Текст книги "Зачем богу дьявол к 2 (СИ)"

Автор книги: Леонид Январёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

Первых новых поселенцев привела сюда Мать. Она бывала в этом Селе раньше. Здесь жила её подруга с семьёй. Название Села – Царёво. Место замечательное – река, лес, земля благодатная. Странно, что в Селе не оказалось ни мёртвых, ни выживших. Останки людей обнаружили в лесу. По какой-то причине жители Села ушли в лес, то ли умирать, то ли спасаться.

Новость о появлении мифических циркачей будила любопытство, вызвала разговоры, но воспринималась как нечто несерьёзное. Всплыла шутка о цирке, который уехал, оставив клоунов. Вероятно, самозванцы какие-то. Не спёрли бы чего-нибудь.

В Селе сформировалось семь общин. Сам собой сложился Совет, в который вошли люди с решающим в своей общине словом. Никаких реальных полномочий он не имел, а был лишь площадкой для обмена мнениями. Организатором и мотором общественной деятельности стала Мать.

В самой большой общине было двадцать человек, в самой маленькой – пять. Места под солнцем хватало всем. Отношения между общинами, как и между людьми, складывались непросто. Попытки Матери привести эти отношения к общим правилам, терпели из уважения к ней, но объединяться в колхоз не хотели и вмешательство Совета во внутриобщинные дела не допускали.

Пока общественное мнение определялось в своём отношении к новичкам, Никита с огорчением рассматривал то, что устроители музейной усадьбы назвали конюшней. Декорация она и есть декорация! Но всё же лучше, чем под открытым небом. Оставив Николаю решать эту задачку, Никита отправился в лес за пропитанием.

С охоты Никита вернулся с двумя поджаренными на лету тетеревами и в глубокой задумчивости.

– Что случилось? – Николай читал эмоциональные состояния Никиты, как открытую книгу, то ли потому что Никита слабо контролировал трансляцию эмоций, то ли пренебрегал контролем. – Лешего обоссал?

– В лесу много останков. – Никита не поддержал насмешливый тон. – Очень много. От смерти спрятаться хотели... Думали, лес защитит. Грибы.

– Грибы? – Николай не мог понять, о чём речь? – Какие грибы?

Дома, увлёкшись лесом, Никита чувствовал неизвестно откуда возникающие подсказки: какая трава полезна, какие грибы и ягоды лечат, как нужно правильно думать и делать, чтобы лес сам давал то, что ты хотел бы от него получить. В шутку разговаривал с деревьями. А в шутку ли?

– Грибница... – Никита замялся. – Грибница рассказала.

Николай с беспокойством смотрел на Никиту: галлюциногенные грибы и не такое расскажут!

– Сам такой! – обиделся Никита. – Не знаю я. Взяла и рассказала... Грибница!

Грибы удивительные создания – это и растения, и животные одновременно. Хотя иногда они бывают очень недружелюбны, всё же их склонность к взаимовыгодному симбиозу с другими организмами, берёт верх. На земле нет биологических ниш без грибов. А вот теперь и разговорились! В прошлой жизни мыслящая грибница – это сенсация! Теперь – только дополнительный штрих в новой картине мира. Сколько ещё впереди открытий чудных готовит просвещения дух? Почему-то это не радовало, а заставляло грустить о прошлом, в котором не было разумных грибов. Одно дело, когда братья по разуму живут в фантазийных допущениях, и совсем другое, когда они под боком: словно твой дом оказался коммунальной квартирой.

Из мировоззренческой задумчивости друзей вывела Мать. Она принесла незваным гостям в плетёной корзине свежий хлеб, десяток варёных яиц, кусок варёного мяса, чай для заварки и соль. И пирожки!

– Спасибо! – первым поблагодарил Николай, Никита поддакнул.

– Пожалуйста! Чем богаты, тем и рады. – ответила Мать и, заметив на земле дичь с опалёнными перьями, предупредила: – Лес проклят. Лес мёртвых. Мы далеко не ходим, а то леший кругами водит.

