Текст книги "Култи (ЛП)"

Автор книги: Мариана Запата

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)

С другой стороны, я выросла, читая о строгом спортивном режиме Рейнера Култи. Каким он был невероятно педантичным и осторожным по отношению к еде, тренировкам и вообще к своей жизни. Так что…

Это не твое дело. На самом деле, не мое; мое дело было на поле. Мне пришлось напомнить себе об этом.

Глава 12

Я не удивилась, обнаружив Немца, поджидающего меня на обочине. Почти. Я почти не удивилась.

– Опять подвезти? – спросила я, останавливаясь рядом с ним, так что мы стояли бок о бок.

Он сразу перешел к делу.

– Пожалуйста.

Пожалуйста. Ничего себе? Меня так и подмывало посмотреть на небо и убедиться, что свиньи не начали летать.

– Тогда поехали.

Култи бросил свою сумку в багажник рядом с моей. Никто из нас не проронил и слова, когда мы оказались в машине, и я не могла не чувствовать себя немного неловко, потому что рассказала ему о слухах по поводу прав. Примерно на полпути к его, вероятно, все-таки дому, я, наконец, нарушила молчание. Радио не работало, и тишина была удушающей.

– Можно тебя кое о чем спросить? – медленно произнесла я.

– Да. – После этого последовала пауза. – Я могу и не отвечать.

Я ненавидела, когда люди так говорили.

– Хорошо. – Я настроилась задать вопрос, о котором не могла перестать думать. Возможность получить выговор была реальной, но к черту это, мы живем только один раз. – Почему твои пенальти такие отстойные? – Я сказала это вслух. Просто выпалила. Боже мой, я должна гордиться собой. – Я не могу этого понять.

В идеальном мире он бы накричал на меня и сказал, что я всего лишь неблагодарная невежда в его вселенной, которая не имеет права разговаривать с ним, а тем более задавать подобные вопросы.

В реальном мире он издал такой звук, будто подавился.

Я искоса взглянула на него, чтобы убедиться, что он все еще был жив. И он был.

Он что, покраснел?

– Никто не может сказать, что ты не откровенна, не так ли? – Еще один сдавленный звук – или, может быть, это был смешок? – вырвался из него, прежде чем он продолжил. – Можно сказать, что я не тренируюсь.

Ладно, это уже кое-что. Хотя и очевидно, что недостаточно.

– Как давно ты не тренировался? – спросила я нерешительно. У меня было ощущение, что я пытаюсь погладить злую собаку по другую сторону забора.

Он поднял руку и провел ею по коротким волосам на голове. Эта твердая челюсть чуть сжалась и, возможно, сдвинулась в сторону, я не была уверена. Но в чем была уверена, так это в том, что он посмотрел на меня так, будто не мог поверить, что у меня хватило смелости спросить.

Честно говоря, я удивлялась, что на самом деле сделала это. Но во что я действительно не могла поверить, так это в то, что он ответил.

– Разве ты не знаешь, когда я вышел на пенсию? – спросил он строгим голосом с едва заметным акцентом. Помнится, я где-то слышала, что он бегло говорит на четырех языках, а может, на трех?

Какашки. Какая разница, на скольких языках он говорит?

Конечно, я знала, когда он ушел на пенсию, но не ляпнула этого вслух. Я могу быть спокойна по этому поводу.

– Знаю.

– Вот и ответ.

Подождите.

Подождите.

– Чем ты занимался с тех пор, как вышел на пенсию? – Вопрос вышел осторожным.

Этого не может быть. Просто не может.

Култи скривил губы, его ноздри раздулись.

– Я не играл с тех пор, как вышел на пенсию. Если ты кому-нибудь расскажешь…

Я чуть не ударила по тормозам.

Ладно, я этого не сделала, но очень хотела. Я не могла поверить. Я остановила машину на красный свет, когда он закончил свою глупую угрозу, которую я предпочла проигнорировать. Медленно и недоверчиво я сказала:

– Ты шутишь. – Кого я обманывала? В его ДНК не было предусмотрено чувство юмора.

И конечно, он тут же подтвердил это.

– Я не шучу.

– Не может быть.

Он приподнял темную бровь.

– Я не вру.

