Текст книги "Култи (ЛП)"

Автор книги: Мариана Запата

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)

Мой телефон запищал секундой позже, и я увидела извещение о запросе на дружбу. Я приняла его и положила телефон обратно на комод, прежде чем занять место, которое оставила рядом с Немцем.

Немцем, который был слишком занят просмотром моего профиля.

– Не слишком ли ты любопытствуешь? – спросила я.

Он хмыкнул, щелкнул по моему фотоальбому и прокрутил вниз. В основном, это были фотографии, которые выкладывали мои друзья или члены семьи и ставили на них тэг, связывая фото с моим альбомом тоже.

Дни рождения, игры, посиделки, еще игры… это была хронология последних восьми лет моей жизни глазами других людей. Култи молча просматривал их, пока внезапно не остановился.

– Кто это? – спросил он.

Ему не нужно было показывать фотографию, чтобы я поняла, кого он имеет в виду, и, честно говоря, я была немного удивлена, что у Адама все еще были наши фотографии. Мы не были вместе уже пять лет, и с тех пор он встречался с несколькими девушками.

Но вот мы вместе на экране.

Мне только исполнилось двадцать, ему через пару лет должно было исполниться тридцать, я сидела у него на коленях, обняв за талию. Мой бывший в течение четырех лет парень был блондином, сложенным как модель «Аберкромби», он был очень симпатичным и таким же приятным человеком, как и привлекательным.

– Это действительно очень старое фото. Это мой бывший парень, – объяснила я Немцу.

Человек, который редко использовал слова, не изменил своей тактике, но медленно начал просматривать еще больше фотографий Адама и меня. Мне стало немного грустно от того, что я не старалась изо всех сил остаться с ним. Мы всегда очень хорошо ладили, и он был именно тем человеком, в котором я тогда нуждалась и которого хотела.

– Как долго вы были вместе? – спросил Култи, когда мы прокрутили назад три года.

– Четыре года. Мы познакомились, когда я была на втором курсе колледжа.

– Он выглядит как идиот.

Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что он произнес, но это заставило меня рассмеяться. Я толкнула его локтем.

– Ты груб. Он не был идиотом. Он был очень хорошим.

Взгляд этих зелено-карих глаз скользнул по мне. Он не выглядел удивленным. На самом деле, его челюсть была плотно сжата, и он выглядел немного раздраженным.

– Ты его защищаешь? – Он говорил так, словно не мог в это поверить.

– Ага. Он был очень хорошим. Он единственный мужчина, с которым я когда-либо встречалась, Рей. Мы, наверное, все еще были бы вместе, если бы я хотела иметь детей сразу после колледжа.

Култи резко вскинул голову, чтобы посмотреть прямо на меня.

– Что? – спросила я, удивленная выражением его лица.

– Ты поддерживаешь с ним связь?

Я пожала плечами.

– Он иногда звонит мне, когда у него перерыв в отношениях, но не более того.

– Чтобы снова быть вместе? – Я не могла понять, почему его голос был таким тихим, и бросила на него серьезный взгляд.

– Да, но этого не случится. Он слишком со многими переспал с тех пор, как мы расстались. Я не из тех девушек, которые считают мужчин, переспавших с сотнями женщин, сексуальными. Это отвратительно. Я не делюсь своим телом с кем попало. И мне не нравится мысль о том, что целая куча девушек знает, как выглядит пенис того, кого я люблю, понимаешь?

Мускул на щеке Култи дрогнул, и, клянусь, его глаз дернулся. Потом я поняла, что только что наговорила.

– Я не хотела тебя обидеть. Это только твое дело, как тебе жить. Я не собираюсь никого судить. Я просто старомодна и придирчива. Наверное, поэтому у меня не было никаких отношений с тех пор.

На этот раз его глаз определенно дернулся, и мне стало стыдно за то, что я практически назвала его непривлекательным мужчиной-шлюхой.

– Послушай, мне очень жаль. Просто потому, что я не могу представить себе близость с кем-то, кого я не люблю, не означает, что в этом есть что-то плохое. Это просто не для меня. На вкус и цвет...

Глаз Култи снова дернулся. Я не пропустила то, как сильно он укусил и втянул свою щеку.