– Волков бояться... – начал было Никита в оправдание леса, но не стал развивать, вероятно, не без оснований, спорную в местных обстоятельствах тему. – Вы всех угощением встречаете? – бестактный вопрос вырвался не случайно: женщина не выглядела доброжелательной, смотрела, словно врага покойника на могилку пришла навестить.

– Нет! – твёрдо ответила Мать, – Пирожки с капустой. Мои фирменные.

– Мы можем заплатить. – предложил Николай.

– Заплатите. Ещё успеете. – отказалась Мать. – Это на первый случай. Да и не в деньгах дело. Пойду я. Устраивайтесь.

Обдуваемая лёгким ветерком, Мать пошла обратно в Село. Её мешковатое, похожее на рясу священника платье, пузырилось то ли на ветерке, то ли от покроя и от этого женщина выглядела беременной воздухом.

Более двадцати лет Мать работала школе учительницей младших классов, а последние десять лет – надзирательницей в женской исправительной колонии строгого режима. Только на поверхностный взгляд это противоположные занятия, крайние позиции обстоятельств жизни, на самом деле, по сути – одно и то же, с той лишь разницей, что зэчки вызывали у Матери меньшее отвращение, чем дети. Если педагог не испытывает отвращения к своим воспитанникам, значит он педофил. Мать судила об этом категорично, считая промежуточные оттенки лицемерием и профнепригодностью.

Последние полгода перед Серой смертью Мать провела в психиатрической клинике. Была ли это болезнь – вопрос. Очевидно, что это был путь избежать ответственности за дикий поступок. Мать смертельным боем обрушилась на молодую заключённую. На фоне прошлой образцово-добропорядочной жизни, случившееся выглядело внезапным умопомрачением. Не удивительно, обстановка в местах заключения не способствует крепости психического здоровья, как заключённых, так и тюремщиков.

В психушку Мать упрятали родственники при поддержке администрации колонии: хотелось притушить скандал, да и верилось, что у дела очевидная психиатрическая подоплёка. Защитникам не хотелось докапываться до истинных причин происшествия. Прежде всего, это было не в их интересах и в последнюю очередь заботой о судьбе Матери. Сын – молодой перспективный политик, делающий карьеру в партии власти, исправительная колония – образцово-показательная.

Серая смерть унесла прошлое в могилу. Не осталось никого, кто мог бы удивиться, как много пациентов психушки выжило: санитары и санитарки, бесчувственность которых, граничащая с садизмом, тюремным надзирателям и не снилась, сбежали первыми, врачи – следом. В убийственной суматохе последнего дня близкие просто забыли о Матери, их судьба ей неизвестна.

Люди-деревья, космические контактёры, неисправимые суицидники, наркоманы и алкоголики на свободе оказались самой безобидной частью обитателей нового мира, а порядки и нравы психушки в сравнении новой жизнью выглядели утраченными гуманистическими идеалами. Думать о вчерашнем аде, как о потерянном рае – это так по-человечески!

Темнело рано и, хотя темнота не была особой помехой, Никита и Николай всё равно подстраивались под светлое время, спать ложились не поздно затемно, вставали с рассветом. От мысли переночевать в доме отказались: он выстужен и загажен. Как обычно поставили палатку.

– Я подумал, мы любовники? – укладываясь спать, спросил Никита, на ответ он не рассчитывал. – Любовники – как-то пошловато звучит. Друзья? Друзья не трахаются. Пара? Как два сапога! Ты мой бойфренд, я твой бойфренд, а вместе мы френды. Как в компьютере. Ужас!

Николай засмеялся. Френды! Придумал!

– Нет. Я твой Железный дровосек. – сказал Николай и обнял придвинувшегося к нему Никиту. – А ты мой соломенный Страшилка. Не переживай, купим мы тебе мозги.

– Сам такой! – буркнул Никита.

Первым просыпался Николай. Он разводил костёр, грел воду, сочинял завтрак, заваривал чай из чаги – гриба-трутовика, его в лесу много. Привычный чай стал редкостью: на рынках под видом чая предлагали похожее на чай неизвестно что. Наполнив большую кружку, Николай подслащивал напиток мёдом, который берег исключительно для Никиты, сам, довольствуясь удобным в дороге сахарозаменителем.

