Текст книги "Залив Полумесяца"
Автор книги: Лана Фаблер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)
Глава 10. Осколки
Дворец Нилюфер Султан.
– Что ты выяснил?
Этот вопрос встретил Демира-агу, едва он переступил порог опочивальни. Его цепкий взгляд тут же охватил все даже против его воли. Коркут-паша высился возле окна, сложив руки на груди, и смотрел на него в нетерпеливом ожидании. Выглядел он плохо – очевидно, за всю ночь так и не сомкнул глаз.
На ложе сидела такая же уставшая Мерган Султан и с таким видом держала в своей ладони руку спящей матери, будто не была уверена, имела ли на это право. Она смотрела на Нилюфер Султан хмуро и с явным беспокойством. И не обратила на него никакого внимания, увлеченная своими, без преувеличения, безрадостными раздумьями.
Лекари уже ушли, заявив, что они сделали все, что было в их силах. Теперь оставалось лишь надеяться на то, что Нилюфер Султан оправится после отравления. Если же ей не хватит на это сил… Что же, лекари заверяли, будто сил у нее достаточно.
– Паша, – приблизившись к своему господину, Демир-ага склонил голову в знак почтения и, понизив голос, заговорил: – Я допросил всех слуг во дворце. Одна из личных служанок султанши подсыпала яд в вино, когда вы распорядились о нем. Она же принесла отравленное вино с кухни в покои. Утверждает, будто сделала это сама и хотела отравить вас, а не свою госпожу. Якобы от обиды за грубость в отношении нее и остальных слуг. Разумеется, она лжет. Но без вашего приказа я решил не приступать к… радикальным мерам.
– Я сам ее допрошу, – решительно произнес Коркут-паша. – Где она?
– По моему приказу ее заперли в темнице.
Обойдя его, Коркут-паша перед тем, как уйти, подошел к дочери и, скользнув своей крупной смуглой ладонью по ее плечу, тем самым привлек к себе ее внимание.
– Оставайся с матерью. Я ненадолго отлучусь.
Мерган Султан неопределенно кивнула и снова повернулась к матери, а паша со своим подручным отправились в подвальные помещения, где среди прочего располагались узницы, предназначавшиеся для провинившихся.
Едва подойдя к двери нужной им темницы, Коркут-паша почуял неладное. Возле нее не было охраны, а дверь была немного приоткрыта. Переглянувшись с Демиром-агой, они настороженно вошли в темницу и замерли, увидев весьма неприятную картину.
Служанка распласталась по сырому каменному полу, а на ее шее алел глубокий порез, из которого кровь медленно стекала на пол, образовав вокруг ее головы темную лужицу.
– Кто-то не хотел, чтобы она заговорила, – подытожил Демир-ага и мрачно посмотрел на пашу. – Очевидно, во дворце она была не одна. Или же сюда кого-то подослали, дабы расправиться с ней, когда заказчикам убийства стало известно, что вместо вас отравлена Нилюфер Султан.
– И ты так спокойно об этом говоришь? – грозно осведомился Коркут-паша, обернувшись на него. – В моем дворце каждый может подложить яд на мой стол, прирезать служанку и, может, меня самого, когда я сплю?! – его голос из приглушенно-яростного обратился в громогласный, полный гнева и возмущения. Демир-ага, виновато смотря в пол, поморщился. – Твоя обязанность – защищать меня и мою семью от любой опасности!
– Прошу простить меня, господин. Я подвел вас.
– Еще одна ошибка – и я собственноручно сотворю с тобой куда более худшее, чем то, сотворили с этой несчастной, – угрожающе нависнув над ним, процедил тот. – Найди мне предателя и принеси его голову!
С покорностью поклонившись, Демир-ага развернулся и вышел из темницы, твердо намеренный исполнить приказ во избежание жестокой расправы. Коркут-паша же, брезгливо посмотрев на труп служанки, с раздражением отвернулся и крикнул, уходя:
– Охрана! Где вас, черт возьми, носит?!
Дворец Топкапы. Дворцовый сад.
