Текст книги "Залив Полумесяца"

Автор книги: Лана Фаблер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)

Глава 3. Сияние надежды

Вечер.

Дворец Эсмы Султан.

В нетерпении ожидая прибытия брата, Эсма Султан лично занималась подготовкой к грядущему ужину. Под ее чутким руководством холл дворца должным образом привели в порядок и с изыском накрыли к трапезе стоящий в нем длинный обеденный стол. Нермин за всем этим наблюдала с любопытством и волнением. Она плохо знала своего дядю, которого видела лишь пару раз в детстве и, разумеется, помнила его смутно. Чтобы произвести на него приятное впечатление этим вечером, Нермин надела самое любимое из своих платьев: нежно-зеленое, с цветочной белой вышивкой на лифе и жемчужными пуговицами – простое, но в то же время по-своему изящное. Русые волосы красиво лежали на хрупких плечах, а ее лицо, когда девушка заглянула в зеркало, лучилось свежестью и добротой.

Спустившись в холл, Нермин застала свою матушку сидящей на тахте с письмом в руках, которое она с дрожащей улыбкой внимательно читала. Тут же взволновавшись, Нермин поспешила к ней и, поклонившись, с трепещущим сердцем воскликнула:

– Это от отца? С ним что-то случилось?

Эсма Султан, оторвавшись от письма, глянула на нее с откровенной радостью, и девушка успокоилась.

– Нет-нет, это письмо моей доброй подруги Михримах Султан. Ты помнишь ее? Она как-то приезжала к нам несколько лет назад со своим маленьким сынишкой. Вы, помнится, с ним поладили и часто играли вместе. Мехмет.

– Нет, не припомню… – тщетно пытаясь выудить из памяти воспоминания об этом, растерянно ответила Нермин.

– Конечно же, не помнишь, – с пониманием кивнула Эсма Султан, складывая письмо. – Вы были слишком маленькими для того, чтобы запомнить друг друга. Ну что же, вскоре вам удастся познакомиться заново. Михримах пишет, что хочет, наконец, прибыть в столицу, дабы представить сына двору. Они жили в усадьбе в дальней провинции Эрзурум, где родилась султанша. Теперь Мехмету надлежит получить от повелителя достойную его должность. Скорее всего, он станет беем какого-нибудь небольшого санджака. Все-таки сын султанши династии.

– А где же они остановятся?

– У нас, конечно, – с улыбкой ответила Эсма Султан, словно это было само собой разумеющимся.

Нермин, присев на тахту, удивленно посмотрела на довольную мать. К новым знакомствам она относилась с робостью, да и не ожидала, что покой их семьи нарушит неожиданный приезд гостей. Ладно бы Михримах Султан приехала к ним погостить одна, но ведь она привезет и своего взрослого сына, с которым, как оказалось, Нермин когда-то в детстве с радостью играла, но которого совершенно не помнила сейчас. Это вызвало у девушки чувство неловкости, ведь этот Мехмет, возможно, помнит ее, да и им какое-то время придется жить под одной крышей. А ведь она, кроме сыновей деда-повелителя, которые по сути приходились ей дядьями, еще не заводила знакомств с юношами своего возраста.

– Простите мое любопытство, матушка, но почему же они жили так далеко, в Эрзуруме, да еще в какой-то усадьбе? Раз Михримах Султан принадлежит династии, ей надлежало бы жить в столице или хотя бы в каком-нибудь санджаке вместе с мужем в достойных ее положения условиях.

Эсма Султан удрученно вздохнула и ответила дочери с нотками сожаления:

– Много лет назад у Михримах казнили мужа, отца Мехмета, и она очень тяжело переживала свою утрату. Она стала вдовой, еще нося сына под сердцем, а, как родила, решила уехать из своего дворца, где ей все напоминало о покойном муже. Как бы я не умоляла ее остаться, она не слушала. И уехала в Эрзурум, где родилась и где похоронена ее мать Севен Султан. Как принято, все богатства ее мужа после его смерти были переданы в казну, и у Михримах осталось не так много золота, потому она смогла позволить себе лишь усадьбу. Зная об их с Мехметом положении, я часто помогала им золотом с позволения твоего отца. Признаться, я к Михримах очень привязана и дорожу нашей дружбой. Ты сама убедишься, что в мире нет человека добрее и сердечнее.

