Текст книги "Ответственность"
Автор книги: Лев Правдин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)
СМОТРИНЫ
Вот этот дом, в котором Ася никогда еще не бывала, но о котором столько наслышалась, что ей захотелось поздороваться с ним, как с давно знакомым человеком: «Здравствуй, красивый старый дом!» Но вслух она сказала:
– Добрый дом…
Но тут Сеня остановил ее.
– Мне бы сразу надо было предупредить тебя, чтобы не получилось неожиданно. И не очень на это я соглашался. А они ничего и знать не хотят – говорят, так полагается. Если ты против, можем уйти. У них тут порядок такой…
– Что-то у тебя язык заплетается? – спросила Ася, но на всякий случай насторожилась. – Ты о чем?
– Они тут соберутся. Все тебя хорошо знают, хотя никогда и не видели. Почти все. Володька Юртаев и Марина видели тебя, так это было давно. Соберутся с тобой знакомиться. Но ты не подумай, будто это я выдумал.
– Смотрины! – Ася рассмеялась. – И только-то? Нет, это выдумано задолго до тебя, так что не переживай, если сегодняшний разговор еще не отбил у тебя охоту жениться на такой, как я.
Веселая отвага, с которой Ася приняла это предупреждение, ободрила Сеню.
– Ну, это уж нет. Жениться-то на тебе я все равно женюсь. А это уж придумал я сам, – заявил он.
– Так вот отчего у тебя такой смущенный вид. А я не знала, что и подумать.
– У меня счастливый вид.
– Ну, хорошо, хорошо. – Она взяла Сеню под руку и храбро шагнула вперед.
Он распахнул перед ней резную калитку, за которой оказался большой и зеленый, как футбольное поле, двор. Посреди двора стояла девочка в платье василькового цвета. Она ждала этого момента, когда откроется калитка и появится Ася, о которой в доме так много рассказывалось, и особенно за последние дни. Она ждала и обмахивала пылающее лицо пушистым концом своей косы. Ася улыбнулась, вспомнив, что она когда-то делала точно так же.
– Самые младшие, – сказал Сеня. – Это Лиза, а вон там, на заборе, Игорь.
Над кустами сирени маячила чья-то голова, но Ася не успела ее рассмотреть, там, в кустах, что-то обрушилось вниз, и наступила тишина.
– Здравствуй, Лиза.
– Здравствуйте…
Легким движением головы девочка отбросила косу за спину… Знакомство состоялось.
– А Игорь так и не появится? – спросила Ася.
Лиза подняла и опустила тонкие плечики.
– Мальчишка. Вы знаете, какие они, – доверительно, как женщина женщине, сказала она.
– Знаю, – Ася засмеялась. – Чуть что – сразу и в кусты! Все они такие. Ты как думаешь? – спросила она у Сени.
Сеня промолчал. Лизе показалось, будто он уже успел в чем-то провиниться перед Асей. Она положила ладонь на его рукав, как бы защищая.
– Ну уж и неправда, и не все.
Понятно, в этом доме Сеню в обиду не дадут. Но и Ася не привыкла чувствовать себя беззащитной, не умеющей постоять за себя. Она и сама когда-то была такой же, как Лиза, только в то время у нее не было дома, который надо защищать от вторжения чужих людей или чужих мыслей, а сейчас ей предстоит завоевать и такой дом, и право защищать его.
Наверное, и Сеня подумал то же самое, что и Ася, он схватил их руки, Асину и Лизину:
– Ну, пошли в дом!..
Ася еще ни разу не переступала этого порога, но по рассказам Сени и по его письмам знала не только всех обитателей дома и расположение комнат, но и многие особенные словечки и обозначения, бытующие в семье.
– Вот это знаменитая «бандура», – сказала она, указывая на лестницу.
– Да. Послушай, как она здорово звучит. – Сеня взбежал по ступенькам.
– Здорово, – одобрила Ася. – Богатый инструмент. И у тебя это значительно лучше получается, чем на пианино. А когда-то… Это и все, что ты теперь можешь?
Неторопливо спускаясь, Сеня торжествующе ответил под нестройный аккомпанемент ступенек:
– То, что я теперь могу, ты еще узнаешь.
И Лиза тоже поспешила заверить:
– Он все может: и на гитаре, и на баяне, и даже на ложках!