Нермин очень любила сад Топкапы – даже в осеннюю пору он был прекрасен, поражая своим размахом и ухоженностью. И настолько же сильно она сторонилась самого дворца. Во всем своем великолепии Топкапы пугал ее. Здесь постоянно что-то происходило и непременно плохое. Интриги, козни, лицемерие и коварство жили в его стенах. В них жил и могущественный падишах с его семьей, каждый из членов которой так или иначе принимал участие в негласной борьбе за власть. И победы в ней доставались слишком дорогой ценой…
Ее матушка Эсма Султан, наоборот, любила бывать в Топкапы, где она провела свои юные годы. К тому же, с повелителем ее связывали очень близкие, полные любви отношения, из-за чего султанша часто его навещала. Взгляд ее с теплом коснулся дворца, когда она следом за дочерью выбралась из кареты и ступила на гравийную дорожку сада.
Михримах Султан была последней, кто покинул карету. С трепетом в груди она окинула взглядом до боли знакомую картину, и на душе у нее стало тяжело. Вспомнилось, как они с матерью и сестрой прибыли сюда из Старого дворца – тогда их жизни изменились резко и бесповоротно. После она вышла замуж, о чем вспоминать совершенно не хотелось – слишком много боли принес ей этот брак. Не меньшей болью было наполнено воспоминание о том, как они с Нилюфер похоронили мать, собственными руками оборвавшую свою жизнь. Тоска по ней все еще жила в сердце султанши. Иногда ей так не хватало ее ласковых объятий и добрых советов…
– Вот и Топкапы, – обернувшись на нее, улыбнулась Эсма Султан. – Прежний, не так ли? Только теперь в его стенах вершатся уже чужие судьбы. И все, что было, осталось в прошлом…
К этому моменту к ним подошел Мехмет, который ехал верхом впереди кареты. Он видел Топкапы впервые, осмотрелся с прохладным любопытством и заложил руки за спину.
– Значит, здесь живет падишах, – заключил он. – Дворец и вполовину не так прекрасен, как вы его описывали, матушка.
Михримах Султан улыбнулась, посмотрев на сына с мягким укором.
– И все же во всей нашей империи подобного ему не найти, – заметила Эсма Султан, задумчиво улыбаясь. – Согласитесь, дух захватывает от мысли, сколько историй о любви, о стремительном возвышении и унизительном падении он помнит…
Мехмет после сообщил им, что хочет навестить Искандера-пашу, и отправился к нему на мужскую половину дворца, а женщины направились в гарем. Первым делом Эсма Султан пожелала привести подругу к своей тетушке – к ней они и заявились, оказавшись во дворце.
В покоях Валиде Султан снова сменилась хозяйка – заметила про себя Михримах Султан, войдя в них и обнаружив, что и сейчас они отражают характер своей владелицы. Здесь было тепло и уютно среди преобладающих в обстановке золотистого и коричневого цветов. Фатьма Султан оказалась женщиной в годах в изысканном богатом платье из красной парчи, которая с достоинством восседала на тахте и попивала что-то из золотого кубка. Ее главенствующее положение в гареме подчеркивала возвышающаяся на ее темноволосой голове крупная корона, инкрустированная рубинами. Однако она все же уступала тем коронам, которые в свое время носила Хафса Султан. Михримах Султан совершенно неосознанно сравнила этих женщин.
– Султанша, – озарившись улыбкой, поприветствовала тетушку Эсма Султан. Она поклонилась, а после обернулась на подругу, которая с робкой улыбкой встала рядом с ней. – Михримах Султан. Она приехала на днях в Стамбул из Эрзурума, где жила с сыном.
– Неужели? – приятно удивилась Фатьма Султан и, не глядя передав кубок подоспевшей служанке, поднялась с тахты. – Очень рада! Я много о тебе слышала, Михримах, и все ждала, когда же ты почтишь нас своим приездом. Надеюсь, у вас с сыном все хорошо? Он с тобой приехал?
– Благодарю за ваши теплые слова, султанша, – любезно отозвалась та. – Да, Мехмет тоже здесь. Мы приехали, чтобы он получил от повелителя должность, ведь мой сын уже давно вырос и жаждет самостоятельности. Я не стала чинить ему препятствий. Дай Аллах, его жизнь благополучно устроится, и тогда я буду спокойна.