Их разговор прервал приход Фидан-калфы, которая с волнением сообщила о прибытии шехзаде Мурада во дворец. Эсма Султан, заулыбавшись, тут же встала на ноги, и Нермин поспешила подняться ей вслед. В холл через миг вошел высокий и стройный темноволосый мужчина с аккуратной бородой, у которого была очень теплая улыбка и такие же карие глаза, как у ее матери. Они были чем-то похожи, как и полагается родным брату и сестре, но у шехзаде кожа была смуглой, а у султанши – бледной, как у ее матери, да и черты их лиц были не слишком-то сходны.

– Эсма.

– Брат, добро пожаловать, – взяв его за руки, сердечно воскликнула султанша. Она обернулась на скромно стоящую за ее спиной дочь и с улыбкой подозвала ее к себе. Порозовевшая Нермин покорно приблизилась и поклонилась своему дяде. – Вот, это наша Нермин. Она тебя, верно, плохо помнит.

– Здравствуй, Нермин, – кивнул шехзаде Мурад, коснувшись племянницы нежным взглядом. – Ты так подросла, да хранит тебя Аллах. Я, помнится, видел тебя, когда ты была совсем еще малышкой, лет трех от роду.

– Шехзаде Хазретлери, – робко отозвалась девушка, поклонившись.

Ужин прошел спокойно и мирно. Эсма Султан и шехзаде Мурад за столом не касались личных тем, обсуждая лишь минувший военный поход и то, что происходило в столице в то время, что он длился. Нермин, конечно, понимала, что после ужина ее матушка с дядей уединятся и поговорят по душам, чему сейчас мешало именно ее присутствие. Она для них была еще ребенком и, по мнению взрослых, не должна была участвовать в подобном разговоре. Закончив трапезу, она учтиво попрощалась и ушла к себе, сославшись на усталость.

После ужина они вдвоем разместились на тахте у окна, за которым царила вечерняя темнота. Эсма Султан внимательно вгляделась в немного изменившееся с годами лицо брата и отметила, что оно пусть и обросло бородой и покрылось пока еще только наметившимися морщинками, но было таким же светлым и ясным, как и в пору его юности. Султанша понимала, что это говорило о царящем в его душе покое и о том, что он вполне счастлив и доволен своей жизнью.

– Давно я не была у вас в Манисе… – со вздохом заметила она. – Как там матушка?

– Валиде в порядке, хотя, конечно, годы никого не щадят, – ответил шехзаде Мурад, чуть печально поглядев на сестру. – Из-за того, что она долгие годы пренебрегала едой, ее порою мучают боли в желудке. Но лекари должным образом следят за ее состоянием и облегчают ее боль отварами. По тебе очень тоскует… Бывает, перечитывает твои письма и плачет, – на этих слова у Эсмы Султан от жалости и тоски по матери сжалось сердце. – Валиде хотела приехать в столицу на время похода, чтобы побыть с тобой, но я попросил ее остаться в Манисе, ведь никому другому я не могу доверить свою семью.

– Как дети? – с потеплевшим взглядом тут же спросила Эсма Султан. Она по-доброму завидовала брату, который неоднократно стал отцом и не знал того горя, что постигло ее. – Ты не взял сыновей в поход? Я думала, ты сочтешь их уже достаточно взрослыми для этого.

– В следующий раз – обязательно, но пока что им многому предстоит научиться прежде, чем отправляться на войну. Сулейман, к сожалению, не слишком-то радует меня своим владением оружием, а Алем, наоборот, мало внимания уделяет наукам, не выпуская меча из рук.

– А что их матери? Эта Ассель по-прежнему мутит воду?

Шехзаде Мурад невесело усмехнулся, что его сестра сочла за утвердительный ответ.

– Годы идут, и она набирается мудрости, оттого ведет себя все более сдержанно. Ассель так и не смогла смириться с тем, что я полюбил другую женщину и, конечно, всячески нарушает наш покой, но валиде всегда находит способы ее обуздать.

