Текст книги "Залив Полумесяца"
Автор книги: Лана Фаблер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)
– Смирение – это то, чего никогда не будет в моей жизни! – процедила Десен, уже порядком раздраженная, и тут же решительно вышла из комнаты, чтобы остудить свой пыл.
Покои Латифе-хатун.
Она с любящей улыбкой склонилась над дочерью, покоящейся на ее руках, а, услышав скрип дверей, посмотрела на того, кого они впустили в ее покои.
– Мераль! – радостный голос Латифе потревожил младенца, и крохотная девочка зашевелилась в материнских руках.
Ее старшая сестра Мераль, увидев их, озарилась улыбкой и, подойдя, заглянула в лицо ребенка.
– Это наша Селин Султан? – тихо спросила она, любуясь личиком той. – Такая же красавица, как ее мать. Ну и как отец, конечно же. Волосики золотистые совсем как у него. Я могу подержать?
– Конечно, – отозвалась Латифе и бережно передала дочь в руки сестры, принявшись в умиротворении любоваться ими. – Ты даже не представляешь себе, как я скучала… Так долго тянулись эти два года в Топкапы!
– Зато там тебе посчастливилось родить эту славную девочку, – заключила Мераль, посмотрев на нее с весельем и сестринской нежностью. – И скажи-ка мне, как это ты умудрилась стать фавориткой шехзаде?
Латифе тихо рассмеялась, потому что она всегда была более стеснительной и робкой в сравнении с сестрой.
– Мне Идрис-ага помог, тамошний главный евнух. Я танцевала и получила приглашение в покои. Правда, побывала я в них всего пару раз… Как и все другие его фаворитки, впрочем. Ничего не изменилось.
– Изменилось многое, Латифе, – мягко возразила Мераль, взглянув на нее своими темными большими глазами. – Теперь ты входишь в их семью. Ты – мать султанши династии, госпожи по рождению. Никто не посмеет равнять тебя с простыми наложницами.
– Это, конечно, так… Но моя Селин – не шехзаде. А, значит, и я не султанша, – немного грустно ответила та. – Мне не сравниться с Хафизе. И веса я в гареме по-прежнему не имею…
– Кто же знает, что ждет нас в будущем? – вздохнула сестра и снова посмотрела на младенца в своих руках. – Селин Султан придаст сил своей маме. Правда, малышка? Станет ее опорой и в будущем будет во всем ее поддерживать, делясь с нею влиянием и властью.
Латифе чуть улыбнулась, слушая это, и поблагодарила Всевышнего за то, что снова оказалась в обществе своей рассудительной старшей сестры.
– Хорошо, что ты писала мне, иначе бы я с ума сошла от беспокойства о тебе за эти два года, – поделилась с ней Мераль, когда они уже разместились вдвоем на тахте, а Селин Султан спала в своей колыбели.
– Кстати, как-то вечером я передавала письмо тебе через одного агу, с которым давным-давно условилась об этой услуге за несколько золотых. И нас увидел тот самый Идрис-ага. Представь себе, у него возникли подозрения, словно я шпионка!
Мераль усмехнулась, как будто услышала сущую нелепость.
– Придет же в голову…
Гарем.
Десен неторопливо возвращалась в ташлык после того, как некоторое время побродила по гарему, пытаясь вернуть себе спокойствие, нарушенное словами завистливой Гюльбахар. На ней было броское зеленое платье без рукавов, демонстрирующее ее смуглые руки, с откровенным вырезом – она редко изменяла этому цвету. Густые темные волосы девушки вились крупными кольцами и чуть подпрыгивали от каждого ее шага. Она уже почти вышла к ташлыку, когда услышала за спиной чей-то голос:
– Хатун, постой-ка!
Обернувшись на него, Десен увидела направляющуюся к ней по коридору высокую и худую женщину средних лет в платье калфы, у которой был весьма невзрачный облик. Русые волосы собраны в узел, узковатые серые глаза и невыразительное лицо со слишком длинным носом.
– Да?
– Я тебя сразу же узнала, – усмехнулась женщина, быстро оглядев ее, как только они поравнялись. – Идем, поболтаем подальше от чужих ушей, – она подхватила ее под локоть и повела в противоположную от ташлыка сторону.
