Текст книги "Страдание (ЛП)"
Автор книги: Лорел Кей Гамильтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 43 страниц)
Лорел К. Гамильтон
СТРАДАНИЕ
Отзывы на бестселлеры Лорел Гамильтон:
«Нереально преступное удовольствие»
Таймс
«Анита Блейк является одной из самых увлекательных вымышленных героинь, подобно Скарлетт О'Хара»
Паблишез Викли
«То, что Код да Винчи сделал для триллеров на тему религии, серия про Аниту Блейк сделала для вампирского романа»
Ю.Эс. Эй. Тудэй
«Гамильтон остается одним из самых изобретательных и интересных писателей в паранормальном жанре»
Шарлин Харрис
ОТ ЗАПРЕТНОГО ПЛОДА С 1993 ДО СТРАДАНИЯ В 2013
Это – об Аните и обо мне. Вот и еще двадцать лет лицом к лицу с нашими страхами, в разгадывании тайн, ловле плохих парней и поисках любви.
Творцы и их творения, зеркало и отражение, инь и янь, отторжение и притяжение, взгляд со стороны и сопричастность – в конце концов, это становится актом сотворчества, потому что по-настоящему созданное тобою, как художником, заново создает самого тебя.
Признательность
Аксиома лорда Актона нас наставляет: любая власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно. Я верила в это, когда начинала писать эти книги, но я не верю, что это всегда верно. Власть не всегда развращает. Власть может очищать. Во что я верю – всегда верно для власти то, что власть всегда раскрывает.
Роберт Каро
Когда власть ведет человека к высокомерию, поэзия напоминает ему о его ограничениях. Когда власть сужает сферу интересов человека, поэзия напоминает ему о богатстве и разнообразии существования. Когда власть развращает, поэзия очищает.
Джон Ф. Кеннеди
Глава 1
Ствол врезался в спину, поэтому пришлось немного поерзать в офисном кресле. Стало лучше, теперь я просто ощущала комфортное давление кобуры, припрятанной под коротким, роскошным голубым пиджаком. Я перестала носить наплечную кобуру, за исключением тех моментов, когда исполняла обязанности Маршала Соединенных Штатов. А работая в «Аниматор Инкорпорейтед» и встречаясь с клиентами, использовала наспинную – она менее заметна и не так нервировала посетителей. Можно подумать, если кто-то просит меня воскресить мертвецов, то у него крепкие нервы, но на деле, оружие пугало их куда больше, чем разговоры о трупах. Все менялось, когда поднимался зомби и они видели настоящего ходячего мертвеца; тогда оружие резко переставало их волновать, но даже в такие хэллоуиновские моменты я старалась им не отсвечивать.
Послышался стук в дверь, которая тут же распахнулась и без моего пригласительного «войдите» в офисе оказалась наша дневная администраторша Мэри, которая ни разу так не поступала за все шесть лет работы здесь, поэтому я не стала сердиться за такое вторжение. Я отвлеклась от проверки назначенных с клиентами встреч, где отслеживала отсутствие пересечений, и поняла, что что-то произошло, а зная Мэри, это было что-то важное. В этом была вся она.
Она наконец-то позволила своим волосам поседеть, но прическа ее была все такой же – явно сделанной в парикмахерской. На пороге шестидесятилетия, она чуть поправилась и, наконец-то, начала целый день носить очки. Все это вместе состарило ее лет на десять, но она казалась вполне счастлива, словно говоря: «Я – бабушка, и должна выглядеть как бабушка, и у меня с этим ноу проблем». Ее лицо было печальным и каждой черточкой выражало сочувствие. Такое выражение она припасала для скорбящих семей, желавших воскресить своих близких из мертвых. И увидев его адресованным мне, мой пульс подскочил, и сжался желудок.
Я заставила себя сделать глубокий вдох и медленный выдох, пока Мэри прикрывала за собой дверь и подходила к моему столу.
– Что случилось? – спросила я.
– Я не хотела говорить по телефону, где об этом могли услышать клиенты, – начала она.
– Говорить о чем? – спросила я, поборов желание повысить голос. Еще один бестолковый ответ от Мэри и я на нее заору.
