Текст книги "Зачем богу дьявол к 2 (СИ)"

Автор книги: Леонид Январёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

День, френды, считай, проспали, баня стала предвечерней и выбрались они из неё уже, когда темнело. В просторной утеплённой веранде, изначально небольшой, основательно достроенной, стоял накрытый стол с домашними разносолами, водочкой и самогонкой. Гостей хотели усадить во главе стола, но Никита и Николай, не сговариваясь, отказались, сели с боку, но где бы они ни сели, всё равно оставались центром внимания. Не предполагая публичности, френды так и остались в простынях, а когда спохватились, что лучше было бы одеться, пусть и в не просохшую до конца одежду, стало поздно.

Веранда очень быстро заполнилась людьми: сидели за столом, на лавках вдоль стен, на полу; и даже крыльцо дома стало продолжением веранды. Каждый с собой что-нибудь принёс на общий стол, и в общий стол превратилось всё пространство посиделок. Не только, но в основном, собралась молодёжь из разных общин. Заборы не были преградой для общения сельчан, которые между собой называли своих малодемократичных формально-неформальных лидеров фюрерами, и не слишком вникали в их разборки между собой. Только две общины пребывали в состоянии "Монтекки и Капулетти", но некоторые нестойкие в распре представители недружественных кланов не удержались от любопытства и пришли, рассевшись в разных углах. Ни одна община не допускала за свой стол Боса и его людей, которых иначе, чем ублюдками не называли.

Молва о подешевевшей горючке разлетелась "на ура!". Это означало больше электричества для быта, меньше ручной работы – жить становилось веселее. Члены Совета считали общую радость преждевременной – Бос, так просто не сдастся, потому что ни он, ни его люди к физической работе не способны, и не смогут найти себе занятия. И куда ж им деваться? А Петя Хитрый лишь подтвердил свою репутацию и прозвание. Циркачам Совет не писан. Теперь у Пети как бы ни решающий голос. Впрочем, это ещё не факт.

– Петя, Петя... – с грусть в голосе сказала Мать. – Кровавыми слезами умоешься, и мы следом. Я им зла не желаю, думаю и они нам тоже. А чувствую, зло стоит у нас на пороге.

Последнее время Мать чаще, чем раньше стала говорить о своих видениях. Вот только этого и не хватало до полного уныния. С появлением циркачей лидерство членов Совета в своих общинах пошатнулось. Приходилось считаться с редкостно единодушной симпатией людей к пришлым в ущерб своей власти. Что ни деревня, то политика!

Собравшихся на веранде политика не интересовала. Интересовали гости, нравилась атмосфера нечаянного праздника, нравилось быть вместе, выпивать, трепаться ни о чём. Общих тостов не было, обходились междусобойными чоканиями и шутками. Дом хорошо топился и вдобавок подогревался разгорячёнными телами. На веранде стало жарко. Рыжий суетился в шортах и майке, и прочие подразделись до простоты, а местные нарциссы не упустили возможность продемонстрировать свои голые торсы, так что послебанные Никита и Николай не чувствовали себя излишне обнажёнными.

Николай из солидарности не отказался от накинутой на плечи простыни: он знал, как Никита ненавидит фиолетовый номер на своей руке, а прикрыть его иначе никак. Всё равно простыня нет-нет, да и предательски сползала и, сидящий напротив Пётр, увидел странные метки, хотел было спросить, но осёкся под свирепым взглядом Николая. Никита не замети эту немую сцену, отнекиваясь от Рыжего, который с излишним усердием следил за тем, чтобы тарелки гостей не пустовали.

Слегка разговев, как после длительного поста, да и к слову, вот так, всё вместе, спонтанно и без задних мыслей не собирались давно, народ приступил с шуточками к гостям.

– А свадьба у вас уже была? – прилетел вопрос с галёрки. – А то мы устроим!

– Нет. Мы ещё проверяем наши чувства. – ответил Николай.

– Я так и подумал, что в тебе дело! – вернулось с галёрки к Николаю.

– Да, серьёзный у тебя кавалер! – посочувствовал кто-то Никите.