– Боже мой! – воскликнула Ася. – Какой талант!..
– Пошли, пошли, – проговорила Лиза, и только потому, что очень торопилась представить матери легендарную гостью, она не обратила внимания на откровенную иронию Лепных замечаний. – Мама уж все время в окно выглядывает.
Они попали в прихожую, и в полутьме прозвучал настороженный голос Аси:
– Налево дверь в комнату, прямо – кухня. – Она положила руку на Сенино плечо. – Видишь, я-то все запомнила, ничего не забыла.
Он привычно протянул руку, чтобы открыть дверь. «Все запомнила…» – не поймешь, извиняется или все еще предостерегает.
Дверь распахнулась.
– Мама! А вот и Ася Владимировна!.. – провозгласила Лиза, прижимаясь к косяку, чтобы гостья могла свободно переступить порог.
Так состоялось Асино торжественное вступление в добрый дом. Но впереди была еще главная встреча…
Около шести часов вечера Сеня сказал, что мама теперь уже вернулась домой и ждет их. Они пошли.
Открыв дверь своим ключом, Сеня крикнул:
– Мама, это мы!
В сумраке прихожей он старался разглядеть Асино лицо, вспомнив ее слова о том, что для нее первая встреча с его мамой – все равно как первый прыжок с парашютом. Но никаких изменений ни в лице, ни в поведении он не заметил.
Обняв Асю, мама проговорила:
– Вот и приехали. Это очень хорошо! Это очень всем нам хорошо.
Бестрепетный Асин голос дрогнул:
– Я так рада…
И тут она слегка задохнулась. «Дыхание захватывает», – вспомнил Сеня. И все его внимание переключилось на маму. Как она примет ту, которую он любит так, как не любил никогда и никого? Она должна принять эту его любовь всем сердцем, или…
Но что будет, если не примет, Сеня не мог знать в эту минуту.
– Вы устали, наверное? – спросила Таисия Никитична, когда усадила Асю на диван и сама села. – Такая жара, и такая дорога: с юга на север.
Ася ответила, что дорога не утомила ее и она успела отдохнуть в гостинице, ожидая Сеню. Очень много новых знакомств и впечатлений. Кроме того, всякие воспоминания. Это всегда волнует. Но ей нравится, она любит, чтобы вокруг все жило и менялось, и не любит застоя.
– Я думаю, что вы устали, – закончила она. – Я отлично знаю, что это такое – операционный день.
– Нет, сегодня было легко, – ответила мама и спросила: – Вы ведь когда-то знали Ожгибесова?
– Да, – ответила Ася, припоминая все, что было связано с этим сумасшедшим летчиком и недоумевая: сейчас-то при чем он тут? – От него тогда и пошли все наши несчастья.
– Нет, не от него. Он оказался только передатчиком всех несчастий, – сказала мама так убежденно, что Ася немедленно согласилась:
– Это может быть. Что с ним сейчас?
Между ними завязался какой-то медицинский разговор, в котором Сеня ничего не понимал, кроме отдельных слов. Но он подумал, что, может быть, так и надо, так они лучше поймут друг друга и скорее сойдутся. Чем меньше мы говорим про свои прошлые ошибки, тем лучше. Все равно теперь ничего не исправишь – можно только постараться не повторять их. «И вообще лучше им не мешать», – подумал он и был очень рад, когда мама послала его на кухню. Там он провозился с плиткой и чайником несколько минут и, когда вернулся в комнату, услыхал, как мама спросила у Аси:
– А как бы вы поступили на моем месте?
– На вашем? Не знаю. Я не умею прощать. Пожалела бы, наверное. И определенно помогла бы. Нет, не знаю…
«Тут что-то не совсем медицинское», – подумал Сеня, с удивлением разглядывая мамино смущенное лицо. Он посмотрел на Асю: и она смущена. Вот и договорились! Только до чего? Еще только догадываясь об этом, Сеня решил вмешаться:
– Разговор какой-то у вас вроде не для первого знакомства.
Но мама мягко одернула:
– А почему бы не сказать все сразу?
– Конечно, – поддержала ее Ася. – Это самое лучшее. Тем более, решать это имеете право только вы, Таисия Никитична.