Обязательная прелюдия нового дня заканчивалась побудкой: полупроснувшийся Никита, не сходя со спального места, выпивал свой эксклюзивный чай, выбирался из палатки и объявлял миру: "Доброе утро!". Сразу под щебетание райских птиц вставало солнце, мир стряхивал с себя сонную негу и наполнялся душевной бодростью.

Радость проснувшегося бытия омрачали несущественные подробности: промозглая сырость, нежелание вставать с нагретого места, побеждаемое желанием справить нужду. Зима хоть и не северная, но всё ж таки зима. И пусть бы, да вдобавок – бессмысленность предстоящего дня в дороге судьбы. Блажен, кто верует, что господь управляет шествием его.

Подземное приключение вчера казалось лишь досадным казусом, но утром, которое, как говорят, мудрее, почему-то стало выглядеть зловещим знамением. Лучше бы наоборот, но добрым знаком случившееся не назовёшь.

– Сральню надо сделать. – после завтрака ответил на свои невесёлые мысли Никита.

На рядовой ночёвке ямку в кустах рыл первый, кому приспичит. А вот сейчас сакральность пути взывала к основательному размышлению о будущем: следовало переждать и тут уж одной ямкой не обойдёшься.

Николай не стал возражать против основательной остановки: нужно пополнить припасы, подремонтировать снаряжение, а главное – в Селе наверняка найдётся, чем кормить лошадей.

После обеда Никита прихорошился в свежую, пусть и мятую, рубашку, вычистил залатанную в нескольких местах кожанку, которую в прошлой жизни под страхом смерти не одел бы.

– Пойду налаживать отношения. – объяснил Никита и, предвидя возражение, упреждающе возразил: – Ни в коем случае! Ты всех только распугаешь.

– Осторожней. – нехотя согласился Николай.

– Ты тоже. – ответил Никита.

Николай думал о том, что не хочет отпускать Никиту одного, но это неправильно, даже если жизнь как минное поле. Единственная цена этой предосторожности, что один без другого не останется.

– И мне не по себе после вчерашнего. – Никита перестал прикрываться шутливым тоном: – Но, правда... Меня всерьёз не воспринимают, тебя боятся. Я на разведку, а потом решим, что дальше. – молчаливое сопротивление Николая было громче его слов, в такие моменты у Никиты пропадало желание спорить: – Хорошо. Я как ты. – отступил Никита. – Наверное, меня любит бог, раз я у тебя есть.

Николай усмехнулся: согласиться, чтобы потом всё равно сделать по-своему – обычная тактика Никиты.

– Ладно. – сдался Николай. – Надеюсь, здешние селяне и селянки мирные люди, или хотя бы не людоеды.

Путь в Село шёл мимо пустыря, где в незапамятные времена стояла церковь, от которой не осталось следа, но почему-то приходила мысль, что пустырь не всегда был пустырём, словно незримые скромные деревенские купола с крестами охраняли место от случайных застроек. Здание управы, клуб, торговый центр – в разное время все эти проекты провались по каким-то своим причинам.

Проходя мимо пустыря, Никита чувствовал историю этого места. Здесь стоял треножник, поддерживающий большой голубой кристалл. Вокруг него собирались трёхметровые гиганты, очень похожие друг на друга. Так они общались со своими создателями, биологическим продолжением которых являлись. В человеческой терминологии, они общались с богами. Много позднее остаточная энергетика этого места притянула сюда сначала языческое капище, а потом череду церквей, сжигаемых безбожными завоевателями и восстанавливаемых вновь.

Такие внезапные, походя, прозрения Никиту не пугали: он всегда был фантазёром, а с некоторых пор стал неукротимым фантазёром. Длинными вечерами перед сном в палатке он рассказывал Николаю бесконечные истории обо всём, что приходило на ум: о галактических войнах между расой галпов и расой воплощённых, о мире мыслящих кристаллов, об удивительных приключениях в других мирах, о подлой, паразитной сущности хранителей, которые растеряли благородство своих предков. Никита не заморачивался внеземной терминологией, переводя свои невесть откуда почерпнутые знания в словесную форму. Поэтому его истории воспринимались как сказочные.

