Текст книги "Култи (ЛП)"
Автор книги: Мариана Запата
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)
Я покраснела.
– О, это не... – начала было я, но Немец прижал меня к себе.
– Спасибо, что привели своего сына, – оборвал он меня.
Спасибо, что привели своего сына?
Я чуть не поперхнулась.
Как только мы остались одни, я развела руки в стороны. Он дал этим людям неверное представление о наших отношениях.
– Что это было, черт возьми?
Немец бросил на меня скучающий взгляд и принялся собирать разбросанные по полю конусы.
– Люди будут верить в то, во что хотят верить. Нет смысла говорить им обратное.
Может быть, он и был прав, но все же.
– Рей. – Я прижала ладонь к своему лбу. – Не думаю, что это хорошая идея. То, что я слышу на поле, уже достаточно плохо.
– Не обращай на них внимания.
Ему было легко это говорить, это не он постоянно выслушивал эту фигню.
– Я просто не хочу, чтобы стало еще хуже. Вот и все.
Конус, который он только что схватил, упал обратно на землю. Култи повернулся ко мне всем телом.
– Неужели сама мысль об отношениях со мной настолько неприятна?
Чего, блядь?
– Что?
Он положил руки на свои стройные бедра.
– Ты не находишь меня привлекательным? Ты же сама мне говорила, что тебе нравятся мужчины постарше. Я всего на двенадцать-тринадцать лет старше тебя.
В это утро я проснулась с мыслью, что этот день будет таким же, как и все остальные. Очевидно, это было не так. Что, черт возьми, я должна была сказать?
Правду. Не-е-е.
Я поймала себя на том, что чешу щеку.
– Ты привлекателен. Ты очень привлекателен, и сам это знаешь, тщеславный ублюдок. И ты еще совсем не стар. Просто… – Я закашлялась. – Ты мой тренер и мой друг, – рассеянно добавила я, будто это было главной причиной, почему я не могла смотреть на него иначе.
К сожалению, теперь я знала правду – было уже слишком поздно для этого.
И что же он ответил?
– Я не забыл.
Чего он не забыл?
– Перестань беспокоиться о том, что все думают. Ты сама сказала мне: единственное, что имеет значение, это то, что ты сама о себе знаешь. – Он продолжал смотреть на меня, пока я не кивнула. – Давай закончим, хорошо?
Меньше чем через двадцать минут мы закончили укладывать все оборудование и помогать учителям убирать столы, которые они позаимствовали в школе. Я горячо поблагодарила их за помощь и смотрела, как Култи схватил мою сумку и оставшиеся бутылки с водой и потащил все это к машине.
– Я поеду с тобой, – сказал он, как только захлопнул багажник.
Я бросила на него быстрый взгляд, направляясь к водительскому месту.
– Ко мне или к тебе?
Култи посмотрел на меня с другой стороны машины.
– К тебе. У меня слишком тихо.
Учитывая, что мы оба жили одни, я не понимала, как в одном месте может быть более низкий уровень шума, чем в другом. Единственное отличие состояло в том, что его дом был, по меньшей мере, в шесть раз больше моей квартиры над гаражом.
– Почему бы тебе не завести домашнее животное? – спросила я.
– У меня есть рыбки.
Это заставило меня рассмеяться. У него есть рыбки?
– Нет, у тебя их нет.
Он наклонил свою каштановую голову в мою сторону.
– У меня их три: бойцовская и две тетры. Мой агент дал их мне, когда я переехал сюда. В лондонской квартире у меня есть аквариум.
Я старалась, чтобы это не выглядело так, будто его признание имело большое значение.
– Это прикольно. Кто о них заботится?
– Экономка.
Экономка. Ничего удивительного.
– Сколько у тебя домов?
– Только три, – небрежно ответил он.
Только три. Я росла у родителей, которые получали деньги и жили от зарплаты до зарплаты. Хоть я и знала, что тот, у кого есть столько денег, сколько у него, мог реально позволить себе гораздо больше, чем три дома, это все еще поражало. В то же время, это заставило меня полюбить Култи немного больше. Я уважала тех, кто не тратит свои деньги на всякую глупую фигню.
Вместо этого он потратил их на покупку обуви для детей.