– А что та, вторая жена? Кажется, Амирхан?

– Ее я уважаю за спокойствие и достоинство, – с теплотой ответил шехзаде Мурад. – Амирхан мне не в чем уличить. В ней я обрел доброго друга и достойную мать для моего сына.

– Ну а твоя Сафанур? – с лукавой улыбкой спросила Эсма Султан и заметила, как взгляд брата сразу же наполнился любовью и тоской. – Вижу, Мурад, ты по-прежнему никого, кроме нее, не видишь, несмотря на то, что она родила тебе одних лишь дочерей.

– Женщину же любят не за то, кого она родила – сыновей или дочерей, – задумчиво отозвался он. – Что поделать, раз я только рядом с нею счастлив?

– За что же тогда любят женщину? – чуть улыбнулась султанша. – За красоту? За добрый нрав? Амирхан ей в красоте не уступает и покорна, но она для тебя лишь друг и мать твоего сына.

– Я люблю Сафанур просто потому, что люблю и все, – тихо рассмеялся шехзаде Мурад. – Это настолько естественно, что я даже не задумываюсь, чем вызваны мои чувства. Разве ты пытаешься понять, почему любишь Давуда-пашу или Нермин? Уж точно не за красоту и не за удобство

Эсма Султан, промолчав, опустила взгляд. Она, безусловно, полюбила Нермин, как родную дочь, но с Давудом-пашой их связывало нечто вроде родственного тепла и взаимного глубокого уважения, но не любовь. И ее в очередной раз кольнула зависть, ведь брат не только познал радость быть отцом, но и настоящую любовь. Он был счастлив, потому что имел и любимого человека, и детей. Ей порою хотелось на миг узнать, что чувствует эта Сафанур Султан – женщина, которую ее брат на протяжении стольких лет так преданно любит, позабыв о других своих женах и обо всем гареме, тщетно ждущем хотя бы одного его взгляда в сторону своих широко распахнутых дверей.

Она так и не избавилась от этой мечты, берущей начало еще в ее юности – познать настоящую любовь, сметающую все на своем пути, лишающую рассудка или хотя бы столь же преданную и глубокую, как у брата с его женой. Было горько сознавать, что в ее жизни подобного не случится и что ее удел – довольствоваться мирным течением супружеской жизни вместе с мужчиной, с которым они скорее родственники, чем любовники.

В минуты подобных сожалений Эсма Султан мыслями тянулась к запретному для себя чувству, которое давным-давно похоронила в своей душе. Когда-то и она любила, но увы, безответно и тайно, так и не познав счастья взаимности, не говоря уже о семейном счастье. Возможно, все бы сложилось иначе, если бы она не стала слушать мать и пошла бы к отцу, во всем ему созналась и попросила бы ради ее счастья связать ее брачными узами с любимым мужчиной. Отец любил ее больше всех своих детей, и он бы наверняка пошел ей навстречу и не стал бы причинять ей боль отказом. Конечно, это было бы эгоистично, ведь Серхат, скорее всего, ничего не питал к ней в ответ, но тогда бы он сейчас был рядом с ней, а не в той далекой и чужой Генуе, где женился на тамошней принцессе и завел с ней много-много таких же прелестных, как она сама, детей.

– А как ты, Эсма? – вопрос шехзаде Мурада вырвал ее из печальных раздумий.

Она вздрогнула и, подняв на него глаза, выдавила улыбку.

– У меня все хорошо, брат. На что я могу жаловаться? Одно меня печалит: я так и не смогла родить паше ребенка…

Шехзаде Мурад знал, как тяжело его сестра переживала это горе и в порыве сочувствия сжал ее бледную руку в своей – смуглой и крепкой. В то трудное для нее время его не было рядом, и он знал обо всем лишь из писем.

