Текст книги "Залив Полумесяца"
Автор книги: Лана Фаблер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)
Нермин про себя удивилась, что так много наговорила. С Мехметом было легко говорить – он слушал с дружелюбием и улыбкой, словно не замечая ее смущения и запинок. И помогал наводящими вопросами.
– А почему ты не составляешь ей компанию? Вечно пребывать во дворце, наверно, очень скучно.
– Ну… Мне хорошо дома. Я всегда нахожу себе какое-нибудь занятие. Вышиваю или читаю. Еще люблю гулять в нашем саду.
– А что читаешь?
Так они и шли по саду, разговаривая о всяких мелочах. Нермин незаметно для самой себя раскрылась, как ни с кем и никогда. Она разговаривала с Мехметом также, как с матерью – открыто, не таясь и не робея. Оказалось, им нравятся одни и те же книги, о которых в дальнейшем и пошел разговор.
Но он прервался, когда они, наконец, вышли к беседке. Мехмет увидел свою мать, которая пребывала наедине с Искандером-пашой. Они над чем-то смеялись, мило беседуя. Нермин сначала не поняла, что послужило причиной резкой смены его настроения. Мехмет замолчал, нахмурился и весь разом похолодел. Нермин с удивлением предположила, что он… приревновал мать? Ведь он привык за годы жизни в Эрзуруме, что Михримах Султан уделяет внимание одному ему.
– Валиде, – окликнул он мать, едва приблизившись к беседке.
– О, милый, вы уже вернулись? – удивленно посмотрела на него Михримах Султан и смущенно переглянулась с Искандером-пашой. – Я и не заметила, как пролетело время.
– Я вижу, Искандер-паша крайне увлек вас, – от подобного замечания Мехмета всем присутствующим сделалось неудобно.
Искандер-паша посмотрел на него с мягким укором, после чего поднялся и учтиво кивнул порозовевшей от смущения за сына Михримах Султан.
– Госпожа, я был очень рад провести с вами время. С вашего позволения.
– Всего вам доброго, паша, – мягко ответила она.
– Мехмет, еще увидимся, – проходя мимо юноши, с неизменным теплом произнес Искандер-паша, но не дождался ответа и с достоинством удалился.
– Что такое, Мехмет? – едва тот отошел на приличное расстояние, в изумлении обратилась к сыну Михримах Султан. – Вы ведь хорошо поладили с пашой. А теперь ты так обошелся с ним, да еще без всякой на то причины?
От необходимости отвечать его избавила появившаяся Эсма Султан, которая по какой-то причине также была без настроения. А ведь она была так весела и энергична сегодня. Нермин в непонимании посмотрела на подошедшую к ним матушку, но та даже не взглянула на нее.
– Думаю, нам пора.
– Эсма, что-то случилось?.. – ничего не поняла Михримах Султан.
– Все в порядке. Идемте.
Никто не стал ей возражать, и все в молчании направились прочь из беседки, каждый погруженный в свои мысли.
Дворец Топкапы. Покои Айнур Султан.
В расстроенных чувствах Айнур Султан вошла в свою опочивальню, удивив своим состоянием служанку, и не успела присесть на кровать, как следом за ней вошла взвинченная Бельгин Султан, которая явно была не намерена оставлять случившееся без своего внимания.
– Уйди, – приказала Бельгин Султан служанке, и та, покосившись на свою госпожу, ретировалась, оставив их наедине в накаленной атмосфере. – Ты хотя бы представляешь, как мне было неудобно перед Эсмой Султан? – устало воскликнула она. – Сколько раз я предупреждала тебя, Айнур? Возможно ли, чтобы вы с Орханом… – она осеклась, не сумев договорить, и, покачав головой, с осуждением бросила: – Какой стыд!
Раздраженная Айнур Султан вскинула на нее неожиданно спесивый взгляд.
– Да что здесь постыдного? Если для вас обыкновенные объятия есть повод для стыда и осуждения, это – не моя проблема! Может, поэтому отец так и не забыл Афсун Султан – она-то способна выносить чьи-то ласки, не испытывая при этом стыда и вселенского ужаса!
