Текст книги "Залив Полумесяца"
Автор книги: Лана Фаблер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц)
– Я разговаривала с твоим мужем, – оставшись стоять перед сидящими дочерьми, Бахарназ Султан возвышалась над ними, делая это будто бы даже намеренно. – Он сказал мне, что ты к нему относишься ужасно холодно и велела не переступать порог твоих покоев на утро после первой брачной ночи. С тех пор прошло три года.
Дильназ Султан смутилась, а Айше Султан, стрельнув на нее глазами, тут же вернула их обратно к вышивке и покраснела.
– Валиде, вы что же?..
– Если бы я об этом знала, немедленно бы приехала и привела тебя в чувство! – перебив дочь, гневно воскликнула Бахарназ Султан. – Ты уже не ребенок, Дильназ, и должна понимать, что брак подразумевает под собой обязательства, которые ты должна выполнять вне зависимости от своего желания! Или ты хочешь, чтобы Онур Бей развелся с тобой?!
– Он не посмеет! – надменно возразила девушка.
– Посмеет, если на то будут весомые причины, а нежелание жены исполнять свой долг таковым является! – повысила голос Бахарназ Султан. – Тебя выдали замуж не для того, чтобы ты предавалась радостям любви. Все ваши браки – политика, а от нее, к вашему сведению, зависят жизни всех нас! Если Онур Бей решит развестись с тобой, он это сделает, пусть и со скандалом. Твой отец никогда его не простит, и тогда мы потеряем поддержку соседней провинции. Ты понимаешь, что это значит, моя дорогая? Онур Бей предаст нас и сообщит в столицу о том, что в Трабзоне готовится восстание и прячется трехтысячное войско! Думаю, мне не стоит продолжать. Вы и так знаете, что за этим последует.
Сбивчиво дыша, Дильназ Султан с обиженно-высокомерным видом смотрела на свои руки, лежащие на коленях, а Айше Султан боялась поднять глаза. Но она сделала это, когда ее сестра вдруг поднялась с тахты и резво подошла к их разгневанной матери.
– То есть от того, делю ли я ложе со своим мужем, зависят и исход восстания, и жизни всей моей семьи? – с горькой усмешкой произнесла Дильназ Султан. – Знаете, что? Я бы все отдала, чтобы родиться в другой семье, которая не стала бы продавать меня какому-то старику ради проклятой жажды власти! – ее отчаянный голос сорвался на последнем слове и, подхватив в руки подол своего черно-золотого платья, юная султанша бросилась к дверям.
Айше Султан вздрогнула от раздавшегося грохота, когда сестра с силой захлопнула за собой двери, а после перевела напряженный взгляд на мать. Та, явно с большим трудом сдерживая себя, злобно смотрела в пространство перед собой.
– Валиде, не слушайте ее, – осторожно проговорила девушка. – Вы же знаете Дильназ. Она устроит скандал, но сделает, как вы сказали.
– Да, я ее знаю, – мрачно отозвалась Бахарназ Султан и, выдохнув, села на тахту, где еще недавно сидела ее дочь. – Я благодарна, что хотя бы ты, Айше, все понимаешь.
Айше Султан ласково ей улыбнулась, и ее душу наполнила любовь к матери. Она отложила вышивку, пересела к ней и, взяв материнскую руку, поцеловала ее. Бахарназ Султан чуть улыбнулась и приобняла дочь, прижав ее к себе. Между ними подобное проявление чувств было редкостью, и обе боялись нарушить момент. Но его бесцеремонно нарушил приход шехзаде Орхана.
Конечно же, Бахарназ Султан тут же отстранилась от дочери и озарилась улыбкой. Айше Султан грустно улыбнулась и поглядела на брата, который, лениво усмехнувшись, подошел к ним и поцеловал руку матери.
– Лев мой, наконец-то! – любовно смотря на сына, облегченно воскликнула Бахарназ Султан. Она вся как-то сразу расцвела – ее чудесным образом преобразила материнская любовь. – Я все ждала, когда ты ко мне зайдешь.
– И вот я здесь, – обворожительно улыбнулся шехзаде Орхан, а после повернулся к сестре. – Айше, красавица, ты, как всегда, прекрасно выглядишь.
