Текст книги "Култи (ЛП)"

Автор книги: Мариана Запата

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)

Я сделала шаг вперед и обняла его за талию, поверх его рук, будто они были заложниками. Он опустил голову, придавшись подбородком к моей макушке.

– Спасибо, – сказала я ему.

Я держала его еще десять секунд, чувствуя, что он все это время оставался неподвижным, как доска, а затем решила, что могу избавить его от страданий. Опустила руки и сделала шаг назад, упершись коленями в кровать.

Может быть, я бы почувствовала себя неловко, если бы действительно волновалась о том, что он обнимал меня в ответ, или, в нашем случае, не обнимал, но я этого не сделала. Он подарил моему отцу что-то замечательное, так что я смогу жить с этим.

Что действительно было неловким, так это то, как он смотрел на веснушки на моей груди и голых плечах под тонкими бретельками моего сарафана.

– Наверное, мне пора переодеться, – пробормотала я, делая шаг в сторону. – Но я хочу, чтобы ты знал, как я благодарна тебе за то, что ты сделал для моего отца, хорошо?

Он рассеянно кивнул, все еще глядя на кожу прямо над моей грудью. Не прямо на мои сиськи, а точно над ними. Странно.

Ну, я думаю, настало время расплаты за то, что я рассматривала его стояк накануне. Я собиралась воспользоваться этим.

– Эй, мои глаза выше, Претцель.

Глава 20

– Как прошли выходные?

Я сидела на земле, высоко натягивая гольфы, и, подняв взгляд, увидела нависающего надо мной Гарднера.

– Хорошо. Я должна была провести некоторое время со своей семьей, а у тебя?

Он пожал плечами и присел на корточки.

– Я много спал.

– Мило.

Выражение лица Гарднера стало довольным, но он ничего не ответил. Он оставался рядом со мной, пока я натягивала бутсы и завязывала их.

– Сал. – Его голос был очень тихим, и я сразу почувствовала, что что-то не так. – В эти выходные появилось еще больше фотографий. Тебе нужно быть умнее, понимаешь?

Я даже не стала наклонять голову, чтобы взглянуть на него, только покосилась в его сторону, когда почувствовала, будто все, что есть внутри меня, поползло вверх к горлу.

– Мы друзья, Джи, вот и все.

Мрачное выражение его лица не очень-то успокаивало.

– Послушай, я тебе верю. Я бы поверил тебе, если бы ты сказала, что свиньи летают, но я знаю, что Кордеро будет в бешенстве, а мы с Сиеной не так уж много можем сделать.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу, чтобы ты подумала о том, что делаешь и чего хочешь от будущего. – Гарднер положил руку мне на плечо. – Я хочу для тебя самого лучшего, Сал. И единственная причина, по которой я что-то тебе вообще говорю, это потому, что не хочу, чтобы тебя застали врасплох.

Врасплох из-за чего?

Прежде чем я успела собраться с мыслями и попросить рассказать подробнее, что он имеет в виду, чтобы понять, не преувеличиваю ли я значение того, на что он намекает, Гарднер выпрямился и ушел.

Мы с Сиеной не так уж много можем сделать.

Подумай о том, что ты делаешь и чего хочешь от будущего.

Я не хочу, чтобы тебя застали врасплох.

Все, что я сделала, – это пригласила своего друга к себе домой. Так оно и было.

Я не употребляла наркотики, не светилась на публике, ничего не украла и никого не убила.

Если мои догадки верны, Гарднер только что предупредил меня, что моя карьера в опасности.

Возможно, мне следовало запаниковать. Заплакать. И поклясться, что я перестану дружить с тем, кто так явно нуждался в друге.

Но я ничего из этого не сделала. Даже близко.

Несмотря на то, что Гарднер пытался быть хорошим другом и просто предупредить меня, я вдруг разозлилась. Реально разозлилась.

В глубине души я знала, что не сделала ничего плохого. Конечно, в моем контракте было условие о недопустимых отношениях, но у меня ни с кем, черт возьми, их и не было. Даже близко нет, а меня наказывали? Или, по крайней мере, собирались?

Это дерьмо собачье. Полная чушь.