– Я привык. Зато он не легкомысленный. – ответил Никита.

– Да, нет! Бросай его!

Никита набрал самый большой букет предложений, но и Николай не очень отстал. Пётр попробовал прекратить вакханалию безобидного хабальства и в отместку народ переключился на него с Рыжим, но ненадолго. Гостям поставили условие – пока те не поцелуются, от них не отстанут. Вид Никиты говорил – ты попал! Но Николай не стал упрямиться, конечно, спиртное раскрепостило, только никакое спиртное никогда не заставит его делать то, чего ему не хочется.

Веранда содрогнулась от восторженного рёва, будто собравшиеся никогда раньше не видели целующихся мужчин. Гости достойно выполнили поставленное условие и больше к ним с каверзными вопросами не приставали. Вечер продолжился самодеятельным концертом. Не все номера были так хороши, как их встречала благодарная публика, но художественная ценность не в счёт, когда главное – мимолётный праздник души от того, что на свете есть любовь, а не только смерть, вражда, ненависть. Те, кому не хотелось впадать в подобную наивность, сюда не пришли.

Пожалуй, коронным номером стали язвительные частушки, над которыми хохотали до слез. Очень забавной была интермедия, в которой девушка изображала парня, а парень девушку. Печальная пара выдала искромётное и такое искреннее танго на крохотном пяточке, который освободили для сцены, что защемило сердце. Все, кроме гостей знали, каким будет финальный номер, ждали его, хотя многие помнили наизусть.

Разговоры стихли, слушатели замерли, когда зазвучала тревожащая душу музыка. Нарочито босоногий чтец был в строго чёрном трико и с огромным цветным бантом, вместо бабочки, его лицо надвое разделяла линия, проведённая губной помадой. Он читал историю любви, которая не знает преград, историю самопожертвования во имя любви, историю простого влюблённого, который превращается в супермена, спасая из плена своего возлюбленного.

Магия стиха, чувства и образов зачаровывала. Чтец не исполнял, он жил перед слушателями, он рассказывал чужую историю, но в его глазах читалось личное горе, личная потеря. Казалось, что он скажет всё и умрёт, потому что не хочет жить в мире, которым правит насилие, а влюблённые – как изгои.

На зов любви душа стремиться,

В любви – бессмертие души,

И падает ночною птицей

На ритуальные ножи.

Чтец закончил, поблагодарил публику аристократическим поклоном. Тишина взорвалась аплодисментами. Николай и Никита аплодировали со всеми. На Никиту стихи произвели такое впечатление, что он готов был расплакаться, еле сдержался.

– Это уже про наше время. – удивлённо сказал Никита и спросил Петра: – Это про кого-то или вообще...

Вопрос Никиты вызвал странную реакцию сначала у Петра, он смотрел непонимающе, а потом и у окружающих, которые удивлённо замерли. Казалось очевидным, что гости знают, о чём речь. Пётр быстро сориентировался, подал рукой знак – всем молчать! И кивнул Рыжему на дверь. Тот понял и стремглав, расталкивая сидящих на полу, куда-то убежал. Николай и Никита поддались общему молчанию и спокойно ждали развязки. Народ не верил своим глазам: эти двое не притворяются, они действительно не знают!

Вернулся Рыжий с обычными листами бумаги в руках – это копия поэмы, такие копии продают на рынках, в Село их завезли старатели. На титульном листе рисунок. Рыжий протянул его Никите, тот взял и не сразу сообразил, что смотрит на себя, слегка усовершенствованного художником.

Поэму издала книжкой дочь Президента вопреки недовольству церкви и чиновничьим запретам: она как буря смела с должностей слуг государевых, посмевших возразить, а отцу поклялась, что застрелится, если тот вмешается. Вытребовала неудачную фотографию растерянного Никиты из досье госпиталя и попросила художника сделать портрет для книги.

– Ой! – чтобы что-то сказать, сказал Никита и передал рисунок Николаю.

– Теперь хоть понятно, почему тебя везде узнавали. – прокомментировал Николай. – Но в действительности...

