Текст книги "Зачем богу дьявол к 2 (СИ)"

Автор книги: Леонид Январёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

– Герыч! – гордо ответил Детина на немой вопрос Николая.

Героин и ювелирный в основном ширпотреб распределили по машинам. В освободившиеся бидоны и прочую тару накидали строительный мусор и загрузили обманки в мини-грузовичок. Вид у бойцов был такой, будто они выкупались в выгребной яме. Где богатство, там и дерьмо. Поделом им!

Чистой воды в мёртвых городах нет. На обратном пути задержались у ручья, чтобы в опрятном виде нанести визит Королеве. Николай, внеурочно для полевых условий и даже без ритуального понукания Никиты, побрился, чем заслужил язвительный комментарий друга:

– Ты лучше бороду отпусти, тогда я точно тебя брошу, а для неё сойдёшь.

Увы, королевским гостеприимством воспользоваться не пришлось. Грозный блокпост выглядел по-детски беспомощно: или защитники сдались без боя и были тут же расстреляны, или стали жертвами предательства. О сопротивлении в посёлке остаётся только гадать: даже если оно и было, то успеха не имело. Нападающие явно ставили своей целью истребление, а не захват и грабёж. Посёлок выгорел дотла ещё ночью: руины дымились, гореть уже было нечему. Это сделали не бандиты, и не кресты. Это сделали свои и вряд ли они возьмут на себя сомнительную честь объявить об этом, раз поторопились убраться с места преступления. Николай не сомневался – это властная, междоусобная разборка.

На как бы старинные пики красивого, с элементами фигурной ковки, забора, победители насадили избранные головы побеждённых, как послание, тем, кто его поймёт. Это головы – Королевы, Старухи, двух юных крестов и, судя по слуге Серёжке, челяди.

***

По своим внутренним меркам Директор запил. Окружающие заметили, что он стал выпивать во время работы сам с собой, чего раньше никогда не случалось, но только и всего. Пьяный Директор? Это невозможно представить. Рюмка-другая – это для здоровья. И для работы полезно: придираться стал меньше, не загружался подробностями, оставляя их на откуп исполнителей. Кто осмелится сказать, что Директор потерял интерес к работе? А именно так, но с уточнением – потерял интерес к своему образу жизни, в которой последнее время ничего кроме работы не было. Какой-то другой образ жизни Директор представить уже не мог.

Усталость? Одиночество? Пожалуй... Но, память! Как из небытия возвращались образы прошлого. Иногда из очень далёкого и в мельчайших деталях, словно только стали нестираемым фактом судьбы. Реальность уступала яркости, многогранности и физической ощутимости воспоминаний, в сравнении с ними выглядела серой, стёртой. Участники пустяковых эпизодов прошлого теперь вряд ли даже вспомнят, если их об этом спросить. Возможно, у них свои "пустяки", о которых Директор не вспомнит, хоть убей.

Всё, на что не обратил внимания когда-то, или понял, как понял, а на самом деле ошибался, мельчайшие нюансы по прошествии многих лет проступали с беспощадной отчётливостью. Мучительное эхо прошлого. Однажды в юности Директор очень обидел отца, наговорил ему разные глупости жестоко уверенный в своей правоте. Но только теперь увидел то, чего не увидел тогда – глаза. Отец плакал без слез. Он очень любил сына. Тогда эта любовь казалась Директору тиранической, но это не так. В семейной копилке историй рассказ о том, как отец повёл первоклассника сына к зубному врачу, и сам чуть не умер у дверей кабинета, переживая на себе лечебную процедуру. Он никогда не поднял руку на сына, хотя необходимость выпороть бывала. За дело бралась мама, но не больно и почему-то совсем не унизительно. Вечная хлопотунья, она и отца называла ребёнком. Директор вырос в атмосфере любви и в уважения к своей формировавшейся личности, но тогда нисколько не ценил это. Так мы не ценим воздух, которым дышим, до тех пока не начнём задыхаться из-за его недостатка.