– Что? – спросила я, когда он ничего не ответил.

Немец молчал.

Он откинул голову назад и закрыл глаза, сжимая пальцами переносицу. Один вдох, один выдох. Еще один вдох, еще один выдох.

Что, черт возьми, с ним не так?

– Рей, ты в порядке?

Он открыл один глаз, его грудь вздымалась.

– Перестань говорить о сексе.

Господи.

– Ладно. Извини. Я не считала тебя ханжой.

Он поперхнулся, открыв второй глаз. Но сказал ли он хоть слово в ответ? Нет. Я сидела и ждала, возможно, он все-таки скажет что-нибудь, но нет. Я действительно не воспринимала его как человека, который так легко может обидеться. Слово на «с» даже не слетело с моих губ, не говоря уже о чем-то похабном. Так что я не совсем понимала, почему он так остро отреагировал.

Когда он продолжил молчать и смотреть на опору верхней койки, я заерзала.

– Теперь я могу увидеть твою татуировку? – Он слишком старался скрыть ее, и я весь день гадала, что, черт возьми, он скрывает.

Мистер Секрет чуть сдвинул в сторону подбородок, а потом почти воинственно кивнул. Положив планшет на кровать, он отстранился и осторожно задрал рукав футболки. Там, где менее сорока восьми часов назад была татуировка креста, почти такая же старая как я, теперь словно по волшебству была закрыта очертаниями птицы. Это была красивая, царственная птица.

– Феникс, – объяснил Култи, словно прочитав мои мысли.

– Я совершенно не вижу твою старую татуировку, – сказала я ему, все еще разглядывая огромные красивые крылья и эксцентричный гребень на голове. – Это потрясающе, Рей. – Я хотела дотронуться до нее, но кожа все еще была немного раздражена, и я боялась случайно поцарапать ее и испортить до того, как она заживет. – Серьезно, гораздо лучше, чем тот крест, который был у тебя раньше. Что заставило тебя решиться на это?

Немец пристально посмотрел на меня, когда вернулся на свое место и одернул рукав.

– Кое-кто сказал мне, что я не могу изменить то, что уже сделал, но то, что делаю с этого момента, имеет значение. Это казалось подходящим.

Черт возьми. Я ненавидела, когда он действительно слушал меня, но все равно улыбнулась и сменила тему, когда он не посмотрел мне в глаза. Ладно.

– Ты готов лечь спать?

– Я собираюсь посмотреть фильм, – объяснил он, указывая на свой планшет. Тень от кровати наверху скрывала половину всего, что было внизу, и я не могла хорошо разглядеть его лицо. – Хочешь посмотреть?

Была ли я сонной? Да. Но…

– Конечно, во всяком случае, пока не начну засыпать, – согласилась я.

Он соскользнул на сантиметр и наклонился ко мне. Хорошо. Я подвинулась к нему так близко, что наши локти соприкоснулись. Култи положил планшет обратно на согнутые колени, а я заправила подол футболки между бедер. Она задралась, но он не мог видеть мое нижнее белье, и это не было похоже на то, что он не видел мои ноги практически каждый день. Я поправила подушку за спиной и легла на кровать так, чтобы мое плечо касалось его бицепса.

– Что мы смотрим? – спросила я.

Очевидно, этот человек не был скрягой, потому что мы не пошли смотреть фильм на «Нетфликс». Вместо этого он купил цифровую копию какого-то недавно выпущенного напряженного триллера.

Думаю, я смотрела фильм минут двадцать, прежде чем заснула. С ощущением тепла его тела по одну сторону, даже через барьер простыни, которую он натянул на себя, и удобной кровати подо мной, я отключилась.

Проснувшись, я обнаружила, что мои согнутые колени упали на бедро Култи, а футболка каким-то образом задралась выше бедер, оставив нижнее белье на виду. Мои руки были скрещены на груди и спрятаны под подмышками, а вся правая сторона моего тела была прижата к левому боку Немца.

Я села и сонно зевнула.

– Я иду спать. – Я сжала его согнутое колено, прежде чем вылезти из кровати. – Спокойной ночи, Рей.

