Текст книги "Зачем богу дьявол к 2 (СИ)"

Автор книги: Леонид Январёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

С разной степенью тяжести ранены были все, кроме Детины и Рыжего. Одного пули должны любить за крупность, другого – за яркость. А вот и нет!

Убито пятеро – трое добровольцев, и двое новеньких. Опять это число! Вроде и человеческое, если пентаграмма и смотреть прямо, а перевернёшь – чёрт с рогами.

У Петра миллиметров двух пуле не хватило, чтобы мозги ему вышибить, да рукой за боевой нож ухватился чуть не до кости. У Вали рука, и волосы опалены. У Молчуна колотые раны. И так далее... Обезболивающие уколы помогли. Бойцы одной ногой выбрались из шока, кроме Никиты. Он пришёл в сознание, но дышал часто, поверхностно, что-то пытался сказать, но у него не получалось.

– Я сделаю тебе укол, и ты уснёшь. – объяснил Николай, приложив ладонь к щеке Никиты. – А когда ты проснёшься, я буду рядом. Я всегда буду рядом. Помни об этом. Не оставляй меня. Я с тобой. Я всегда с тобой и по-другому никогда не будет. По-другому не может быть.

У Николая горело бедро и бок, но себе он делать по сути наркотический укол не стал: раз терпится, значит нужно терпеть. Его воля и ясность ума, повышает шанс для всех выжить.

– Медицинский автомобиль, продукты и перевозка раненых, убитых отдельно. Всё остальное бросить. – скомандовал Николай, хотел взять на руки Никиту и чуть не упал. Детина отстранил командира и сам понёс Никиту.

Раненым нужна вода, их организм от кровопотери и в борьбе за жизнь стремительно обезвоживается. В посёлках вдоль дороги воды нет, значит, придётся съезжать с трассы, искать колодец, ручей... Воду нашёл Парень и чуть не расшибся о переднее стекло перед Николаем, пока тот его понял, но, как всегда, полетел кратчайшим путём. К счастью съезд оказался рядом, а дорога сносной. Деревня с виду безлюдная, но нашлись обжитые дома и колодец: значит, люди спрятались от военных, и по всему видно, что мало их тут. Но не до церемоний.

Разместились в тёплой убогой избе. Николай действовал как автомат. Никаких санитарных потерь! Никто не должен умереть.

Медицинская забота генераловских о себе радовала. Физраствор, антибиотики, стерилизаторы, антисептики... Что бы делал Николай без медицинских трофеев? Даже страшно подумать. И свой чай, много чая, весь чай, что с собой взяли, да ещё и дефицитный кофе. Пейте бойцы, сколько влезет, вашим организмам вода нужна.

Существует миф о том, что водка помогает переносить боль. Это вранье. Опьянение наоборот обостряет чувство боли. И обезболивающие наркотики не убивают боль. Боль остаётся, но мозг её воспринимает как чужую, несущественную. Как в пословице – чужое горе не плачет!

Мозг и тело – антагонисты. Они вынуждены дружить, но часто спорят и не слушаются друг дружку. Будь по-другому, то напряжением мысли можно было бы вырастить себе шестой палец, или член удлинить. Какой мужик не мечтает удлинить себе член? Вот и было бы сплошное суперчленство.

Так, срезая запечённые сапоги с Никиты, Николай старался думать о чём угодно, только не о Никите. Нельзя думать о том, что под твоим скальпелем родной человек. Неродного резать проще? Да. Меньше нагрузка на психику. Резать вообще не просто, если ты не садист. Говорят, что врачи привыкают. Нет. Но садисты среди них есть.

Девять человек, более менее, держаться на ногах, двое, включая Никиту, тяжело ранены, у остальных – до средней тяжести. Никите повезло – раны не смертельные, а то бы уже... Стоп! Николай остановил себя. Что бы он ни делал, мысли всё равно возвращались к Никите. Второму тяжёлому повезло меньше, его придётся в лучших условиях оперировать – как бы ни половину печени отрезать. Да где хирурга взять? Но он не ожоговый. С ожогами он бы уже умер.