Бельгин Султан даже отшатнулась от дочери, единственный раз за всю историю их отношений повысившей на нее голос. Она впервые встретила столь яростный отпор с ее стороны и даже задохнулась от возмущения. Прежде невинный и кроткий ангел, теперь Айнур Султан смотрела на нее с негодованием, даже с неприязнью, как будто презирала за что-то.
– Что это за тон?..
– Простите, я не хотела вас задеть, но… – поспешно заговорила Айнур Султан, осознав, что сказала лишнее, однако, злость ее так и не угасла. – Я устала от ваших извечных порицаний, валиде. И больше не хочу даже слышать о стыде и позоре, которые я якобы в вас вызываю.
Неверяще смотря на нее, Бельгин Султан выглядела совершенно ошеломленной и потерянной.
– Что с тобой, Айнур? Я тебя не узнаю… Прежде ты себе такого никогда не позволяла. И именно об этом я и говорила, когда предупреждала тебя о дурном влиянии Орхана. Ты…
– У вас все плохое, как я вижу, связано с Орханом! – все больше теряя над собой контроль, гневалась Айнур Султан и даже поднялась на ноги, как бы заняв атакующую позицию. – Он у вас виновник всех бед и несчастий! Конечно, как же так, кто-то оказался умнее и смелее Мехмета. Вы, верно, потому так ненавидите Орхана, что он в ваших глазах соперник вашего сына.
Это стало последней каплей. Бельгин Султан смотрела на дочь испуганно и недоверчиво, как будто перед стоял совершенно чужой, незнакомый ей человек. Она словно бы видела перед собой призрак Эмине Султан. Это ее глаза были столь переполнены пламенем гнева. И лишь ее ядовитые уста могли так больно ранить.
Собравшись с силами, Бельгин Султан поборола свои чувства, постаралась выровнять сбившееся дыхание и подошла ближе к дочери, решив, что она пока еще в силах с нею совладать.
– То, что ты наговорила мне сейчас, я постараюсь забыть. Я прощу тебя, как сделала бы любая мать. Но знай: мне было очень больно все это слышать, – эти слова, облеченные в полный горечи голос матери, заставили Айнур Султан остыть и устыдиться. Но лишь на миг, потому что после она услышала то, что снова ее воспламенило. – Я не хочу, чтобы подобное между нами повторилось, поэтому… – она сделала паузу, словно набираясь решимости сказать то, что намеревалась. – Поэтому я запрещаю тебе впредь проводить хоть сколько-нибудь времени с Орханом. Если ты сама не в силах оградить себя от его влияния, это сделаю я.
– Что?..
Айнур Султан не верила тому, что услышала. Единственное ее утешение в этом дворце, человека, который был для нее если не всем, то очень многим, у нее забирали. И за что? За то, что они посмели проявить друг к другу свои чувства, пусть и непонятные, чуждые другим.
– Ты еще не знаешь, Айнур, но династия уже задумалась о твоем браке, – сама того не ведая, продолжала убивать ее словами Бельгин Султан. Она полагала, что этим остудит пыл дочери и заставит ее задуматься о своем поведении. – По возвращении повелителя этот вопрос будет поднят. Ты скоро выйдешь замуж, и тебе не пристало накануне свадьбы иметь с кем-либо… подобные отношения. До тех пор, пока ты не покинешь этот дворец чьей-то женой, я не позволю тебе и дальше губить себя и, если уж на то пошло, Орхана. Если ты действительно так сильно дорожишь им, ты оставишь его и перестанешь бросать на него тень опасных подозрений. Он и так в них утопает. Не хочешь же ты усугубить его и без того шаткое положение?
– Но я не хочу оставлять его и… и не хочу выходить замуж, – уже со слезами на глазах, беспомощно и тихо воскликнула Айнур Султан. – Почему вы решаете за меня, что мне следует делать? – она говорила так устало, что Бельгин Султан разом растерялась. – Я хочу жить так, как велит мне мое сердце. Разве я не имею на то права?
– Айнур… – Бельгин Султан, переполненная сочувствием, шагнула к ней в желании утешить, но замерла, когда дочь резко шагнула от нее в сторону, не позволяя приблизиться к себе. – Я вовсе не хочу делать тебя несчастной, милая. Я лишь забочусь о твоем благе.
