Текст книги "Зачем богу дьявол к 2 (СИ)"

Автор книги: Леонид Январёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

– Как семья? – неожиданно спросил Президент.

– Похоронил. – коротко ответил Директор.

Сын погиб три года назад в автомобильной катастрофе, жена умерла в первую волну Серой смерти. А были бы они живы? Сын под влиянием матери не захотел пойти по стопам деда и отца. Скорее всего, он оказался бы в одной клинике с дочкой Президента. А жена развелась бы. Семья – это лучшее, что у Директора в жизни было. Будь они рядом, то неизвестно, стал бы он делать то, что делает?

– Простите... – извинился Президент. – Хотел предварить поздравление. Я подписал указ о присвоении вам звания Героя страны.

Служа родине и государству, в какой-то момент начинаешь понимать, что у государства нет родины. Но без государства и родины не будет. Директор всегда стоял на стороне государства, порой чувствуя себя при этом проституткой, но утешался мыслью о принципиальной разнице между храмовой и придорожной проституцией. А есть ли разница? Чины, награды, привилегии, сладость власти. А храм где?

– Служу своему народу! – встав смирно, с достоинством, ответил Директор.

Из резиденции Президента Директор поехал "домой" на государственную дачу. В городской квартире он бывал редко, а после истории с "заговором", стал серьёзней относиться к охране себя любимого. Казалось бы, какая разница, кто убьёт? Но пока жив, обидно думать, что это будут политические пигмеи, которым он своей самонадеянностью упростит злобный план. На даче охрана основательней, да и с бытом попроще – на всём готовом.

После разговора с Президентом пришло решение: пусть Генерал набирает себе войско. Армейские зачистки неконтролируемых территорий от "других", спецлагеря, спецприемники, а теперь ещё и детские питомники – это развращает личный состав. Нужно вынести дерьмо за скобки, а руководство проектом поручить Вениаминову. То-то он развернётся! Страшно представить.

К Вениаминову в воспитательных целях Директор применил политику принуждения к добропорядочности. Такого ещё не бывало! За вторым человеком в иерархии СБФ идёт круглосуточная, неусыпная и открытая слежка. Каждый его шаг как на ладони, даже в туалете кокаин не нюхнёшь! Да что там кокаин! Жизнь остановилась, осталась только работа. Принудительная сублимация криминальной энергии в общественно полезное русло обрушилась на сотрудников палочной дисциплиной, почти казарменным положением и неукоснительным соблюдением служебного долга. Директор не мог нарадоваться! Хоть на службу не приходи, так всё отрегулировалось.

Застав дома гостя, Директор не удивился, что тот вошёл беспрепятственно, будто не через охрану, а сквозь строй услужливых швейцаров. Разозлила незванность. Неужели нельзя условиться заранее при таких-то талантах всепроникновения?

– Вы и к Президенту можете вот так запросто явиться? – вместо приветствия раздражённо спросил Директор.

– Да. – скромно ответил Алексей. – Здравствуйте, Виктор Константинович! Решил воспользоваться привилегией знакомства с вами ради своих шкурных интересов.

Достав из бара виски, Директор плеснул себе в стакан и жестом спросил у Алексея. Тот отказался. Одет гость был в нечто. Похоже на балетное трико до шеи с глухим воротом. И не голый и как голый. Директор не знал, что это нанокостюм.

– Вы правы! К делу. – ответил Алексей на вопросительный взгляд Директора.

К сожалению, Озеро оказалось в новых границах Несчастной страны. Приходилось отвлекаться на пресечение попыток местной власти вступить в права собственности не столько на землю, сколько на других граждан. От Директора требовалось объявить Озеро и прилегающую территорию закрытой для гражданских властей и военных.

– Я землёй не торгую, даже если за это вы посулите мне вечную жизнь. – категорически отказался Директор.

– Причём тут торговля? – искренне удивился Алексей. Значит, он недоходчиво объясняет: – Если я заберу сам, то заберу в два раза больше с поголовным истреблением ваших солдат и населения, не взирая на пол и возраст.