– Надеюсь, так и будет, – покивала с пониманием Фатьма Султан и с видом радушной хозяйки повела рукой в сторону столика. – Прошу, садитесь. Я распоряжусь, чтобы нам принесли шербет и фрукты.
Все разместились за столиком – Фатьма Султан на тахте на своем привычном месте, рядом с ней Эсма Султан, а на подушках по бокам от них Михримах Султан и Нермин. Слуги поспешили исполнить приказ управляющей гарема, и вскоре женщины угощались щербетом и фруктами на любой вкус, ведя при этом светскую беседу.
– Как ты, наверно, уже знаешь, вскоре повелитель вернется из военного похода. Уверена, он будет очень рад увидеть тебя, Михримах. Ведь столько лет прошло с тех пор, как ты уехала…
– Верно, он обрадуется, – согласилась Эсма Султан с тетей и ласково посмотрела на подругу, которая крутила в руках веточку винограда. – Он часто спрашивал у меня о тебе, интересовался твоими делами. Так что не волнуйся, повелитель даст Мехмету достойное назначение – он все эти годы тревожился о вас.
– Как он? – поинтересовалась Михримах Султан. – Здоров ли?
– Моего брата в последние годы стали мучить те же симптомы сердечной болезни, что когда-то и нашего покойного отца, – с сожалением ответила Фатьма Султан и вздохнула. – Но он еще полон сил и энергии. Все рвется воевать…
Эсма Султан по-доброму усмехнулась, а Михримах Султан почему-то погрустнела. Нермин, которая, как всегда, хранила робкое молчание, присутствуя при беседе взрослых, удивленно покосилась на нее.
– Если хочешь, побываем там сегодня же, – Эсма Султан, в отличие от остальных, все поняла.
– Где же? – Фатьма Султан в недоумении смотрела на них.
– В мечети султана Мехмета, – пояснила Михримах Султан и виновато улыбнулась ей. – Вы упомянули покойного султана, и я подумала, что хотела бы побывать в его усыпальнице. Рядом с ним и матушка моя похоронена вместе с ее детьми.
– Да покоятся они с миром, – сочувствие наполнило темные глаза Фатьмы Султан. – Загляни и в тюрбе своей бабушки, Хюмашах Султан, что в мечети ее матери Михримах Султан. Она, помнится, когда ты была еще ребенком, очень тебя любила. Жаль, ей оставалось совсем мало и султанша не смогла взять тебя под свое крыло…
– Да, я тоже часто об этом думаю… Но я благодарна Эсен Султан за то, что она позаботилась обо мне, когда моих родителей не стало. Я ей очень многим обязана. Она подарила мне семью и любовь.
– Да, так и есть. К слову о семье… – почему-то беспокойно заговорила Фатьма Султан. – Вы с Нилюфер еще не виделись со времени твоего приезда?
– Нет, – немного скованно ответила Михримах Султан. – Но я хотела бы…
– Тебе следует ее навестить. Кое-что случилось… Как мне сообщили, вчера она была отравлена. Обстоятельства произошедшего мне неизвестны, но, говорят, она плоха, однако, должна поправиться.
В покоях стало ужасно тихо. Эсма Султан и Михримах Султан пораженно переглянулись, а Нермин испуганно распахнула свои и без того большие зеленые глаза. Михримах Султан отложила веточку винограда обратно на блюдо и потерянно поднялась на ноги.
– Не торопись, Михримах, – остановила ее Фатьма Султан, осознав, что она собралась во дворец к сестре. – Лучше… не беспокоить Коркута-пашу, который сейчас, верно, расследует это дело. Он человек, не терпящий… вторжений. Вряд ли там сейчас ждут гостей. Ты лучше на днях отправь в их дворец весточку, что желаешь проведать Нилюфер. А там посмотрим.