– Не нужна мне такая забота! – процедила девушка дрожащим от слез голосом и одарила ее таким ледяным взглядом, что Бельгин Султан ощутила, как ее сердце пронзила боль как от предательства. – Если уж на то пошло, никакая вы мне не мать. И не вам мне что-то запрещать и уж тем более решать мою судьбу.
– Что ты говоришь?.. – пораженно выдохнула Бельгин Султан. Теперь и ее глаза застлала пелена слез. – Разве не я растила тебя с младенчества? Не я любила, оберегала, заботилась, как о родной дочери? Я тебя всегда таковой и считала… Неужели это для тебя совсем ничего не значит?
Айнур Султан в других обстоятельствах никогда бы не сказала того, что сказала после, но в ней накопилось столько обиды и боли от непонимания ее матерью, что она не смогла сдержать себя.
– Вы так отчаянно стремились занять ее место, верно? Жаждали стать матерью нам с Османом, превратиться в единственную и любимую женщину повелителя. Мне жаль, что ничего из этого вам не удалось. Вы никогда в полной мере не замените ее ни в моем сердце, ни в сердце отца. И то, что ему больно даже просто смотреть на меня, говорит лишь об одном: он так и не смог ее забыть. И любил все эти годы лишь ее, а вы… Вы лишь одна из его попыток забыть мою мать. И большим стать не способны.
Ее настолько сильно поразили и ранили эти слова, что перед взором Бельгин Султан словно пролегла красная пелена. В своей вспышке гнева она не успела толком осознать, что произошло, как вдруг услышала звук хлесткой пощечины, а после чей-то болезненный вскрик и звон разбившегося стекла.
Женщина в ужасе прижала ударившую дочь ладонь ко рту и зажала ею его, увидев, что Айнур Султан, совершенно не ожидавшая от нее удара, не удержалась на ногах и упала на пол, случайно задев рукой резервуар с водой, где плавали ее рыбки. Он разлился, коснувшись пола, и рассыпался сотнями сверкающих осколков.
Среди них, задыхаясь, забились две красивые рыбки – красная с золотым отливом и черная с золотыми полосками. Их предсмертная агония не продлилась долго. Вскоре они омертвели под невыносимо печальным и беспомощным взглядом Айнур Султан, которая так и сидела на полу среди осколков с намокшим от разлившейся на нее воды платьем.
– Айнур, я… – Бельгин Султан с чувством вины наклонилась было к ней, но почему-то остановилась, понимая, что ее порыв не найдет отклика. – Я не хотела…
– Оставьте меня, – раздался пугающий своей пустотой голос Айнур Султан, на белоснежном лице которой особенно четко обрисовался покрасневший след пощечины.
Не зная, что ей делать, Бельгин Султан постояла пару мгновений, смотря на потерянную дочь, а после, глотая слезы, ушла с ужасным ощущением того, что им уже никогда не поправить то, что сегодня разбилось.
Глава 11. Жертва и охотник
Амасья.
Спешившись с коня, шехзаде Осман в вечерней темноте не спеша огляделся. Особняк Гримани располагался вдали от города, словно на отшибе, намеренно спрятанный от чужих любопытных глаз. Со всех сторон его окружал густой непролазный лес, сейчас кажущийся черной стеной, который как бы предупреждал «тебе не убежать». А такое желание, надо признать, возникало у многих, кто здесь оказывался.
Озаренный светом полной луны особняк в готическом стиле поражал своей мрачной красотой. Он был воплощением европейского вдохновения и извечно угрюмого настроения представителей рода Гримани. Пугающе мрачный и одновременно с этим по-своему прекрасный. Все в нем словно бы стремилось в черные, усеянные звездами небеса: высокие и острые шпили, многочисленные башенки, большие, как бы вытянутые вверх окна с витражами и стрельчатыми сводами.
– Европейцы, – с усмешкой шехзаде Осман качнул светловолосой головой и, оставив охрану, направился к витиеватым железным воротам, две створки которых, соединяясь, образовывали из двух половин изображение герба Гримани.