– Что решать? О чем вы тут?
– Мой мальчик, – сказала мама. – Получилось так, что я рассказала Асе раньше, чем тебе. Возможно, что так оно теперь и дальше пойдет, потому что она женщина и, надо сказать, очень мужественная. Ну, ты это знал раньше, чем узнала я. Она скорее поймет меня. И чем ближе мы будем, тем лучше будем понимать друг друга. И, может быть, научимся прощать то, что надо простить. Ведь тому, кто не прощает, куда труднее, чем непрощенному.
– Это правда, – согласилась Ася.
– Я еще ни о чем не разговаривала с Ожгибесовым. С ним еще нельзя говорить. Я просто решила… – Таисия Никитична на минуту замолчала, как бы вспоминая это свое решение, свои мысли. – Короче говоря, мои дорогие, надо его пожалеть и, может быть, полюбить. Я говорю, конечно, только о себе. Вам еще предстоит самим решить это.
Таисия Никитична подняла голову и торжествующе, без малейшего смущения посмотрела на изумленного сына и его невесту.
Сеня вспомнил ту старую встречу с Ожгибесовым на кладбище. Старые раны. Старая любовь. Но ведь мама-то, кажется, никогда не любила его. Не могла любить. Но он не знал, как спросить об этом. Да имеет ли он право спрашивать?
Не думая ни о каких особых правах, Ася сказала:
– Это можно было бы понять, если бы вы любили его.
Мама ответила:
– Я давно уже полюбила его любовь ко мне. Очень старую любовь ко мне. Ну, а теперь мы оба в таком положении.
Сеня заметил, что в Лепных глазах мелькнула какая-то растерянность или изумление.
– А разве можно так? – спросила она.
– В ваши годы – вряд ли, а в сорок пять вполне возможно… – Мама вздохнула и, улыбаясь, погладила Асину обнаженную руку. – Но для этого надо, чтобы вас кто-то любил очень долго и, может быть, беззаветно…
– Долго и беззаветно… – требовательно, как бы заглядывая в свое прошлое, Ася посмотрела в окно. Дима. Могла бы она полюбить его? Нет, никогда, хотя никакого зла он ей не сделал. Но этой ее непримиримости сейчас же был нанесен мягкий, но сокрушительный удар.
– И, наверное, необходимо пройти через многие испытания, чтобы иметь право прощать, – закончила Таисия Никитична и неторопливо поднялась, вспомнив о своих хозяйских обязанностях.
У ЗЕРКАЛА
Оставив Асю у мамы, Сеня отправился ночевать в гостиницу, в свой номер на седьмом этаже. После небывало жаркого для ранней весны дня наступила ночь, такая прохладная, что Сеня продрог, пока добрался до «семиэтажки». Он даже пожалел, что оставил в номере свою куртку, в которой приехал из Сосновых Гор. Без передышки преодолев все двенадцать маршей лестницы, он, едва скинув с себя одежду, с разбегу нырнул под одеяло. Уснул он так же, как засыпал всегда, не успев положить голову на подушку.
И проснулся тоже мгновенно и очень рано, как привык просыпаться у себя в тайге, на строительстве. Солнце только что поднялось за дальними лесами, над Камой плыл розоватый туман, оседая на воду, как непрочный ранний снег. По всем крышам стекали легкие ручейки, оставляя темные извилистые борозды.
Рано просыпаться и сразу же отправляться на работу – так начиналось его утро. Утро холостого, одинокого человека. А каким оно будет у женатого? И знает ли Ася, куда он собирается ее увезти? Ведь об этом еще не было сказано ни одного слова. Согласится ли она? Он даже и не подумал об этом. Скорей всего, и она тоже не подумала. А если и подумала, то откуда ей знать, какая там жизнь, в тайге, на стройке!..
Он поспешно оделся. Зеркало, в которое он прежде заглядывал только когда брился, обычно никогда не превышало размера записной книжки. Другие его не интересовали. Они просто не были нужны. Заглянув сейчас в такое «ненужное» зеркало, он обнаружил у себя столько «недоделок», что ни одна, даже самая снисходительная, комиссия не приняла бы подобный «объект»: небрит, волосы – трудно назвать прической этот ворох, рубашка и галстук помяты. Жених!