Понятийно проще обстояло с человеческой историей, хотя и не менее фантастично. Николай не спорил с рассказчиком, потому что не сочувствовал этой странной, эфемерной науке, а лёгкость, с которой Никита выдавал версии исторических событий, только лишний раз подтверждала, мягко говоря, вариативность, а то и вовсе непредсказуемость прошлого. Чтобы не вдаваться в долгие описания, Никита часто помогал себе жестами, мимикой и матерной лексикой. История в сленговом варианте – это неожиданно и забавно. Если бы Николай мог увидеть себя слушающего со стороны, то увидел бы человека, для которого тайны Вселенной и загадки истории – ерунда, по сравнению с тем, что любимый человек рядом. Ты мой воздух, без тебя я задохнусь в этом мире – говорили глаза Николая.

Изредка в своих рассказах Никита забредал на территорию, которую Николай считал своей заповедной вотчиной: неведомые человеческому уму научные теории в фантазийном изложении выглядели чаще всего совсем уж нелепицей. Некоторые из них всё же были занимательны, при условии, что истинное их место на полке абстрактного субъективизма, или метафизики, или вообще неизвестно где. Например, Мир, как луч разлагается на спектр и состоит из разных Миров. В названиях Никита путался, всякий раз выдумывая их заново, но в двух случаях был твёрд: есть Мир Причин и Мир Бытийный. Люди воспринимают только Мир Бытийный. Особо одарённые, которых, к сожалению, часто принимают за сумасшедших, видят Мир Причин.

Для доказательства своей правоты, Никита, побродив по Миру Причин, возвращался с ворохом "открытий". Так, добравшись до эволюции, он рассказал, что Homo sapiens – это сборище разных биологических видов. На каверзные вопросы Николая Никита ответить не смог, но пообещал досконально разобраться: знания хранителей – чертовски сложные картинки!

Если идиллию уравновешивает быт – это везение, обычно он убивает романтику отношений. Друзья не были исключением. Никита злился, когда Николай уходил в себя, долго не возвращался, а, всё же вернувшись, не мог удержаться от замечаний о плохо вымытом котелке, о нечищеном оружии, о разбросанных вещах и тому подобному, что за Никитой находилось всегда. А сам то! Мог улечься спать с немытыми ногами, брился только по настоянию Никиты, в тарелку за куском мог залезть руками... К счастью, долго находиться в состоянии размолвки они не могли. Для примирения Никита придумал достойную фразу – прости меня, даже если я прав! Или по-другому – прости меня, даже если я не виноват!

Первый раз за время странствия Никита не чувствовал рядом оставленного в одиночестве Николая. Вот нужно было выпендириться! Только гордость не позволяла Никите вернуться обратно. Может быть Николай прав – это у них психологическая, вроде наркотической, зависимость и уже почти клинический страх друг за друга? У одного нет сердца, и он любит мозгами, у другого нет мозгов, и он любит сердцем – парочка, гусь да гагарочка!

В скверном настроении Никита шёл по центральной безлюдной улице Села: то ли все попрятались, то ли действительно заняты делами и не до пришлого щёголя. Наконец у одной из калиток появился человек, явно настроенный на общение. Это был мужчина лет сорока, среднего роста, не склонный к полноте, средней внешности: небогатая шевелюра с возрастными залысинами, лёгкие мешки под глазами, не совсем карими и от этого как бы блёклыми.

Познакомились. Незнакомец назвался по имени и сразу заговорил на "ты" с располагающей, подпорченной, вероятно, неумеренным курением, желтозубой улыбкой. Его звали Пётр. Пригласил в дом. Двора как такого не было: внутренние заборы, раньше отделяющие независимые участки, снесли, и образовалась общая огороженная территория с домами, подсобными постройками, переходящая другую, теперь уже не прохожую улицу.