– А ты, как всегда, умеешь вскружить женщинам голову, – с улыбкой ответила польщенная Айше Султан.
– Ну, как прошла охота? – жадно поинтересовалась Бахарназ Султан, когда шехзаде развалился на тахте между нею и сестрой. Она хотела знать все, чтобы было хотя бы как-то связано с ее обожаемым сыном. – Отец доволен тобой?
Покои Элиф Султан.
Шехзаде Мустафа любил бывать в покоях матери: здесь всегда было уютно и тепло, всегда раздавался детский смех и здесь его всегда встречали радостными улыбками и любовью. Не успел он переступить порог, как младшие братья, которые прежде сидели на подушках вокруг матери, читающей им перед сном, гурьбой бросились к нему и с шумом стали обнимать его со всех сторон, что-то говорить и скакать. Элиф Султан, прижав к себе книгу, улыбалась, наблюдая за своими детьми.
– Валиде, добрый вечер, – вырвавшись из объятий братьев, шехзаде Мустафа подошел к матери и, наклонившись, поцеловал ее руку, а Элиф Султан нежно коснулась другой рукой его светлых, как и у нее, волос. – Уже поздно. Я не потревожил вас?
– Нет, конечно! – жизнерадостно ответила султанша. – Проходи. Ибрагим, оставь брата в покое, – велела она, заметив, что младшие сыновья борются за право сесть рядом со старшим. – Онур, помоги Баязиду сесть.
Оказавшись в окружении всех своих пятерых сыновей, Элиф Султан наслаждалась материнством, разговаривала со всеми и не переставала лучезарно смеяться, потому счастье переполняло ее до краев. Не все рожденные ею дети остались в живых – она потеряла родившуюся после Мустафы дочь, а после двух своих мальчиков, но тех детей, которых Всевышний ей оставил, она любила всем сердцем.
Шехзаде Онуру в этом году уже исполнилось девять лет. Его брату шехзаде Селиму, названному так в честь умершего брата, сына Айше Султан, которая от горя покончила с собой, было шесть лет. Еще были шехзаде Ибрагим – темноволосый и единственный похожий на отца мальчик пяти лет – и шехзаде Мурад, рожденный на год позже. А затем шел самый младший шехзаде Баязид, которому было только четыре года.
Султанша смогла создать в гареме большую семью, в которой дети, как и она сама, лучились радостью и жизнелюбием. В которой царили покой и часто звучал смех. Среди своих детей Элиф Султан и сама цвела еще больше. Шехзаде Махмуд ее по-прежнему не забыл и часто звал к себе – ей этого было достаточно. Единственной ее серьезной соперницей в гареме была Нуране Султан, но та куда реже бывала с господином, детей больше родить не смогла, да и как-либо насолить ей не стремилась, так что Элиф Султан относилась к ней спокойно и без ревности. Остальные жены были забыты, а фаворитки, которых было по-прежнему много, не задерживались в покоях шехзаде Махмуда дольше двух-трех ночей. По его же велению они не рожали, так как шехзаде было достаточно тех детей, которых ему подарили его многочисленные жены.
Наверное, жизнь Элиф Султан, несмотря на болезненные потери, была полна радости, потому что она сама ею полнилась несмотря ни на что. За это ее любили дети, за это ее ценил шехзаде Махмуд, который, если ему хотелось тепла и улыбок, всегда шел к ней.
Обычно, возвращаясь с охоты, он первым делом звал ее, и этим вечером Элиф Султан пребывала в радостном предвкушении их встречи. Это заметил даже шехзаде Мустафа, видя, как его валиде то и дело поглядывает на двери, будто в нетерпении ожидая, когда придет Радмир-ага и сообщит о желании отца видеть ее у себя. Понимая это, он тактично удалился, пожелав и матери, и братьям доброй ночи.
Элиф Султан уже уложила сыновей спать, но к ней по-прежнему никто не пришел. Она начала чуть беспокоиться, однако, несмотря на это, велела служанке принести ее любимое ночное платье из желтого шелка и, стоя перед зеркалом, старательно расчесывала свои светлые волосы с персиковым оттенком.