– Сладких снов.

Сладких снов? Неужели он действительно сказал это? Наверное, я заснула с улыбкой на лице, думая о том, как он произнес эти слова.

* * *

– Ты надела платье.

Я обернулась и нахмурилась, разглаживая перед синего сарафана, который надела пять минут назад.

– Да. – Будет ли это еще хуже, чем реакция моих родителей. Когда они увидели мой наряд, то вели себя так, будто никогда не видели меня ни в чем, кроме спортивных штанов или шорт.

Теперь мне предстояло услышать это и от Немца.

Он стоял в дверях в тех же джинсах, что были на нем, когда мы покидали Остин. Еще он надел черную рубашку в синюю клетку и кроссовки.

Я улыбнулась.

Он ничего не сказал. Он только продолжал смотреть на меня, будто не видел в более открытой одежде множество раз. Я даже подумала, что это делает меня похожей на нудистку. Я дернулась.

– Что? Я иногда наряжаюсь. Дни рождения, День благодарения, Рождество, Новый год. – Я натянула подол легкого платья, которое почти доходило мне до колен… ну если я пригнусь и дерну его еще ниже.

Взгляд Култи скользнул обратно к моему лицу после того, как я перестала возиться с юбкой, и он моргнул, медленно, медленно, медленно.

– Ты накрасилась.

– Я пользуюсь косметикой. – Немного, но достаточно.

– Без каблуков? – Он посмотрел на мои ноги, обутые в черные замшевые ботильоны до щиколоток, которые родители купили мне на день рождения пару лет назад.

– Поверь мне, ты бы провел весь вечер, поднимая меня с пола или смеясь над моей походкой новорожденного жирафа.

Он встретился со мной взглядом, и легкая улыбка тронула уголки его губ.

– Ты хороша во всем, что делаешь.

Я фыркнула.

– Хотелось бы. Позже я составлю тебе список всего того, в чем я ужасна. – Я схватила свою сумочку с угла кровати и повесила ее через плечо. – Ты готов идти?

– Да, – ответил он, на долю секунды опустив взгляд на вырез моего платья.

У меня были веснушки на груди, но он не мог не замечать их раньше.

Я выбросила из головы мысли о том, как он смотрел на меня, и сделала глубокий вдох, чтобы расслабиться. Сегодня утром он проснулся, когда я снова была полуобнаженной – только в спортивном лифчике и нижнем белье – и он не сказал ни слова, пока я натягивала остальную одежду. Конечно, я могла бы пойти в ванную, чтобы переодеться, но решила придерживаться той же мысли, что и раньше. Мне нечего было стыдиться. Я приняла свое тело таким, каким оно было, и, если бы начала сейчас вести себя нелепо, это выглядело бы просто глупо.

Я не собиралась никого впечатлять.

К тому же, не похоже, что раньше он не видел тел получше и, надеюсь, похуже тоже.

Плевать.

Я чувствовала себя хорошо, и мне было все равно, сколько сегодня я получу комментариев от всех, кому нравилось дразнить меня только потому, что они могли.

Конечно же, мы нашли моих родителей, Сеси и ее подругу в гостиной, ожидающих нас. Мой отец начал первым, когда увидел меня.

В рубашке, брюках и туфлях он, должно быть, забыл, что вел себя как робкий медвежонок рядом с Немцем, потому что тут же толкнул мою маму локтем.

– Посмотри, это рождественское чудо. Сал надела настоящую одежду.

Я преувеличенно громко рассмеялась, одновременно скорчив ему гримасу.

– Забавно.

Мама подошла и сжала мое плечо.

– Посмотри, какая ты красивая, когда носишь платья. Если будешь чаще так одеваться, то, возможно, снова найдешь себе парня. Нет?

Когда-то ее комментарий действительно ранил бы мои чувства.

На самом деле, она говорила мне то же самое в прошлом, по крайней мере, дюжину раз. Если бы я одевалась по-другому, если бы приложила некоторые усилия к своей внешности, если бы не играла в футбол, может быть, я нашла бы кого-то…

Кого-то, кто совсем меня не знал, и мог полюбить меня, если бы я была собой только наполовину.