Договорить ему не дали. Народ зааплодировал, вскочив с мест. Исторический момент – награда, то бишь поэма, нашла своих героев! И эта история станет легендарной. Туго набитый разнообразной информацией прошлый мир канул в лету, в образовавшуюся информационную пустоту попадали слухи, сплетни, выдумки, разная ерунда, но заполнить её не могли. Лишь такие настоящие, неподражаемые, уникальные ньюсмейкеры как Никита и Николай время от времени возрождали новостную ленту.

Никита чувствовал себя не в своей тарелке и жестами попробовал угомонить овацию, мол, хватит уже. Он забыл про свою руку. Близко стоящие не дохлопали, словно поперхнулись, задние дохлопали, но не поняли, почему внезапно смолкли передние.

О том, что пленных бесов клеймят, рассказывали, и в поэме это есть, но никто этого не видел. Увидели. Восторг по поводу встречи искусства и жизни сразу стал выглядеть глупым и жестоким: нашли чему радоваться!

Спохватившись, Никита накинул на руку простыню:

– Мы для них не люди. Мы для них мешки с кровью.

Вечеринка будто попала в кандалы и больше не могла лететь, как ещё пару минут назад, но и заканчивать её так не хотелось. Выход нашёлся ненатужный и простой. Кто-то взял гитару и запел одну из туристических песен, её подхватили. Потом были разные песни. На веранде пели своё, на крыльце – своё, и каждый пел о своём, как умеет. Пожинало плоды спиртное, появились пьяненькие, но не буйные: по неписаным правилам пьяное буйство каралось отлучением от общих вечеров.

– Весь двор заблюют! – ворчал Рыжий. – И все углы обоссали. Хоть кол на голове теши!

Одевшись в уже терпимо не мокрую одежду, Николай и Никита, распрощались кивками со всеми сразу. Пётр предлагал остаться, или хотя бы подвести, но они отказались и решили прогуляться до усадьбы.

Электрическим светом отличался лишь дом Петра и то по случаю вечеринки. Мать называла такие посиделки сатанинскими сборищами. В остальных домах скупо сквозь окна угадывались свечи и керосиновые лампы.

– Герой ты мой, сказочный! – Никита вспомнил поэму.

– Надо же, всё так переврать! – усмехнулся Николай.

– Нет. Главное то осталось. – не согласился Никита. – Вспоминаю... Ужас! Нам так повезло? Такого везения не бывает. Наверное, мы заговорённые.

– Видел я заговорённых. Чаще не заговорённых в гробу заканчивают. – серьёзно отнёсся Николай к словам Никиты. – Заговорённого от пули, пули любят, как мёд пчёлы. Уж поверь.

– А в стихах ты такой романтик! – сокрушился Никита.

С утра подошёл Пётр со своими людьми, но друзья уже всё выгрузили сами, помощь не потребовалась.

– Послушай... – Пётр не мог утаить, а реакцию Николая предугадать не трудно. Он отвёл его в сторону: – Только не горячись. Бос ночью послал к вам своих людей, но не по дороге, а в обход через лес. Что с ними случилось, непонятно. Один вернулся. Бродит по улице, плачет. Тронулся.

– Паскуда! – всплеснул руками Николай и направился к машине Петра.

Николай уже отъехал в сторону Села, а Пётр только сообразил, что ключ зажигания остался у него в кармане. Подбежал встревоженный Никита. Услышав в чём дело, он возмутился:

– Опять всё сам!

Пространство вокруг Никиты словно вихрилось, казалось, на доли мгновения он исчезает из виду. Пётр протёр глаза. Никита стоял в задумчивости. Он пытался увидеть то, что видит Николай, но что толку, если помочь нельзя! Ничего не виделось. Никита позвал Парня и отправил его в Село. Глазами птицы он мог видеть, но эти картинки настолько нечеловеческие, что понять их трудно, да ничего другого не оставалось. Пётр понимал беспокойство Никиты: Николай один против банды придурков.