И мне очень захотелось ударить Кордеро по лицу. И затем еще раз.

Напряжение в мышцах сковало мои руки и плечи. Мне пришлось сжать кулаки, чтобы сдержать свое разочарование из-за всей этой ситуации. Честно говоря, Рей мне нравился. С ним было непросто, и он иногда действовал мне на нервы, но я чувствовала между нами близость, которую не ощущала раньше ни с кем другим.

Не улучшал общую ситуацию и факт того, что только несколько девушек из команды заговорили со мной во время тренировки. Остальные бросали косые взгляды, которые мне не понравились. Но они не дразнили меня, так что мне удалось держать свой рот на замке. Я была умнее и не собиралась быть той, кто начнет разборки. Можно быть молодой и глупой только раз в жизни.

Когда не бросали на меня ехидных взглядов, они смотрели на Култи так, словно ожидали увидеть мой лифчик, висящий на его шее. Но дело в том, что пока я должна была держать рот на замке, Немцу это было делать не нужно.

И он этого не делал.

Он встретился со мной взглядом в самом начале тренировки и нахмурился. Чем дольше продолжалась тренировка, тем больше он хмурился. Култи не пытался спросить меня, что происходит, но каким-то образом я понимала: он знает, что меня что-то беспокоит, и это было связано с девушками, которые пристально смотрели на него.

– Я не знаю, на что, черт возьми, вы смотрите, но вы должны смотреть на поле, а не заплетать друг другу косички!

Это было настолько сексистское замечание и такое несправедливое, что я не смогла удержаться и хихикнула, а затем попыталась скрыть это.

Однако, это не помогло мне быть менее раздраженной в течение всей тренировки.

Они все еще шептались обо мне и бросали на меня косые взгляды. Перешептывание за спиной, твою мать. Я ничего не могла поделать с этим.

* * *

К тому времени, как я вернулась с работы, кто-то уже сидел у подножия лестницы, ведущей в мою квартиру. Как только я вышла из машины, мне потребовалась доля секунды, чтобы узнать каштановые волосы и длинное тело, которое встало, отряхивая сзади свободные спортивные шорты.

Он ничего не сказал мне, когда я припарковала свою машину в метре от него, и не сказал ни слова, когда взял мою спортивную сумку, и даже когда увидел на мне мешковатые брюки и рубашку с длинными рукавами, которые я надела сегодня. Он никогда раньше не видел меня в рабочей одежде, но мне было все равно, что у меня на коленях пятна грязи и травы, а волосы стали вдвое больше по объему.

– Привет тебе, – сказала я с улыбкой, когда мы поднимались по ступенькам, ведущим к входной двери в квартиру.

Я открыла дверь, он последовал за мной, запер ее, как только оказался внутри, и бросил мою сумку на то же место, где я всегда ее оставляла. Я села на пол и стянула рабочие ботинки, слишком измученная, чтобы даже попытаться сделать это стоя. И швырнула их в сторону двери сильнее, чем нужно.

Немец протянул мне руку.

Я взяла ее и, поднявшись на ноги, не сдвинулась ни на сантиметр, когда мы застыли напротив друг друга.

Вторую половину дня я твердила себе, что технически это все его вина. Что если бы я не была к нему добра, мы бы не стали проводить время вместе и не стали бы друзьями. Если бы он был кем-то другим в этом мире, за исключением горстки людей, никому бы не было дела до того, что мы делали вместе. Я потратила всю свою жизнь на то, чтобы изо дня в день совершенствоваться. Я не хотела славы, и, хотя не считала, что быть знаменитой это плохо, но не желание прославиться заставляло меня вставать каждое утро. Я была осторожна, всегда осторожна, всегда жертвовала всем, что требовалось, чтобы добиться успеха.

Появление Култи обрекало все это на провал.

Я потратила время и усилия на то, чтобы наладить рабочие отношения с девочками, с которыми играла. Я помогала им, желая, чтобы они преуспели, и вся эта тяжелая работа по большому счету теперь была коту под хвост. Никто, кроме Дженни и Харлоу, даже не потрудился...

Немец сжал мою руку, я даже не заметила, что он не отпустил ее.