Черт побери, мне нужно было прекратить зацикливаться на нем, но сегодня мои мозги будто уносило ураганом.
– А где твой второй дом? – Я поймала себя на том, что спрашиваю его, чтобы отвлечься от собственных мыслей.
– Майсен. Это маленький городок в Германии.
Я сделала удивленное лицо.
– Домик крошечный, Сал, но, думаю, тебе понравится, – заметил он.
– Я всегда хотела поехать в Германию, – сказала я ему. – Это есть в моем «пока не сыграла в ящик» списке того, что я хочу сделать.
Немец искоса взглянул на меня.
– Что это за список?
Он не знал, что это такое? Я не должна была считать это настолько милым.
– Это список того, что ты хочешь сделать, прежде чем умрешь. Ты слышал выражение «сыграть в ящик»? – Краем глаза я заметила, как Немец покачал головой. – Ну, это как раз то, о чем идет речь. То, что ты хочешь сделать, пока жив.
Култи задумчиво хмыкнул.
– У тебя есть еще что-нибудь в списке?
– Ага. Я хотела бы увидеть Семь чудес Древнего Мира, проехать на велосипеде по Континентальному водоразделу (Примеч.: Американский континентальный водораздел – условная линия, к западу от которой в Америке находится бассейн Тихого океана, а к востоку – бассейны Атлантического и Северного Ледовитого океанов), пройти испытание «Айронмэн» (Примеч.: Ironman – серия соревнований по триатлону на длинную дистанцию, проводимая Всемирной корпорацией триатлона (WTC). Каждая отдельная гонка серии состоит из трех этапов, проводимых в следующем порядке без перерывов: заплыва на 2,4 мили (3,86 км), заезда на велосипеде по шоссе 112 миль (180,25 км) и марафонского забегана 26,2 мили (42,195 км). Триатлон Ironman считается одним из наиболее сложных однодневных соревнований в мире), увидеть Северное сияние, подняться на ледник, подержать детеныша панды и выиграть Кубок Мира… – Я почувствовала, что бормочу, и закончила. – Типа того. У меня почти достаточно денег, чтобы поехать на Аляску после окончания сезона. Надеюсь, я смогу подняться на несколько ледников и увидеть Северное сияние за одну поездку.
Последовала пауза.
– Одна?
– Я собиралась узнать, не поедет ли со мной брат. Кроме тебя, он единственный человек, которого я знаю, у кого есть на это время и деньги, но посмотрим. В прошлом году мы ездили в Перу посмотреть Мачу-Пикчу. – Я улыбнулась ему через плечо. В октябре ему должно исполниться сорок лет, но я не хотела говорить, что думаю, что это именно он должен подумать о том, чтобы составить список. – А ты? Что ты будешь делать после окончания сезона?
– Я еще не решил, – тихо ответил он. – Все зависит от нескольких обстоятельств.
Одна-единственная мысль пришла мне в голову.
– Твой контракт заключен только на этот сезон?
Я не могла припомнить, чтобы слышала что-нибудь о продолжительности его контракта, и мысль о том, что он уйдет чуть больше, чем через месяц, заставила мой желудок сжаться.
– Я согласился только на этот сезон с «Пайперс».
Одно я знала точно – Култи не любил тренерскую работу. Он сам так сказал.
Почему он должен хотеть остаться и снова тренировать?
Господи Иисусе, мысль о том, что он вернется в свою лондонскую квартиру, так опечалила меня, что возбуждение от всей этой истории с покупкой обуви исчезло под ее тяжестью.
В то же время я почувствовала себя эгоистичной сукой. Кто я такая, чтобы печалиться из-за того, что кто-то, особенно друг, займется тем, что сделает его счастливым, когда я охренеть как хорошо знаю, что тренерская работа его счастливым не делает? Я знала, что нахожусь не в том положении, чтобы заставить кого-то мучиться чувством вины, но мысль о том, что он уйдет, была отвратительной.
Я проглотила печаль и заставила себя улыбнуться, хотя и не смотрела на него.
– Понятно.
Он собирался покинуть Хьюстон. Тоска.
Может, он и посмотрел на меня, но я не была в этом уверена и не хотела развивать эту тему.
– Хорошо... ты голоден?
