмотрела, кто говорит. Все ее лицо изменилось, когда она увидела Немца.

– Мистер Култи, вам действительно нужно записаться на прием...

– Мне нужно увидеть его сейчас, – оборвал он ее.

Взгляд старой летучей мыши метнулся ко мне, и я увидела морщинки на ее носу. Точнее, многочисленные морщинки на носу.

– Позвольте мне узнать у него.

Ровно через пятнадцать секунд древний опекун мистера Кордеро стояла в дверном проеме, держа дверь широко открытой и жестом приглашая нас войти.

– Он примет вас сейчас.

Когда мы вошли, генеральный директор «Пайперс» сидел за своим столом, Култи шел впереди меня, все еще держа меня за руку. Я знала, как это будет выглядеть, и не находила в себе сил беспокоиться еще и об этом. Даже немного. Немец занял место подальше от двери. Я встала по другую сторону, наблюдая за Кордеро, который выглядел совершенно невозмутимым.

– Чем я могу вам помочь? – с отвращением спросил мужчина.

– Я подпишу контракт еще на год, если вы позволите ей сыграть следующие две игры, – сказал Култи прямо.

Я повернула голову и уставилась на него. Что?

Видимо, не только меня удивили его слова. Глаза Кордеро округлились.

– Вы сделаете это?

– При двух условиях. Во-первых, вы позволите ей играть в основном составе, – спокойно заявил Немец.

Самый старый человек в комнате, казалось, думал об этом почти ошеломленно.

– И это ваши условия?

– Первое.

Култи не хотел браться за эту работу. Он мне так и сказал. Что, черт возьми, он делает?

– Рей, – прошептала я.

Немец повернулся, чтобы бросить на меня еще один взгляд, который напомнил мне, что я обещала ему доверять.

Черт возьми.

– Да или нет? – спросил он у Кордеро.

– Я... – Он запнулся. – Я не могу держать вас обоих на поле одновременно. Были жалобы и от других игроков…

Король поднял руку, бросив на меня многозначительный долгий взгляд, значение которого я не понимала, пока он не закончил говорить.

– Я не буду присутствовать на обеих играх, – предложил он, наблюдая за мной.

На этот краткий миг время остановилось.

Кордеро понятия не имел, что только что вырвалось у Култи. Он слышал слова, но не понимал их смысла. Я слышала слова и понимала, но… но…

– Нет, – ответила я.

Он ни разу не прервал зрительный контакт со мной, желая, чтобы я действительно поняла, что он имел в виду, что он хотел, чтобы я поняла.

– Да.

– Рей. Ты не понимаешь, что делаешь.

Немец пристально посмотрел на меня, его лицо было одновременно напряженным и безмятежным.

– Я никогда ни в чем не был так уверен.

О кровавый кромешный ад.

– Ты не будешь присутствовать на матчах, чтобы позволить ей играть? – удивленно переспросил Кордеро, очевидно, он не настолько рассеянный, как я думала.