Стерегущая придомовое пространство овчарка насторожилась. Пётр раскрытой ладонь остановил её, но собака не обратила на жест хозяина внимания – она на мгновение застыла, удивлённо глядя на незнакомца, отвела глаза, поджала уши и без подобострастия, но уважительно виляя хвостом, подошла к Никите и лизнула ему руку. Тут как раз подоспел Парень: он попытался взгромоздиться на штакетник забора, но это, оказалось, ему неудобно, и он перелетел на дерево во дворе.

– Это со мной! – сказал собаке Никита, и пёс понял.

Действительно цирк! Пётр не нашёл, что можно сказать об увиденном.

Никита проверял, не кормят ли здесь собак человечиной. Не кормят. Если бы кормили, то пёс не подошёл бы к нему. Что-то странное – человек, а понимает и чувствует будто оборотень, но волком не пахнет: собачье чутье подсказывало почтительный вариант поведения. Если не придираться к слову "телепатия", а использовать его как фигуру речи, то все животные телепаты. Собаки лишь более приспособлены к пониманию человека, а человек их не понимает, если только он не оборотень.

В доме прошли в комнату с круглым деревенским столом посередине и небольшим письменным столом у стены. Рядом с открытой ученической тетрадью лежали счёты. Никита знал, что такое счёты, но никогда их не видел раньше. В комнате стоял незнакомый, но сильный естественный запах. Пётр усадил Никиту на диван, а сам отлучился, вернулся с чайником и заварником. Чашки в комнате были, а также сахарница и вазочка с домашним печеньем.

Выяснился секрет запаха. Это оказалась махорка. Пётр предложил гостю, Никита не отказался, но у самого скрутить сигарку не получилось, помог хозяин. Опрометчиво привычно затянувшись, Никита задохнулся и прокашливался до слез. Про махорку он слышал раньше, но не подозревал о её ядрёности.

– Извини! Уж чем богаты. – оправдался Пётр.

Покончив с курительным недоразумением, выпили чаю. В негостеприимности, открытости и тем более откровенности хозяина не упрекнёшь. Поговорить вроде поговорили, но как устроена здешняя жизнь, Никита так и не понял. Зато выяснил, что старатели, приезжающие сюда раз в неделю, будут завтра. И лошадей удалось пристроить на время.

– Найдётся место. Есть у нас пару лошадок. Не такие красавцы, как у вас, но, думаю, не подерутся. – ответил на просьбу Пётр. – Убирать за ними будете сами. В деревне всегда работы столько, что успевай только поворачиваться. Лишних людей у меня нет.

Неожиданно в комнату без стука, явно привычно по-домашнему, влетел молодой парень с заспанным лицом. Из одежды на нем были только трусы в разноцветный горошек. Стройное юношеское тело, взъерошенная копна редкостно ярко рыжих волос, чёрные, слегка косоватые глаза и, наверняка, левша. В Средние века с таким набором внешних дьявольских отметин его, на всякий случай, без явной другой вины, сожгли бы на костре.

– Или я сплю, или я ебанулся! – вместо "здрасте" выпалил Рыжий, изумлённо глядя на Никиту.

– Штаны надень! – ответил ему Пётр и пояснил Никите: – Он допоздна работал, вот и отсыпался.

Рыжий ойкнул и ретировался, не закрыв за собой дверь. Появился он одетым, явно прихорошившимся у зеркала, судя по тщательно причёсанным волосам. А Никита уже прощался с хозяином.

– Не в последний раз, надеюсь. – ответил Никита на огорчённое, даже горестное выражение лица Рыжего.

– Это моё сокровище. – на будущее пометил свою территорию Пётр.

Хозяева проводили гостя до калитки. Чуть поодаль у соседского дома всех подстерёг неприятный сюрприз – два человека, явно поджидали Никиту и двинулись прямо на него, один – с винтовкой.

– Не связывайся с ними. – успел предупредить Пётр. – Это наша головная боль.

Убегать Никита не собирался, а спокойно уйти, не обращая внимания на проявляемое внимание к нему, было поздно, да и оставлять за спиной вооружённых людей с неясными намерениями – опрометчиво.