* * *
Через четыре дня – в день следующего занятия в футбольном лагере – Култи появился с еще двумя людьми.
Первым парнем, которого я узнала, был американский вратарь, который играл за национальную команду вместе с моим братом и участвовал во всех крупных турнирах за последние шесть лет. Второй оказался приятным сюрпризом.
– Франц! – Обойдя Култи, я подошла к мужчине, чтобы обнять его. – Я не знала, что ты придешь!
Он обнял меня в ответ, быстро похлопав два раза по спине.
– Мои дела в Лос-Анджелесе заняли не так много времени, как я ожидал.
– Что ж, большое спасибо, что вернулся, – сказала я ему.
Кто-то издал недовольный звук.
– Сал.
Франц издал короткий смешок, отпуская меня и отступая. Его голова была опущено вниз, выражение лица открытое и непринужденное, когда он прошептал:
– Кто-то немного ревнует, м-м-м?
Я повернулась, чтобы посмотреть на мужчину, чей взгляд прожигал дыру в моей голове. Претцель ревнует? Я сильно сомневалась в этом, но мне было слишком приятно видеть его хмурый взгляд.
– Ты собираешься представить меня? – спросила я, указывая на популярного вратаря.
– Нет. – Он сохранил это проклятое надменное выражение на своем лице, раскинув руки в универсальном жесте, который я уже знала.
Ухмыльнувшись, я приподняла брови и смотрела на него. Боже, кто-то был в отвратительно плохом настроении, и это сделало мое просто отличным. Улыбка на моем лице стала еще шире.
Он приподнял свои брови. Эти темно-коричневые, густые косые линии поднимались и опускались, молча говоря мне, что он не собирается представлять меня, пока не получит то, что хочет.
На секунду я подумала о том, чтобы проигнорировать его и просто представиться, но…
Култи любил играть в игры, а мне нравилось выигрывать в них.
Каким-то образом мне удалось не улыбнуться, когда я шагнула вперед и обняла его, беспокоясь, что он выставит меня идиоткой, если на самом деле не обнимет в ответ. Я имею в виду, что он не в первый раз вел себя так, будто у меня вши. Я просто обняла его и крепко сжала.
Совершенно застигнув меня врасплох, Култи, мой долбаный Немец, якобы лишенный совести, прижался щекой к моей макушке и обнял меня. Он обнял меня в ответ. Его тело было твердым и напряженным, когда он делал это, но все ощущалось иначе. Это не было сердитым объятием, а чем-то другим. Оно было как в детстве, когда я обнимала свою собаку, потому что очень ее любила.
Очень похоже… но не то.
Когда он, наконец, отстранился, я подняла взгляд. Я не стала переживать из-за того, что он не улыбался мне. Немец просто смотрел на меня, ну, на самом деле, это было больше похоже на просверливание взглядом, ну и ладно. Я еще раз обняла его и почувствовала, как его рука легла мне на плечо. И осталась там.
Вторым парнем, которого он привел, был вратарь по имени Майкл Киммонс. Он был выше Култи и чуть старше меня.
– Привет, приятно познакомиться. Спасибо, что пришли. – Я протянула ему руку, когда почувствовала, что рука Немца сжалась на моем плече, как только я представилась.
– Майк Киммонс, – сказал он, крепко пожав мне руку.
– Сал Касильяс.
– Я знаю твоего брата Эрика, – вставил он. – Мы играем вместе.
Я кивнула ему и улыбнулась.
– Ты упомянула, что он тоже играет. Где? – с любопытством спросил Франц.
– Он сейчас на правах аренды в Мадриде, – объяснила я.
– Я понятия не имел. – Второй немец кивнул, слегка нахмурившись. Прежде чем уйти в отставку, он играл за главного соперника Мадрида – Барселону. – А твои родители играют?
– О нет. У моего отца астма, а мама, – гигантский бицепс, окружавший мою шею, словно боа, напрягся, – не любит это.
На одно страшное мгновение я испугалась, что Култи скажет что-нибудь о том, кто был моим дедушкой. На один короткий, болезненный момент я представила, как он проболтается, потому что это было что-то впечатляющее – если рассказать об этом людям, они подумают, что это интересно. Я действительно подумала, что он расскажет.
Но он этого не сделал. Он увел разговор в сторону.