С резанными и колотыми ранами просто. Как на собаках заживёт.

Сделав для всех, что в его силах, ещё раз осмотрев Никиту, Николай напоследок вылил на него слабый спиртовой раствор, укрыл ожоги марлей, поверх которой положил свежую заварку. Как говорил учитель Николая, не только дорогие, с красивой этикеткой лекарства лечат. Наложив повязку Никите, он облегчённо вздохнул. Хорошие были у Николая учителя, самое время их добрым словом помянуть. А медицина в Несчастной стране, всё равно говно! Почему так?

Теперь нужно быстро убираться отсюда. Скоро у всех раненых, и у Николая тоже, начнётся острое воспаление ран. И кровь нужна. К этому времени лучше быть дома.

– Рыжий! – позвал Николай. – Я, как погляжу, ты у нас мотоциклист.

– Не бросать же было! – начал оправдываться Рыжий. – Никите он нравится. Никита выздоровеет, а я мотоцикл проссал... – Рыжий развёл руками.

– Спасибо за заботу. – у Николая на сердце от слов Рыжего потеплело. Конечно, выздоровеет! – Помоги раненых погрузить и мухой в Село! Пусть встречать готовятся. Сам знаешь...

В Село добрались под утро. Выглядели жутко. У крови есть визуальное свойство, если её даже немного разлить, то кажется – кровищи-то! А когда ты, чуть не с ног до головы в крови, то и вампир напугается. Женщины плакали поголовно, даже Мать не крокодилову слезу пустила.

Николай без посторонней помощи из автомобиля выбраться уже не смог. Рыжий приготовил комнату, в которой друзья однажды ночевали. Детина нёс Никиту на руках. Осмотревшись, Николай сдёрнул не первой свежести занавески с грязноватого окна, шаркнул ногой по несвежепомытому полу...

– Вымыть с мылом! Немедленно! – приказал Николай. – Стены и окно тоже.

Никиту отнесли на веранду, положили на стол. Впереди трудная процедура, откладывать её нельзя ни на минуту. Николай затребовал в ассистентки женщин, потому что у мужчин на хирургические дела нервы слабые. Поддерживаемый Рыжим, как был в кровищи, аж собаки по всей улице залаяли, сходил в Медпункт, показал какое ему нужно оборудование, нагрузил две коробки лекарств. Вернувшись, тщательно вымылся чуть тёплой водой в бане, скрежеща зубами от боли, вырезал в простыне дыры для головы и рук. Голый прошёл через двор и только на веранде надел сделанный "халат для привидения". Три женщины без предупреждения были в платках. Детина хотел остаться, но Николай его выпроводил.

Сначала он аккуратно остриг Никиту и обрил на лысо. Свежая, хотя и незначительная ссадина-шишка на голове, огорчила. А вдруг внутренняя гематома? Одежду с Никиты срезал.

Не все перфекционисты врачи – это нормально, не все врачи перфекционисты – это плохо. Даже тень от "авось" ведёт к беде. Николай обмыл Никиту, прочистил его раны. Никогда ничего в жизни он с такой тщательностью ещё не делал. Кровезаменитель организм Никиты не принял, другая кровь не годиться: звёздный мальчик! На раз до сих пор жив, то надежда есть.

Только закончив всё возможное из запланированного, подключив Никиту к приборам в свежеотмытой комнате, обновив физраствор, Николай сделал себе обезболивающий укол. Когда стало ясно, что он собирается остаться рядом с Никитой, Николаю принесли матрас и подушку. Подушку он взял, от матраса отказался, попросил тонкое одеяло. Одеяло принёс Пётр.

– Когда он болеет, я сплю на коврике. – объяснил Николай: – Парашу принесите и воды подмываться.

К ночи состояние Никиты ухудшилось. Артериальное давление упало, пульс стал как тонкая ниточка, на губах появилась синюшность, кожа заблестела от холодного пота. Попытки Николая преодолеть кризис результата не дали. Оставался шаг до необратимого. Надежда умерла. Никита уходил.

