Текст книги "Берсерк (СИ)"

Автор книги: Макс Мах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)

– Спасибо! – сказал, напившись и отдышавшись. – Какой нынче день?

– День Одина[13], – быстро ответила Лантруд. – Ночная стража[14] на исходе.

«А сражение случилось в Лордак[15]… Устроили помывку… Умылись кровью! Но четыре дня?»

– Сколько я уже?

– В полуночную стражу[16] будет пятый.

– Утром позовешь ко мне Куно и Фарульфа и скажи, чтобы послали кого-нибудь в Гиблую пустошь. Пусть приведут ко мне Старую Гелти. Золото надо. За серебро она не пойдет.

– Я сейчас же пошлю мальчишку Ланперта! – вскочила с табурета женщина.

– Ночь… – попробовал возразить Олег, но Лантруд «уже взяла след».

– Ночь лунная, – возразила она, делая шаг к двери. – Светло как днем. Возьмет лошадку, к рассвету как раз и доедет.

– Хорошо, – согласился Олег. – Иди!

– Я скоро! – И за женщиной закрылась дверь.

На самом деле, женщине было лет пятнадцать-шестнадцать, хотя выглядела она вполне оформившейся девушкой. Была она с Диких островов, лежащих в двух днях морского перехода на север от Норланда, но к нему эти земли уже не относились. Народу там жило немного, жизнь была тяжела, и все население островов от мала до велика пробавлялось разбоем. Год назад во время очередного набега на Березовый Берег, лодку, на которой приплыла Лантруд, взяли на абордаж, и девушка попала в плен. Захвативший ее воин, первым делом изнасиловал девчонку, а затем продал в рабство, из которого ее выкупила Бера Чистая – тетка Эбура, одна из сестер его отца. Выкупила, чтобы подарить племяннику, которому пора было обзавестись наложницей.

Вспоминая сейчас памятью Эбура всю эту историю, Олег должен был признать, что все, – даже изнасилование, – произошло в соответствии с духом времени. Попав в плен, Лантруд перестала быть человеком. Она стала вещью и приняла этот свой статус, как данность, потому что таков был этот мир. За изнасилование свободной женщины полагалась смерть, за изнасилование чужой рабыни штраф, а секс со своей собственностью, – добровольный или нет, – изнасилованием не считался по определению, как, впрочем, и секс с женой. Хочет или нет, а под мужа ляжет, потому что закон суров, но он закон. И супружеский долг священен, в особенности, если речь идет о женщинах. В отношении мужчин писанные законы не столь категоричны, а неписанные – вообще оставляют место для самых широких толкований.

Впрочем, на данный момент все это было неважно, поскольку в том состоянии, в котором находился Олег, ему было не до половых излишеств, законные они или нет. Да, и не это его заботило. До сего дня, а вернее до битвы на Русалочьем озере, Эбур Кворг являлся скромным второстепенным персонажем местной истории. Однако, став ярлом, он разом превратился в одного из ключевых игроков на политическом ристалище Норланда. События превратили его в почти беспроигрышного кандидата в конунги. Но где власть, там интриги, и, если бедняга Эбур об этом даже не подозревал, то Олег прекрасно знал, о чем идет речь. Однако знать и уметь – отнюдь не одно и то же. Олег в эти игры играть, увы, не умел. Не пришлось как-то. И теперь он попросту не представлял себе, как к этому всему подступиться. Но и отказаться участвовать в дележе пирога тоже нельзя: и самому жить хочется, и за своих людей страшно. Опыт истории, с которой был знаком Олег, с очевидностью демонстрировал тот факт, что выйти из гонки за власть так просто не получится, даже если он этой власти не желает. Но за него все решили боги, и теперь все, что он мог, это «сучить лапками в молоке, надеясь, что получится взбить масло». А дальше – как повезет.

***

Старая Гелти на поверку оказалась совсем еще нестарой женщиной с худым темным лицом и мрачноватым взглядом темно-серых глаз. Эбур с ней никогда прежде не встречался, – не по чину было, – и видел лишь издалека, да и то всего пару раз. И вот теперь, получив свое золото, вёльва стояла перед его кроватью и смотрела на Олега своим фирменным взглядом «недоброй колдуньи».