Нет, Николай не один. На этот раз сельчане определились, на чьей они стороне. Скорее поняв, чем разглядев картинку, Никита облегчённо вздохнул и, казалось, что он успокоился к возвращению Николая.

– Ещё раз попробуй так сделать! – с негодованием выкрикнул Никита, не обращая внимания на окружающих, рубанул рукой воздух, будто врезал Николаю, развернулся и пошёл, не разбирая куда, по ходу пнув подвернувшийся под ногу камень.

– Он всегда так беспокоится? – спросил Пётр.

– Всегда. – тяжело вздохнул Николай. – Я дал им сутки убраться живыми. Потом бошки оторву. – поставив в известность, Николай пошёл за Никитой.

Сев в машину, Пётр подождал – вдруг заведётся сама? Как же! С этой парочкой выпадаешь из реальности.

В знак солидарности десять человек из разных общин пришли в усадьбу с предложением помочь в обустройстве. Подумав, Никита попросил вернуться с граблями, лопатами и носилками. До вечера убирали останки людей в лесу, складывали их в яму на поляне, которую выбрал Никита. Вряд ли убрали всё, но далеко в приделах видимости. В лесу умерло много людей. Труппы ублюдков Боса оттащили за ноги к обрыву и сбросили в реку. Похоже, они передрались насмерть. С чего бы? Обкурились чем-нибудь непотребным, не иначе. Никита сначала хотел их оставить грибнице, но передумал: отравится ещё! Забота за заботу. Лес остановил босовцев.

Погребальную команду по возвращению ждал ужин. Николаю ничего делать не пришлось. Всё принесли вчерашние участники большого стола. В рассадочной суете Рыжий изловчился опередить всех и пристроился рядом с Никитой.

– Прощай, Петя! – съязвил кто-то.

Упоминание о Пете сбылось быстро. Он приехал с четырьмя понурыми парнями.

– Это люди Боса. – пояснил Пётр.

– Ты хочешь посмотреть, как я им бошки отверну? – насмешливо спросил Николай. – Так ещё срок не вышел.

– Нет. Они у Боса как рабы. – Пётр показывал на парней. – Эти двое за долги, этого на цепи держали за то, что уйти хотел, этот... сам понимаешь. – действительно, глядя на очень молодого, красивого парня, можно было понять.

– Рабы? И вы знали? – удивился Николай. – Знали. Что за публика. Сколько у вас ещё шкафов со скелетами?

– Мы не вмешиваемся. – уверенно в своей правоте ответил Пётр.

Начинать бесполезный спор Николай не стал. Невмешательство теперь повсеместно, а вмешательство – не подвиг, а глупость, от которой в лучшем случае никому не лучше, обычно, хуже.

– К себе возьмёшь. – то ли спросил, то ли распорядился Николай.

– Что же не взять. Возьму. – согласился Пётр.

Следующий день наконец-то прошёл буднично: выгребали из дома грязь, планировали, где что будет. Николай собрал и установил свой чудо-генератор. Но без примечательного события всё же не обошлось. Пришла Мать с пирожками. Вот уж кого не ждали и меньше всего хотели видеть!

– Спасибо за мёртвых. – поблагодарила Мать. – Я давно просила похоронить, но...

Мать говорила искренне, так же, как искренне невзлюбила новых поселенцев. Это такой характер или шизофрения? А пирожки принесла в отместку за слова Никиты на Совете? Уж точно, не для того, чтобы подмазаться! Она ни под кого не будет подстраиваться. Пирожки взяли, поблагодарили, пожелали здоровья. Пирожки Никита выбросил. Не нравилась ему эта старуха с глазами ведьмы. Отравит ещё! С неё станется.

Это был их последний мирный и безмятежный день.

Новое утро выдалось радостно солнечным. Зима стояла тёплая, не верилось, что скоро Новый год.

– Тебе нравится так смотреть на меня? – спросил Никита, допивая свой традиционный спросонья чай. Николай согласно кивнул головой. – А мне нравится смотреть на тебя, когда ты так смотришь.