Отец болезненно переживал ломку иллюзий сына, когда тот поступил в военное училище, как быстро выяснилось, из романтических побуждений, и готов был пойти на попятную из-за царящей там несправедливости, презрения к личной индивидуальности ради торжества коллективной морали.

– Если общественность потребует, чтобы я ел дерьмо, потому что это правильно, я буду есть. – сказал отец впавшему в состояние чрезмерной рефлексии сыну: – Общественность – это безжалостное чудовище. А у меня есть ты и мама. Вы мои принципы. Остальное чепуха. Если ты думаешь, что есть другие занятия, которые избавят тебя от такого выбора, то ты ошибаешься.

Через много лет, уже в броне всепобеждающего цинизма, вооружённый государственными полномочиями уничтожать препятствия на пути в светлое патриотическое будущее, Директор по службе пересёкся с незабываемым человеком. Максим Степанович Круглов – мировое светило психиатрии, живая легенда из времён эпохально вялотекущей шизофрении. Он уже был крепко в возрасте, имел пристрастие к лёгким наркотикам и совершенно от этого не страдал.

В руках государства карательным может стать что угодно: Конституция, право, общественное мнение, а уж о психиатрии и говорить нечего – вот уж где чёрт ногу сломает! В Несчастной стране объявлять инакомыслящих сумасшедшими – это стародавняя традиция. "Если б не моя семья, жена да шестеро детей, я бы им показал, кто на самом деле сумасшедший" – это по легенде слова врача, призванного наблюдать блистательного ума царскоуказного безумца, который смотрел на родину с открытыми глазами, и пророчески считал, что она, увы, существуют лишь для того, чтобы преподать миру великий урок бессмысленного пути в никуда.

– Некоторым людям достаточно быть самими собой, чтобы выглядеть как сумасшедшие. – сказал Максим Степанович о пациенте, к которому его пригласили от имени службы, что само по себе достаточный намёк для умного, умудрённого жизнью человека: – Все мы немного не в себе. К его фантазиям можно относиться по-разному – вопрос вкуса. Нервная система крайне истощена. Это плохо. Но психически он здоров. Безумие не в словах, оно оставляет много других следов. В данном случае, ничего это нет. Ничего! Ему отдохнуть немого и можно в космос запускать.

Максим Степанович прекрасно понимал, что его пригласили для постановки другого диагноза. Он не скрывал этого, насмешливо глядя на Директора, своим видом приглашая – ваш ход? В глухие времена социалистической реальности Максим Степанович подписывал угодные властям диагнозы, как автографы раздавал. Можно начать с напоминания об этом. Но теперь не тогда. Подчиняться теперешней власти куда как более зазорно и ничем не оправдано.

– А галлюцинации? – не теряя надежды на лояльность психиатра, спросил Директор.

– Вы вместе с ним галлюцинировали? – ответил вопросом Максим Степанович, недовольный тем, что собеседник вторгается на чуждую ему профессионально территорию.

– Есть заключение врачей... – пояснил Директор, оставив без внимания раздражение психиатра.

– Зачем вы меня позвали, если у вас есть заключение врачей? – возмутился Максим Степанович. – А я тогда кто?

– Между прочим, среди них есть ваши ученики... – не нашёл ничего лучшего для оправдания Директор.

– Мне не пришлось учить их подличать, уверяю! – тон Максима Степановича стал насмешливым: – Система воспитала! Измельчал народ. То, что раньше делали за страх, сейчас делают "за выслужиться", а то, что раньше и за страх не заставишь, теперь сами предлагают.

– Я не знаю, где вы увидели Систему. Я вижу хаос и деградацию. – откровенно на дерзкую откровенность ответил Директор.

– Да вы не так безнадёжны, как выглядите! – удивился Максим Степанович и окинул собеседника профессионально оценивающим взглядом. – Знаете, что... Если вы захотите увидеть действительно сумасшедших, тогда я к вашим услугам.

Директор проявил любознательность. Так у них завязались сначала приятельские, а потом и доверительные отношения. Настолько доверительные, что они, бывало, компанейски куривали гашиш.