Я заставила себя улыбнуться и похлопала маму по руке, игнорируя напряженный взгляд Култи.

– Может быть, когда-нибудь, ма.

– Я говорю это только потому, что люблю тебя, – сказала она по-испански, заметив, что ее замечание раздражает меня. – Ты такая же красивая, как и любая другая девушка, Сал.

– Вы все уродливы. Я голоден, поехали, – сказал папа, хлопнув в ладоши, но выражение его лица было слишком веселым.

Он знал. Он знал, как сильно меня беспокоят мамины комментарии. Может быть, они и не выводили меня из себя и не заставляли плакать, но они меня беспокоили. Тот факт, что она говорила это в присутствии моего друга, не помогал. Оставаясь на месте, я улыбнулась сестре и ее подруге, когда они вышли вслед за моими родителями. Сеси не сказала мне ни слова, и я не хотела затевать с ней ссору сегодня вечером. Я стиснула зубы и подавила свои эмоции. Сегодня речь шла о моем отце, а не о маме или Сеси.

Поскольку все мы не поместились бы в мамин седан, мы с Култи ехали отдельно.

Это был тот же самый ресторан, в который мы ходили последние три года, так что я точно знала, куда мы направляемся.

Едва я повернула ключ зажигания и доехала до угла квартала, как Немец заговорил.

– Мне не нравится, как твоя мать разговаривает с тобой. – Я резко повернула голову, чтобы посмотреть ему в лицо.

Он, с другой стороны, был занят тем, что смотрел вперед.

– Почему ты позволяешь ей так унижать себя?

– Я... – Я снова вернула внимание на дорогу и попыталась убедить себя, что этот момент реален. – Она моя мама. Я не знаю. Я не хочу ранить ее чувства и говорить ей, что ее мнение не имеет значения…

– Не должно, – отрезал он.

Что ж…

– У нее просто другой взгляд на то, как я должна жить, Рей. Так было всегда. Я никогда не буду делать то, что она хочет, чтобы я делала, или быть тем человеком, которым она хочет, чтобы я была. Я не знаю. Я просто позволяю ей говорить все, что она хочет, и смиряюсь с этим. В конце концов, я собираюсь продолжать жить так, как хочу, независимо от того, что она говорит или думает.

Боковым зрением я заметила, как он повернул голову.

– Она не поддерживает твое занятие футболом?

– Она поддерживает меня, но предпочла бы, чтобы я занялась чем-то другим.

– Она понимает, насколько хорошо ты играешь? – спросил он совершенно, охренительно серьезно.

Мне пришлось улыбнуться, его вера в меня почти компенсировала попытки моей мамы обвинить меня в том, что у меня нет парня или что я должна иначе одеваться, чтобы чувствовать себя женщиной. Чепуха.

– Ты действительно думаешь, что я хороша?

– Ты могла бы быть быстрее.

Я знала, что он просто пытается вывести меня из себя, называя медлительной. Я повернулась к нему, возмущенная.

– Ты серьезно?

Култи не обратил на меня внимания.

– Но да, это так. Не забивай себе этим голову. У тебя еще есть немало возможностей для улучшения. – Он помолчал. – Она должна гордиться тобой.

Я разрывалась между желанием защитить свою маму и желанием обнять его за эти хорошие слова, которые он сказал. Вместо этого я произнесла:

– Она гордится мной. Просто... наверное, ей тяжело со мной. Я знаю, что она любит меня, Рей. Она ходит на мои игры, носит мои джерси. Она гордится мной и моим братом, но...

Я почесала лицо, раздумывая, сказать ему или нет. Прошли годы с тех пор, как я в последний раз кому-то рассказывала. Даже Дженни и Харлоу не знали. Марк и Саймон знали, но только потому, что они были в нашей жизни всегда. Не помогло и то, что Кордеро был последним, кто говорил со мной об этом, и это воспоминание оставило неприятный привкус во рту. «Все должны знать», — сказал он. Ему не понравилось, когда я сказала «нет». Ни за что.