Когда двери вдруг отворились, она в надежде обернулась и тут же поникла, увидев свою служанку, вернувшуюся в покои с подносом – шехзаде Махмуд всегда любил перекусить, если приходил к ней. Теперь он должен прийти сам, решила султанша, если до сих пор не позвал к себе.
Но минуты утекали, а его все не было. Элиф Султан, сидя за накрытым столом, на котором горели свечи, освещая ее непривычно хмурое лицо, чувствовала неприятное разочарование и досаду. Такого прежде не было, чтобы господин не навещал ее по возвращении с охоты. Он всегда первой выбирал ее среди всех женщин гарема, и султанша потому столько лет и хранила спокойствие, так как знала, что ее предпочитают другим.
– Сходи, узнай, у себя ли шехзаде, – заподозрив неладное, велела Элиф Султан своей служанке.
Ожидая ее возвращения, она, будучи больше не в силах сидеть на месте, поднялась и стала нервно расхаживать по опочивальне, гадая, что же такого могло случиться, раз шехзаде нарушил установившийся за годы порядок.
Служанка вернулась с напряженным лицом, и Элиф Султан вздохнула, понимая, что она пришла с плохими новостями.
– У него наложница? – с горьким пониманием спросила султанша.
– Нет, госпожа. Шехзаде Махмуд, как мне сказали, пребывает в гареме.
Элиф Султан на миг замерла в растерянности, а после, отвернувшись от нее и направившись к столику, горько улыбнулась.
– Значит, он пошел к ней… – грустно произнесла она и, наклонившись, с какой-то обреченностью задула горящие на столике свечи.
Покои Нуране Султан.
Она совершенно спокойно готовилась ко сну, в свободной белой сорочке в пол сидя на расправленном ложе и неспешно расчесывая гребнем густые каштановые волосы, свободно лежащие на худых плечах. Сыновья уже пару лет жили отдельно, и Нуране Султан теперь почти всегда коротала вечера в одиночестве и редко, когда получала приглашение в покои господина. В эту ночь она и не надеялась на встречу, так как знала, что шехзаде Махмуд первым делом навестит более любимую жену Элиф Султан. Он всегда так поступал.
И когда двери за ее спиной распахнулись, Нуране Султан даже не повернула головы и продолжила мерно расчесывать волосы, полагая, что это пришла ее служанка, которую она недавно отправила за мятным чаем. Его султанша любила выпить перед сном, выйдя на террасу.
– Почему так долго, Акиле? – поднявшись с ложа, Нуране Султан подошла к столику перед большим зеркалом во весь рост, положила на него гребень и, подняв голову, потрясенно замерла, увидев в отражении вместо служанки шехзаде Махмуда.
Сердце испуганно подскочило в груди и бросилось вскачь, когда султанша обернулась и, опустив взгляд в пол, поспешно поклонилась.
– Господин?.. – ее дрожащий голос прозвучал удивленно.
Нуране Султан распрямилась из поклона и, наткнувшись на тяжелый взгляд, почему-то почувствовала острое желание прикрыться, так как была одета всего лишь в сорочку, в которой никогда бы не предстала перед господином по своей воле. Она была совершенно не готова встретить его и смутилась. Нуране Султан поспешила к кровати, на изножье которой висел ее шелковый голубой халат.
– Простите, шехзаде, я не… Я не ждала вас сегодня.
Она хотела было накинуть на себя халат, но шехзаде Махмуд, молча подойдя к ней, перехватил ее руку и чуть усмехнулся.
– Что ты так разволновалась, султанша? Это всего лишь я.
– Всего лишь ты, – эхом отозвалась Нуране Султан, взволнованный голос которой наглядно демонстрировал, что она никогда бы не описала его приход небрежными словами «это всего лишь он».
Шелковая ткань халата выскользнула из ее пальцев, когда шехзаде Махмуд привычным движением пальцами приподнял ее подбородок и коротко поцеловал, после чего отстранился, вальяжно сел на кровать и увлек ее за собой, усадив к себе на колени.
Покои Карахан Султан.