Они миновали пару коридоров, по дороге встретившись с несколькими служителями дворца, прежде чем остановились в каком-то темном закоулке, где вряд ли кто-то мог пройти.
– Чтобы ты знала, я – Рахиль-калфа, – приглушенным, но твердым голосом заговорила женщина. – И нахожусь здесь по той же причине, что и ты. Кстати, поздравляю. Тебе удалось оказаться здесь. Надеюсь, это не составило большого труда?
– Пришлось проявить изобретательность, – ухмыльнулась Десен. – И да, теперь я здесь. Что дальше? – с мрачной готовностью спросила она.
– Госпожа недавно прислала мне весточку. Велела, чтобы, когда ты окажешься во дворце, мы на время затаились и ничего не предпринимали. Ты знаешь, что от тебя сейчас требуется, хатун. Привяжи его к себе. Пусть он окажется от тебя на расстоянии вытянутой руки, чтобы, когда придет час, ты могла без труда задушить его этой рукой! Нельзя, чтобы он увлекся другой наложницей, иначе ты потеряешь возможность бывать в его покоях, а это необходимо, если мы хотим закончить то, что начинаем.
– Хотела бы я никогда этого не начинать… – не удержалась от досадливого замечания Десен.
– Ты думаешь, мне это нравится? – невесело усмехнулась Рахиль-калфа, качнув головой. – У нас с тобой нет иного выхода. Ты ведь знаешь, что госпожа сделает с нами обеими, стоит нам совершить хоть один неверный шаг. Наши жизни – вот цена за проваленное дело, что нам поручили. И мы должны сделать все, чтобы их сохранить. Остальное – неважно!
Десен промолчала, но взгляд ее зеленых глаз заволокло ожесточенной решимостью. Она никогда не была хозяйкой своей собственной судьбы. Ею всю жизнь распоряжались чужие ей люди, как будто она была неодушевленной вещью, а не человеком.
Она познала многое в свои юные годы: и жестокость, и нищету, и рабство, и вынужденное служение тем, чьи приказы всецело претили ее натуре.
И теперь, когда за выполнение задания ей была обещана долгожданная выстраданная свобода, когда смерть дышала в спину, грозя в любой миг отобрать ее жизнь, она была готова на все.
Она больше не станет жить в ненависти к себе и к этому миру. Терпеть чужую власть над собой.
Десен ценой многих лет трудностей и испытаний поняла: свое счастье нужно завоевать.
И она свое завоюет.
Вечер.
Генуя.
Сидя на пуфике перед изящным столиком из красного дерева с зеркалом в золоченой оправе, имеющей очертания вьющегося плюща, красивая женщина с невероятно длинными и красивыми золотыми волосами устало снимала с себя роскошные драгоценности. Лицо ее обладало, казалось бы, совершенной красотой с правильными чертами, но оно было пустым и даже печальным, и это делало его холодным, невыразительным.
Сняв с шеи тяжелое ожерелье, она равнодушно убрала его к остальным украшениям в большую шкатулку, одним движением захлопнула ее крышку и вдруг подняла голубые глаза к зеркалу, вглядевшись в свое отражение.
Взгляд ее тут же затопило тоской – тихой и спрятанной в самой глубине души. Медленно женщина подняла руку к своему лицу и коснулась пальцами щеки, словно проверяя, действительно ли это она смотрит сама на себя из зеркального отражения.
Могла ли она представить, во что превратится ее жизнь спустя годы? Она и предположить не могла, что все обернется так. Тогда, еще наивная и влюбленная, она совершенно искренне думала, что он, как и все, не устоит перед ее красотой и умом. Полагала, что этот мужчина станет таким же пленником ее чар, как прочие. В ее сердце теплилась надежда, что они поженятся и будут жить в согласии и любви до конца своих дней, растя детей, и однажды станут править Генуей как король и королева. Но все ее чаяния были растоптаны жестокой реальностью, в которой все было совершенно иначе…
Трудно было поверить, что она сама обрекла себя на такую жизнь. Эта несчастная, уставшая и одинокая женщина не могла быть ею… Но была.