Ладонь к ладони, он большим пальцем погладил тыльную сторону моей ладони, один раз. Только один раз.

– Если ты хочешь, чтобы я извинился, я не буду.

Я закрыла глаза и просто стояла, позволяя ему держать меня за руку и не позволяя себе придавать этому слишком большое значение. Сама по себе я была теплым и любящим человеком. Но правда в том, что даже если Култи не был таким все то время, что мы ладили, нельзя быть футболистом и нетерпимо относиться к физическому контакту. Я просто возьму все, что он захочет мне дать.

– По какому поводу ты не хочешь приносить извинений? – спросила я его с все еще закрытыми глазами.

Его длинные пальцы снова сжались.

– Я заставил тебя быть моим другом.

Я почувствовала, что улыбаюсь.

– Ты не заставлял меня быть твоим другом.

– Заставил, – возразил он.

– Ты этого не делал. Я была добра к тебе, даже когда ты был супербольшой занозой в заднице.

Последовала пауза.

– Это было до или после того, как ты назвала меня Баварской сарделькой?

Я открыла один глаз.

– И до и после.

Уголки его губ чуть приподнялись, но он оставался серьезным.

– Я не позволю им посадить тебя на скамью запасных.

Я кивнула, глядя прямо на мужчину, который овладел в совершенстве умением изображать расслабленного скучающего засранца, и сказала:

– Хорошо.

Слова повисли между нами. Я чувствовала себя сжатой, сдавленной. Я разрывалась между пониманием того, что не собираюсь говорить ему убираться из моей жизни, и осознанием, что, вероятно, должна сделать это. Стоило ли оно того? Стоило ли подвергаться травле со стороны моих товарищей по команде? Быть под микроскопом у генерального менеджера? Или знать, что моя фотография выложена на фанатских страницах с подписью «умри, сука»?

Я действительно не имела понятия.

Но очень надеялась, что да, стоило.

* * *

– Сал! У вас есть минутка?

Я вцепилась в нейлоновый ремешок сумки и почувствовала, как внутри все напряглось. Накануне мне удалось избежать двух слоняющихся по краю поля репортеров. Пока они были заняты разговором с другими людьми, я смогла убраться оттуда, но теперь… Мне не так повезло.

Я пришла на тренировку рано, но, видимо, недостаточно рано. Черт возьми.

– Ну же, одну минуту. Пожалуйста!

Не имея никого, за кем можно было бы спрятаться или сделать вид, что не услышала, как парень зовет меня, я сделала глубокий вдох и смирилась с тем, что все это закончится.

Парень лет двадцати выглядел довольно дружелюбно в брюках цвета хаки и аккуратно заправленной голубой рубашке на пуговицах. Он улыбнулся мне, держа наготове свой маленький портативный диктофон.

– Спасибо, что остановились. У меня к вам несколько вопросов.

Я кивнула.

– Конечно. Хорошо.

Он представился и назвал сайт, для которого брал интервью, и дал мне знать, что будет записывать наш разговор.

– Вы сейчас в середине сезона, как дела у «Пайперс»?

Ладно.

– Хорошо. Пока мы проиграли только одну игру, но стараемся оставаться сосредоточенными и выиграть все игры, которые пройдут в течение нескольких следующих недель, чтобы снова выйти в финал в этом году.

– В какой момент давление становится слишком сильным?

– Я всегда чувствую давление. Еще до начала сезона я уже беспокоюсь о том, как идут дела. Каждая игра важна, и это наш тренерский штаб действительно постарался вбить в нас. Легче оставаться сосредоточенной, когда вы беспокоитесь о следующем шаге, а не пытаетесь взять огромное препятствие сразу.

Он улыбнулся и кивнул.

– Чью игру вы с нетерпением ждете увидеть на Кубке Мира?

Я улыбнулась ему, чувствуя себя немного легче. Кубок начинался в сентябре, сразу после окончания нашего сезона.

– Аргентина, Испания, Германия, – и почти рассеянно я добавила, – США. – Ну, это прозвучало совсем не искренне. – Я очень взволнована.

– Есть ли планы вернуться в женскую национальную сборную США? – спросил он.