– Там женщина на второй линии утверждает, что она твоя будущая свекровь. Я сказала ей, что, насколько мне известно, ты даже не помолвлена, на что она ответила: у меня нет более подходящего для себя определения, так как ты живешь с ее сыном.
Да, я жила с несколькими мужчинами, но у большинства из них не было семей, которые могли бы употребить такое слово, как «сын».
– Имя, Мэри, как ее зовут? – мой голос слегка повысился.
– Морган. Беатрис Морган.
Я нахмурилась:
– Я не живу ни с кем по фамилии Морган. Даже никого не знаю с такой фамилией.
– Я не узнала эту фамилию среди твоих бойфрендов, но женщина сказала, что отец этого парня ранен, возможно, умирает, и она подумала, он захочет узнать о нем до того, как станет слишком поздно. Ее эмоции реальны, Анита. Может она просто сумасшедшая, но порой женщины не способны здраво мыслить, когда их мужья присмерти. Я не хотела обрывать разговор, обвинив ее в сумасшествии. В смысле, я же не знаю фамилии всех, с кем ты встречаешься.
Я собралась сказать ей проигнорировать звонок, но глянув в ее лицо, не смогла этого сделать. Я годами доверяла ей в проверке звонивших. У нее было хорошее чутье на шизиков.
– Она сказала, как зовут ее сына?
– Майк.
Я в недоумении покачала головой:
– Никогда не встречалась ни с каким Майком Морганом. Не знаю, с чего она позвонила сюда, но явно попала не к той Аните Блейк.
Мэри кивнула, но выражение ее лица выглядело недовольным.
– Я передам ей, что ты не знаешь никакого Майка Моргана.
– Так и сделай. Либо она ошиблась с Анитой Блейк, либо сумасшедшая.
– Она не показалась мне сумасшедшей, просто расстроенной.
– Мэри, ты же знаешь, что сумасшествие не означает отсутствие настоящих эмоций. Иногда иллюзии настолько реальны, что они в них верят.
Мэри снова кивнула и отправилась сообщить Беатрис Морган, что та набрала неверный номер. Я вернулась к проверке длительности встреч с клиентами. Мне хотелось убедиться, что, сколько бы не продлилось воскрешение каждого зомби, я не опоздаю на встречу на следующее кладбище. Клиенты имели обыкновение шугаться, когда надолго оставлялись наедине среди памятников. По крайней мере, большая часть встреч исполнялась по воле исторических обществ и адвокатов на основании завещания, с семьями давно умерших или не позволяющих приближаться к зомби, на случай, если тот, увидев близких, поменяет мнение о последней воле и завещании. Я не уверена, что подобным образом можно повлиять на зомби, но одобряла постановление суда, запрещающее семьям видеть умершего до окончания всех судебных вопросов и их прояснения. Как-то отменили завещание на миллиард из-за чрезмерного давления на зомби, что всем показалось странным.
Мэри вошла без стука.
– Мика. Майк было его детским прозвищем. Морган – ее фамилия во втором браке. А была Каллахан. Мать Мики Каллахана на второй линии, а его отец в больнице.
– Дерьмо! – выругалась я, хватая трубку и нажимая кнопку соединения. – Миссис Каллахан, то есть, миссис Морган, это Анита Блейк.
– Ох, слава богу. Прошу прощения. Просто забыла о фамилиях. Я Беатрис Морган восемнадцать лет, с тех пор, как Мике исполнилось двенадцать, и для нас он был Майк. Когда он был маленьким мальчиком, ему не нравилось имя Мика. Он считал, что «Майк» звучит взрослее. – Она тихонько всхлипнула, я слышала в ее голосе слезы, но слова Беатрис звучали ясно и четко. Мне стало интересно, кем она работала, но спрашивать не стала. Это могло подождать; так, всего лишь одна из возникающих мыслей, когда пытаешься не увязнуть в эмоциях ситуации. Думать, не чувствовать, а просто думать.
– Вы сказали нашему администратору, что отец Мики ранен.