– Тот первый ребенок, которого я ждала вскоре после свадьбы… – надломленным голосом заговорила Эсма Султан, и взгляд ее провалился – мыслями она была уже не здесь, а в глубинах своей памяти. – Я толком и не ждала его. Тогда для меня дети не имели никакой ценности. Я едва ли понимала, что со мною происходит, и совершенно не готова была стать матерью. Роды были очень трудными, насколько я помню, а потом… Когда ребенок родился, я… не услышала ничего, хотя знала, что ребенок должен заплакать. Я из последних сил приподнялась с подушек и увидела хмурое лицо повитухи, которая держала на руках моего неподвижного сына. Она сказала, что, к сожалению, мой мальчик родился мертвым.

Шехзаде Мурад с болью смотрел на сестру, голос которой на последних словах осип, и она украдкой вытерла рукой скользнувшую по ее щеке слезу. Он молчал, ожидая, когда она вернет себе самообладание, и крепко держал ее руку в своей.

– Я не сразу поняла, что произошло. Как будто вся онемела. Мне не было больно. Я просто чувствовала ужасную пустоту, как будто у меня несправедливо отобрали что-то, что пообещали дать. Что я толком не успела… подержать в руках. Давуд-паша, конечно, был рядом и поддерживал меня, как мог. Он сказал, что у нас еще будет много детей с позволения Аллаха, и тогда я поверила ему. С того момента я уже осознанно ждала материнства. Я стала буквально жаждать его, чтобы заполнить эту пустоту в душе, образовавшуюся в ней с рождением мертвого сына. И вот, месяц спустя, я узнала о беременности. Я была так счастлива, что, казалось, порхала по воздуху. Но однажды ночью я вдруг проснулась от странной боли в животе и обнаружила себя лежащей на кровавом ложе. Лекари сказали, что выкидыш мог случиться из-за первых родов, которые я с трудом перенесла. Будто бы они пошатнули мое женское здоровье. Потом это повторилось снова… И снова. Я потеряла четверых детей в первые годы брака. О последнем я вам с матерью не писала, чтобы больше не расстраивать. И он действительно стал последним… А я так и не познала радостей материнства. И до сих пор недоумеваю, чем же я заслужила это. За что меня покарал Всевышний?..

– Возможно, это вовсе и не кара, родная, – мягко воскликнул шехзаде Мурад и, поднеся ее руку к своим губам, поцеловал ее. – Просто так случилось… Да, вам с пашой не довелось вырастить ваших общих детей, но у тебя есть Нермин. В конце концов, есть я, валиде, мои дети. И Давуд-паша, конечно же. Большая семья, которая любит тебя.

– И которую люблю я, – сквозь слезы улыбнулась Эсма Султан и в порыве чувств обняла брата. – Я так скучала… – зажмурившись у него на плече, призналась она. – Жаль, вам нельзя приехать ко мне всем вместе

– Зато ты всегда можешь приехать к нам, – откликнулся шехзаде Мурад и, отстранившись от сестры, с нежностью погладил ее по щеке. – Когда пожелаешь, Эсма. Мы всегда будем тебе рады. И Нермин возьми с собой. Уверен, она прекрасно поладит с моими дочерьми.

– Да, как-нибудь обязательно приедем, – кивнула султанша и, опомнившись, поспешила добавить: – Кстати, я буквально за минуту до твоего приезда получила письмо от Михримах.

– От Михримах?

– Да, именно. Она пишет, что едет в столицу вместе с сыном Мехметом и остановится у нас. Ему пора получить какую-нибудь должность.

– Ты давно ждала, когда она вернется, – с улыбкой заметил шехзаде Мурад. – Я рад, что вы снова будете вместе. Она, к слову, так и не вышла замуж?

– Нет, – с сожалением покачала темноволосой головой Эсма Султан. – Трагедия, случившаяся с Искандером-пашой, глубоко ее ранила. Сомневаюсь, что она когда-нибудь еще выйдет замуж, но очень надеюсь, что она смогла излечиться от своего горя, хотя вряд ли… Михримах писала, что Мехмет очень похож на отца, так что, смотря на него, она наверняка видела в нем отражение покойного паши и не смогла его окончательно забыть.

– Такое не забывается, но время – хороший лекарь. Дай Аллах, Михримах смогла оправиться, и ее доброе сердце не почернело от скорби.

– Аминь, – вздохнула султанша и улыбнулась, с волнительным трепетом думая о том, что совсем скоро сможет увидеть перед собой дорогого ее сердцу человека, по которому оно так тосковало все эти годы.

Дворец Топкапы. Покои Валиде Султан.

Поселившейся в этих покоях Фатьме Султан удалось вернуть им уют и избавить их от излишней роскоши, в которой их буквально утопила бывшая владелица. Опочивальня стала по-домашнему теплой, какой была сама султанша, сейчас восседающая на тахте в достойном ее положения красном платье, украшенном вышивкой из золотой нити, и высокой рубиновой диадеме, возвышающейся в ее темных волосах.

Подле нее сидела ее любимая племянница Нергисшах Султан, которая была очень на нее похожа не только чертами, но и выражением лица – мягким, спокойным и каким-то даже ласковым. За одним столиком с ними на подушках разместились с одной стороны Бельгин Султан в своем нежно-розовом платье скромного кроя и Афсун Султан, напротив, в бордовом роскошном платье с глубоким декольте и с отделкой из черного кружева на рукавах и лифе. Они трапезничали, и пока что за столом царило молчание, которое и решила нарушить Фатьма Султан, чтобы разрядить атмосферу.

– Бельгин, Афсун. Как ваши шехзаде? Мы толком не успели даже взглянуть на них – так скоро Осман выставил нас всех за двери.

Афсун Султан напряглась, но постаралась это скрыть и, посмотрев через стол на Бельгин Султан, увидела, как та лучится счастьем. Она словно была ребенком – такие же ясные и восторженные глаза, наивность в душе и бесконечная доброта в сердце. Просто поразительно, как, несмотря ни на что, она продолжала оставаться такой, даже став уже взрослой женщиной, познавшей и горе, и разочарования.

– Хвала Аллаху, Мехмет здоров и крайне положительно отзывается о походе, – со светлой улыбкой заговорила Бельгин Султан. – Говорит, повелитель привлекал его к военным советам и оставался им доволен на всем протяжении войны, хотя в сражения не пускал, за что я премного благодарна моему господину. Я бы не пережила, случись что с сыном…

– А что насчет Орхана, Афсун? Надеюсь, он, повзрослев, сумел обуздать свой буйный нрав?

От необходимости отвечать или, если быть точнее, лгать напрягшуюся Афсун Султан избавил приход Айнур Султан, которая вошла в покои в изысканном платье лазурно-синего цвета со скромным декольте и рукавами с прорезями, которое она дополнила нежным жемчужным ожерельем. Ее серебристо-белые вьющиеся волосы свободно ниспадали до самых бедер и, что бросалось в глаза больше всего, на ее молочно-белом лице властвовала счастливая, умиротворенная улыбка, а зеленый и голубой глаза буквально сияли.

– Прошу прощения за то, что задержалась, – пролепетала Айнур Султан, поклонившись.

Бельгин Султан с теплотой поглядела на свою воспитанницу, а Фатьма Султан с улыбкой той кивнула.

– Проходи, Айнур. Мы как раз говорили о наших шехзаде, вернувшихся с войны. Ты, конечно, уже виделась с ними. Какими ты их находишь?

– Мои братья сильно возмужали за то время, что мы находились в разлуке, и я несказанно рада тому, что мы с ними снова вместе, – любезно ответила ей Айнур Султан, сев на подушку подле матери.

Помня об инциденте, произошедшим днем, девушка осторожно коснулась взглядом сидящей напротив нее Афсун Султан и наткнулась на ее колкие серые глаза, которые, полнясь недобрым чувством, смотрели прямо на нее. Султанша явно была ею недовольна, а, точнее, их близостью с ее сыном. Айнур Султан почувствовала себя также неловко как тогда, на своей террасе, когда мать ее брата застала их в объятиях друг друга.

Опустив взгляд на свои руки, лежащие на коленях, девушка закусила губу и мыслями вернулась к тем древним книгам и свиткам, что ей в подарок преподнес брат. Она и не заметила, как пролетели часы за их поверхностным изучением – юная султанша пока просто рассматривала свои подарки, бережно переворачивая пожелтевшие ветхие страницы. Но, увы, ей пришлось оторваться от этого увлекательного занятия и идти на званый ужин, где она сейчас томилась и в нетерпении ждала того момента, когда сможет уйти к себе и вернуться к тому сундуку с подарками.

Вскоре к их трапезе присоединились и фаворитки ее брата шехзаде Османа. Хафизе Султан снискала расположение Фатьмы Султан за то время, что жила в Топкапы, и часто проводила время в их компании. Она действительно была рассудительной и не по годам мудрой девушкой, но Айнур Султан она не нравилась из-за своей холодности и сдержанности. А другая фаворитка брата Латифе-хатун казалась ей, наоборот, невыносимо милой и робкой – часто просто молчала и украдкой поглядывала на всех из-под ресниц. В этом было что-то подозрительное, настораживающее – она словно боялась чего-то или же пыталась что-то скрыть за этим своим молчанием и опущенным взором. Странно, что ни матушка, ни Фатьма Султан этого мнения Айнур Султан не разделяли, считая, что Латифе-хатун попросту еще очень юная и робкая девица с пугливым, но добрым нравом.

Их ставшее привычным за полтора года общество разбавила Фюлане Султан, которая была крайне редкой гостьей в Топкапы. Айнур Султан наблюдала за ней с любопытством и решила для себя, что эта женщина мила и безукоризненно вежлива. Она была осведомлена обо всех важных событиях в столице и в политике, легко поддерживала беседу на любые темы, которые только были затронуты в общей беседе, и производила впечатление человека образованного и обаятельного. Несмотря на довольно-таки простой и неброский облик, Фюлане Султан казалась очень изящной и грациозной женщиной, но во всем этом сквозило что-то… необъяснимое, странное

Возможно, Айнур Султан и здесь была единственной, что отметила это, но взгляд Фюлане Султан был слишком уж проникновенным, как будто пытающимся пробраться в самые дальние уголки души и бесстыдно изучить ее, узнать все чаяния и страхи человека. Что-то такое было в этой султанше, что без всяких весомых причин настораживало, заставляло всякий раз отводить в сторону глаза, когда ее пронзительный взор обращался к вам, лишь бы она не смогла ничего разглядеть в них.

Уже был поздний вечер, когда Хафизе Султан решила оставить их, сославшись на то, что не хотела бы так надолго оставлять своих сыновей и что ей нужно уложить их спать. Следом за нею тут же поспешила уйти и Латифе-хатун, смущенно сказав, что тоже переживает за свою крохотную дочь. Разумеется, Фатьма Султан не стала им препятствовать и, когда фаворитки ушли, разговор предсказуемо пошел о них.

– Моему племяннику повезло, что у его сыновей такая мать, как Хафизе, – с теплой, как у брата-повелителя, улыбкой произнесла Фатьма Султан. Она уже по сложившемуся за вечер обыкновению повернулась к племяннице и спросила ее мнения: – А ты что думаешь о ней, Нергисшах?

– Да, Хафизе мне тоже очень понравилась, султанша. Для наложницы она очень степенна и умна, чем не каждая может похвастаться. Да и, как видно, мать она тоже хорошая и, я надеюсь, это поспособствует тому, чтобы сыновья Османа выросли… куда более благовоспитанными.

– Дай Аллах так и будет, – вздохнула Бельгин Султан, которая в свое время порядком намучилась с тогда еще ребенком шехзаде Османом, которого повелитель поручил ее заботам. – Хотя я не понаслышке знаю: какой бы хорошей матерью не была женщина, она будет не в силах что-либо поделать, если ребенок со скверным характером уже подрос и сформировался. Будь Осман чуть младше, когда я взяла опеку над ним, возможно, я смогла бы изменить его.

– Сомневаюсь, – отозвалась Афсун Султан и, спокойно встретив на себе взгляды, объяснила: – Мальчик был глубоко ранен гибелью брата на его же глазах, да и, как любой ребенок, Осман переживал последовавшее за этим исчезновение матери из его жизни. Известно, что Эмине Султан хотя и была женщиной неприятной, но как мать она была не так уж плоха – сыновья ее любили.