В темноте, наполняющей покои, ее освещенное дрожащим светом свечи лицо выглядело зловеще. Облаченная в белый халат из шелка с широкими рукавами, туго стянутый поясом на талии, Карахан Султан склонилась над письменным столом. Перо порхало над бумагой, и изящно выписанные рукой султанши слова постепенно заполняли ее. Фатьма-хатун стояла чуть в стороне и мрачно за ней наблюдала, потому что страшилась того, что повлечет за собой это послание.
Оно станет началом конца – или их врагов, или их собственного. И то, кто станет жертвой, а кто победителем зависит от одной-единственной никчемной рабыни. Если она окажется преданной и осторожной и ей удастся выполнить задание, их ждет успех. Если же нет – всех их, зачинщиков восстания и их приближенных, ждет неминуемая гибель.
– Султанша, уверены ли вы? – не сдержала тревоги Фатьма-хатун.
– Если берешься за дело, ты должен быть уверен в том, что сможешь довести его до конца, – закончив писать, Карахан Султан вернула перо в чернильницу и с холодной улыбкой посмотрела на нее. – А я иначе не умею, Фатьма.
– Как подумаю, что она сейчас там, в самом Топкапы у них под носом, так все внутри и обрывается. Если ее разоблачат…
– Она не посмеет предать меня, – перебив ее, уверенно произнесла Карахан Султан, скручивая судьбоносное послание в трубочку. – Девушка преданная, да и она не глупа, чтобы саму себя подводить к смерти. Ради сохранения собственной жизни она сделает все, благо, трудности научили ее выживать. И ее до сих пор никто ни в чем не заподозрил. Ты же помнишь, как хатун умело притворяется невинным ангелом. Даже я порою верила, что она на самом деле такая.
– Помню, – со смятением в душе кивнула Фатьма-хатун и забрала послание из рук султанши, чтобы отправить его с агой в столицу. – Дай Аллах, у нее все получится, султанша.
– Аминь, Фатьма, – выдохнула Карахан Султан, уже поднявшись из-за стола и задумчиво посмотрев в одно из темных окон. – Аминь.
Глава 6. В шаге от пропасти
Спустя несколько дней…
Дворец Фюлане Султан.
Несмотря на дождливую погоду, у нее было на удивление приподнятое настроение. Улыбаясь и мирно переговариваясь с окружающими ее дочерьми, Фюлане Султан сидела на тахте в холле и вышивала вместе с ними, то и дело объясняя младшим дочкам, как и где сделать стежок. В холле было шумно, потому что султанзаде играли, в шутку сражаясь на деревянных мечах – те, что постарше. А младшие или жадно за ними наблюдали, или предавались своим более миролюбивым играм с деревянными игрушками.
Утро было приятным – Фюлане Султан любила проводить время с детьми. Да и, по сути, чем еще ей занять себя? Она томилась от безделья и была рада, что ее многочисленные дети не дают ей скучать в эти совершенно одинаковые тоскливые дни. Когда в холл вошел ага, Фюлане Султан, которая в этот момент как раз помогала самой младшей дочери, подняла темноволосую голову. Посмотрев на него, она спокойно отложила вышивку в сторону и поднялась.
– Продолжайте, девочки. Я сейчас.
Старшая из дочерей Гевхерхан Султан глянула на нее, после на агу, но отвлеклась на сестер, которые теперь за помощью бросились к ней. Тем временем Фюлане Султан подошла к окну, возле которого ее ожидал слуга, и приглушенно спросила:
– Кенан-ага, что у тебя?
– Есть новости, султанша.
В темно-карих глазах Фюлане Султан вспыхнуло нетерпение.
– Рассказывай.
– Все эти дни мы следили за пашой, как вы и приказали. Ничего особенного за ним замечено не было. Рано утром отправляется в Топкапы на службу, а когда заканчивает дела, неизменно едет в свой дворец. Пока что уличить его не в чем.
– А Коркут-паша, оказывается, примерный семьянин, – чуть усмехнулась Фюлане Султан, хотя в голосе ее сквозила досада. – Вот уж не ожидала. Я слышала, у них с Нилюфер Султан не все гладко. Да и за столько лет только один ребенок? В их браке определенно есть проблемы. Так почему же он, как и многие мужчины, не стал искать утешения на стороне? Ты уверен, что у него нет порочных связей?