– Мы разделимся на две группы, – приказал он, и я позволила ему, потому что мне стало ясно, что он начинает получать удовольствие от этих занятий, играя с детьми. Мне стало немного не по себе от того, что после сегодняшнего дня останется только одно занятие.
День прошел прекрасно. Майк Киммонс был слишком серьезен с детьми, но некоторые из них узнали его, и это компенсировало то, что он немного играл с ними. Култи по какой-то причине встал в пару с ним, и я занялась другой группой с Францем.
Когда прошло три часа, и большинство детей ушли, Франц отвел меня в сторону, а Култи продолжал фотографироваться с несколькими отставшими участниками и их родителями.
Франц серьезно посмотрел на меня.
– Я кое-что подслушал, когда был в Лос-Анджелесе, и мне нужно это тебе рассказать.
Блядь. Когда тебя подготавливают к новостям, это всегда плохо. Я натянула свои Носки Большой Девочки.
– Ладно.
Он бросил взгляд в сторону Култи, прежде чем быстро рассказать мне то, что считал нужным.
– Ходят слухи, что в конце этого сезона тебя продадут в Нью-Йорк.
У меня зазвенело в ушах. Мой желудок скрутило.
В Нью-Йорк? С Эмбер? Если это было недостаточно ужасно, то ко всему прочему у этой команды уже был солидный звездный основной состав. Я никогда не смогу там играть – я буду в запасных.
Самое главное, я не хотела ехать в этот чертов Нью-Йорк. Франц тронул меня за плечо.
– Я набираю команду в НЛ. – Он имел в виду «Ньюкасл Лайонз» – одну из лучших мужских команд в Соединенном Королевстве. – Подумай о том, что я тебе говорил в прошлый раз. Если ты решишь, что хочешь попробовать что-то другое, – он бросил на меня взгляд, – кое-что получше, я могу помочь. Я не понимаю, как тебя занесло в это дерьмо, но, между нами, для Рейнера и меня нет ничего, что мы не могли бы сделать с нашими связями.
Полностью осознавая, что сейчас не время терять разум и рыдать, я натянула свои Носки Большой Девочки выше, чем когда-либо, и заставила себя кивнуть мужчине, который сообщил мне новости, которыми не должен был со мной делиться. Мог ли он мне соврать? Я не понимала, зачем бы ему это понадобилось, поэтому не собиралась быть параноиком.
«Почему?», — снова и снова крутилось у меня в голове.
Все знали, что я люблю играть в Хьюстоне. Первая Женская Лига не была достаточно большой, чтобы мы были вынуждены играть там, где абсолютно не хотели. Правда в большинстве случаев игроки были готовы играть там, куда их посылали. Когда я впервые прошла отбор, мне предложили выбрать из трех лучших команд, за которые я хотела бы играть. Очевидно, Хьюстон был первым в моем списке, за ним следовала Калифорния, так как она была близко к брату, а затем «Феникс Нова», который с тех пор переехал в Сент-Луис.
Я была лучшим нападающим «Пайперс». Я усердно работала и не создавала им много неприятностей, кроме тех, что происходили в последние несколько месяцев. Я всегда помогала своим товарищам по команде, насколько это было возможно. Это так они собирались отплатить мне?
Образы с предупреждением Гарднера, неприязнью Кордеро и тем, как в последнее время вели себя мои товарищи по команде, крутились у меня в голове. Я чувствовала себя преданной. Обманутой. И я никак не могла решить, расстраиваться мне или добыть ключ от машины Кордеро.
Ладно. Это уже немного чересчур. Вроде бы. Терпение. Терпение.
Был только один человек, который мог стоять за этим возможным шагом. Этот злобный засранец-коротышка.
– Спасибо, что сказал мне, – каким-то образом я сумела сказать Францу, хотя внутри у меня все, казалось, кипело и требовало разрушений.
– Не трать впустую свой потенциал, ja?
Я кивнула ему, чувствуя, как огромная волна эмоций поднимается вверх по моей груди, и это было нехорошо. Из-за этого улыбка на моем лице казалась не такой храброй, как я хотела изобразить.
– Я что-нибудь придумаю.
– Звони, пиши, что бы тебе ни было нужно, – искренне сказал он.