Мой брат Эрик начал свою карьеру с того, что в его контракте было точно оговорено, какие личные данные о нем могут быть обнародованы. Я пошла по его стопам и заключила контракт с «Пайперс» на тех же условиях, и, к счастью, моя скрытность окупилось. Но если и был кто-то, кому я могла бы рассказать, так это Култи.

Сглотнув, я спросила:

– Ты когда-нибудь слышал о Хосе Баррагане?

– Конечно, – сказал он с оскорбленным смешком.

Хосе Барраган был легендарным аргентинским футболистом, который был хорошо известен как на поле, так и в реальной жизни.

Я-то знала.

– Он отец моей мамы.

Наступившая тишина в машине не удивила меня.

– Ла Кулебра был твоим дедушкой? – мягко спросил Немец. Змея. Миллионы людей называли моего деда Змеей из-за дюжины разных причин.

– Ага. – Я ничего больше не сказала, потому что знала, что ему понадобится время, чтобы все обдумать. Ла Кулебра был суперзвездой. Он был королем своего поколения задолго до моего появления на свет. Он привел свою страну к двум Кубкам Мира, он был суперзвездой в те времена, когда еще не было технологий и социальных сетей. Отец моей мамы был яркой звездой спорта, трофеем из плоти и крови.

– Кто-нибудь знает? – наконец спросил он, и эта жуткая спокойная тишина все еще звенела у меня в ушах.

– Да, несколько человек знает.

Последовала еще одна пауза.

– Никто никогда ничего мне об этом не говорил. – Краем глаза я заметила, как он заерзал на сиденье. – Сал, почему это секрет? Ты понимаешь, сколько денег ты могла бы заработать на именных сериях?

Кордеро задал точно такой же вопрос. Единственная разница была в том, что Кордеро был жадным мудаком, только пытающимся выглядеть лучше. Внучка Ла Кулебры в его команде? Особенно учитывая, что он сам из Аргентины? В его глазах тут же загорелись знаки доллара, но я не собиралась позволять ему эксплуатировать меня или мою семью. Я так и не узнала, как он это выяснил, но это не имело значения. Нет – означало нет.

– Я бы не хотела, чтобы моя мама проходила через это, – объяснила я, еще крепче сжав руль. – Ты когда-нибудь с ним встречался?

– Да.

– Значит, ты знаешь, что он был не самым приятным человеком на свете.

Отсутствие ответа было более чем достаточным.

– Рей, я его встречала раз десять в жизни. Я видела его чаще по телевизору, чем лично. Однажды, когда мне было одиннадцать, он сказал мне, что я зря трачу свое время на футбол. Он сказал, что люди не любят смотреть на спортсменов-женщин. Он сказал, что я должна стать пловчихой или балериной. Гребаной балериной. Ты можешь представить меня в пуантах? Когда мне было семнадцать, он пришел на матч U-17, в котором я играла за национальную команду, и после матча разругал мою игру в пух и прах. Когда мне исполнился двадцать один год, он пришел на матч Кубка Мира и спросил, почему я не играю за сборную Аргентины. Для него никогда ничего не было правильным или достаточным.

– Это был просто он. Из того, что я слышала от мамы, он действительно был дерьмовым отцом и еще худшим мужем. Подозреваю, что он бил мою бабушку, когда не изменял ей. Моя мама не была его поклонницей, и я знаю, она винила футбол в том, что он так себя ведет. Я ее не виню. Она познакомилась с моим отцом на каникулах в Мексике, они поженились и переехали сюда. В последний раз, когда я его видела, он назвал моего отца глупым мексиканцем и сказал маме, что она зря потратила свою жизнь, выйдя замуж за кого-то, кто настолько ниже ее по положению.

– Я люблю своего отца и всем обязана родителям. Это самые трудолюбивые люди, которых я когда-либо встречала, и мне не нравится, когда о них плохо говорят. Когда мама говорит что-то не поддерживающее, я пытаюсь помнить, что она ненавидит то, что мы с братом играем в футбол. Она не может смириться с тем, что мы сделали футбол своей карьерой.