– Если и есть, пока что он ничем себя не выдал, но мы будем продолжать следить за ним, султанша, – тихо ответил Кенан-ага. – Может, что и выяснится.
– Так а что у тебя за новость?
– Выяснилось, что сегодня паша не поехал на службу и остался у себя во дворце.
– По возвращении из похода он сразу же всю власть в совете взял в свои руки, оттеснив в сторону моего мужа, а теперь вдруг не поехал? – удивилась Фюлане Султан, сдвинув брови. – Известна причина? Неужто болен?
– Он решил провести время с семьей. Так он написал в записке, которую отправил в Топкапы. Мы перехватили гонца, и он за мешок золотых позволил моему человеку прочесть послание.
– Странно это… – в недоумении протянула Фюлане Султан. – Хотя и не так уж важно. Почему ты решил сообщить мне об этом?
– Паша сегодня едет с дочерью на охоту.
Султанша тут же прищурилась, и ее губы тронула тень коварной улыбки.
– Говоришь, на охоту? И, конечно, с ним будет четверо-пятеро охранников, не больше, так?
– Чаще всего он позволяет только двум стражникам сопровождать его. Сомневаюсь, что на охоту он возьмет больше охраны.
– Мы должны использовать эту возможность! – возбужденно заговорила Фюлане Султан, еще сильнее понизив голос. – Ждать нельзя. Необходимо закончить это дело, пока повелитель не вернулся, иначе нам будет в разы труднее провернуть все. Ведь султан Баязид наверняка начнет расследование смерти своего визиря. А пока его и Давуда-паши нет, Ахмед-паша быстро это дело замнет. Организуй все как следует, Кенан-ага. И только попробуйте ошибиться!
– Я понял, – кивнул слуга и, поклонившись, спешно направился через холл к дверям.
Фюлане Султан, обернувшись на своих детей, поймала на себе взгляд Гевхерхан Султан и ласково ей улыбнулась. После короткой заминки дочь выдавила ответную улыбку и, быстро глянув на закрывшиеся за ушедшим Кенаном-агой двери, опустила голову. Ее мать как ни в чем не бывало вернулась на тахту и, взяв в руки вышивку, спокойно продолжила свое прерванное занятие.
Дворец Нилюфер Султан.
Стены собственного дворца всегда казались ей тесными и душными – особенно теперь, когда ее существование сделалось таким пустым и, что скрывать, несчастным. Нилюфер Султан в первые годы брака часто покидала дом и уезжала кататься верхом, буквально сбегая от своей новой жизни, которая медленно, но весьма болезненно убивала ее.
Но спустя пару лет заболела ее любимая кобыла Караса, бывшая с ней еще со времен юности в Старом дворце, а после и вовсе умерла. Нилюфер Султан, для которой ее питомица была единственной отдушиной, ее молчаливым и преданным другом, которому она могла без утайки поведать о своих горестях с тем лишь, чтобы стало легче на душе, очень горевала.
С тех пор султанша редко каталась верхом и с годами потеряла интерес к тому, что прежде казалось ей неотъемлемой частью ее жизни. Пламя в ней угасло, посыпанное пеплом горьких разочарований и затаенной боли, о которой она была вынуждена молчать. И все вокруг утратило свой смысл. Султанша сознавала, что не смогла сберечь свою любовь, и потеряла единственного дорогого человека, который целиком изменил ее. Не состоялась ни как мать, ни как жена.
И она больше не чувствовала вкуса жизни. Нилюфер Султан жила по инерции, словно бы терпеливо ожидая, когда, наконец, нечто разрушит захватившую ее рутину. Ворвется в ее жизнь подобно вихрю и освободит ее из этих невыносимо тяжелых пут, приковавших ее к семье, в которой она была чужой, и к месту, где она меньше всего хотела находиться.
В это утро она, узнав, что муж решил не ехать на государственную службу, а провести время с семьей после своего возвращения из военного похода, поспешно ретировалась в сад. Коркут-паша с их дочерью намеревался отправиться на излюбленную ими охоту и, конечно, Нилюфер Султан не ждала, что они возьмут ее с собой – никогда не брали.