– И сделаете это с сожалением, со слезой в глазу? – вскипел Директор.

– Нет! – повысив голос, ответил Алексей. – И на вашу сострадательность не рассчитываю. Там сравнительно недалеко нефтедобыча. Можете о ней забыть. Я пришёл только потому, что мне не хочется отвлекаться от более важных дел на глупую войну.

– Я не знаю кто вы, и что вы такое. Я верю, что вы так и сделаете. Но ваша наглость... – Директор налил себе ещё виски и залпом выпил как водку. – Допустим!

Сопляк! Шантажист! Дела у него важные! Пожалуй, так от него никогда не избавится. Что он завтра потребует? Как его охолонить?

– Допустим. – повторил Директор. – Услуга за услугу, раз вы так цените своё время. Я хочу провести переговоры с Андре.

– Вам так и хочется открыть дверь, которую вы не сможете закрыть. – досадливо сказал Алексей.

– А я уже испугался, что без прибауток обойдётся! – усмехнулся Директор и решительно продолжил: – Или переговоры, или убирайся к чёртовой матери на своей метле, или на чём ты там сегодня явился.

– Проведи переговоры со мной, хотя я не понимаю, что ты под этим понимаешь? – ответно перейдя на "ты", предложил Алексей.

– С тобой?! – изумился Директор. – Ты шутник! Ты наглый шутник. Да и зачем тебе отвлекаться от своих важных дел?

Алексей мог бы навязать Директору свою волю, но, когда решение вопроса зависит от приведения в действие системного механизма, нельзя полагаться на управление сознанием одного, пусть и облечённого властью, человека, если это не самодержавная власть. Чтобы правильно нажать нужные рычажки и клавиши, подопечный должен руководствоваться осознанной необходимостью и чувством самосохранения в бюрократическом организме, а не безотчётными внушёнными импульсами, которые не может объяснить ни себе, ни окружающим.

– Ты прав, переговорщик из меня никудышный. – согласился Алексей. – Пусть будет по-твоему. О месте и времени я сообщу.

Расстались не попрощавшись, даже не раскланявшись.

Вокруг головы Алексея мгновенно образовался шлем, полностью закрывший лицо, а руки "оделись" в перчатки. Он стал как наскальный "Великий бог Марса" из сахарской пещеры, только постройнее. Воздух вокруг скафандра затуманился и Алесей растворился – включил режим невидимости, чтобы выйти из гостей без проблем. А для Директора гость исчез. Туда ему и дорога! Хорошо, что в этот раз обошлось без огромной хлюпающей вагины.

Побыть наедине со своими мыслями Директору не дали. ЧП в изоляторе. Умер Генерал. Сердце отказало! Ладно бы печень, или почки перестали работать у заядлого пьяницы, а то сердце! Странно, что оно у него было.

Утром на столе Директора лежал подробный отчёт о смерти Генерала. Всё гладко, как и полагается на бумаге. Гладко, пока сам за расследование не возьмёшься и окажется, что овраг на овраге. Заинтересованных в скоропостижной кончине Генерала много. Если бы тот открыл рот для воспоминаний о своей обширной деятельности, то трудно сказать, сколько открылось бы хлебных государственных вакансий. И Вениаминов в той же компании. Не удивительно. Удивительно было бы наоборот. Директор знал о порочащих связях своего заместителя, но именно для таких случаев его и держал: не самому же в грязи копаться. Если Вениаминов причастен к убийству Генерала, то ошибочно поспешил. Обоим поделом!

Правдоискательством Директор никогда не страдал, слова "справедливость", "правосудие" не из его лексикона. Пренебрежение законом в Несчастной стране впитывается с молоком матери и является социальной нормой, как для обычного гражданина, так и по вертикалям, горизонталям, диагоналям и прочим геометрическим линиям и фигурам власти. Дело Генерала Директор списал в архив и дал указание сменить персонал изолятора. Прежним персоналом займётся служба внутренней безопасности. Предательство безнаказанным не останется и без публичной стирки грязного белья. Это отдельное дело.

