Текст книги "Такая разная любовь"
Автор книги: Маргарет Пембертон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц)
Глава 8
Июль 1969 года
Примми одевалась медленно. Сначала натянула серую юбку, потом белоснежную блузку с коротким рукавом. Набрасывая на плечи форменный блейзер, Примми задумалась, наденут ли форму Артемис, Кики и Джералдин в свой последний день в школе. Если и наденут, то уж точно не станут испытывать при этом никакой ностальгии по прошлому, не то что она.
– Эй, Примми, пошевеливайся! – прикрикнула мама с нижнего этажа. – Того и гляди опоздаешь!
– Иду, мам! – крикнула Примми в ответ, в последний раз глядя на себя в школьной форме.
Конечно, она была единственной из всей четверки, кто хотя бы отдаленно походил на школьницу. Что же до Артемис, Кики и Джералдин, то они уже давно казались слишком взрослыми для школьной формы. Артемис – потому что никакая школьная форма в мире не могла бы скрыть ее роскошные формы. Кики – из-за насмешливых золотисто-зеленых глаз, в которых угадывалась пугающая искушенность женщины. А Джералдин… Примми задумалась, почему, глядя на Джералдин, ни за что не поверишь, будто она школьница. Пожалуй, Джералдин выглядит слишком уверенной в себе.
Если бы не эта спокойная уверенность, исходящая от нее, родители Примми вряд ли так легко отпустили бы дочь пожить в Кенсингтоне, в шикарной квартире с двумя спальнями, которую мистер Лоудер предоставил в распоряжение Артемис.
Примми поспешно сбежала вниз по лестнице, размышляя о том, как прошли эти последние школьные месяцы. Сама Примми вполне могла бы назвать их удачными, а вот ее подругам пришлось нелегко.
Для Артемис все сложилось не так уж плохо. Ей не понадобилось сражаться с отцом – мистеру Лоудеру университетское образование всегда казалось лишним. Уже по предварительным результатам выпускных экзаменов было ясно, что набранные Артемис баллы слишком низкие и ее не примет ни один университет в стране. То ли дело Кики! После трагических событий во время марша протеста на Гросвенор-сквер, когда регистратор в больнице Святого Фомы сообщил Саймону Лейну, что у его дочери был выкидыш, отец Кики стал совсем другим человеком. Вместо того чтобы прийти в ярость, он принялся винить в случившемся себя, искренне переживая, что оказался плохим отцом. Боясь совершить подобную ошибку снова, мистер Лейн изо всех сил старался убедить Кики в необходимости продолжить образование и поступить в университет.
Но Кики была тверда как гранит и категорически отказалась подавать заявление.
– Я потеряла два года жизни, решив остаться в средней школе в угоду Саймону, – свирепо заявила она подругам. – Я согласилась на это только при условии, что, закончив школу, смогу жить как захочу. И я желаю стать рок-певицей, а не жалкой выпускницей колледжа, каких повсюду пруд пруди, по две штуки на грош.
Джералдин тоже упрямо стояла на своем, ни за что не соглашаясь продолжать образование.
– Я собираюсь замуж за кузена Френсиса, – сообщила она мисс Федерингли, когда та заговорила с Джералдин об университете. – Мы хотим путешествовать по миру. Объездив весь мир, мы поселимся в родовом имении Сидар-Корт.
По словам Джералдин, мисс Федерингли была возмущена таким нелепым и легкомысленным отношением к жизни. Но Джералдин и бровью не повела. Ей на это было решительно наплевать.
– По крайней мере тобой, Примми, мисс Ф. уж точно будет довольна, – рассмеялась она. – Дарем – первоклассный университет. Почти такой же престижный, как Оксфорд.
Мисс Федерингли действительно осталась довольна своей ученицей.
– Учитывая финансовое положение вашей семьи, мне кажется, ты приняла разумное решение. Тебе действительно лучше пропустить год и подкопить денег. В Дареме тебе предстоят кое-какие траты, – согласилась она, когда Примми призналась ей, что, получив приглашение от университета, решила приступить к занятиям лишь с сентября 1970 года, а до тех пор – поработать в ведущем рекламном агентстве. Само собой, она благоразумно промолчала о том, что намеревается делить квартиру с Артемис, Джералдин и Кики.