Теперь уже знакомая веревка гнева будто скрутила мои запястья, и мне пришлось стряхнуть ее. Было достаточно легко жить, не будучи в национальной команде раньше, когда все было хорошо в «Пайперс», но теперь все не так уж и хорошо. У меня кончался запас терпения.

– Никаких планов, – сказала я ровным тоном, даже улыбаясь. – Я пока сосредоточена на «Пайперс».

– Вы говорили о своей работе с молодежью, продолжите ли вы бывать на сборах в этом году?

– Эти лагеря откроются через несколько недель. Я работаю в основном с малообеспеченными школьниками из средней школы и старшеклассниками первых лет старшей школы. Считается, что это один из самых важных возрастных периодов у детей, чтобы действительно серьезно заниматься и продвигаться в спорте, и я люблю работать с ними.

– Ладно, последний вопрос, чтобы вы могли идти дальше. Что вы можете сказать о слухах об отношениях между вами и Рейнером Култи?

Та-да-да-да-а. Я улыбнулась ему и заставила свое маленькое сердечко успокоиться.

– Он прекрасный человек. Он мой тренер и друг. – Я пожала плечами. – Вот и все.

Взгляд, которым парень посмотрел на меня, был непостижимым, но он кивнул, улыбнулся и поблагодарил.

Я не могла не чувствовать себя испачканной. Совсем чуть-чуть. Словно сделала что-то не так или, по крайней мере, что-то такое, в чем не хотела бы признаваться. Я умела признавать свои недостатки и ошибки. У меня не было парня, я не была замужем. Я могу дружить, с кем захочу. И не то чтобы он все еще был женат или что-то в этом роде.

Но…

Я спрятала подальше то странное чувство в груди, ту странную нерешительность, которая не была уверена в том, хочу ли я справиться со всем этим ненужным вниманием или нет.

Я не была суперзвездой. Я была просто собой, малоизвестной футболисткой. Эквивалент бобслеиста в Хьюстоне, как однажды назвала меня сестра. Все, чего я когда-либо хотела, – это играть и быть лучшей. Вот и все.

Я пыталась отрешиться от всех этих мыслей, которые не имели значения, пока была на тренировке, но по какой-то причине это было намного сложнее, чем обычно. Я не могла перестать думать о предупреждении Гарднера, о тупой Эмбер и ее столь же тупом муже, национальной команде, Култи и всем дерьме, окружающем знаменитостей. Мне казалось, что на шее у меня затягивается петля… медленно, медленно, медленно. Я не могла дышать.

Сразу после того, как закончила свои упражнения на передачи, я почувствовала, как кто-то обхватил мое запястье, когда я этого не ожидала.

Я даже не заметила, что он рядом. Честно говоря, я не обращала особого внимания ни на что, кроме футбола – передача мяча, блокирование, бег. То, что я делала тысячу раз и, надеюсь, сделаю еще тысячу в будущем.

Глубокая морщина пролегла между его бровями, когда он наклонил голову, чтобы спросить:

– Что не так?

– Ничего, – начала отвечать я, но в последнюю минуту передумала. Он все равно поймет. Я не была уверена, как он узнает, но он поймет, что я лгу. – Я просто нервничаю, вот и все. – Ладно, это было расплывчато и приуменьшено, но это была правда. Я нервничала.

Очевидно, ему этого было недостаточно. Конечно, нет. На его лице появилось то сверхсерьезное выражение, которое разгладило угловатые линии его скул. Култи встретился со мной взглядом, не заботясь о том, что мы были так близко друг к другу или что все, кто не был сейчас занят тренировками, скорее всего, смотрели на нас.

Ему было все равно. Он просто сосредоточился на объекте своего внимания – на мне.

Что-то сжалось у меня в груди, что я никак не могла понять.

– Позже, – сказал он, а не спросил.

Я пожала плечами.

– Позже, – повторил Култи. – Не теряй голову.

Я кивнула и слабо улыбнулась ему.

Он не улыбнулся в ответ. Вместо этого отпустил мое запястье и положил руку мне на лоб, прежде чем мягко оттолкнуть. Это было не совсем объятие или похлопывание по спине, но я приняла это.

И действительно, когда я обернулась, на нас смотрели по меньшей мере восемь пар глаз.

