Текст книги "Култи (ЛП)"
Автор книги: Мариана Запата
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 33 страниц)
Глава 7
Жизнь и тренировки в течение следующих нескольких дней шли своим чередом.
Каждое утро на поле появлялось, по меньшей мере, пара репортеров. Обычно в течение нескольких дней это были одни и те же люди, потом они менялась, и появлялись другие. Гарднер руководил тренировками вместе с тренером по фитнесу и еще одним своим помощником, в то время как печально известная Франкфуртская сосиска, делал то, что и всегда – очень много ничего.
В конце концов, через пару дней мне стало наплевать на Немца, у меня были и другие причины для беспокойства. Игнорирование его стало моей второй натурой, даже если он находился очень близко.
Как в день, когда мы все собрались на поле, чтобы сделать официальную фотографию команды.
Благополучно устроившись в первом ряду вместе с остальными игроками ростом до ста семидесяти сантиметров, я стояла с полузащитником с одной стороны и защитником с другой, любезно расставленными вокруг меня помощником фотографа. Думаете, я забыла, как Сиена сказала, что я должна стоять на фотографии рядом с Култи? Нет. Собиралась ли я сказать что-нибудь, чтобы исправить происходящее? Ни за что, врагу не сдается…
Солнце было беспощадно, влажность заставляла меня потеть в тех местах, где большинство людей никогда бы не вспотели. Все, чего я хотела, – это бутылка воды, которая лежала под навесом, расположенным слишком далеко, чтобы быстро добраться до него. Стоять там, прижавшись друг к другу словно птенцы, ощущалось примерно в сто раз хуже, чем бегать и тренироваться до наступления этой адской жары. Невыносимо хуже.
– Скоро это закончится? – игрок справа от меня вздохнула. Она была одним из новых членов семьи «Пайперс».
– Думаю, да, – ответила Женевьева. Она стояла в ряду прямо за мной. Это был всего лишь второй ее сезон в Первой Женской Лиге.
Я оглянулась через плечо и увидела, что ассистентка переставляет девушек в верхнем ряду. Харлоу стояла в стороне, хмуро слушая то, что говорила женщина, и это заставило меня улыбнуться.
– Они почти закончили с расстановкой высоких игроков, потом должна начаться съемка, и это займет еще минут двадцать, максимум.
Все шестеро вокруг меня дружно застонали.
– Касильяс!
О, черт. Нет. Нет.
– Двадцать третья! Вы находитесь не на том месте! – крикнула фотограф со своего места, рядом с ней стояла сотрудница отдела по связям с общественностью «Пайперс».
– Увидимся позже, девочки, – пробормотала я.
Мне потребовалось все мое мужество, чтобы не опустить голову и не тащить ноги к появившейся из ниоткуда Сиене, чтобы отказаться. Я наблюдала за ней. Ага. Я понимала, что она присматривает за мной, делает мне одолжение, помогая выбраться из затруднительного положения, в которое меня втянуло прошлое моего брата. И когда я подумала о тех письмах, которые остались непрочитанными в моем почтовом ящике, я решила, что, вероятно, стоит просто заткнуться и делать то, что нужно. По-видимому, это было важным только для меня. Я сглотнула, надела свои Носки Большой Девочки, сделала глубокий вдох и пошла, как любой нормальный, здравомыслящий человек в направлении, которое мне указали.
– Сал, втиснись вон туда, на один ряд ниже мистера Култи, рядом с мисс Филлис.
Мисс Филлис, наш тренер по фитнесу, которая год за годом восставала из мертвых, только чтобы убедиться, что команда находится в хорошей физической форме. Мы с ней примерно одного роста, так что в рассуждениях Сиены был смысл. Если не принимать во внимание, что человек Берлинская Стена, по меньшей мере, на двадцать сантиметров выше игрока, стоящего рядом с ним.
Я расправила плечи и притворилась, что не замечаю, как он игнорирует всё и всех вокруг. И не важно, что я стояла меньше чем в тридцати сантиметрах от него.
Я вела себя как настоящий чемпион, не позволяя его поведению задеть меня.
