Текст книги "Зачем богу дьявол к 2 (СИ)"

Автор книги: Леонид Январёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

Назначив бойцам сбор в девять утра, Николай уехал в Усадьбу со спящим Никитой, еле растолкал его, чтобы перебраться в палатку.

– Давай потрахаемся? – пробурчал Никита, обнял Николая, укололся о его щетину, пробормотал: – Не бритый. – и уснул окончательно.

***

Первым ни свет, ни заря приехал Пётр, специально, чтобы поговорить.

– Народ не доволен. – начал издалека Пётр.

– Удивил. Народ всегда недоволен, на то он и народ, а не стадо. – ответил Николай, в раздумье глядя на сломанный замок куртки Никиты: чинить, или выбросить?

– Как вы живёте! – Пётр и обвёл руками палатку, костерок, скромные постирушки, устроенные Никитой на открытом воздухе. – У меня работяги лучше живут.

– Предлагаешь устроиться к тебе в работяги? – насмешливо спросил Николай.

– Нет. Предлагаем помочь. – перешёл к главному Пётр.

– То убить хотели, то помочь хотят. – Николай усмехнулся. – Вам не угодишь.

– Злопамятный? – не уловил иронию Пётр

– Нет. Памятливый. – Николай оставил в покое куртку Никиты. – Сами как-нибудь справимся.

– Нет! Это... – Пётр не понимал такой упёртости. – Я не могу так сказать. Меня побьют!

– И правильно сделают. – согласился Николай. – Хотите помочь, помогайте! А то он разрешения спрашивать пришёл. Помощь она от внутренней потребности помочь, а не за спасибо, или за копеечку.

– Кстати, о копеечке... – вступил в разговор Никита: – Нужно как-то всё добро получше разместить, чтоб ничего не пропало. Займись. Тебе десять процентов с продаж.

– Мотивировать ты умеешь! – довольно ответил Пётр: и с народной заботой разобрался, и в долю попал!

– На мозги себе коплю! – загадочно ответил Никита.

Общее построение с новенькими Николай устраивать не стал: попросил бывших узников посидеть в сторонке.

– Благодарю за службу! – без пафоса, от себя лично сказал Николай и увидел растерянность шеренги: как отвечать? – В таких случаях принято отвечать служу и всё такое... Обойдёмся без этого. Кроме устной благодарности, все вы заслужили материальное поощрение. Подумайте, что нужно вашей общине и вам лично. Все вопросы к Никите. – проходя мимо санитарки, Николай задержался: – Санитарка ты никакая... – с лица девушки мгновенно слетела улыбка. – Ты не санитарка. Ты у нас теперь снайпер!

Так же мгновенно, как и расстроилась, девушка обрадовалась, и от наплыва эмоций бросилась на шею Николаю, но быстро опомнилась. Никита, шутя, погрозил ей пальцем.

– И всё же... – продолжил Николай: – Проведай раненых. Передай старшим в общинах, если что для бойцов не по-королевски...

– Я сама за них глаза выцарапаю. Да и парни в обиду не дают. – Валя кивнула на строй. – Ты знал, кого к ним приклеить, ох, теперь не отклеятся!

Рассказать о дальнейших планах не дала Мать, словно на метле прилетевшая. До игр в солдатики её не было дела, а в выражениях она никогда не стеснялась.

– Ты почему не сказал, что за тобой целый табор тянется? – набросилась Мать на Николая. – Или их всех сюда, к тебе отправить? Да они тут жопы вокруг твоих хором отморозят и с голода сдохнут! Скажи мне, кто должен этим заниматься?! И они тебя требуют!

Николай ничего не понимал. Оказалось, что из посёлка генераловской базы пришло полста человек. А кроме того, две женщины с десятью детьми разного возраста. Уезжая, Николай сказал бойцам:

– Вы пока новеньким объясните наши правила.

На площади сразу подошли к детям, которых уже укутали, кого во что, и поили чаем. Самому младшему лет шесть, старшим лет по тринадцать-четырнадцать.