– Да. Раш – мой бывший муж и отец Мики – подвергся нападению. Его заместитель говорит, что это был зомби, но укус не человеческий, и похоже Раш чем-то заразился.
– Зомби редко нападают на людей.
– Я знаю! – крикнула Беатрис. Послышался ее глубокий вдох, когда она пыталась успокоиться. Даже по телефону я слышала, какие усилия она прилагала, почти ощущала, как она собирается с силами. – Прошу прощения. Когда Мика покинул нас, это было так ужасно, но Раш сказал, что выяснил все: Мика сделал это, чтобы защитить всех нас, и что у некоторых пострадали семьи от этих людей.
– Каких людей? – спросила я.
– Раш не вдавался в подробности, сказал, что это дела полиции. Он всегда так говорил, сколько мы были женаты – сводя меня с ума – но сказал, что узнал достаточно о том, что у многих веров в этой группе убили семей, и Майку пришлось всех убедить, что он нас ненавидит или они причинили бы вред и нам. Это правда? Захочет ли Майк увидеть своего отца? Захочет увидеть кого-то из нас? – Беатрис снова всхлипнула, и просто перестала пытаться говорить. Она почти двадцать лет была в разводе с этим мужчиной, и все равно переживала за него. Черт.
Я начала припоминать, что отец Мики вроде бы был шерифом, а теперь его мать рассказала, что каким-то образом он разузнал такие подробности о Мике и его животной группе, которые помимо меня мог получить кто-то только со значком. Мне пришлось убить тех людей, чтобы спасти Мику и его группу, у меня не было ордера на ликвидацию, поэтому да, я совершила убийство. И как-то сомневалась, что шериф Каллахан знал больше, чем я думала. Я знала, что Мика несколько лет не контачил со своей семьей, поэтому, как его отец мог что-то нарыть, и что именно?
Теперь пришла моя очередь делать глубокий вдох, перестать параноить и разобраться с всхлипывающей женщиной на том конце провода.
– Миссис Морган, миссис Морган, откуда вы узнали этот номер? Кто вам его дал? – Возможно, если я заставлю ее думать о чем-то более обыденном, она успокоится.
Она шмыгнула носом, а затем заговорила, икая, словно пыталась проглотить эмоции:
– Мы увидели Майка в новостях в должности главы Коалиции.
– Коалиция для налаживания взаимоотношений между людьми и оборотнями, – сказала я.
– Да, – прозвучало уже спокойнее, – да, и в нескольких интервью было упомянуто, что вы проживаете вместе.
Я задумалась, а не было ли там упоминания и о проживающем с нами Натаниэле, или о том, что для кучи я «встречалась» еще и с Жан-Клодом – сент-луисским Мастером вампиров? Я почти не смотрела новости, поэтому понятия не имела, что там СМИ говорили про нас.
– Почему вы не позвонили в Коалицию и напрямую не поговорили с Микой?
– В последний раз, когда мы разговаривали, он наговорил мне столько ужасных вещей, мисс Блейк. Боюсь, услышав подобное снова, когда Раш находится в тяжелом состоянии, я просто развалюсь на части. Пожалуйста, вас не затруднит поговорить с ним, а затем, если Майк захочет нас видеть, повидаться с Рашем, прежде… своевременно… то есть… о, боже, обычно я лучше себя контролирую, но то, что происходит с Рашем, слишком ужасно, чтобы за этим наблюдать.
– Происходит? О чем вы?
– Он гниет… разлагается заживо и врачам не под силу это остановить. У них есть препараты, способные замедлить болезнь, но только на время.
– Простите, но я чего-то не поняла. Хотите сказать, что на мистера Каллахана было совершено нападение сверхъестественным существом, после которого теперь у него развивается какая-то болезнь?
– Да, – ответила она, почти выдохнув это слово.
– Но раньше они уже сталкивались с подобным явлением?
– Да, они говорят, что это первый случай за пределами Восточного Побережья, но им достаточно удалось выяснить, чтобы отсрочить болезнь. Однако, самого лечения не существует. Я подслушала, как медсестры между собой окрестили это болезнью зомби, и им здорово за это влетело. Старшая медсестра сказала: «не давать этому названия, за которое с радостью уцепятся СМИ». Я слышала, как врачи шептались, что это лишь вопрос времени, когда все попадет в новости.