Она и не стремилась к этому, потому что сама бы наверняка чувствовала себя скованно и неловко, вынужденная видеть, как близок ее нелюбимый муж с их дочерью, которая к ней была безжалостно равнодушна. Пусть уезжают. Султанша уже полюбила одиночество. Оно позволяло ей быть собой и не скрывать ту глубинную тоску, что таилась в ней и снедала вот уже которой год.
В неброском темно-коричневом платье с длинными рукавами, плотно облегающими руки, поверх которого был наброшен бархатный плащ с капюшоном, отороченным мехом, Нилюфер Султан неспешно прогуливалась по своему саду и вслушивалась в шелест ветра. С каждым днем он становился все холоднее и яростнее. Близилась зима, и природа умирала от каждого ее шага, что та делала в своем неотвратимом приближении. Султанша как раз возвращалась во дворец, успев продрогнуть, и увидела вышедшего из конюшни мужа. Это заставило ее напрячься.
Коркут-паша не сразу заметил ее, но, случайно повернув голову в сторону приближающейся к нему по дорожке сада Нилюфер Султан, остановился и отчего-то нахмурился. Их одинаково суровые взгляды встретились, и султанша тут же отвела свой, так как не выносила тяжести взгляда мужа. Он ее подавлял, придавливал к земле неподъемным грузом.
– Готовитесь к отъезду, паша? – без эмоций спросила Нилюфер Султан, оказавшись перед ним.
Она не смотрела на него, а повернулась в сторону конюшни и поглядела на конюхов, что готовили двух лошадей.
– Да, мы скоро уезжаем, – раздался привычно низкий голос Коркута-паши. – Сегодня холодно, а ты с самого утра в саду, – он скользнул неодобрительным взглядом по тонкому плащу из бархата. – Возвращайся во дворец.
– Действительно холодно, – наконец, посмотрев прямо на мужа, сухо ответила султанша. На его «просьбу» она никак не отреагировала. – Проследите, чтобы Мерган не простудилась. Вы, к слову, надолго?
Коркут-паша не сразу ответил, посмотрел на жену так, словно пытался прочесть ее мысли, а после произнес, изрядно удивив ее:
– Ты можешь поехать с нами, Нилюфер. Давно мы все вместе не собирались, да и ты, верно, порядком устала от безделья во дворце.
– С каких пор вас это беспокоит? – она не удержалась от сарказма.
– Не делай из меня чудовище, госпожа, – усмехнулся Коркут-паша, пронзив ее взглядом темных глаз. – Я знаю, ты хочешь поехать, иначе бы не косилась в сторону конюшни и не прятала бы от меня глаза.
– Ничего хорошего из этого не выйдет, и вы тоже это знаете, – скорбно произнесла Нилюфер Султан. – Мерган вряд ли этому обрадуется. Известно, что мое общество для нее обуза.
– Она такая же твоя дочь, как и моя, – вдруг неожиданно твердо отозвался Коркут-паша. – И не позволяй думать иначе ни себе, ни Мерган. У нее, между прочим, твой нрав. Неужели не можешь понять, как с ней сладить?
– Вы и сами спустя столько лет не поняли, как сладить со мной.
– Разве? – скептично вскинув густые темные брови, ухмыльнулся Коркут-паша. – Как по мне, мы неплохо ладим, если сравнить наши сегодняшние отношения с теми, что сложились сразу после свадьбы.
– Те отношения сразу после свадьбы сложились между нами вашими стараниями, паша. И вашими же стараниями мы теперь, как вы сказали, «ладим».
– Ну вот видишь, госпожа. Я ради тебя пошел на компромисс, поступился своими принципами. Сделай то же в отношении дочери.
– Любопытно, какими принципами вам пришлось поступиться ради меня? – насмешливо хмыкнула Нилюфер Султан.
Ей показалось, или сейчас их разговор подозрительно походил на флирт?
– Не думаешь же ты, что я был так снисходителен к другим своим женщинам? Я проявляю огромное терпение, если ты не заметила, дорогая жена. Во всем.