Я откинула голову на подголовник, когда поняла, в чем он признался. Два года. Два года! Он не играл уже два года!

– Вообще? – Мой голос был тихим и похожим на шепот.

– Именно.

Твою мать. У меня было такое чувство, будто землю выбили из-под ног. Два долбаных года для такого игрока, как он? Что, черт возьми, произошло?

Мне хотелось сказать ему что-то, выразить сожаления или еще что-нибудь, но я могла только открыть рот и закрыть его, сдерживая свои добрые намерения.

Но я знала, что моя жалость – это не то, что ему нужно. Если бы я с кем-нибудь поспорила, то сказала бы, что самый долгий период, который Култи не играл, был, когда он порвал несколько связок на ступне, но я не собиралась выкладывать ему свои психо-сталкер-абсолютно-все-о-Култи-знания.

Продолжая смотреть вперед, я прочистила горло, и затем еще раз.

Потому что… два года! Два года!

Твою мать. Как такое вообще возможно?

Я задумалась об этом еще раз, а затем заперла эту мысль, чтобы осознать позже, когда окажусь в уединении моего собственного дома. Два года – это целая жизнь, и все же... более чем достаточно, чтобы объяснить, почему он ведет себя так, будто у него громадная палка глубоко в заднице. Бедняга был чем-то вроде евнуха. Никакого футбола вообще было практически равносильно потере яичек, по крайней мере, для меня.

Понимание и сочувствие нахлынули на меня и накрыли волной.

Отпустив тормоз, я рассказала ему свою собственную историю. Хотя позже я удивлялась себе: почему беспокоилась о нем? Не похоже, чтобы его это волновало.

– Когда мне было семнадцать, я порвала ПКС (Примеч.: передняя крестообразная связка коленного сустава) во время игры, и не могла играть почти полгода, пока выздоравливала. Мои родители и тренеры не разрешали мне даже смотреть на футбольный мяч или на игру, потому что это сводило меня с ума – понимание того, что я ничего не могу сделать, чтобы ускорить процесс исцеления.

Это был один из худших периодов в моей жизни. Я никогда не была по-настоящему стервозной, но к концу моего выздоровления стала настолько вспыльчивой, что не знала, как мои родители не всыпали мне за то, что я вела себя, как невыносимая засранка.

– Это были самые долгие шесть месяцев в моей жизни и, вероятно, самые несчастные, – добавила я, искоса взглянув на него.

Его внимание было сосредоточено на том, что происходило впереди, но я видела, как он кивнул.

– Я знаю, о чем ты.

Я была осведомлена об этом, но опять же, это были психо-сталкер-абсолютно-все-о-Култи-знания, которые я унесу с собой в могилу.

Оставшуюся часть пути до дома – его дома – мы молчали. Только на этот раз, как только он открыл дверь, я сказала ему:

– Я никому ничего не скажу об этом.

Култи кивнул, и я могла бы поклясться, что в уголках его рта появилось нечто, что можно было бы назвать самой маленькой улыбкой в истории улыбок. Затем он подошел к моему багажнику, взял свою сумку и даже приподнял руку в полу-прощании, когда шел по каменной дорожке к парадной двери большого дома.

Я бы солгала, если бы сказала, что весь остаток дня не думала о Култи и о том, что он не играл уже два года.

* * *

На следующий день во время тренировки я не могла удержаться от того, чтобы не смотреть на Култи и не задаваться вопросом, как, черт возьми, он никого не убил с тех пор, как перестал играть.

Я имею в виду… он вообще не играл? Или просто… Я не знаю, не играл с друзьями? Судя по его движениям и языку тела, он не забыл, как играть, но что я знала? Два года не могли полностью стереть всю жизнь, проведенную с черно-белым мячом.

Харлоу остановилась рядом и ткнула меня локтем по ребрам.

– Он только что назвал тебя сонной мухой?

Шла тренировка, и я играла в первой группе футболистов.

Я пожала плечами, ничего не отвечая. Что тут можно было сказать? Култи назвал меня медленной во время тренировки, а затем спросил другого игрока, не две ли мои ноги левые. Это была та же девушка, с которой я уже несколько раз бегала по утрам, та, которая всегда хотела победить меня в спринте.