– Почему они окрестили это болезнью зомби? – спросила я, от части, чтобы просто дать себе время подумать.
– Из-за гниения изнутри, которое осознается все время процесса. Очевидно, это происходит невероятно быстро, и они способны только отсрочить неизбежное. – Ее дыхание стало прерывистым.
– Миссис Морган, я хочу задать вам вопрос, но боюсь, он расстроят вас еще больше.
– Спрашивайте, просто спрашивайте, – вздохнула она.
Сделав глубокий вдох и медленный выдох, я, наконец, спросила:
– Вы сказали – отсрочивает. Насколько?
– На пять дней.
«Вот дерьмо», подумала я, а вслух произнесла:
– Дайте мне адрес, телефонные номера, и я передам все Мике. – Мне хотелось заверить, что мы будем там, но я не могла обещать за него. Он жил вдали от семьи почти десять лет. Только потому, что я сделала исключение для своей полуотдаленной семейки, не означало, что Мика сделает то же самое. Я проглотила слова, как будто была уверена в его ответе.
– Спасибо, огромное вам спасибо. Я знала, что позвонить женщине – верное решение. Мы влияем на мужчин гораздо больше, чем они думают, так ведь?
– Вообще-то, Мика влияет на меня больше, чем я на него.
– О, это потому что вы, как и Раш, служите в полиции? Чтобы быть мужчиной требуется нечто большее, чем значок?
– Думаю, да, – ответила я.
– Вы привезете Мику?
Я не хотела ей врать, но не была уверена, что Беатрис справится с абсолютной правдой. Ей требовалось что-то, что поддержит ее, даст надежду, пока она будет сидеть и наблюдать, как гниет ее все еще живой бывший муж. Иисус, Мария и Иосиф, даже думать об этом было ужасно. Я не могла оставить ее в такой ситуации без надежды, поэтому сказала неправду:
– Конечно, – солгала я.
– Видите, я права, вы только что сказали, что привезете его. Вы влияете на него больше, чем думаете.
– Может быть, миссис Морган, кто знает, все может быть.
Ее голос звучал уже спокойнее, когда она сказала:
– Для друзей я Беатрис или просто Бэй. Привезите моего сына домой, Анита, прошу.
Что я могла на это ответить?
– Конечно… Бэй.
Я повесила трубку, надеясь, что так все и сложится.
Глава 2
При других обстоятельствах, я как-нибудь смягчила бы новости, возможно даже призвала Натаниэля помочь сообщить Мике о посетившем его семью горе, но времени на нежности не было. Я должна была сказать ему прямо, как содрать махом пластырь с раны, потому что последнее, что я хотела – это чтобы его отец скончался прежде, чем Мика сможет сказать ему «прощай», из-за моей медлительности. Поэтому особо не задумывалась над тем, какой эффект произведут слова на любимого и живущего со мной человека. Как зачастую в своей жизни, мне и приходилось делать.
Я воспользовалась мобильником, а не рабочим телефоном. Он увидит, что это я и ответит на звонок, и мне не придется сначала разговаривать с кучей людей из его администрации. Внутренности скрутило тугим узлом и только годы практики заставляли меня ровно дышать, а так как я контролировала свое дыхание, то контролировала и норовивший подскочить пульс. Мне так не хотелось сообщать ему такую новость, но не представляла, кому могла бы доверить подобное. Бывает соблазн взвалить кое-какие дела на чужие плечи, но в то же время понимаешь, что даже при подобной возможности не сделал бы этого.
– Откуда узнала, что я только что о тебе думал? – спросил Мика без приветствия, теплым и счастливым голосом от того, что говорил со мной. Я могла представить, как он сидит за своим столом в шитом на заказ, обтягивающем стройное, атлетически сложенное тело костюме. Мика был одного роста со мной – метр шестьдесят – но обладал широкими плечами и узкой талией. И сложен как пловец, хотя предпочитал бег. Его вьющиеся, насыщенно каштанового цвета волосы сейчас отросли ниже плеч, потому что мы договорились подстригать их по нескольку сантиметров, не нарушая сделки, гласившей, если кто-то из нас отрежет волосы, то и второй должен сделать то же самое.