На хорошее настроение выпало не более двух часов. Над Селом поднялся столб дыма. Пожар! Поджечь, что угодно друзья могли на раз, а вот потушить – это вряд ли. Решили, что народу много, без них обойдутся. Но не обошлось.

На дороге появился военный джип типа "Тойота с пулемётом" крупнокалиберным. Кольцо на пальце Никиты засвербело. Укрылись в доме. Джип остановился возле остатков клумбы в середине двора. На двери кабины красовалась грубовато нарисованная эмблема – вероятно, огнедышащий дракон. Кресты, но генераловские.

– Слушайте внимательно, повторять не буду. – раздалось из громкоговорителя. – Вы должны явиться на рыночную площадь. И без фокусов, циркачи! Через десять минут, каждые десять минут будем расстреливать по десять человек. Время пошло.

Джип развернулся и уехал.

Уйти в лес? Эта мысль промелькнула, но не задержалась. Дольше продержалась другая – пусть хотя бы один уйдёт. Интересно, кто? Нет, это невозможно.

– Делай как я. Пожалуйста! – попросил Николай и смотрел на Никиту так, словно боялся забыть, как тот выглядит и хотел запомнить.

– Я как ты! – согласился Никита, стараясь придать своему голосу уверенность.

На рыночной площади собрались почти все сельчане, за исключением тех, кто больше испугался прийти, чем ослушаться приказа. Они стояли в полукруг. В центре, на капоте бронетранспортёра, сидел крест лет сорока, грелся на солнышке, презрительно поглядывая на толпу. Остальная колонна автомобилей разместилась перед въездом на площадь. В ногах у командирского капота справа с видом победителя стоял Бос, слева – испуганный попик, который понимал, что происходит ужасное, но от страха потерял способность соображать, и не понимал, как оказался на стороне крестов. Поодаль стояла группа сельчан, человек пятнадцать, с нацеленными на них автоматами захватчиков.

Пропуская вперёд Николая и Никиту, люди расступились, опустив глаза.

– Славно, славно! – Главкрест с любопытством разглядывал добычу. – Особенно светленький. Будет чем заняться на досуге. – и вдруг заорал: – На колени!

Николай встал на колени, опустив голову, чтобы ненавидящим взглядом не разорвать в клочки крестовскую тварь. Никита последовал его примеру.

Вот так-то лучше! Крест был доволен. А то пришли, герои! За свою шкуру не испугались, а других пожалели. Эх, людишки, людишки... Какое, спрашивается, каждому людишке дело до всех остальных?

Главкрест – полковник Генерала, Виктор Васильевич Островский, а по нынешнему прозванию Витя Острый. Два высших образования, аристократическая родословная, не смотря на все социальные бури века. Блестящая карьера в армии, которая вела прямо к хорошей должности в Генеральном штабе, застопорилась внезапно. Нелепость исключительная! Виктор споткнулся о человеколюбивого генерала. Человеколюбивый генерал! От такого сочетания слов может стошнить. Генеральское человеколюбие бывает лишь в том смысле, в каком людоеды любят людей.

– Личное дело образцово-показательное. И я вашими командирами поговорил – генерал сделал долгую, раздумчивую паузу. Командиры говорили о своём бывшем подчинённом, как от чёрта открещивались, хотя каждый дал ему письменную характеристику, если не на орден, то на медаль точно: лишь бы сбагрить: – Вы любите людей?

– Кто ж их не любит, господин генерал! – браво ответил Виктор, посчитав вопрос проверкой на сообразительность: в армии ценится способность быстро и внятно отвечать на идиотские вопросы начальства.

– Я так и думал. – как бы согласился генерал и снова раздумчиво помолчал. – А что вас заставило, хотя в этом не было никакой необходимости, если подумать... – генерал показал пальцем на досье Виктора. – Подвести друга под суд чести за его, по сути, глупую, но не более, выходку?

– Он не друг. Он еврей. К тому же гомосексуалист. А я родине служу. – ещё раз продемонстрировал свою находчивость Витя, а что ещё сказать? Друг, не друг, и, возможно, тайный еврей, подтёрся светлым ликом главнокомандующего и поместил позорный результат на красное место в комнате занятий.