– Глупости! – успокаивал Максим Степанович. – В вашем возрасте и при вашей профессии к этому не привыкают. О вот опиум не советую, хотя если изредка, то для здоровья полезно.

Максима Максимовича мучили образы прошлого. Это не обычные воспоминания. Воспоминания ложны. Их можно человеку внедрить. Эта технология известна давно, так давно, что даже не верится. Директор считал её одним из множества этически сомнительных достижений современной науки. Оказалось, что подмена прошлого, это частный случай из уходящей корнями в пучину тысячелетий практики управления сознанием человека. Более того, вероятно, жрецы в древности добивались более устойчивого результата, чем их современные научные коллеги. Неконтролируемые образы прошлого побивали внедрённые воспоминания, вдруг появляясь неизвестно откуда и неизвестно почему. Максим Степанович считал их проявлениями загадочного, не поддающегося определению феномена совести. Даже без внешней злонамеренности человек склонен сочинять своё прошлое и на это есть множество причин. Прежде всего, это психологическая защита от разрушающей сознание реальности, о которой, кстати говоря, известно лишь, что она, вероятно, существует.

– Наука не обладает знанием. – утверждал Максим Степанович. – Наука – это ящик с файлами, которые можно тасовать как уму угодно. Религия? Она дальше науки продвинулась в понимании того, что такое человек, но... Религиозное понимание меня не устраивает, хотя я и не атеист. Вот так, на старости лет смотрю на свои научные достижения, как на развалины Трои. И вам по-своему это предстоит, поэтому вы мне симпатичны. Чистая совесть – выдумка дьявола, как мудро сказал один умный не еврей. Да-да, мой друг из нечеловеческих органов. – Максим Степанович усмехнулся. – Один мой молодой знакомый так называет вашу организацию. Кстати, уникальный экземпляр... И по старой памяти балует меня замечательной афганской дурью. Но даже не думайте, не сдам и под пыткой! Хотя если и сдам... – Максим Степанович безнадёжно махнул рукой.

– Это не по моему ведовству. – успокоил Директор.

– Вот и славно! – не стал развивать скользкую тему Максим Степанович и вернулся к развалинам своей Трои: – Видите ли, на склоне научной карьеры я задумался, не без оснований, замете! Что же это за эволюция такая, которая заложила в наше сознание, в нашу душу множество верёвочек для кукловодов? Нет ничего более неестественного в природе, чем люди. Увы, человек это – эксперимент, не доведённый до ума. Генетические сбои, сонм болезней, плохая приспособленность к жизни – это мало волновало создателей. Их интересовала только наша управляемость. Но и тут они просчитались. Не получается из множества верёвочек одни на всех вожжи сплести. Так взаимно и мучаемся. Да, не заслужили они Нобелевскую премию.

Кроме мало научной фантастики интеллектуальной забавой Максима Степановича была теория когнитивного диссонанса. Как естественный радиоактивный фон в природе, так и когнитивный диссонанс всегда присутствует в сознании человека. Его усиление сверх фонового значения ведёт к печальным последствиям. В простом случае, называя кучу говна халвой, вы никого не убедите это попробовать на вкус. Но если за вами будет стоять хор, подтверждающий ваши слова, то ситуация усложняется – а вдруг? Это противоречит знаниям, опыту, тому, что человек видит. Возникает психологический дискомфорт. Присоединиться к хору, или доказывать свою правоту? В любом варианте неизбежны раздражительность, нетерпимость, агрессивность. Если учитывать, что тоже самое – результат множества причин, то точнее говорить о прибавлении дискомфорта в копилке личной несчастливости и общественной разобщённости.