От меня должно было последовать нечто романтичное, но я находилась в слишком взвинченном состоянии, с кучей плохих новостей, которые предстояло ему сообщить. Я просто должна сделать это, без всяких экивоков и слов сочувствия, потому что все остальное только ухудшило бы ситуацию, словно я лгу ему или подсыпаю сахарку в яд. Я окутала себя его счастливым, любящим голосом, как теплым, надежным одеялом, а затем выпалила:
– Мне только что звонила твоя мать.
Молчание на другом конце трубки оказалось громким, потому что я могла слышать, как в ушах стучит кровь. Мое дыхание ускорилось, в то время как дыхание Мики остановилось; мой пульс бросился вскачь, в то время как его замедлился, словно все его тело сделало глубокий вдох, как перед прыжком со скалы.
Не в вилах больше выносить тишину, я просила:
– Мика, ты меня слышишь?
– Слышу, – теперь уже без радостного тепла. Его голос был настолько пустым, насколько Мике могло это удастся; если в нем и была какая эмоция – то холодная ярость. Никогда его таким не слышала. Это испугало и рассердило меня, потому что глупо бояться, но это был эмоциональный страх – когда осознаешь, насколько для тебя и твоего мира кто-то важен и все равно понимаешь, что это отдельная личность, способная к чертям перевернуть все с ног на голову несколькими плохими решениями. Я верила, что Мика этого не сделает, и все же ненавидела так эмоционально от кого-то зависеть. Я позволила себе полюбить, но часть меня, все так же боялась этого. И первым порывом этой части меня было заставить ощетиниться на него в, своего рода, инстинктивной защитной реакции. Если разозлюсь первая, потом будет не так больно и не приведет к мысли, с которой я подсознательно жила все эти последние несколько лет. Сейчас я хорошо понимала, что старая привычка до сих пор со мной. Мне просто нужно ее игнорировать и сохранять разум. Но всему моему существу не понравилось, что Мика проявил себя подобным образом всего лишь от новости о том, что мне звонила его мать. А ведь я даже еще не перешла к части про его отца. Его реакция не предвещала ничего хорошего к тому, как он воспримет новости.
– Чего она хотела? – спросил он, все еще этим странным, холодным голосом.
Я сделала глубокий вдох и медленно выдохнула, считая про себя, пытаясь усмирить нервозные импульсы от всех этих эмоциональных отношений, и заговорила спокойным, обычным и даже немного холодным голосом. Я еще не вышла из себя, но старая привычка предпочитать боли гнев по-прежнему являлась неотъемлемой частью меня. Я работала над этим, но что-то во всем разговоре меня зацепило. Проклятье, я лучше этого. Я уже не та мрачная, рассерженная девчонка, которую Мика впервые встретил.
– Твой отец серьезно болен, возможно умирает. Вероятно, умирает. – И сейчас мой голос не был сердитым, или холодным, скорее более извиняющимся. Черт, мне было не по себе от этого.
– Анита, о чем ты?
Я рассказала ему все, что знала, хотя в данных обстоятельствах информации оказалось чертовски мало.
– Как серьезно он пострадал?
– Как я уже сказала – не знаю.
– Он умирает? Мой отец умирает?
– Так сказала твоя мать, она действительно казалась на гране истерики.
– Она всегда была чересчур эмоциональна. Отчасти это уравновешивалось стоицизмом отца. Анита, я не могу думать. Такое чувство, будто я завис.
– Ты хочешь к отцу, да?
– Если ты о том, хочу ли я с ним помириться, пока он еще жив, то – да.
– О'кей, тогда как можно быстрее сажаем тебя на самолет, и доставляем к его постели.
– Хорошо, – ответил он, с виду таким уверенным голосом, в отличие от своего внутреннего состояния.
– Как насчет компании?
– В смысле?
– Хочешь, чтобы я поехала с тобой?