– Однажды мой агент попыталась продать меня одной компании, сказав, что Ла Кулебра – мой дед. Знаешь, что они ей сказали? Если бы я была дочерью его незаконнорожденной дочери, они бы захотели иметь со мной дело. Или если бы я не была латиноамериканкой, это была бы история. Они заставили меня думать, что я обманом попала туда, где я есть, потому что его гены и мое латиноамериканское происхождение сразу же дали мне преимущество. Будто я не надрывала свою задницу изо дня в день, работая усерднее, чем мои товарищи по команде, чтобы совершенствовать свои навыки.

Я сделала спокойный вдох и сморгнула слезы разочарования. Я так давно не чувствовала себя такой маленькой и никчемной.

– Мне пришлось работать вдвое больше, чем всем остальным, чтобы доказать себе, что я попала сюда не потому, что он отец моей мамы.

– Прости, что не сказала тебе раньше, но, – я пожала плечами, – я просто… Я хочу быть собой. Я хочу, чтобы люди любили меня за то, какая я есть, а не за то, кем является мой брат или мой дед. Или из-за того, что я, черт возьми, ношу… В конце концов, я бы тебе все рассказала. Однажды.

За пять минут, прошедших с того момента, как я закончила говорить, мы подъехали на стоянку семейного ресторана, а Немец не произнес ни слова. Я не была с ним настолько хорошо знакома, чтобы с легкостью распознать, был он зол или раздражен, и я не чувствовала, чтобы от него исходила хоть одна из этих эмоций. Он просто молчал. Мне тоже не хотелось больше об этом говорить, поэтому я не стала настаивать на разговоре. Разговоры об этом старике всегда вызывали у меня несварение желудка и тяжесть на сердце. Это действительно доказывало, как мне повезло с теми людьми, которые окружали меня в этой жизни.

Мы не разговаривали друг с другом, когда встретились с моей семьей, они ждали нас у входа. Мы ничего не сказали, когда вошли в заведение и заняли два места рядом друг с другом. Папа сидел во главе стола, мама с одной стороны от него, Сеси с другой, а ее подруга рядом с ней.

– Что бы вы хотели из напитков? – Официант начал с моей мамы и обошел вокруг, добравшись до Култи раньше, чем до меня.

Не знаю, чего ожидала услышать от него в ответ, но точно не «Воды».

– А вы, señorita? – спросил меня официант.

Я планировала взять «Маргариту», потому что обычно предпочитала ее, но рядом со мной сидел человек, у которого была возможная проблема с алкоголем, и я была за рулем.

– И мне тоже воды, пожалуйста.

Мама начала рассказывать о том, что один из ее братьев звонил раньше, чтобы поздравить папу с днем рождения, и как он планировал приехать в гости в течение следующего месяца, когда официант вернулся с нашими напитками и принял наши заказы.

– Что будете заказывать? – спросил он Култи.

И этот засранец сказал это.

– Тако. – Он сделал драматическую паузу, и я, должно быть, была единственной, действительно уловившей этот момент, особенно когда он ударил меня коленом под столом и бросил на меня косой взгляд. «Al Carbon».

Я фыркнула и стукнула коленом по его колену, сжав губы, чтобы не улыбнуться. Я едва помнила, что выбрала себе, потому что спросила совершенно другое, прекрасно зная, что они этого не подают:

– У вас есть Немецкий Шоколадный Торт?

Зачем им Немецкий Шоколадный Торт в мексиканском ресторане?

Конечно, у них его не было, но я хотела повредничать и выглядеть идиоткой одновременно.

– Ум-м, no. У нас есть sopapillas и flan? – предложил мужчина. (Примеч. Сопаипилла, сопапилла, сопайпа или качанга – это разновидность жареной во фритюре выпечки из дрожевого пшеничного теста, часто подают с медом; Flan – Крем-карамель).

Прежде чем я успела ответить, кто-то сделал вид, будто уронил салфетку на пол, и, наклонившись, чтобы поднять воображаемый предмет, решил вонзить свой острый локоть прямо в мое бедро.

Это продолжалось всего секунду, но громкий жалобный стон, который вырвался из моего рта, был настолько противным, что даже мой отец, король противных звуков, скорчил мне гримасу.

– Мы ее не знаем, – сказал папа официанту по-испански.

Я рассмеялась и повернулась к Култи, который выглядел более веселым, чем я смущенной.