В лесу выли волки: или раньше не обращали на это внимания, или раньше такого никогда не было. Жизнь в Селе оцепенела, люди старались не разговаривать громко, на тех, кто выбивался из общего настроя, цыкали. Хотели помолиться в церкви, но там поп повесился, его душа металась между образами, как в заколдованном пространстве, не в силах вырваться, чтобы отправиться по заповедованному душам пути. Воздух в храме поскрипывал, позвякивал, иногда попукивал. Молились дома. В конюшне взбесились лошади и разнесли бы всё: пришлось открыть ворота, чтобы выпустить их энергию, как пар из кипящего котла. Лошадиная троица прискакала к дому Петра и застыла у окон комнаты, в которой умирал Никита. Парню, чтобы он мучительно не метался над домом, сделали жёрдочку, и он уже несколько часов сидел на ней без движения.

Удивительные перемены, которые за последние дни произошли в настрое людей, получили одно из объяснений: чувство будущего не имеет отношения к пророчествам, это просто чувство, что жизнь продолжается, что всё впереди, что есть не только день сегодняшний, но есть и день завтрашний, и о нём надо заботиться, что бы он стал лучше, а не дрожать перед ним от ужаса, от неопределённости, от безысходности. Казалось, что с Никитой умирает и будущее.

Пришли дети. По Селу они прошли стайкой. Увидеть их в позднее время можно было только случайно – выскочив до ветра или по какой-нибудь другой надобности. Увидели. И вслед за ними к дому Петра потянулись люди.

В доме дети, неожиданно, сняли с себя всю одежду догола, и зашли в комнату к Никите. Это было непонятно, необычно, удивляло сосредоточенное спокойствие детских лиц, их уверенность в том, что они делают. Николай будто колдовал над Никитой, его движения руками, напоминали пассы фокусника, или заклинателя: он окружал Никиту своей энергией жизни, пеленал его в неё и отдал бы всю, до последней капли, не оставив себе даже на последний вздох.

Дети окружили койку Никиты. Один из них показал Николаю на простыню-халат. Николай снял её с себя. Все взялись за руки. Раздался звук тихий и тонкий, такой тихий, что он больше чувствовался, чем слышался. Комната исчезла, другой мир возник вокруг: внутри кристалла без границ множество переливающихся радужным светом граней, множество кристаллов ветвисто пронизываемых электрическими искорками. Лишь в одном кристалле искорка чуть теплилась, казалось, он, как безнадёжно разряжённый аккумулятор, вот-вот осыплется.

Вокруг гаснущего кристалла стояли одиннадцать лучиков: они начинались с ярких точек и, расширяясь, терялись в общей цветовой гамме. Потерянность продолжалась несколько мгновений, лучики стали собирать фокус над своим кристаллом и когда они пересеклись, вспыхнул световой шар, из него ударила световая молния. Гаснущий кристалл вдохнул её, его грани сверкнули, к ним вернулась способность поглощать окружающий свет, внутри проскользнуло несколько неустойчивых ветвистых искр. Кристалл ожил, он дышал светом, постепенно оживая.

Над домом Петра тоже появился световой шар, но его свет ничего не освещал и продержался он коротко. Кто-то успел заметить, кто-то нет. На рассказы очевидцев скептики крутили пальцем у виска, мол, довели себя до галлюцинаций, так и до эскадрильи летающих тарелок договорятся!

У Никиты восстановилось давление, признаки подступающей смерти исчезли, сознание к нему вернулось, он спал под действием лекарств. Николай сидел, прислонившись к кровати, почему-то вспомнилось, как Никита рассказывал про сон, в котором они летели на воздушном шаре. Это тяжесть отпустила сердце. Ни на спине, ни на левом боку Николай лежать не мог, поэтому лёг на правый, скрючившись, и забылся. Со стороны это выглядело жалко.