Выдохнув, Долорес отвела взгляд от зеркала и, встав с бархатного пуфика, в красном шелковом халате направилась было к ложу, но почему-то замедлила шаг и остановилась на полпути. Ступая к кровати, она вскользь посмотрела на балкон, двери которого были приоткрыты, и увидела его.
Серхат сидел в одном из кресел, окруженный вечерним полумраком, и хмуро, в глубокой задумчивости вглядывался в сторону моря. Было слышно, как его волны с шумом накатывают на побережье, на котором располагался королевский дворец. Лицо ее мужа было чуть повернуто к ней боком, и она, чувствуя болезненное томление в груди, смотрела на столь знакомый резкий профиль с прямым носом и тяжеловатой челюстью.
Долорес знала, о чем он сейчас думает. Точнее, о ком. И от этого ее сердце каждый раз сжималось, как будто его изнутри сдавливала чья-то рука. Женское чутье каждый раз подсказывало ей: когда у него был такой взгляд, он вспоминал ее.
Женщину, которую Долорес ненавидела всей своей душой, при этом даже не будучи знакомой с нею. Это ее тень стояла между ними все эти годы. Она не позволяла ей занять место в сердце собственного мужа. В нем по-прежнему, даже спустя столько лет, царила она – неизвестная ей женщина, о которой Долорес знала лишь со слов своей кузины.
Лишь однажды Эдже обмолвилась о том, что в Османской империи осталась женщина, в которую Серхат был влюблен, но она не назвала ни ее имени, не объяснила, кем она была и… какой.
Долорес все эти годы мучилась от догадок, какой же была женщина, которую ее муж так и не смог забыть, имея в женах ее – будущую королеву, слава о красоте и уме которой дошла до иностранных государств. Даже пятеро детей, которых она ему родила, нисколько не сблизили их. Сколько бы Долорес не билась, она видела, сколь бесполезны ее усилия. Заставить мужа полюбить себя она так и не смогла несмотря на все свои очевидные достоинства.
И это убивало ее. Долорес чувствовала себя совершенно униженной, раздавленной и сломленной. В ней уже не осталось сил пытаться сохранить этот безнадежный брак, но она упрямо продолжала на людях делать вид счастливой жены и матери, не встречая никакой поддержки со стороны мужа. Он-то и не пытался притворяться счастливым…
Серхат все еще любил ее, думал о ней и тосковал, вот так редкими вечерами смотря в сторону моря, словно тайком желая переплыть его и снова броситься к ней, без тени сомнений оставив здесь все: маячащий на горизонте трон, богатство и высокое положение, ее и детей. Такая власть чужой и неизвестной женщины над ее мужем рождала в Долорес пылающую ненависть к ней. В ней бушевало столь жаркое пламя ярости, что она мысленно сыпала проклятиями в ее адрес и молилась о том, чтобы та тоже никогда не обрела счастья и также, как она, страдала.
Но сколько бы она не злилась, сколько бы не ревновала, любви к мужу в ней все равно не становилось меньше. Она, возможно, и хотела бы освободиться от этого чувства, годами убивающего ее подобно болезни, но не могла. Смотрела на него, вот как сейчас, и чувствовала, как в груди наравне с болью что-то цветет – необъятное, теплое и переполненное нежностью.
Выйдя на балкон, она медленно подошла к нему сзади и, поколебавшись, положила ладонь на широкое плечо. Серхат никак не отреагировал на ее прикосновение и даже не шелохнулся. Так и продолжил смотреть на темное в ночи море, серебрящееся в свете восходящей луны.
– Уже поздно, – заставила она произнести себя, чтобы привести его в чувство. – Идем спать.
– Ложись, – выдавил Серхат, не глядя похлопав ее по руке, лежащей на его плече. – Я еще немного посижу. Хочу подышать морским воздухом. Трудный выдался день…
Поджав губы, Долорес убрала ладонь с плеча мужа и, тоже посмотрев на море – только горько и печально – оставила его одного. Она, конечно же, лежала в постели без сна, с отрешенным видом проливая слезы от чувства изнеможения и глубинной тоски.