– И в боевых действиях вы отличились, хотя воевали недолго, я бы сказал, кратко. Загнали солдат на минное поле.

– Я приказ выполнял. – напомнил Витя подробность, которую генерал упустил, почему-то.

– Да, да... Вас к награде представили... И так далее, и тому подобное... – генерал снова указал на досье. – Формально так. Послушай меня, капитан, хотя знаю, что главного не услышишь, но формально поймёшь. Пока это будет зависеть от меня, поставь на своей карьере крест.

Нет, Витя Острый не удивлялся парадоксальному поведению людей. Первобытный человек, не испугавшись огня, как все животные, таким образом, повёл себя парадоксально. С того и повелось. Не нужно пытаться понять парадоксальность человеческого мышления, нужно выучить, что она есть и что бороться с ней трудно.

Сладкая парочка, стоящая перед Витей Острым на коленях, то же явила неприятный пример парадоксального поведения. В пари с самим собой он поставил сто к одному, что они сбегут. Если бы Вася Острый хотел их уничтожить, то не стал бы разводить церемоний с предупреждением. Убить – это не всегда означает победить. А какая бы молва пошла! Народные любимцы убежали, как последние трусы, лишь бы шкуру свою спасти. А теперь, всю обедню испортили!

На сказочную заразу, которая стала распространяться в буферной зоне, особо внимания не обращали, пока она не перекинулась на Генеральские земли: рабы особо чувствительны к выдумкам о геройских заступниках. Теперь придётся отдать брендовых пленников Генералу и получить очередную высочайшую похвалу. В том, что циркачи – это неимоверно раздутый невежественной молвой в атмосфере информационного вакуума бренд, Витя Острый, как образованный человек, не сомневался. Взять хотя бы чудесное, с божьей помощью, спасение беса из плена. Чушь! Не выживают бесы после спецобработки. Да и убили тех двоих, которые пытались сбежать. Витя Острый ни идиот, чтобы верить россказням о чудесах циркачей. Нужно убить бренд, а не тех, кто за ним прячется.

А что сделает Генерал? Тут и гадать не о чём! Он посадит их на цепь, будет возить в клетке, подставлять их жопы для публичного изнасилования любому желающему. Увы, скудна фантазия претендента на лавры графа Дракулы. Он сделает из них святых мучеников.

К Генералу Витя Острый переметнулся, когда услышал о нём от контрабандистов. Уже и противники карьеры давно повержены, и дом полная чаша, и, после всемирного мора, перспективы блестящие, а кофе пилось безо всякого удовольствия. Несчастная страна – труп, разлагающийся, смердящий. А Генерал... Да, насрать на Генерала! Главное, что, плескаясь в кровавых ваннах, он не запрещает делать этого и другим.

Дезертирство не помешало Вите Острому сохранить связи в столице и даже квартиру на полном гособеспечении. Иногда он наведывается в прошлую жизнь, с каждым разом всё больше утверждаясь в правильности выбора. Серая смерть убила людей, а Несчастная страна умерла раньше печальных событий, захлебнувшись собственным дерьмом, но как в опере: героя уже застрелили, а он по законам жанра поёт прощальную арию. Лебединая песня получалась неприглядной – это бульканье рвотной массы.

С женой Витя Острый разошёлся ещё до мирового катаклизма, да и чёрт бы с ней, сукой, а вот с дочкой теперь видится редко. Ничего, придёт время, и он раскроет ей глаза на настоящую жизнь. Его дочка будет жить как королева. Пока ещё рано об этом говорить, но думать уже можно.

Из задумчивости Витю Острого вывел Бос. Поначалу Генерал не использовал бесов в своей иерархии, но наличных сил не хватало для управления стремительно разрастающимися владениями. Вот поэтому в самом низу и копошились такие, как Бос. Придёт время и все они пойдут под нож.

– А ты чего там? – Бос обращался к стоящей в первом ряду Матери. – Твоё место на моей стороне. Ты ведь тоже их ненавидишь. – Бос показал рукой на Никиту и Николая.