– Поторопись-ка, дорогуша, – проворчала мама, когда Примми появилась на кухне. – Ты ведь никогда раньше не опаздывала в школу и, верно, не захочешь оплошать сегодня, в свой самый последний денек, а? – Миссис Сертиз торопливо сунула дочери в руки намазанный маслом тост. – А что будет на этом вашем утрешнем собрании в последний день? – поинтересовалась мама, обхватив обеими руками кружку с дымящимся чаем. – Что-то важное?
– Наверное. Я знаю только, что мисс Федерингли просила Кики спеть.
– Спеть в школе? – Мама удивленно округлила глаза. – Неужто одну из этих рок-песен, а, Примми?
Примми впилась зубами в тост.
– Нет. Вообще-то она собиралась, но, кажется, нам удалось ее отговорить.
«Ты не будешь петь песню Дженис Джоплин [17]17
Дженис Джоплин (1942–1969) – американская певица, признана одной из лучших белых исполнительниц классических и современных блюзов, а также музыки в стиле кантри.
[Закрыть], – решительно возразила Джералдин, когда Кики заявила, что намеревается это сделать. – Там будет все руководство школы, все учителя. Может, я и не в восторге от мисс Ф., но даже мне не хочется, чтобы она остолбенела от ужаса. А кроме того, как ты собираешься петь тяжелый рок одна, без гитары и ударника? Что бы ты ни пела, тебе потребуется аккомпанемент, а у тебя всего лишь одна пара рук».
Должно быть, этот аргумент оказался самым убедительным.
– Да ладно, что бы ни спела дорогуша Кики, я уверена, это будет то, что надо, в самый раз, – добродушно добавила мама, прерывая размышления Примми. – А теперь давай-ка пошевеливайся, дочка, а не то пропустишь этот чертов поезд!
– Не могу поверить, что больше никогда не придется таскаться сюда, что я в последний раз вхожу в двери школы, – призналась Джералдин, когда они с Примми рука об руку шагали в привычной шумной толчее вверх по лестнице к дверям Бикли. – Еще несколько часов, и мы наконец станем свободными.
– Я буду скучать по Бикли. Здесь я была счастлива. С самого первого дня.
– Ты была бы счастлива везде, – сухо возразила Джералдин. – Ты обладаешь совершенно неприличной способностью быть счастливой. Чего никак не скажешь об Артемис, – хмуро добавила она при входе в раздевалку, кивая в сторону расстроенной и глубоко несчастной Артемис.
– Ты говорила, что в последний день никто не наденет школьную форму, Джералдин, и что же я вижу? Ты сама в форме! – обиженно воскликнула Артемис.
Обвинение было не вполне справедливым: Джералдин не надела блейзер – обязательное дополнение к юбке и блузке. К тому же юбка Джералдин никак не отвечала стандартам Бикли. Вместо скромной форменной юбки на ней была прямая узкая юбчонка, едва доходящая до колен, и длинные жеребячьи ноги Джералдин казались еще длиннее. Две небрежно расстегнутые верхние пуговицы блузки открывали шею, школьного галстука не было и в помине, а блестящие волосы цвета воронова крыла оказались скручены в замысловатый узел на затылке.
– Я сказала, что не удивлюсь, если никто не наденет форму, – мягко поправила Джералдин.
– Вот я и не надела! А ты в форме, и Примми тоже, и все остальные наверняка в форме, я знаю!
Примми с опаской оглядела длинное, до щиколоток, платье Артемис. Пестрое, лоскутное, оно казалось слишком вычурным, и, конечно же, его никак нельзя было назвать подходящей одеждой для последнего школьного дня. Хотя цвета лоскутков – малиновый, черничный, темно-фиолетовый и пурпурно-красный, – выдержанные в одной гамме, не слишком бросались в глаза.
– Твое платье будет хорошо смотреться со школьным блейзером.
– Но я ведь не взяла с собой блейзер!
– Так возьми мой. – Примми распахнула дверцу шкафчика и достала блейзер, зная, что ей никогда больше не представится случай его надеть.