Внутри особняк хотя и выглядел не хуже, но не отличался особой помпезностью и шиком. Вдоль стен располагалась неброская мебель, напоминающая древнеримскую и украшенная резьбой. Кое-где на стенах висели редкие и дорогие полотна, изображающие совсем не аппетитных, по мнению шехзаде, европейских женщин и смешно одетых мужчин. Шехзаде Осман почти не обращал внимания на внутреннее убранство, потому как уже сотни раз бывал здесь. Хотя с последнего его визита прошла пара лет, поэтому он все же поднял голову и устремил взгляд в причудливые ажурные своды, в которые витражи на окнах отбрасывали завораживающие блики лунного света.
Казалось бы пустынный особняк, наконец, отозвался звуком чьих-то шагов. И вот навстречу шехзаде из перехода между двумя коридорами вышла молоденькая и милая на вид служанка, которая, увидев его, чуть не подскочила от неожиданности и испуганно поклонилась.
– Где твой хозяин? – оглядев ее с ног до головы, грубовато осведомился шехзаде Осман.
Возможно, стоит попросить Джордано одолжить девицу ему на эту ночь? В этом плане он жадным не был и щедро делился со своими друзьями как вином из своих погребов, так и хорошенькими служанками. Других он себе и не брал.
– Сеньор Гримани… пребывает в своей опочивальне, – запнувшись, со смущением ответила служанка.
Ее заминка объясняла причину пребывания ее господина в опочивальне. Очевидно, Джордано развлекается с той своей гостьей или же с одной из своих служанок.
– Сообщи, что прибыл шехзаде Осман, и он ждет.
Поспешно поклонившись, служанка боязливо обошла усмехнувшегося при этом мужчину и скрылась в темноте коридора. Сам шехзаде Осман хорошо знакомым путем прошел в малый зал, где они с Джордано обычно проводили свои разгульные вечера. Здесь все было по-прежнему, не считая…
Шехзаде, едва переступив порог комнаты, в недоумении свел брови, когда заметил висящий на стене крупный портрет женщины, которого прежде здесь никогда не было. Он подошел к нему, чтобы получше разглядеть, и непроизвольно замер, затаив дыхание.
Изображенная на полотне молодая красивая женщина томно полулежала на софе, видимо, находясь в своей опочивальне. Облаченная в одно лишь нижнее платье из алого шелка, она без стыда и смущения демонстрировала художнику свое прелестное тело, при этом не переступая грань дозволенного. Свободный рукав платья дразняще соскользнул с одного ее плеча, чуть-чуть оголив полукружья полной груди. Другое же ее плечо было скрыто от глаз струящимися по нему длинными темно-рыжими волосами. А босые ножки, маняще оголенные одна до колен, а вторая до округлого бедра, свободно спускались на пол.
Шехзаде Осман в своей жизни повидал много красавиц. Среди них были те, которые сияли чистотой и внутренним светом. Ими хотелось любоваться издалека, как бы в страхе осквернить эту чистоту. Красота их была таковой, что она вызывала лишь светлые чувства восхищения и трепета. Он называл это божественной красотой.
Но были и другие женщины… Один взгляд – и ты чувствуешь, как пламенеет кровь, как путаются мысли и тело охватывает лишь одно желание: броситься, захватить в свои объятия и… Дьявольская красота, пробуждающая в мужчине все низменные страсти, которые таятся в самой глубине его души. Она бросает вызов его природе и неизменно побеждает – мужчина становится ее пленником до тех пор, пока не утолит свою страсть. Женщина с полотна была именно такой. Она мгновенно опалила его, и шехзаде Осман почувствовал жар в своей груди, желание узнать ее, увидеть, прикоснуться…
Он поднял руку и скользнул пальцем по полотну, как бы касаясь ее. И горечь вдруг наполнила мужчину. Возможно, этот портрет был написан век назад, и эта красавица, так взволновавшая его одним лишь своим портретом, давно мертва. Или же это просто фантазия художника. Всего лишь соблазнительный образ, иллюзия, мираж.
– Кто же ты?.. – задумчиво воскликнул он в пустоту.