Была ли она медленной? Нет, черт возьми, нет. Сэнди была хороша, без преувеличений.

– Я хотел бы закончить тренировки еще в этой жизни, может, пошевелитесь? – проревел голос с другой стороны поля.

Я рассеянно потянулась к плечу, в которое недавно получила удар кулаком. В этот момент Култи оглянулся. Он нахмурился, и на долю секунды я подумала, может, мне сгорбиться и притвориться, что у меня стреляющая боль в плече, чтобы отомстить ему. Он не спрашивал меня о плече накануне, и я тоже ничего не говорила.

Но я этого не сделала. Харлоу была слишком внимательна. Она заметит. К тому же, я понятия не имела, как он себя поведет.

На самом деле, я понятия не имела, как мне себя вести. Разве я должна молчать о том, что подвозила Култи домой? Потому что я молчала. Даже мой отец не знал, а обычно я все ему рассказывала. Немец не относился ко мне иначе, чем до того, как я его подвезла, так что это ничего не значило.

Рассказывать было не о чем. Или было?

– Тебя беспокоит плечо? – вопрос Харлоу оторвал меня от разглядывания Немца.

– Нет. – Я покраснела, снова поворачиваясь к ней. – Готова?

Она толкнула меня в сторону и побежала.

– Догоняй, копуша.

Я и не подозревала, что прозвища «копуша» и «сонная муха» – это только начало. Еще до того, как тренировка закончилась, Култи назвал мои передачи небрежными, а затем сказал, что мне нужно научиться играть обеими ногами.

И это говорил человек, который в девяносто процентах случаев играл правой ногой? Ха.

Я не позволила его комментариям расстраивать или беспокоить меня. Я также не особо раздражалась, когда он был супер властным, то ли потому, что недавно узнала его секрет, то ли из-за того, что просто смирилась с его дерьмовым поведением. Как бы то ни было, я слушала, что он говорил, и воспринимала все спокойно. Я не собиралась принимать это на свой счет.

Когда час спустя тренировка подошла к концу, я уже ждала его на нашем обычном месте, и он меня не разочаровал.

Пропустив очевидное, я спросила, пока он приближался:

– Готов?

– Да, – ответил он.

Знакомая тишина последовала за нами, когда мы сели в машину, и продолжилась, пока я выезжала на автостраду.

Две минуты – вот сколько я смогла сдерживать любопытство, прежде чем сломалась.

– Ты скучаешь по этому?

Не будучи полным идиотом, он спросил:

– По игре?

– Да.

Как бы я ни пыталась найти объяснение тому, почему он так долго не играл, не могла понять этого. Просто не могла.

Он скользнул взглядом по мне и кивнул, так честно и прямо, что это застало меня врасплох.

– Я скучаю по футболу каждый день. – На секунду мы встретились взглядами, и он быстро отвел его, когда сглотнул.

И что...

– Почему же тогда не играешь? – спросила я прежде, чем смогла остановить себя. Что самого ужасного он может сделать? Не ответить? Сказать, чтобы я занялась своими проблемами?

Любопытство убило Сал. (Примеч.: Иносказание английской пословицы «Любопытство убило кошку»). Скажем так, поймав волну, я спросила Рейнера Култи о секрете, которым, была уверена, он охотно не поделится.

Я все еще не совсем понимала, почему он отвечает на мои вопросы, но хотела услышать все, что он мне скажет.

Немец ровно и медленно выдохнул.

– Ты знаешь, почему я на пенсии?

Он в третий раз получил разрыв ПКС. После начальной терапии пошли слухи, что он не восстановится на сто процентов, или даже на девяносто, или на восемьдесят, или семьдесят процентов. Люди говорили, что он слишком стар. Ситуация усложнилась из-за артрита на пальце ноги и других мелких травм, которые накапливались с годами. И когда это случилось, все понимали, что его уход неизбежен.

Вскоре после появления слухов Рейнер «Король» Култи объявил об отставке, положив конец своей карьере.

Собиралась ли я все это ему рассказать? Точно нет.

Я согласно кивнула и сказала:

– Да.

– Мне потребовалось много времени, чтобы вылечиться, – сказал он. И больше ни слова.