Артемис с благодарностью взяла.
– А Кики говорила вам, какую песню собирается сегодня петь? – поинтересовалась она, с тревогой думая о том, что, несмотря на блейзер, будет непременно выделяться на общем фоне, словно нарыв на пальце.
– Нет. – Примми обвела глазами переполненную раздевалку, ища в толпе приметную, огненно-рыжую головку Кики. – А тебе?
– Мне она сказала, что, поскольку тяжелый рок отпадает, а на сцене не будет розетки, чтобы подключить электрогитару, ей придется играть на обычной. Кики выбрала какую-то французскую песню Джейн Биркин. Я ее не слышала, но, по-моему, Кики сделала странный выбор: французская песня в последний школьный день…
Внезапно Джералдин застыла на месте, словно приросла к полу.
– Господь всемогущий! – с чувством воскликнула она, заметно побледнев. – Надеюсь, не «Je t'aime, moi non plus» [18]18
«Я тебя люблю. И я тебя тоже нет» (фр.).
[Закрыть]?
– Кажется, да. Во всяком случае, что-то похожее. Это что-то невероятно сентиментальное?
– Скорее что-то невероятно сексуальное! Это даже не песня, а непристойный телефонный разговор, прерываемый хриплыми вздохами. Джейн Биркин исполняет эту жуть на пару с Сержем Гейнсбуром. Интересно, с кем собирается петь Кики? Со школьным садовником?
Примми бессильно застонала. Кики вполне могла спеть подобную песню перед всей школой – ей, наверное, такая выходка казалась чертовски забавной.
– Может, она просто хотела меня подразнить? – с надеждой предположила Артемис.
Подруги выбрали пустой ряд в конце зала и заняли места.
Кики в своем отвратительном желтом платье в полоску сидела на возвышении, слева от школьного начальства, и с безмятежным видом разглядывала море лиц в зале. Примми заметила прислоненную к стулу гитару. Встретившись глазами с Примми, Кики лукаво подмигнула. «Иерусали-им, – затянул хор голосов. – Иерусали-им». На глазах у Примми выступили слезы. В последний раз день начинается с пения гимна. В последний раз стоит она между Джералдин и Артемис, глядя на «Анжелюса» Милле и божественную «Офелию» Миллеса.
Когда прозвучали последние строфы «Иерусалима», а мисс Федерингли решительно выступила вперед, собираясь начать чтение молитвы «Отче наш», Примми с грустью взглянула на маленький букет в руке Офелии. Она помнила тайное значение каждого цветка. Мак означает смерть. Маргаритка – невинность. Роза – цветок юности. Фиалка – символ верности, а анютины глазки – знак несчастной любви.
«Такие маленькие букетики полевых цветов раньше называли "тусси-мусси"», – сказала как-то Ева, мама Кики, когда Примми восхитилась картиной Миллеса.
Примми показалось, что чьи-то ледяные пальцы сжимают ей сердце. Она успела привязаться к родителям Кики, и теперь при мысли о том, что больше не сможет оставаться в Петтс-Вуде как прежде, ее охватывала безысходная тоска.
– Наверняка они чувствуют то же самое по отношению к тебе, – сказала Джералдин, когда Примми призналась ей, что будет скучать по Петтс-Вуду. – Хотя теперь миссис Лейн сама может отвечать на звонки пациентов. Она ведь не пьет с тех пор, как вернулась из клиники, правда?
– Да, – подтвердила Примми. – Она теперь всегда совершенно трезвая. – Когда один из школьных попечителей поднялся, чтобы произнести речь, Примми уже не в первый раз задумалась о том, что, несмотря на трезвость миссис Лейн, отчуждение между родителями Кики не исчезло. Пожалуй, по-настоящему изменилось только одно – Ева Лейн больше не была одинока. Она подружилась с женщиной, бывшей пациенткой доктора Лейна, и теперь они проводили почти все время вместе, посещая выставки и концерты.
– А сейчас, – раздался звучный, хрустальный голос мисс Федерингли, – одна из выпускниц нынешнего года, Кики Лейн, споет для нас.