– Ты получишь за это позже, Сарделька, – пробормотала я себе под нос.

Он снова толкнул меня коленом, и его действия говорили гораздо больше, чем любые слова, которые он мог бы сказать после выхода из машины. Откуда, черт возьми, взялся этот игривый парень, я понятия не имела, но мне это нравилось.

Я протянула руку под стол и сжала его обтянутое джинсами колено.

– Кто хочет отдать мне подарок первым? – спросил папа, как только ушел официант. Мы с мамой переглянулись через стол и едва заметно покачали головами. Кто так спрашивает? Мой папа. Папа просит подарки. Мама снова обратила свое внимание на только сегодня ставшего пятидесяти семилетним мужчиной отца и подмигнула ему.

– Я подарю тебе свой подарок дома.

Я съежилась.

Из-за стола донесся голос Сеси:

– Мама!

Потом я добавила:

– Гадость.

Наш папа засмеялся, но мама нахмурилась на нас обеих.

– Противные девчонки, – сказала она по-испански. – Я не это имела в виду!

Я прижала ладонь ко рту, притворяясь, что сдерживаю рвотный позыв.

– Cochinas (исп. свиньи), — повторила мама, все еще качая головой.

– Ладно. Сеси? Сал? Кто из вас первая?

Моя младшая сестра вздохнула. Иногда смотреть на нее было странно. Она была так похожа на нашу маму – каштановые волосы, светлая кожа, карие глаза, тонкая и стройная. Она была красивым ребенком. Очень красивая. У нее были парни, когда она была в четвертом классе, в то время как у меня... не было парней в четвертом классе. Тогда моим единственным парнем была моя воображаемая любовь – Култи – мужчина, который случайно оказался рядом со мной в этот самый момент.

– Я первая. – Она вытащила из-под стола маленькую коробочку и попросила маму отдать ее папе. – С днем рождения. Надеюсь, тебе понравится, папочка.

Папа разорвал бумагу, а затем и коробку с волнением маленького ребенка. Он вытащил красивую рамку с очень старой фотографией его и Сеси на качелях. Он улыбнулся и послал ей воздушный поцелуй, поблагодарив свою младшую дочь за подарок. Затем выжидательно повернулся ко мне и сделал жест «дай его мне».

Култи протянул руку.

– Сейчас принесу.

Я достала из сумочки ключи и протянула ему.

– Спасибо.

Едва он встал из-за стола, как отец наклонился ко мне с остекленевшими глазами.

– Я ведь не сплю, правда?

Мама застонала.

– Думаешь, я смогу сфотографировать его здесь? – спросил именинник.

Я думала о том, что будет, если фотографии моего отца и Немца попадут в интернет. Внутри я поморщилась. Сильно. Но что я скажу отцу? Нет? Потому что я не хотела, чтобы мир узнал, что Култи проводил время с моей семьей? Потому что я не хотела, чтобы вокруг ходили слухи? Точно. Я определенно не хотела ничего этого.

С другой стороны, он был так взволнован и рад всему, несмотря на то, что до сих пор не сказал моему другу ни одного слова.

Как я могла сказать ему, что это плохая идея? Не могла. Папа отправит фотографию каждому человеку, с которым когда-либо был знаком.

В жизни бывают вещи и похуже, не так ли?

– Конечно, папа.

Он ухмыльнулся.

Да, я никак не могла сказать ему «нет». Я протянула ему подарочную карту на массаж в торговом центре и получила подмигивание в ответ.

Култи вернулся в мгновение ока и сел на свое место, держа в руках две идеально обернутые коробки. Посылка пришла рано утром, коробки были уже завернутые и готовые, лежащие в другой большой картонной коробке. Мы спрятали их в багажнике моей машины, чтобы никто не заметил. Немец передал их мне, чтобы я могла отдать их моему отцу, у которого было такое выражение лица, будто он только что наложил в штаны и понял это.

– С днем рождения от нас обоих, – сказала я, даже не задумываясь о том, как это прозвучало.

Папе было все равно, потому что он не обращал на меня внимания. Он смотрел то на Култи, то на коробки, то на Култи, то снова на коробки. Очень осторожно он разорвал бумагу на первой и вытащил те самые «РК» десятой серии, которые я пыталась купить в обувном магазине накануне.

Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыл его и потянулся за следующей коробкой. Внутри, под оберткой, была простая белая коробка из-под обуви без названия марки или логотипа на крышке. Папа откинул крышку и уставился на меня, прежде чем вытащить кроссовок, который я раньше не видела. Знакомые вышитые буквы «РК» были на заднике так же, как и знакомый логотип сбоку.

– Выпуск следующего года, – пояснил Култи.

Папа осторожно положил кроссовок обратно в коробку, глубоко вздохнул, прежде чем встретиться со мной взглядом, и очень тихо сказал:

– Передай ему, что я сказал «спасибо».

Я прижала кулак ко рту, но не была уверена, то ли чтобы не засмеяться, то ли чтобы сдержать вздох раздражения.

– Папа, скажи ему сам.

Он покачал головой, и я поняла, что это все, на что он способен.

Прикусив губу, я повернулась к Култи, который, я была уверена, слышал, что сказал мой отец, и повторила то, что меня попросили.

Немец очень серьезно кивнул.

– Скажи ему «всегда пожалуйста».

Иисус Христос.

– И скажи ему, что в коробке есть еще кое-что.

Что-то еще?

– Па, в коробке есть еще кое-что, – сказала я так, словно они не слышали друг друга с расстояния двух метров.

Папа моргнул, потом порылся в безымянной белой коробке и вытащил конверт размером с поздравительную открытку. Из конверта вытащил что-то похожее на карточку. Он прочел это, потом еще раз, потом третий. Затем положил карточку обратно в конверт, а конверт в коробку. Его смуглое лицо помрачнело, когда он сделал несколько глубоких вдохов. Наконец, он поднял свои зеленые глаза и встретился взглядом с карими глазами Култи.

– Сал, – сказал он, глядя на Немца, – спроси его, хочет ли он, чтобы я обнял его сейчас или позже.

* * *

– Что не так?

Я посмотрела на Култи, сидя на краю большой двухъярусной кровати, готовая снять обувь.

– Ничего. Почему ты спросил?

Немец моргнул, глядя на меня.

– Ты не сказала ни единого слова.

Не сказала. Он был прав.

Как я могла говорить, когда что-то огромное поселилось у меня в груди?

Что-то чудовищное и неуютное появилось и вторглось, украло то пространство, где обычно жили мое дыхание и слова.

Култи украл эту часть меня, когда обнимал моего отца в ответ…

Он подарил ему два места в первом ряду на матче футбольного клуба «Берлин», а также ваучер на перелет и гостиницу.

Что, черт возьми, можно сказать после этого?

– Ты расстроена? – спросил он.

Я скорчила гримасу.

– По поводу?

– Берлин.

О, Боже, он выглядел таким серьезным…

– Рей. – Я покачала головой. – Как я могу расстраиваться из-за этого? Это было самое прекрасное, что кто-либо когда-либо делал для моего отца. Я даже не могу… – Я уставилась на него, когда он встал прямо передо мной, глядя вниз. – Я никогда не смогу вернуть тебе долг. Ладно, может быть, я смогу, если буду платить тебе частями в течение следующих пяти лет, но я не знаю, что сказать.

Он пожал своими мускулистыми плечами.

– Ничего.

Я закатила глаза.

– Это важно.

– Это не так.

Я встала и раскрыла объятия.

– Это важно, так что перестань спорить и обними меня.

Он перестал спорить, но не обнял меня. Я должна была воспринять это как комплимент – то, что он не отшатнулся от меня или просто не сказал «нет». Култи просто смотрел на мои руки, которые я держала немного в стороне от своего тела, будто это была какая-то неизвестная ему вещь, которую он никогда раньше не видел.

Когда он постоял так еще секунд десять, я решила, что с меня хватит. Этот парень тысячи раз за свою жизнь обнимал людей в ответ. Потом я посмотрела на его лицо и вспомнила, каким серьезным он всегда был, и решила, что, может быть, и нет. Но он обнял моего отца в ресторане, это точно был один раз, так что к черту все. У него должно быть еще одно объятие в запасе.