– Приветствую тебя, матушка Гелти! – превозмогая боль, прошипел сквозь зубы Олег. – Спасибо, что пришла.

– Твое время еще не пришло, – хрипло сообщила женщина и, проигнорировав поставленный рядом с кроватью стул, опустилась прямо на пол.

– Значит, не помру, – не без облегчения констатировал Олег. – Я тебя правильно понял?

– Не в этот раз, – ушла колдунья от прямого ответа. – И не так, как ты думаешь.

«И что это должно означать?» – Честно сказать, если он и представлял свою смерть, то или так, как это случилось Где-то Там, где у Олега наверняка случился инфаркт миокарда, или, как могло случиться Здесь и Сейчас, где он вполне мог склеить ласты от полученных в бою ран. Но раз не сейчас и не так, то это всяко лучше, чем ничего.

– Спасибо и на том. – Сказал он вслух, с трудом удерживая себя в сознании и тонусе.

Боль мешала думать, но Олег верил опыту Эбура и, соответственно, исходил из предположения, что ему предстоит крайне важный разговор. А значит, он должен был держаться изо всех сил.

– Вскоре я должен идти на Органзу, – обрисовал он проблему, пытаясь заглянуть ведьме в глаза. – Там собирают Большой Круг. Будем избирать конунга. Скажи, матушка Гелти, я вернусь оттуда живым?

– Это первый вопрос, – констатировала вёльва, которая, как помнил Олег памятью Эбура, отвечала только на три вопроса за раз.

– Я стану конунгом?

– Ты спросил.

– Чего мне следует опасаться?

Вообще-то вопросы дурацкие, но ничего лучше, как ни старался, Олег не придумал. Опыта не хватило или ума, или того и другого в равной степени.

– Три вопроса, – равнодушным голосом сообщила ведьма. – Ты задал три вопроса, ярл, я должна тебе три ответа.

Сидящая на полу вёльва извлекла из поясного кошеля костяшки с вырезанными на них рунами, опустила их в кожаный стаканчик, неизвестно как, оказавшийся вдруг у нее в руке, встряхнула и выбросила на пол.

«Похоже на покер[17], но не покер», – отметил Олег, наблюдая за колдуньей и даже забыв на мгновение о своих ранах.

– Можешь без страха идти на Органзу, – сказала вёльва после того, как минуту или две молча изучала результат броска. – Ты вернешься, но знай, от судьбы не уйдешь.

– Это утверждение общего порядка или что-то конкретное? – поинтересовался Олег.

– Чему быть, того не миновать, – пожала плечами ведьма.

– И что это значит? – нахмурился Олег.

– Три вопроса, ярл, – коротко взглянула на него вёльва, – или забыл? Три вопроса, три ответа.

– Помню. Продолжай.

– Конунгом тебе не быть, но ты станешь кем-то другим, но не известно, лучше это или хуже.

– Это как? – не понял ведьму Олег.

– На роду написано, – коротко, но неясно ответила вельва.

«Ни одного слова в простоте, – поморщился Олег мысленно. – Что ни слово, то загадка. Но хоть живым, вроде бы, останусь. Уже хорошо!»

– Спасибо, матушка Гелти, – сказал он вслух. – Я тебя услышал.

«Может быть, не на этих выборах, а на следующих?» – предположил он, тасуя в уме немногочисленные известные ему факты.

– Бойся лебедя и голубку, – продолжила между тем вёльва. – Надейся на лучшее, ярл, но готовься к худшему, во всем ищи выгоду и не руби с плеча – дай тесту созреть.

«Час от часу не легче! – возмутился Олег. – А это, что должно означать?»

– Это предсказание или совет? – спросил он вслух.