Артемис прерывисто вздохнула, с волнением глядя на сцену.
Джералдин зашептала слова молитвы, что не так часто с ней случалось.
Примми почувствовала, как ледяная рука сдавила сердце еще сильнее.
Кики вышла на середину сцены, взяла в руки гитару и легко перекинула через плечо ремень.
В школьной форме и без привычного снаряжения рок-певицы Кики ничем не напоминала тот сценический образ, который так тщательно для себя создавала. Сейчас она выглядела неправдоподобно юной.
Кики тронула одну струну, посмотрела прямо на Примми и ухмыльнулась.
– Не делай этого, Кики, – шепотом взмолилась Примми. – Пожалуйста, не надо!
Глубоким, хрипловатым контральто Кики начала петь старинную английскую народную песню «Зеленые рукава» [19]19
Старинная английская песня, известна с XVI в.; популярная легенда приписывает ее авторство королю Генриху VIII (1491–1547), якобы сочинившему ее для своей будущей жены Анны Болейн.
[Закрыть]. Идеальный выбор. Эта песня и через миллион лет не смогла бы никого оскорбить.
Примми облегченно перевела дыхание и радостно улыбнулась Кики, предвкушая несомненный триумф. Певица была в ударе.
Три дня спустя все четверо сидели в глубине сада в Петтс-Вуде. День выдался безоблачный, и далеко вдали, тронутые легким туманом, виднелись леса Уилда. Гораздо ближе, на граничившей с садом площадке для гольфа, расхаживала кучка игроков и время от времени раздавался слабый звук удара клюшкой по мячу.
– Так вы собираетесь отпраздновать свою помолвку в Сидар-Корте, а не в Коннауте [20]20
Коннаут – провинция на западе Ирландии.
[Закрыть]?
Вопрос задала Артемис, и Примми, лежа ничком на шерстяном одеяле, вспыхнула от удовольствия. Артемис готова была обсуждать предстоящую помолвку Джералдин с той же страстью, что и будущая невеста.
– Угу, – лениво подтвердила Джералдин, тихонько покачиваясь в гамаке. – Мы с Френсисом всегда хотели объявить о помолвке в Сидар-Корте. Это дядя Пирс настаивал на Коннауте.
– Дядя Пирс оплачивает все расходы, а вы решили поступить по-своему?
На этот раз реплику бросила Кики. Примми перевернулась на спину и прикрыла глаза рукой, защищаясь от слепящих солнечных лучей. День был жарким. Очень жарким. Над пышными зарослями лаванды, посаженными матерью Кики среди «бурбонов» и дамасских роз, роились пчелы, а воздух был напоен пьянящим цветочным ароматом, густым как дым.
– Ну разумеется, – пожала плечами Джералдин. – Дядя Пирс уцепился за эту идею с Коннаутом только потому, что не мог вынести даже мысли о том, как сотни гостей станут вытаптывать лужайки Сидар-Корта.
– Так где же пройдет главная часть торжества? В парке? – подала голос Артемис, уютно устроившаяся в шезлонге.
– А где будет площадка для танцев? И как насчет сцены и звукового оборудования? – деловито поинтересовалась Кики.
– «Атомз» ведь не станут играть всю ночь. Значит, понадобится еще одна группа, верно? Группа, которая сыграет нам чудную медленную музыку, под которую хорошо обниматься.
Уловив неподдельное волнение в голосе Артемис, Примми добродушно улыбнулась. Список гостей Джералдин и Френсиса напоминал Готский альманах в миниатюре, а Артемис и не думала скрывать желание во что бы то ни стало поймать в свои сети молодого человека голубых кровей.
– В общем-то да, но все же, думаю, большую часть времени будут играть «Атомз».
В тоне Джералдин слышалось тайное торжество, и Примми это нисколько не удивило. «Атомз» – рок-группа, с которой пела Кики после того, как порвала с Таем. Административные вопросы здесь решались куда более профессионально, чем в группе, где подвизался Тай. Кики узнала о том, что «Атомз» ищут солистку, из объявления в «Стейдж» [21]21
Еженедельная британская газета, выходит c 1880 г., охватывает всю индустрию развлечений, но специализируется преимущественно на театре.