– Я отвечу, но только если вы сами скажете, кем являетесь.
Шехзаде Осман совершенно не ожидал, что тишина, все это время царившая в зале, отзовется ему в ответ насмешливым, по-женски сладким голосом. В полнейшем недоумении обернувшись себе за спину, он замер, пораженный. У порога стояла она – настоящая, живая, из плоти и крови. Красавица с портрета была невысока ростом, но этот ее недостаток с лихвой компенсировали стать и женственность ее фигуры. Темно-рыжие волосы, которые в желтоватом свете факелов казались налитыми кровью, оказались еще длиннее, чем на портрете, и густо струились по оголенным плечам женщины, снова, как и на полотне, дразня и маня коснуться их.
Наряд ее был олицетворением яркой и вызывающей венецианской моды, которая была знакома шехзаде Осману благодаря его многолетней дружбе с венецианцем. Эксцентричное, пышное платье темно-зеленого цвета с неприлично глубоким декольте, демонстрирующим шею и полные груди, и начинающимися чуть ниже линии плеч длинными широкими сверху рукавами, которые сужались к низу и плотно обхватывали запястья. Привлекая еще больше внимания к груди, на ней сверкало крупное ожерелье с изумрудами, подчеркивающими цвет ее глаз. Что же, венецианцы обладали особым талантом все делать напоказ…
Красавица чуть улыбнулась, наблюдая за его потрясением, и шурша стелющимся по ковру длинным шлейфом платья, медленно двинулась по залу, как бы предоставляя возможность оглядеть ее получше.
– Хотя нет, подождите, – она говорила, немного растягивая слова, отчего ее голос звучал томно, неторопливо и плавно. – Я попробую угадать сама.
Красавица все также неспешно ступала по периметру зала, и шехзаде Осман неотрывно следовал за ней взглядом, решив позволить ей поиграть с ним. Ошеломление его уже сошло на нет, и губы мужчины изогнулись в усмешке. Но жар в его груди не остывал…
– На вас тот причудливый наряд, который носят здешние мужчины. Кафтан. Но выглядит он лучше, чем любой из кафтанов, которые мне доводилось видеть. К тому же, вы без приглашения заявились сюда в преддверии ночи и совершенно наглым образом усмехаетесь мне в лицо. Единственным человеком, которым вы можете быть, это тот самый шехзаде Осман, о котором, как о своем друге, рассказывал мне брат. Я права?
К этому моменту она уже обошла зал и подошла к нему так близко, что мужчина почувствовал исходящий от нее сладкий и терпкий аромат, который взбудоражил его кровь не меньше, чем ее лукавая улыбка и соблазнительные формы, ничуть не скрытые от глаз, а, наоборот, вызывающе подчеркнутые.
Шехзаде Осман против воли испытал облегчение, услышав слово «брат». Выходит, она не любовница Джордано, как он предположил. Друг, конечно, никогда не был скуп на женщин и охотно ими делился, но такую никогда бы не уступил. Однако, облегчение его длилось недолго. Свою сестру Джордано уж точно не позволит соблазнить. И от осознания запретности и невозможности воплощения своих желаний жар только сильнее опалял его тело.
– Как вижу, ваш ум не уступает вашей красоте, – сглотнув, шехзаде постарался говорить как всегда уверенно и прохладно, но бурлящий взгляд выдавал его с головой. – И теперь, когда вам известно, кто я, назоветесь ли вы сами?
– Арабелла Гримани, – представляясь, женщина чуть кивнула, как бы изобразив принятое в патрицианских семьях Венеции приветствие. – Знаете, а вы не похожи на шехзаде, как я их представляла до нашей встречи.
Арабелла отвернулась от него и прошла к софе, на которую изящно опустилась, после расправив длинный шлейф своего платья. Шехзаде Осман проводил ее потемневшим взглядом и, по-прежнему не отрывая от женщины глаз, как завороженный направился следом.
– И что же во мне противоречит вашим представлениям?