Я поняла, что не имею на это никакого права, когда поймала себя на том, что медленно поворачиваю голову и с недоверием смотрю на него.

– Окей. А потом?

Он пожал плечами.

Рейнер Култи пожал плечами, будто фраза «О, мой ПКС долго не заживал» была достаточной, чтобы объяснить, почему он не играл в свой любимый вид спорта в течение последних двух лет. Он мне не соврал. Он все еще любил футбол. Он не мог так легко отказаться от великой любви. Я могла сказать это по высокомерному взгляду, которым он наблюдал за командой. Он смотрел на некоторых игроков так, словно они были дерьмом, которое он хотел бы стряхнуть с подошвы ботинка, если они не сделают все правильно. Ты так не реагируешь, если тебе все равно.

Он меня не обманывал, когда говорил, что скучает по футболу.

– Это заняло сколько? Шесть месяцев? Восемь? – спросила я, медленно моргая.

На что он сказал:

– Все еще не до конца зажило. – И я со всей очевидностью поняла, что он мне нагло врет. Он не производил на меня впечатления человека, который раздувает из мухи слона по поводу своих травм.

Поэтому я сказала то, что сказала бы любому другому игроку, с которым у меня были хорошие отношения, вот только он точно им не был.

– Чушь собачья.

– Извини?

Я рассмеялась.

– Это чушь собачья. У тебя все еще болит колено? Да ладно. Неужели похоже, что я родилась вчера? У меня с шестнадцати лет что-то ежедневно болит, и я уверена, что и у тебя тоже. – Я покачала головой и опять рассмеялась, прежде чем снова сосредоточиться на дороге. – Боже. В следующий раз просто скажи мне не лезть не в свое дело, вместо того чтобы пороть несусветную чушь.

А чего еще, черт возьми, я ожидала? Он и так сказал больше, чем я вообще надеялась узнать.

– Ты ничего не знаешь, – огрызнулся он.

Еще одна вещь, которой я не должна удивляться.

– Я знаю достаточно. – Поскольку я действительно знала, его объяснения выглядели как полный бред.

– Что, черт возьми, это должно значить? – в голосе Култи послышались нотки гнева. – Твою мать, – добавил он.

Ну, ни хрена себе?

Я почти благоговела перед ним… почти, и я точно не могла найти в себе силы разозлиться на его отвратительный тон и слова.

– Ты знаешь, что я имею в виду. Слушай, я не хотела тебя злить. Я только поинтересовалась, почему ты так долго не играл. Это не мое дело, хорошо. Прости, что спросила.

Последовала пауза.

– Объясни, что ты имела в виду.

Он хотел понять, но в глубине души я знала: он не хочет, чтобы я ему говорила. Я продолжала смотреть вперед и покачала головой, смех и веселье исчезли с моего лица.

– Это не важно.

– Это важно, – настаивал он.

Я держала рот на замке.

– Скажи мне.

Ага, я лучше помолчу. Никто не стоял рядом и не протягивал мне лопату, чтобы я сама начала рыть себе могилу.

– Ты думаешь, я вру? – холодно спросил Култи.

Я судорожно сглотнула. Ведь он спросил, верно? Я тщательно подобрала слова и ответила:

– Я не говорю, что ты врешь. Я уверена, что у тебя болит колено, но не может быть, чтобы именно поэтому ты перестал играть. Даже если ты восстановился только на шестьдесят процентов, пятьдесят процентов, это не имеет значения. Ты все равно мог бы играть с друзьями, или что-то в этом роде. Пинать мяч в одиночестве, не знаю. У тебя есть деньги, чтобы построить свое собственное поле, если не хочешь, чтобы тебе мешали. Похоже, ты сам отправил себя в отставку. Ты уже говорил мне, что скучаешь по игре. Я просто не верю, что что-то вроде небольшой боли остановит тебя хотя бы от этого… Знаешь что? Это не важно. Я рада, что ты наконец-то начал пинать мяч.

* * *

Через несколько часов я поняла, что должна была все сделать иначе.

И как ужасно поступила на самом деле. Я поняла, как облажалась. Поняла, как сильно облажалась. Я прекрасно знала и понимала людей, которые несли свою гордость и высокомерие как щит, и как они держались с теми, кто нападал на них. Или с теми, кто жалеет их, что еще хуже.