– Когда я слышу по телевизору, как наш пигмей, он же гарант проституции на конституции, говорит о правах человека, а того человека слуги государевы, только за упоминание о правах могут инвалидом сделать... Когда я в окно вижу одну страну, а слышу о другой, то я на пути к психическому расстройству даже если убедил себя, что мне на всё наплевать. – существующую власть Максим Степанович презирал, и всегда говорил о ней, как о пакости: – Вещи нужно называть своими именами. Мой совет вам, не пользуйтесь эвфемизмами. Во-первых, благоречие – это не от культуры, а из лакейской. Во-вторых, эвфемизмы ведут к психическому расстройству. Жопа она и есть жопа всегда и везде. А заднее место, это место сзади. Сегодняшняя власть небывало эвфемистична. Говорим – президент, подразумеваем – царь. Говорим – демократия, подразумеваем – чёрт знает что! Всякое было в истории, но более нелепой власти не было! Когда я вижу нашего гаранта по телевизору, мне хочется вытащить его оттуда и пинать до смерти. Увы, по нынешнему уровню поляризации общества, это нормально. Клиника теперь – это когда я всё же его оттуда вытащу.

И это крамола?! Это старческий лепет. Это так же скучно, как читать оппозиционную прессу. Директор знал свою, профессионально подноготную правду о стране и то, что он знал, страшнее разоблачений противников власти, но когнитивного диссонанса не испытывал. Проблема не в том, чтобы сделать из говна конфетку: говно лучше того, что есть на самом деле, в сравнении – оно конфетка. У правды много лиц, как в зеркале, склеенном из зеркальных осколков. Правда разрушает без разбору и плохое, и хорошее. Она как гильотина от головной боли. На правде государство построить нельзя, а без государства лучше никому не станет. Это пример правды разрушающей иллюзии. У государственного человека не должно быть иллюзий. Вспоминая свою реакцию на слова гневливого психиатра, Директор думал о том, что считать будто у тебя нет иллюзий – это тоже иллюзия.

Новая высокая должность отодвинула личные неделовые знакомства на задний план, да и брюзжание Максима Степановича становилось всё более злобным и утомительным. О его смерти Директор узнал от жены. Оказалось, Максим Степанович дружил с генералом Грибовым и в своё время очень расстраивался, что не смог проводить друга в последний путь. Директор знал о многолетнем добровольном, хотя вряд ли по зову сердца, сотрудничестве старика с "нечеловеческими органами", но в личном деле психиатра Грибов не фигурировал. Неожиданно, вроде и пустяк, но почему это нужно было скрывать?

Только теперь образ прошлого в деталях, казалось бы, навсегда забытых, проявил то, о чём тогда он и подумать не мог. И Грибов, и Максим Степанович знали о кукловодах и очень конкретно, в лицах.

– За вас, Алексей! – Директор чокнулся с бутылкой конька и выпил. Убирать со стола в своём кабинете следы очевидного разгильдяйства на рабочем месте, он не стал, наоборот – пополнил комплект стопкой для высокого гостя.

Президента по этикету полагалось встретить в приёмной, что Директор с почтением и сделал. Для правительственных бюрократов событие невероятное! Президент заехал на огонёк к своему подчинённому. Такого не случалось никогда, а даже если случилось, то всё равно такого не может быть!

В кабинете, строго окинув взглядом коньяк в интерьере, Президент недовольно качнул головой и сожалением сказал:

– Наслышан...

– Пить будешь? – равнодушно спросил Директор.

От неожиданности строгость с Президента спала, как маска. Он удивлённо посмотрел на Директора и, мгновение подумав, махнул рукой:

– А... Давай!

Выпили молча. Переговоры с кукловодами сблизили их как заговорщиков.

Директор окинул взглядом свой кабинет: казённый, неуютный; и предложил:

– Я знаю замечательное место для охоты. Думаю, дня три отпуска мы заслужили. Приглашаю.

– Пожалуй... Как-то у тебя тут... – Президент тоже окинул взглядом кабинет. – Мрачновато.

Совместная охота Президента и Директора привела аппарат Канцелярии Президента в состояние когнитивного шока. Приём посетителей прекратили, между собой общались крайне осторожно и лишь по сугубой необходимости. Никто не сомневался, что грядут непредсказуемые, потому что предсказуемость рухнула, кадровые перемены. А как иначе понимать демонстрацию особых отношений высокопоставленных охотников? Кто в Канцелярии чист перед Директором? Никто! А в Комитете Следствия так просто паника! Главкозёл сказался заболевшим. От него шарахались так, словно у него действительно чума.