– Как мы рады... – начала говорить одна из женщин, заплакала и продолжила сквозь слезы: – Как звери в норах жили, лишь бы от извергов уберечься. Хорошо ещё люди помогали. – женщина кивнула в сторону, стоящих отдельно, обозванных Матерью "табором", людей. – Мы ведь думали везде одинаково. Куда идти? Да и как с ними пойдёшь? Далеко ли? До лета бы не дожили... Люди сказали, что вы есть...

Самый младший мальчик заворожённо смотрел на Никиту и Николая и вдруг бросился к ним, чуть не запутавшись в накинутом на него одеялке.

– Я вас знаю! Я вас знаю! – закричал мальчик. – Ты... – мальчик показал на Николая: – Ты Собиратель. Ты нас всех собираешь. А ты... – мальчик показал на Никиту. – Ты Хранитель. Ты его охраняешь и бережёшь. И вы любите друг друга, поэтому у вас всё получается! Я в книжке читал. Надо любить и тогда всегда всё получится!

– Вы уж простите его. – утирая слезы, сказала женщина. – Ванюшка ещё читать не умеет, придумывает много.

– Не правда! – запротестовал Ванюшка. – Я во сне читаю. – Чтобы доказать свою правоту он побежал к сумке через плечо, которую нёс мальчик постарше, достал из неё помятую тетрадку и, вернувшись, предъявил доказательства.

Сходство детских рисунков с реальность очень условно и всё же характерное в своих снах Ванюша уловил: не трудно было понять, кто Собиратель, а кто Хранитель. Например, у Собирателя короткие волосы стояли торчком. Да, можно сказать – это Николай и Никита. И особая подробность – у Николая гордый конь, а у Никиты лошадка с длинными ресницами.

К Николаю подошёл парнишка постарше:

– Собиратель, не разделяй нас, мы друг без друга никуда не пойдём.

Было от чего вздрогнуть. Николай как раз думал о том, что разделять их сейчас нельзя. Это станет для них большим стрессом, чем тот ужас, к которому они привыкли. Но проблема: одно дело – развести по общинам, и другое – найти благоустроенное место для всех.

– Мы привычные. – ответил на мысли Николая парнишка. – А Санек у нас, когда очень холодно, даже как печка. Он, когда задумается, от него тепло. Только у него кровь потом из носа идёт.

– Хранитель, а ты нас тоже будешь охранять? – серьёзно спросил Никиту Ванюшка.

У Никиты на глаза навернулись слезы, он обнял мальчика:

– Кончено буду. Куда я от вас теперь денусь!

Селу по статусу не полагалась даже поликлиника, не то что больница, но был большой "медпункт со стационаром". Уловка с названием помогла обойти порядки чиновничьей медицины, а финансирование при этом, странным образом оказалось приличней, чем можно было ожидать. Несчастная страна богата парадоксами, особенно бюрократическими. Здание не растащили, потому что одна из общин его застолбила, но жить там никто не жил: вокруг ни кола, ни двора и топить накладно без бюджетного финансирования.

– Пока в любой просторный дом. – Николай говорил сельчанам. – Накормить, помыть, переодеть. Приготовьте медпункт. Работу, горючку, вещи я оплачу. И не пытайтесь их разлучить. Им сейчас нельзя.

– Мог бы и не трясти мощной! – сделала замечание, всплакнувшая, как и многие, Мать.

Посовещавшись, сельчане увели детей. Николай подошёл к "табору": люди снялись с места с нехитрым скарбом, загруженным в обшарпанные микроавтобусы.

На вид старый, такой старый, что столько не живут, с лопатистой бородой мужчина упал на колени перед Николаем и стал его крестить.

– Я в бога не верю. – недовольно сказал Николай.

– Не важно. – старик перестал крестить воздух. – Он тебя любит и в тебя верит.

– Я попов не люблю. – Николай принял старика за попа. – Встань.

– И он их не любит. – сообщил с радостью старик, и поднялся колен. – Они насочиняли про него разные глупости.

Крыть не чем!

– Мы никого не затрудним! – продолжил старик. – Только позволь остаться. Сил нет, в том проклятом месте жить.

– Нам что, люди не нужны? – рявкнул Николай на Мать.