Почти.
К несчастью, то, что я не была настолько глупа, чтобы пытаться привлечь его внимание, не означало, что и все остальные понимали, что делать этого не стоит. Не прошло и двух минут, как я услышала игрока, стоявшую где-то позади меня. Она спросила:
– Не могли бы вы сказать который час?
Любой, кто хоть немного интересовался Култи, прекрасно знал о его именных часах с личным брендом. Он носил их всегда.
По инструкции мы все были должны оставить наши мобильные телефоны в сумках, поэтому я не удивилась, что ни у кого не было часов на поле. Я играла с часами на руке когда-то давным-давно, и больше не хотела рисковать разбить лицо.
– Никто не знает, который час? – снова спросила девушка.
Ничего.
Никакого ответа от человека, которому платили за ношение часов.
Черт побери. Я, наконец, повернулась и сказала:
– У меня нет с собой часов, Вивиен. Извини. – Просто я терпеть не могла, когда я что-то спрашивала, а никто не отвечал. Это выглядело грубо и неловко.
Но еще более грубым и неловким выглядело то, что он мог ей ответить и не сделал этого. Судя по выражению лица Вивиен, она это поняла.
Он предпочел не отвечать. Классика.
После этого я продолжала смотреть вперед и улыбнулась в камеру, когда пришло время.
* * *
Ситуация не улучшилась, когда два дня спустя на съемочную площадку пришли видеооператоры. Сиена махнула мне рукой в том направлении, где стояли тренеры.
– Подойди к ним, – прошептала она мне, когда я оказалась достаточно близко. – Всего несколько кадров.
Это были всего лишь несколько кадров с человеком, который сказал мне три предложения за месяц.
Ага.
Я подняла свою гордость, встряхнула ее и накинула на плечи, прежде чем медленно направиться к тренерам, которые стояли вместе.
Я постаралась завязать разговор с Гарднером, в то время как Култи стоял рядом, скрестив на груди руки с фантастическими бицепсами, и его внимание было сосредоточено на чем-то другом. Каждый раз, когда я смотрела на него, он все больше и больше напоминал мне солдата из какого-нибудь военного подразделения. Эти его коротко стриженые волосы и пустое выражение лица. Тем временем я мысленно дала ему щелбанов по лбу, причем с двух рук сразу. Зрелость определенно не была моей сильной стороной.
Нет.
Но я делала то, что необходимо. Всегда. Поэтому заставила себя улыбнуться и поговорить с людьми, которых действительно любила, в то время как видеооператоры ходили вокруг. Это должно было сработать.
Я отмахнулась от мыслей о Немце, игнорирующем саму жизнь, и обратила внимание на девушек, стоящих вокруг меня, пока Гарднер с кем-то разговаривал.
– Я готова закончить на сегодня. Кто-нибудь знает, что мы будем делать завтра? – Я услышала, как Женевьева спросила остальных девушек.
Другая девушка ответила:
– Я думаю, что завтра мы встречаемся в офисе, чтобы забрать остальную форму, не так ли?
Так оно и было, но я ненавидела всегда быть единственной, кто знал, что происходит, и вмешиваться в чужие разговоры.
Кто-то еще согласился.
– Да. Кто-нибудь хочет пойти завтра на «счастливые часы» в бар?
Пойти в бар за день до игры? Я скорчила гримасу, но продолжала смотреть вперед и держать рот на замке. Я услышала, как две девушки согласились, а одна отказалась.
В любом случае, они не приглашали меня и не спрашивали моего мнения. Большинство людей перестали приглашать меня после множества моих отказов, и в этом виновата была только я сама. Я всегда была занята. Иногда мне казалось, что я должна была внести посещение ванной комнаты в свое расписание на день. Так что, пока они все собирались на «счастливые часы», я наконец-то собиралась начать работу с Марком для нового клиента – проект, который мы нежно называли «Юго-Западным оазисом». Пятнадцать лет назад я ни за что не подумала бы, что приду в восторг от специально заказанных камней и кактусов.
Было ли это гламурно или весело? Нет. Но это была моя жизнь, и мне было все равно, кто и что подумает.