– Например?
В темных глазах Коркута-паши заплясали искорки. И не понятно, чего именно: веселья, азарта или гнева. Возможно, всего понемногу?
– Например, я оставил тебя одну в покоях и лишь изредка в них заглядываю. Но если ты продолжишь сейчас дразнить меня, я вернусь в них и буду брать то, что мне полагается, всякий раз, когда этого пожелаю.
Он знал, как ее осадить. Нилюфер Султан тут же растеряла весь пыл, напряглась и оглянулась на служанок, стоящих у нее за спиной, которые сделали вид, что ничего не слышали. А Коркут-паша, почувствовав силу своего влияния на нее, чуть ухмыльнулся.
– Так ты едешь с нами? – он спрашивал насмешливо, словно подначивая.
Думает, она испугалась? Нилюфер Султан с вызовом посмотрела ему в лицо и так знакомо упрямо вздернула подбородок, что ее муж, этого и ожидавший, ухмыльнулся шире. За годы брака он действительно научился с ней ладить, пусть и по-своему, как мог.
– Да, еду! Пусть для меня подготовят лошадь.
– Как скажешь, госпожа.
Поглядев на него исподлобья, Нилюфер Султан гордо обошла самодовольного мужа и спешно направилась во дворец, чтобы успеть переодеться к охоте, на которой она не бывала, верно, сотню лет.
Эгейское море.
Через маленькие круглые окна солнечный свет проникал в тесный и душный трюм качающегося на морских волнах корабля. Сидя прямо на пыльном полу, красивый мужчина, но уже в годах, устало откинул темноволосую голову на опорный столбик, к которому были привязаны веревкой его руки. С другой стороны столбика к нему был привязан еще один мужчина. На обоих были явно богатые одежды, которые, однако, успели износиться и запылиться. Лица, одинаково поросшие бородой, выражали лишь одно чувство – изнеможение.
– Как думаете, как они намереваются поступить с нами? – спокойно спросил один, словно речь шла вовсе не об их жизнях.
– Вероятно, убьют, – так же равнодушно ответили ему. – Какой им от нас прок, Давуд?
– Подумать только, все золото, что нам выплатили испанцы, как часть обещанной платы за мир, теперь в руках этих пиратов, – невесело усмехнулся Давуд-паша и покачал русоволосой головой. – И что же, повелитель, наши жизни так глупо оборвутся? Посреди моря, вдали от родины и семьи, от грязных рук греческих варваров?
– Я не хотел встретить смерть таким образом, – хмыкнул султан Баязид. – Но раз уж Всевышний так распорядился, я смею просить его лишь об одном…
– О чем же?
– Чтобы мою жизнь оборвала сестрица капитана. Уж больно хороша.
Давуд-паша тихо рассмеялся, снова качнув головой, а повелитель только лениво ухмыльнулся. Но ухмылка медленно сползла с его лица, когда он подумал о том, что сейчас бы, верно, его корабль уже причаливал к родным берегам, если бы не нападение пиратов.
Переговоры с испанцами на греческом острове Схиза закончились удачно. Нужно отдать должное Давуду-паше – что уж говорить, он мог договориться с каждым благодаря своему таланту дипломата. Войско давным-давно вернулось в Стамбул вместе со всеми пашами и шехзаде. И Султан Баязид жалел об этом поспешном и необдуманном решении. Не поступи он так, никто бы не захватил его корабль и не взял его в плен, потому что ни одно пиратское судно никогда бы не посмело приблизиться к армаде военных кораблей Османской империи.
Треть золота из обещанной испанцами платы за мир, которую на своем корабле вез домой падишах, оказалась в руках греческих пиратов, неожиданно напавших на его корабль в ночи, когда тот проплывал Эгейское море. Разумеется, они даже не догадывались, кто плыл на корабле, который они захватили в погоне за наживой. После битвы, в ходе которой была перебита вся его охрана, султан Баязид объявил о том, что он – падишах Османской империи и потребовал освободить его. Но капитан пиратов, который единственный из всей своей команды владел турецким языком, только расхохотался и сказал, что в таком случае он – римский император.