Между тем охотники о делах говорили мало, в основном вспоминали прошлое, если не сходились в оценках, то и не спорили, за охотничьими трофеями не гонялись, потому что мало чести: услужливо постановочной охоты не удалось избежать. Охрана как рояли в кустах, того и гляди, случайно трофеями станут. И об этом шутили. Как чёрт из табакерки выпрыгнула медицина, когда Директор оступился и слегка подвернул ногу.

– А давление то причём? – удивился Директор.

– У вас своя работа, у нас своя работа. Не мешайте. – без обиняков ответила молодая женщина врач, которую раньше Директор не встречал среди персонала, допущенного к здоровью важных персон. – Вам нужно обследоваться. В последний раз вы это делали, забыли когда.

Именно она стала для Директора самым ценным результатом странной охоты в неподходящее время двух ключевых фигур в новой истории Несчастной страны. Он явился на медосмотр, потом красиво ухаживал: дарил роскошные цветы из спец. закромов родины, приглашал в дорогие рестораны, в театр. Ира отнеслась с юмором к своему воздыхателю, со смехом рассказывала о реакции её начальства, которое вдруг отрыло в ней множество ранее неочевидных достоинств.

Неформальное, в охотничьих декорациях, общение с Президентом оставило в душе Директора неприятный осадок. Они и раньше общались в свободном формате, но в рамках кабинетных тем. К сожалению, выход за эти рамки ничего не прибавил к тому, что Директор знал по долгу службы и о чём избирателям лучше знать поменьше. Президент-император на поверку маленький, закомплексованный несчастный человечек. Но пожалеть его язык не поворачивается. В простом общении он иногда вызывает симпатию, но как только подумаешь, что вот такое божье недоразумение венчает пирамиду власти, симпатия моментально улетучивается. Особенно проявляется характер Президента, когда он вспоминает о своих прошлых врагах, теперь уже давно поверженных, но для него навсегда ужасных. Черты лица Президента при этом злобно заостряются, глаза выпучиваются, жидкие волосы вздыбливается, рот хищно приоткрывается: того и гляди, покусает. Это и есть настоящее, не для публики, лицо доброго волшебника и мудрого политика. Злобен, завистлив, злопамятен, сам себе банка с пауками. Таких в компанию не зовут. А Директор позвал от нахлынувшего безразличия и к себе, и к миру. Неожиданно это помогло взбодриться, как от встречи с инвалидом, когда думаешь: спасибо, господи, за то, что у меня другие проблемы!

Как-то в разговоре, не стеснительная на язык Ира, назвала Президента "мальчик с пальчиком". Разумеется, Директор знал такую версию о Президенте, относил её в разряд злословия и значения ей не придавал. Прозвучавшая в словах Иры горечь – вовсе не о физиологии.

И в этом что-то есть! Директору в голову не приходило такое объяснение характера Президента. Корень зла в том, что корень маловат? Отчасти, вероятно, так. Вот откуда не любовь к красивым, успешным, счастливым людям, если только не он их осчастливил. Не хотелось бы ставить сексуальную сдержанность и нравственность исключительно в зависимость от физических недостатков, но и отрицать такую зависимость глупо. А гомофобно-фаллические шуточки Президента? Директор не сторонник гомосексуальной свободы, но эта тема находится на периферии его сознания и внимания. Ох, не случайно всё, что случайно с языка срывается! И какой вывод? Выбирать президентов по размеру члена? То же сомнительно.

Страшные ожидания дворцовых бюрократов оправдались частично: кадровая чистка обошлась без большой крови с парашютными местами для кормления в глубинке. Перемены приписали влиянию Директора. Нет, такой мизер не в его духе, на принципиальные шаги Президент не решился: хотя и согласился, что они неизбежны, но посчитал их преждевременными.

Сначала в столице, а потом и далее из рук в руки ходил документальный видеофильм о событиях Слепой ночи, о процессе производства вакцины, об изнасилованиях в казармах, о лагерях смерти, о подпольных лабораториях крови. Не иначе как архив Генерала, с режиссёрской хваткой смонтированный. В основном съёмки любительские, но были и профессиональные материалы с грифом "секретно". Закадровый голос, не греша против истины, пояснял видеоряд. Осведомлённость авторов фильма не оставляла сомнений в продажности носителей государственной тайны.