Когда Серхат, наконец, вернулся в покои и, переодевшись ко сну, опустился в постель у нее за спиной, Долорес лишь миг сомневалась, а после повернулась к нему лицом и обняла его, лежащего на спине и смотрящего в потолок. Она поцеловала его в плечо, но муж даже не взглянул на нее.
– Я устал и хочу спать, – он сразу же пресек ее ласки, как в последние годы делал весьма часто. – И ты спи. Завтра предстоит много дел.
С трудом проглотив унижение, Долорес положила голову ему на плечо и, затихнув, осторожно посмотрела на его лицо, снова обращенное к ней в профиль. Серхат не закрыл глаз и явно не собирался спать, как говорил, а смотрел в темноту полога. И столько усталости было в его взгляде, что она почувствовала себя просто ужасно.
Ведь это от нее он так устал. От жизни рядом с ней. И, верно, больше всего жалел о том, что когда-то их судьбы соединили. Ведь он не хотел этой свадьбы, но Эдже настояла, видя, как она, Долорес, страдает из-за своей любви к нему.
Боль душила ее, но Долорес заставила себя не думать обо всем этом и закрыла глаза, надеясь, что однажды утром она откроет их и больше не будет чувствовать всего того, что сейчас разрывало на части ее сердце.
Стамбул.
Дворец Топкапы. Покои Афсун Султан.
Идрис-ага застал султаншу за явно безрадостными раздумьями. Она, набросив на плечи накидку из соболиного меха, стояла на своем балконе возле самых перил и смотрела на ночной залив опустошенным взглядом. Евнух вопросительно посмотрел на ее служанку, но та отвернулась и подошла к своей госпоже с заботливым видом.
– Султанша, не стоит вам так долго стоять на холоде… Быть может, вернетесь в покои? Я принесу вам горячий мятный чай, если изволите. Чтобы вы согрелись.
Вынырнув из собственных мыслей, Афсун Султан рассеяно на нее поглядела и кивнула.
– Госпожа, простите, если я вас побеспокоил, – поклонился Идрис-ага, когда султанша отвернулась от перил, чтобы войти в покои, и в удивлении заметила его. – Вы сегодня не выходили из своих покоев, и я забеспокоился.
– Переживать не о чем, – Афсун Султан улыбнулась ему через силу и жестом поманила за собой в покои, где от горящего камина распространялось приятное тепло. – Ну что там стряслось? – немного устало осведомилась она, уже присев на тахту и поведя плечами, чтобы сбросить с них мех.
– Фатьма Султан, видно, хочет взять власть в свои руки. Оказывается, она в Эдирне послала за неким Кемалем-агой. Он сегодня утром-то и прибыл. Я как его увидел, сразу понял – добра от него не жди. Он по прибытии сразу же к Фатьме Султан отправился. А как вышел, заявился в гарем и во всеуслышание объявил…. До сих пор в себя придти не могу…. Он теперь главный евнух.
Афсун Султан внимательно выслушала его, а после озадаченно нахмурилась.
– Тебя, выходит, сняли с должности? Вот так, без всякого предупреждения, без объяснения причины?
– Да, госпожа, – удрученно покивал головой евнух. – Я не мог поверить, что Фатьма Султан так обошлась со мной. К Айнель-хатун обратился, чтобы хотя бы она объяснила мне происходящее. Но она лишь сказала, что таково решение султанши, а я теперь, видите ли, обычный евнух и должен быть благодарен, что меня вообще оставили в гареме при должности.
Султанша хмыкнула и чуть усмехнулась, как будто была изумлена и в то же время позабавлена.
– Не ожидала я такой решительности от Фатьмы Султан… Видно, она почувствовала во мне угрозу. Увидела, что ты мне помогаешь в делах, и решила убрать тебя с высокой должности, чтобы я имела поменьше влияния в гареме.
– Выходит, что так, султанша. Я к вам пришел просить совета. Что же нам теперь делать? Терпеть этого коршуна? Знали бы вы, что этот Кемаль-ага учинил сегодня! Половина наложниц гарема получили наказания, а калфы и евнухи теперь перед ним выслуживаются, боясь выговора. Почти всех, с кем я вел дела в гареме, сослали кого в Эдирне, кого в Старый дворец в наказание за взяточничество и подобные грехи. У меня больше нет своих людей во дворце.