Я ясно это видела, потому что мне хорошо известно, как сильно я ненавижу тех, кто жалеет меня.

Проявлять жалость к мужчине, способному превратить мою жизнь в сущий ад на поле, мужчине, который когда-то испытывал такую страсть к футболу, что, казалось, она зажигала его изнутри, – это равносильно попаданию во все природные катаклизмы разом.

Забудьте о том, что я пыталась быть с ним дружелюбной. Или отвезла его домой и никогда не спрашивала, почему подвезти его он попросил именно меня, а не водителя или не вызвал такси, или не обратился к Гарднеру, или к Грейс, или к кому-то еще, кто был лучше знаком с ним, чем я.

Как говорит мой брат: «ты сотворила это собственными руками». Я привлекла к себе внимание демона-перфекциониста, и мне больше некого было винить за это.

* * *

Следующие две недели моей жизни можно было бы свести к трем ключевым словам: физический и эмоциональный ад.

Любая связь, которую я установила с Култи, была разрушена в тот день, когда я надавила на него ради ответов в своей машине. И высмеять его, сказав, что он использовал свою травму в качестве отговорки, стало просто глазурью на торте.

С тех пор я ни разу не подвозила его домой. На первой же тренировке после того, что назвала «Днем Допроса», я не удивилась, когда он начал мучить меня на совершенно другом уровне.

Без шуток.

– Какого черта ты делаешь?

– Слушай меня!

Бла, бла, бла, это полная херня, бла, бла, бла, что-то, какая-то хрень, что-то, дерьмо, бла, бла, бла.

Но больше всего мне понравилось, когда он сказал:

– Так вот как девочки играют в футбол?

Ох, парень.

Я слышала это и раньше. И все равно каждый раз меня это задевало.

Но если он хотел, чтобы я и команда показали ему, как играют девушки, то его желание исполнилось. Мы все жаждали его крови. Большинство из нас выросли, играя в футбол во дворе с мальчишками, и мы по опыту знали, что надрать им задницы так же просто, как и девушкам.

Я не могла припомнить, когда в последний раз тренер был такой мстительной задницей по отношению ко мне. Култи не говорил мне ничего мало-мальски приятного или дружелюбного. Все только по делу. Все в стиле суровой «я-собираюсь-сломать-тебя-чтобы-получить-то-что-я-хочу» любви.

Каждый день был хуже предыдущего. Гарднер ничего не говорил. Он похлопал меня по спине и сказал, чтобы я держалась.

Стало трудно высоко держать голову и не обращать внимания на гадкие оскорбления. Я изо всех сил старалась сосредоточиться на словах, которые исходили из его рта, и получить новые знания, но это было очень непросто. К концу первой недели Дженни, спортсменка мирового класса, задыхаясь, спросила:

– Что ты ему сделала? – сразу после того, как Култи накричал на меня, считая, что я должна была сделать сложный удар, вместо того чтобы делать пас.

Что я могла ей сказать? Ничего. Я ничего не могла ей сказать, не упомянув, что несколько раз подвозила его домой.

– Понятия не имею, – ответила я ей.

– Опять из-за Эрика?

– Нет. – В последние несколько недель я получала все меньше и меньше сообщений об Эрике и Култи. Я серьезно сомневалась, что командные фотографии с нами, на которых мы стояли рядом друг с другом, имели к этому какое-то отношение, а Сиена больше не упоминала о выпуске видео с пресс-конференции.

Дженни поморщилась, вытирая шею воротником футболки.

– Тогда принеси ему кекс или что-нибудь в таком роде, Сал, потому что это переходит все границы. Не знаю, как ты еще не расплакалась.

Вот как все было плохо. Все мышцы в моем теле были напряжены еще до начала тренировки, и я так и не могла расслабиться после. Марк изо всех сил старался чаще поддразнивать меня, чтобы вывести из состояния изможденного зомби.

Но это едва ли помогало.

А потом мне наконец-то надоело.

* * *

– Если бы ты сделала как надо...

Если бы сделала как надо. Если бы я сыграла иначе, мы могли бы выиграть пять очков вместо одного.