– Спасибо, Франц. Я действительно ценю это. – Я ценила, даже если от новостей, которые он принес, мне хотелось плакать.
Играть с чертовой Эмбер и ее миньонами?
Очевидно, мои мысли были написаны на моем лице. Он одарил меня грустной улыбкой, от которой мне стало еще хуже.
Мягкое прикосновение к пояснице заставило меня расправить плечи.
– Франц останется на ночь. Поужинай с нами, – сказал Култи, останавливаясь рядом со мной.
Желчь обожгла мое горло, и мне пришлось отвести от него взгляд.
– Мне нужно идти домой. Но все равно спасибо.
Он не обратил внимания на мои слова.
– Я поеду с тобой. Франц, возьми мою машину.
– Рей, я хочу домой, – твердо сказала я.
– Я хочу, чтобы ты пошла со мной, – ответил он, уже оборачиваясь. – Где твои вещи? – Култи даже не стал дожидаться, пока я скажу что-нибудь еще, и направился к моей сумке. Черт возьми.
– Рей, – позвала я, следуя за ним.
Немец оглянулся через плечо, но не остановился.
– Тебе больше нечего делать. Перестань усложнять.
– М-м-м, у меня действительно есть дела. Позже мне нужно будет на пробежку, или я могу заняться йогой. – Или плакать, или кричать… как обычно.
Он отмахнулся. Я собиралась убить его.
– Ре-е-ей!
Он молчал.
Сукин сын.
– С ним трудно, правда?
– Это преуменьшение всей жизни, – сказала я Францу. – Он боль в заднице. Я действительно не знаю, как до сих пор кто-то хладнокровно не убил его.
Франц громко рассмеялся.
С другого конца поля я заметила Култи, который перекидывал мою сумку через плечо.
– Нет смысла даже пытаться спорить с ним, не так ли? – спросила я Франца.
– Nein.
– Он такая заноза в заднице.
Франц хихикнул.
– Так и есть.
Я вздохнула. Через некоторое время я ведь смогу уйти. Надеюсь.
Я встретила Култи у своей машины, где он, очевидно, уже рылся в моей сумке, чтобы достать ключи. Он перебросил их через крышу, и мы забрались внутрь, помахав Францу, когда он сел в «Ауди», припаркованную рядом с моей машиной. Как только мы оказались внутри, я бросила на Немца взгляд.
– Ты мог бы позволить Францу ехать с нами, а не заставлять его ехать одного.
Он раздражающе бесстрастно посмотрел на меня.
– Он выживет.
Я пристально уставилась на него, а затем покачала головой.
– Ты ведешь себя грубо.
– Мне все равно.
Ничего удивительного. Я включила зажигание и выехала со стоянки.
– Почему ты не пригласил Майка на ужин?
– Он мне не нравится.
Серьезно, мне никогда не понять мужчин.
– Тогда зачем ты пригласили его на занятия? – Мы остановились на светофоре.
– Он был у меня в долгу, – просто ответил Култи. Потом добавил: – И цена за его билеты на самолет была вполне разумной.
Подождите секунду.
– Ты... – Я не могла вымолвить ни слова. Мне пришлось сглотнуть и переварить то, что он сказал. – Ты заплатил за их билеты сюда?
Култи даже не потрудился взглянуть на меня, его внимание было приковано к окну.
– Да.
Я уронила голову на руль и глубоко вздохнула. Это уже было слишком много для одного дня. Слишком много. Казалось, все навалилось на меня.
– И как, по-твоему, я смогу тебе отплатить?
– Не надо, – ответил он, поворачиваясь ко мне. – Зеленый.
Выпрямившись, я продолжила смотреть вперед. Я не могла смотреть на него. Если бы посмотрела, я не была уверена, что, черт возьми, сделала бы.
– Я даже не подумала о том, как они сюда попали. Я такая идиотка. Прости, что не поблагодарила тебя за это.
Он не ответил.
Я вцепилась в руль и всю дорогу молчала.
Меня собирались продать.
Половина моих товарищей по команде считала меня дешевкой.
Идиот, сидевший рядом со мной, платил за билеты на самолет, чтобы люди приехали на мои занятия в детском лагере… на мои бесплатные занятия.