– Я уже говорила это своему сыну и скажу тебе, – спокойно выслушав его полные возмущения сетования, прохладно улыбнулась Афсун Султан. – Чтобы выжить, необходимо уметь приспосабливаться к изменяющимся условиям. В нужный момент склонить голову перед тем, кто заведомо сильнее. Или сделать вид, что ты покорно склоняешь ее.
– Но госпожа…
– Идрис-ага, тебе придется смириться, – тверже произнесла султанша, и тот умолк, поджав губы. – Это пока, – поспешила она заверить его, и тот в надежде вскинул на нее потухший было взгляд. – Если будем вести себя умнее, у нас будет все, чего мы желаем. Я вижу, что Фатьма Султан во всем полагается на слуг, а сама не слишком-то понимает, как ей поступать. При всем уважении к ней, но власть не терпит неуверенных и мягких людей. Ты сам видел, к чему привело гарем ее попустительство. Мы едва избежали беды. Но она верно смекнула, что здесь нужен человек с твердой рукой. Возможно, Кемаль-ага именно такой человек. И, если он продемонстрирует себя с хорошей стороны, я хочу, чтобы он был со мной. Поэтому мы будем с ним вежливы и осторожны. Ты понял?
– Подождите… С вами? – эхом раздался голос Идриса-аги, который не то потрясенно, не то воодушевленно уставился на нее. – Вы что же?..
– Да, – Афсун Султан улыбнулась так, как всегда – с уверенностью и в то же время искренне, с доброжелательностью, а не коварно, как это делала его прежняя госпожа. – Я решила, что мне стоит попробовать взять гарем в свои руки. Если, конечно, повелитель сочтет это уместным. И я сразу предупреждаю: я не желаю участвовать в кровавых и темных делах. Это не для меня. Если я и буду добиваться власти над гаремом, то только для того, чтобы восстановить в нем порядок. И путем открытым, без интриг.
– Я счастлив, султанша, что вы приняли такое решение, – волнительно забормотал Идрис-ага. – Уверен, только вам и под силу восстановить здесь порядок, но… Удастся ли вам получить должность управляющей гарема, не используя интриги? Как сместить Фатьму Султан? Теперь у нее есть этот Кемаль-ага, да и Айнель-хатун целиком на ее стороне. Что уж говорить о повелителе, который очень почитает свою сестру. Это будет непросто…
– Мы подумаем об этом всем после, когда эти обстоятельства действительно станут представлять проблему. Главное, я знаю, что нам делать сейчас.
– И что же? – отозвался евнух, чувствуя уже позабытый было азарт, который он так давно испытывал, будучи еще вовлеченным в хитроумные дела Хафсы Султан.
Уже выйдя в коридор, он столкнулся возле дверей со служанкой султанши, которая несла ей на подносе мятный чай.
– Ты знаешь, что такое стряслось у госпожи? – приглушенным голосом спросил он, чтобы его не было слышно в покоях. – Когда я пришел, она была чем-то очень расстроена.
– Она всегда грустит в эти дни, – чуть печально ответила ему служанка. – Ведь ее дочь умерла в конце октября.
Потупившись, Идрис-ага кивнул и уступил ей дорогу, почувствовав легкое смятение. А он-то, болван, и не догадался…
Глава 9. Угроза
К вечеру ей сделалось так тоскливо, что она уже не могла находиться в своих покоях. И даже излюбленное чтение больше не разгоняло скуку. Тем более, глаза жгло от перенапряжения – султанша провела за книгой весь день. Устало захлопнув ее уже на последних страницах, Айнур Султан вздохнула и решила, что ей стоит развеяться.
Например, проведать свою мать, которую она не видела целый день, и узнать, стало ли лучше Мехмету. Думать об Орхане совершенно не хотелось… Снова он проведет весь вечер с этой своей Тансу. Что ж, и пусть – обиженно подумала девушка, встав с тахты и расправив свое измявшееся за день, проведенный в сидячем положении, белоснежное платье с длинными рукавами из нежного кружева. Ее ниспадающие до самых бедер волосы обладали такой же белизной, как и ткань ее наряда, и серебрились в свете горящих факелов, когда она шла по коридорам дворца в сопровождении служанок.