– Да, – просто ответил он.
– А Натаниэль?
– Да.
– Я позвоню ему, чтобы был в курсе. Потом Жан-Клоду, узнать, свободен ли его частный самолет.
– Да, хорошо. Почему у меня башка не варит? – задался он вопросом.
– Ты только что узнал, что твой отец в больнице, и у тебя совсем мало времени, чтобы с ним проститься. Тебе придется возобновить отношения со всей семьей в свете критической ситуации столь глобального масштаба. Дай себе пару минут, чтобы все осмыслить.
– Отличный совет, – ответил он, все таким же потрясенным голосом.
– Хочешь об этом поговорить?
– Если будешь со мной говорить, ты не сможешь позвонить по поводу самолета, – заметил он. Слова были разумными; тон оставался все еще отстраненным.
– Верно, но, похоже, тебе нужно поговорить.
– Да, но больше всего мне нужно, чтобы ты организовала перелет. Сейчас немного оклемаюсь, а затем передам дела другим на время своего отсутствия.
– Я сделаю то же самое.
– Я люблю тебя, – сказал он.
– Я люблю тебя сильнее, – ответила я.
– А я еще сильнее.
– А я вообще безгранично.
У нас это стало своего рода ритуалом, в котором он, Натаниэль или я говорили друг другу эти слова, но бывало, ему следовали только двое из нас. Иногда ты в них просто нуждаешься.
Глава 3
День подходил к концу и в подземельях «Цирка Проклятых» уже начали просыпаться вампиры, поэтому, когда я позвонила с просьбой о частном самолете, Жан-Клод уже мог поговорить со мной лично. В его голосе не было тех сонных ноток, потому что он спал не по-настоящему. На протяжении дня Жан-Клод мертв, так что, когда он просыпается, то просто резко приходит в сознание. «Вампирский сон» больше походит на выключатель: включен – в сознании; выключен – мертв. Его тело еще в течение пары часов охлаждается, но не становится холодным как у трупа, и цвет не меняется, потому что на самом деле он не мертв и не подвергается разложению. Если вы умерли и вы человек, то ваше тело начинает разлагаться сразу после остановки сердца. Это как сорвать цветок в саду – можно поставить его в воду, замедлить процесс увядания, но как только его сорвали, он начал умирать. В течение долгого времени цветок еще выглядит симпатично, но это лишь выжидательная тактика и конец неизбежен. Жан-Клод был вампиром, Принцем города Сент-Луис и он был мертв и прекрасен уже на протяжении около шестисот лет. Конечно, его смерть не была неизбежна. Теоретически, он мог оставаться свеж как безупречная роза еще пять миллиардов лет, пока наше солнце, наконец, не испустит дух, взорвавшись и поглотив собой всю планету. Работая истребительницей, я убила немало вампиров, поэтому знала, что будь ты даже Мастером Города, и главой новообразованного Американского Совета Вампиров, это не делает тебя воистину бессмертным, а просто чертовски могущественным. Отчасти именно поэтому он уже проснулся, хотя на небе еще светило солнце. Но не находись он так глубоко в подземелье, которое начало свою жизнь, как цепь естественных пещер, а позже, десятилетия назад, преобразовано в шикарные комнаты, то даже он оставался бы до сих пор мертв для мира.
– Я чувствую твою тревогу, ma petite. Что случилось?
Пришлось пересказать и ему.
– Я могу организовать для вас с Микой туда перелет, но не смогу присоединится, пока не заверю Мастера того участка, что мы не идем захватывать его земли.
– Мне и в голову не пришло, что нам надо улаживать все с местными вампирами для посещения отца Мики в больнице.
– Если бы вы были обычной парой, то да, но ты мой человек-слуга, часть триумвирата силы, который мы разделяем с моим подвластным волком, нашим недовольным Ричардом. Если бы это был Ричард, и двое из нас направлялось на чужую территорию, они были бы уверенны, что мы едем, чтобы их уничтожить.
– Нам просто нужно доставить Мику к постели его отца, пока не стало слишком поздно, вот и все. Им ничего не стоит проверить и удостоверится, что такой-то человек находится в больнице.