– Лишний вопрос, мой ярл, – ответила колдунья, начиная собирать разбросанные по полу костяшки. – А я умею считать только до трех…

***

Ведьма ушла, и Олег сразу же отключился. Все силы ушли на разговор, но зато во сне, – или, скорее, даже в бреду, – он, словно бы продолжал «бодаться» с вёльвой. Задавал ей «непредусмотренные регламентом» вопросы, пытался выяснить, что она имеет в виду, когда озвучивает свои туманные прогнозы, спорил, ругался, высказывал то недоумение, то возмущение, а между тем и этим оказывался пленником невразумительных, но всегда эмоционально окрашенных видений. И опять же, ничего, что можно было бы понять и объяснить, или, по крайней мере, интерпретировать и пересказать. Но следует признать, образы, явившиеся ему в том болезненном сне, долго еще тревожили Олега, так и не отпустив его до конца ни в этот день, ни много позже. А проснулся он лишь в вечерних сумерках, да и то только потому, что пришло время менять бинты.

***

Переход на Органзу оказался не то, чтобы тяжелым, но все-таки непростым. Погода плаванию не благоприятствовала: штормило и почти круглосуточно шел дождь. А Эбур, между прочим, был все еще нездоров. Раны болели, тем более в такую погоду, но утешало хотя бы то, что не загноились, да и заживали быстрее, чем можно было ожидать. Такое быстрое исцеление без антибиотиков и прочего всего, что предлагала медицина двадцать первого века, не могло не удивлять. Однако парень оказался на удивление живучим. И к тому же являлся магом, хотя сам об этом никогда всерьез не задумывался. Во всяком случае, никто его ничему не учил и ничего не объяснял. Тем не менее, когда это становилось жизненно необходимо, он чисто интуитивно своей магией все-таки пользовался. Поджигал вражеские корабли во время сражения на Русалочьем озере, «чувствовал» ветер в походах и все прочее в том же духе. Иногда по мелочам, а иногда и не очень. Мог, например, толкнуть чем-то невидимым, недалеко, метров на десять всего, но сильно. С ног любого собьет. Однако, в ближнем бою рубился мечом или секирой, а вот магию призывать у него не получалось. Да он о ней и не вспоминал. Может быть, поэтому он и магом себя никогда не считал. Тем не менее, правда заключалась в том, что его организм, – и тоже, верно, не без помощи магии, – пережил нынешний кризис, и уже на седьмой день после боя Олег/Эбур встал со своего одра и мог худо-бедно ходить. Ходить, преодолевая боль, сидеть, чувствуя все ту же боль и лежать рядом с женщиной, готовой на все, что обычно ему нравилось, но увы не тогда, когда он даже думать ни о чем подобном не мог. Однако, боль не смерть, а всего лишь досадная помеха, и когда наступило время, Олег поднялся на борт своей большой лодки, и они вышли в море.

Добрались до Органзы на удивление быстро, за те самые три дня, которые считались здесь нормой для хорошей погоды. Пришли в порт Аверёй, пришвартовались, выгрузились и, не мешкая, – что называется «с корабля на бал», – поспешили в Логёйа Борг, где заседал Большой Круг. Лошадь найти быстро не удалось, – по случаю собрания все непарнокопытные были в наёме, – и идти в гору пришлось пешком. Небыстро и больно, но такова жизнь, а другой Эбур просто не знал. Знал Олег, но идти все равно пришлось ему. И ничего, дошел, не помер. Пришел, вошел в Собрание и понеслось…