Я была немного в-л-ю-б-л-е-н-а в этого идиота, но, по правде, это было больше похоже на сильно. Мои детские чувства вернулись в полную силу, более реальные, чем когда-либо. К тому же, я знала себя, и я не имела склонности что-то недооценивать.
И он сказал, что уезжает в конце сезона.
Что, черт возьми, я делаю со своей жизнью? Все, над чем я работала, ради чего работала, внезапно, будто сама и отталкивала.
Что же мне теперь делать?
В ответ на это у меня защекотало в носу.
Мы подъехали к его дому и припарковались, но я все еще не могла заставить себя что-либо сказать. Мне хотелось плакать. Мне действительно хотелось плакать, и я чертовски не хотела делать это на его глазах.
Я опустила взгляд и последовала за Немцем к его двери, где нас уже ждал Франц. Едва мы вошли внутрь, как я почувствовала, что мое горло захватил удушливый кашель. Я знала, что мне нужно скрыться от них.
– А где у тебя ванная? – спросила я голосом, который даже мне показался странным.
– Вверх по лестнице, первая дверь, – ответил он, его голос звучал достаточно далеко, и я поняла, что он не стоит рядом со мной.
– Я сейчас вернусь, – солгала я, уже таща свою задницу вверх по лестнице, отчаянно пытаясь сбежать.
Мне дважды пришлось сжать свой текущий нос, пока я добралась до цели. Я даже не потрудилась включить свет, прежде чем плюхнулась на край фарфоровой ванны, которую могла бы оценить, если бы моя жизнь не разваливалась прямо сейчас.
Меня продали, потому что я кое с кем дружила. У меня перехватило горло, и я икнула. Не плачь, не плачь, не плачь. Не смей, Сал. Не смей, блядь.
Мне удалось продержаться тридцать секунд, прежде чем очередная икота всколыхнула верхнюю часть моего тела. За ней последовала еще одна, а затем другая. К пятой я сгорбилась и прижала ладони к глазам. Я почти никогда не плакала. Когда была расстроена, я занималась разными делами, чтобы отвлечься от того, что меня беспокоило. Мама как-то сказала мне, что в жизни есть очень мало вещей, из-за которых стоит плакать.
Сидя на краю ванны, я действительно пыталась убедить себя, что продажа – это еще не конец света. Я пыталась убедить себя, что не должна принимать это близко к сердцу. Это просто бизнес, и иногда с игроками такое случалось.
От этого я заплакала еще сильнее.
Я была идиоткой. Тупой гребаной идиоткой.
Когда я думала о том, как Култи взыскивает долги, чтобы заставить игроков прийти в мой лагерь или покупает детскую обувь, или как он обнял меня, это только ухудшало ситуацию. Я плакала, как ребенок, большой молчаливый ребенок, который не хотел, чтобы кто-нибудь услышал его.
– Schnecke, ты... – голос Култи резко оборвался.
Вспоминая, я поняла, что не слышала, как он вошел, потому что он не постучал. Он просто ворвался, сунув свою большую голову в ванную, будто не было никакого шанса, что я могла сидеть на унитазе и делать что-то, что он не хотел бы увидеть. Я была застигнута врасплох и не смогла приглушить следующий всхлип или попытаться скрыть его.
Я не заметила ужаса на лице Култи, когда он вошел и закрыл за собой дверь. Я не видела, как он опустился на колени или положил свои руки на мои, опустив голову так, что его лоб прижался к моему.
– Schnecke, – сказал он самым нежным, самым ласковым тоном, который я когда-либо слышала. – В чем дело?
– Ни в чем, – с трудом выдавила я. Меня трясло, а верхнюю часть тела сотрясали беззвучные всхлипывания.
– Прекрати врать и скажи мне, почему ты плачешь, – приказал он, подавшись вперед и погладив меня по спине своей большой рукой.
– Я не плачу.
– Ты самая худшая врушка, которую я когда-либо встречал. – Он потянулся, чтобы погладить меня по плечу. – Почему ты расстроена?
Каждый раз, когда он спрашивал у меня что-то, я каким-то образом умудрялась плакать еще сильнее. Мое тело сотрясалось еще сильнее, я издала настоящий возглас:
– Это глупо.
– Это более чем вероятно, но все равно скажи мне, – мягко произнес он.