– Не могу дождаться, – призналась другая девушка. – Эта неделя была о-т-с-т-о-й-н-о-й. Я бы не отказалась от пары «Маргарит».
Парочка? Я поморщилась.
– Да, детка, я тоже.
– Вам всем нужна строгая дисциплина, а не выпивка накануне игры.
Честное слово, я перестала дышать при звуке этого голоса. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы узнать его. Надо быть идиоткой, чтобы не узнать.
Из всех вариантов он предпочел заговорить сейчас…
– Но это всего лишь предсезонная.
Я не была уверена, кто был настолько глуп, чтобы потрудиться оправдаться, что это была «всего лишь» предсезонная игра. Часть меня понимала, что технически эта игра не считается, но все же. Кто любит проигрывать? Я, черт возьми, нет. Мне даже не нравилось проигрывать в аэрохоккее.
Но, даже несмотря на это.
Это он говорит? Чертов лицемер!
– Не существует «всего лишь» игр, – последовал резкий, без лишних слов ответ, вырвавшийся изо рта Кислой Капусты.
– Эй, почему бы нам не... – Гарднер быстро подхватил какую-то случайную тему, чтобы отвлечь нового тренера.
Я, мать его, точно не собиралась оборачиваться и смотреть на него. Он использовал такой отвратительный хамский тон и был насквозь фальшивым. Может быть, если бы я не притащила его пьяную задницу в гостиничный номер несколько дней назад, то испытывала бы другие эмоции, услышав его слова.
Но, в любом случае, нахамить он уже успел.
Даже я почувствовала жжение от его слов. Больше никто ничего не сказал. Но как только я встретилась взглядом с Дженни, она одними губами произнесла:
– Что за хрень произошла?
Я выпучила глаза и ответила одними губами:
– Понятия не имею.
* * *
Через некоторое время к нему подошла Грейс. Их разговор длился около трех минут, наверное, но я уверена, что эти три минуты все члены команды «Пайперс» смотрели на них. Мы смотрели, как Грейс подошла к нему и заговорила. Было похоже, что она говорила с ним так же, как и с нами, когда на ней были капитанские шорты. Затем мы увидели, как он ответил одной короткой фразой. Через две минуты одна из самых собранных профессиональных игроков, которых я когда-либо встречала, была пропитана гневом, это чувствовалось в каждой клетке ее тела.
Грейс была вне себя. Грейс. Она принадлежала к тому типу людей, которые всегда выбирают высокий стиль игры. За те пять лет, что мы играли вместе, даже в национальной сборной, она никогда не играла грязно. Хладнокровная, решительная и умная, Грейс была воплощением профессионала.
Ее никогда нельзя было вывести из себя. Она не теряла лицо.
И она только что это сделала. Из-за чего, я понятия не имела, но маленькая часть меня умирала от желания узнать.
Она что-то сказала Култи о том, как он нахамил девочкам? Зная ее и то, насколько серьезно она относится к своей роли капитана, это более чем вероятно. Каждый раз, когда я видела их вместе, они казались мне друзьями... ну, приятелями. Типа приятелями. Да.
Эта сцена заставила меня немного поволноваться.
Что же там произошло?
* * *
– Сал, а сексуальный зад твоего брата будет на открытии сезона?
Я высунула язык и изобразила сильные рвотные позывы, чем вызвала смех пары девчонок. Знают же, как я ненавижу, когда они воображают пошлые вещи с моим братом каждый раз, когда он приходит. Отчаянные, шлюховатые засранки. Наконец, я улыбнулась девушке, которая спросила, и покачала головой.
– Нет, этот нет. Зато сексапильная задница моей младшей сестры приедет, и мои родители тоже. На самом деле, они и сегодня здесь.
– Ой, неужели?
Чувства радости и удовольствия наполнили мою грудь. У многих игроков не было семьи, которая жила достаточно близко, чтобы иногда приходить на игры... или они не хотели приходить. Моя семья, с другой стороны, обычно появлялась на большинстве домашних игр, совершая трехчасовую поездку и проводя в Хьюстоне весь следующий день, чтобы побыть со мной. Я знала, что мне повезло, и была благодарна им за поддержку.