Парни лет тридцати. Очевидно по глазам, что навеселе, но не от вина или водки и не от махорки. Такой взгляд Никите хорошо знаком по гламурной жизни.

– Смотри, какая цыпа! – заговорил парень с винтовкой. – Прелесть, что такое!

– Мужики, прекращайте! – попробовал остановить соседей Пётр. – Что за дела?

– Заткнись, падла! Башку отстрелю! Давно нарываешься. – парень взял винтовку наперевес и прицелился в Никиту: – И зачем такой сладкой цыпочке пистолет? С таким-то ротиком, с такой-то попочкой. Ну ка, Вован, пощупай мальчика за пистолетик. А ты, цыпа, не дёргайся. Не промахнусь.

Молчаливый Вован, сально улыбаясь, приблизился к Никите и потянулся к нему рукой, но не сразу к кобуре, а к ширинке. Собственно, неважно, за что он хотел ухватиться в первую очередь. На обкуренных долбоёбов Никите хватило и половины его потенциальной реакции: один упал с пулей в животе, другой – в голове. Это произошло так стремительно, что в первое мгновение ни Пётр, ни Рыжий не поняли, отчего попадали незадачливые грабители.

Никита уходил, не ускоряя шаг, не оборачиваясь, словно и не оставил за спиной два трупа. Как Николай! На самом деле уйти хотелось побыстрее.

Пётр ударил себя ладонью по лбу: он представлял, что последует дальше. Рыжий изумлённо смотрел в след Никите: вот это парень!

Выслушав отчёт Никиты о разведке, которая стала разведкой боем, Николай не удержался от язвительности:

– Да, умеешь ты наладить отношения!

– Сам дурак! – со злостью ответил Никита.

– Дурак. – неожиданно согласился Николай. – Прости.

Они сидели на лавочке у дома. Николай обнял расстроенного Никиту: сам виноват, не надо было его одного отпускать. Но и на поводке не удержишь – опять двадцать пять!

– А мне здесь нравится. – заговорил Никита. – Кажется, что я здесь уже жил... в другой жизни. Река. Лес. Дом можно отремонтировать. Чем-то похоже на наше старое место, только всё покрупнее.

– Ты хочешь, чтобы мы здесь остались? – спросил Николай. Он тоже об этом думал.

– Да. Но теперь... – Никита тяжело вздохнул.

– Ты думаешь, есть такое место, где нас ждут с распростёртыми объятиями? – то ли спросил, то ли предположил Николай. – Нет такого места. Мы остаёмся. Мы остаёмся, даже если для этого потребуется сравнять с землёй эту деревеньку. Пока я жив, никто не смеет обижать моего безмозглого соломенного Страшилку.

– Тьфу, на тебя! Пока он жив... Не каркай! – с искренне суеверным страхом ответил Никита.

Подойти незаметно к усадьбе со стороны Села невозможно. Друзья ждали подвоха со стороны леса, или реки, а увидели две вооружённых группы, которые шли, не скрываясь, по дороге. Почему две?

– Оружие убери. У них стволов больше. – предупредил Николай. – И не лезь поперёк меня в пекло!

Как стало ясно по расстановке, одна группа – наблюдатели, среди которых знакомые Никите лица – Пётр и Рыжий. И ещё Мать. Вторая группа – жаждущие расправы. А зачем пришли наблюдатели? На чьей они стороне? Заступятся? Вряд ли.

– Мы пришли за твоей жёнушкой! – объявил старший – полноватый, лысоватый, восточного типа мужчина. У него при себе был только пистолет, а у его людей – винтовки, нацеленные на Никиту и Николая, стоящих перед вооружёнными людьми как у расстрельной стены: – Отдай свою сучку и останешься жив. Нет – убьём обоих.

– У тебя поганый рот! – презрительно ответил Николай.

Восточного типа мужчина, сорока девяти лет от роду, носил простую фамилию Торопов и звался Андреем Михайловичем. Или природа подшутила, или его мама не блюла верность мужу, или то и другое вместе – неизвестно, но факт на лицо, или на лице, это как кому угодно. В прошлой жизни – мелкий чиновник, мелкий взяточник, мелкий человек и домашний тиран, мечтающий о другой, яркой жизни, которая не состоялась по недоразумению в силу царящей в мире несправедливости. Серая смерть освободила его от пут общественных условностей, дала ему шанс проявить себя, и он этот шанс не упустил. Пока его успехи скромны, но это только начало. Теперь он для своих слуг Бос.