И Мать действительно пошла к бронетранспортёру, под изумлённые взгляды сельчан. Она, остановилась напротив Боса, и влепила ему пощёчину, от всей души, так, что тот пошатнулся.

– Я лучше умру с ними. А с тобой рядом я и срать не сяду! – ответила на предложение Мать и, окатив Боса презрительным взглядом, вернулась на прежнее место.

Бос схватился за пистолет, но Витя Острый остановил его жестом, затем изобразил ленивые аплодисменты:

– Браво. Браво.

Ещё одна парадоксалка! Привычный сценарий для подобных ситуаций трещал по швам. Какая строптивость под носом Генеральской территории! Витя Острый считал буферную зону идеологически опасной и чрезмерно большой. Её оставили на потом, пока много других дел. А людишки, тем временем, здесь очухиваются от вселенского шока и начинают мнить о себе.

Внимание от Матери отвлёк привод четверых бывших босовцев. Пётр сказал им спрятаться до выяснения ситуации, но ублюдки Боса знают все нычки, нашли. Парней вывели на свободное место рядом с Николаем и Никитой.

– На колени! – рявкнул Бос, потрясая пистолетом, который достал по душу Матери. – Что, думаете, я вам спущу?

Считалось, что генераловские любят людей твёрдых, установленных в своих незыблемых правилах и беспощадных к врагам. Выведенный из себя пощёчиной Матери, Бос горел желанием продемонстрировать свою силу и власть.

– Сучий потрох! – Бос подошёл к одному из парней. – Я у бандитов тебя выкупил! А ты, что...

Бос выстрелил парню в затылок. Следующим он выбрал молодого и красивого, про которого Пётр сказал Николаю: "... сам понимаешь".

– Гадёныш! Кто бы... – Бос приставил к затылку парня пистолет.

– Нет! – скомандовал Витя Острый. – Этого оставь ребятам на забаву.

Парень резко обернулся, обхватил руку с пистолетом, глубоко насадился ртом на дуло, и нажал курок пальцем Боса, или Бос, инстинктивно отдёргивая руку, нечаянно выстрелил. Это произошло с такой стремительностью, что сразу трудно было понять, что случилось. Пуля прошла наискосок, громко сломала основание черепа и вырвала часть затылка. Фонтаном брызнула кровь, раздался чёткий звук, похожий на всхлип и вместе с кровью потекла кровавая масса. Тело самоубийцы сначала дёрнулось назад, но стойка на коленях не дала упасть, тело повалилось вперёд и набок в ноги Боса. Тех, кто не успел отвести глаза, затошнило. Рука Боса, с окровавленным пистолетом, дрожала.

Опять парадоксальщик! Витя Острый смотрел досадливо. Спалить что ли дотла эту чёртову деревню? А Бос дурак! Неужели он думает, что до конца времён за ним будет ходить охрана из генераловских? Как он после этого собирается удержать в повиновении всех этих парадоксальщиков? Только силой страха? Сила страха в руках глупого против него же и обернётся. Таким как Бос, хитрость нужна. Нагонять страх, вселять ужас – дело господское.

– Я объявляю землю, на которой вы живете и работаете, землёй Генерала. – сказал Витя Острый всем, не обращая внимания на нелепо оцепеневшего Боса. – Я объявляю вас собственностью Генерала. Я уверен, что у вас есть оружие. Можете его закопать в землю, спрятать в лесу или съесть, но у кого я найду оружие, тот будет повешен и вместе с ним пятеро. Тот, кто осмелится на неповиновение, будет четвертован и будет повешен десяток. Не пытайтесь бежать. Недостаток поголовья в общине карается как саботаж повешением в количестве недостающих. Решайте сами, что лучше – донести на смутьяна, или болтаться на верёвке. Я не надеюсь на ваше благоразумие. – закончил Витя Острый и сделал кому-то из своих знак – круговое движение указательным пальцем.