Айнур Султан опустила голову, потому как не любила разговоров о погибшем брате и матери. Если упоминания о брате, упавшем с коня и сломавшем шею, которого она даже не знала, ее расстраивали из-за ощущаемых жалости и негодования за подобную несправедливость, то воспоминания о матери она сносила с чувствами неловкости и затаенной тоски.

Никто толком не рассказывал девушке о ней, отмечая лишь в иногда проскальзывающих замечаниях, что Эмине Султан была неприятной, скверной, тщеславной и порочной женщиной, но никто не пояснял, почему. И Айнур Султан, которая, конечно, томилась из-за того, что в младенчестве лишилась родной матери, недоумевала, а что же ей думать о своей матушке, которая, как она знала, предала династию, почему-то отравив Валиде Султан, а после бежала из дворца в преддверии казни и нашла защиту в лице Искандера-паши, который оказался ее любовником, за что и был казнен. Из всего этого она вынесла лишь одно заключение – Эмине Султан была женщиной импульсивной и порывистой, не думающей о последствиях своих поступков. Только необузданные чувства и отсутствие осторожности могли привести ее к таким событиям. Но была ли она порочной? Если судить по ее действиям, она была не шибко умной и подвластной низменным страстям, но можно ли считать порочностью то, что она всегда действовала под влиянием какого-то темного импульса?

И, конечно же, Айнур Султан знала, что ее мать была красивой женщиной. Почему-то все и даже ее благородная и чистая душой матушка Бельгин Султан отмечали это с некоторой желчностью, исключая Афсун Султан – будучи сама красавицей, она не завидовала чужой красоте. И это только подтверждало красоту ее матери, чем Айнур Султан втайне гордилась. Все говорили, что ее брат Осман был очень похож на свою мать, за исключением цвета глаз, а он был по-настоящему красивым мужчиной, пусть и ядовитым внутри, что тоже объясняли схожестью с Эмине Султан.

Из-за болезни сама Айнур Султан не унаследовала этой красоты – ни золотых волос, ни изумрудных глаз, ни стати, ни женственности фигуры. Она родилась, как говорили лекари, «белой», называя это редкой болезнью, и всё твердили, что у нее очень хрупкое здоровье, которое нужно всячески беречь. Ее кожа была настолько бледной и тонкой, что лучи солнца были для нее губительны – в летнюю пору султанша была вынуждена томиться во дворце или же, редко выходя, скрываться от солнца под плащом. И волосы ее были совершенно бесцветны, как снег, а разномастные глаза казались султанше недостатком, делающим ее еще более ненормальной, а не достойным зависти преимуществом. Все восхищались или, скорее, удивлялись ее необычной внешностью, но ведь они не сознавали, что вся эта так называемая неземная красота – следствие болезни, причиняющей ей много неудобств, лишившей ее как крепкого здоровья, так и возможности радоваться солнцу и гулять по летнему цветущему саду открыто, не прячась от его лучей.

В силу хрупкости здоровья Айнур Султан ела мало, как птичка, из-за чего была очень худенькой, без намека на соблазнительные формы и вкупе с молочной белизной кожи казалась болезненной. Да и черты ее лица не были идеальными, как у брата Османа. В них не было изящества и шарма, как у Афсун Султан. Куда там до красавицы? Ее таковой никто, увы, не считал. Необычной, удивительной, даже странной, но не ослепительной красавицей. Единственным, кто называл ее самой прекрасной девушкой в мире, был шехзаде Орхан, и это всегда трогало сердце Айнур Султан, которая на самом деле очень переживала из-за своего необычного облика, порожденного редкой болезнью.

Когда она, гуляя с ним по саду или катаясь верхом, чувствовала накатывающую слабость, он всегда оказывался рядом, странным образом это почувствовав, спешил подхватить ее под руку и, позволив опереться на себя, доводил до самых покоев, отвлекая разговорами обо всем, о чем мог вспомнить. Со своей свободолюбивой натурой, жаждущей движения и действий, он томился вместе с нею во дворце в летние жаркие месяцы или в особенно солнечную погоду, не желая, чтобы она грустила в одиночестве. Он без раздумий жертвовал собой ради того лишь, чтобы она не чувствовала себя ущемленной из-за своей болезни. Чтобы она улыбалась, а не печалилась. И как после этого она могла не любить его всем сердцем?