Генеральская куча не мала, развороши её, от вони задохнёшься. И без толку. Убиенная Гераклом гидра, у которой было множество голов и вместо отрубленной вырастали три новых, а одна и вовсе была бессмертной – безобидная зверушка по сравнению с гидрой коррупции в Несчастной стране. Эта гидра, всем гидрам гидра! У неё все головы бессмертные.

Умер Генерал, да здравствует Генерал! Шизофреников и наполеонистых социопатов, на все века хватит. Кто-нибудь да найдётся. Директор не отказался от своего плана, он его отложил: с чистого листа даже лучше. Вот если бы Вениаминов сподобился, то было бы неплохо. Всё равно когда-нибудь придётся его слить, а так, глядишь, ещё родине и послужит. Нужно гайки потуже затянуть, до безумия. Если отправить его на задание, то это кукольный спектакль получиться. Человек должен созреть, наделать глупостей, сжечь за собой все мосты. Вот она, правда жизни!

А после обеда прилетела, вопреки электронному смыслу, весточка от Алексея: словно сидела птичка на ветке, вспорхнула, оцифровалась и ну себе разгуливать по многоразрядно зашифрованной внутриведомственной сети. Для порядка, Директор устроил выволочку Вениаминову, хотя тот меньше всех "причём" в скандальном происшествии.

Шаманизм, демонизм, исчезновение в женском половом органе, размером до потолка, ожившего покойника, писающую летающую тарелку – всё это Директор оставил в своём сердце как дорогие воспоминания, докладывая Президенту о предстоящих переговорах, чтобы мистико-эротические подробности не заслонили главного: нужно отбросить старые представления о дипломатии и, к сожалению, представление о великой державе. Великих держав не осталось.

– Они инопланетяне? – спросил, как понял, Президент.

– Нет. – успокоил Директор. – Их называют хранителями. Это только одно из их названий. Они на земле дома, так же, как и мы. Боюсь, это сила, с которой мы вынуждены будем считаться. Нам нечего им противопоставить.

– Более чем странно. – легче, и менее травматично для престижа, Президент поверил бы в инопланетян.

То-то ещё будет. Без театральных эффектов не обойдётся. Алексей не удержится, внесёт свою лепту. Директор в этом не сомневался.

К назначенному времени центральную площадь столицы оцепили войсками, привели в боеготовность силы противовоздушной обороны, свои позиции заняли спецподразделения и снайперы. Директор не возражал против тщетных предосторожностей.

Система ПВО не "видела" ничего подозрительного даже когда ПВОшники собственными глазами видели, как приблизилась и зависла над площадью, переливаясь серебристо-бежевым светом, летающая тарелка около десяти метров в диаметре. От её днища отделился примерно двухметровый диск и опустился на землю. Из него лучами выдвинулись длинные стержни, на их концах заблестел свет и образовался остроконечный, похожий на шалаш, купол с входом. Внутри купола загорелся зелёный свет. Вероятно, это предложение войти.

Президентская охрана осмотрела купол снаружи, попытка зайти внутрь не удалась: вход их не пустил, замерцав красным. Значит, раньше зелёный свет – это приглашение только для переговорщиков. Президент, как к нему не относись, не из робкого десятка, особенно на людях. Не подготовленная предупреждением о возможных странностях переговоров, свита из министров оцепенела. Осенив себя крестным знамением, сопровождаемый невозмутимым Директором, Президент пошёл в шатёр.

Несколько секунд в шатре никого не было, потом воздух в центре диска сверкнул, и появились Алексей в нанокостюме, и Андре в будничном костюме и без галстука. Обычно первый, или главный стоит справа, чтобы люди напротив, видели его слева. Чаще всего это случается непреднамеренно. Президент и Алексей стояли друг напротив друга. Директор не придал этому значения. Хозяева шатра молчали.

– Рад приветствовать вас на нашей земле. – нарушил молчание Президент.

– Даже из вежливости не могу сказать, что мы тоже рады. – учтиво и нелицеприятно ответил Андре.