– Это правда? – спросила Ира, глядя на Директора сквозь пелену тяжёлых мыслей об увиденном.

– Это правда. – честно ответил Директор вразрез официальной версии о клевете и фальсификации.

– Как страшно! Как же страшно! – обычно насмешливая с грустинкой Ира исчезла, освободив от защитной маски усталую, несчастную женщину: – Мы живём чужую жизнь. Не дурочка, не в окопе сижу. Видела, понимала, догадывалась... Но думать об этом не хотела.

Обличающий фильм сделан "другими" для "других", чтобы знали и помнили. Из неподконтрольных территорий его занесли контрабандисты в числе прочего ходового видео товара о процветающих там бандитизме, наркомании, каннибализме. Директор не видел внутреннего вреда для страны и власти в разоблачениях, которые на фоне угнетающей действительности не выглядят из ряда вон выходящими: чувствительные души содрогаются, а большинство, даже зная истинную природу спасения, не отказались бы от шанса выжить любой ценой ни тогда, ни сейчас, что происходило, и происходит. Своя жизнь ближе к телу, чем гуманистические абстракции. А вот внешнюю угрозу фильм усиливал, потому что звал "других" к объединению перед смертельным врагом. Совпадение это, или нет, но самоуправление на неконтролируемых территориях набирало силу с переменой тенденции: от борьбы за выживание к борьбе с государством, которое по праву считало эти территории своими. Как и раньше досаждали приграничные грабежи с неизбежной, но всё же случайной жестокостью при отъёме имущества. Всё чаще приходилось иметь дело с истребительными рейдами: фермеров вырезали от мала до велика, не щадя ни детей, ни женщин, распинали, подвергали пыткам. Пленных солдат сжигали на коллективных кострах, для наглядности вдоль дорог, сажали на кол. Пока это только разрозненные очаги то ли гражданской, то ли межвидовой войны, нельзя допустить их объединения.

К счастью, внутренние разборки между самозваными царьками убивали идею согласия и добрососедства "других" между собой. Карательные операции – дело военных. Своему ведомству Директор поставил задачу – бороться с интеграционными процессами на неподконтрольных территориях. Говорить об агентурной сети – говорить ни о чём. Успехи случались, но главное в них слово "случались". Пример удачной операции – уничтожение самозваной Королевы. Умная, харизматичная женщина сумела сплотить вокруг себя конгломерат разномастных царьков. Увы, терминология новых обстоятельств только складывалась и пестрила непривычными уху, пожалуй, что нелепостями: цари, княжества, подданные. Официально это называлось – незаконные территориальные образования. В военном отношении не имело никакого значения есть ли Королева, нет ли Королевы, а вот идеологически – это неправильно. Непорядок ликвидировали, изнутри, подкинув заинтересованным в своей судьбе лицам, через агента, дезинформацию, о кровожадных намерениях владычицы. Претенденты на трон передрались, королевство сгинуло. Да и было ли оно? Крепости нужно брать изнутри.

Королева – личность мутная. Настоящее имя неизвестно. Подставить Королеву было не трудно: легко верилось в её коварство. Садистка! Она убивала своих врагов, заставляя их, есть битое стекло, могла заживо сварить, посадить на подобие электрического стула, делала мучительные смертельные инъекции, если вешала, то за ноги, при любом виде казни сначала обрекая приговорённых на генитально-анальные пытки, после которых смерть милосердна. Женская жестокость – чистейшая слеза дьявола, когда он испытывает божественное эстетическое удовольствие, переживая катарсис, восхищаясь и наслаждаясь видом мучений, которые причиняет своим жертвам. То, на что способен мужчина маньяк, только окончательно спятив, женщина делает в здравом уме.