– Ну и ладно, – проговорил он, с неодобрением разглядывая взлохмаченного загорелого парня в старом и помятом синем костюме. – Какой есть. – Парень тоже разглядывал его, но, казалось, с нескрываемым любопытством. И будто он спрашивал: «И за что такого полюбила самая красивая и умная девушка? Что она в нем нашла?»
Ему захотелось немедленно все это выяснить, но, посмотрев на часы, подумал, что, пожалуй, Ася еще спит. Нельзя же будить девушку для того только, чтобы рассказать ей, какая сложная жизнь ожидает ее в тайге с такой малоинтересной личностью, какая выглядывала из зеркала. Семь часов. Конечно, рано. Нельзя даже пойти в парикмахерскую, где эту личность побрили бы и причесали.
Привыкнув спозаранку начинать рабочий день, Сеня достал из портфеля копию своего письма в главк, чтобы еще раз проверить расчеты. Через десять минут он убедился в том, что зря теряет время, тем более что Ася, может быть, тоже уже проснулась и ждет его.
Наскоро умылся, причесался, попытался ладонью пригладить галстук, но ничего из этого не вышло. Тогда сорвал его и бросил на стол. Сразу стало легче.
Принимая от него ключ, дежурная по этажу сообщила, зевая и прикрывая ладонью рот:
– Дожидаются вас там…
– Кто? – спросил Сеня. – Что же вы раньше не сказали? – И кинулся вниз по лестнице, как в воду с кручи!
Дежурная кричала вдогонку:
– Думала, вы спите…
Асю он увидал, остановившись на площадке между четвертым и третьим этажами. Она сидела в глубоком кресле и читала. Вместо вчерашнего светлого платья она надела серо-зеленую юбку и шелковую белую, в крупный коричневый горох блузку. Волосы она распустила по плечам и, читая, накручивала на палец спадающую на лицо прядь. Ася – такая нарядная, такая тихая и красивая – такой никогда еще Сеня не видел ее. Он притаился, ухватившись за перила, и в эту необыкновенно тихую минуту поклялся сделать все, чтобы и там, в Сосновых Горах, она могла так же ожидать его, нарядная и спокойная. И никакие Бакшины не в силах ему помешать. Он построит город, и в нем будет хорошо жить и работать, только бы она согласилась поехать с ним.
Перевертывая страницу, Ася подняла глаза.
– О! Проснулся… – Она положила книгу на колени и движением головы откинула волосы с лица.
– Я уже давно… – Сеня по-мальчишески резко прогремел каблуками по ступенькам.
– И тебя еще принимают всерьез на твоем строительстве? – спросила она, отдавая ему обе руки.
– Еще как! Комиссию из Москвы прислали.
– Да. Мне твоя мама рассказывала. Мы с ней почти и не спали. Рассказывали про тебя. Она мне, я ей. Иногда мы замечали, что говорим о разных людях. Но зато теперь мы обе знаем тебя как облупленного. Мы даже поплакали друг у друга на груди.
– Плакали? – Сеня недоверчиво посмотрел на Асю. – А ты умеешь?
– Еще как!
– Никогда не замечал. Помнишь, как туго бывало?
– Я-то все помню. А какой толк тогда был плакать?
– Тогда! А сейчас?
– А сейчас нам было так хорошо… – Ася даже прикрыла глаза и покачала головой. – С удовольствием поплакали. Отвели душу. А ты что делал?
Сеня несколько смущенно сознался, что проспал всю ночь как убитый, а утром… Он замолчал: не станешь же рассказывать, что все утро разглядывал в зеркало самого себя и сомневался в своих личных качествах. Но Ася любила четкие ответы на прямые вопросы.
– Так как же ты провел утро?
– Думал о тебе. Говорить-то мне не с кем. А плакать мне еще не приходилось, хотя причин было достаточно.
– А что ты думал обо мне?
Когда Сеня, запинаясь, выложил ей все свои сомнения насчет неустроенного таежного быта, Ася сочувственно спросила:
– А огонь там у вас до сих пор добывают трением?