– Мы знаем вас под именем Андре. – вступил в разговор Директор, потому что Президента обескуражило начало разговора. – Господин Андре, вам не кажется, что мы все, и вы в том числе, что мы все находимся в небывалой для человечества ситуации и что нам следует стремиться к взаимопониманию, а не к конфронтации?

– Вы задали два вопроса в одном. Человечество бывало и в худших ситуациях. По второму вопросу у меня есть своё мнение, но я полагаю, что вас интересует мнение нашего лидера. – ответил Андре и замолчал.

Директор слушал внимательно и на слове "лидер" мысленно споткнулся. Вероятно, кто-то ещё должен тут быть?

– Вынужден вас огорчить, господа. – заговорил Алексей. – Ваша страна далеко не лучшее, что осталось на планете. Но дело даже не в этом. Мы вас понимаем, и вы нам неинтересны. А понимаете ли вы нас – нам это безразлично.

– А не много ли вы берёте на себя, Алексей Владимирович? – рефлекторно вырвалось у Директора, хотя неладное он почувствовал.

– Не больше, чем позволяет мне моё положение, Виктор Константинович. – Алексей сопроводил ответ светской улыбкой.

– Я присоединяюсь к мнению нашего лидера. – поддержал Алексея Андре. – Он точно определил нашу позицию по отношению к вашей стране.

Директор пережил смятение чувств, что с ним случалось пару раз в жизни и очень давно. Это непостижимо! Невозможно было совместить ожидаемый образ "первого лица" и Алексея. Или это розыгрыш? От Алексея всего можно ожидать. Правда, декорации для розыгрыша тяжеловаты...

– Вы знакомы?! – изумился Президент, словно это важнее резких слов о его стране. В каком-то смысле важнее, если Директор скрывал такие контакты.

– Да, господин Президент, мы знакомы. – подтвердил Алексей. – Друзьями не стали, но общая история у нас есть, не говоря уже о том, что господин Директор, было дело, хотел упрятать меня в свой изолятор.

– Полагаю, это какое-то недоразумение, и вы не в обиде? – обеспокоенно спросил Президент.

– Безделица! Не стоит внимания. – успокоил Алексей.

– И всё же я не понимаю... – Президент решил взять разговор в свои руки, ему категорически не нравилось всё, что он услышал. – Наша страна переживает трудный период, но мы не стоим перед вами на коленях, взывая о помощи. Мы предлагаем сотрудничество, мы предлагаем обмен мнениями по проблемам, которые стоят перед всем миром, мы предлагаем объединить наши усилия для возрождения человечества. Это благородная цель! Ваши технологии выше, но это не значит, что мы отсталая нация. У нас есть, чему поучиться. Наша культура – это золотой фонд человечества. Наши учёные – светлейшие головы! Наши природные ресурсы, наконец...

Алексей и Андре переглянулись. Тяжёлый случай демагогии.

– Поучиться, говорите... – задумчиво повторил Алексей, и на незнакомом языке что-то сказал кому-то невидимому, пояснив: – Я попросил поставить из последнего...

Слева от хозяев шатра вспыхнул большой экран. Директор сразу узнал видеозапись: расстрел других с последующим кровавым мародёрством. Президент понял, что это, в самом конце, увидев военную форму.

– Этому поучиться? Это мы сами умеем. – продолжил Алексей. – Мы не вмешиваемся в подобные ситуации. Иначе всё наше время уходило бы на то, чтобы разнимать дерущихся и воюющих людей. И то, везде не поспели бы даже теперь. Убийство – ваша культура, некромания – ваша история. Мы не используем наше оружие, хотя контролируем ваше, не вступаем в союзы и ничего никому не обещаем. Мы присутствуем в истории человечества... по-своему. Свою историю вы делаете сами в той степени, в какой это не вредит нам. У меня есть привилегия нарушать традиции, поэтому я вмешаюсь и скажу вам. Вы расстреливаете будущее, а сами вы – прошлое, что бы вы о себе не думали. Ваша цивилизация мертва.

