Текст книги "Зачем богу дьявол к 2 (СИ)"

Автор книги: Леонид Январёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

Хорошая семья, хорошие родственники – как будто это что-то объясняет. Никита явно не договаривал. Конечно, у Николая тоже есть свои секреты, но они не касаются их обоих.

– Не обижайся, пожалуйста. – Никита почувствовал состояние друга. Теперь они чувствовали друг дружку так, что иногда хотелось спрятаться. – Давай в другой раз, пожалуйста...

Никита мог бы рассказать, но у него язык не поворачивался: он сам не верил в то, что узнал. Бабушкина тетрадь оказалась шокирующим чтением. Раньше Никита откладывал бабушкины записи на потом, чтобы не будить воспоминания о прошлом, тем более что переживал медовый месяц с Николаем. Лишь теперь он решился посентиментальничать, подозревая, что большая часть записей посвящена ему.

Читать бабушкина творчество Никита начал наугад, открыв тетрадь на случайной странице. И ничего не понял! Дело не в языке, с французским у Никиты проблем нет. Ему показалось, что он читает рукопись фантастического романа, герои которого его отец, Алексей и он сам. Бабушка писала о хранителях, о том, как тяжело проходило воплощение отца Никиты. Алексея называла стражем-хранителем, упрекала за то, что он не уберёг Гришу, хотя через страницу сообщала, что у Алексея совсем другая задача – он страж Никиты. Пронзительным был рассказ о том, как она пережила безумие после рождения внука: хотела украсть Никиту и спрятать его от хранителей... Как это всё понимать?

Алексея Никита помнит столько же, сколько и себя. Как многих близких взрослых с детства и его он называл просто по имени, часто на французский манер – Алексис. Алексей мог пропасть на месяцы, впрочем, Никита за этим и не следил. В подростковом возрасте почти каждое лето с отчимом или с мамой, или вместе, проводили во Франции. Тут уж Алексей нарисовывался непременно. Лет в шестнадцать Никита даже был слегка влюблён в него.

В ту пору однажды родители уехали на несколько дней в Париж, оставив Никиту на Алексея. Дело было в Лангедоке, под Тулузой. Жили в старинном, но просторном и комфортном доме, разумеется, во французском стиле, который Никита называл "с рюшечками". Дом действительно выглядел нарядным. Хозяйством управлял пожилой, казалось, вечный в этом доме, трудновозмутимый консьерж Лео. Обращаясь к Алексею, он всегда называл его "милорд", а Никиту – "сир". "Месье" – это все остальные. Такая причуда.

Доказывая свою взрослость, Никита в первый же вечер напился, поехал развлекаться, побил машину, попал в полицейский участок. На другой день сбежал из-под "домашнего ареста", объявленного Алексеем. По ходу "странствий" Никиту обворовали собратья геи и, чтобы поправить своё положение, он вышел на панель, откуда благополучно снова был доставлен в полицейский участок. Алексей всё уладил, на это он мастер. Родителям жаловаться не стал, лишь сказал отчиму:

– Я бы наградил тебя медалью "Мать-героиня", клянусь!

И в дальнейшем отношение Алексея к Никите, как к маленькому, приводило к противоборству между ними. Со временем это вошло в привычку и выродилось во взаимную словесную колкость.

Странностей за Алексеем числилось столько, что они переставали вызывать вопросы и воспринимались как безответная данность. Взять хотя бы его ну очень несовременный французский и как родной – провансальский. Такого быть не может, если ты там не вырос. К слову, обидное Никиток и красивое Лангедок – это из одной бочки. А, например, угадывание билета, который Никита вытянет на экзамене – это для Алексея пустяк. Правда, за этот пустяк всегда приходилось отрабатывать примерным поведением, только что не монашеским послушничеством. Что поделаешь, уговор дороже денег. Кстати о деньгах, судя по всему, Алексей живёт при коммунизме, а занимать у него – сплошное удовольствие: Никита даже бросил записывать, сколько задолжал ему, раз отдача не требуется.

Вот такая бытовая дребедень, которая, как оказывается, по бабушкиным записям, покоится на бездне времён. Не поверить – всё равно, что признать бабушку сумасшедшей, а это не так, но и поверить трудно: это значит оказаться в новом мире, по сравнению с которым недавно случившийся безумный мир – сущие пустяки.

Бабушкина правда нашла подтверждение в воспоминаниях, которых раньше у Никиты не было. Словно включился свет в комнате, которая оказалась библиотекой. Никита узнавал историю хранителей! Узнавал себя другого, чувствовал свою двойственную природу, но не находил слов, чтобы объяснить свои новые знания и своё состояние. Никита боялся, что Николай расценит это как сумасшествие. Опыт расы говорил – не доверяйся людям! Сердце было во власти любви. Интуиция предостерегала от доверия к хранителям. Стойка на раскоряку!

Внимательно наблюдая за Никитой, Николай почувствовал не характерную раньше для Никиты нарочитость в поведении: не гармоничная дурашливость, напускная безалаберность.

– Не пытайся стать прежним. Не получиться. – предупредил Николай.

Состояние здоровья Никиты опасений не вызывало – хоть в космос запускай! Что касается психологических затруднений, то их нет только у мёртвых и сумасшедших. Ничего не предвещало проблем, но вдруг Никите стали сниться странные сны. Внешняя среда, как блуждающими токами, полна остатками психических импульсов, которые в человеческом сознании могут трансформироваться в голоса покойников, в видения наяву, в явление призраков, в кошмарные или пророческие сны. Но это не загробная жизнь, а продолжение реальности, которая к счастью недоступна большинству людей, потому что может свести с ума.

Пугала перспектива лечения, подобного тому, через которое прошёл сам Николай. Он с тревогой наблюдал за Никитой, но всё обошлось. Сны снами, жизнь жизнью, одно другому не мешало. Собственно, это был сон об одном и том же в разных вариантах. Они то ехали, то шли, то летели на воздушном шаре, то неведомым образом оказывались всегда в одном месте – в огромной пещере, освещённой озером голубой, прозрачной жидкости, не похожей на воду.

Мы выдумываем логику своих поступков, и чаще всего это происходит из-за желания быть последовательными хотя бы в чём-то. Логика – инструмент в математике, а в жизни – это пустое слово, которым мы прикрываем свою непоследовательность и противоречивость. В жизни никакой логики нет и быть не может. То, что сегодня кажется очевидной, твёрдой причинно-следственной связью, завтра может оказаться очевидной глупостью, затмением ума. И эта цепочка длинною в жизнь.

Когда Никита сказал, что озеро из сна их ждёт, Николай не стал спорить. Он мог бы привести много разумных доводов против путешествия туда, не зная куда. Он мог бы на правах старшего сопротивляться и даже решить за обоих, что этого не стоит делать. И Никита смирился бы. А может прав он, а не Николай? Сумасбродство цели расширяет пространство жизни, хотя и чревато опасностями.

***

"Люди, не имеющие недостатков, имеют очень мало достоинств". Откуда это? Вроде, какой-то американский президент сказал. Директор вспомнил эту фразу, просматривая материалы о "своём" заговоре. Если фраза верна, то у его врагов должны быть достоинства, перевешивающие их недостатки. Вероятно, раскрыть свои достоинства им мешает скромность. Политическая мелюзга на безрыбье! Пока Директор знает только одного достойного врага, который дурачится на "летающей тарелке" и писает с неё, где попало.

Вениаминова истинные заговорщики в свой круг не пригласили, но он знал и молчал. Ждал, что пригласят? Вряд ли ждал, вряд ли пригласят. Надеялся, что зачтётся, если он нос совать не будет. Напрасные надежды. Порвут! Да, недостатки Вениаминова они же его достоинства. И, слава богу, что благородства не проявил. Директор допускал, что благородство существует и даже знал парочку людей, которые в случае чего с большой долей вероятности могли бы стать тому примером. Но чаще всего мотивы благородных поступков далеки от благородства. А благородство таких, как Вениаминов – это что-то запредельное.

В списке "заговора Директора" действительно люди Директора, которые, правда, ничего не знают ни о заговоре, ни о списке. Но они люди Директора, пока Директор остаётся Директором. Это толковые специалисты, выбранные за толковость, а не за личную преданность. И они ошибаются, думая, что им всё равно кто будет на его месте. Не нужно их шантажировать, сажать в кутузку, пытать, достаточно убедить, будто дни Директора сочтены, и они подтвердят, всё что угодно. Даже пламенный поборник истины Вольтер, не желал быть мучеником истины. Директор использовал этот пример, когда сам хотел направить мысли иных строптивцев в правильное русло. Дойдёт ли дело до этого? Вряд ли. Никакого официального расследования не будет.

Окидывая мысленным взором панораму политической подлости, можно порассуждать об одиночестве во власти. Всё зависит от багажа, с которым люди карабкаются по властной лестнице. Одиночество во власти неизбежно, но это не имеет никакого значения, если у вас есть принципы, а не одно лишь сокровенное желание, забравшись наверх, плюнуть вниз.

Есть ли принципы у Президента? Трудно сказать. У него есть вера в бога, вполне вероятно, что искренняя, вынуждающая людей, зависимых от него, веровать лицемерно. На самом деле, вполне хватило бы только выглядеть верующим. У него есть опыт, на который он постоянно оглядывается, поэтому идёт вперёд, пятясь назад. У него есть комплекс коротышки, поэтому чиновники в его присутствии мысленно приседают на корточки и это написано у них на лицах. Зачем он взобрался на вершину власти? Ради власти. За годы президентства от так полюбил власть, и так боится потерять её, что это, как солнце звезды, затмевает в нём всё, в том числе и, возможно, бывшие когда-то принципы.

Потерять то, что любишь, всегда страшно, но не смертельно. Если вы решите не опошлять своим последующим существованием величие пережитой страсти и застрелитесь – это отдельный, романтико-психиатрический вопрос. А вот потеря власти может оказаться смертельной независимо от того, что вы любите больше власть, или жизнь. На высоких ступеньках авторитарной иерархической лестницы, страх потерять власть – это страх потерять жизнь.

Именно сейчас, в лихую для Несчастной страны и всего мира годину, Президент, давно уже находящийся во власти страха за свою драгоценную жизнь, легко поверит, что Директор готовит государственный переворот. И это в то время, когда Президент, буквально разрываясь на части, встречается с бизнесменами, с трудовыми коллективами, с населением, неустанно занимается решением насущных задач. Да уж... Лучше бы сидел у себя в кабинете. Каждая поездка Президента сжирает дефицитные ресурсы, его обещания неисполнимы, его решения нелепы. Действительно, в пору подумать о государственном перевороте.

Цитаты из выступлений, "факты", люди, донесения агентов, показания перебежчика из стана "заговорщиков", детальный план переворота – всё сцеплено и подогнано так идеально, как на деле не бывает. Директор чуть сам не поверил, что он заговорщик, да вот только не о нём это всё, а о некой абстракции. Почему это чудо лжи ещё не на столе у Президента, если только оно не со стола Президента? Почему Директор, ещё директор? Настораживает лёгкость, с которой Вениаминов, заглаживая свои колебания, достал досье. Ой-ой! Что-то это не то, о чём говорил Алексей.

А если это приглашение к действию? Если начать действовать по предлагаемому сценарию, то завтра в стране будет другой... Верховный правитель, как это названо в досье. Есть даже черновик обращения к гражданам. Это явный перебор. Уж очень прямолинейно, механистично. Ошибка в том, что если бы Директор хотел занять место Президента, то он уже бы это сделал.

В новых условиях Президент нелеп, смешон – это ясно как божий день. Стране нужен лидер, который покончит с игрой в демократию, приведёт государственную идеологию в соответствие со сложившейся расовой практикой, расширит сферу применения смертной казни. Нужен диктатор с неограниченными полномочиями. Директор именно такой человек? Да, но нет.

Переворот сейчас, в необычайных исторических обстоятельствах, приведёт к гражданской войне. А это самоубийство. Множество демократических князьков правильно посчитают, что власть Директора – не только конец их власти, но и смертный приговор. Найдутся искренние демократы, которых, как всегда это было, политические интриганы употребят в своих целях. Страна развалится на удельные, стремительно деградирующие до первобытного состояния территории.

Интересно, сколько властных персон созрели до мысли, что Директор в любой момент может захватить власть? Тех, кому при этом за свою нерадивость не поздоровится, уже многовато накопилось. В прошлое время Директор – неубиваемая функция государства, в его личном, физическом устранении смысла было мало, не то, что теперь. Вот именно об этом и говорил Алексей.

Если Директору суждено потерять жизнь, то не из-за чрезмерной любви к власти. Но потеря власти определённо не оставит ему ни одного шанса выжить. Тылы действительно нужно подчистить.

***

Рассеянно слушая оперативника, которому поручал разобраться с вывозом оружия из Лаборатории, Вениаминов думал о своей участи. Зря он не предупредил Директора о кознях, мягко говоря, недоброжелателей. Надеялся, что они успеют раньше, чем их коварство раскроется? Тупицы! Способны только жопу Президенту вылизывать. И сам хорош! Рассчитывал, что без его помощи Директор проморгает опасность. Словно затмение нашло. Остаться в сторонке не получилось. Вспоминать тошно!

Не ожидая катастрофы, во всеоружии ответов на возможные вопросы, Вениаминов явился на рутинный доклад.

– Ты ничего не хочешь мне рассказать? – без предисловия начал Директор.

Когда Директор так спрашивает, это означает, что он даёт человеку шанс. Когда он не о чём не спрашивает, то спрашивают специалисты в получении ответов.

– Я не был уверен... – промямлил хотя и растерявшийся, но не настолько, чтобы пропустить поблажку, Вениаминов.

– Сколько времени тебе нужно для обретения уверенности? – с холодной иронией спросил Директор.

Какое время! О чем речь! Вениаминов выложил всё: о скользких разговорах с главой Комитета следствия и о возне его "козлов" вокруг гражданских директорских чиновников; о предложении сотрудника Канцелярии Президента продать некие документы... И ещё по мелочи... Скрывать себе дороже. Если Директор займётся, он до всего дознается.

– Ты совсем охуел! У него не было уверенности! – Директор сокрушённо покачал головой. – Сутки тебе. Разбирайся!

Начал Вениаминов с канцелярского. Бедолагу привезли в следственный изолятор и сразу поместили в "процедурной" упаковав, как полагается для строгой беседы. По дороге Вениаминов заехал по срочному делу к "приятелю", через которого шла благодарность контрабандистов: они, в числе прочего, рассчитывались за снисхождение к своим занятиям и молодыми бесовками. Завтра посредника найдут "застрелившимся": полицейский чин, которому тоже кое-что перепадало, в курсе. Есть ещё пару человек, которые знают больше, чем того заслуживают. Эти люди не имели никакого отношения к возникшей ситуации, но с перепуга Вениаминов решил затереть самые грязные следы своей многогранной деятельности, о которых дотошному Директору знать ни к чему. На всякий случай, так спокойнее.

Происходящее в "процедурной" далеко не всегда, лишь в некоторых случаях, фиксировалось на видео, но как раз не тот случай. Вениаминов зашёл в техническую комнату и, к изумлению сотрудников, расстрелял аппаратуру, хотя хватило бы команды "не записывать". Он был зол, а доверять нельзя никому.

Разговор с канцелярским не задался. Тот нёс ахинею. Он, видите ли, ничего не знает, он посредник, хотел заработать, он не может назвать человека, но обязательно свяжется с ним...

– А мне говорили, что ты умный и сообразительный. – Вениаминов понемногу закипал. – Ты не понимаешь, в какой переплёт попал. А что бы ты быстрее соображал... – Вениаминов сделал смысловую паузу и продолжил: – У тебя есть сын. Семнадцать лет. Славный юноша. – Вениаминов прошёлся по "процедурной", наблюдая, как глаза канцелярского наполняются ужасом. – Сперва его изнасилуют. Потом я выбью ему зубки, все. У него красивые зубки. Потом переломаю ему все пальчики, по одному, по одному. После сломаю ему ручки и ножки. Какие у него ручки и ножки! И рёбрышки. Да, рёбрышки. А какие у него глазки! Я обязательно пришлю его глазки его маме. Обещаю!

– Не надо... – жалобно простонал канцелярский. Его руки были пристёгнуты к подлокотникам кресла, а то бы он схватился за сердце. – Не надо, умоляю... Исаев... Позвоните ему... Это он попросил...

Какая наглость! Обалдеть! Вениаминов уставился негодующим взглядом на канцелярского. Полковник Исаев-Штирлиц! Неподкупный человек-гроза, очевидный кандидат на должность командира Службы президентской безопасности, нынешний уже в возрасте. Про полковника злословят, что Президент доверяет ему больше, чем себе.

Ловко! Вениаминов, конечно, позвонит, так вот сам в капкан и залезет! Как же иначе? О последствиях не нужно гадать – это перемена местами с узником. Трогать президентских людей недопустимо.

Вениаминов подошёл к столу и взял заранее приготовленный шприц со "святой водой". От этого препарата человеку казалось, что он исповедуется Господу.

Пытки, истязания – это эффективно, если нужно заставить человека признаться в чужих греха, как в собственных. А для получения информации, которой человек не желает поделиться запросто, в современном, гуманном, цивилизованном обществе существуют чудеса психофармакологии.

Впрочем, пытки, или "уколы правды" – это не принципиально. Принципиально, что развязать язык можно любому человеку. Исключений никогда не было, и нет, и не будет. Несгибаемые революционеры, героические партизаны и подпольщики, сила воли, любовь к родине – это всё идеологическая ложь для патриотического воспитания огосударствлённого населения. Доказательства этому есть в тайных архивах любой спецслужбы, даже самой задрипанной. Сколько героев стали героями, потому что вовремя предали и не стали безвестными трупами!

Канцелярский опередил намерения Вениаминова добиться правды и отправился на небеса взаправду. Сердце не выдержало кризисного момента жизни. Врача под рукой не оказалось. Обычно обслуживающий персонал "процедурной" вызывают заранее, а тут срочность, спешка.

Определиться с дальнейшими действиями Вениаминов не успел. Дверь "процедурной" открылась. На пороге стоял Исаев-Штирлиц! Откуда узнал?! Везде предатели! А не допустить его даже на спец. объект СБФ – невозможно. Более того, после Слепой ночи сотрудник президентской безопасности может пристрелить любого, кто посмеет помешать ему исполнять служебные обязанности. Такого права СПБ никто не давал, но за это их никто и не судил.

– Ты дурак! – с презрением сказал Штирлиц, оценив ситуацию.

– Да как ты смеешь?! Мне... – возмутился Вениаминов, и его рука непроизвольно потянулась к пистолету.

Лицо Штирлица по-прежнему выражало лишь презрение, тяга противника к оружию не взволновала.

– Его семье назначишь пенсию. – Штирлиц показал на канцелярского: – Хорошую, достойную пенсию. Я проконтролирую. А это... – Штирлиц показал на папку, которую держал в руке: – То, что ты ищешь. – Штирлиц бросил папку на пол и продолжил: – Я поклонник твоего шефа, скажем так, хотя не одобряю его кадровую политику. Полслова обо мне и... – Штирлиц отрицательно качнул головой. – И ты будешь умолять о смерти, но смерть будет тебе недоступна.

Находясь во власти переживаемого унижения, Вениаминов соображал с трудом. Штирлиц ушёл не прощаясь. Что лежало на полу? Вдруг бомба? Сложность интриги превышала способность Вениаминова понять происходящее. Чудо, да и только!

О чуде Штирлица Вениаминов не стал докладывать Директору не потому, что испугался угрозы, хотя не сбрасывал её со счетов, а на всякий случай. Слишком уж головоломная ситуация, куда ни кинь, всюду клинья. Папка действительно оказалась бомбой, но не в прямом смысле. Никогда ещё яма, вырытая для Директора, не была такой основательной и глубокой.

– Стоп! – Вениаминов прервал затянувшийся отчёт подчинённого об уже мало актуальном оружейном деле. – Оружие из Лаборатории вывезли?

– Среди вывезенного имущества, о котором я уже доложил, были оружейные ящики, но они используются не только для оружия, а указания на то, что в этих было именно оружие, нет. – оперативник круто завернул простой ответ в бюрократическую фразу и, видать, на этом выдохся, потому что продолжил по-человечески: – Но на базу из Лаборатории ничего не завозили.

– Вот! С этого и надо было начинать! – раздражённо сказал Вениаминов. – Видеонаблюдение? Только без красот стиля.

– Ни души.

Видеокамеры установили добросовестно в соответствии с общим указанием охватить наблюдением объект – здание. Как раз в это время Николай был занят Никитой настолько, что не просмотрел запись своей системы видеонаблюдения, а установщики нигде не пересеклись с тревожным периметром опасной близости посторонних к доступу в Лабораторию, иначе прозвучал бы сигнал тревоги. Здание не маленькое. Лишь одна из установленных на фасаде видеокамер могла бы зафиксировать появление подземных обитателей на поверхности. Именно она очень не понравилась Парню, который следил за подозрительными людьми с высоты птичьего полёта, её он разбил клювом.

***

На первом же привале Никита открыл счёт непредусмотрительности, а ведь собирались в путь дотошно. Автомобиль набит приспособлениями Николая для облегчения походной жизни. Никита позаботился о необязательных пустяках, таких как разные сорта мыла, шампуни, стиральный порошок, средство от насекомых и подобное. Николая послушать, то и хозяйственного мыла достаточно. И всё же Никита облажался – туалетную бумагу забыл!

Подтирка – дело серьёзное. Никита читал, что древние греки для этого использовали гладкие камушки, а Пифагор учил не подтираться листьями кедра, лавра, кипариса, дуба и мирта, потому что эти деревья связаны с богами. Во времена далёкие от Никиты в Несчастной стране несознательные граждане отводили душу, с наслаждением разрывая в клочья газету "Правда" и с удовольствием использовали её в туалете. А как быть теперь? Ни летней зелени, ни газеты! Несмешливый Николай расхохотался над туалетной задумчивостью друга.

– Ему смешно! – недовольно сказал Никита. – А сам, пальцем будешь...

– Землёй. Водичкой из лужи. – посоветовал Николай. – Привыкай.

Суров походный быт! Всего не предусмотришь, всем не запасёшься.

Поехали на военном джипе. Как оказалось, это не самое умное их решение. Там, где теплилась общественная жизнь, она сразу замирала, как только на горизонте показывалась военная машина. Рынки ощетинивались разнокалиберным огнестрельным оружием, и безопасно выбраться из машины можно было только, предварительно выбросив белый флаг. Чтобы сгладить негативное впечатление, Никита разрисовал джип цветами радуги и сделал знамя из разноцветных, не связанных между собой полос. Николай сразу не сообразил, почему именно так. Никита объяснил.

– Кто, о чём! – констатировал Николай, возражать не стал.

Это помогло. Пугаться их стали меньше.

В когда-то населённые пункты старались не заезжать. В основном они мертвы. Ночлег там найти трудно. Квартиры, в которых умерли жильцы, их вещи, пропитались трупным запахом, а хозяйничали везде крысы и насекомые.

С топливом мучились. Джип явно не отвечал параметрам, на которые полагался Николай, жрал бензин без меры, к тому же бесперечь ломался. Как на таком чуде собирались воевать – не понятно! Маршрут определяли топливо и вода. Держались поближе к речкам, но иногда приходилось забираться в маловодную глубь за бензином. Спасало, что ещё не все автозаправки выпотрошены, не со всех бесхозных машин слито топливо.

Двигались неторопливо. Всякий раз много времени занимало устройство на ночлег. Спали в палатке. Автомобиль маскировали. Вот тут-то "боевая" ЛГБТэшная раскраска проявляла свою оборотную сторону. Еду готовили в основном без огня. Для постороннего наблюдателя, если бы такой нашёлся, вода закипала сама собой. Ан, нет! Само собой – оно и есть лишь само собой, у всего своя причина.

– На крайняк, будем фокусы показывать. – как-то поразмышлял вслух Никита: – Или банным бизнесом займёмся. Ты – воду кипятишь, я – билеты продаю.

Стирка вещей, поддержание себя в опрятности, походный быт – пока не приноровишься, это сущий кошмар. Белоручка в теперь далёкой, почти нереальной, прошлой жизни, словно она сон, Никита постепенно превращался в бывалого странника с привычкой хорошо выглядеть. Уйму времени отнимали волосы. Николая подстригал Никита, но доверить свою шевелюру Николаю он рискнул только однажды. Результат превзошёл худшие ожидания. С того раза Николай допускался к стихийной причёске Никиты лишь для мелкой корректировки, и волосы отросли чуть не до плеч. За ними требовался уход, иначе они превратились бы в паклю на голове. Никита стал походить на принца из сказки. Не хватало средневекового камзола, шляпы с пером и коня, но всё это приходило на ум, глядя на него.

Сухой паёк и запасы курятины быстро закончились. В мёртвых городах без надлежащего хранения продукты испортились. Кое-что всё же найти удавалось. Николай замечательно пёк блины. Никита промышлял охотой. Крупных животных, если не для торговли, не трогал, потому что всё за раз не съесть, а хранить негде. Промышлял по мелочи. Его охота ещё больше удивила бы постороннего наблюдателя. Как у барона Мюнхаузена, пернатая дичь падала с неба уже зажаренной, только не ощипанной, а обгорелой и не потрошённой. Никита опасался, что нечаянно зажарит Парня, поэтому приучил его в момент атаки сидеть рядом на земле. Это оказалось не трудно. Никита транслировал свой приказ в виде образа, и птица слушалась. У Николая почему-то так не получалось, или Парень не хотел его слушаться.

По только ему известному графику Николай устраивал разгрузочные дни. В одно из своих приспособлений он клал какую-то таблетку, а на выходе получалась желеобразно белковое нечто, сильно напоминающее не кашу. Посоленная и подслащённая "не каша" была вполне съедобна и, как уверял Николай, очень полезна. Никита скабрезничал, но ел. Парню, которому позволялось брать со стола всё, что ему глянулось, диетическое блюдо ни разу не глянулось.

Чем дальше на юг, тем чаще попадались островки обетованные. Маленькие городки и посёлки популярностью у ищущих пристанища не пользовались. В основном люди кучковались там, где больше ещё не использованных ресурсов для жизни – в крупных городах. Это не было коммунами, сообществами. Это были атомарные люди, объединённые в неформальные группы взаимной симпатией и прагматической пользой. В отличие от банд такие группы не ставят целью грабёж, хотя не исключают его, как способ решения насущных проблем. Лидеры есть, но жёсткой дисциплины, и системы наказания ослушников, нет.