Он понял, что она смеется над ним и над всеми его страхами. Ему стало стыдно за то, что он так нехорошо подумал о ней, и он пробормотал:
– Вот увидишь сама…
– Увижу, если я еще захочу поехать с тобой. А пока иди в мою комнату и переоденься. Мама прислала тебе все, что надо. Иди. Надеюсь, ты не забыл, куда мы сегодня идем? И поторапливайся, как бы я не раздумала: таких страхов ты мне тут наговорил…
Он переоделся во все свежее, отглаженное, потом спустился в парикмахерскую, которая к этому времени уже открылась, и снова поднялся на третий этаж. Ася ждала его в своей комнате. Она надела такой же, как юбка, серо-зеленый жакет, и они отправились в загс заявлять о своем желании вступить в брак. Там их ожидала Таисия Никитична. Она сказала:
– Я тут все уладила. Только тебе, Ася, придется прописаться в нашем городе. Будешь жить у меня. Зарегистрируют вас через месяц. Такой у них теперь порядок.
– Ну, это мы еще посмотрим, – сказал Сеня и взял Асину руку, словно желая защититься от какой-то неизвестной опасности.
Таисия Никитична махнула рукой. Ася заносчиво проговорила:
– Целый месяц! Мы и так долго ждали. Мало им? Фата, кольца и прочий мусор – ничего этого нам не надо.
Но им все-таки пришлось пойти и выполнить все несложные формальности с анкетами, заявлениями, подписями. Ася еще поворчала немного, но торжественная тишина и предупредительность заведующей загсом – молодой тихой женщины – скоро утихомирили и ее. Из загса она вышла задумчивая, между будущей свекровью и будущим мужем.
ЖАРКИЙ ВЕСЕННИЙ ДЕНЬ
Завтракать пошли в парк на веранду. Не ожидая, пока высокомерная официантка равнодушно оповестит, что ничего еще не готово, Таисия Никитична заказала то же, что и вчера, – омлет и кофе покрепче. Сеня добавил:
– И пирожки, как только появятся.
Но официантка совсем не равнодушно, а скорее осуждающе разглядывала нарядную, красивую Асю. Приняв заказ, она ушла.
– Несчастная женщина, – отметила Ася. – У нее на лице написано: «Вас много, а я одна». Она, может быть, и в самом деле одна. Нет ничего несчастнее одиноких людей. Когда возвращается Бакшин?
Усмотрев в этом какое-то не очень лестное для Бакшина сравнение, Сеня спросил:
– Что между ними общего?
– Конечно, ничего, – Ася улыбнулась. – Одиночество, может быть.
– Это Бакшин-то одинокий? – удивился Сеня, но Таисия Никитична задумчиво проговорила:
– Мне тоже иногда так казалось.
– Это вы вчера вместе решили?
– Ничего мы не решали, – сказала Ася. – Мы только поговорили о нем. Должна же я знать, с кем ты борешься. Когда это будет?
– После завтрака пойду узнаю.
– И я с тобой.
Сене показалось, будто и Ася, и мама посмотрели на него одинаково ободряюще и чуть тревожно, как на малолетнего сына, провожая его на первый в его жизни экзамен. Он так и подумал, что сейчас они разгладят ему волосы и одернут курточку. Мама – понятно, но Ася? Он смутился, но тут появились тарелки с горячим омлетом, и его смущения никто не заметил.
После завтрака пошли провожать Таисию Никитичну. И тут Ася неожиданно предупредила:
– Обедать будем дома. Это я беру на себя. Должны же вы знать, на что я способна. – Она рассмеялась. – Я – не кот в мешке. Помнишь, Сеня, как я тебя кормила? Скажешь, плохо?
И Таисия Никитична тоже посмеялась. Девочка считает, что она много пропустила, и спешит наверстать. Очень самостоятельна и, кажется, практична. Но Сеню она любит и в обиду не даст, что она уже и доказала однажды. Можно сказать, это она его спасла, сделала то же, что могла бы сделать только мать для спасения сына! Обняв Асю, Таисия Никитична проговорила:
– Никто еще ничего плохого про тебя не сказал. И запомни: теперь уже не посмеет. Делай все, как хочешь. Сеня тебе покажет все наше хозяйство.
– Сеня! Да я уже все и сама рассмотрела.
– Я опаздываю. А вечером, не забудьте, нас ждут у Гурьевых. Сеня, обязательно пригласи Валю Шагову и… еще кого захочешь.