– Нельзя на основании отдельных перегибов делать широковещательные обобщения. – возразил Президент. – Это безответственно! Бог-отец дал Сыну своему человеческому власть судить народы. Вы не сын божий. Приберегите свои откровения и сентенции до Страшного суда.

– Господин Президент, самое лучшее, что вы можете сделать для своей страны – застрелиться. – посоветовал Алексей. – И вам того же желаю, господин Директор. – Алексей снова сказал что-то на незнакомом языке, и оказалось, что в шатре находятся и другие люди: – Если ещё не поняли, то вы видите голограмму. Мы далеко. Совет убедил меня не применять санкций ни к вам лично, ни к вашей стране. Но у меня есть ещё одна привилегия – поступать по-своему усмотрению. Имейте это в виду.

– Это возмутительно! – Президент был вне себя от негодования. – Вы разговариваете с великим народом в моем лице!

Голограмма исчезла. Шатёр растворился в воздухе. Диск вобрал в себя стержни и взмыл к летающей тарелке, которая быстро набрала скорость и скрылась за облаками, так ничего и не рассказав о себе системе ПВО.

Президент и Директор остались, как голые на голой площади. Один – среднего роста, но по сравнению с другим – высокий. Ещё чуть-чуть и, как клоуны немого кино – пат и паташонок. Президент уязвлён несправедливой оценкой своей роли в историческом процессе. Директор разрушен, как старый сарай ураганом: его понимание политического устройства мира оказалось ничтожным. Мёртвые вожди, политические знаменитости, и прочие знатности, смотрели на государственную парочку без сочувствия: просрали великое наследство, всё просрали! Они всегда и на всех так смотрят, можно не обращать внимания, или ответить: когда центральная площадь страны – кладбище, то вся страна – кладбище.

***

Чай для Никиты! Это известие обрадовало, как сторонников, так и не сторонников, но ещё и не противников Собирателя и Хранителя. Смерти им никто не желал. К новым именам циркачей отнеслись по-разному: большинство – с юмором, а кто-то с насмешкой. В своём отечестве пророки чести не имеют. Никто не думал, что пройдёт время и, казалось бы, несерьёзные, имена станут как молитва. Не только имена.

Выражение "чай для Никиты" войдёт в пословицы и поговорки. У военных – для Никиты чай, для врага пуля. В быту, если что-то не нравится, будут говорить – о, это не чай для Никиты! О пристрастьях, пристрастившихся к чему-либо, скажут: ему – это чай для Никиты. На промышленных товарах появится наклейка – "Чай для Никиты". Она будет обозначать высшую степень качества и бессрочную гарантию. И цену заоблачную.

Отдавая должное бесстрашию бесспорно кумиров большинства, сельчане непроизвольно избегали слова "герои". У геройства есть оттенок борьбы за родину, за страну, за народ. А где та родина, где та страна, где тот народ? С народом ещё так-сяк, но не за народ кровь пролита, а за себя, хотя и людям спасение. И так, да не так! А добровольцы тоже шкуру свою спасали? Доспасались до погоста! Нет! Так не спасаются. Они герои. А то, что не все погибли, живые остались – это чудо! Командиры этого чуда – Собиратель и Хранитель, которые первые живота своего не щадили. Оттенки мнений выявляли вопрос к самим себе: если мы не народ, то кто мы? Люди без рода и племени, сами себе сироты. Прошлое умерло, настоящее не народилось, о будущем подумать страшно.

Пока Никита приходил в себя, команда Иваныча отремонтировала избу на дворовой части усадьбы за домом. Мебелью поделились своей – сборно-разборной казарменно-солдатской. Сельчане сразу не поняли, что за дела, а когда дошло, что это для Никиты с Николаем, некоторые устыдились: самими то не додумались! А что стыдного? Герои героями, честь им по чести, а в услужение к ним не нанимались. Самим бы концы с концами свести.

Комендантом стал человек, на первый взгляд, совсем для этого негодный: невысокий, плотненький, изредка улыбчивый каким-то своим мыслям. К кому по делу обращается, так и притыкается, как в стенку. Другой бы на его месте плюнул на всё, или чокнулся. А он нет, неугомонный, надеется достучаться, ведь для общей пользы старается.