– Всегда было непросто перейти с одной земли на другую для Мастеров вампиров или вожаков стаи верживотных. Вы с Микой – Нимир-Ра и Нимир-Радж, королева и король леопардов нашего местного парда. Есть ли леопарды в родном городе Мики?
– Не знаю, – ответила я.
– А должна была узнать, – сказал он, спокойно.
– Дерьмо, – с чувством выругалась я. – Это все реально скоро достанет меня.
– Новый Совет вампиров действительно совсем еще новый, ma petite, мы не можем позволить, чтобы в нас видели тиранов и деспотов. Если вы ступите на чужую территорию, по меньшей мере, без предупреждения, это будет расценено как высокомерие. И будет выглядеть так, словно вы – мы – считаем всю страну своей и имеем право посещать любое место и делать там все, что сочтем нужным. Что может привести к волнению меньших лидеров и даже сделать их нашими врагами настолько, чтобы дать повод к восстанию против нас.
– Я думала, мы избавились от последних бунтовщиков, или тебе известно что-то, что не известно мне?
– Мне не известно о мятежниках в нашей стране, зато точно известно, что ходит недовольство, потому что недовольные найдутся всегда. Никогда, ни при каких правительствах в любой форме в любом уголке страны не будут счастливы тем, как ими правят. Это в природе политического зверя – его ненависть.
– То есть ты хочешь сказать, они ненавидят нас, потому что мы сформировали Совет, чтобы обеспечить их безопасность от вампиров-изгоев?
– Я хочу сказать, что они бежали к нам за безопасностью, но теперь, когда чувствуют себя в безопасности, они начинают обращать внимание на саму силу, позволившую остаться им защищенными, и они начинают чувствовать к ней недоверие, даже боязнь.
– М-да, просто супер. Выходит нам с Микой и Натаниэлем уже нельзя поехать и повидать его отца.
– Причем здесь Натаниэль?
– Он наш третий. Мика хочет, чтобы он поехал.
– А, я подумал, ты берешь Натаниэля, потому что он твой леопард зова, впрочем, как и Дамиана, как вампира из твоего собственного триумвирата силы. – Супермогущественный вампир мог создать тройную силовую структуру между ним, его человеком-слугой и подвластным верживотным, но я была первым человеком, создавшим собственный эквивалент такому союзу. Жан-Клод полагал, что тот факт, что я некромант и его человек-слуга, перемешало к чертям всю метафизику, но честно говоря, мы не знали как это произошло, знали только, что это произошло.
– Я не планировала брать с собой и Дамиана. Он – часть моей энергетической базы, но он не наш возлюбленный.
– Он – твой любовник от случая к случаю.
– Если бы я взяла с собой всех, кто «мой любовник от случая к случаю», нам понадобился бы самолет побольше.
Он засмеялся, тем удивительным, осязаемым смехом, от которого затрепетала моя кожа, словно он касался меня через телефон. Я задрожала. В его голосе еще остался глубокий оттенок мужского смеха, когда он ответил:
– Что правда, то правда, ma petite.
Мне пришлось сглотнуть, чтобы унять пульс в горле. От одного звука его голоса я не могла нормально дышать.
– Господи, Жан-Клод, прекрати. Я не могу думать, когда ты так делаешь.
Он опять засмеялся, что совершенно не помогло делу. Я поняла, что он делал это намеренно, когда я почувствовала тяжесть глубоко в теле, словно обещание оргазма.
– Ты не посмеешь!
Сила пошла на убыль. Он никогда не мог доставить мне полноценный оргазм по телефону, пока не стал главой американской версии вампирского совета. Я знала, что для этого все Мастера вампиров должны были принести клятву верности Жан-Клоду, как их лидеру, но не понимала, что вместе с этим хлынет столько силы или, что это будет значить. У нас не было выбора. Или мы или кто-то другой рано или поздно все равно занял бы этот пост – нам я верила больше.
– Прости, ma petite, и мне нелегко с этим новым уровнем силы. Теперь понимаю, почему другие Мастера боялись главы Совета, потому что когда я стал им сам и принял их клятву верности, мы получили частичку их силы. А это весьма немалые силы.