Великолепно.

* * *

В восемь часов вечера раздался стук в дверь, и я поставила на кухонный стол свою смесь для маски, стараясь, чтобы ложка не выпала из миски. Не знаю, кого еще я могла бы ожидать, кроме Немца, поэтому не удивилась, обнаружив его по ту сторону дверного глазка.

– Входи, – сказала я, уже широко распахивая перед ним дверь.

Прямо перед тем, как закрыть дверь, я заметила, что его «Ауди» с чьим-то силуэтом на водительском сиденье припаркована позади моей «Хонды». Хорошо.

– Не обращай на меня внимания, – объяснила я, возвращаясь на кухню, где оставила смесь для маски.

– У тебя что-то на лице, – заявил Култи, стоя по другую сторону островка с выражением явного любопытства на лице.

Я успела намазать только одну щеку, прежде чем он постучал, так что она наверняка выглядела как апельсиновое мороженое. Взяв ложку, я приложила еще немного прохладной смеси к щекам и лбу, наблюдая за Немцем.

– Это маска для лица, приготовленная из греческого йогурта, куркумы, толченой овсянки и лимона. – Я приподняла брови и приложила немного к верхней губе. – Хочешь немного?

Он с сомнением посмотрел на меня. Затем кивнул.

Ладно.

– Ополосни лицо горячей водой, а потом можешь наложить ее.

Я вслепую закончила наносить смесь на кончик носа, когда он подошел к кухонной раковине и плеснул водой на лицо, вытирая его насухо бумажным полотенцем.

Только когда Култи присел на край кухонного стола и опустил голову, я поняла, что он хочет, чтобы я нанесла ему маску на лицо.

– Ты серьезно?

Немец кивнул.

– Ты действительно нечто особенное, знаешь? – спросила я, шагнув вперед и начав осторожно и медленно разглаживать смесь по его носу и по каждой скуле. Щетина на лице, которая выросла за день, покалывала мои пальцы при каждом движении по его щекам.

– Ты часто это делаешь? – спросил он, когда я намазала его подбородок.

– Пару раз в неделю. – Я улыбнулась, заметив, что он смотрит на меня. – А ты?

– Перед фотосессиями я несколько раз использовал скраб, – признался он.

Я кивнула, впечатленная. Что за метросексуал! Я провела пальцами под его носом.

– Мы проводим так много времени на солнце, что приходиться заботиться о своей коже. Я не хочу выглядеть как старушка, пока не придет мое время.

Култи кивнул в знак согласия и позволил мне закончить распределять на нем маску, глядя на меня настороженным взглядом. Как только мы закончили, я сказала ему, что нам нужно подождать по крайней мере двадцать минут, прежде чем смывать ее.

– И ничего не трогай. Куркума все пачкает, – предупредила я, правда, мне было все равно, останется пятно на моей мебели или нет.

Схватив из морозилки пакет со льдом, я села на один конец дивана и смотрела, как он садится на другой. Положив ногу на кофейный столик, я шлепала по ней пакетиком со льдом добрых пятнадцать минут. Мой блокнот лежал на подушке между нами, а на столе находилась доска с моими заметками на стикерах, все было прямо там, где я оставила, прежде чем решила сделать свою первую косметическую процедуру на этой неделе. Вопрос репортера о летних лагерях напомнил, что мне нужно начать планировать уроки для них. Я еще не закончила ни одного.

Немец, даже не колеблясь, взял блокнот, перечитывая мои заметки о разных вещах, которые, по моему мнению, были бы полезны детям в их возрасте.

– Что это? – спросил он.

Я боролась с желанием вырвать у него блокнот.

– Планы. У меня скоро занятия в летних лагерях…

Его взгляд метнулся вверх из-за края блокнота.

– Тренировочные лагеря?

– Для детей, – объяснила я. – Уроки длятся всего несколько часов.

Он снова взглянул на листок.

– Бесплатно?

– Да. Я занимаюсь в бедных районах с детьми, чьи родители не имеют средств, чтобы записать их в клубы и лиги.

Култи хмыкнул.