Даже если моя сестра Сесили, просидит всю игру в своем телефоне, отправляя текстовые сообщения и просматривая «Инстаграм». Но, несмотря на это, она была на трибунах даже после того, как обзывала меня жуткими словами, и у нее возникали ужасные идеи о том, что я думаю о ней. Вряд ли моя мама была рада моему выбору, но она все равно приходила и болела за меня, даже если ей приходилось прилагать для этого усилия. Но ведь это любовь, не так ли?
Сегодня была наша открытая тренировка перед началом предсезонных игр против местных команд колледжа. Эта тренировка была широким жестом, который Лига делала для владельцев абонементов, друзей и семей игроков, а также победителей различных конкурсов. После тренировки мы общались и фотографировались, а если были маленькие дети, то некоторое время гоняли с ними мяч.
– Да. Я не уверена, сможет ли Эрик приехать в этом году, так как он все еще за границей. – Спасибо вселенной за это. Я легко могла представить его на трибунах, сердито глядящим на скамейку запасных, и под «скамейкой запасных» я подразумевала Рейнера Култи.
– Дай мне знать заранее, чтобы я успела навести красоту, – засмеялась девушка.
Я хихикнула и отмахнулась от нее, натягивая носки поверх щитков, так как мы уже закончили разминку. Поднявшись на ноги, я посмотрела на сотню или около того людей, которые были на трибунах в маленькой, отгороженной части, где мы тренировались. Всего за пару минут я разглядела папину лысину, мамины новые ярко-рыжие волосы и голову Сеси, прикрытую большой ковбойской шляпой. Подняв обе руки в воздух, я помахала своей семье и тем, кто решил, что машу им, широко улыбнулась. Тут же мама и папа помахали мне в ответ, и еще несколько человек, которых я не знала.
– Пойдемте, дамы. Если все готовы, давайте начнем, – крикнул Гарднер.
Следующие два часа пролетели без следа неловкости, которая окутывала команду с тех пор, как Култи решил вывести свою ублюдочность на новый уровень. По крайней мере, на какое-то время мы все старались не думать об этом. Я украдкой поглядывала на трибуны на протяжении всей тренировки. Я всегда была ребенком, которому нравилось, когда семья была рядом на играх. Были люди, которые не любили этого, но я не была одной из них. Я играла лучше, когда они были на трибунах, или, по крайней мере, воспринимала игру еще более серьезно – если это вообще возможно. Мои родители знали о футболе более чем достаточно, чтобы уловить нюансы и все еще делать мне замечания о моментах, над которыми можно было бы поработать.
Солнце сильно пекло, и моя лодыжка беспокоила меня немного, но в целом все прошло очень хорошо.
Но каждый раз, когда смотрела в сторону отца, я видела, что он был занят рассматриванием Култи – абсолютно одержимый. Я любила его, даже если у него был ужасный вкус на мужчин.
Мы не вспоминали о том, что много лет назад я была такой же, как он.
Как только мы остыли и растянулись, несколько сотрудников из мужской команды Хьюстона повели зрителей с трибун на поле. Прошло больше месяца с тех пор, как я в последний раз видела свою семью, и я скучала по ним. Я наблюдала, как мой отец оглядывает поле в поисках единственного человека, который действительно имел сейчас для него значение. Я знала, что это не я, ха.
– Ма. – Я протянула руку к маме, которая быстро взглянула на мою потную тренировочную майку, поморщилась и все равно обняла меня.
– Mija, – ответила она, сжимая меня в объятьях.
Затем я схватила свою младшую сестру за край шляпы и притянула ее к себе, когда она завизжала:
– Нет, Сал! Ты вся потная! Сал, я не шучу. Сал! Черт!