– Вы не похожи на варвара, – усмехнулась Арабелла, беззастенчиво разглядывая мужчину, севшего в кресле напротив нее. – Ни черных, как смоль, волос, ни густой бороды, ни свойственной этому краю смуглой кожи. И вы красивы. А красивые мужчины так редко встречаются…
– Вы встречали многих? – с такой же усмешкой уточнил шехзаде Осман.
Арабелла ничего не ответила, изобразив скромность, но улыбнулась ему со снисхождением, что не оставило сомнений в ее искушенности. При этом зеленые глаза ее почему-то заволокла горечь, и она поспешно отвела их в сторону. Ореол соблазнительности и искушения перестал освещать ее, как будто она резко потухла изнутри, как свеча, которую задули одним коротким выдохом. Шехзаде Осман перестал ухмыляться и посерьезнел, почувствовав, как их беседа резко изменила свой тон.
– Вы замужем? – его голос уже не полнился насмешливостью.
Арабелла снова подняла на него оказавшиеся на удивление полными чувств глаза и улыбнулась с оттенком печали – невысказанной, спрятанной в глубинах ее души.
– Я уже даже не помню того времени, когда была не замужем. Не успеваю стать вдовой и проститься с одним мужем, как снова иду под венец и клянусь в вечной любви другому.
– Надо полагать, и дети есть?
Он понял, что затронул еще более болезненную для нее тему, как только закончил говорить. Что-то всколыхнулось в ее взгляде – боль или мука, но женщина это чувство быстро подавила и произнесла наигранно спокойно:
– В Венеции у меня остались две дочери и сын. А сколько детей у вас? – она почти сразу отвела внимание от себя, чем только подтвердила подозрения в своем болезненном отношении к этой теме. – Надо полагать, много больше, учитывая, что для продолжения рода вы содержите целый гарем.
– Всего лишь четверо.
– Думается мне, на этом вы не остановитесь.
– Да, вряд ли, – с иронией отозвался шехзаде Осман. – Ведь продолжение рода так кстати предполагает удовольствие. А я из тех, кто ценит удовольствие превыше всего в этом кратком мгновении бытия, называемом человеческой жизнью.
И снова атмосфера в зале до бела накалилась. Чувствуя сильное взаимное притяжение, они в молчании смотрели друг другу в глаза, когда, нарушив этот хрупкий момент, в зал вошел мужчина.
Он был высок, строен, хорошо сложен и красив, как истинный венецианец. Его темно-русые прямые волосы были длиной чуть ниже плеч, серые глаза сверкали холодом и спокойной уверенностью аристократа, а лицо отличалось какой-то трагической чувственностью.
– Только посмотрите, кто к нам пожаловал, – воскликнул он, лениво улыбнувшись. – Неужели соизволил слезть с отцовского трона и вернуться в наше захолустье?
– Ты же знаешь, Джордано: без твоего вина мне долго не прожить, – поднявшись из кресла и зеркально отразив его усмешку, ответил шехзаде Осман.
– Скорее уже без моих смазливых служанок.
Они посмеялись и обнялись, как старые друзья – крепко и тепло. Восседая на софе, Арабелла с любопытством за ними наблюдала. Нечасто она видела своего брата искренне улыбающимся.
– Что же ты не говорил, что у тебя в Венеции есть такая красавица-сестра? – обличив свое недоумение в шутку, произнес шехзаде Осман, когда они с Джордано разместились в двух креслах, а служанка отправилась за вином.
– К твоему сведению, у меня много сестер в Венеции, но лишь одна из них красавица, – Джордано с видимым теплом глянул на довольно улыбнувшуюся Арабеллу. – Потому и молчал, зная, как ты на красавиц падок.
– Неужели опасался, что я посягну на ее достоинство?
– Опасался, но скорее уж за тебя самого, – хмыкнул Джордано. – Белла ловко расставляет сети, из которых потом уже никогда не выпутаться. Я не хотел, чтобы и ты становился жертвой ее чар. Иначе с кем мне останется распивать вино, да развлекаться со служанками?
– Зря ты молчал, Джордано, – ответил шехзаде, смотря не на него, а на Арабеллу, которая с ленивой грацией забрала у служанки с подноса кубок с вином. – В сети такой женщины я и сам не прочь попасться.