– Даю тебе минуту на размышление. – свеликодушничал Бос. – Я зол на твою белобрысую сучку, но с тобой мы можем договориться. Ты парень не промах, я знаю. А блядей на наш век хватит.

Одна минута! Даже полминуты – это может быть целая жизнь.

Николай не ответил – не стоит тратить дорогое время, отвечая на глупые вопросы и глупые предложения. А Бос неожиданно начал задыхаться, он не понимал, что с ним происходит, дышать становилось всё труднее.

– Всем стоять на месте, или он умрёт. – приказал Николай. – Опустить оружие или он умрёт.

Николай говорил так властно и уверенно, что брала оторопь, а вид задыхающегося Боса обескураживал. И пусть сдохнет, и к лучшему. Или не к лучшему? А Бос уже нелепо махал руками, словно птица крыльями. Так опускать винтовки, или стрелять? В безоружных стрелять? Да куда они денутся! Сначала один боец опустил винтовку, за ним и остальные. А мог бы, и выстрелить со страху, от непонимания происходящего, следом выстрелили бы все.

Бос опустился на землю, на карачки, ком в горле уменьшился, но дышалось ещё трудно.

– Предупреждаю один раз. Кто посмеет обидеть его, – Николай некультурно показал пальцем на Никиту, – меня... – под ногами, как ни в чём, ни бывало, крутился Парень с видом, мол, какая стрельба? Это дегенераты и наркоманы, а не бойцы. Николай ткнул пальцем в Парня. – И его тоже. Тот покойник. Сегодня никто не умрёт, а что будет завтра – зависит от вас. – Николай посмотрел в сторону наблюдателей. – Вас это тоже касается.

Минуту назад кольцо Никиты, свербевшее так, будто хочет откусить палец, утихло. Николай как всегда – всё сам! И Никита не удержался. На собравшихся вдруг из ниоткуда налетели пчёлы. Люди бросились бежать, отбиваясь от злобно жалящих насекомых, роняя оружие. Даже у Боса открылось второе дыхание. Николай видел только бьющих руками воздух людей и ничего не понимал, а пчёл не видел, на него такие фокусы не действовали.

– Пчёлы! – объяснил Никита.

– Какие пчёлы в декабре! – возмутился Николай.

– Я как-то не подумал... – согласился Никита.

Стычка с местными испортила настрой остаться: стоит ли? Друзья спустились к реке и до темноты сидели на берегу.

– А не сильно ли мы рискуем из-за моих хотелок? – прервал молчание Никита.

– Это не твои хотелки. Это наша жизнь. До сих пор мы от неё убегали. – ответил, и на свои мыли тоже, Николай.

– А ты и в правду самый умный. – шутливо согласился Никита. – Да, мозги купить – мне бы не помешало.

– Обойдёшься. Лучше сена, да овса. Лошадей завтра кормить нечем. – приземлил тему Николай.

– А я дичи не набил. Старатели хорошо дичь берут. – спохватился Никита. – Насчёт лошадей я договорился, завтра отведём.

А в это время Село гудело. Люди обсуждали случившееся, ходили от двора ко двору, обменивались мнениями. Покусанные пчёлами, по советам знающих, делали содовые примочки, или прикладывали лук. Никто не обратил внимания на отсутствия жал в волдырях, потому что, хотя бывалый человек предложил жала повытаскивать, желающих на такую операцию не нашлось. У пары человек оказалась аллергия на пчелиный яд и у них по всему телу высыпала крапивница.