– Я тоже думаю, что так будет лучше, – встряла Эсма Султан, наполнившись тревогой. – Не стоит ехать туда сейчас. Коркут-паша и в обыденные дни радушием не отличается, а уж после такого…
– Что же, хорошо, – против воли согласилась Михримах Султан, переполненная тревогой за сестру, пусть и всю жизнь отвергавшую ее. Она уже без всякого энтузиазма покосилась на столик. – Эсма, может, выйдем в сад? Мне нужно подышать свежим воздухом, чтобы успокоиться.
Дворец Топкапы. Покои Айнур Султан.
Когда Бельгин Султан вошла в покои дочери, та возлежала на своей кровати поверх расшитого серебряной нитью покрывала и, подложив руку под подбородок, с тонкой улыбкой на губах увлеченно смотрела на…
Султанша остановилась у самого порога и в недоумении уставилась на стеклянный резервуар в форме шара, открытый сверху и наполненный водой, в котором плавали две крупные красивые рыбки – одна ярко-красная с золотистым отливом, а другая – черная, с тонкими золотыми полосками.
Он разместился на прикроватном столике рядом с красивой расписной вазой. А в ней стоял благоухающий букет из алых роз, которые еще росли в октябре по причине длительного периода цветения этого сорта и теплой осени здешнего края.
– Что это? – будучи от природы любопытной женщиной, с удивленной улыбкой воскликнула Бельгин Султан и направилась к ложу.
– Матушка?.. – не менее удивленно откликнулась Айнур Султан, обернувшись на нее и быстро сев на кровати. Она спустила вниз босые белокожие ножки с тонкими щиколотками и оправила задравшееся платье из бирюзового шелка. – Простите. Я думала, это Алиме пришла.
Чуткая и восприимчивая Бельгин Султан сразу же уловила в ее голосе нотки напряжения, которого прежде не было в их общении.
– Рыбы? – она все-таки улыбнулась, чтобы сгладить неловкость. Подошла ближе к резервуару и посмотрела на плавающих в воде рыбок. – Откуда они у тебя?
– Не знаю, – с затаенной радостью Айнур Султан пожала плечами. – Проснулась утром, смотрю, а они стоят прямо здесь, на столике. И розы. Не правда ли они прекрасны? Так чудесно пахнут!
– Розы… – эхом отозвалась Бельгин Султан, и улыбка ее померкла. – Известно, кто способен на подобную выходку… – с намеком, причем, мрачным, добавила она.
Айнур Султан быстро на нее посмотрела и закусила губу, а после с показательно невозмутимым видом снова обратила взгляд к рыбкам.
– Я назвала их Эрос и Антерос, – поделилась она и, поймав на себе растерянный взгляд матери, которая ничего не смыслила в подобном, терпеливо заговорила, зная наверняка, что объяснение ей не понравится: – В честь древнегреческих богов любви. Эрос – божество взаимной, счастливой любви, – она указала пальчиком на золотисто-красную рыбку. – Любовь издревле считалась одной из самых могущественных сил, управляющих миром. Она так сильна, что порабощала и богов, и людей, рождая меж ними чувственное влечение и тем самым обеспечивая продолжение жизни, которого нет без любви – духовной или плотской.
Бельгин Султан настороженно слушала ее, с некоторых пор чувствуя необъяснимые опасения, когда дочь заговаривала о любви. И, надо сказать, чаще она говорила только о книгах.
– Древние греки верили, что у Эроса был брат-близнец, родившийся вместе с ним из первоначального Хаоса вместе с третьим божеством Хроносом, покровительствующем времени. Хотя по более поздней версии их родителями стали считаться бог неистовой войны Арес и богиня любви Афродита, что во многом объясняет черты Антероса. В отличие от своего брата, Антерос был олицетворением темной стороны любви, когда она безответна или порождает в человеке ненависть к объекту любви, желание его уничтожить. Или же это маниакальная страсть – злобная и причиняющая страдания.
Выслушав ее, столь увлеченную своим повествованием, Бельгин Султан присела на ложе рядом с дочерью и задумчиво посмотрела на нее.
– Порою мне становится не по себе от того, сколь много всего умещается в твоей голове. Это должно быть утомительно – постоянно читать книги, учиться языкам неверных, изучать то, во что они верили… И ведь ты ни на миг не останавливаешься, а еще так юна!