Делая глоток вина, Белла обратила к нему зеленые глаза поверх кубка, и этот взгляд его буквально опалил, заставив нервно поерзать в кресле. Джордано будто не услышал его слов и усмехнулся, разглядывая служанку, подавшую ему вино. Она, наклонившись, томно на него глянула в надежде, что и ей достанутся жаркие объятия господина, которые уже познали другие.
– Приведи еще кого-нибудь, – велел ей Джордано, забрав кубок с подноса. – Двух будет достаточно? – так, будто служанки были неодушевленными предметами, поинтересовался он у друга.
– Трех.
Это был ответ не шехзаде, а Арабеллы, и тот изумленно поглядел на нее.
– Сестрица любит играться с ними не меньше, – насмешливо взглянув на него, заметил Джордано и глотнул вина с немужественным изяществом, которое его совсем не портило, а придавало ему европейского лоска. – Правда, за закрытыми дверьми спальни. Так что я понятия не имею, что она с ними делает. Хотя мне всегда было любопытно.
– Неужели двери вашей спальни всегда закрыты?
– Да, я всегда их запираю, – Арабелла игриво улыбнулась обратившемуся к ней шехзаде. – Никогда не знаешь, когда муж соизволит вернуться с охоты или очередного пира.
Шехзаде Осман развязно улыбнулся в ответ и, не сводя с нее глаз, поднес кубок ко рту и пригубил вина, чувствуя, как его все больше и больше увлекает эта женщина – порочная, необычная, но в то же время проникнутая возвышенными чувствами.
Когда в зал явились три служанки, все, как одна, облаченные в простые коричневые платья, которые в Венеции традиционно носила прислуга, Арабелла отставила свой кубок на столик и, поднявшись, многозначительно посмотрела на шехзаде Османа. Он все никак не мог оторваться от ее созерцания, полного удовольствия и томления плоти.
– Двери моей спальни и вправду всегда заперты, но войти в нее все же можно, если желающий этого сумеет найти запасной ключ. Отыскать его можно лишь следуя зову сердца, озаренному светом луны.
С загадочным видом Арабелла прошла мимо мужчин в креслах и молча взглянула на одну из служанок. Та, поклонившись, безропотно последовала за ней прочь из зала. А шехзаде Осман задумчиво смотрел им вслед, пытаясь понять, что имела в виду соблазнительная венецианка.
Дворец Топкапы. Покои Бельгин Султан.
Нурсан-хатун уже много лет служила своей госпоже. И ей было достаточно лишь одного взгляда на нее, чтобы понять, в каком настроении пребывает Бельгин Султан. Едва войдя в опочивальню, Нурсан-хатун увидела султаншу сидящей на тахте с отсутствующим и печальным видом. У нее явно что-то случилось. Вечер уже наступил, и вот-вот должен был начаться праздник в гареме, а она даже не распорядилась о том, чтобы пришли служанки и помогли ей к нему подготовиться.
– Султанша, что такое? – участливо спросила служанка, присев рядом с той на тахту. – Вы что же, и на праздник не пойдете?
– Какой уж тут праздник, Нурсан? – вздохнула Бельгин Султан, грустно посмотрев на нее. – Я не знаю, как мне дальше быть. Имею в виду… Я в растерянности. В моей жизни столько лет все было спокойно. И я привыкла к такому укладу. Повелитель все эти годы дарил мне свою любовь, не терзая меня невниманием или холодом, и я тоже любила его. Наш Мехмет – наша отрада, венец моих чаяний и гордость отца, но Айнур… Я чувствую, как, взрослея, она осознает, что мы друг другу чужие и отдаляется. И наша маленькая семья словно бы рушится у меня на глазах. Я так боюсь этого, Нурсан! Словно чувствую, что впереди нас всех ждет что-то плохое…
– С чего вы взяли, что Айнур Султан от вас отдаляется? Она всегда была к вам нежно привязана и почитала вас, как свою матушку.