Выслушав доклад об удачном внедрении агента в стан победителей Генерала, Директор в кои веки похвалил Вениаминова: внедрили, а не с неба упало! В первом же донесении сюрприз. По оценке агента, в Царёво проживает около пяти тысяч человек. Для неконтролируемых территорий – это мегаполис! Если вспомнить о реактивных установках залпового огня, о хорошо обученной, дисциплинированной пусть крошечной, но армии, а так же, не упустить из виду, что захолустное село стало мощным торговым узлом, то остаётся только в недоумении развести руками. Плохой в смысле замечательности пример и не только для окрестностей. Но это полбеды. Беда, что заводилы местечкового чуда связаны с Алексеем. Так называемый Хранитель – парень из госпиталя. Вероятно, в этом причина их успеха. Собиратель и Хранитель... Придумают же такое! Вот где была бы уместна армейская операция по наведению конституционного порядка, да зуб неймёт! Глупо ссорится с Алексеем из-за деревеньки. Но кое-то предпринять можно. Директор распорядился готовить операцию "в духе Королевы", да так, чтоб комар носа не подточил!

***

Войдя в избу, Николай застал Никиту укатывающимся на кровати от смеха. Рыжий сидел у стола с серьёзным, даже с насупленным видом.

– Расскажи, расскажи... – давясь смехом, Никита, показал пальцем на Николая.

Ещё чего! Хотел по секрету посоветоваться, а тут целое собрание получается!

– Рассказывай, боец! Выполняй приказ. – рявкнул Никита.

На Рыжего жалко было смотреть, но чувство долга он уважал в себе свято. Раньше он не знал, что это такое, а узнав, как заново родился из случайной жизни в осмысленную.

В чём дело? Да особо ни в чём. К Рыжему подошёл боец и задал не стандартный вопрос: должен ли боец всегда говорить правду своему командиру? Конечно! Обязательно! А как иначе? И боец сказал правду: он хочет отсосать у Рыжего и если тот примет решение, то он всегда к его услугам.

Николай не смог сдержать улыбку.

– Вот и решаем, дать или не дать? – снасмешничал Никита.

– Да, нет же! – возмутился Рыжий.

– Честно! Как на духу! Глядя в глаза своему командиру... – Никита напустил на себя серьёзность. – Ты хочешь у меня отсосать?

Рыжий растерянно заморгал, покраснел, посмотрел на Никиту, на Николая, вскочил на ноги и выбежал из избы, на ходу выкрикнув:

– Да ну вас...

– Зачем ты так? – Николай укоризненно смотрел на Никиту.

– Завтра извинюсь, ты меня знаешь. А он отходчивый. – в оправдание себе ответил Никита.

К сожалению, ума палата – это не про Рыжего, иногда кажется, что и на комнатёнку не наскребёшь. Заподозрив Петра в том, что тот заглядывается на смазливого бойца, Рыжий заказал старателю приворотное зелье. Старателям только закажи, они и рады стараться. В результате бедного Петра такой понос прошиб, что Самуилыч сразу про дизентерию подумал, чуть карантин не объявил. Рыжий ходил сам не свой и облегчил душу перед Никитой.

– Тебя, моего друга, ординарца Хранителя, заслуженного бойца, вокруг пальца, как несмышлёныша, обвёл какой-то старателишка! Подсунул просроченное приворотное зелье! – делано возмутился Никита, даже не предприняв попытки разоблачения колдовских зелий, потому что история человечества доказывает – это бесполезная трата времени.

Со старателем Никита разобрался.

– Добрый ты человек. Говорят, людям помогаешь в деликатных вопросах. – ласково подошёл Никита. – Мой тоже на сторону посматривает...

Старатель сразу всё понял. Отпираться глупо. Попробовал оправдаться:

– Ведьма проклятая обманула! Не губи!

Старателю повезло. Огласка истории ударила бы по Рыжему. Мошенник отделался штрафом, страхом и с радостью унёс ноги из Села.

Разбираться так с каждым старателем – ни на что другое времени не останется. А хоть с каждым разбирайся. Село богатело, но за ростом цен всё равно богатством не поспевало. Обвешивание, обсчёт, помоечный товар, выдаваемый за первоклассный, долги за поставки продукции сельчан – с этим нужно было что-то делать. Троих на пристани расстреляли сразу, восьмерым заменили казнь штрафом.