– Разве это не увлекательно – каждый день узнавать что-то новое? – возразила Айнур Султан с искренним непониманием. – Я хотела бы знать все на свете, но человеческая жизнь слишком коротка, чтобы вместить в себя подобное знание. Жаль, ведь обладай человек большими знаниями – не только знать, и простой народ – он бы не совершал тех ошибок, которые совершает в своем неведении, по глупости считая, что это правильно и ничего более не видя за очерченными им же границами!
Именно в такие моменты не без досады и горечи Бельгин Султан сознавала, сколь глубока на самом деле пропасть меж ней и девушкой, которую она называла своей дочерью.
Айнур Султан всем своим существом тянулась ко всему возвышенному, к миру духовному, а она сама, наоборот, все больше приобщалась к земному миру, становясь приземленной, сосредоточенной лишь на своих жизненных ролях – жены и матери. И не было для нее большего счастья, чем обнимать своих детей и знать, что они живут благополучно.
Айнур Султан тоже почувствовала это и разочарованно сникла, а после вспомнила о том, что мать намерена выдать ее замуж, даже не спросив ее мнения, и отвернулась. Она-то, конечно, думала, что поступает подобным образом ей во благо. Матушка совершенно искренне полагала, что все женщины, как и она, желают обрести спокойное и тихое счастье с мужем и детьми.
Кому-то этого и вправду было достаточно, но Айнур Султан – нет. Честолюбие – еще затаенное, не раскрывшееся – подталкивало ее к высоким желаниям и стремлениям. Она питала жажду стать кем-то большим, чем простой женой и матерью. Человеком, который вне зависимости от связей с кем-то, то есть сам по себе, представляет некую ценность.
– Кстати, Мехмету уже лучше, – чтобы нарушить это неловкое молчание, проговорила Бельгин Султан. – Хочешь навестить его?
– Конечно! – с энтузиазмом согласилась Айнур Султан, которая за дни болезни брата успела соскучиться по нему. – Отправимся к Мехмету сейчас же.
Дворец Топкапы. Гарем.
Айнель-хатун не знала, почему, но она чувствовала себя рядом с этим человеком неловко и скованно – так, словно она в чем-то провинилась. Прежде в гареме всем заправляла она, так как на Идриса-агу полагаться не приходилось. Но с появлением Кемаля-аги положение ее резко изменилось. Не сказать, что она была не рада этому, но чувствовала дискомфорт. Ибо Кемаль-ага столь неусыпно следил за порядком, так тщательно и расчетливо вел все гаремные дела, что ей попросту не оставалось возможности как-либо проявить себя. Евнух, по сути, не оставлял ей работы – теперь она лишь, как и положено по должности, ведала финансами гарема, да выслушивала бесконечные жалобы слуг на чрезмерную строгость нового главного евнуха.
Она, как могла, справлялась с их возмущением и, наоборот, проявляла мягкость и терпимость, буквально уговаривая их работать как следует, дабы получать поменьше выговоров и замечаний бдительного Кемаля-аги, который каким-то мистическим образом умудрялся уследить за всем и каждым во дворце.
Немного волнуясь, Айнель-хатун прошла по ташлыку и привычно окинула быстрым изучающим взглядом наложниц, которые при ее появлении тут же притихли. Ее вызвал к себе в комнату Кемаль-ага, и женщина направлялась туда с тяжелым сердцем. Очевидно, что-то случилось, ведь прежде он удовлетворялся парой сухих слов в ее адрес, брошенных как бы вынужденно, так как формально она была выше его по должности.
Предварительно постучав, Айнель-хатун отворила дверь и вошла в комнату, которая заметно изменилась с тех пор, как здесь поселился Кемаль-ага. Все подушки на тахте, на которых любил возлежать Идрис-ага вприкуску со сладостями, исчезли, а на прежде заставленных всяким хламом полках шкафов ровным строем стояли одни лишь книги.
Кемаль-ага с прямой осанкой стоял возле письменного стола и с хмурым видом перебирал какие-то бумаги. Он даже не обернулся и, продолжая изучать некий документ, сдержанно проговорил:
– Айнель-хатун. Долго же вы добирались до моей комнаты. Я успел полностью изучить расходные документы за этот месяц.