Я не могла отдышаться.
– Они... собираются... продать... меня, – прорычала я, будучи охренительно униженной.
Немец не прекратил гладить меня по плечу успокаивающими кругами.
– Кто тебе сказал?
– Франц, – сказала я, но на самом деле это звучало скорее как «Франц-а-а-ах».
Что-то быстрое и злобно звучащее по-немецки вырвалось из его рта, будто он выплюнул самое страшное проклятие.
– Он ведь не обманывает меня, правда? – спросила я у воротника его футболки. Култи вздохнул мне в макушку.
– Нет. Он бы ничего не сказал, если бы не был уверен, – подтвердил он.
Мое сердце и моя голова прекрасно понимали, что знаки уже были.
– Гарднер предупреждал меня, но я не послушала, – сказала я. – Это так глупо. Извини. Я знаю, что это не конец света, и это так стыдно, но я не могу перестать плакать.
Здоровенный немец, в которого я была влюблена с детства, обнял меня. И он шикнул на меня. Буквально сказал:
–Тс-с-с. – Потом прижал меня чуть ближе и сказал мне на ухо: – Перестань плакать.
– Я не могу, – заскулила я, наверное, впервые за последние десять лет.
– Можешь и перестанешь, – нежно сказал он. – Не могу себе представить, что ты сейчас чувствуешь.
Конечно, он не мог. Его никогда не продавали против его воли, а если и продавали, то только ради лучшей позиции и больших денег. Для меня это было все равно, что быть брошенной. Использованной. Выброшенной.
– ...но ты лучше этого. Через два года ты будешь благодарить их за то, что они были такими тупицами…
Его ободряющая речь не помогала.
– Я отдала им лучшие годы своей жизни, – возможно, я причитала, но надеялась, что нет.
– Нет. Ты еще даже не достигла пика своей карьеры.
Я была безутешна. Рейнер Култи говорил мне, что мои лучшие годы только впереди, но от этого я не чувствовала себя лучше.
– Тако. Остановись. Прекрати немедленно, – потребовал он серьезным тоном.
Я не могла. Я могла лишь думать о том, что Хьюстон – это то место, где я хотела быть. Это место, которое я сделала своим домом. Если бы они сначала спросили меня, не хочу ли я играть где-нибудь еще, это было бы одно, но эти тайные сделки проводились с теми игроками, от которых пытались избавиться так, чтобы они не впали в ярость.
Из моего носа текли сопли, и это заставило Немца раздраженно фыркнуть и крепче обхватить меня руками, словно он стал моим щитом от всего мира.
– Я знаю, что это моя вина, и, клянусь, я все исправлю, – пробормотал он с тем сильным акцентом, в который мне хотелось завернуться.
– Это не твоя вина, – сказала я приглушенно, прежде чем передумать. – Я нисколько об этом не жалею. Это их вина, что они такие тупые. Я всегда делала все, что они от меня хотели. Я командный игрок. Я неплохо играю. Рано прихожу на тренировку и задерживаюсь допоздна, и вот как они мне отплатили? Пытаясь отправить меня в гребаный Нью-Йорк? Где я, вероятно, никогда больше не смогу играть?
Я села, нисколько не заботясь о том, что наверняка выглядела как один гигантский беспорядок, шмыгнула носом и посмотрела на своего друга. Я чувствовала на своих плечах тяжесть сотен галактик, чувствовала, что мои мечты вот-вот ускользнут. Я понимала, что слишком драматизирую, но вот это все было уже чересчур.
– Что же мне теперь делать? – спросила я, будто у него были на всё ответы.
Култи снова погладил мои колени. Это красивое лицо, которое изящно постарело, было серьезным, но он смотрел мне прямо в глаза, когда говорил.
– Ты будешь продолжать играть. Обещаю тебе, Сал. Я никогда не поставлю под угрозу твою карьеру.
Я шмыгнула носом и издала горловой захлебывающийся звук, мои плечи затряслись, предупреждая о новом витке слез.
Немец покачал головой.
– Нет. Больше не надо. Я тебя не подведу, а теперь перестань плакать. Мне от этого тошно.
Это было почти смешно. Я вытерла лицо тыльной стороной ладони, и он нахмурился, потянувшись назад, чтобы вытащить несколько кусочков туалетной бумаги из рулона, прежде чем передать их мне.