О том, что дело нечисто, Олег понял сразу же, едва вошел в Великий Чертог. Понимание это было чисто интуитивным и, скорее всего, являлось всего лишь мгновенным впечатлением, потому что знать что-либо наверняка он просто не мог. Ни Олег, ни Эбур не были знакомы с большинством из тех, кто собрался в крепости Логёйа, чтобы выбрать нового конунга. Ни один из них не был искушен в политических играх, да и вообще они ничего по сути не знали о политическом раскладе в Норланде и Содерленде. Содер был, вроде бы, богаче и культурнее Норланда, но военная сила исторически принадлежала северянам. Численно их было меньше, но вследствие своего образа жизни они были более агрессивны, чем южане, активно занимавшиеся земледелием и скотоводством, и лучше подготовлены к войне. Оттого исторически северяне всегда доминировали в политике Морских земель. Конунга тоже обычно выбирали из тех, кто правил Северной маркой. Но в том-то и дело, что Эбур Кворг до сегодняшнего дня являлся мелкой сошкой, младшим хэрсиром на одном из не самых больших островов архипелага. К тому же по молодости лет он не участвовал в делах своих старших родственников и знал о них постольку-поскольку, а уж двор ярла или, говоря на арелатский манер, графа Гундберна был для него и вовсе недосягаем. Однако теперь, когда он сам стал ярлом Гундберном, именно ему предстояло сыграть в политические шахматы с настоящими гроссмейстерами Морских Земель. И все, что он знал, начиная эту заведомо проигрышную партию, это то, что дело нечисто. В воздухе, пропитанном запахом пота и табака, чувствовалось некое странное, не враждебное, но и не доброе напряжение. Угадывалась какая-то злонамеренная интрига или заговор, какой-то приготовленный специально для Эбура подвох или даже западня. К сожалению, ситуация не оставляла места для маневра, и спросить совета было не у кого. Сопровождавшие его люди и сами были новичками в той нечистоплотной игре, которая зовется большой политикой. Оставалось держать лицо и надеяться на лучшее. Во всяком случае, убивать его, похоже, пока не собирались.

Итак, высокие двери растворились, и он вошел в Великий Чертог. Памятью Эбура Олег знал, как проходят собрания эклингов, но то были провинциальные сходы, а сейчас он вошел в огромный зал, по традиции построенный из одного лишь дерева. Каменными были только камины, зато все остальное – стены, пол и потолок, – были сделаны из дуба, лиственницы и корабельной сосны. Гладкие, покрытые лаком доски пола, резные панели стен и высокий свод, опиравшийся на огромные дубовые балки. Красивый зал. Большой и просторный. Можно даже танцы устраивать, но сейчас во всю его длину были установлены столы, за которыми сидели хэрсиры и ярлы, а на противоположной стороне на возвышении – короткий, всего на несколько персон, обычно предназначавшийся для конунга и его ближников. Однако сегодня за «красным» столом сидели вдова покойного конунга Сакса Вороное Крыло, ее брат ярл Эврарт Стогнан, ярл южных варгов Након Мстидраг и ярлы северных земель Харольд Медведь и Рогвольд Скулнскорх. Впрочем, последние двое являлись скорее конунгами, так как правили двумя самыми большими после Скандзы островами архипелага, но традиция предписывала им зваться ярлами. Рядом с ними оставалось пустым еще одно кресло, судя по всему, предназначенное как раз для Эбура. Собственно, все, сидящие за этим столом, – кроме Саксы, разумеется, – являлись претендентами на корону конунга. И все они были, как минимум, вдвое старше Эбура, хотя технически он являлся единственным «естественным» – по праву крови, – претендентом на престол и к тому же героем едва отгремевшей войны. О том, что он стал национальным героем, Олег уже знал, не понятно было только, к добру эта его слава или ко злу.

Первые хвалебные песни скальдов о себе любимом он услышал еще дома, в замке, оправляясь от ран. Затем все эти незатейливые драпа[18] сопровождали его на всем пути до Скандзы. В море делать нечего, даже если ты сидишь на веслах. Самое время развлечь себя и окружающих красивой песней на актуальную тему. А что может быть в этом смысле актуальнее недавней войны и подвигов, совершенных на ней родичами и побратимами? Так Эбур стал героем, нечувствительно превратившись в фольклорного богатыря. Ему даже кличку подходящую придумали, назвав Хродгейром, что означает Копье славы.

«Ну, копье так копье», – пожал он мысленно плечами.

И тут, словно подслушав его мысли, кто-то из хэрсиров оглянулся на вход в Чертог, увидел Олега и, вскинув руку с чашей вверх, завопил на весь зал:

– Хродгейр с нами! Светоч битвы!

«Вот же, блин, нашелся скальд на мою голову!»