– Нужны! – рявкнула в ответ Мать. – Но, когда все рулят, всё на месте стоит. Объявил военное положение, так и военного коменданта назначай! Работы невпроворот, а спросить не с кого.

Вот она вся! Спрашивать с кого-нибудь – это у нас запросто! А в коменданты не пойдёт. Ещё и облает за то, что её хотят заставить чужое дерьмо разгребать.

– Она права. – сказал Николай, обращаясь к Петру. – Найди человека, или сам будешь! – Пётр хотел что-то сказать, но Николай упредил. – Выполняй, боец! Времени мало. Завтра снова выходим.

– Новый год завтра! – не удержался от возражения Пётр.

– А не отпиздить ли тебя? – спросил Николай, не угрожая, а напоминая. – Не доделаем, всем небо с овчинку покажется, а нам с тобой точно тогда не жить.

Продолжение следует! А Мать то думала, что передышка. Жизнь никогда не станет такой, какой была недавно – замкнуто-спокойной, обманчиво безопасной. Виноваты ли в этом циркачи, или по-новому – Собиратель и Хранитель?

А сельчан словно подменили. Сделать что-либо вместе, кроме как водку жрать, раньше не допросишься, хоть в доску расшибись! А теперь, словно не сами друг от дружки заборы строили: калитки нараспашку, собак на цепь посажали, а те и лаять на не своих замучились, молчат. Но самая удивительная перемена произошла с добровольцами. Раньше они были малоприметными парнями, такими как все, среди заводил и горлопанов не числились. А что теперь? С утра пораньше боец дал в морду старшему общины за его обычное хамство и научил: никто ни на кого не смеет орать! Это бы хорошо, но зачем сразу в морду? Зачем извергов в церкви сжигать? Другого места не нашлось? Мать пугало беспрекословное подчинение добровольцев Собирателю и Хранителю, теперь иначе циркачей называть не будут. Даже Петя Хитрый, который из-под любого ярма вывернется, видно, что не от хитрости по струнке перед ними ходит.

– После обеда похороны. – сообщила Мать.

– С продуктами на поминки не очень... – пожаловался Пётр. – Я из сухого пайка, что привезли, выделил.

– Правильно. – согласился Николай.

Вернувшись в Усадьбу, Николай поставил в строй и новичков:

– Касается пополнения. Вам объяснили, что значит остаться в этом строю. У вас есть минута, чтобы уйти на все четыре стороны. Если вы не используете этот шанс, пеняйте на себя. У меня рука не дрогнет, думаю, вы не сомневаетесь. – объявил Николай, а Болтушка явно хотел прокомментировать, но не успел. – Разговорчики в строю! Время пошло.

Выдержав молчаливую минуту, Николай подытожил:

– Ваша воля, ваша доля. А ты, Болтушка, подумай, что лучше тебе за разговоры в строю отрезать – язык, или хуй? Выходим завтра. Дел много.

Ни то, ни другое Болтушку не устраивало, поэтому он отвёл душу, когда переодевались в новенькую, без дурацких нашивок военную форму, взятую со склада генераловцев:

– Лют! Но с другой стороны...

Про "другую сторону" никто особо не слушал: так, в пол уха в фоновом режиме.

Николай и Никита переодеваться не стали: ясно, что Никита и сам военную форму носить не будет, и Николаю не даст. Уж очень она мешковатая, несуразная.

Погибших похоронили в деревянных ящиках с крышками. Гробы делать никто не умел. Разобрали на доски два сарая в пустующих дворах и больше досок испортили, пытаясь сколотить гробы, чем, в конце концов, пошло на простые ящики. Прощались молча. Бойцы дали пять не очень стройных залпов, но всё равно это выглядело торжественно и достойно.

После похорон Николай занялся обследованием детей. На удивление, кроме истощения, никаких очевидных заболеваний не обнаружилось. Оборудование адского лазарета перевезли в Село, но не было времени для установки. Основательное обследование Николай отложил на потом.

– У них был ВИЧ? – спросил Николай у женщин спасительниц.