Дворец Топкапы. Гарем.

Идрис-ага, чем-то явно озабоченный, спешно шагал по одному из коридоров дворца, направляясь в покои Валиде Султан, как вдруг, выйдя из-за угла, в изумлении увидел, как стоя в полумраке, юная фаворитка шехзаде Османа Латифе-хатун, что-то шепча, осторожно передала какому-то аге письмо и, воровато обернувшись через плечо, испуганно замерла, заметив наблюдающего за ними евнуха. Девушка тут же отправила агу, и тот спешно исчез в темноте коридора. Полный подозрений и непонимания, Идрис-ага подошел к фаворитке, которая как ни в чем не бывало робко улыбнулась ему.

– Что за письмо ты передала этому евнуху, хатун? Куда он должен его отправить?

– В Амасью моей сестре, – залепетала Латифе-хатун, невинно смотря на него. – Мы с ней вместе оказались в гареме шехзаде Османа и сейчас она осталась там, в санджаке. Все то время, что я живу в Топкапы, мы с сестрой обменивались письмами, рассказывали друг другу, как у нас идут дела. Это что, запрещено? Если так, я не знала…

– Любопытно, почему я только спустя полтора года узнаю о том, что ты отправляла письма своей сестре в Амасью, – хмуро глядя на нее, сказал Идрис-ага. – И зачем так таиться? Можно подумать, что ты – шпионка, которая передает важные сведения кому-то.

– Что вы?.. – ахнула испуганная Латифе-хатун. – Клянусь, я написала письмо своей сестре. Спросите, если вам угодно, у Хафизе. Она знает ее. Мераль-хатун.

– Возвращайся в свои покои и лучше больше не броди по ночам по дворцу, чтобы не вызвать ненужных подозрений, – в последний раз глянув на нее, проговорил евнух и, проводив внимательным взглядом поспешившую ретироваться фаворитку, продолжил путь.

Султанши в покоях Валиде Султан встретили его удивленными взглядами. Поклонившись, Идрис-ага обеспокоенно посмотрел на Фатьму Султан, которая, конечно же, сразу поняла, что он пришел с новостями.

– Что такое, Идрис-ага?

– Султанша, я только что случайно узнал от стражников, которые сегодня дежурили в султанских покоях, что между нашими шехзаде во время их трапезы произошла крупная ссора, закончившаяся дракой между шехзаде Османом и шехзаде Орханом. Я сразу же поспешил к вам, чтобы доложить об этом инциденте.

– Драка? – возмущенно и чуть испуганно переспросила Афсун Султан.

Айнур Султан нахмурилась, не припомнив, чтобы брат Орхан говорил ей об этом, а Фатьма Султан в беспокойстве поднялась с тахты, заставив всех из уважения последовать ее примеру.

– Что ты говоришь, Идрис? Все настолько серьезно? Почему мы узнаем об этом только сейчас?

– Будь у этой драки серьезные последствия, мы бы непременно о ней узнали, но, выходит, ничего особенно ужасного не случилось. Охранники говорят, что с трудом увели взбешенного шехзаде Османа с террасы – так яростно он жаждал броситься на своего брата. Их позвал шехзаде Мехмет, а когда они прибежали, шехзаде Мурад удерживал вырывающегося шехзаде Османа на месте, чтобы остановить драку

– О, Аллах… – приложив ладонь к груди, выдохнула Фатьма Султан и, поразмыслив, тут же с решимостью направилась к дверям. – Я немедленно поговорю с племянником. Подобное недопустимо! Как он посмел бросаться на брата, да еще столь уступающего ему в годах?

– Пожалуй, я схожу к сыну и попробую узнать у него об обстоятельствах случившегося, – произнесла Бельгин Султан и, коротко посмотрев на встревоженную Афсун Султан, ушла.

– Вы, вероятно, тоже желаете поговорить с сыном? – осторожно спросила Нергисшах Султан, повернувшись к Афсун Султан. – Надеюсь, шехзаде не пострадал.