[Закрыть], съездила в репетиционный зал на Лейчестер-сквер и прошла прослушивание.
Хотя музыканты «Атомз» и не разделяли страсти своей новой солистки к рок-музыке конца пятидесятых – начала шестидесятых, они играли в самых классных клубах юго-восточного Лондона, и Кики нисколько не сомневалась, что теперь, когда она наконец освободилась от школы Бикли и могла посвятить все свое время сценической карьере, ее ждет стремительный взлет. «Торжество по случаю помолвки Джералдин послужит мне отличной рекламой, – заявила она, бегло просмотрев списки приглашенных. – Здесь каждый из гостей готов швыряться деньгами направо и налево, устраивая приемы по любому поводу, а после празднества в Сидар-Корте они захотят иметь дело только с той группой, где буду петь я; не важно, что это будет за группа».
– На частных вечеринках наниматель заказывает музыку. – Кики отпила глоток лимонада и сделала многозначительную паузу.
Примми открыла глаза и села, опираясь на локти.
– Да что ты говоришь! К твоему сведению, Джералдин больше всего любит песни Бренды Ли и Литл Евы.
– И еще шедевр Силлы «Любой, у кого было сердце» и Дасти «Теряя тебя», – весело добавила Кики.
– А как насчет «Оды Билли Джо» Бобби Джентри? – хихикнула Примми.
– Скажи-ка лучше, как насчет льда? Лимонад совсем теплый.
– Если хочешь льда, Джералдин, то придется тебе за ним сходить, – лениво протянула Кики, не трогаясь с места. – Мне слишком жарко, чтобы двигаться.
Джералдин выскользнула из гамака и невозмутимо потянулась за купленной на барахолке бирюзовой блузкой с запахом, которую незадолго до этого скинула, чтобы позагорать.
Примми наблюдала за подругой со смесью восхищения и недоверия. Белые парусиновые брюки Джералдин, широкие, с манжетами, напоминали о моде сороковых годов а-ля Марлен Дитрих. Говоря по справедливости, Джералдин должна была бы выглядеть нелепо, но она выглядела потрясающе стильно. Просто сногсшибательно.
– Джералдин не говорила тебе, что написала для меня пару песен? – спросила Кики, когда подруга зашагала босиком по траве в сторону дома.
Примми обхватила руками колени и смотрела вдаль, туда, где кончался сад и площадка для гольфа, где под лазурно-синим куполом неба в серебристой дымке темнели леса кентского Уилда.
– Хорошие? Ты будешь их петь?
– Это песни о любви. В них больше от Нины Саймон, чем от Бренды Ли. Но в последнее время я работаю над разнообразием музыкальных стилей, и если нам удастся довести до ума музыку и аранжировку… – Глаза Кики вспыхнули. – Если мы сможем это сделать, если я стану выступать со своими собственными песнями, то это сразу скажется на моей карьере, даст мне мощное преимущество.
– А почему ты не попросила меня написать тебе пару песен? – обиженно спросила Артемис. – Я люблю писать стихи.
– Писать песни не то же самое, что писать стихи, Артемис. К тому же ты не умеешь читать ноты, а Джералдин умеет. – Примми закрыла глаза и задумалась, сумела бы она написать песню. Видимо, Артемис все еще возмущалась, потому что Кики продолжала ее урезонивать: – Ну конечно, это имеет значение, Артемис! Мы с Джералдин часами спорим насчет какого-нибудь аккорда, не нужно ли изменить ноту на полтона и взять бемоль или диез.
Тень Джералдин скользнула по лицу Примми, заставив ее открыть глаза. Разговор Кики и Артемис тут же прервался.
– Я принесла кувшин свежего лимонада и захватила из морозилки шоколадное мороженое. Твоя мама не будет против, Кики?
– Нет. – При упоминании о шоколадном мороженом Кики села. – Содержимое морозилки в нашем полном распоряжении.
– Шоколадное мороженое? Звучит заманчиво. – Артемис потянулась за блузкой, лежавшей поверх пачки журналов, и набросила ее на плечи.