На площадь выкатили примерно двухметровое в диаметре грубо сделанное колесо с широким металлическим ободом и толстыми спицами, приваренными к ободу случайным образом. Следом принесли цепи с наручниками. Это были многозвенные браслеты для конвоирования групп заключённых, модель типа "Букет" в генеральской модификации.

Сельчан, пойманных произвольно, пока остальные раздумывали, стоит ли идти на площадь, и стоящих отдельной группой под дулами автоматов, присовокупив ним и двух оставшихся в живых бывших босовцев, брали по одному и сцепляли с колесом за спицы – левая нога, колесо, правая рука. Следующего – правая нога, колесо, левая рука. Прикованные таким образом имели незначительную свободу движения и могли только сидеть. Чтобы продемонстрировать, насколько бесполезны будут коллективные усилия узников самостоятельно сдвинуть колесо, за обод зацепили трос лебёдки джипа и стали сматывать. Колесо стронулось с места: поползло насекомое с людьми, как щупальцами. Прикованные сбились в кучу, они упирались, пытались не наваливаться друг на друга, но это не удавалось. Кто-то закричал от боли. Витя Острый сделал своим знак рукой – достаточно.

Сырая земля, зимняя ночь, неизбежность справлять нужду под себя, осознание ужаса своего положения – всё это быстро убьёт узников, а если кто и выживет, то безумным. Умирая, люди будут выть как животные. Генеральские называли эту предельно простую устрашительную акцию "Лукоморье". Те, кому посчастливилось пока не попасть в "Лукоморье", никогда не смогут избавиться от ужаса перед сказочной страной.

Виселицы, четвертование, потрошение внутренностей – без этого не обойдётся, как не устрашай на словах. Наматывание кишок ещё живого человека на специальный барабан – это называется "Карабас Барабас". Не все могут до конца досмотреть это представление – падают в спасительный для разума обморок. А вот от "Пожарить семечки" так легко не отделаешься. В металлический контейнер загоняют людей и под контейнером разводят огонь. Казалось бы, никакой наглядности, только вопли и запах. Но нет! Воображение дорисовывает происходящее внутри контейнера, да так, что наглядность четвертования проигрывает. Человек не испытывает мук отрубленной у него на глазах головы. Другое дело, когда казнь будит воображение: человек сам себя поджаривает на адском огне. А некоторые впадают в транс похлеще наркотического: наслаждение, которое они при этом испытывают, наивысшее, божественное. Но ломка будет под стать: как понять, что ты словил кайф на смерти ближнего, или даже близкого и родного человека?

Витя Острый не сомневался, что приведёт этих людишек к повиновению. Достаточно оставить здесь человек десять, под командой толкового парня, который возбуждается от беспредельной власти над людьми, но не садист и калечить попусту казённое имущество не станет. Молодость, наивность! Беспредельная власть над людьми – мечта, идеал, мотив для самосовершенствования, это Царство Небесное. Добиться на земле такой благодати нельзя, но в стремлении к ней правильный порядок навести можно. Недавно к генеральским прибился учёный-генетик. Он обещает вывести породу человека-раба. Но это вопрос далёкого будущего. А пока у новой страны нет даже названия. Генеральдия – звучит глупо, другие предложения не лучше.

Жаль, что женский взвод отбыл с Генералом на выбор места для столицы благословенной. Сюда бы сейчас этих чертовок. Видавший виды Витя Острый и то глаза отводил, когда девочки приступали к работе. Легче бога разжалобить, чем их. Дьявола ошибочно причисляют к мужскому роду, он – женщина. Один недостаток – увлекаются: после них много увечных и неспособных к продолжению рода.

Спрыгнув с капота бронетранспортёра, Витя Острый пошёл к своим бойцам, распорядится о разбивке лагеря. Он специально оставил сельчан без последней команды. Пусть мучительно думают: стоять на месте, или уже можно расходиться?

Попик ошалел от увиденного до полной утраты способности осознавать происходящее. Его мозг сверлила одна мысль – враги повержены! Попик подскочил к Вите Острому и, показывая рукой на проклятых циркачей, завопил: