Текст книги "Зачем богу дьявол к 2 (СИ)"

Автор книги: Леонид Январёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

– Слуги Антихриста! Слуги Антихриста! Птицу поймайте! Поймайте птицу!

Брезгливо посмотрев на попика, Витя Острый плюнул ему в лицо, уж сильно мерзким оно выглядело. Попик утёрся и попятился, кланяясь, с перепугу осеняя крестным знамением своего оплевателя.

К Николаю подошёл крупный телом генераловский, помахивая наручниками. Николай протянул руки.

– Лохов ищешь? – насмешливо спросил генеральский. – За спину!

Николай завёл руки за спину. Тоже сделал и Никита. Друзей отвели в стандартный автозак, на борту которого поверх отметок о прежней принадлежности к Минюсту Несчастной страны, был нарисован аляповатый дракон. Вход с правого борта, слева общая клетка для заключённых, напротив входа – две отдельных камеры, их называют "стаканы". На канцелярском языке они предназначены для перевозки заключённых, которых нельзя перевозить в общей камере с другими заключёнными.

Уровень гуманности пенитенциарная системы Несчастной страны никогда за всю её историю не поднимался выше уровня гуманности блатного мира, живущего по понятиям, обычно, был ниже. Законы тюремного сообщества только для несведущих выглядят незыблемо, на поверку они столь же лицемерны, как и все общественные законы. Есть гомосексуализм без тюрьмы, но нет тюрьмы без гомосексуализма. Кодекс блатной чести не допускает общения с пидорами и в то же время искать среди блатных безгрешного в пидорстве, всё равно, что искать целку в борделе, но, как и везде, принцип важнее его соблюдения – пидару нет места рядом с правильными пацанами. Государственный автозак – отражение тюремных законов: отдельные камеры-стаканы в первую очередь предназначены для пидаров, а уж потом, если в этом вдруг возникает необходимость, для нужд правосудия. Разумеется, формально преподносится всё наоборот. Трудно разобраться, то ли блатной мир – искажённое отражение Несчастной страны, то ли Несчастная страна – искажённое отражение блатного мира, так сильно они переплелись между собой за свою кровавую многовековую историю.

Кроме главного предназначения, камеры-стаканы автозака ещё и пыточное место: металлическая шкатулка с глухими дверями. Именно поэтому Николай и Никита угодили именно туда.

Оказавшись взаперти, узники получили передышку. Трудно было сдерживаться, но судя по тому, как вопило кольцо Никиты на площади, безрассудная драка с неизвестным и опасным противником успеха не сулила, в автозаке кольцо замолчало. Металлическая перегородка не позволяла поговорить, но не мешала транслировать эмоции. Оба не теряли уверенности в том, что найдут выход.

Прежде всего, нужно было избавиться от наручников. В боевиках Никита не раз видел, как лихо разделывались киношные персонажи с кандалами. Разумеется, киношный бог всегда предусмотрительно посылал своим киношным подопечным скрепку, иголку, удобную проволочку или спичку. Но даже если у Никиты был бы весь этот набор, то это не помогло бы. И Николаю не помогло бы, хотя он и представлял себе устройство наручников. Освобождение от них подручными средствами – не ложь. Для этого нужен навык, приобретённый упорными тренировками. И то, выручит он в немногих случаях.

Трудно сказать, сколько прошло времени, казалось, что много. Николай отчаялся что-либо сделать с замком наручников. Слабым местом мог быть шарнир, через который зубчатый сектор соединён с корпусом. Вряд ли его делают из хорошей стали. Догадка оправдалась. Точечное энергетическое сосредоточение, как заморозка, изменило структуру металла: шарнир стал хрупким и развалился.

По правилам автозак следовало дезинфицировать после каждой перевозки заключённых, но делалось это через пень колоду, внутри стоял крепкий и противный запах. Охранник сидел на улице у открытой двери. Это, не бог весть какое нарушение, тем более, что день выдался солнечный. Когда в одном из "стаканов" раздался шум, охранник ухмыльнулся – всегда одно и то же: сейчас будет проситься "по маленькому", а то и "по большому", на что получит ответ: "Гадь под себя, не мне убирать!". Предвкушая, как он это скажет, охранник поднялся вовнутрь и гаркнул:

– Не шуми!

Шум продолжался, просьбы не последовало. Охранник прильнул к мутному глазку и ни фига не увидел – в "стакане" не было света. Шум продолжался. Позвать подмогу? Как баба! Испугался, что с бесом в наручниках не управится! Выставлять себя на посмешище охранник не захотел и отомкнул дверь "стакана". Это стало его последним воспоминанием о жизни.

Автозак стоял в числе рассредоточившейся колонны военных автомобилей, но так как имел отдельного охранника, в пост для часовых не входил. Николай обратил внимание на грамотность рассредоточения техники: хаоса не будет ни в случае тревоги, ни при построении снова в колонну. Серьёзные враги! Один, скорее недостаток, чем промах: часовых всего двое, охраняемая территория великовата для них во время военной операции, хотя допустима в мирное время. Вывод – ни сопротивления, ни нападения генераловские не ждут, а просто соблюдают порядок.

Самонадеянность противника ещё более проявилась в организации лагеря: генераловские заняли двор ближайшей к въезду в Село общины, поставили там несколько технических палаток, о вот об охране не позаботились. Николай засомневался – самонадеянность ли это? Ответ нашёлся: на одном из деревьев у забора – видеокамера.

Видеокамера, с высокого телескопического шеста на треножнике, обозревала и заложников на рыночной площади, которая из лагеря генераловских была не видна. Оценив ситуацию, Николай решил начать с лагеря. Он попросил Никиту, чтобы тот дал задание Парню поиграть с видеокамерой на дереве: просто испортить её – это подозрительно, а с глупой птицы взятки гладки.

Из палатки выскочил боец и запустил камень в курочащего технику Парня. Видно было, что технарь чертыхнулся, подбирая с земли останки видеокамеры, и, под смех отдыхающих во дворе сослуживцев, вернулся в палатку. Вовсю парила полевая кухня, поставленная с внешней стороны забора, затаскивать её во двор не имело смысла. Готовились к обеду.

Форма генеральских – смесь военной формы крестов и униформы частного охранного агентства. Вместо нашивки рода войск, нашивка с эмблемой дракона. Погоны полевые, разобрать издалека звания трудно. Обувь хорошая – ботинки с высоким берцем и усиленной подошвой. Николай искал такие, но на рынках они не попадались. С трудом приучил Никиту к кирзовым сапогам и портянкам, но на привале тот всё равно надевал кроссовки.

Одному бойцу вдруг стало плохо, он схватился за сердце и сел на землю. Остальные обратили на него внимание, только когда он завалился на бок. Сбежались. Из дома вызвали, вероятно, врача, который, проверив пульс, метнулся обратно в дом. Двое пытались делать товарищу искусственное дыхание. Хорошо, когда все так дружно собираются в кучку. Сразу десяток! Охватить своей "заботой" рассредоточенных людей, Николай и Никита не могли, только если по одному. Врач вернулся с санитарным сундучком. Вот тут-то их сразу всех и прихватило! Увидев в окно кучу малу, выскочили ещё трое и пополнили счёт убитых. Повар был занят своим делом и не обращал на двор внимания. С ним неприятность приключилось после всех. Теперь каша пригорит.

Сколько бойцов осталось в доме? И одна из палаток явно для личного состава. На войне, как в любви, дорога каждая минута! В доме пятеро играли в карты, так и попадали на стол. С палаткой разобрался Никита: она сморщилась, словно из неё выкачали воздух, спеленала в кучу трепыхающиеся тела бойцов и лопнула, будто раздавленная мощным прессом. Кровавые куски человеческого мяса разлетелись по двору.

Николай и Никита не сразу заметили, что сзади них стоит, выскочивший из своей палатки технарь. Увиденное его парализовало. Военная форма сидела на нём мешковато, тщедушный, уже не молодой, очень жалкий, с виду совсем не злодей, генераловец смотрел с мольбой, его глаза кричали – не убивайте меня! Но война так война! Следовало бы оставить его как информатора, да неизвестно, сколько ещё недобитков осталось: командира бойцов среди убитых не было и, вряд ли, он отдыхал в палатке с рядовыми. Подумав об этом, Николай потушил горелки полевой кухни: вонь от пригорающей каши – дурная примета, для тех, кто в приметах разбирается.

Часовые, охранявшие автотранспорт, глазом не моргнув отправились вслед за своими товарищами. Никита хотел взять автомат, но Николай махнул рукой, мол, пустое. Шуметь нельзя. Но на обратном пути пистолетами, таки, запаслись – привычка!

Куда мог отправиться командир с офицерами? Если в гости, то только к одному человеку. Догадка подтвердилась. У входа во двор Боса стояла Тойота с пулемётом, а на завалинке дома безмятежно курили двое часовых, подставляя свои крестовские лица под лучи солнца.

Никита решил, что Николай хочет обойти противника с тыла, раз повёл огородами с другой стороны улицы в обход. Во дворе друзья наткнулись на угрюмых сельчан общины, дома которых заняли генераловские. Они сидели на земле, подстелив разное тряпье. Страх, удивление, надежда в разноголосице взглядов. Николай приложил палец к губам – тихо! Миновав двор, друзья скрылись. Оставшимся не верилось, что они видели это наяву. Надежда, мелькнув, исчезла.

Увидев в своём доме Николая и Никиту, Пётр отмахнулся как от наваждения, но наваждение не исчезло. Он сидел в кабинете, обдумывая предстоящее житье. При явлении друзей Пётр встал, сел и снова встал. Ну и ну!

– Оружие уже спрятали? – сразу перешёл к делу Николай.

– Приготовили спрятать... – ответил Пётр.

– Отставить. Ты нужен мне со своими людьми. – безапелляционно объявил Николай.

В глазах Петра не было уверенности в правильности такого шага: что может сделать кучка гражданских против генераловских? Это самоубийство, и всё Село пострадает из-за их безрассудства.

Николай крепко взял Петра за грудки:

– Их боишься? А ты меня бойся! Я рядом. Я пристрелить могу!

Кто бы сомневался, только не Пётр – пристрелит! И вдруг, словно камень с души свалился: забота об общественном благе сплошь и рядом прикрытие личной трусости. Пётр струсил, отчаянно струсил, а себя убеждал, что жить под генераловскими, всё же жить, пусть и по-другому. Эх, была не была! Эти двое, выбрались же как-то из ларца? Чёрт им брат!

Задачу Николай поставил предельно простую – уничтожить всех, кто попытается спастись из дома Боса через окна, выходящие на двор Петра. Затем со стороны реки, с тыла, расстреливать ублюдков Боса на месте, да порезвее, чтобы те не успели опомниться.

Водитель Тойоты с пулемётом, прикорнувший в кабине, так и отошёл в мир иной во сне. Пулемётчик вывалился из кузова на землю, разбился насмерть. Часовые не смогли встать с завалинки, разморило до смерти.

Николай занял место пулемётчика. В доме Боса стремительно и особенно злобно заметались крошечные шаровые молнии. Когда растерянность жертв сменилась паникой, было уже поздно спасаться: на крыльцо вываливались окровавленные, опалённые, как тушки дичи, люди, и падали замертво. На всякий случай Николай пару раз прошёлся пулемётными очередями по дымящимся телам. Несколько винтовочных выстрелов раздалось с противоположной стороны, за которой следили люди Петра. Дом сначала сильно задымился, а потом вспыхнул весь сразу, с трескучим звуком. Смертельные молнии не могли вырваться из огня, лопались, разбрасывая электрические искры, словно случилось множество коротких замыканий.

Перестрелка во дворе продолжалась недолго. Вмешательство не потребовалось. Пройдя вглубь, Николай и Никита встретили людей Петра, которые вели шестерых из оставшихся в живых, потому что сдались, босовцев. От недавнего господского высокомерия на лицах пленников не осталось и следа: жалкие, перепуганные люди, не теряющие надежду, что их пощадят, или не убьют раньше, чем подоспеет помощь. Под взглядом Николая босовцы, не дожидаясь команды, попадали на колени: именно так они понимали проявление покорности, которую требовали от своих жертв.

Из-за сгоревшего дома вывели пленного генераловского.

– В сортире прятался. – пояснил один из конвоиров.

Офицер. В отличие от босовцев от него разило наглым высокомерием. Он смотрел с презрением на взбунтовавшихся рабов. Лет тридцати пяти, спортивный, явно трепетно следящий за своей бесспорно привлекательной, если бы не бородавчатые наросты, внешностью.

– За меня вам заплатят, не сомневайтесь. – безошибочно обратился пленник к Николаю, как главному среди оборванцев. – Я дорого стою.

Крупная база генеральских находилась в восьмидесяти километрах на юго-запад по федеральному шоссе. Это не было тайной.

– Сколько солдат на базе? – спросил Николай, не рассчитывая на добровольный ответ: он обозначил тему предстоящего разговора.

– Тысяча! Или две? – нагло ответил пленник. – Я не считал, да и вам то, какая разница? Вы покойники. Вам повезло, что я оказался в неловком положении. Так ещё и поживёте немного.

Николай без предупреждения выстрелил в пальцы ноги пленника. Боль адская, а рана не смертельная. Пленник широко открыл рот, глотнул воздух, задыхаясь, и рухнул без сознания. Николай показал на колодец, но его не поняли.

– Воды принесите! – пояснил Николай.

Студёная вода привела пленника в чувство. Он скрючился на земле, скулил от боли, обхватив раненую ногу.

– Не волнуйся так. Ещё поживёшь, но будет больно. – успокоил Николай и прицелился.

– Три боевых взвода. Один взвод охраны. Взвод обеспечения. Охрана изолятора и штабные. – выпалил скороговоркой пленник, с ужасом глядя на пистолет.

– Когда сеанс связи? – спросил Николай.

– Не регулярно. По запросу. – ответил пленник и заплакал от боли и унижения.

– Утопить в реке. Всех. – приказал петровцам Николай.

Люди замерли в нерешительности. Никто из них никогда никого не утапливал, пожалуй, среди них есть и такие, кому и котят топить было бы жалко.

– Да вы... – заканючил один из босовцев. – Мы же свои, мы же сдались... Парни, простите бога ради...

Николай понял общее настроение, и настаивать не стал. Он показал Никите на босовцев и пальцем по воздуху разделил их поровну. Последовало шесть выстрелов.

– Теперь сможете? – спросил Николай.

Стоит ли говорить о хладнокровии, когда речь идёт, о походя прихлопнутом комаре? Независимо от того, заслужили смерть босовцы, или нет, их расстрел произвёл гнетущее впечатление. Хладнокровие – это что-то другое, рангом выше в сравнении с тем, что произошло. Их прикончили, как прихлопнули комаров, или как в компьютерной игре-стрелялке. Это бы, куда ни шло, но возникло чувство, что любой может стать следующим, если встанет на пути у этой пары. Похоже, что своих и чужих для них не существует. Время покажет, что это не совсем так, но мнение о Николае и Никите, как о безжалостных, беспощадных монстрах найдёт своих приверженцев.

В глазах людей читался страх – что дальше? Куда бежать? Где прятаться?

– Он последний. Их больше нет. – ответил на молчаливый вопрос Николай, показав на пленного генераловского. – Ублюдков не хоронить в земле. В реку. Пусть рыбы жрут, если не побрезгуют. – Николай протянул Петру ключ от наручников. – Освободи заложников. Будешь как спаситель.

– Прости... – вырвалось у Петра, с опозданием до него дошло – не стал бы Николай вслепую, без уверенности, что контролирует ситуацию, подставлять их, но в такой круговерти разве сразу разберёшь, кому верить, а кому нет?

– Бог простит. Ваш бог добрый. – равнодушно ответил Николай.

Освобождение заложников брало за душу. Прошлые обиды, глупые ссоры, казалось, прощены и забыты. Заложники возвращались как в свои семьи, а в семьях всякое бывает. Оказалось, что люди сжились, стали ближе друг другу, чем об этом думали до плена. Остро ощущалось, что выжить можно только сообща, доверяя друг другу, полагаясь друг на друга, любя друг друга, а потеря каждого – это горе. Были среди заложников и те, о ком бы никто не пожалел. Они чувствовали себя случайными гостями на чужом пиру, хотя им тоже досталась толика всеобщего внимания и заботы.

К лагерю генераловских подошли согнанные со своей земли общинцы. Они стояли в нерешительности перед своим двором, ставшим полем брани.

– Соберите оружие, разберите палатку, осторожнее с оборудованием. Погрузите на машины, там есть куда. – распорядился Николай. – И учтите, это всё моё. Что-нибудь пропадёт, пеняйте на себя. А то вы люди естественные, для вас спиздить не грех.

– Обижаешь! – подал голос старший.

– Нет. Сам такой. Беру всё, что плохо лежит. – отмахнулся Николай. – Ублюдков в реку. Не хоронить! Короче, приберётесь, вам жить. И можете пообедать, ещё не остыло. – Николай показал на полевую кухню. – Котлы потом не забудьте помыть, а то так и прицепите.

Пока суд да дело, Николай и Никита бегло осмотрели своё новое имущество. Трофеи знатные. Кое-какие припасы, медикаменты, индивидуальные аптечки, которые, видать, генераловские не считали нужным носить с собой в мирное время, палатки, радийный автомобиль.

Из оружия особенно порадовали Николая подствольные гранатомёты с боекомплектами. Подствольник крепится снизу к автоматному стволу. Из него удобно закидывать гранату в окно и не только, разумеется. Выстрел по прямой – метров на двести. Можно бросать и по навесной траектории.

Чтобы с толком этим добром распорядиться, нужно иметь по сто рук и по сто ног. Конечно, и один в поле воин, но это когда ничего другого не остаётся. Бойцы нужны. Николай прикидывал и так, и сяк, как можно организовать оборону Села. А никак! Кое-что можно сделать, но это на пять минут задержки для военных, даже если крепостной стеной обнести.

В бывшем лагере генераловских Никита застал Петра и его команду: команда стояла в сторонке, а Пётр внимательно разглядывал целёхонькие трупы.

– Головой работать надо! – ответил Никита на незаданный, но возникший у Петра вопрос, и спросил, чтобы переменить тему: – А что Рыжий в сторонке жмётся, как не родной?

– А... – Пётр досадливо махнул рукой. – Дурь очередная. Опять за вас не заступились.

– Нет, всё нормально. Ситуация не та. – успокоил Никита. – Зато потом не подвели.

– Сам ему это и скажи. – Пётр хмыкнул, глядя на груду тел. – Заступаться за вас... Как от вас спастись?

Подошёл Николай. Пострадавшие обшинцы раздевали и разували труппы. Пусть – в порядке компенсации за причинённое неудобство и двоих убитых генераловцами ни с чего, так, для острастки. А не разжиться ли классными ботинками, за компанию? Но Николай поборол возникшее искушение: не солидно как-то! Да и носков не напасёшься, а где их сейчас брать? Возят старатели ерунду одноразовую и та, говорят, скоро кончится.

– Будь добр... – Николай оторвал Петра от созерцания разбросанного повсюду брезента вперемешку с человеческими органами, и отвёл в сторону: – Проследи, чтобы всё погрузили, и пригони колонну в усадьбу. У нас с Никитой рук не хватит.

"Будь добр" – это прогресс фантастический! Как отказать? Как будто отказать можно! На этом просьбы не закончились, Николай сделал смысловую паузу и продолжил:

– И ещё вот, что... Ни приказать, ни заставить, ни требовать не могу. И уговаривать тоже не буду... Нужны добровольцы. Человек двадцать. Добровольцы! Не к тёще на блины... А если нет, то и нет.

На офицерском, судя по чистоте и комфорту в салоне, джипе, друзья отбыли с места разыгравшихся боевых страстей. Подъехали к дому, открыли все двери машины, чтобы проветрить салон от крестовского духа, перебрались на задние сиденья, Никита пристроил голову на коленях Николая.

– Доколе? – озадачил Никита риторическим вопросом Вселенную.

– А пока живы. – посчитал возможным ответить за вселенную Николай.

– От меня автозаком воняет. Ужас! – поморщился Никита. – И поесть нужно приготовить.

Автоколонна подъехала ближе к вечеру, но ещё засветло. Николай распределил машины по территории усадьбы. Про добровольцев он не стал спрашивать. Раз Пётр молчит, значит, таких не нашлось – и к лучшему. Идея пришла сгоряча.

Закончив с размещением, приехавшие построились в одну шеренгу почему-то полукругом. Пётр доложил Николаю, что добровольцы прибыли!

Николай смотрел на народное ополчение, и ему хотелось сказать, как говорит Никита – ужас! Как сделать из них хотя бы подобие солдат? Одеты кто в чём, на ногах чёрт знает что, а с таким оружием только на охоту ходить. Впрочем, несколько человек оделись, будто в ночной клуб собрались, особенно парень в тесных до возможного физического придела джинсах. "По таким яйцам не промахнёшься" – подумал про него Николай. Из глав общин – только Пётр. Разумеется, тут без Рыжего не обошлось. Запреть ему добровольческий порыв Пётр не может – не послушается. А так – присмотрит за ним. И одна девушка! Надо дать им шанс передумать.

– Буду с вами честен. – заговорил Николай, осмотрев строй. – Я уважаю ваше решение и сожалею, что думал о сельчанах хуже. Сегодня был трудный и горький для всех день. Не хочу обидеть, но допускаю, что вы находитесь под впечатлением этого дня и понимаю, что вы чувствуете. Я прошу вас ещё раз, отставив эмоции, подумать о своём решении. Это не будет трусостью. Трусостью будет, если вы пожалеете о своём решении потом. Если вы пожалеете о своём решении, вы станете ненадёжной опорой своему товарищу по оружию, и, может быть, тем самым обречёте его на гибель.

Никита мысленно присвистнул! Бытовой молчун оказался оратором!

– Вы, может быть, считаете, что мы будем обороняться? – продолжал Николай. – К сожалению, эффективную оборону Села организовать невозможно. Мы должны атаковать. Из этого боя вернуться не все, допускаю, что многие не вернуться. Ни я, ни Никита – не исключение. Но у нас нет выбора, а у вас он есть. Если вы останетесь, это будет означать, что вы присягнули нам обоим, и наше слово для вас закон. А за невыполнение приказа в бою, расстрел на месте. Ни секунды не сомневайтесь, что мы так и поступим с любым из вас. Думайте. А пока будем знакомиться.

Слова о присяге, показались Никите пафосными, но теперь деваться некуда, придётся соответствовать.

По фамилиям в Селе друг друга не знали, и не звали, поэтому добровольцы, называя себя, и с друг другом, знакомились как бы заново.

Николай остановился напротив девушки. Не трудно было догадаться, что он скажет, поэтому она его опередила:

– Они убили моего парня. Я могу быть медсестрой. Я не уйду отсюда, лучше расстреляй!

После такого заявления девушки, отказников не будет. Николай понял, что его вынужденное красноречие не сработало, и взял тайм-аут, чтобы посекретничать с Никитой.

– Кто у нас социолог-душевед? – в ответе Николай не нуждался. – Нужно их разбить хотя бы по приблизительной совместимости на пять троек. Пётр и Рыжий – не в счёт, девушка тоже. Двое разведчики, а в бою медбратья. Мы будем беседовать как бы вместе, но в основном тебе карты в руки.

Николай и Никита говорили с каждым отдельно возле своей палатки, остальные ждали в стороне.

Паша Сердитый пришёл пешком, наверное, чтобы по дороге рассердится ещё больше. Его прозвали Сердитый, потому что он всегда на кого-нибудь за что-нибудь сердился. Подойдя к одному из парней, Паша начал на него орать:

– А ты меня спросил?! Я тебя отпускал?!

– Полегче! – вмешался Николай.

– А с тобой не разговаривают! – рявкнул, набычившись, Паша: – Раскомандовался тут! Спасители! Пришли на всё готовое и всё обосрали!

Николай слегка врезал Паше по переносице. Тот пошатнулся, из носа у него пошла кровь. Задрав голову и зажимая нос, Паша увидел, что Никита достал пистолет. Для окончания инцидента этого оказалось достаточно. Слегка грузноватый Паша рванул как подрезанный, удивительно, что он с задранной головой успевал смотреть под ноги, а то бы упал.

– Никто не смеет на тебя орать. Даже я. – сказал парню Николай и объявил: – Это всех касается. Проявление агрессивности по отношению друг к другу буду расценивать как предательство.

Заговорила включённая рация. Вызывали на связь. Этого Николай и боялся, он подошёл к рации и выключил её. Сколько ещё будет попыток связаться до объявления тревоги? Неизвестно, но уже не принципиально.

– Выступаем сегодня ночью. – скомандовал Николай и отвёл Петра в сторону: – Собери Совет срочно.

Пётр хотел возразить, мол, Совет не дрессированная мартышка, но под взглядом Николая согласно кивнул головой:

– Слушаюсь, командир.

Примерно через час Пётр заехал Николаем. Никита насторожился.

– Я быстро, а ты тут заканчивай. – успокоил Николай. – Дел много. Времени в обрез. Привыкай.

Совет собрался там же, где обычно, а вместо большого разломанного Никитой стола, составили несколько небольших столов. Присутствовал и Паша Сердитый, фингалы у него под глазами уже основательно набухли. Войдя, и Пётр занял своё место.

– Я объявляю военное положение. – начал Николай не дожидаясь приглашения говорить. – За невыполнение моих распоряжений, расстрел.

– Сука! – заорал, вскакивая, Паша Сердитый. В руках у него был пистолет.

Череп у Паши оказался прочный, так что не разлетелся в дребезги, поэтому никого не обрызгало, мозги потекли сзади, тело опрокинулось навзничь вместе со стулом. Сидящие рядом, отодвинулись. Ситуация неприятная, картина неприглядная, но не более. Паша -идиот, пистолет у Паши не игрушечный, а нервы у всех на пределе. Ультиматум Николая – это возмутительно, но на его стороне не только сила оружия. За слово против него люди заплюют, как камнями закидают. Пусть воюет. Храбрецы долго не живут, особенно такие сумасшедшие. Сегодня его день.

– Ещё вопросы есть? – поинтересовался Николай. Вопросов нет. Кивнув Петру, Николай пошёл к выходу.

– Помочь чем-то нужно? – раздался чей-то голос за спиной Николая.

– Да! – Николай круто развернулся. – Если там есть твои люди, приходи и поддержи их. Они будут рисковать своей жизнью, что бы ты тут заседал, а не сидел на цепи.

Мать закрыла глаза ладонью. Столько смертей за один день, а теперь и война.

– И помогите им с одеждой и обувью, а то некоторые в рваных кроссовках. – продолжил Николай. – Ботинки какие-нибудь, сапоги...

Позднее в усадьбу пришли члены Совета и не только. Нашлась и одежда, и обувь, и поддержка. Посторонним на всё про всё Николай дал полчаса. Мать благословила каждого, подошла и к командирам.

– Да хранит вас бог, нехристей! – Мать перекрестила обоих, друзья не стали с ней спорить. – Да хранит нас всех бог!

Дальше последовал стремительный курс молодого бойца. Постреляли из автоматов, из подствольных гранатомётов. Николай опасался, что придётся объяснять элементарные вещи, но отнюдь нет. В армии из добровольцев не служило только четверо, навыки остальных обнадёживали, к тому же новое время быстро приучило к оружию.

– В лес не стрелять! – запретил Никита. – Стреляйте в реку, ей не больно.