Банды тоже формируются по субъективным признакам. Туда людей приводят не обстоятельства, какими бы они не были, а склонность к криминальному образу жизни. Обстоятельства лишь способствуют раскрытию преступных талантов. Среди бандитов нет людей достойных сочувствия. Внутреннее устройство банд не является их характерным признаком. Жёсткая иерархическая структура, конкретность цели и групповых интересов, корпоративное поведение, диктуемое объективной взаимозависимостью при достижении цели, добровольно-принудительное подчинение групповым нормам и шаблонам – это в разной степени относится к любой формализованной организации людей.

Мир не может состоять из банд: как паразит нуждается в носителе, так и банды нуждаются в обществе с иной, добропорядочной системой ценностей. В новой действительности было множество людей в силу обстоятельств и безнаказанности, переступающих законы и правила прошлой жизни, но в банды их не тянуло. Количество банд оказалось не столь значительным, как можно было бы предположить навскидку.

Коммунами, сообществами можно было назвать фермерские хозяйства. Люди объединялись для совместного труда и защиты от внешней агрессии. Городские группы не могли за себя постоять, они либо уничтожались бандами, либо платили им дань. В городах заправляло банд-меньшинство. К фермерам банды совались редко, потому что те стояли за себя насмерть, а бандиты не солдаты. Одно дело, судьба, и совсем другое – испытывать судьбу в открытом бою. Действовать исподтишка, семерым на одного, гнобить слабых и безоружных – естественная для банд тактика, а показное геройство, которое они между собой и перед собой демонстрируют, на поверку всегда оказывается трусостью.

К особой категории относились люди, выбравшие стратегию – каждый сам за себя. Это странники по новому миру. Они нигде долго не задерживались, отличались бытовой неприхотливостью, выносливостью и, как правило, яркой индивидуальностью, часто и глубокой образованностью.

В городах Никита и Николай редко задерживались больше чем на день-два. Меняли добытое охотой мясо на топливо или разную мелочовку, иногда покупали что-нибудь. Перед отъездом из Лаборатории Николай наштамповал деньги – золотые кружочки. Невозможно ошибиться, предполагая, что золото сохранит свою сакральность среди людей и на руинах мира. Но не нужно забывать, что этот благородный металл часто сокращает жизнь тому, у кого он есть.

Случилось, что перед очередной рутинной заправкой охота провалилась: Никита пожалел косулю, настроение у него испортилось то ли из-за этого, то ли само по себе. Николай охотиться не умел. Он мог бы бродить по лесу хоть до конца жизни и в результате прийти к выводу, что лес необитаем.

За бензин рассчитались "николайками", так Никита называл монеты, заправились и решили пройти местному по рынку. По новым меркам город, в который они заехали, многообитаем. Сами фермеры на рынках не торговали из-за сложных отношений с городскими бандами, которые рынки крышевали, поддерживали там порядок и следили за справедливостью торговли в меру своего понимания справедливости. Товар брали перекупщики, рассчитываясь тем, что наменяли у старателей. Это упрощённая схема, а в реальности деловые отношения старателей, перекупщиков, фермеров, мануфактурщиков и ещё бог знает кого, были сложнее. Заказы, долговые обязательства, взаимозачёты, элементы биржевой торговли – рынок!

Слово "мануфактура" утратило своё исконное значения фабрики, или способа организации производства, мануфактурой стали называть произведённые уже в новых условиях, неважно каким образом и где, простейшие товары для быта, а ремесленников – мануфактурщиками. Это в отличие от старателей, которые, рыскали по городам и весям, добывая предметы прошлой жизни, топливо и оборудование.