Знала ли я, что она не любит потных объятий? Черт возьми, да. Было ли мне дело до этого? Не-а. Я не забыла, как она назвала меня ведьмой в последний раз, когда мы были в одной комнате, даже если она делала вид, будто эти слова не слетали с ее губ. Я прижала ее к себе еще крепче, чувствуя, как она шлепает меня по спине со всей силы, когда моя мама сказала:
– Hija de tu madre, следи за своим языком. (исп. цензурная версия оскорбления Hija/ Hijo de tu puta – дочь/ сын шлюхи, также употребляется как сукин сын, черт побери, твою мать и т.д.)
– Я скучала по тебе, Сеси, – сказала я, осыпая поцелуями щеки младшей сестры, когда она попыталась отстраниться, говоря что-то о макияже, который я могу размазать.
Ей семнадцать. Она перерастет это. Мы почти одного роста, у нас обеих светло-карие глаза и каштановые волосы, хотя мои немного светлее, как у нашей аргентинской бабушки. Но это было все, в чем мы были похожи. Я весила на девять килограммов больше. Если же сравнить наши личные качества, мы были настолько разными, насколько это вообще возможно. К пятнадцати годам она уже научилась носить туфли на каблуках, а я в этом возрасте считала, что носить настоящий бюстгальтер – фантастически круто, и это только верхушка айсберга. Но я любила ее до чертиков, даже когда она была немного снобистской и плаксивой... и иногда она была немного жадной.
Когда я, наконец, отпустила ее и посмотрела в сторону отца, то фыркнула, сдерживая смех. Он стоял к нам спиной и внимательно оглядывал поле.
– Эй, пап? Обними меня, прежде чем ты никогда больше не захочешь мыть руки.
Вздрогнув от неожиданности, он обернулся и сверкнул широкой улыбкой. Сколько я себя помню, у него были коротко стриженные редеющие волосы и яркие зеленые глаза, унаследованные от испанской бабушки.
– Я искал тебя!
– Да ладно тебе, врунишка, – рассмеялась я. Мы крепко обнимались, пока он комментировал мои удары «ножницами», которые я делала во время тренировки. Это технически сложный удар через себя в падении, который требовал в прыжке оторвать тело от земли, и пока спортсмен находился в полете параллельно земле, ударить по мячу быстро скрестив ноги, сделав «ножницы». В зависимости от положения тела к земле после удара, мяч летит либо через голову футболиста, либо в сторону.
– Я так горжусь тобой, – сказал он, все еще обнимая меня. – Ты становишься лучше каждый раз, когда я тебя вижу.
– Или, есть вероятность, что твое зрение становится хуже...
Он покачал головой и, наконец, отстранился, держа руки на моих плечах. Он был среднего роста, всего около ста восьмидесяти сантиметров, судя по его водительским правам, хотя мне казалось, что он не выше ста семидесяти пяти.
– Alomejor (исп. может быть).
Кто-то постучал по моей ноге сбоку, и когда я взглянула вниз, то увидела, что там стоят маленькие девочка и мальчик и держат в руках мою официальную клубную фотографию, сделанную в прошлом сезоне.
Я подписала их фотографии, а затем немного поговорила и сфотографировалась с ними, когда их мама попросила об этом. Сразу же за ними подошли еще три семьи – в основном это были маленькие девочки со своими мамами – и я повторила с каждой из них предыдущие действия. Между фотографиями я задавала им вопросы и раздавала объятия, потому что они были самой дешевой и самой эффективной валютой в мире. Я ненавидела общаться с прессой, потому что интервью заставляли меня нервничать и чувствовать себя неловко. Но эти незнакомцы, эти люди делали меня невероятно счастливой, особенно когда дети были так рады и взволнованы. Я потеряла из виду своих родителей, но не слишком беспокоилась об этом, они знали, как это бывает в подобных ситуациях.
Примерно через полчаса, когда я закончила подписывать мяч для девочки-подростка, говоря ей, что она еще не слишком стара, чтобы начать играть серьезно, если хочет однажды попасть в профессиональный футбол, я огляделась, пытаясь найти свою семью. У одних из ворот, которые мы использовали во время тренировки, я заметила, что папа и мама разговаривают с Гарднером и Грейс. Они встречались с обоими неоднократно на протяжении многих лет.