– Бог с вами! – ответили одна из них, Катя. – Они жили в лагере с родителями. Лагерь – туристический для особых детей... – Катя замялась. – Вы скоро сами поймёте... Палаточный лагерь, но почти как стационарный. Места там замечательные. Приехали на неделю... А мы от организации, она частная, не для всех. Мамаш сумасшедших много, их дети всегда самые-самые, а эти... Мы же пятерых похоронили уже после...

Катя расплакалась. Вторая женщина, Люба, обняла её и сказала Николаю:

– Она не плакса. Держалась, а тут как прорвало.

– Я поверить не могу, что всё это закончилось. Господи... – сказала сквозь слезы Катя.

Ванюшка не слазил с Никиты. Они вместе что-то рисовали. Детской одежды в Селе не нашлось, была сначала, да за ненадобностью пустили на ветошь, теперь пообрезали наскоро взрослую. Получилось трогательно и забавно.

В здании, где обычно собирался Совет, расчистили что-то вроде актового зала, поставили столы. Кому не хватило места, расселись вокруг. Ждали Николая и Никиту, места для них приготовили во главе стола, знали, что они задерживаются у детей. При появлении Собирателя и Хранителя бойцы встали, хотя повод, по которому они собрались, освобождал от рутинной воинской вежливости, которая, впрочем, и в других обстоятельствах с них особо не требовалась. Это требовалось им самим, как знак солидарности, как знак искреннего уважения командиров, как знак отличия от себя прежних. Пока Никита и Николай пробирались на свои места, вслед за бойцами, подпадая под их настрой, или самим непонятно почему, встали все. Не считая необходимостью излишнею честь, замешкались, не сразу поддались коллективному помешательству главы общин, но все же поднялись со своих мест, сообразив, что их неподъёмность не прибавит авторитета и будет расценена как вызов.

Ждали, что скажет Николай. Это казалось очевидным, хотя если подумать, никакой очевидности в этом не было: ни друг, ни сват, ни брат, а так, мельком знавший погибших. Не ждали, что он начнёт с "Отче наш...": мало кто вообще знал, что на поминках следовало бы начать с молитвы. На столе стояла традиционная кутья, но спроси, почему она открывает скорбную трапезу, никто бы не ответил. Николай сказал просто и с верой в будущее:

– За погибших. Когда-нибудь вы построите город. Назовите улицы их именами.

Только сидя за поминальным столом, чуть отстранившись от горячки военной вылазки, Пётр понял, каким полным безумием она была. А как закончилась! С таким-то командиром, как не победить? Пётр, вроде взрослый мужик, себе на уме, а Николай душу ему перевернул и, будто глаза открылись, оказалось, что мир выглядит по-другому: конец света в голове, а не в жизни, жизнь продолжается, терпкая и желанная как никогда прежде. Что уж говорить о пацанах! Николай для них – бог! А Никита – образец для подражания.

Симптомы фанатского клуба появились не теперь вдруг, а считай с появления заочного кумира на глаза. Молодёжь стала срочно переодеваться в кирзовые сапоги, которые на самом деле Никита считал презренно-вынужденной обувью. И в одежде стали подражать, и в причёске. Не заметить это, когда все собрались за одним столом, было трудно. Николай съехидничал:

– Ты на лысо постригись, и все постригутся. Так и на солдат станут похожи.

С поминок командиры и бойцы ушли первыми. Повторился ритуал всеобщего вставания, но в этот раз он был более осмысленным: уже знали, что завтра они снова уходят, и что, скорее всего, поминки не последние. Сказать, что добровольцам завидовали, что ими восхищались – сказать неправду. Подобная чувственная экзальтированность раненым душам не свойственна, а в новом мире, что ни душа, то рана. Добровольцев уважали, за них переживали, но пополнить их ряды не торопились, особенно после похорон.

Никита так и не выяснил, кто такой Гриша, кто такой Колян, хотел расспросить перед сном, но оба устали, а разговор, явно непростой, комкать не хотелось.

***

Утро не обошлось без сюрпризов. На пороге неустроенного быта друзей появился Иваныч. Тот самый, который приютил их в худую минуту, помог с транспортом, тепло к ним отнёсся с немалым риском для себя, и первый рассказал о Генерале.