– Неужели? – она удивилась и напряженно покосилась на документ в его руке, который он неспешно отложил к остальным и, заложив обе руки за спину, обернулся к ней с невозмутимым видом. – Что послужило для этого причиной? По-вашему, я тоже не справляюсь со своими обязанностями? – нотки возмущения прозвучали в ее голосе.
– Я лишь исполняю поручение госпожи о наведении в гареме порядка, – Кемаль-ага никак не отреагировал на ее тон и остался раздражающе сухим. – Уверяю вас, я очень хотел бы, чтобы хотя бы в ваших делах не было никаких проблем, но, увы, они есть.
– Что вы имеете в виду? – Айнель-хатун волевым усилием сохранила самообладание.
Она всегда выполняла свою работу как положено и была уверена, что проблем быть не должно. Ему, верно, попросту нравится тыкать человека носом в его ошибки, даже тогда, когда их нет.
– Насколько я могу судить по этим документам, золота из казны в гарем в этом месяце поступило недостаточно для того, чтобы выплатить жалованье всем наложницам и слугам, однако, его хватило на то, чтобы госпожи заказали персидские ткани, украшения из золота и серебра со всевозможными драгоценными камнями и… – он, словно забыв что-то, взял один из документов и быстро поглядел на него. – … трех лошадей редкой и оттого весьма дорогой породы. Это, верно, заказал кто-то из шехзаде.
– Вопрос с выдачей жалованья уже решен, – решив проявить твердость, заявила Айнель-хатун. – Я не вижу смысла обсуждать это.
– А я и не поднимал вопрос о жаловании, хотя стоило бы, признаться. Меня интересует, почему госпожи позволяли себе подобные ненужные траты в то время, как финансы гарема не позволяют даже жалованье выплатить их же слугам.
– Султанши привыкли к такому укладу, – недоумевая из-за его вопроса, ответила хазнедар. Чего он хотел от нее? – Они – члены монаршей семьи. Я же не могу запретить им…
– Можете, если на то есть весомые основания, – отрезал Кемаль-ага, и женщина осеклась. – Государственная казна опустошена. Мы все ждем возвращения повелителя с тем золотом, что ему выплатила Испания за заключенный мир. Но сдается мне, особенно на него рассчитывать нам, гарему, не стоит. Это золото пойдет на государственные нужды, которые, я думаю, важнее, чем выплата жалованья гаремным рабыням и тем более каким-то слугам. Если наши финансовые возможности будут урезаны, монаршая семья попросту избавится от лишних ртов. Наложниц поскорее выдадут замуж, а слуг вышлют в захолустные дворцы или даже продадут. Вы понимаете, к чему я веду?
– Будьте любезны, поясните, – холодно ответила Айнель-хатун, которая не понимала.
– Нам нужно быть готовыми к серьезным проблемам, – отвернувшись от нее, жестко произнес евнух. – Никто из наложниц или слуг не захочет по собственной воле покидать дворец. Родится недовольство, а, значит, конец порядку. Но это еще полбеды. Без золота в следующем месяце мы снова не сможем выплатить гарему жалованье. Сомневаюсь, что и на этот раз Афсун Султан даст в долг свое золото. К слову, нам и нынешний долг нужно выплатить ей. В связи с этим траты султанш на шелка и драгоценности не представляются возможным. Итак, что вы предлагаете в таком положении, как глава гарема?
Это что, проверка? Айнель-хатун нахмурилась и после недолгого молчания поймав на себе ожидающий взгляд, заговорила:
– Следует оповестить их об этом – это во-первых. Во-вторых, нужно предупредить возмущение наложниц и слуг, уже сейчас отобрав тех, кого будет разумно отправить из дворца. У кого-то возраст подошел, кто-то не лучшим образом справляется со своими обязанностями. Если выдадим замуж кого-нибудь из наложниц, получим немного золота. С отбытием части гарема будет уже легче выплатить ему жалованье, я полагаю. А долг Афсун Султан Фатьма Султан пожелала выплатить из личных средств – она намерена продать одно из своих имений в Эдирне.