– Будет сделано, – ответил Сеня. – На веревочке приведу…
Он понял, что мама подумала о Бакшине, о его каком-то необычном одиночестве, на которое намекала Ася. Сам-то он этого не думал и еще не знал, как обернется их встреча. Ася тоже поняла, кого Сеня хвалится привести на веревочке, но, только отойдя немного, она сказала, как замахнулась:
– Этот человек!..
Сеня предупредил:
– Мы его теперь ни в чем не обвиняем, и ты не должна.
– Хорошо, но только сначала я должна понять: почему?
– Да потому хотя бы, что ничего он не хотел сделать плохого, ни мне, ни тебе, никому.
– А вот и нет, – горячо возразила Ася. – Он мне сделал плохое. Все получилось из-за него. Помнишь, как мы с тобой мечтали о том, что будет после войны. И мы одного только хотели, чтобы нас оставили в покое. Не мешали бы нам жить.
– Детские мечты.
– А это, думаешь, мало – разбить детские мечты? – пылко спросила Ася.
Он этого не думал и ответил уклончиво:
– Никогда ничего не повторяется.
– И очень жаль! А во всем виноваты такие, как этот Бакшин. Вбили себе в головы, будто они имеют право вмешиваться в наши дела. А мы одного хотим – жить спокойно и счастливо. Это нормальное желание здоровых людей. А всякое горе – это ненормальное, болезненное состояние.
Вполне оценив это философское замечание, Сеня почувствовал себя необычайно здоровым, но не совсем спокойным. Вот Ася всегда была спокойна или умела казаться спокойной. Она идет рядом с ним такая нарядная, красивая и совершенно невозмутимая, словно ничего и не случилось в ее жизни. Самому Сене казалось, что все встречные сразу видят в нем жениха. И это необычное состояние, радостное и стеснительное, наполняло его необыкновенной силой и уверенностью. Ему хотелось снять галстук, потому что уже становилось жарко.
В таком состоянии он вошел в прохладный вестибюль управления. Ася осталась в палисаднике, под старыми липами.
– Куда вы пропали? – накинулась на него секретарша. – Я вам звоню по всем телефонам. Совещание сегодня ровно в семь вечера.
И даже это деловое сообщение почему-то его обрадовало и нисколько не взволновало.
– Отлично! Москвичи еще не вернулись из Сосновых Гор?
– Нет еще, но их ждут с минуты на минуту, и уже машины послали к причалу.
Это секретарша проговорила, улыбаясь жалостливо и ободряюще, словно сегодня Сене идти на казнь и для этого он так и вырядился. Но сам-то он подумал, что секретарша увидела в нем жениха, он смущенно подмигнул ей и вышел.
По дороге к дому Ася спросила:
– Если ты ни в чем не обвиняешь Бакшина, о чем же вы тогда спорите?
– А кто тебе сказал, что мы спорим? Скорей всего, это борьба.
– Какая разница?
– Очень существенная. Как на ковре. Могут встретиться и друзья – померяться силами. – Это сравнение только что пришло ему в голову, и он усмехнулся, представив себя и Бакшина в борцовском трико. Но в самом-то деле ему было не до смеха. Бакшин, опытный, прославленный борец, – и он сам, новичок, впервые выпущенный на ковер. Молодость, сила, энергия и очень мало умения. Он научился строить, проектировать, считать. А надо еще уметь и отстаивать свое мнение.
Заметив эту усмешку, Ася сказала:
– Бедный Бакшин. За что же ты с ним борешься?
Когда он рассказал, она уже пожалела не Бакшина, а Сеню:
– Трудно тебе придется. Жаль, что мне нельзя быть при этом.
«И очень хорошо, что нельзя», – подумал Сеня, представив себе встречу Аси с Бакшиным…
А вечером, когда Сеня вошел в приемную, прижимая к груди палку со всеми своими расчетами, секретарша уже не улыбалась. Она озабоченно и, как ему показалось, почтительно спросила:
– Вы, оказывается, давно уже знакомы с товарищем Бакшиным?
– Не очень-то. Встречались всего один раз…
– А он сказал: «Мы с ним давно знакомы». Это про вас. И еще добавил: «С его мамой мы воевали вместе».
Сеня подумал, что ничего хорошего такие воспоминания не предвещают. Всыплет как следует по старой памяти.