– Хочешь сказать, что власть развращает, и если бы ты не был хорошим, то такое количество силы в конец бы тебя развратило?
– Я не всегда уверен, что я лучший кандидат на эту роль, ma petite, но вместе мы лучше.
– Не думаю, что я всегда оказываю положительное влияние, Жан-Клод.
– Как и я, но среди всей метафизики у нас есть сознательность Ричарда, чувство товарищества Мики, мягкость Натаниэля, понятие честности Синрика и воспоминания Джейд об ужасном использовании такой силы ее Мастером. Личности, которых мы собрали и привязали к себе, сделали нас сильнее, а так же они служат мне напоминанием, что я не монстр и не хочу им быть.
– А разве можно перестать быть монстром, просто решив им не быть? – спросила я, и он знал меня достаточно хорошо, чтобы понять, что беспокоюсь я не о том, что он станет монстром.
– Ты не монстр, ma petite, и пока мы не забываем о существующей угрозе, я уверен, мы можем ее избежать.
– Так что нам надо сделать прежде, чем мы с Микой и Натаниэлем появимся в больнице?
– Вы собираетесь ехать только втроем?
– Ну, мы и пилот, да.
– Вам необходимо иметь при себе телохранителей, ma petite.
– Если мы прихватим с собой охрану, не станет ли это для местных лишним доказательством, что мы пришли с дурными намерениями?
– Для некоторых, возможно, но если наши враги поймут, что мой человек-слуга, ее подвластный зверь и ее Король Зверей, совсем одни и без охраны, боюсь соблазн узнать, что станет с оставшимися из нас, если вы трое умрете, будет слишком велик.
– Уничтожение значительной части нашей силовой структуры приведет к смерти оставшихся; ага, я помню теорию.
– Это больше, чем теория, ma petite. Натаниэль и Дамиан едва не умерли, когда ты вытягивала их энергию. Ты и сама едва не погибла, когда мы с Ричардом были ранены. Давай не будем проверять теорию о том, что случиться, если одновременно трое из нас будут ранены.
– Согласна, но охрана должна быть минимальна, Жан-Клод. Мы впервые встретимся с семьей Мики. Давай не будем их слишком сильно шокировать.
– Уверена, что сможешь защитить себя и их с минимальной охраной?
– Если она будет стоящей, то да, уверена.
– Такая уверенность, ma petite. Меня это и восхищает и немного пугает.
– Почему пугает? – спросила я.
– Просто потому, что ты опасна, смертельно опасна, и с легкостью убиваешь, еще не значит, что это делает тебя пуленепробиваемой, ma petite.
– Или бомбонепробиваемой, – добавила я. – Я не Суперменша. Я знаю, что могу пострадать, и со мной Мика и Натаниэль. Вне зависимости от метафизических передряг, я не знаю, что буду делать, если с ними что-то случится.
– А если со мной?
И вот оно: этот прекрасный, потрясающий мужчина по-прежнему чувствовал себя неуверенно, до сих пор спрашивая, люблю ли я его, или, по крайней мере, как сильно. С тех пор, как мы стали чувствовать эмоции друг друга, если изо всех сил не закрывались щитами, было странно испытывать до сих пор неуверенность. Эта неуверенность Жан-Клода – про которого я когда-то думала, что он конченый бабник – была очаровательна и заставляла меня любить его еще больше.
– Я люблю тебя, Жан-Клод; и не знаю, что бы делала без тебя в моей жизни, постели, моем сердце.
– Весьма поэтично для тебя, ma petite.
– Видать переобщалась с Реквиемом.
– После разрешения кризиса, надо будет решить, должен ли он будет навсегда вернуться в Филадельфию.
– И стать секс-игрушкой Эвангелины, – сказала я.
– Да, – ответил он.
– Знаешь, мой отец разводил гончих, когда я была совсем маленькой. Я никогда не хотела отдавать щенков, а когда достаточно подросла, то всегда беспокоилась, в состоянии ли новые хозяева хорошо о них заботиться.