И когда я, наконец, добралась до них, то обняла за плечи, подошла к отцу и улыбнулась ему. Но то, что я увидела, было практически мрачной, слегка грустной улыбкой на его лице. Было видно, как он старался изо всех сил не выглядеть таким опечаленным. Это сразу же насторожило меня.
– Que tienes? (исп. в чем дело?) – прошептала я.
– Estoy bien, (исп. все хорошо) – прошептал он в ответ, целуя меня в щеку. Но он не выглядел так, будто у него все хорошо. – Тренер говорил нам, как прекрасно вы все вместе играли.
Я очень внимательно следила за его лицом, рассматривая следы загара и возрастные морщины от многолетней работы на улице, большую часть времени он работал в шляпе, а иногда и без нее, и я видела, что его что-то беспокоит. Он был упрямым, вот откуда это упрямство во мне – от него. Но если он не хотел ничего говорить сейчас, я не собиралась заставлять. Я откашлялась и попыталась поймать мамин взгляд, но она, казалось, была в отличном настроении.
– Надеюсь, что это так. Я не понимаю, почему бы и нет, правда, Грейс?
Женщина чуть постарше, которой в этом году исполнилось тридцать пять, весело улыбнулась в ответ. Это выражение ее лица было совершенно не похоже на то, с каким она говорила с Култи.
– Несомненно.
Когда Гарднер и Грейс ушли, и мы остались втроем – Сеси Бог знает о чем разговаривала с Харлоу, а я толкнула отца в плечо и спросила:
– Что не так? Серьезно.
Он покачал головой, как я и ожидала.
– Со мной все хорошо, Сал. Да что с тобой такое?
У семьи Касильяс был талант к отклонению от темы разговора.
– Что случилось? – настаивала я, потому что это была еще одна семейная черта Касильяс.
– Nada (исп. ничего).
Этот мужчина. Иногда мне удавалось вытрясти из него признание.
– Ты расскажешь мне потом? Пожалуйста?
Похлопав меня по макушке, он снова покачал головой.
– Все в порядке. Я рад тебя видеть, и рад, что мы увидим открытие сезона через пару недель.
Очевидно, что он врал, но я знала, что спорить с ним бессмысленно, поэтому прекратила его дергать.
Через несколько минут моя семья ушла и пообещала встретиться со мной вечером. Мама и Сеси хотели пройтись по магазинам, пока были в городе, и мы планировали увидеться, как только я закончу работать. Рядом с нами было несколько болельщиков, все игроки все еще были на поле, собирая свои вещи, если не были заняты чем-то другим. Я как раз схватила бутылку с водой, чтобы сделать глоток, когда Харлоу подошла и серьезно посмотрела на меня. Два таких взгляда за один день – это уже чересчур.
– Что происходит? – спросила я, засовывая бутылку под мышку.
Ее нижняя челюсть напряглась.
– Я ничего не сказала, потому что знаю, что ты посчитаешь нужным сделать это лично.
Я моргнула.
– Сделать что?
Харлоу заложила руки за спину, едва заметная тень раздражения пробежала по ее лицу. Эта ее черта была мне хорошо знакома. Она пыталась обуздать свой взрывной темперамент.
– Мистер Касильяс ничего тебе не говорил?
Я подозрительно прищурилась.
– Нет. О чем?
Харлоу откашлялась – еще один признак того, что ее что-то разозлило, но это ни о чем еще не говорило. Она не отличалась терпением.
– Я думаю, он подошел к сама-знаешь-кому и попросил у него автограф. – Она снова прочистила горло. – Я не уверена, Салли. Все, что я знаю, это то, что твой отец отошел от него, и выглядел так, будто его ударили по яйцам.
Терпение, Сал.
Я сделала глубокий вдох.
– Ты думаешь... – Я говорила примерно по одному слову в минуту из-за напряжения, которое чувствовала внутри, стараясь его контролировать, чтобы не лопнули капилляры в глазах. – Он был груб с моим папой? – Моим папой?
– Я думаю, что да, – ответила она почти так же медленно. – Я никогда не видела твоего отца таким. Особенно, если учесть, что к нему он шел будто с сердечками в глазах, а вернулся без.