– Какими судьбами? – искренне обрадовался Николай и даже обнял Иваныча, как старого знакомого.

– Это у вас судьба, а у нас судьбишки! – прибеднился Иваныч. – Я к тебе вместе со всей своей командой и с барахлишком на десяти фурах, чтоб на новом месте не голышом.

– Откуда узнал? – уже без радости в голосе, настороженно спросил Николай.

– Старатели. У них радиосвязь. Ушлые ребята. – ответил Иваныч. – Обычно они на птичьем языке переговариваются, хер их поймёшь, свой сленг придумали, а тут открытым текстом про вас шпарят и о том, что вы Генерала побили. Не все верят, а я сразу поверил. А вчера утром к нам на привал нагрянули, кураторы наши, как ошпаренные. Мы сами с ними разобрались и снялись с места.

– Много там гарнизонов?

– Это не гарнизоны, это... – Иванович не знал с чем сравнить. – Вроде опорных пунктов. Они ведь с федеральными крестами, то воюют, то якшаются, публичные дома на границах с бандитами держат. Отпуска в столице проводят. Всё расскажу. Но мы с дороги, устали как собаки, не подскажешь, где приткнуться, чтобы никого не обидеть? Местные к тебе отправляют, к Собирателю. – С реки вернулся Никита: – А вот и Хранитель! – Подлетел Парень. – И ворона ваша тут как тут!

– Ты его так не оскорбляй, а то он тебе на голову насрёт. – предупредил Никита.

Николай решил отдать Иванычу землю Боса. Кусок лакомый, благоустроенный, по слухам в Совете хотят его между собой поделить, но пока к этому вопросу подступить не решаются.

Увидев Никиту и Николая с незнакомцем у спорной земли, Мать почувствовала не ладное и танком двинулась на них.

– Это теперь его хозяйство. – в лоб остановил её Николай и показал на Иваныча.

– И что это ты всё сам раздаёшь?! С каких таких пор? – возмутилась Мать. – Совсем охренел!

– Сам, сам... С тех самых пор. – Николай досадливо поморщился. – Гуляй дальше.

– А может, ты и у нас заберёшь?! – от злости у Матери выпучились глаза.

– Надо будет, и заберу. – раздражённо ответил Николай.

– А вот этого не хочешь?! – Мать выкатила на Николая смачную фигу, пошевелила для доходчивости большим пальцем, и убралась, кипя от возмущения.

Иваныч с нескрываемым удивлением наблюдал разыгравшуюся перед ним сцену:

– А может не стоит...

– Стоит. Как я сказал, так и будет. Тут от прежнего хозяина много осталось. Тоже, пререкался со мной... Всё твоё аж через улицу и до реки. Ты теперь сразу важная шишка. И у тебя сразу появились враги. Так что не спеши благодарить. Если кто-то вякнет, напомни, что за невыполнение моего распоряжения, расстрел. Они знают. Можешь сам расстрелять.

Иваныч поймал себя на мысли, что упростил образ Николая до народного героя с душой нараспашку:

– Неожиданно...

– А ты как думал? – Николай усмехнулся. – Думал, что я идейный борец со злом и поборник социальной справедливости? Я сам зло с теми, кто встаёт у меня на пути. – по улице шёл то ли пьяненький, то ли обкурившийся с утра пораньше мужичек. Николай кивнул в его сторону: – Ты, что думаешь, я за него палец о палец ударю? Скорее мозги ему вышибу за тунеядство.

– Я про участок... – Иваныч устало вздохнул. – В остальном... Мне больше по душе, когда по-хорошему, да, видать, твоё время. Мои парни станут на войну проситься, не бери. У них золотые руки, здесь от них больше пользы будет.

– Не успеют. – успокоил Николай. – Мы через несколько часов выступаем. Не получится у нас, ждите Генерала в гости. Угодил ты в самое пекло!

– Вижу, что некстати. – пожал плечами Иваныч. – Но сейчас нигде не отсидеться. Федеральные кресты облавы, как на зверей устраивают. Удачи тебе желать не буду, я суеверный.

– Тогда не ешь у этой ведьмы пирожки, а то подавишься. – посоветовал Никита.

И снова люди вышли на проводы, опять надрывно играла гармошка, гармонистом был тот самый мужичек, которому Николай не прочь мозги вышибить за тунеядство. Старик с лопатистой бородой, стоя на коленях, крестил колонну бойцов, которая медленно, чтобы уважить настроения людей и укрепить дух бойцов, двигалась по центральной улице Села. Война – время общественной Гармонии и Любви. Но это не отменяет Страх и Ужас. Неожиданно из стайки детей на дорогу со всех ног, так что никто опомниться не успел, наперерез командирскому автомобилю выскочил Ванюшка и закричал:

– Хранитель! Хранитель!

К ребёнку подбежали женщины, но Никита их остановил и вышел из машины. Ванюшка, обхватил его насколько мог в силу своего роста, и горько, навзрыд заплакал. Никита взял мальчика на руки и отнёс к остальным детям.

– Он сон плохой видел. – объяснила Люба. – Вот места себе и не находит. Вы, пожалуйста, берегите себя. Мы все вас ждём.

У Николая не было чёткого плана. Главное – не опоздать, а для этого нужно либо быстро бегать, либо выбежать пораньше. Генералу необходимо время, чтобы вернуться и собрать силы. Где бы он ни был на юге, кратчайшая дорога обратно одна. Даже если его спецы засомневаются в безопасности манёвра, который и для противника очевиден, Генерал не станет их слушать: какой такой противник? Быдло! Не хотелось думать о том, что произойдёт, если ставка на самонадеянность врага не сыграет.

Пустынные посёлки вдоль дороги, хотя их бесхозности чуть больше полугода, выглядели как выброшенные на помойку жизни, безвременно состарившиеся люди. Они ещё живы, но позаботится о них некому.

Николай распределил бойцов на два взвода и спецгруппу. Первый большой привал сделали до полуночи, разбивка лагеря вылилась в неразбериху, споры и суету, что нормально для людей, которые ещё не успели притереться друг к другу и по-разному представляют себе походный быт. Подступающий Новый год подгонял к компромиссу, и суматоха быстро улеглась. Николай коротко поздравил бойцов и удалил себя вместе с упирающимся Никитой в командирскую палатку.

– Могли бы, и посидеть немного! – ворчал Никита.

– Не мешай людям отметить праздник. – Николай не сомневался, что тайное отмечание состоится. – При нас нельзя.

Глуп командир, который думает, что дисциплина бывает без люфта. В курсантскую бытность Николай сам был злостным нарушителем уставного порядка. Мелкие прегрешения против дисциплины порой сплачивают бойцов лучше, чем большие учения. В этом нет ничего хорошего, но и бороться с этим невозможно, остаётся только контролировать, чтобы люфт не разросся до поломки.

Ночью Николай застал мирно уснувшими часового, разводящего и начальника караула. Их следовало расстрелять, или хотя бы отпиздить. Ни того, ни другого он делать не стал. Николай показал Парню на спящих и покрутил пальцем у виска – придурки! Минут через пятнадцать в лагере разразился переполох, проснулись все – странным образом не помытый котелок упал с неба на кунг одного из автомобилей и звонко скатился на землю. Парню тоже не понравилось, что бойцы манкируют своими обязанностями – в переводе на их быдлянский язык это означает – хуй забили!

Утром Николай не стал устраивать разбор полётов, ограничился общим замечанием:

– Уставы написаны кровью. Вижу, что вы хотите подтвердить это собственным примером.

Пристыдил! Но большее впечатление на бойцов произвёл "утренний чай для Никиты". Благодаря Рыжему об этом знали все, а теперь увидели своими глазами: не соврал Рыжий и даже не преувеличил!

До намеченной цели добрались благополучно. Объект атаки – балочный мост через небольшую речушку, построенный не только для преодоления водной преграды, но и для нивелирования сложного овражистого участка пути. В двадцати километрах гарнизон генераловцев, рядом провинциальный посёлок, раньше живший в основном за счёт приусадебных хозяйств и летних детских лагерей в окрестностях.

Можно было сходу долбануть по мосту, и двинутся к вражескому гарнизону. Шуму много, толку мало – решил Николай. Требовалась разведка. Оседлав боевой мотоцикл, командиры умчались, оставив бойцов в сиротливом ожидании.

Гарнизон, как и можно было предположить, нашёлся в когда-то детском лагере, который теперь стал грозным военным лагерем с минным и противопехотным загражденьями, системой видеонаблюдения. Заглянуть внутрь не удалось: вокруг не было подходящей возвышенности, с которой это можно было бы сделать. Николай ошибся в оценке расстояния – от гарнизона до моста не больше десяти километров и, судя по грунтовой мало заезженной дороге, тяжесть генеральской колоны она на себе ещё не испытала. Николай не удивиться, если окажется, что Генерал передвигается в сопровождении танков.

За мгновение до того, как Парень раздолбал подло спрятанную видеокамеру, мотоциклисты попали в зону видимости. В другое время мелькнувшее изображение, скорее всего, осталось бы незамеченным, но не теперь, когда известие о разгроме Базы грянуло, как гром среди ясного неба. К тому же с минуты на минуту, правда, уже двое суток, ждали прибытия Генерала. Срочно выслали группу для проверки территории, прилегающей к дороге, и отправили охрану к мосту. Взводу, находящемуся в посёлке, объявили боевую готовность.

Выбирая позицию, Николай перебрал в уме множество вариантов: рельеф местности делал задачу сложной. Наконец он сделал выбор в пользу скрытности реактивной Установки, пожертвовав уязвимостью в бою, если генераловцы их обнаружат, что нельзя было исключать. Установку загнали в овраг, из которого своим ходом, без помощи тягача, её уже не вытащить. Зато теперь можно дождаться, пока вся, или почти вся, генеральская колонна выедет на мост.

Для прикрытия фронта и левого фланга Николай приказал бойцам окопаться для стрельбы лёжа. Дело это мозольное, но, к счастью, пока не под огнём противника. А вот с правым флангом проблема – он у подножия лёгкой возвышенности, с небольшим открытым пространством, переходящим в лес.

– По фронту мы продержимся... – начал Николай объяснять Никите, задумался и продолжил: – Если за нас хорошо возьмутся, то минут пятнадцать. А справа – беда! Это твоё направление. Их тут... – Николай еле заметно кивнул в сторону бойцов. – С ходу поубивают.

Установить бы растяжки, да ни проволоки, ни подходящего шнура... Николай пытался придумать способ минирования из подручных средств, когда к мосту выехала колонна. Генерал! Его величество, как ни торопился, всё равно двигался медленно: не со скоростью своей ударной военной силы, а со скоростью своего обоза. Всё своё приходилось возить с собой.

Сначала мост "опробовали" на взрывоопасность два джипа. Они успешно воссоединились с охраной на противоположной стороне, и колонна тронулась. Залп оставил от скромного моста память в виде искорёженного металла, а по цепочке не въехавших в пекло автомашин прокатилась волна взрывов. Николай не рассчитывал, что Генерал поедет впереди на белом коне, но, может быть, взрывное эхо залпа его достанет?

Следующий на очереди – гарнизон. Задав приблизительные параметры цели, Николай не ошибся с первого раза: вероятно, куда не попади, что-нибудь да сдетонирует. И этот гарнизон сидел на пороховой бочке складов арт-вооружения! Условия нового времени вынуждали генераловцев держать при себе в убийственной близости запасы боеприпасов и топлива.

Фенита ля, Генерал! Николай облегчённо вздохнул. Преждевременно! Раздались крики и выстрелы. Прочёсывая придорожный лес, генераловцы с неизбежностью в силу явной позиции атакующих, вышли на них. Но самонадеянность противника и в этот раз помогла. Самое большее, с чем ожидали столкнуться генераловцы – это бесхозные бесы, или обнаглевшие бандиты, поэтому для мобильности группа вооружилась лишь автоматами. Будь у них хотя бы один подствольник, Установке конец, а взрыв боекомплекта разметал бы ошмётки обеих враждующих сторон далеко вокруг.

Прежде чем перестрелка стала позиционной, двое добровольцев были убиты, не успев добежать до своих окопов. Валя успела убить только одного креста: на стороне противника больше естественных укрытий. Николай оказался в тылу и не мог рыпнуться вперёд, да это и не изменило бы ситуацию. Генераловцы вели себя грамотно: стреляли экономно и прицельно, держа на мушке малейшую активность противника. А добровольцы палили почём зря. Один из них, устраивая окоп, поленился сделать основательный бруствер и поплатился – вражеская пуля снесла ему пол головы.

Николай не сразу понял, что имеет дело с бывшими десантниками, зато генераловцы быстро сообразили, что перед ними народное ополчение, до которого лишь один бросок. В какой-то момент наступила противная, тревожная тишина. Кончились патроны? Может быть. Но скорее другое и Николай не ошибся.

Рукопашный бой – это ни матросик, который, выскочив на всеобщее обозрение, рвёт на себе тельняшечку, а потом начинает сучить кулаками. Рукопашный бой – это ураган убийственной воли. Он может быть выигран уже в первые секунды ещё до контакта с противником, если противник окажется психологически слабее. Генераловцы бросились с флангов, разрывая внимание врагов, заставляя их мозг на мгновение оцепенеть от потери ориентации. Этого достаточно, чтобы пропустить лобовой удар. Вид человеко-зверей, которые оказались как бы сразу везде, парализовал добровольцев. Не растерялись только новенькие и этим спасли своих товарищей от беспощадного вырезания. Что могли добровольцы-мальчишки? Открыть банку консервов штык ножом. А вот бывшим узникам генеральского изолятора случалось горло врагу зубами перегрызать.

Николай ворвался на поле брани встречной бурей, с молниеносной реакцией сокрушая головы крестов как скорлупы. Он боялся, что и Никита ввяжется, поэтому кричал:

– Держи флаг! Держи фланг!

Сразу после залпов реактивной Установки взвод генераловцев в посёлке выдвинулся на поиск врага. Случившееся ошеломило. Осознание трагичности положения, наполнило сердца крестов жгучей силой мести. А звуки боя, которые они услышали по дороге, указали направление. Генераловцы ехали от посёлка справа, поэтому и вышли на правый фланг.

Никита с тремя бойцами оказался перед атакующей цепью противника. Через минуту – уже с двумя бойцами. Из своего укрытия, которое в новой обстановке перестало укрывать, к перестрелке подключилась Валя, но стало ясно, что не получиться остановить генераловцев: они приближались с решимостью смертников.

"И встал под градом пуль Ангел Любви, как Ангел Смерти, И пламя ненависти его к угнетателям встало огненной стеной перед врагами, И горели человеконенавистники, как факелы в ночи, хотя день был. Так спас Он человека, которого любил больше всего на свете, и воинов его". Это будет написано в каноническом эпосе "О Собирателе и Хранителе". Почти так и было, но одна деталь ускользнула от свидетелей: это случилось мгновенно и никто, кроме Никиты не увидел. Из стены пламени выросло огненное щупальце: что-то взорвалось. Но у Никиты почти не осталось сил, из последней мочи он пригнул огненное щупальце к земле, земля взметнулась как туча, накрыв поле боя. Когда прояснилось, Никита лежал навзничь без сознания.

Земля взорвалась за спинами бойцов и въелась в глаза крестов. Их добили ослеплёнными. С окровавленным лицом, в окровавленной одежде, с окровавленными руками Николай упал на колени перед Никитой и окаменел, глядя на него: два пулевых ранения, обожжены ноги и кисти рук. Немного осталось бойцов, которые держались на ногах, стонали раненые. Время стало бессмысленным, исчезло, звуки пропали. Николай не слышал, что ему говорили, он смотрел на Никиту. Валя плакала.

– Он не умрёт. – вдруг уверенно сказал Николай. – Я ему не позволю.

Никита застонал, на несколько мгновений пришёл в себя и снова потерял сознание от пронзающей боли.