Он был несправедлив, и все это знали. Хоть кто-нибудь что-нибудь сказал?

Конечно, нет. Никто не желал подставлять свою задницу, и я не могла их за это винить.

И самое главное, сказала ли я что-нибудь? Нет. Я стояла, пока Гарднер и Култи обсуждали, что и как мы могли бы сделать лучше в нашем последнем матче перед началом сезона. Я молчала, пока Култи взваливал на мои плечи всю тяжесть за «почти проигрыш», и кивала, когда мне полагалось.

Он был прав. Я действительно упустила несколько возможностей. Я и не стала бы этого отрицать.

Правда, то же самое сделала половина членов нашей команды. Но разве кто-нибудь упомянул об этом? Гарднер сделал несколько обобщений, не называя никого по имени, даже когда было очевидно, кто именно сильно напортачил. Он не получал удовольствия от унижения игроков прилюдно, вместо этого отводил человека в сторону и разговаривал с ним лично.

А эта гребаная Франкфуртская сосиска…

Я проглотила – гребаная Баварская сарделька-мудак, дерьмо-Кислая капуста, Немецкий говно-кусок Шоколадного Торта – оскорбления, готовые сорваться с моего языка. Каждое из них умоляло меня позволить им выйти и поиграть.

Внутри, о боже, внутри я бушевала и пыталась отговорить себя от того, что посадит меня в тюрьму. Я не стану убивать его. Мне слишком нравилось бывать на улице.

– Извините, девочки, – сказала я обманчиво спокойным тоном, как только Култи закончил свою тираду.

Из полукруга, в котором мы стояли, Харлоу и Дженни смотрели на меня. Харлоу выглядела так, будто вот-вот рассмеется, а Дженни, похоже, прикидывала, как быстро сможет перехватить меня, если я решу, что от двух до пятнадцати лет за решеткой – это не так уж долго.

Ни одна из девушек не произнесла ни слова.

Наша послематчевая встреча закончилась вскоре после этого. В воздухе витала неловкость, и я была уверена, что несу за нее ответственность.

Как здравомыслящий и рациональный человек, я небрежно схватила свои вещи и пошла готовиться к отъезду. Харлоу сжала мою руку, проходя мимо и ничего не говоря, но я чувствовала, что она дает мне свое благословение… свое внутреннее бесстрашие. Дженни подкралась ко мне, обняла за плечи и тихим голосом сказала:

– Саламандра, пожалуйста, не заставляй меня навещать тебя в тюрьме. Оранжевый – не твой цвет, и я не думаю, что ты создана, чтобы быть чьей-нибудь леди... ну, знаешь... сучкой.

Дженни выдала это, чтобы я немного расслабилась. Я засмеялась и обняла ее за талию. Откуда она так хорошо меня знала?

– Клянусь, я не собираюсь делать ничего криминального.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Она выглядела так, будто не очень верила мне, но, в конце концов, опустила руку.

– Пожалуйста. – Дженни смотрела мне прямо в глаза, умоляя.

Я не могла не улыбнуться ей и кивнуть.

– Обещаю.

Она опустила взгляд, но, в конце концов, кивнула.

– До завтра?

Я заверила ее, что буду, и мы попрощались. К тому времени народ, в основном, разошелся, но человек, которого я искала, все еще был тут. Глубоко вздохнув, я успокоила свои нервы и сказала себе, что поступаю правильно. Я не могла позволить продолжаться этой херне.

Я бы и не стала. Я точно знала, что мне нужно сделать, чтобы решить эту проблему.

Он стоял там. Я как раз закончила отправлять Марку сообщение о том, что задержусь. Он стоял у тротуара, где я снова и снова подбирала его. Он не ожидал, что я подойду к нему сзади. Или, может быть, ожидал меня, но только с ножом в руке.

– Я не буду больше этого терпеть, – предупредила я. Мне было насрать, увидит нас кто-нибудь или нет. Я стояла и смотрела ему в лицо. У меня не было ни малейшего сомнения в том, что я раскраснелась и была вся в поту. Был небольшой шанс, что я могла попахивать, но должна была закончить это. Сейчас. Я указала на поле позади нас. – Давай.