– Что ты делаешь! – возмутился Макс. – Никто к тебе не приедет!

– Не приедут? – Николай пренебрежительно посмотрел на Макса: – Приползут. Спектакль мне тут не устраивай.

Макс картинно схватился за голову.

Классовой солидарности старатели не проявили. Пособолезновали друг с другом об убиенных конкурентах, мысленно пожелав живым конкурентам такой же участи. Для поиска консенсуса с властью, Макс предложил создать гильдию старателей, сам объявил её созданной и сам возглавил. Макс он и в Африке Макс! Он и с бабуинами договориться, лишь бы у них король был, но и королева сойдёт. Без близости к власти, что за бизнес? Мелочовка! Единственно, о чём многие старатели сожалели искренне, так это о том, что Макс под расстрел не попал. Убрать его своими руками – не по-купечески, а с Правителей кто спросит?

Из истории Макс знал тезис о преступной природе первоначального накопления капитала. Этого ему было достаточно для практической деятельности. Но быстро стало очевидным, что в отсутствие законов как таковых, состояние сколотить можно, а вот сохранить его – проблема. Капитал не капитал, когда риск любого делового начинания абсолютный. Не столько многоукладность, сколько разноукладность новой предэкономики и слабость денежного обращения добавляли унылые краски в будничную бизнес-картину. Тем не менее, собирание и накопление сокровищ шло ударными темпами: золото, драгоценные камни, промышленные товары длительного хранения, концентрировались в руках бандитов. Охрана такого богатства требовала усилий и средств. Из бандитов сторожей не сделаешь, для этого нанимали простой люд. Средства на оплату шли из богатства, уменьшая богатство. Настоящее проедало прошлое. Хронические меж бандитские и внутри бандитские разборки приводили к бессмысленному перераспределению сокровищ, их утрате, заныкиванию в тайники и норы, которые со временем станут кладами, потому что их хозяева сгинут в вихре неустойчивой жизни.

Старателям было с чем сравнивать и в сравнении с повсеместной хаотической деятельностью, которую только условно можно назвать бизнесом, Село, в крепких руках Правителей, являло пример экономического чуда. Макс с минимальными на то основаниями считал себя максимально причастным к зарождению нового капитализма. Ничего не понимая в банковской системе, он вознамерился создать собственный банк. В прошлой жизни Макс обходился исключительно чёрным налом. Раньше он мечтал ограбить банк, а теперь мечтает создать свой. Как меняется жизнь!

Банковские устремления Макса привели к безоговорочному запрету ростовщичества и в этом смысле сыграли общественно-положительную роль. Идея взаимодавства, не в чистом благородном значении, а в меркантильно хищническом смысле, не только носилась в воздухе, но и сплела свою склочную процентную паутину. Спасибо Максу за своевременно поставленный вопрос. Не стоит благодарности, как говорят в таких случаях, хотя вылетело в крупную копеечку несостоявшейся прибыли. Макс недоумевал и как попугай твердил о кредитно-денежных отношениях, зная о них лишь то, что они должны существовать. Недостатки детдомовского образования. Не помогли даже особые отношения с Никитой: казалось только протяни руку и ответная рука окажется взаимно там же. Нет, Макс ошибался. Никита действительно ценил его не только за деловые качества, но и за сексуально волнующую притягательность, только существенным это не считал и, уж тем более, изменять с ним не собирался. Макс – чертовски обаятельный стихийно талантливый до полной беспринципности делец. От принципов обаяние скисает, а талант испаряется. Макс – наглядное напоминание: в честность верь, но живи, как среди мошенников. Этого достаточно, чтобы постоянно заступаться за него перед Николаем. Никита не давал своего любимца в обиду, в чём бы того ни обвиняли. Но этого недостаточно для влияния на важные решения. Никита считал себя честным мошенником. Это что-то собирательное, чему он сам не мог дать определение. Или взаимно исключающее? В любом случае, ни то, ни другое – это правда.