Как оказалось, матушка недавно покинула свои покои. Вечером она могла отправиться лишь в одно место – к Фатьме Султан. Туда же направилась и Айнур Султан, решив, что беседа матери и тетушки отвлечет ее от скуки и тоски. Но и в покоях Валиде Султан, к ее недоумению, никого не оказалось. Увидев, как с балкона вышла служанка, держа в руках поднос с опустошенными тарелками, Айнур Султан с облегчением догадалась, что султанши там. Верно, решили провести вечер на свежем воздухе.
Она подошла к приоткрытым дверям и уже хотела было выйти на балкон, как до ее ушей донеслись слова ее матери, настолько поразившие ее, что девушка так и замерла с рукой, приподнятой в намерении толкнуть двери.
– Думаю, повелитель со мной согласится. Зачем ей терять свои юные годы здесь, в гареме? Возраст уже подошел. И мне кажется, что брак пойдет ей на пользу. Она повзрослеет умом, да и я перестану беспокоиться об этой ее близости с Орханом. Хвала Аллаху, он скоро в санджак отправится… Ведь его поступки бросают тень и на Айнур из-за того, что они постоянно вместе!
– Я согласна с тобой, Бельгин. Я подумаю, кто может претендовать на руку нашей Айнур. Уверена, найдется тот мужчина, которого мы сочтем достойным брака с ней. Обратимся за советом к Давуду-паше, когда он прибудет в столицу. Он знает многих пашей и беев.
– Это было бы чудесно, султанша. Благодарю вас.
В ужасе Айнур Султан отпрянула от дверей и неосознанно приложила белокожую ладонь к своим губам, накрыв их задрожавшими пальчиками. Нет, только не это… Она так страшилась того дня, когда ее решат выдать замуж, но даже и предположить не могла, что он был столь близок. Они уже намерены искать ей жениха!
Развернувшись, Айнур Султан в полном смятении чуть ли не побежала к дверям и выскочила из покоев Валиде Султан, как будто убегала от стремительно настигавшей ее опасности. Она совершенно не была готова к тому, чтобы проститься со своей нынешней жизнью. Оставить родителей, родной очаг, братьев и… Орхана. Ее, как и ее старшую сестру, выдадут замуж за взрослого чужого мужчину, даже не спросив ее мнения! Не удосужившись поинтересоваться, а чего хочет она сама. И вообще, желает ли она выходить замуж.
А она не желала. Всем своим сердцем не желала. Не только из страха перед самим браком, хотя отчасти из-за него, но и потому, что ей нравилась ее жизнь такой, какой она была сейчас. Этот дворец, такой знакомый и родной. Ее покои, которые она столь ценила, потому что когда-то в них жила ее родная мама. Бельгин Султан, материнская любовь и забота которой были ей столь необходимы. Здесь были ее любимые братья – Орхан, Мехмет и Ибрагим. Тетя Фатьма Султан. Вся ее семья!
Ее разлучат со всем этим, продав какому-то паше, который наверняка сгодится ей в отцы, да еще которому она будет обязана рожать детей при всей опасности родов с ее хрупким и слабым здоровьем. Она знала, что Бельгин Султан чуть не умерла родами, потому что тоже была слишком болезненна для рождения детей. И теперь, после всех тех мук, она не могла более иметь детей.
Перед глазами был пример и другой опасности. Ее сестра Эсма Султан похоронила всех своих новорожденных детей, а других потеряла еще при беременностях. Вдруг и ее это ждет?.. Султанша страшилась брака всей душой, потому что… Наверное потому, что откуда-то она знала – счастья ей это не принесет, как и всем тем женщинам, что ее окружали.
Она в слезах брела по дворцу, не зная, куда податься в овладевшем ею глухом отчаянии. И ноги сами привели ее к тому, в ком она сейчас больше всего нуждалась. Из памяти как-то вылетело то, что в последние дни они отдалились друг от друга. Айнур Султан думала лишь о том, что ей необходимо поделиться с ним своей бедой и, наконец, снова ощутить чью-то заботу, увидеть в обращенных к ней глазах понимание. Ведь никто другой не мог дать ей этого сейчас. Ей казалось, что вся семья теперь против нее. И остался лишь он – единственный, кто способен понять и утешить в такой ситуации.