Я почесала щеку, чувствуя себя странно уязвимой, когда он читал о навыках, которым я планировала обучить детей. Он продолжал читать, и мне становилось все хуже. Не то чтобы он был фантастическим тренером, нет. Я не сомневалась, что он мог бы стать великим тренером, если бы захотел, но он этого не хотел.

Я сжала пальцы ног в носках и посмотрела ему в лицо.

– У твоих родителей были деньги? – неожиданно для самой себя спросила я.

Он что-то буркнул, давая отрицательный ответ.

Я подтянула колено к груди и уперлась в него подбородком, стараясь не испачкать йогуртом.

– В академии тебе не дали стипендию?

Немец поднял взгляд.

– «ФК Берлин» покрыл все расходы.

Ни хрена себе. Они завербовали его в одиннадцать? Да, так и было, но это все еще поражало меня.

– А ты, Тако?

Я улыбнулась ему, удивленная, что он спрашивал.

– Ты был у меня дома, Немец. Мы не были бедными-бедными, но у меня не было пары фирменных кроссовок, пока мне не исполнилось пятнадцать, и мой брат купил их для меня на свой первый аванс. Я понятия не имею, как мои родители умудрялись так долго платить за все, но они это делали. – На самом деле, я знала. Они сократили свои расходы и бюджет. Сильно. – Мне просто повезло, что им было не все равно, иначе все пошло бы совсем по-другому.

– Я уверен, что ты не заставила их пожалеть о том, что они сделали.

Эх. Я уверена, что заставила их задуматься, какого черта они делали, раз или два. Или четыре.

– У меня был ужасный и вспыльчивый характер.

Немец фыркнул. Прямо-таки фыркнул, даже губы затрепетали.

Засранец.

Я толкнула его в бедро носком.

– Что? Я больше не выхожу из себя.

Эти удивительные почти карие глаза смотрели на меня.

– Нет, не выходишь, и я тоже.

– Ха! – Я снова толкнула его, и он схватил меня за ногу свободной рукой. Я попыталась выдернуть ее, но он не отпустил. – О, пожалуйста, мой темперамент и близко не такой вспыльчивый, как твой.

– Да. – Он притянул мою ногу к себе, крепче сжимая подъем.

– Поверь мне. Он не так плох.

– Ты опасна, когда злишься, schnecke. Может быть, судьи и не поймали тебя на том, как ты пихаешь девушек, но я-то видел, – небрежно сказал он.

Я выпрямилась.

– Если у тебя нет никаких физических доказательств, то этого никогда не было.

Култи некоторое время смотрел на меня, потом покачал головой, проведя большим пальцем жесткую линию вниз по своду моей стопы.

– Ты бестия.

Мои плечи затряслись, но я сумела удержаться от смеха.

– Кто бы говорил.

Уголки рта Немца приподнялись.

– В отличие от некоторых, я никогда не притворялся милым.

– О, я знаю. – Я улыбнулась ему. – Помню времена, когда ты буквально укусил парня.

– Он укусил меня три раза, прежде чем я ответил, – возразил Немец.

Я приподняла бровь, но продолжила:

– Не заставляй меня вспоминать о том, что ты, наверное, тысячу раз ударял соперников локтем в лицо. – Как только слова слетели с моих губ, я отшатнулась. – Как, черт возьми, тебя не отстранили?

Тот факт, что он пожал плечами в ответ на это заявление, говорил о том, насколько ему было насрать на то ошеломляющее количество сломанных им носов и разбитых бровей.

– Все драки, в которых ты участвовал…

– Обычно не я их начинал.

– Спорно. – Он моргнул, глядя на меня. – И не забудь о сломанной малоберцовой кости.

На этом комментарии он просто продолжал смотреть на меня спокойным взглядом, который заставил меня весьма самодовольно улыбнуться, даже если это было за счет моего брата.

– Ты победил, – заявила я. – Весь ущерб, что я нанесла, это синяки, – а потом добавила, – и случайно разбитая губа или две, и один раз сотрясение мозга.

Немец наклонился, положил блокнот и придвинулся ближе ко мне. Еще раз дернув мою ногу, прежде чем положить ее обратно на диван рядом с собой, он обхватил рукой мою лодыжку.

– Я уверен, что ты хотела сделать гораздо хуже, и это, в конце концов, единственное, что имеет значение.