***

Вести не сидят на месте, кому – плохие, кому – хорошие. Это кому как повезло! Радио старателей трубило победу. От помех в эфире число раненых в новостях выросло, их стало больше, чем бойцов. Макс срочно выцепил хорошего доктора из затхлого местечка, формально спросив у него согласие и формально выслушав его отказ, и примчался в Село на своём только что не реактивном автомобиле с виду, похожем на жертву технического прогресса.

Доктора впихнули в комнату к Никите с колёс, по запарке: кашу маслом не испортишь. И лишь после этого подумали, что сначала всё же стоило спросить Николая.

– Я врач! Константин Самойлович. – представился доктор голому, небритому мужику страшного вида. – Позвольте... – доктор хотел взглянуть поближе на раненого.

– Стоять! – скомандовал Николай. – Если врач, иди к другим раненым. Если врёшь, утоплю.

– Но... – попробовал возразить Константин Самойлович.

– Уйди. Без тебя тошно.

– У вас... – Константин Самуилович показал на бок Николая. – Вам...

– Исчезни! – рявкнул Николай.

Константин Самойлович чем-то был похож на Айболита: доброе лицо, широковатое, чуть вальяжное телосложение, интеллигентный вид, застиранный белый халат, обязательный стетофонендоскоп, очки с треснутым стеклом, в оправе "два кругляшка", саквояж старинного образца эпохи земских врачей.

Чтобы не сердить нервного больного, Константин Самойлович тишайше вышел из комнаты, аккуратно закрыл за собой дверь, облегчённо выдохнул и воскликнул недоуменно:

– Он меня выставил!

– Хорошо, что не застрелил. – объяснил ситуацию Пётр.

У Константина Самойловича глаза округлились под стать кругляшкам оправы его очков.

– Ничего, привыкай. – успокоил Пётр. – Привыкнешь, так потом тебя палкой от него не отгонишь. Они оба как магниты к себе притягивают. И вокруг них колесо жизни и смерти вертится. Только вот для себя им пока пожить некогда. Звать тебя как?

– Константин Самойлович. – мягким голосом представился Константин Самойлович.

– Еврей, значит. – сделал вывод Пётр.

Почему так, скажите на милость, если доктор, то обязательно еврей? Константин Самойлович этого не понимал, нередко сталкивался с непониманием своего отчества, сострадал евреям как себе и ненавидел антисемитизм.

– Самойла – не обязательно еврейское имя! – возразил Константин Самойлович и спросил с вызовом: – А даже если бы и еврейское, то что?

– Не бзди, Самуилыч! – снова успокоил Пётр. – Теперь у всех жизнь, как у ваших стена плача. Мы тут, когда хуями меряемся, на обрезание не смотрим.

– Возмутительно! Я не еврей. – воскликнул Константин Самойлович прежде, чем понял, что сказал. А сказал он бытовую для Несчастной страны проговорку: мы много чего и кого не любим, и, в частности, не любим антисемитизм и евреев.

– Не трынди! Нам без разницы. – отмахнулся Пётр.

– А кто вас перевязывал? – чтобы сменить тему и перейти к делу спросил Константин Самойлович.

– Валюша. – с нежностью в голосе ответил Пётр.

– Не сомневаюсь, что она достойная девушка, но пусть она больше этого не делает. – вынес приговор Константин Самойлович.

Одевшись в халат из простыни, Николай вышел из комнаты и кивнул на доктора:

– Откуда дровишки?

Константин Самойлович обмер. Он уже боялся этого страшного человека!

– От Макса, вестимо. – в тон ответил Пётр и перенаправил кивок на веранду.

– Бумагу и ручку. – всем сказал Николай.

Макс пил чай и баловался домашними плюшками гостеприимных хозяев. Николая он сразу не узнал. Тот выглядел... Тень Николая выглядела лучше Николая. Что делает с людьми героизм!

На прилетевшем следом в чьих-то руках листке из школьной тетрадки, Николай написал список лекарств и передал Максу.

Ни тебе "здравствуй" и "как дела?". Ни благодарности за доктора, устной, для начала.

– Почти всё я не знаю. – Макс ткнул в запись: – А вот это на вес золота.