Но процесс уже пошел и остановить его было невозможно. Трудно сказать, откуда этот тип знал Эбура, но, похоже, они были шапочно знакомы, и сейчас, проорав свою здравницу, «хренов скальд» познакомил с ним весь зал, то есть практически едва ли не всех присутствующих. Кое с кем Эбур был знаком прежде, а кое-кто и вовсе приходился ему дальними родичами, но основная масса сидевших за столами людей всего лишь слышали его имя, поскольку слава летела перед ним, опережая идущий морем дракар. Теперь же они увидели его вживую, связав воедино имя, деяние и зрительный образ. А выглядел Эбур совсем неплохо. Высокий, широкоплечий парень с пшеничного цвета длинными волосами, голубыми глазами и вполне аристократическими, – и откуда что берется, – чертами лица. Впрочем, откуда взялись эти черты, не тайна. Все знали, что прадед Эбура был то ли бароном, то ли графом в королевстве Альба, и в Норланд сбежал, поучаствовав там в гражданской войне. На проигравшей стороне, разумеется, но, видно, мужик был не промах, потому что сбежал не один, а с дочерью какого-то там князя, и не с пустыми руками. А имея деньги, – вернее, золото и драгоценные каменья, – да хорошие мозги, смог стать ярлом и основать династию. Династия, однако, была молодой и, чтобы придать себе вес в среде хэрсиров и ярлов Северных земель, Нанберт Кворг второй женой, – благо в Норланде многоженство не грех, – взял себе одну из младших дочерей конунга Идо Гарарда, и, хотя Эбур принадлежал к линии старшей жены ярла, род свой он вел именно от конунга. Такие в этих краях были законы наследования. А дальше все просто: его дед женился на захваченной в плен девушке из знатного рода, правившего на западе Туманного острова, а отец вообще вывез жену из Арелата. Отсюда и внешность, но, по правде сказать, до тех пор, пока он был всего лишь пятым ребенком в семье, никто к нему особо не присматривался, потому что он был никому не интересен. Но потом случилось чумное поветрие, и за неимением других претендентов он стал наследником своего двоюродного дяди и получил титул младшего хэрсира. Теперь же, когда в огне войны сгинули практически все его старшие родичи, он сразу же оказался интересен буквально всем, поскольку ярл всего Норланда в принципе не может не вызывать интерес.

«Вот и внешность пригодилась…»

В общем, встретили его хорошо, но опыт показывает, что на каждого искреннего энтузиаста всегда находится, как минимум, двое «попутчиков»[19]. А читать мысли Олег, увы, не умел и знать «кто есть кто» на этом празднике жизни, соответственно, не мог. Впрочем, внешне все обстояло более чем хорошо. Встретили его с почестями, уважительно усадили за Красный стол, налили в кубок южного вина и начали петь дифирамбы, пряча за красивыми словами некрасивые намеки, которые, на самом деле, еще иди и пойми. Эбур понимал не всегда, но даже, когда ему казалось, что он уловил второй смысл, быть уверенным в том, что все понял правильно, было бы по мнению Олега более, чем опрометчиво. Это было, как попытка гуманитария понять текст из статьи по астрофизике. Слова, вроде бы, понятны. Даже термины не проблема, когда под рукой Википедия и прочее все, но о чем там речь в этой статье, понять никак не получается.

И вот сидел он за Красным столом, пил по глоточку сладкое вино, – а он его, между прочим, в обеих жизнях терпеть не мог, – слушал «ораторов» и пытался сообразить, куда дует ветер, и чего от всего этого следует ожидать. Слушал, думал, взвешивал слова и интонации, и как-то вдруг сообразил, что в зале идет довольно-таки сложная игра. Вернее две или даже три разных игры, целью которых является облапошить национального героя, обмануть и ограбить, сохранив при этом на Морских Землях мир и покой. Ну или видимость мира, которая всяко лучше открытой конфронтации. Игроки при этом друг с другом не ладили, ведь каждый играл за свою команду, и выводить в ферзи они пытались разные фигуры. Согласие наблюдалось лишь в одном пункте: Эбуру, как и напророчила ему Вёльва, конунгом не быть. Он был однозначно неприемлемым кандидатом, но и без него, судя по всему, было не обойтись. Поэтому его открыто не топили и грязью не поливали, стремясь, напротив, заручиться его поддержкой. Однако было очевидно, что по поводу выдвижения самого Эбура Гундберна существует консенсус: «не люб ты нам, ярл», и на этом все.