Он был прав, но я, черт возьми, не собиралась этого признавать.

Вместо этого я просто сидела на своем конце дивана и бросала на него раздраженный взгляд, пока он не улыбнулся чуть шире и, наконец, не опустил взгляд на блокнот. Я вернулась к заметкам на доске и просмотрела то, что уже записала.

Когда я сделала несколько новых пометок, Култи постучал по моей ноге, которая все еще лежала рядом с ним.

– Скажи мне, как я могу тебе помочь с этим?

Если кто-нибудь хоть одну секунду подумает, что я когда-либо откажусь от его помощи, он спятил. Дело было не только в бесконечных линейках обуви, к которым он имел доступ. Если бы он захотел заниматься с детьми какой-нибудь реальной работой, это было бы все равно, что Моцарт дал ребенку урок музыкальной композиции.

Я сглотнула и почувствовала, как все мое тело осветилось изнутри.

– Как только захочешь.

– Все, что тебе нужно сделать, это попросить. – Затем, словно обдумывая сказанное, он опустил веки. – Ты не попросишь, я даже не знаю, зачем говорю это. Посмотрим, что я могу сделать.

– Замечательно. – Я улыбнулась ему. – Спасибо, Рей.

Он очень серьезно кивнул, и я поймала себя на том, что изучаю его.

– Можно тебя кое о чем спросить?

– Нет, – сказал он тоном засранца.

Я проигнорировала его.

– Почему ты решил работать с «Пайперс», если ненавидишь тренерскую работу?

Немец медленно опустил на колени блокнот, который все еще держал в руках. Мускулы на его челюсти напряглись, и выражение лица стало бесстрастным.

– Думаешь, мне не нравится тренировать?

– Я на девяносто девять процентов уверена, что тебе это чертовски не нравится. – Култи чуть-чуть расслабился. Он просто долго смотрел на меня, я была уверена, что он пытается запугать меня, надеясь, что я сменю тему или что забуду об этом. Возможно.

Черт меня побери.

Я моргнула, глядя на него.

– И?

Губы Немца растянулись в нечто среднее между недоверчивой и изумленной улыбкой.

– Неужели это так очевидно?

– Для меня, да. – Я пожала плечами. – Ты, по меньшей мере, раз пять за каждую тренировку выглядишь так, будто готов придушить одну из нас, и это когда ты молчишь. А когда начинаешь говорить, складывается впечатление, что, если бы ты был уверен, что тебе сойдет это с рук, ты сжег бы нас всех в адском огне.

Когда он ни с чем не согласился и не стал ничего отрицать, я моргнула.

– Я права или я права?

Он пробормотал что-то вроде «ты права», но это было сказано так тихо, что я не была уверена, действительно ли он сказал это. Тот факт, что он избегал моего взгляда, говорил о многом. Это заставило меня ухмыльнуться.

– Тогда зачем ты это делаешь? Я уверена, что они не платят тебе и четверти той суммы, которую заплатила бы любая из европейских мужских команд. Я уверена, что мужская лига заплатила бы намного больше. Но вместо этого ты здесь. Почему?

Немец молчал.

Мне показалось, что прошло несколько часов, а он так ничего и не сказал.

Честно говоря, это было действительно обидно. Чем дольше он молчал, тем больше это ранило мои чувства. Я не спрашивала у него номер банковского счета, не просила его чертову почку. Я взяла его с собой к семье, привела в свой дом, рассказала ему о своем дедушке, а он не смог ответить ни на один личный вопрос? Я с самого начала понимала, что у него серьезные проблемы с доверием, и не могла сказать, что виню его. Мой брат всегда избегал людей, которых не знал. Никогда не знаешь, кто действительно тебе друг, а кто нет.

Но… Наверное, я думала, что мы это уже прошли.

Я проглотила разочарование и отвернулась, подвинувшись вперед на диване, чтобы встать.

– Я собираюсь сделать попкорн, хочешь немного?

– Нет.

Отведя взгляд, я встала и направилась на кухню. Вытащила кастрюлю, поставила ее на плиту и зажгла конфорку. Взяв свою огромную бутылку с кокосовым маслом и пакетик с зернами, я попыталась подавить то чувство, которое возникло в моей груди, поскольку оно мне не понравилось.