– Золотом и заплачу. – не стал торговаться Николай.

– Приятно иметь дело с солидным клиентом. – проявил уважение Макс.

– Сутки тебе. Время пошло. – Николаю было не до делового этикета. Время дороже золота.

К властному хамству Макс привык и не обижался. Николай теперь новая сила и новая власть. Надолго ли? Генерал казался вечным. "Николаи" приходят и уходят, а Макс нужен всем. Амбициозные мотыльки летят на огонь власти, а Макс у этого огня греется. Что уж обижаться!

Другое огорчало. Информатор в Селе плохонький, совсем никудышный, как вчерашняя газета. Придётся ждать, пока новый властитель обрастёт двором. Ни один властитель не может обойтись без придворных. Вот тогда информацию можно будет корзинами собирать.

Информация, деньги, информация, а потом уже товар, деньги товар. Оказаться в неправильное время, в неправильном месте с товаром – упаси бог! Это, значит, остаться без товара, а так как не все легко расстаются с собственностью, то повторная цена, которую они за неё платят, дороже дорогого – головой платят. Но собирать информацию исключительно для нужд своего бизнеса – это накладно. Для снижения издержек нужно ей приторговывать.

Выполнить "просьбу" Собирателя – это вопрос чести! Макса байка про имена позабавила. Собиратель и Хранитель – как в комиксе! Но людям нравится, а всё, что нравиться людям, приносит деньги. Именно Макс запустил в продажу копии "Поэмы о любви". Затея казалось нелепой, стоила... да, считай, ничего не стоила, а доход принесла. А сколько историй об этой парочке разлетелось с его руки! И что теперь? И кто бы мог подумать?!

Никита возвращался по чуть-чуть. Николай "будил" его, с каждым разом удлиняя время без медикаментозного сна. У Никиты болезненные раны, без боли их не вылечишь. Когда тело и мозг долго гуляют раздельно сами по себе – это плохо.

– Как в тумане. И ничего не соображаю. – Никита говорил очень тихо. Для него эта фраза – маленький подвиг, до неё сил хватало только на "да" и "нет".

– Ты забыл. Тебе нечем соображать. Мы ещё не купили тебе мозги. – пошутил склонившийся на ним Николай.

– Ты устал со мной, измучился. – Никита вглядывался в исхудавшего, с ввалившимися глазами Николая.

– Я устал без тебя. – Николай смотрел на Никиту мокрыми глазами, сквозь слезы. Все люди плачут. Слезы Николая – это его большой-большой секрет.

Возле дверей комнаты Никиты круглосуточно дежурили бойцы: что-то принести, что-то унести, да и положено охранять своих командиров. Николай ел мало: так... ковырялся в еде. Выходил сумрачный и ненадолго. Изредка, по ночам, накинув на себя что-нибудь тёплое, сидел на крыльце. На пятый или шестой день, это как считать, утром он вышел, зашёл на кухню, кивнув завтракающим, и стал готовить чай. Ни малейшего сомнения, для кого он готовит чай, не было.

– Чай для Никиты! – разнеслось по Селу. Объяснений не требовалось.

***

– Не понимаешь... – Генерал отрицательно качал головой. – Всё ты понимаешь! Достоевскому приписали слова, что мировая гармония не стоит слезинки одного ребёнка. Дураки! Он, как минимум, скорее всего, не имел в виду слезу еврейского ребёнка, впрочем, как и многие другие слёзы. Но я не о нём, я о дураках. А ты не дурак. А сколько слез людских на твоей совести?

Дискуссия о Достоевском в стенах изолятора СБФ? Директор усмехнулся. Это симптоматично! В молодости усилием воли он заставил себя прочитать одно из творений великого писателя, потом долго плевался и пришёл к выводу о психическом нездоровии, как автора, так и его поклонников. А дальнейшая служба, чаще чем у обычных людей связанная с непростыми личностями по другую сторону баррикад, только укрепила Директора в верности его наблюдения: что ни моральный урод, то если не почитатель, то читатель неувядаемого классика мировой литературы.