Шехзаде Орхан объяснял тонкости грамматики латинского языка своему младшему брату, который заглянул к нему этим вечером, когда Айнур Султан – вся в слезах и ужасно потерянная – вошла в его покои. Он не видел ее всего несколько дней, но она стала еще худее, чем прежде, и это удивило его. В своем белом платье девушка была точно бледное несчастное привидение, которое норовило вот-вот растаять в воздухе. Заметив ее состояние, шехзаде тут же обеспокоился, сдвинул брови и поднялся на ноги.
– Айнур? В чем дело?
Шехзаде Ибрагим растерялся и немного испуганно смотрел на сестру, которую впервые видел плачущей. Она лишь покачала головой, из-за чего ее серебристые волосы затрепетали, и подалась к его старшему брату, спрятав лицо у него на груди.
– Ступай к матери, Ибрагим, – отрывисто велел ему шехзаде Орхан, обняв ее за плечи.
Моргнув, мальчик послушался и, с неловкостью забрав свою книгу с тахты, поспешил уйти, у дверей взволнованно на них обернувшись.
– Ну, что стряслось? – уже тихо, с заботой в голосе воскликнул шехзаде Орхан, успокаивающе поглаживая плачущую у него в объятиях сестру по спине. – Айнур, не пугай меня.
Всхлипнув, она чуть отстранилась и, глотая слезы, подняла на него свое заплаканное лицо. В разноцветных глазах он прочел отчаянность и печаль, что заставило его по-настоящему напрячься. Шехзаде хмуро смотрел на сестру и, теряя терпение, которым никогда и не отличался, ждал ответа.
– Меня выдают замуж, – ее едва слышный голос прозвучал так безнадежно, словно она сама себе объявила приговор.
Шумно выдохнув через нос, шехзаде Орхан подтолкнул ее к тахте и усадил на нее, но не успел сесть сам, как Айнур Султан снова приникла к нему с ужасно трагичным видом.
– Ну и с чего ты это взяла? – спросил он таким тоном, словно был много старше и теперь готовился выслушать ее детские выдумки.
– Слышала разговор валиде и Фатьмы Султан, – голос Айнур Султан был так тих, что он едва разобрал сказанное ею. – Они уже намереваются выбрать мне мужа, едва повелитель вернется… Фатьма Султан пообещала валиде, что спросит совета у Давуда-паши о том, кому меня можно будет продать, чтобы все были довольны.
Осознав теперь, что это действительно не ее выдумки, а самая, что ни на есть, правда, шехзаде Орхан помрачнел и сурово нахмурился. Айнур Султан, сидящая под обнимающей его рукой, почувствовала, как та напряглась и крепче прижала ее к его груди.
– Ты этого хочешь? – как-то слишком серьезно спросил он, словно от ее желания что-то зависело.
Айнур Султан промолчала, с потерянным видом слушая, как бьется его сердце, и понимала, что ее нежелание вряд ли кого станет волновать. Ее наполнила до краев столь сильная безнадежность, что султанша даже не чувствовала в себе сил противиться подобному решению династии. Она станет очередной жертвой политики, и ее попросту некому защитить, уберечь от этой участи.
Отец не станет возражать. Он никогда не питал к ней особенной любви, в отличие от ее старшей сестры, обожаемой им, и наверняка сочтет, что ей и вправду пора замуж. Чтобы больше не мозолила ему глаза, вызывая, очевидно, болезненные воспоминания о своей матери, которую он с трудом смог забыть, но которую так и не простил за предательства.
Матушка? Она сама желает поскорее выдать ее замуж, чтобы оградить от Орхана и «устроить» ее жизнь. Ей невдомек, что женщина, вопреки ее мировоззрению, может попросту не хотеть выйти замуж и рожать детей. Фатьма Султан и все остальные родственницы, вероятно, поддержат ее. Вряд ли они позволят, чтобы хотя бы кто-то из султанш династии был счастлив в то время, как они настрадались от своих собственных браков, навязанных им династией.