Он не доверял мне. С другой стороны, какого черта я ожидала? В конце концов, все, что я узнала о нем, выдавалось мне по каплям. Крошечные, крошечные капельки.

Едва я положила немного масла в нагретую кастрюлю, как почувствовала, что Култи стоит у меня за спиной. Я не обернулась, даже когда он подошел так близко, что я не могла бы сделать шаг назад, не коснувшись его. Молчание Немца было невероятно типичным, и мне тоже не хотелось ничего говорить. Я зачерпнула несколько столовых ложек зерен попкорна и кинула в кастрюлю, закрыла крышку, хлопнув ею сильнее, чем нужно.

– Сал, – произнес он мое имя тем ровным тоном, в котором чувствовался легкий акцент.

Не сводя взгляда с кастрюли, я открыла крышку, чтобы выпустить пар, и спросила:

– Ты в итоге захотел немного?

Он прикоснулся к моему обнаженному плечу кончиками пальцев. Но я по-прежнему не оборачивалась. Я еще раз сильно встряхнула кастрюльку, но его пальцы не покинули меня, они просто сдвинулись дальше по моему плечу, пока не оказались ближе к моей шее.

– Если хочешь, можешь взять первую партию.

– Повернись, – попросил он.

Я попыталась стряхнуть его пальцы.

– Мне нужно следить, чтобы не сгорело, Култи.

Немец тут же опустил руку.

– Повернись, Сал, – сказал он решительно.

– Подожди минутку, пожалуйста. – Еще раз сильно встряхнув кастрюлю, я открыла крышку.

Немец протянул руку и повернул ручку на плите.

– Нет. Поговори со мной. – Я осторожно обхватила пальцами длинную ручку духовки и сделала глубокий вдох, чтобы скрыть свое разочарование.

– Несколько минут назад ты сказала, что не выходишь из себя, – напомнил он мне, что только усугубило ситуацию.

– Я не злюсь, – огрызнулась я слишком быстро.

– Нет?

– Нет.

Он издал звук, который мог бы быть насмешкой, если бы я думала, что Немец способен издавать такие звуки.

– Ты назвала меня Култи.

Я сильнее сжала пальцами ручку духовки.

– Это твое имя.

– Повернись, – приказал он.

Я подняла глаза к потолку и попросила о терпении. Большом, большом терпении.

К черту все это. К сожалению, никто, казалось, не ответил на мою молитву.

– Я не сержусь на тебя, хорошо? Я просто подумала… – Я вздохнула. – Послушай, это не имеет значения. Клянусь, что не злюсь. Ты не обязан говорить мне то, чего не хочешь. Прости, что спросила.

Он не ответил.

Конечно, нет, черт возьми.

Хорошо. Хорошо.

Терпение. Терпение.

– Я занял эту должность, потому что должен был, – сказал он тем низким голосом, который я сотни раз слышала по телевизору. – Я почти год ничего не делал, кроме того, что чуть не разрушил свою жизнь, и мой менеджер сказала, что мне нужно выйти на работу. Я должен был заняться чем-то, лучше чем-то позитивным, после истории с моим пьянством. – Две теплые руки, которые могли принадлежать только ему, накрыли мои плечи. – Существует не так много вещей, из которых я мог выбрать…

– Это потому, что ты больше не хочешь быть в центре внимания? – спросила я, вспомнив наш недавний разговор.

Он утвердительно хмыкнул.

– Тренерская работа – это единственное, на чем мы смогли сойтись. Недолго и временно, она показалась мне самой подходящей. – Култи сделал паузу, когда подушечки его больших пальцев коснулись моих трапециевидных мышц. Это заставило меня хихикнуть, а Немца сильнее вжаться большими пальцами в мои мышцы. – Один мой друг предложил женский футбол. Я провел небольшое исследование…

Я должна была приберечь это на потом. Я не удивилась, что он признался, что ему пришлось провести исследование о женском футболе. Конечно, он не был с ним знаком.

– ...и американские женщины неизменно оказывались лучшими, – закончил он, но что-то не давало мне покоя.