Генерал попался, вербуя в свои ряды заблудшие души. Его армия разгромлена. Первым сообщениям об этом Директор не поверил. Регулярная армия Несчастной страны то и дело терпела локальные поражения от самозваного Генерала. И вдруг нашлась сила, которая не только оказала сопротивление, но повергла в прах планы опасного безумца. Директор считал, что правильно оценивает обстановку на неконтролируемых территориях, а теперь, оказывается, что он очень сильно ошибался. Но с этим ещё предстоит разбираться, и с дальнейшей судьбой Генерала тоже: не всё так просто, хотя следовало бы его, не мудрствуя, повесить.

– У меня есть любопытная информация. Я её собирал, покупал. – настала очередь Генерала усмехнуться. – Уверен, ты не представляешь, насколько продажны твои соратники. Огласка этой информации, как приговор. От нас вы отличаетесь только ханжеством и лицемерием. Вся ваша пропаганда – к чёрту! Подумай над моим предложением.

Генерал просил не мешать ему, набрать новых людей. За это он гарантирует порядок на неконтролируемых федералами территориях. Порядок там или нет – какая разница? При необходимости можно хоть сию минуту ввести туда войска. И что? Тратить ресурсы на охрану обезлюдевшей земли, которую не кем заселить? Даже если собрать всех попов и заставить их обрабатывать землю, и то с гулькин хуй прикроешь.

Привлекательней Директору виделось другое. Генерал как личинка поганой мухи отсосёт гной из ран общества: психически нездоровых, дегенератов, неправильных честолюбцев, ненадёжных военных. И пусть себе резвятся! Дойдёт когда-нибудь и до них очередь. А взамен – лояльность, лояльность и ещё раз лояльность!

Шантажа Директор не боялся. Он догадывался о том, что за информация у Генерала. И даже лучше, если она поступит от "врагов". Обществу, время от времени, нужна встряска. Пора уже начинать говорить правду. Общество должно узнать о цене своего спасения, о цене своей "избранности", о цене божьего провидения.

Ужасных времён в истории Несчастной страны полно. По их прошествии с общественных амвонов в адрес преступных правителей летят праведные молнии. Но, господа, позвольте слово вставить. Вы говорите об ужасе репрессий, а кто писал миллионы, миллионы доносов? Власть? Не правда! Такие как вы и писали. И до сих пор пишут. Кому, как ни Директору об этом всё знать. Общество не только заложник, но и сообщник государства. Так что ничего нового о себе граждане Несчастной страны не узнают. Не хотите есть хлеб, замешанный на крови? Умирайте с голоду. У нас свободная страна, вам никто этого не запретит. Много ли таких найдётся? Мало.

А сравнивать методы Генерала и государственную политику – это несерьёзно. Не отличать убийство от жертвоприношения – это не по государственному. Без жертвенности во имя идеалов добра, справедливости и светлого будущего, нельзя победить зло. Демагогия? Для кого-то – демагогия, для кого-то – убеждения, для кого-то – идеология и пропаганда. Всё в зависимости от обстоятельств – добро и зло тоже. Обстоятельства у всех разные: у человека – одни; у государства – другие. А накормить всех пятью хлебами и двумя рыбами никак не получается!

Оставив Генерала в камерном одиночестве, Директор вернулся в свой кабинет, подготовится для встречи с Президентом. Как поступить с Генералом – вопрос не срочный. С некоторых пор срочных вопросов у Директора поубавилось.

Операцию "заговор Директора" Директор провалил легче, чем ожидал. Собрав сочинённые против него документы и подготовив свои соображения, позволяющие преодолеть кризис в отношениях властных группировок, он пришёл к Президенту с предложением, от которого тот, уже изрядно уставший от жалоб на Директора, не отказался. Он только что не со вздохом облегчения, в нарушения порядка прохождения подобных документов через свою Канцелярию, подписал Указ об увольнении Директора с должности Председателя Государственного Комитета жизнеобеспечения. Предложения по приемнику удивили. У Президента на уме была другая кандидатура, более компромиссная, на его взгляд, в непростой ситуации противоборства силовых ведомств. Беда не в том, что они противоборствуют. Это Президента как раз устраивало, как здоровая конкуренция, так сказать... Беда в том, что межведомственные распри невозможно стало удерживать в рамках приличий.