«Ну на нет, и суда нет, – пожимал Олег мысленно плечами. – Насильно мил не будешь. Да оно, может быть, и к лучшему. Какой из меня конунг? Но, с другой стороны…»

Вот именно, что «но» и «с другой стороны». Его нежелание становиться конунгом, – а он к этому, и в самом деле, не был готов, – могло быть воспринято, скажи он об этом вслух, как слабость, чего ни в коем случае нельзя было допустить. Никто не должен догадаться о том, какова его истинная позиция, иначе станут об него ноги вытирать. Поэтому Олег демонстрировал всем своим неочевидным противникам «настоящего берсеркера», дикого, вспыльчивого и простодушного, давая при этом понять, что он открыт для предложений. Только предложения эти, учитывая его интеллектуальный уровень, формулировать надо как можно более четко, иначе он их попросту не поймет. Непростая задача, в особенности, для того, кто не умел лицедействовать ни в Этой жизни, ни в Той. Не политикан, одним словом, не хитрец и не шельма, хотя, вроде бы, и не дурак. Однако Олег очень старался, и, как ни странно, настоящие игроки повелись на этот его насквозь фальшивый образ, открывая тем самым настоящий торг. И, сообразив, наконец, что «ветер переменился», Эбур собирался получить от них, – кем бы эти они ни были, – такие отступные, чтобы не было потом мучительно больно вспоминать, как тебя обвели вокруг пальца, облапошили и раздели до нитки. И вот, что замечательно, он своего добился.

Первой дала слабину вдова конунга. Она, кажется, действительно поверила, что молодой и не блистающий умом ярл со страшной силой жаждет власти и готов ради титула развязать в Морских Землях гражданскую войну. Впрочем, Олег узнал о подоплеке событий только утром, когда женщина озвучила ему полный расклад всех политических и материальных «pro et contra»[20] и сделала предложение, которое по крайней мере стоило обдумать. Ночью же, когда она тайком прокралась в его покои, Эбур лишь понял, наконец, что его неспроста и не из одного лишь уважения пригласили поселиться в замке конунга. Догадался он и о том, что ставки, по-видимому, чрезвычайно высоки, раз предлагать цену пришла такая женщина. Но это все он обдумал и разложил по полочкам позже, а тогда, когда дверь тихонько скрипнула, и в неверном свете зажженных свечей перед ним возникла Богиня Соблазна, – Сьёфн, Сиф или, скажем, Фрейя[21], – он знал одно: отказываться от удовольствия трахнуть саму Саксу Вороное Крыло, с его стороны было бы настоящим преступлением. Ну, он и не отказался.

Сакса была еще довольно молода. Насколько он помнил памятью Эбура, ей было где-то под тридцать, и она уже лет десять являлась женой конунга. Теперь уже, разумеется, вдовой. Но дело в том, что выглядела она, даст бог, на двадцать. Крайне редкий феномен для этой эпохи, если только это не было результатом какого-нибудь хитрого колдовства. В конце концов, он и сам нежданно-негаданно оказался магом-пиромантом, так отчего бы не предположить, что в этом мире есть и другие ведьмы и колдуны, и некоторые из них способны влиять на внешность и здоровье? Эбур ничего об этом не знал, но его на самом деле никто магии и не обучал. Так что Олег теперь мог предполагать все, что угодно. А по факту, сбросив на пол тяжелый, подбитый мехом плащ, Сакса предстала перед ярлом Гундберном совершенно голой, сиречь нагой, и видит бог, ей было, что показать заинтересованному в хорошем сексе мужчине. Высокая и все еще стройная, несколько отяжелев с годами лишь там, где следует, – то есть, в груди и бедрах, – она была писанной красавицей, напомнившей Олегу валькирий, какими их изображала фантазия современных ему художников в двадцать первом веке. Однако дело было не только в красоте, а в том, что, предложив ему себя, Сакса начала торг сразу с очень высокой ставки.

Позже Олег предположил, что вдова конунга отчаянно спешила, и, вероятно, не случайно. Она прожила с покойным Радвальдом почти десять лет, но детей ему так и не родила, из-за чего, собственно, и возник сейчас кризис власти. По традиции, в Морских Землях конунга выбирал Великий Круг, но, если у почившего венценосца, оставался сын-наследник, то вне зависимости от его возраста именно этот мальчик стал бы приемником свое отца. Его практически автоматом, – и тоже согласно традиции, – выбрал бы конунгом Великий Круг. Ну, а вдова Радвальда, соответственно, осталась бы при нем регентом. Однако конунг погиб, не оставив наследника, и теперь женщине приходилось спешить, чтобы опередить других участников торга и, разумеется, «идти на жертвы», чтобы сохранить свои власть и влияние. Вот она и заявилась ночью в комнату Эбура, что было скорее хорошо, чем плохо. Ведь она же не убивать его пришла, а соблазнять. И Олег был бы последним дураком, если бы не воспользовался такой оказией и не отымел первую красавицу Морских земель. Как там говорили на его бывшей родине? Воровать, так миллион, ебать, так королеву!

***

Торг продолжался довольно долго: целых пять дней. Открытые дебаты, едва не доходившие до мордобоя и поножовщины, сменялись кулуарными перешептываниями, когда за закрытыми дверями без криков и брани одни игроки предлагали цену, а другие вносили в нее свои «поправки и замечания», порой в значительной мере менявшие итоговую сумму, не всегда, впрочем, выраженную в золоте. Олег как мог участвовал в этом празднике жизни, но при этом отдавал себе отчет в том, что основную работу выполняют его нынешние ближники – брат его покойной матери хэрсир с острова Ян-Майен Фарульф Орлиный Котёл и хольдары[22] с Длинного Вейда Куно Эф и Скагул Тост. Разумеется, Олег на их счет не обольщался. Он понимал, что, прежде всего, они стараются для себя любимых и совсем немного для него. Ровно настолько, насколько их жизнь и благополучие могли зависеть от того, что и как будет происходить с Эбуром по итогам сделки. Утешало одно – избавиться от своего ярла в нынешних обстоятельствах они не могли. То есть, об убийстве речи пока не шло ни при каком раскладе, и это давало Олегу возможность не то, чтобы их контролировать, но в известной мере сдерживать их аппетиты. Добиться этого было непросто, но в его пользу работал тот факт, что интересантов было трое, и что их интересы не могли совпадать полностью. Все это, как, впрочем, и то, что и он сам не сидел на попе ровно, позволяло ему надеялся, что совсем уж откровенно его не сольют. Во всяком случае, не сейчас и не здесь, и значит, что-то да выторгуют не только для себя, но и для ярла Гундберна. Ну а бодаться за власть и влияние он станет с ними много позже, когда они уже вернутся домой.

«А дома, – думал он, – и стены помогают».

Да и сторонников в Норланде найти ему будет куда проще. В особенности, на архипелаге. Хэрсиры с малых островов Гряды скорее выступят за него, чем за каких-то левых дядек, тем более что на его стороне Происхождение, Военная Слава и Традиция, а на стороне его контрагентов только хитрость и торговые связи. Тоже, к слову сказать, немало, но все-таки недостаточно, поскольку там в Норланде он все-таки природный ярл, а не просто так погулять вышел. Однако не даром говорится, что человек предполагает, и только боги располагают, а боги, как видно, не то, чтобы его не возлюбили, но и не покровительствовали Эбуру в полной мере. Во всяком случае, они позволили его шельмам-ближникам, обдурить своего «родича и господина», да так элегантно, что и придраться практически не к чему. Напротив, он им еще и должен остался.

– Мы договорились, – сообщил Куно Эф, оторвавшись наконец от кубка, за который схватился, едва троица собралась в апартаментах Эбура.