– Вы все уже решили, что собираетесь надеть на праздник? – спросила Джералдин. – Я хочу видеть вас при полном параде. – Она пристально взглянула на Кики. – Есть повод надеть бальные платья и все фамильные драгоценности, на какие только удастся наложить лапу.
Примми слизнула с уголка рта шоколадную крошку.
– Фамильные драгоценности у меня будут искусственными, а вот бальное платье – необыкновенное. Я заказала его тете Лорен Коулфакс. – Лорен Коулфакс проучилась в Бикли с первого по шестой класс, и ее тетка-портниха пользовалась солидной репутацией среди учениц. – Ткань – бледно-лимонная тафта. Мы задумали глубокий овальный вырез и длинные пышные рукава. – Примми заметила, как Кики недовольно скривилась, но не придала этому значения. – Думаю, я буду выглядеть превосходно, – со счастливой уверенностью заключила она.
– Не сомневаюсь, Прим. – Артемис взглянула на часы и встала. – Уже почти шесть, и мне пора бежать. Сегодня вечером обещала зайти моя крестная, мне бы не хотелось опоздать.
– Я тоже должна идти. – Джералдин легко поднялась на ноги. Ее движения казались плавными и грациозными, как у танцовщицы. – Мама встречается с поставщиками провизии, и я хотела поучаствовать в их разговоре.
– Да и у меня полно дел, надо еще кое с кем встретиться, – заметила Кики. – А ты, Примми? Будешь собирать вещи?
Примми кивнула. На самом деле ей ни капельки не хотелось собирать вещи, ведь она была так счастлива здесь, в Петтс-Вуде. И теперь при мысли о том, что ей предстоит стереть все следы своего пребывания в комнате, которую они еще недавно делили с Кики, у Примми вовсе не возникало желания плясать от радости. И все же эту неприятную задачу нужно было выполнить.
Примми радовало одно – когда она станет опустошать ящики стола и упаковывать книги, Кики не будет рядом. Примми боялась, что не сможет удержаться от слез.
В окна вливался яркий солнечный свет. Примми тщательно просматривала книжные полки в спальне, отбирая свои книги. Больше в Петтс-Вуде никого не было. Мама Кики теперь редко оставалась дома. Женщина, с которой она подружилась в наркологической клинике, Дженни Рис, работала садовым дизайнером. Сама страстный садовод, миссис Лейн относилась к занятиям Дженни с большим интересом и всегда сопровождала подругу к новым клиентам. Саймон Лейн должен был вскоре вернуться, вечерний прием больных обычно заканчивался в семь.
Сложив книги в захваченную из дома спортивную сумку, Примми принялась рассматривать стеллаж с грампластинками, занимавший всю стену от пола до потолка. Из огромной коллекции дисков ей принадлежало всего несколько штук. Примми достала пластинки с записями Фрэнка Синатры и Джули Лондон, затерявшиеся в огромной массе альбомов Джина Винсента и Литл Ричарда, но, услышав шум подъезжающей машины, замерла. Если домой вернулся мистер Лейн, Примми хотелось бы поблагодарить его и попрощаться.
Входная дверь распахнулась, и кто-то взбежал вверх по лестнице. Примми поспешно сунула пластинки в сумку и вышла на широкую лестничную площадку. Дверь в комнату миссис Лейн была открыта, оттуда доносился шум торопливо выдвигаемых ящиков комода.
Примми подошла к двери и застыла. Миссис Лейн в спешке выгребала из ящиков вещи и швыряла их в лежавший на узкой односпальной кровати чемодан.
– Извините, – смущенно пробормотала Примми. – Вы куда-то опаздываете, миссис Лейн? Вы уезжаете?
Ева Лейн замерла с ворохом белья в руках.
– Примми! Я не знала, что ты здесь. – Казалось, мать Кики оцепенела от страха.
Примми решила, что в семье Лейн кто-то тяжело заболел и миссис Лейн нужно немедленно ехать, чтобы быть рядом.
– Что случилось? – с тревогой спросила она, шагнув в комнату. – Может, чем-то помочь?