– Да, но не так, как Орхана, – понуро откликнулась султанша и, обратив взгляд к горящему камину, попыталась объяснить свои чувства. – Я не понимаю, как может между братом и сестрой жить такое чувство. Возможно, подобное просто выше моего понимания? Она любит его, как никого другого, все ему прощает и всегда с такой яростью вступается за него. Мне следовало бы раньше обеспокоиться этим, но когда они были детьми, я… как-то не замечала этой нездоровой привязанности меж ними.
– Султанша, но почему вы вдруг обеспокоились их отношениями? – в непонимании спросила Нурсан-хатун. И осторожно уточнила: – Что-то… произошло?
– Я снова застала их за… этими ласками, – в явном смятении ответила Бельгин Султан и порозовела. – В пылу ссоры Айнур многое мне наговорила, да и я, признаться, тоже сказала лишнего. Запретила ей проводить время в обществе Орхана, так она совсем, казалось, разум потеряла. Мне на миг показалось, что передо мной – Эмине Султан. Такой у нее был взгляд. И эта улыбка, сочащаяся ядом… Она знала, что причиняет мне боль. Но ее это не останавливало. Потому я запретила ей бывать с Орханом. Ведь это он так на нее влияет! Уверена, если бы не его пагубное влияние, Айнур никогда бы не позволила себе подобной дерзости. Смотря на Орхана, она повторяет его же ошибки. И я страшусь этого, ведь… Ведь повелитель его совершенно не выносит. Я не хочу, чтобы отношения Айнур с отцом превратились в нечто подобное. Мы ведь одна семья! А она предпочитает нас ему одному, своему опальному брату. Что такое он дает ей, чего мы с повелителем и Мехметом не можем дать?
– Думаете, Айнур Султан вас послушает? – с сомнением воскликнула Нурсан-хатун.
– Если честно, я в этом не уверена, – безрадостно усмехнулась Бельгин Султан. – Даже если и послушает, Орхан ее в покое не оставит. Он всегда за ней увивался. Сколько бы на моей памяти они не ссорились, Айнур всегда наказывала его своим безразличием, а Орхан неизменно сдавался, приходил к ней первым и просил прощения, даже если виноват не был. Вот уж чего я никогда не понимала в его натуре. Такой гордый и непокорный со всеми, а перед Айнур готов хоть на коленях ползать. От подобного становится не по себе, верно? Именно поэтому я и тревожусь, Нурсан. Что-то с этим нужно делать, пока… пока не случилось непоправимое. Чем бы это не было…
– Вскоре Айнур Султан выдадут замуж, ну, а пока его самого нужно осадить, чтобы шехзаде оставил свою сестру в покое.
– Ты что, полагаешь, он меня станет слушать? Орхан перед повелителем головы не склоняет, а уж передо мной…
– Но мать свою шехзаде, несмотря ни на что, уважает и ценит. Одна лишь Афсун Султан способна хоть как-то на него влиять. Вот пусть она и поговорит с шехзаде Орханом. Все-таки он – ее сын.
Бельгин Султан в раздумьях посмотрела на свою служанку. Женщина понимала, что больше ей нельзя сидеть, сложа руки. Она должна была что-то сделать ради блага своей дочери, даже если та расценивала ее стремления как причинение ей горестей.
Дворец Топкапы. Покои Афсун Султан.
Как и все красавицы, Афсун Султан не видела смысла свою красоту скрывать, потому этим вечером в ее покоях полным ходом шла подготовка к грядущему празднику в гареме. Она сменила свое более-менее повседневное бордовое платье на великолепный наряд из темно-синей парчи, расшитой серебряной нитью и алмазами, которая сияла и переливалась при каждом движении султанши. Ее темные волосы служанки собрали и уложили в сложную прическу, которую довершал серебряный венец, украшенный густо-синими сапфирами.
Афсун Султан стояла перед зеркалом, оценивая свой облик перед тем, как отправиться в гарем, а Ширин-хатун, сидя на тахте, искала среди ее бесчисленных драгоценностей серьги, подходящие к наряду ее госпожи, когда двери отворились и впустили… Бельгин Султан.
– Бельгин?.. – растерялась Афсун Султан, обернувшись на нее. Никогда за все эти годы совместного существования в гареме другая хасеки не заявлялась к ней в покои. – Что такое?