Т-е-р-п-е-н-и-е. Успокойся. Сосчитай до десяти.
Я открыла и закрыла рот, пытаясь снять напряжение с челюсти, но ничего из этого не вышло. Следующее, что я помню, как мои руки дрожали, когда я вспоминала выражение лица моего отца.
К черту.
Я пыталась. Я смогу жить, зная, что действительно старалась не злиться так сильно. Я приложила для этого все усилия. С другой стороны, было всего несколько случаев, когда я могла так быстро разозлиться до безумия. Обычно я была спокойна, а если нет, то понимала, когда время и место впадать в слепую ярость, а когда – нет.
Почти всегда.
Я сделала шаг вперед.
– Я не могу...
Как хороший друг, Харлоу понимала, что меня не отвести от края, к которому я подошла так близко. Она сама была защитницей и знала, что никто и никогда не посмеет причинять боль близким мне людям, поэтому не стала отговаривать меня. Позже, когда я действительно задумаюсь об этом, то вспомню, как она сказала, что позволит мне разобраться самой, несмотря на то, что у нее тоже было желание постоять за гордость моего отца.
– Только не бей его на глазах у всех! – приказала Харлоу, когда я направилась к... ну, я не знала, куда именно. Я знала только свое место назначения, и оно было там, где, черт возьми, находилась эта Немецкая сволочь.
За то время, которое мне потребовалось, чтобы найти его и быстро подойти, я достаточно успокоилась, чтобы примирится с тем, что не могу врезать ему. Я также не могла и не должна была называть его Фюрером или как-то еще, что потенциально могло бы навлечь на меня неприятности. К счастью для меня, я успокаивалась и лучше соображала во время ходьбы.
Моя цель – надрать ему задницу, не попадая в неприятности.
Я сняла свои воображаемые Носки Большой Девочки и бросила их на пол. Я урою этот гребаный кусок дерьма. Если бы на мне были серьги, я бы их тоже сняла и отдала Харлоу.
Мои трясущиеся руки и колотящееся сердце помогали мне оставаться уверенной в своем решении.
Я нашла его.
Он просто стоял там, занимался своими делами, просматривая какие-то заметки в папке. Высокий, серьезный и плюющий на то, что он обидел самого важного человека в моей жизни.
Я даже не подумала и не потрудилась оглянуться, чтобы проверить, кто будет потенциальной аудиторией, потому что мне было наплевать.
Не обвиняй его ни в чем напрямую.
Не обращайся к нему ругательствами и не называй его Фюрером.
В тот момент мне было все равно, кто этот человек, и кем он был. Он был просто каким-то мудаком с проблемами во взаимоотношениях с людьми. И он совершил немыслимое. Одно дело быть сволочью по отношению ко мне или моим товарищам по команде. Но он ранил чувства моего папы, и этого я ему не спущу.
– Эй, – рявкнула я, как только подошла достаточно близко.
Он даже не поднял головы.
– Эй ты, Баварская Сарделька. – Я действительно только что сказала это?
Когда Баварская Сарделька, о которой шла речь, поднял голову, я поняла, что на самом деле сказала это вслух. Ну, думаю, я могла бы сказать что-то намного хуже, и не собиралась отступать в тот момент.
– Ты со мной разговариваешь? – спросил он.
Я сосредоточилась на том, как напряглись мои предплечья, на чувстве гнева, которое вспыхнуло в моей груди, и начала говорить:
– Да, с тобой. Может быть, тебе наплевать на команду, ладно. Я принимаю это, большой парень. Хочешь нести всякую чушь, когда знаешь, что у тебя нет права говорить нам, что мы должны или не должны делать? – Я бросила на него взгляд, говорящий о моем желании, чтобы он помнил, что именно я для него сделала.
Лицемерная задница.