– Нет. – Ева вернулась к своему занятию. – Нет, Примми, дорогая, ты ничем не можешь мне помочь. Я сейчас делаю то, что хотела сделать долгие годы. – Она сунула новую кипу белья в чемодан. – Я уезжаю. Навсегда. Так будет лучше. Саймон уже знает. Я ему сказала, но он мне не поверил. Думает, у меня не хватит пороху.
Примми ошеломленно уставилась на миссис Лейн.
– Но куда вы пойдете? А Кики знает?
Из открытого окна донесся резкий звук автомобильного сигнала.
– Я буду жить с Дженни.
Миссис Лейн вынимала теперь платье за платьем из своего гардероба, складывая их поверх белья, и Примми необычайно остро ощутила свою беспомощность. Что же будет, когда вернется домой мистер Лейн? Когда придет Кики?
Как будто прочитав ее мысли, миссис Лейн добавила:
– Я оставила письмо на столике в холле. – Она захлопнула дверцу гардероба. – Пожалуйста, не убивайся так, Примми. Дженни живет всего лишь в Севеноуксе. Я смогу часто видеться с Кики. И Саймон наконец… освободится.
С улицы снова послышался автомобильный сигнал, и Ева Лейн защелкнула замки на чемодане.
– Я всегда была очень рада тебе, Примми, дорогая, – торопливо проговорила она, снимая с кровати чемодан. – Все эти годы ты была для меня сияющим лучом солнечного света. А теперь, когда вы с Кики покидаете Петтс-Вуд и переезжаете в Лондон, настало время уехать и мне. Пустые браки делают людей несчастными, а я достаточно долго пользовалась тем, что у Саймона так сильно развито чувство ответственности. Нужно дать и ему возможность начать жизнь заново.
Миссис Лейн подхватила чемодан, нежно погладила Примми по щеке и стремительно вышла из комнаты.
Где-то внизу хлопнула дверца автомобиля, послышался хруст гравия под ногами. Понимая, что Дженни вот-вот появится в доме, Примми поспешно выскочила из комнаты вслед за миссис Лейн. Выбежав на лестничную площадку, она увидела, как в холл решительной поступью входит Дженни Рис в клетчатой рубашке с открытым воротом, безрукавке и джинсах, заправленных в покрытые грязью сапоги-веллингтоны.
– Что-нибудь случилось? – спросила она, пока Ева Лейн с чемоданом в руках преодолевала последние ступеньки.
– Я разговаривала с Примми.
– Слава Богу! – воскликнула Дженни, шагая к Еве. – Я подумала, что слышу голос Кики. – И тут, к изумлению Примми, она обняла Еву Лейн за талию, прижалась к ней всем телом и страстно поцеловала в губы. Потрясение Примми было так велико, что у нее подкосились ноги. Не желая верить увиденному, она тяжело осела на верхнюю ступеньку лестницы, а Дженни Рис подняла голову, улыбнулась, глядя в глаза миссис Лейн, и хрипло прошептала: – Пойдем, любимая. Нам пора.
Мгновение спустя дверь за ними захлопнулась, и шум отъезжающей машины был единственным звуком, нарушившим тишину.
Совершенно ошеломленная, Примми сидела на ступеньках, не в силах сдвинуться с места. Конечно, ей приходилось слышать о лесбийской любви, но все ее представления – довольно, впрочем, расплывчатые – не имели ничего общего с увиденным. Две женщины, у нее на глазах сжимавшие друг друга в объятиях, несомненно, страстно любили друг друга.
Примми долго еще сидела на лестнице. Наконец-то многое из того, что всегда ставило ее в тупик, открылось вдруг с неожиданной ясностью. Если мама Кики могла так самозабвенно любить другую женщину, неудивительно, что ее отношения с мужем казались напряженными и вымученными.
Примми с трудом поднялась, ноги по-прежнему ее не слушались. Ей и прежде приходилось оставаться одной в пустом доме, но никогда еще жилище Лейнов не казалось ей таким пустынным и заброшенным, как сейчас.
Она медленно вернулась в комнату и присела на край постели. Кики явно ничего не подозревала об истинных отношениях матери с Дженни Рис, и Примми вовсе не собиралась просвещать ее на этот счет. Пусть это делает сама миссис Лейн или в крайнем случае доктор Лейн.