А вот навыки санитарки оставляли желать много лучшего. Пришлось объяснять, что омнопон – почти опиум, в нем до пятидесяти процентов морфина, и для чего нужен промедол. Это и обезболивающие и противошоковые средства. Про сиднокарб говорить не стал. Это сильный психостимулятор, чтобы идти на смерть не страшно было. Видимо и генераловским не сладко приходилось, раз у них такой нехилый запас в аптеке. Николай наскоро объяснил, как лучше перевязывать, как лучше не накладывать жгут и чего не делать ни в коем случае, в том числе, и не встревать в бой, хотя именно этого больше всего хотелось отчаянной девчонке.

На полтора часа до полуночи Николай распустил всех по общинам. Оставшись с Никитой наедине, он, как это часто с ним бывает, ушёл в какое-то своё далёко и походил на каменный утёс, о который разбиваются волны океана.

– Когда ты такой, ты переживаешь. Я знаю. – сказал Никита не столько Николаю, сколько самому себе. – А я, когда переживаю, болтаю и всплакнуть могу. Или мог раньше? – Никита помолчал и грустно закончил: – Ничего не сказала рыбка, лишь хвостом по воде плеснула и ушла в глубокое море.

Николай обнял сидящего рядом Никиту: слова меньше того, что чувствуешь.

Последнее построение стало проверкой на трезвость. Николай намеренно не предупредил о выпивке, отпуская добровольцев. По пьяни не воюют. Можно не сомневаться, что каждый из них только что прошёл через искушение выпить рюмку другую, протянутую друзьями. Первое испытание все выдержали.

– Страх – это то, с чем вы столкнётесь сразу. Его нужно преодолеть, его можно преодолеть. И тогда сумасшедший адреналин в вашей крови сделает вас сильнее, ловчее и разумней, чем вы есть в обычной жизни. – неприготовленная речь вырвалась сама собой, Николая мучила мысль, что он не всё им сказал, не успел. – И время потечёт по-другому. И пространство станет другое. Во время боя путь по прямой, чаще всего путь в могилу. Старайтесь передвигаться зигзагами, как ещё говорят, "винтом". И, пожалуй, главное... Стреляй, а потом думай. – Николай сделал смысловую паузу: – Сначала стреляй, остальное потом. Одно мгновение – это много, это целая жизнь. Кто первый выстрелит, тому оно и достанется. А если тебя ранят, не дожидайся помощи, из последних сил карабкайся в ближайшее укрытие. Помни, тех, кто бросится тебя спасать, убьют сразу. – Николай остановился напротив Рыжего. – А ты, Рыжий, надень шапку, а то все пули твои. Я не шучу. Это свойство внимания, как рефлекс. Да, и ещё... – вспомнил Николай. – Есть пословица – не плюй направо, там ангел, плюй налево, там дьявол. Вспоминайте её, заходя в помещение. Умный враг будет стоять слева, потому что обычно, заходя в помещение, сразу все смотрят на право.

Парень, стоявший рядом с Рыжим, снял с себя вязаную шапочку и отдал Рыжему.

Рассаживались по машинам.

– Попик то наш повесился. – вдруг вспомнил Пётр. – В церкви повесился.

– Ишь ты! Прямо в рай попадёт. – усмехнулся Николай. – От церкви до рая, ближе, наверное. Хорошая примета.

– Так считаешь? – удивился Пётр, потому что считал, как раз наоборот.

– Плохих примет не бывает. – серьёзно ответил Николай.

Про попика все забыли. Он долго мучился, ожидая, что за ним придут. Воображение рисовало Попику ужасные картины его убийства. И он не выдержал пытки ожиданием: сам наложил на себя мученическую смерть под образами.

Вид командиров озадачил бойцов: Никита и Николай были в солнцезащитный очках... ночью! К сожалению, у необыкновенных способностей всегда есть оборотная сторона. Это закон. Ночное зрение друзей мучительно реагировало на контраст электрического освещения и темноты. Никита, в отличие от Николая, к выбору фасона очков отнёсся очень щепетильно: ему претила безвкусица, а на рынках спроса на солнцезащитные очки не было, соответственно и предложение огорчало. Пришлось покопаться в товарных останках брошенных городов, прежде чем Никиту удовлетворил и собственные вид, и вид Николая. Бойцы решили, что командиры используют какое-то особое военное снаряжение, например, очки-компьютер.