Он вошел в кабинет и сразу увидел Бакшина. Сидит за столом на председательском месте и с недовольным видом слушает, что говорит ему начальник управления, пристроившийся рядом на стуле. Сене показалось, будто Бакшин ничуть не изменился с той поры, когда он увидел его впервые. Тогда он шел среди развалин, и, оттого что припадал на одну ногу, походка казалась особенно стремительной. Летящей. Он был похож на орла, раненого, но все равно грозного, и это Сеня запомнил навсегда.
И сейчас он сидит такой же величественный, разве что стал еще массивнее, внушительнее. Все присутствующие молчат, ожидая, что он скажет. Но Бахтин ничего не говорил, а только слушал и хмурился, глядя прямо перед собой.
Но тут он увидел Сеню, и его взгляд вдруг потеплел, словно начальник сообщил ему что-то очень приятное. Сеня так и подумал, ничуть не надеясь своим появлением вызвать такое удовольствие грозного Бакшина. «Старый знакомый», – это еще неизвестно, к чему сказано.
Остановив речь начальника каким-то одним словом, Бакшин теперь уж прямо смотрел на Сеню, требовательно, оценивающе, но явно не скрывая своего удовлетворения, как мог бы смотреть опытный борец на только что выпущенного на ковер новичка. Это сравнение, которое Сеня сам придумал специально для Аси, воодушевило его. Почувствовав прилив сил, он решил бороться до победы.
Сеня совсем уже собрался пристроиться у самого дальнего конца длинного стола и даже взялся за стул…
– Ага, – произнес Бакшин и сделал одно только движение, которое слегка смутило Сеню, так что он не сел, а остался стоять, положив руку на спинку стула. Бакшин только повернулся в противоположную от начальника сторону, словно собираясь побеседовать с кем-то из стоящих за его креслом, но все поняли, чего он хочет, и разом расступились, как бы образовав коридор от Бакшина до того места, где остановился Сеня. Удивляясь, как это все одновременно поняли движение Бакшина, Сеня поспешно проследовал по этому живому коридору.
– Ну, здравствуй, здравствуй, – сказал Бакшин, улыбаясь только глазами, так что могло показаться, будто он хотя и очень рад встрече, но не хочет этого показать. – Вот ты какой стал!
Сеня почувствовал, как что-то мягко коснулось его ног в тех местах, которые иногда называют «заподколенками», и понял, что это под него предупредительно пододвигают стул. Пришлось сесть.
– Вот он каким стал, – продолжал Бакшин, обводя смеющимся взглядом всех собравшихся. – Строитель. А собирался стать музыкантом!
– Он и сейчас прекрасно на рояле играет. – Это сказала Валя Шагова. Сеня только сейчас увидел ее, сидящую за длинным столом. Она приветственно и ободряюще взмахнула рукой.
– Ну, что же, – проговорил Бакшин, как бы снисходя к такой невинной Сениной слабости. – Не забыл, как я тебя в строители пойти уговаривал? И, как видишь, правильно уговаривал. Вот так, – закончил он, взглянув на Валю. – Ну, а теперь, я полагаю, можно и начать. А с тобой мы потом еще обо всем поговорим, ты после совещания подожди меня, – предупредил он Сеню, хотя тот пока еще не успел рта открыть.
Все начали рассаживаться, и Сеня придвинулся поближе к столу и положил перед собой папку с бумагами. Но не успел он открыть ее, как Бакшин заговорил. Говорить он умел. Так хороший каменщик кладет стену: слово вплотную к слову, факт – к факту, скрепляя эту плотную кладку, как раствором, выводами и заключениями. Мастерская работа. Он похвалил строителей, которые работают, в общем, так, как и полагается им работать, график выполняют и не нарушают технических норм. Все в порядке. Отстает бытовой сектор, и не по своей вине…
Когда Сеня пришел в себя после неожиданного приема, он начал вникать в смысл бакшинской речи и не без удивления обнаружил, что тот почти слово в слово повторяет вступительную часть Сениного письма. Он даже не сразу это обнаружил, он только успел отметить, как все то, что говорил Бакшин, было доказательно и не встречало возражений. Сеня даже не сразу решился поверить в это свое открытие, но все его сомнения улетучились, едва он заглянул в свою папку, и, поверив, насторожился и стал ждать, когда же начнется разгром его предложений. Но так и не дождался. Это даже слегка его разочаровало. Не на борьбу похоже, а, скорей, на экзамен, к которому долго готовишься, ночей не спишь, трепещешь, а когда страшный день наконец наступил и ты бледной рукой берешь билет, то обнаруживаешь вопросы до того примитивные, что тебе становится жаль всех своих напрасных переживаний.