Директор предложил кандидатуру своего ярого оппонента – главу Комитета следствия. Такая рокировка казалась невозможной, да и правильной ли? А, собственно, почему нет? Человек преданный, проверенный... Единственная помеха – Директор, которого, как думалось, это бы оскорбило. Президент хотел было взять тайм-аут на раздумье – в чём подвох?

– Вы уверенны? – спросил Президент.

– Нет. – честно ответил Директор.

Откровенно. А в ком можно быть уверенным? И Президент подписал Указ о назначении на должность. Не сработаются, точно не сработаются, но и не сговорятся. Единство силового блока в спайке с армией, настроенной продиректорски – в условиях чрезвычайного положения чревато антидемократическими последствиями.

В папку с документами о "заговоре Директора", Президент даже не заглянул. Это результат ролевой игры его экспертов. Поработали они досконально: из всех прочих кандидатов в переворотчики, только для Директора удалось составить реальный план, все остальные разбивались о того же Директора, или даже уровнями ниже. Президент посмеялся от души: если бы он слушал своих экспертов, то уже давно не был бы Президентом. А если бы Директор стремился к уровню своей некомпетентности, то уже давно бы не был директором.

Какой переполох поднялся в канцелярии Президента! Сначала там решили, что Директор попал в опалу, и заготовили Указ о его отстранении от всех должностей. Но ничего такого не случилось. А Президент не снизошёл до объяснения. Никакой перспективы у нового назначенца не было: возглавить Госкомжизнь, не свалив Директора подчистую? Это самоубийство! Директор, в который раз выиграл партию.

Государственный Комитет жизнеобеспечения создавался в спешке. Его функции не прописаны, его полномочия неясны, его ответственность безгранична. Как и следовало ожидать, без поддержки Директора новый руководитель обосрался, а повёл себя так, что иначе как Козлом и не назовёшь. Но и возвращение Директора мало кого бы обрадовало.

В своём традиционном поздравлении граждан с Новым Годом Президент не пытался выглядеть бодрячком и это пошло ему в плюс. Говорил о горечи утрат, о трудностях, которых не счесть, разумеется, о вере, о сплочённости демократической власти и народа. А что бы вы хотели, чтобы он сказал?

Происходящее на неподконтрольных территориях противоречило прогнозам Директора: самоорганизация вместо хаоса и деградации. Если так пойдёт дальше, то о хаосе и деградации в пору будет говорить применительно к государственно управляемым территориям.

Встреча с Президентом не сулила принципиальных решений и потекла как обычно: обо всём понемногу. Управленческая энергия и ресурсы тратились на бессистемное латание дыр нового мира, на обустройство его по образцу далеко не образцового прошлого, словно оно утраченный рай. Результаты оценивались в рамках сентенции о людях, которые, не достигнув желаемого, делали вид, будто желали достигнутого.

– Дети, дети... – Президент тяжело задумался.

Речь зашла о детях, которые родились в спецлагерях. Это эхо зачатий в прошлом мире и как гром. Эти дети другой биологический вид. Назвать их ни людьми нельзя, они люди, но другие. Да, бесы находятся на пороге, за которым нельзя будет считать их генетически "своими". Больше всего Директору не хотелось дважды за один день услышать о слезе ребёнка. Но, увы...

– Слеза ребёнка... – Президент не стал продолжать известное. – И они, и мы будем считать себя людьми первого сорта. И что из этого получится?

То, что уже происходит. И что всегда происходило между расами и национальностями, только теперь раздел более глубокий, если не пропасть. Противостояние усугубляет лечебный эффект крови других, других по существу, без кавычек. Препараты из их крови не панацея, но близко к тому. Этими препаратами уже прививают младенцев, подсаживая их с рождения на кровь других. В тысячах колыбелек по всей стране гугукают в ответ на нежность родителей будущие вампиры. После употребления крови других, обычные лекарства становятся малоэффективными. Учёные кричат "караул!", но с этой практикой ничего нельзя поделать.