В дни, когда Николай от Никиты дальше нескольких шагов не отходил, созвался Совет. Намеревались обсудить дальнейшее житье-бытьё с учётом новых веяний. Иваныча и Коменданта не звали и потому не ждали, но Пётр привёл.

– А их-то что? – спросил один из старших. – Нам между собой нужно поговорить.

– Доиграетесь! – ответил ему Пётр и достал из кармана лист бумаги: – Это вопросы коменданта к вам! Не буду перечислять. Напоминаю приказ Собирателя. За неподчинение коменданту расстрел. Расстреляю сам лично.

Мать по-мужицки грохнула гневно кулаком по столу, величественно поднялась с места и с презрительным выражением лица удалилась. Пётр дождался, пока процесс её ухода закончился. Вот ещё боярыня выискалась! И сам засиживаться не стал:

– Вы тут, девочки, между собой пошушукайтесь. А то, кто знает, вдруг последний раз видитесь?

К чести Коменданта после скоропостижного заседания Совета он не злорадствовал, вёл себя, как ни в чём ни бывало, его просьбы были разумны и необременительны. Его настоящее имя исчезло из употребления, для всех он стал Комендантом. Забегая вперёд, впоследствии он станет чем-то вроде мэра, но и тогда его будут звать Комендантом. Он удивит народ своей честностью, абсолютной неподкупностью и организаторскими талантами. Над его платонической влюблённостью в Собирателя будут подсмеиваться, но делу она не помешает.

Первый же публичный наскок на него Матери, Комендант отбил так, что всё Село оборжалось:

– Климакс – страшная сила!

Ещё одна шутка стала сленговой. Её подарил общественности Доктор. Вряд ли он её придумал сам, потому что с чувством юмора у него дела обстояли неважно. Как Доктор не настаивал, что он Самойлович, все звали его Самуилович и непременно справлялись о злосчастном еврействе, но не антисемитизма ради, а чтобы посмотреть на его уморительную серьёзную реакцию: достают того, кто ведётся. Однажды Самуилович не выдержал очередного проклятого вопроса об одном и том же и воскликнул как на духу:

– Ну, было один раз!

Самуилович не вернётся обратно туда, откуда его выцепил Макс. Он поселится в Медпункте рядом с ранеными и детьми. Тесно – это мягко сказать. Самуилович не был уверен, что выходит всех бойцов: состояние некоторых он оценил при первом осмотре, как безнадёжное. Но помогли дети. Ни медицина, ни наука не знает, как это у них получалось. Из-за тесноты дети спали на полу рядом с больными, ухаживали за ними по– взрослому, не пугались кровавых бинтов, выносили из-под них утки, мыли полы вместе с Катей и Любой. Если больному становилось плохо, они окружали его кровать и ждали, пока ему не полегчает.

Конечно, не оставили своих товарищей бойцы: ремонтировали дом, заботились о воде и отоплении, стирали простыни, потому что это тяжёлая работа, потом установили стиральные машины, малопригодные для деревенских условий, готовили на полевой кухне.

В детях Самуилович души не чаял. Доходило до крайности: каждый их чих, насморк, порез или ссадину он воспринимал, как катастрофу. Потом сошёлся с Любой. Катя без труда могла бы найти себе пару, с мужчинами встречалась, но не встретила, на её взгляд, достойного их большой, сложившейся семьи. Дети вырастут и станут столпами Собирателя и Хранителя. Они положат начало касте жрецов. Их жизнь – это отдельная, удивительная, не идеальная история, в которой будут ошибки и заблуждения, взлёты и падения.

Ванечка нарисует Парня – кривовато, угловато, орловато, и расплачется над рисунком. "Он грустный получился!" – объяснил мальчик Любе, она, успокаивая его, сказала: "Он не грустный. Он задумался". Рисунок удивил её: не складная, не пропорциональная птица, действительно, производила впечатление грустной, и, в то же время, от неё веяло силой. Сочетание грусти и силы приковывало внимание. Невозможно уловить в какой момент простые линии и штрихи складываются в образ, исполненный чувства.

Парень среди детей был, как дома и проводил с ними свободное от Никиты время. Мальчики даже ставили его на стрёме, когда занимались своими мальчиковыми делами. Например, когда смотрели порнографические журналы и совместно рукоблудничали, или курили на заднем дворе. Увидев своё художественное воплощение, Парень озадаченно замер: не похож! Но Ванюшку отблагодарил: где-то на остатках ювелирного развала нашёл то ли золотую капельку, то ли слезинку и, ухватив в клюв за магазинную бирку, принёс её мальчику. Капля-слезинка станет символом новых жрецов.

Изображение Парня приглянется, и женщины вышьют его для формы бойцов. В первом варианте исправят детские огрехи рисунка, и сила образа исчезнет. В дальнейшем следование Ванюшкиному оригиналу станет обязательным. Так появится нарукавная эмблема бойцов – Парень в круге на радужном фоне. Нашивки с птицей в треугольнике, в квадрате, в многоугольниках будут использовать гражданские для обозначения своей приверженности Собирателю и Хранителю. В реальном обществе единодушие иногда случается, но единомыслия не бывает никогда, так что лично отмечались эмблемой далеко не все. Появится воинский, но необязательный для гражданских, флаг с Парнем. Птица перекочует и на огромный, до того бесхозный рекламный щит на съезде с трассы в Село.

После первого "чая" выздоровление Никиты пошло быстро, так быстро, что Самойлович не знал, что и подумать. Отвлекаясь на бытовые дела, Николай доверял ему свой пост. Значительные иссечения пулевых ранений, глубокие ожоги, заживали совсем не так, как им полагалось бы. Тело и кожа восстанавливались. Следуя логике этого процесса, можно предположить, что если отрубить, не дай бог, конечно, Никите палец, то он отрастёт вновь, как хвост у ящерицы. Странное, отчасти похожее, но не столь явное заживание ран происходило и у бойцов.

– Ну-с... Всё замечательно. – осмотрев в своё дежурство больного, сказал Самуилович.

– А может укольчик? – с надеждой спросил Никита.

– Нет. Обезболивающие только на ночь. Вам и так с ними переусердствовали. – отказал Самуилович.

– Застрелю! – угрожающе прошипел Никита.

– Молодой человек! – возмутился Самуилович!

– А кто вам сказал, что я человек? – издевательски спросил Никита.

В свете рассказов о знаменитой парочке и по собственным наблюдениям Самуиловича – это резонный вопрос. Николай свою рану перенёс на ногах, тогда как обычный человек лежал бы месяц пластом. А Никита выжил чудом, медицина тут не при чём.

– Я шучу... – пошёл на попятную Никита, увидев округлившиеся глаза доктора. – Головой сильно ударился, знаете ли... – прикинув в уме что-то своё, Никита вдруг крикнул: – Рыжий!

Рыжего в доме не оказалось. Пока нашли, пока прибежал...

– Долго тебя ждать. – недовольно сказал Никита. – Одежда у меня есть?

– Не-а... – ответил, отдышавшись Рыжий. – И не положено. Командир запретил.

– А я кто? – сердито удивился Никита.

– Командир... – раздумчиво ответил Рыжий. Ведь и в правду командир!

– Выполняй, боец! – приказал Никита.

Какая одежда на такие раны? Рыжий, когда первый раз это увидел, полночи не спал, так Никиту жалко было. Сейчас уже поджили, но всё равно. Николай допускал к Никитке только несколько человек, чтоб меньше сил на болтовню тратил, но в основном из-за эстетически тяжёлого зрелища открытых ран: не хотел бинтовать, чтобы потом не слушать перевязочные вопли. Накладывал промокающие повязки, каждый день менял простыни и два раза в день тщательно обследовал каждый сантиметр раненой плоти.

Рыжий убежал, но не за одеждой, откуда бы её взять? А за Николаем. Никита последнее время капризничал.

– Что опять бузишь? – Николай не сердился, у раненых после отмены обезболивающих появляется сварливость.

– Не знаю. – успокоившись, ответил Никита.

– Болит, понимаю. – Николай жестом выгнал Самуиловича и Рыжего из комнаты. – Но чуть-чуть. Это хорошая боль.

– Пусть меня Детина поносит. – попросил Никита. – Мне самому неудобно спрашивать...

– Бинтовать придётся. – напомнил Николай.

– Потерплю. – согласился Никита.

С перебинтованными руками и ногами, завёрнутый в одеяло, на руках Детины Никита совершал маленькое путешествие в конюшню. Детина сам это придумал, ему только намекни, а он носить будет, пока не упадёт.

Только в плохой конюшне у плохого хозяина запах мочи и навоза сшибает с ног. И в хорошей пахнет, от этого не куда не денешься, но естественно и не противно. А ухоженные лошади на этом фоне, только что терпкими пряностями не благоухают. Без взбучки Петру не обошлось, и он исправил непорядок, теперь в конюшне работал боец, который сам вызвался: у него здорово получалось, он любит лошадей.

Парня в комнату к Никите Николай не пускал. Птицу это раздражало, но ничего не поделаешь: Николай – тупица. Появление Никиты на улице Парень встречал радостным клёкотом, своим шаманским танцем и воздушными пируэтами. А лошади будто начинали говорить: хрум-хрум, хрум-хрум. И как-то особенно вздыхали, возбуждено всхрапывали. Рядом с ними Никита успокаивался, мучительное тревожное состояние улетучивалось, и боль утихала.

Николай так и спал "на коврике" у кровати.

– Ты бы матрас постелил. – ворчал Никита. – А то я на тебя смотрю и мне жёстко.

– Нет. Так – хорошая примета. – не соглашался Николай.

Когда болезненность перевязок и повреждений от них перестала угрожать, Николай открыл умеренный доступ к Никите и то, грязи наносили столько, что снова пришлось ввести ограничения. Да и Петра жалко: дом в проходной двор превратили. В числе беспрепятственных посетителей были дети. Ванюшка, так тот почти поселился: приходил утром, уходил вечером. Так как Никита ничего не мог делать руками, его руками был Николай. С появлением Ванюшки возник спор – кому кормить Никиту с ложки? Николай отступал. Иногда они делали это в две ложки, и Ванюшка возмущался:

– Что ты мне всё время мешаешь?

Никита с Ванюшкой целыми днями сочиняли комикс о войне между расой галпов и расой разумных кристаллов. Герои – два любящих друг друга воплощённых, трёхметровые гиганты, крушащие врагов направо и налево.

– Они любят друг друга как ты и Собиратель? – сразу уточнил Ванюшка и, получив утвердительный ответ, сказал: – Понятно.

Что уж ему понятно в его возрасте, это непонятно. Никиту то и дело заносило на взрослый контент. Ванюшка сердился:

– Причём тут это? Ты как наши мальчишки. Катя говорит, что у них одна "параграфия" на уме.

Ванюшка говорил "порнография" через "а", понимая под этим секс, а под сексом понимая, что люди спят вместе, обнявшись, и трутся письками. Что в этом интересного? А любовь это другое. Это когда люди ухаживают друг за другом, заботятся друг о друге и жить без друг друга не могут.

Когда обсуждали, как нарисовать мир кристаллов, Ванюшка неожиданно для Никиты сказал:

– Я знаю. Они светом дышат и у них грани на месте не стоят, и переливаются.

– Откуда ты знаешь? – удивился Никита.

– Я видел. – ответил Ванюшка как о чём-то само собой разумеющемся. – Я нарисую их квадратиками и треугольниками. И небо цветное.

Когда отпала необходимость в приборном контроле, Никиту, для меньшего ажиотажа, поздно вечером перевезли в избу, где уже было натоплено и даже уютно. Николай отпустил часовых, но они не ушли: во-первых, с поста может снять только разводящий; во-вторых, это пост номер один. Что тут возразить? Николай не стал употреблять свою власть, отложив разбор караульного усердия до утра.