Но ведь еще должно быть заключение комиссии. Судя по вступлению Бакшина, комиссия полностью согласна с предложениями Емельянова?
Заключение оказалось очень коротким; усилить темпы жилищного и коммунального строительства, но так, чтобы это не отразилось на строительстве комбината. Вот и все. И спорить вроде бы не о чем, хотя бы только потому, что все оставалось по-старому. Ничего не менялось.
Здорово закручено! С одной стороны, Емельянов прав, с другой – ничего изменить невозможно. Сеня уже полностью отделался от гнетущего оцепенения. Бакшин оказался таким же, как и все, но только опытнее, старше, у него больше знаний и заслуг, в этом и все его величие! Кроме того, он умеет настоять на своем, умеет убедить силой своего несокрушимого авторитета. Но он такой же, как и все, как многие, и, значит, так же уязвим, как все.
– Можно вопрос? – спросил Сеня, когда смолкли сдержанные раскаты начальственного голоса.
– Да, конечно… – поощрительно и лениво протянул Бакшин.
Сеня встал. Ему теперь казалось, будто все сразу отодвинулось от него, ушло вдаль, словно он взлетел над красной полосой стола, вокруг которой теснятся люди и, задрав головы вверх, смотрят на него с нескрываемым интересом. И Бакшин наблюдает, отодвинувшись в своем кресле. Рядом с ним начальник управления сморщился, будто в суматохе ему отдавили ногу. А может быть, это от солнца, которое бьет во всю ширь чистых, просторных окон?
– Я не понял, как отнеслась комиссия к основному вопросу, выдвинутому в письме? – спросил Сеня.
– К какому же основному вопросу? – снисходительно спросил Бакшин, продолжая ободряюще улыбаться.
Не понимает или делает вид, что не понимает? Сейчас поймет, перестанет улыбаться…
– Упрощенно это звучит так: сначала надо создать условия для строителей, а потом уже спрашивать с них работу.
Все пришло в движение после этих слов, словно легкий ветер прокатился по красной полосе, ослабил улыбку на бакшинском лице, облегчил страдания начальника. Сеня стоя ожидал ответа. Теперь уж он не отступит. Но Бакшин знал свое дело, он спросил, не будет ли еще вопросов, и в ожидании начал о чем-то перешептываться с начальником, давая возможность участникам совещания собраться с мыслями.
Сеня опустился на свое место. Поднялась Валя Шагова:
– Райком рассматривал этот вопрос и тоже предложил руководству строительства подтянуть бытовое и коммунальное строительство. Но, как можно убедиться, сделано очень мало. Почти ничего. Я задаю тот же вопрос, что и Емельянов…
И снова Бакшин спросил: нет ли вопросов по существу? Вопросов не оказалось. Тогда, выждав с полминуты, он заговорил. Да, сказал он, нельзя не согласиться, и комиссия это отразила в своем акте, что жилищное строительство отстало не только от строительства комбината, но даже и от проектных расчетов. И в этом виновато руководство. Но ослаблять сейчас, накануне пуска первой очереди, темпы строительства промышленных объектов совершенно недопустимо. Предполагаемая продукция комбината уже вошла в общегосударственный план.
Говоря, он неодобрительно посматривал на окна. Там сквозь темную листву блестело ослепительно алое закатное солнце. Бакшин отворачивался от яростного света и даже пробовал прикрыться от него ладонью.
Заметив это, начальник нажал кнопку звонка. Бесшумно вошла секретарша, он глазами указал ей на окна, она опустила кремовые шторы до половины окон, прекратив неуместное солнечное бесчинство. Деловой сумрак разлился по кабинету, и в этом сумраке уверенно и капитально прозвучали заключительные слова, призывающие завершить строительство первой очереди комбината и досрочно выдать продукцию.