– Держи себя в руках, – приказал он.
Я чуть не рассмеялась. Шмыгнула носом и вытерла лицо салфеткой, которую он мне дал.
– Ты не можешь приказать мне «держать себя в руках», это так не работает.
– Ты должна делать то, что я говорю, – сказал он, выхватывая у меня салфетку и хмуро вытирая мои щеки чуть сильнее, чем это было необходимо.
Я выдавила слабую, жалкую улыбку.
– Кто это сказал?
Он встретился со мной взглядом.
– Я сказал.
Я плотно сжала губы.
– Это удобно.
Култи потянулся назад и схватил еще туалетной бумаги.
– Ты в полном беспорядке, – сказал он, продолжая вытирать меня. – Я не считал тебя плаксой.
– А я и не плакса. – Я попыталась вырвать у него салфетку, но он держал руку вне моей досягаемости. Я потянулась, и он легко выдернул свою руку из моей хватки. – Я могу вытереть свое собственное лицо.
Он шлепнул меня по руке.
– Я не делаю то, чего не хочу, – проворчал он, возвращаясь к моему лицу.
– Знаешь, мир не вращается вокруг того, что ты хочешь или не хочешь делать, – сказала я, когда он слишком сильно потер мой нос, заставив меня поморщиться.
– Прости, – извинился он. – Я к этому не привык.
– Тебе никогда раньше не приходилось вытирать девичье лицо?
Немец отодвинулся, чтобы посмотреть на свою работу.
– Никогда.
Я глубоко вздохнула, успокоенная его признанием.
– В таком случае, спасибо за оказанную честь.
Култи ничего не сказал, вместо этого прижал ладони к моим щекам и откинул мою голову назад. Никогда еще я так остро не осознавала, что не накрашена и ужасно выгляжу, как сейчас. Мужчина, который встречался с супермоделями, актрисами и, вероятно, с целой кучей шлюх, не стал комментировать ни мои веснушки, ни мешки под глазами, ни шрамы.
Наконец, он опустил руки и похлопал меня по бедрам с долгим, глубоким выдохом.
– Пойдем вниз.
– Я приду через минуту, – сказала я.
Раздраженно вздохнув, он взял меня за руки и поднял на ноги.
– Нет. Ты в порядке.
– Рей, серьезно, дай мне минутку. – Я подогнула колени, чтобы он не смог тащить меня за собой.
Одним рывком он потянул меня вперед.
– Чтобы ты могла еще больше поплакать? Нет. Пойдем. У меня есть кофе, который ты любишь.
Я шмыгнула носом, а он в ответ бросил на меня злобный взгляд. Чего я вообще пыталась с ним спорить?
– Ты властный засранец, ты знаешь это? – спросила я, позволяя ему вывести себя из темной ванной.
– Ты заноза в заднице, ты знаешь это? – отбил он в ответ.
Я фыркнула, когда мы спускались по лестнице один за другим.
– Я использовала те же самые слова, чтобы описать тебя Францу, приятель.
Немец обернулся и посмотрел на меня через плечо.
– Значит, у нас есть еще кое-что общее.
– Ха. Мечтай.
У него вырвался смешок, но он больше не спорил. Франца мы нашли на кухне, он сидел на табурете и смотрел в телефон. Он поднял взгляд и тут же нахмурился.
– Я в порядке, – сказала я, прежде чем он успел что-то спросить. – Честно, я просто отреагировала как ребенок. – Даже эти слова в оправдание ничуть не уменьшали боль от стрелы разочарования, что попала прямо в мое сердце. Они собираются продать меня.
Но где-то в глубине моей души голос Култи напомнил мне, что это только если я позволю им.
Охренеть.
– Я не хотел тебя расстраивать, – быстро вмешался Франц. – Пожалуйста, прости меня.
– Нет, нет. Мне нечего прощать. Спасибо, что рассказал. Я просто чувствую себя немного подавленной и потрясенной. Наверное, я плохо справляюсь с такими вещами. – Они оба посмотрели на меня непонимающе из-за моего выбора слов. – Я не люблю проигрывать, а сейчас чувствую, что проигрываю, – объяснила я.