«Грамм шестьсот одним махом! – впечатлился Олег, оценив на глаз вместимость посуды. – И ведь это не обычный эль, а ячменное вино![23]»

Честно сказать, это оказался один из тех напитков, о которых Олег раньше даже не слышал. Темный, густой и крепкий эль сбивал с ног даже испытанных алкашей. Не с одного кубка, разумеется, но после трех-четырех наверняка, в особенности, если пить, не закусывая. А зачем закусывать, если эль по общему мнению – это жидкий хлеб? Впрочем, самому Олегу ячменное вино понравилось. Вкус насыщенный и терпкий и хорошо согревает во время морского перехода по стылым водам. Однако, насыщая и освежая, ячменное вино бьет в голову и мешает трезво мыслить. Во всяком случае, Эбур от него довольно быстро пьянеет, чего не скажешь о его ближниках, которые без эля не ведут ни одного серьезного разговора. И сейчас, учитывая важность обсуждаемой темы, перед гостями был выставлен небольшой бочонок объемом в половину стандартного анкера. То есть, приблизительно, 12–15 литров.

«Упьюсь, – констатировал Олег, прикинув выносливость своего еще не вполне оправившегося от ран организма. – Пусть лучше они пьют, а я попытаюсь саботировать!»

– Итак! – сказал он вслух. – Каков итог?

– Что ж, – ответил ему «добрый дядюшка» Фарульф, вытирая рукавом усы и отставляя свой кубок в сторону, а вернее, пододвигая его ближе к своему подельнику Скагулу, взявшемуся разливать по новой, – думаю, мы неплохо поработали, мой ярл. Уверен, результат вам понравится.

«Значит, все-таки слили…» – тяжело вздохнул Олег мысленно, но внешне ничем себя, как кажется, не выдал, даже глоток эля сделал, надолго приложившись к кубку, но выпив при этом на самом деле самую малость.

– Рассказывай, Фарульф! – сказал он вслух, возвращая кубок на стол.

И Фарульф рассказал.

Ну, что тут скажешь! Красивый план. Просто зашибись, какой план. И договор прилагается из тех, какие хрен нарушишь.

«Н-да, в примаки значит… Ну, хоть условия, вроде бы неплохие».

Суть плана сводилась к тому, что юной королеве Арелата нужен муж. Во-первых, для продолжения рода, что логично, и, во-вторых, чтобы было, как у всех. Она правящая королева, он принц-консорт. Все очень по-английски. У нее свой двор, у него – свой. Поменьше и менее значим, но все же есть. На его содержание даже деньги выделены.

– Они хотели, чтобы ты, как у них принято, ни во что не вмешивался, – объяснил между тем Фарульф. – Чисто представительские функции и вся прочая хрень. Охота там, бабы, торжественные выезды и приемы… Но мы настояли на том, что ты получишь в командование их флот, будешь гранд-адмиралом и войдешь в малый коронный совет с правом Второго голоса. Это значит, председательство в совете в отсутствии королевы, а она женщина. Сам понимаешь в дни Красной луны участвовать в заседаниях не сможет, на поздних сроках беременности – аналогично. Опять же роды и после них. Ты ее главное трахай регулярно, пусть из тягости вообще никогда не вылазит, и будет тебе счастье. Контракт, к слову сказать, это дело предусматривает. Можешь посмотреть: два раза в неделю вынь да вставь. И она отказать не в праве. Супружеский долг. А предохраняться или «сбрасывать» им вера не велит. Да, ты читай, там все написано.

И в самом деле, весьма скрупулезно составленный контраст. Тут тебе и консумация брака в оговоренные сроки без права дезавуировать брачные клятвы, которые этим контрактом закрепляются еще до произнесения их в храме. И супружеский долг, и регулы – все учтено. Материальные вопросы оговорены с той же тщательностью. Деньги на содержание двора, на гардероб и оружие, количество лошадей в личной конюшне, псов на псарне и охотничьих соколов. Контроль за двадцатой частью казны. И вишенкой на торте: принц-консорт – это королевское высочество, но через десять лет брака или после рождения двух детей, один из которых мальчик, принц становится королем и величеством, правда власти это ему не прибавит. Во всяком случае, формально. А неформально все будет зависеть от него самого.