Больше ей не у кого было просить помощи. Никто ее не услышит. Кричи – не кричи. Хоть умоляй. Они сделают так, как считают правильным, пусть это правильно лишь с их точки зрения.
За своими безрадостными размышлениями Айнур Султан забылась и, вдруг очнувшись, поняла, что брат тоже молчит и молчит слишком долго. Она насторожилась, хорошо зная его нрав, и, отстранившись, испуганно заглянула в его лицо.
– Орхан, даже не думай! – напряженно воскликнула она, увидев, что в его серых глазах сверкает ледяная решимость, а губы упрямо сжаты. И султанша знала, что это означает. – Ты не можешь в это вмешиваться. Отец и так вечно недоволен твоим безрассудством и дерзостью. Это плохо кончится, ты слышишь?
Шехзаде Орхан не ответил. Посмотрев на нее, он приподнял уголки губ с нежным снисхождением во взгляде и погладил ее ладонью по плечу, снова пытаясь тем самым успокоить.
– Я разберусь, – подозрительно тихо ответил он. Он всегда говорил так, когда по-настоящему злился – с леденящим спокойствием. – А ты не смей больше лить слезы. Я не позволю ничему плохому случиться с тобой.
– Но как ты это сделаешь? – грустно улыбнулась Айнур Султан, подняв руку и скользнув пальцами по его щеке. Она не верила… – Мы не в силах что-либо изменить…
– Мы способны изменить все! – жестко процедил брат, но Айнур Султан знала, что его злость обращена не к ней. – Если только пожелаем этого. Не смей сдаваться раньше сражения. И принимать поражение, заведомо отказываясь от стремления к победе. Это твоя жизнь! И ты должна бороться за то, чтобы она была такой, какой ты хочешь ее видеть. Никто не в праве решать за нас, как и с кем нам провести ее.
– Даже повелитель всего мира? – она заглянула ему в глаза со все еще невинным видом, но в то же время так, будто уже знала что-то, чего он пока не понимал. – Мы воистину не вправе распоряжаться собственными жизнями, Орхан. И борьба не имеет никакого смысла. Она только приблизит наш конец и сделает его мучительнее. И тогда остается лишь один выход – покориться своей судьбе.
Буря поднялась в его взгляде и, больше не в силах удерживать ее внутри, шехзаде Орхан выпустил ее из своих объятий и резко встал, направившись к одному из окон. Он шумно выдохнул и оперся на согнутую в локте руку, подняв ее на стену возле оконной рамы. Он вглядывался в вечернюю темноту за окном, и чувствовал, как внутри него все уже знакомо кипит.
Видя это, Айнур Султан медленно, чтобы не раздражать его еще больше, подошла к нему сзади и с ласковым выражением лица прислонилась к его плечу со спины, положив на него подбородок.
– Ты сам говорил, что когда-нибудь я выйду замуж. А ты уедешь в свой санджак. И, выходит, это «когда-нибудь» уже наступило. А мы и не заметили… Детство кончилось. И началась взрослая жизнь, у которой, в отличие от детства, горький вкус.
Обреченность в голосе сестры убивала его, и шехзаде Орхан повернулся к ней, немного грубовато из-за буйствующих в нем эмоций накрыв ладонью ее бледное лицо.
– Я сдаваться не собираюсь! И если ты сдалась без борьбы, тогда я буду бороться за нас двоих. Мне плевать, какой у меня будет конец и как скоро он наступит! Я отсрочу твой. Ты будешь жить так, как велит тебе твое сердце, ты слышишь? И больше не смей говорить мне о проклятом смирении.
Тронутая его словами, которые, конечно, были сказаны в пылу чувств, в силу чего Айнур Султан не слишком-то на них полагалась, она все равно с признательностью и любовью в глазах обняла его, обхватив тонкими руками в кружеве за шею.
И, почувствовав, как ее крепко обняли в ответ, девушка ощутила толику облегчения. Даже если брату не удастся изменить что-либо, что многовероятно, она обрела то, что искала – понимание, утешение и осознание того, что самый близкий человек готов ради нее даже на большее, чем она сама.