Их с Давудом-пашой сочли богатыми торговцами или знатными людьми, так как поверить в то, что перед ними падишах и его великий визирь, пираты были не в состоянии. Винить их за это трудно, ведь принято считать, что султаны и визири не плавают по морю на одиноком корабле без сопровождения множества кораблей своего флота и войска.
И вот уже который день они были заперты в трюме пиратского судна и плыли навстречу неизвестности, считая, что, получив золото, пираты вскоре решат избавиться от них. Султан Баязид и Давуд-паша, конечно, не сидели в покорном ожидании смерти – они головы сломали, думая над тем, как выбраться на свободу. Но это было почти что невозможно. Им развязывали руки только затем, чтобы они смогли поесть и непременно под присмотром нескольких пиратов, которые зорко следили за каждым их движением, чтобы не позволить пленникам вырваться из трюма. Еще два раза в день их отвязывали от столбика, чтобы позволить справить нужду в стоящее в углу ведро.
Давуд-паша как-то заметил, когда ему позволили облегчиться, что в другом углу трюма стоят сундуки и похоже, что с припасами. Один из них был приоткрыт, и в этой щелке что-то металлически блестело. Наверняка это было оружие. Но прежде, чем воспользоваться этим оружием, им нужно было как-то освободиться, потому что когда их отвязывали сами пираты, они не могли и шагу ступить свободно, находясь под прицелом взглядов.
Руки им связывали крепко, но спустя дни повелитель приноровился и чуть-чуть раздвигал их в стороны, чтобы после, когда узел будет завязан, он мог чуть свободнее двигать руками из-за более свободной петли. Не всегда это проходило мимо глаз пиратов. Проверяя прочность узла, они замечали это и исправляли свою «оплошность». Сегодня, например, эта его хитрость осталась незамеченной, и султан Баязид половину утра провел в тщетных попытках освободить хотя бы одну руку. Но петля намертво впивалась в его ладони примерно на их середине, не позволяя вытянуть их дальше.
Запястья, стертые и затекшие, горели, а от неудобной позы ныло все тело. В их-то с Давудом-пашой годах было трудно сносить подобные испытания. Они еще некоторое время переговаривались, чтобы просто не сойти с ума, и вдруг дверь в трюм со скрипом отворилась, впустив внутрь солнечный свет с палубы.
Султан Баязид повернул голову в сторону лестницы, на которой замелькали стройные ножки в высоких кожаных сапогах, и чуть усмехнулся, увидев ее. О том, что эта красавица была сестрой капитана, догадаться было не трудно – оба были очень похожи между собой чертами лица, а также цветом волос и глаз. Как ее звали, он не знал и вообще видел ее лишь во второй раз. В первый раз она мелькнула за спиной брата на палубе в ту ночь, когда их захватили в плен.
Против воли образ девицы впился ему в память, и он то и дело мелькал у него в мыслях. Она была высокой, стройной, с длинными волосами цвета спелых колосьев пшеницы, которые в беспорядке струились по ее плечам, и с глазами, синими, как морские глубины. В мужеподобной одежде и с кинжалом за поясом она все равно оставалась красавицей. От нее словно исходило какое-то сияние и хотелось смотреть на нее, смотреть и не отрываться. Именно это сейчас и чувствовал султан Баязид, неотрывно за ней наблюдая.
В руках у сестры капитана были две уже знакомые плошки с едой. Подойдя и наклонившись, отчего ее длинные волосы свесились на пол, она грубовато поставила одну перед повелителем, который, перехватив ее короткий хмурый взгляд, усмехнулся, а вторую толкнула в сторону Давуда-паши, который сидел к ней спиной. Девушка хотела было развернуться, чтобы уйти, но…
– Когда с нами покончат? – надеясь, что и она, как ее брат, знает турецкий язык, спросил султан Баязид. Ему отчего-то не хотелось так быстро ее отпускать.
Та резко обернулась, тряхнув золотистой гривой, и усмехнулась, нагло посмотрев на него.
– Никогда.
– Знаешь мой язык? – тут же уцепившись за это, он вскинул брови и приподнял уголки губ в намеке на улыбку.