Откуда взялись в это время пчелы и почему они напали? Это не особо удивляло: в сумасшедшем мире сумасшедшие пчёлы – после Серой смерти всё возможно! Покусанные – лишь подробность, а что вообще-то произошло? Свидетели говорили об этом очень неохотно и по-разному. Сколько свидетелей столько и версий – обычное дело, но тут примешивалось что-то ещё. Слушатели не могли понять, что приключилось с Босом? По агентурной информации из его общины, он не образно, а реально обосрался! Как два безоружных парня пусть не разоружили, но всё равно как бы обезоружили целый взвод законченных придурков? Вот если бы циркачи наложили в штаны, это было бы понятно, но, когда наоборот – это непонятно. У слушателей складывалось впечатление, что очевидцы что-то не договаривают.

Боса и его отморозков терпели как неизбежное и не самое большое из возможных зол. Его община поставляла горючку. Топливный бизнес неизбежно сросся с бандитами, крестами, разборками между ними. Бос чувствовал себя в этой криминальной грязи, как рыба в воде. К тому же он прикрывал Село от других банд, не из человеколюбия, конечно, а как свой рынок сбыта. Бос жил при понтах, и на понтах: внешние подельники, особо не вникая в детали, переоценивали его авторитетность и влияние. Считалось, что он держит в кулаке крупную группировку и контролирует несколько поселений.

Не только от старателей сельчане знали, что происходит в других местах: по делам приходилось наведываться в разные поселения. Пьянство, наркомания, поножовщина, перестрелки, кровавый бизнес, измывательства бандитов – рядовая картина. Возвращаясь, даже неверующим хотелось поблагодарить бога за то, что он бережёт их от ужасов новой жизни.

До появления циркачей, убийств в Селе не было. Драки, ссоры, разборки случались по множеству поводов в силу скудности и неустроенности быта, в силу разницы характеров и привычек, из-за ревности. Придурки, которых застрелил Никита, обкурившись, часто к кому-нибудь цеплялись, но получив отпор, позорно отступали. Вована считали за мазохиста: он столько раз получал по яйцам за свои шаловливые ручки, что там у него всё должно быть отбито, а он не унимался. Но откуда об этом знать Никите? Напоролись ребята на крутого и поделом. Убиенных никто не оплакивал, даже в их общине печали не было. Бос взъярился по понятной причине – это удар по его авторитету. Не зная, можно подумать! Реальная цена его авторитета – отбитые яйца Вована, и то, что спускали собак на дебилов Боса, стоило им только появиться на территории не своей общины.

И всё же убийство – новая опция в программе общественной жизни Села. В личном качестве мало кто из сельчан, прежде, чем здесь обосновался, не переступил все божьи заповеди, чтобы выжить. Тем более хорошо они понимали, что лиха беда начало.

В усадьбу пошли, чтобы проконтролировать Боса – это если сказать для того, чтобы что-то сказать. Никто не знал, как поступить. Надеялись, что пришлые струсили и уже сбежали. Это был бы самый простой и благополучный финал. Не струсили, не сбежали, стояли безоружные перед нацеленными на них винтовками. В чём они виноваты? Защищаясь, Никита был в своём праве, и упрекнуть его не в чём. Это вдруг стало ясно как божий день. А кроме того, вместе они замечательно красивая пара. Это дополнительный аргумент в их пользу, хотя никакого отношения к сути конфликта он не имеет.

Когда Николай заговорил, его воля пригвоздила всех на месте. Как это объяснить? Как об этом рассказать? Это надо почувствовать. Его слово, его воля сильнее винтовок. Что уж тут пчелы! Так, мелкая, странная подробность.

***

День Старателя раз в неделю. В Селе это выходной, почти праздник. Кто-то ждёт, не дождётся, заказанной вещицы из прошлой жизни, кто-то приходит на площадь поглазеть и себя показать, поболтать, послушать новости внешнего мира. Старатели-оптовики в торговле мелочёвкой не участвуют. Они сразу расходятся по общинам, обговаривать сделки. В основном все друг друга уже знают, новеньких принимают по рекомендации. Случаются и мимоходом залётные с прочими за компанию, но пока они на мелочёвке себя не зарекомендуют, серьёзно с ними разговаривать никто не станет. Время такое – без крайней нужды ничего не бери от человека, которого не знаешь, да и в любой время этого делать не следует.