Култи попятился, скривившись.

– О чем ты говоришь?

Я еще настойчивее махнула ему рукой.

– Давай. Я не собираюсь быть твоей боксерской грушей до конца сезона. Ты и я, кто первым забьет семь голов, тот и победит.

Он моргнул, его нижняя губа дрогнула. Затем он снова растерянно моргнул.

– Пошли.

– Исключено.

– Пошли, – повторила я.

– Двадцать третья, нет.

– Култи. – Я махнула ему рукой, давая еще один шанс решить это самым простым способом.

– Ты ведешь себя нелепо.

Прекрасно. Я шмыгнула носом и глубоко вздохнула.

– А ты ведешь себя, как трус.

Возможно, это было не самое умное высказывание, потому что в следующее мгновение его плечи напряглись, а губы сжались. Зато я не могла сказать, что не добилась своего.

– Что ты сказала?

– Я сказала, что ты ведешь себя, как тряпка. – Я сделала это. Черт возьми, я назвала Рейнера Култи тряпкой и трусом, и теперь не было пути назад. Надо это закончить, чего бы это ни стоило. – Давай. Чего ты боишься? Ты же знаешь, что ты лучше меня. Я знаю, что ты лучше меня, так что давай покончим с этим. Сыграй со мной, и разберемся с этим дерьмом.

– Я не собираюсь играть с тобой, девчонка, – спокойно заявил он, стиснув зубы.

Девчонка.

Могла ли я уступить ему? Конечно. Конечно, могла бы. Но я не лгала, когда сказала, что больше не могу терпеть такого отношения. Весь этот подавленный гнев, который у него был, и разочарование, которое он вымещал на мне, потому что я, к сожалению, так много знала о нем, это напряжение стало просто невыносимым. Я не вынуждала его говорить мне правду, но даже несмотря на это, мы не могли продолжать этот танец ненависти.

– Ага, мы сыграем.

– Нет, не будем.

Я сложила руки вместе, потому что была примерно в двух секундах от того, чтобы перевоплотиться в гигантское супер-существо и надавать ему по заднице.

– Я знаю, что проиграю, Култи. Я, твою мать, ненавижу проигрывать, но мы все равно сыграем, так что давай разберемся с этим.

Он поднял обе руки вверх и потер ладонями затылок. Господи Иисусе, какой же он высокий!

– Нет.

– Почему?

– Ты заноза в моей заднице, – огрызнулся он.

Настала моя очередь моргнуть.

– Ты думаешь, я тебя побью, да?

Он закатил глаза и фыркнул.

– Ад еще не замерз.

Этот тон, я не была уверена, действительно он так думал или нет. Или, может быть, я самоуверенна. Может быть. Но я знала, что мне нужно забыть о своей гордости и заставить его сыграть со мной. Моя интуиция говорила, что это необходимо. И мне нужно было сделать все возможное, чтобы это произошло.

Даже если это означало разозлить его.

Я приподняла подбородок и посмотрела прямо в его светлые глаза.

– Тогда перестань быть слабаком и сыграй со мной.

Да, это сработало.

– Я не слабак. – Он сделал шаг вперед. – Я могу и надерну тебе задницу.

Ого. Я подняла руки и захохотала.

– Я сказала, что ты выиграешь, Кислая капуста, я не говорила, что ты надерешь мне задницу.

Это выражение лица, которое я слишком хорошо знала, изменило его черты, и я, честно говоря, разрывалась между дрожью от страха и... ну, я не собиралась этого говорить или даже признавать эту эмоцию. У него был вид старого Култи – соперника-психопата, который будет биться до последнего.

О, черт, он собирался вытереть мной пол.

А потом я чуть не рассмеялась, потому что, серьезно? Я не собиралась прогибаться и позволять ему победить. Это просто смешно.

Что-то вспыхнуло у меня в груди, и я позволила огню соперничества разгореться в моем сердце.

– Давай сделаем это.

И мы сделали.

Иоанн Креститель, Мария Магдалина и Питер Паркер (Примеч.: Питер Паркер – имя главного героя комикса «Человек-паук») в какой-то момент я упомянула каждого.