– Мы все забудем, что ты был груб с нами, поверь мне. Я не собираюсь терять сон из-за тебя, но здесь мы не относимся к нашим фанатам, как к дерьму. Я не знаю, как было там, где ты играл, но здесь мы благодарны им и относимся ко всем по-доброму. Не имеет значения, попросит ли кто-то у тебя автограф на фото или подписать его задницу, ты делаешь это с улыбкой. И особенно тебе не позволено быть мудаком по отношению к моему отцу. Он думал, что ты самый лучший игрок в мире. Он один из твоих самых больших поклонников, и ты был груб с ним? Господи. Все знают, что как противник на поле ты был ужасен, но я не думала, что ты такая сволочь по отношению к людям, которые поддерживали тебя и твою карьеру.
Кто-то тяжело дышал, и я была почти уверена, что это я.
– Все, что он хотел – это встретиться с тобой, и, я не знаю, может быть, сфотографироваться, чтобы похвастаться своим друзьям. Он лучший человек из всех, кого я знаю, и он уже несколько недель говорил о встрече с тобой. Теперь мой отец ушел отсюда, расстроенный и разочарованный, так что спасибо тебе за это, ты Немецкий Шоколадный Торт. Я надеюсь, что в следующий раз, когда кто-нибудь подойдет к тебе, ты подумаешь о том, как две минуты твоего времени могут целый год нести радость другому человеку.
Ты гребаная Кислая Капуста.
Ладно, этого я не сказала, но подумала.
Я также подумала о том, чтобы показать ему средние пальцы на обеих руках, но и этого не сделала.
Мои пальцы будто сами по себе сжались в кулаки, а зубы начали скрежетать друг о друга, пока мы молча смотрели друг на друга. Я думала, что с меня достаточно, но, когда он моргнул, его глаза напомнили мне позднюю осень в Нью-Гэмпшире. Глядя в эти глаза, я почувствовала, как моя внутренняя тринадцатилетняя девочка ожила, девочка, которая поместила этого человека на пьедестал и думала, что он весь ее мир. Я почувствовала, как она ожила и умерла за долю секунды. Вот так быстро. Эта версия меня, которая понимала, что люди меняются с годами, возродилась из пепла подростка Сал. Взрослой версии меня было наплевать на Рейнера Култи. Он не был тем, кто сидел на моих тренировках и моих играх. Он не был тем, кто переживал из-за моих травм и дразнил меня во время периодов восстановления. У меня были близкие люди, которых я любила и уважала, люди, которые заслужили мое сердце и мою преданность.
Рейнер Култи не был для меня кем-то особенным в том, что действительно имеет значение в жизни. Он был моим вдохновителем очень давно, но он не был тем, кто помог мне сделать это реальным.
– Я понимаю, что вы величайшее существо, когда-либо появлявшееся на этом поле, мистер Култи. – Да, я сказала «мистер» так саркастически, как только могла. – Но для меня мой отец – один из величайших людей в мире. И следующий человек, чьи чувства вы заденете, отказываясь от встречи с ним, – это чей-то папа, или брат, или мама, или сестра, или дочь, или сын. Так что подумайте об этом.
Чертова Франкфуртская Сосиска.
К счастью, я не ждала, что он мне ответит, и, вероятно, хорошо, что он промолчал. Я серьезно сомневалась в том, что извинения или что-то искреннее могло быть сказано этим равнодушным и апатичным человеком.
* * *
Даже несколько часов спустя, когда я таскала камни в тачке, и мои плечи так сильно болели, что, казалось, зарыдаю от боли, я не могла остановиться и продолжала чувствовать себя раздраженной и злой. Если бы я не сделала это десять лет назад, то сорвала бы плакаты Култи со своей стены сейчас, с криком, который заставил бы «Зену – королеву воинов» гордиться. Никто не остановил меня, когда я схватила свои шмотки и ушла. Гарднер стоял, когда я проходила мимо него, и, судя по выражению на его лице, он был мной приятно впечатлен.
Во всяком случае, так мне показалось. Меня не вышвырнут из команды, если Гарднер был доволен моими словами.
По крайней мере, я на это надеялась. В любом случае, я не собиралась сожалеть о содеянном. Если не могу постоять за то, во что верю, значит, я не тот человек, которым стремлюсь быть.