И что? Вылавливать других, как диких зверей, или разводить их как скот? А как же традиционные культурные, гуманитарные, религиозные ценности? Они уже попраны и никогда не возродятся. Но Президент слышать об этом не желает. Учёные говорят сегодня одно, завтра – другое. Официально применение препаратов из крови других разрешено только в исключительных случаях, когда отсутствуют соответствующие лечению препараты, в силу понятных трудностей в фармакологической промышленности. А если уж совсем откровенно, то другие – это сплошь извращенцы. Они бесы! Суда Божьего околицей не объедешь. Они сами вымрут и со временем вопросы с ними связанные отпадут.

– Понимаю, как это звучит, но поздно жалиться. – сказал Президент по-деловому: – Если передать этих детей нашим женщинам? Глядишь, и вырастут полноценными гражданами.

Тебя надо было передать! Сказать так Директор не мог, лишь подумал. Одна женщина убила своего ребёнка, но не отдала и сошла с ума. У другой забрали обманом. Взбунтовался весь лагерь. Видеозапись этого происшествия Директор не стал показывать Президенту, щадя его нервы. А напрасно. "Другие" шли на пули стеной. Видеозапись не художественное кино, в глаза не вглядишься, но и гадать нечего, в их глазах ненависть, в их позах и движениях ненависть, в их решительности ненависть. Это были абсолютно отчаявшиеся люди, а не обезумевшая толпа. Один парень шёл с закрытыми глазами. Он шёл на смерть, потому что хотел жить и так отстаивал своё право на свободу. Ему было страшно.

А Директору стало страшно, когда он увидел, что после бойни солдаты и офицеры собирают в подручную посуду кровь "других". Она дорого стоит и последнее время в большом дефиците. Не пропадать же добру. Такое вот кровавое мародёрство! Как эти кадры не вырезали? Наверняка, вырезали, но кто-то заменил фальшивую кассету, настоящей. Это подтверждало подозрение Директора о том, что существует антиправительственное подполье, которое делает на него ставку, ставку на человека, который стоял у истоков разразившегося кошмара нового мира.

После этого видео Директор запретил в своём присутствии слово "бесы", а также в донесениях и отчётах сотрудников. Ему было безразлично, привьётся ли слово "другие". Оно неудобно в обиходе, не всегда понятно идёт ли речь о просто других, или о тех самых "других"? На межведомственных совещания, на встречах с Президентом, в разговорах с посетителями слово "бесы" он перестал употреблять. Общественное мнение сочло это причудой Директора.

Передать на воспитание... Услышала бы эти слова дочь Президента! Она совестливая. Недавно не выдержала происходящего и пыталась покончить с собой. Спасли и кровью "других" тоже, если не в первую очередь. Теперь она в психиатрической клинике.

– Да... Пожалуй, это не то... – не дождавшись ответа от Директора, Президент не стал настаивать на обсуждении своего предложения. – Создайте условия матерям, детям! Это же элементарно. Неужели Президент и этим должен заниматься?

Действительно, не президентское это дело в подробности вникать. О подробностях позаботятся слуги государевы, предложения уже есть: психотропные препараты, лоботомия, метод академика Мамонтова себя хорошо зарекомендовал. Почему бы и не выращивать цветы для жизни, как на лужайке?

– Я подумал, и пришёл к выводу, что Госкомжизнь нужно упразднить. – Президент резко сменил тему. – Пора отходить от чрезвычайщины. Мы забыли, что у нас есть премьер-министр, есть правительство. Пора возвращаться в конституционное поле.

Уничтожить яблоко раздора – мудрое решение! Про конституционное поле правильно сказано, только там всё так выжжено, что уже никогда ничего не вырастет. Директор искренне поддержал Президента. Коротко обсудили переходный период от одной власти к той же самой.