Хорошо понимая, как глубоко несчастен был отец Кики, она почти не сомневалась: мистер Лейн все знал.
Хотя в комнату по-прежнему вливались потоки солнца, жара уже спала. Примми взглянула на часы. Пятнадцать минут восьмого. С тяжелым сердцем она ожидала возвращения доктора Лейна.
Было уже без четверти восемь, когда Примми услышала шуршание шин по гравию. Руки ее непроизвольно сжались, пальцы вцепились в колени. Машина остановилась, громко хлопнула дверца. Послышался знакомый звук приближающихся шагов. Примми не двинулась с места.
Открылась тяжелая дубовая дверь, и мистер Лейн вошел в холл. Наступила тишина, и Примми поняла, что отец Кики читает письмо, оставленное на столике в холле. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем снова раздался звук шагов: мистер Лейн медленно направился к кухне.
Примми встала с кровати и на ватных ногах двинулась к двери. Нужно было дать знать мистеру Лейну, что она все еще в доме, что она уже упаковала вещи и собирается уезжать. Примми боязливо спустилась по лестнице и вошла в кухню.
Саймон Лейн стоял у окна, спиной к двери, ссутулившись, засунув руки глубоко в карманы. Его горе казалось таким осязаемым, что у Примми мучительно сжалось сердце.
Она негромко кашлянула, и отец Кики резко обернулся.
– Больше в доме никого нет, – робко проговорила Примми. – Только я. Я была здесь, когда… когда уехала миссис Лейн.
– Она сказала тебе, что уезжает навсегда? – В лучах солнца волосы доктора Лейна казались золотыми.
Примми кивнула.
– Она была с подругой?
– Да, – подтвердила Примми. Она вовсе не собиралась причинять боль мистеру Лейну, передавая все, что ей довелось увидеть. – Не хотите чашку чаю? – предложила она, прибегнув к испытанному средству, которым всегда пользовалась ее мать, когда кто-то нуждался в утешении.
Саймон Лейн кивнул.
– Очень мило с твоей стороны, Примми. Спасибо.
В воздухе повисла непривычная тишина. Примми подошла к раковине и наполнила чайник, с горечью думая о том, что доктор Лейн останется совершенно один в этом огромном доме, когда Кики переедет в Кенсингтон.
Ожидая, пока закипит чайник, Саймон снова повернулся к окну, ссутулился и сунул руки в карманы. Глубоко несчастный, погруженный в себя, он казался значительно моложе своих тридцати девяти.
– Хотите печенье? – неестественно бодро спросила Примми, испытывая мучительную неловкость.
Он не ответил, но сам задал вопрос:
– А ты тоже уезжаешь навсегда, Примми?
– Да. Мне давно следовало забрать свои вещи, еще в последний день занятий.
– Я буду скучать по тебе, – безжизненным голосом произнес отец Кики. Примми подошла к нему и встала рядом. Хотя июль уже заканчивался, сад поражал обилием цветущих роз. Грушевое дерево, усыпанное молочно-белыми цветками розы сорта «кифтсгейт», казалось, утопало в облаках: гибкие побеги обвивали ствол и ветви пышными гирляндами. По краям газона бледно-розовые розы мешались с люпинами и дельфиниумами. Повсюду цвела лаванда, и сквозь ее тонкий аромат пробивался сладкий запах тимьяна.
– Мне тоже будет вас не хватать, – отозвалась Примми. Если бы он только знал, как сильно она станет тосковать!
– Но ты ведь будешь здесь иногда появляться, правда, Примми?
– Да. – Голос ее дрогнул. – Конечно.
– Вот и хорошо, – тихо ответил он, и его напряженные, точно сведенные судорогой плечи немного распрямились.
Чайник закипел, и Примми отошла от окна, чтобы заварить чай. За несколько минут, проведенных на кухне в опустелом доме наедине с мистером Лейном, что-то неуловимо изменилось. Примми не смогла бы сказать, что именно произошло, но теперь она точно знала, что с этого момента их отношения с отцом Кики станут совсем иными. Совершенно особенными.