Одно дело наблюдать за его игрой с безопасного места у телевизора или с трибун. В некотором роде у меня было преимущество, потому что я знала, как он играет, его движения, которых он имел обыкновение придерживаться, почти так же хорошо, как свои собственные. Хотя я серьезно об этом не задумывалась, мое тело инстинктивно знало, когда он симулировал ведение игры правой ногой, прежде чем переключиться на левую. Я знала его уловки.

И все же…

Два года, проведенные без игры, почти не замедлили его движения. Почти. Я была быстрой, и он тоже, если не быстрее. Его ноги были намного длиннее моих, и он так быстро покрывал расстояния, как никто другой. Не зря этот человек был иконой и очень долго оставался лучшим.

Но на хрен все это. Я не позволю ему победить без боя. Я держала в голове все, что знала о нем, и двигала ногами так быстро, как только могла. Я пыталась перехитрить его, играть умнее и более эффективно, удерживая мяч как можно ближе к себе. Позже я задавалась вопросом, действительно ли это выглядело так, будто мы играли в «держись подальше» друг от друга или нет.

В какой-то момент он загнал меня в угол и сумел перехватить мяч. При этом толкнул меня плечом чуть сильнее, чем было необходимо. Я имею в виду, что он был на тридцать сантиметров выше и, по меньшей мере, на двадцать пять килограммов тяжелее, но играл так же грубо, как мой брат и его друзья. Я играла с мальчиками с самого детства, и они не прочли записку, в которой говорилось, что я девочка и на семь лет младше их. Видимо, Култи тоже.

– Играешь грубо, да? – спросила я, подбегая к нему сзади, пытаясь помешать ему попасть точно в ворота.

Он посмотрел на меня из-под ресниц.

– Ты что, ноешь?

Я фыркнула. Мудак.

– Нет, но если ты хочешь играть так, то мы будем играть так. – Если сравнивать с людьми, с которыми я играла для удовольствия, и Харлоу, ха, я могла справиться с этим.

Мы бегали друг за другом, казалось, целую вечность. Я уводила у него мяч, он уводил у меня мяч, снова и снова. Пот струился по моему лицу, рукам и пояснице. Култи тяжело дышал… дышал ли он когда-нибудь тяжело раньше?

Это было чудо, что он играл довольно небрежно, думаю, именно поэтому ему не удалось пока мне забить. Я не была самовлюбленной, я знала, что хороша, но не была так хороша, как он. Но я наблюдала и училась. Это было все, чего я когда-либо хотела.

– У тебя было около... восьми возможностей... забить... мне.… – фыркнула я.

Он стоял спиной ко мне, прижавшись задом к моему бедру.

– И... у тебя... было три… если бы... ты знала, что делаешь! – Немец высоко подбросил мяч и попытался пробить головой, чтобы попасть в ворота. Мое чудо, очевидно, все еще было в силе, потому что он не забил.

Мы оба бросились за мячом, и я, возможно, довольно грубо ударила его корпусом, но плевать, он мог с этим справиться.

– Я знаю, что… делаю… – Я толкнула его плечом в грудь и отобрала у него мяч.

Мы гонялись и отбирали, гонялись и отбирали, пока я не начала тяжело дышать от всплеска адреналина. Мы играли агрессивно, боролись до конца. В реальной игре вы знаете, как сохранить свою энергию идеально сбалансированной. У вас есть девяносто минут на игру, и вы не можете измотать себя в течение первых пятнадцати.

Плюс есть еще десять других игроков на поле, чтобы гонять мяч вперед и назад.

Моя сегодняшняя утренняя пробежка и тренировка уже отняли силы. Игра с Култи заставляла каждую мою мышцу чувствовать себя напряженной, даже задние части коленей были влажными от пота.

Но когда он дышал мне в ухо, а его тело было прямо за моей спиной, я могла слышать и чувствовать усталость, исходящую от его тела. Я улыбнулась.

– Запыхался?

Он хмыкнул, но не ответил, и секунду спустя я поняла почему. В движении, которое было Рейнером Култи на пике своей карьеры, он украл мяч у меня и направился к воротам, используя преимущество своих длинных ног. Я видела, что он быстрее, но все равно не сбавляла скорости и бежала, стараясь догнать.