Кемаль-ага оценивающе посмотрел на нее и, видимо, удовлетворенный ответом, сдержанно кивнул.
– Вам осталось лишь отдать соответствующие приказы и сообщить обо всем Фатьме Султан, чтобы она предупредила траты других султанш. Согласитесь, таким образом много проще работать? Знать заранее, на что рассчитывать и к чему стремиться. Планирование – это одна из основ порядка. Другая – контроль, и я советую почаще обращаться и к нему.
– Я не забуду ваш совет, – немного колко ответила уязвленная Айнель-хатун. – Надеюсь, теперь я могу идти?
– Еще кое-что… Этот Идрис-ага, он должен оказаться в числе тех, кто покинет дворец.
– Это решать не нам, а управляющей гарема, – чуть усмехнулась Айнель-хатун, решив тоже осадить его. – Если ей будет угодно, он уедет. Необходимо обсудить этот вопрос с ней. Хотя бы это, я надеюсь, вы в состоянии сделать сами, не раздавая советы другим?
Она, не дожидаясь ответа, развернулась и степенно ушла, шурша подолом своего темно-синего платья, а Кемаль-ага с тенью удивления смотрел ей вслед.
Не успела Айнель-хатун покинуть его комнату и отправиться в ташлык, как возле его дверей встретила идущего ей навстречу Идриса-агу. Он подошел к ней и без обычной заискивающей улыбки проговорил:
– Афсун Султан желает видеть тебя.
– Что такое? – изумилась она.
– Ты, чем вопросы задавать, лучше поторопилась бы. Она давно за тобой посылала.
Поджав губы, Айнель-хатун недовольно посмотрела на него и, обойдя евнуха, пошла в сторону покоев султанши. Он же засеменил ей вслед.
Дворец Топкапы. Покои Афсун Султан.
– Сынок, оставь книгу хотя бы за столом, – поглядев на него через столик, снисходительно улыбнулась Афсун Султан. – Что это ты так увлеченно читаешь все утро?
Шехзаде Ибрагим, опомнившись, виновато посмотрел на мать и послушно захлопнул книгу, положив ее на край столика.
– Орхан учит меня латинскому языку, и он велел прочесть мне эту книгу.
– Вы с ним часто видитесь? – как бы между прочим уточнила Афсун Султан. Она-то своего старшего сына видела крайне редко.
– Да, я прихожу к нему вечерами, и мы долго разговариваем, – довольно сообщил Ибрагим. – Он мне столько всего рассказывает! Но вчера мы не успели толком поговорить… – поведал он уже с досадой.
– Отчего же?
– Пришла Айнур, и она плакала, – ответил мальчик и заглянул матери в глаза. – У нее что-то случилось, да?
– Мне об этом ничего не известно, – с недоумением отозвалась та.
Султанша задумалась, что могло послужить причиной такому состоянию Айнур Султан, но размышления ее были прерваны приходом Айнель-хатун в сопровождении Идриса-аги.
– Султанша, вы желали меня видеть? – после поклона учтиво поинтересовалась хазнедар.
– Ибрагим, ты уже позавтракал? – обратилась к сыну Афсун Султан, и тот кивнул. – Тогда отправляйся на занятия. Удачного тебе дня, милый.
Шехзаде Ибрагим безропотно поднялся с подушки, подошел к матери и, поцеловав ее руку, ушел, не преминув захватить с собой книгу, которую буквально не выпускал из рук в последние дни. Его тяга к знаниям порой удивляла…
– Айнель-хатун, у меня к тебе есть вопрос, – с достоинством восседая на тахте, заговорила Афсун Султан и в то же время жестом велела служанке убрать со стола. – В связи с последними событиями в гареме я обнаружила в себе готовность и желание помогать другим. Мне хотелось бы использовать подобные мои стремления с пользой. Другими словами, я хотела бы заняться благотворительностью, но, право, не представляю, с чего мне следует начать. Ты служишь в гареме много лет, поэтому я и обратилась к тебе. Что посоветуешь?
Айнель-хатун, мягко говоря, удивилась подобному намерению султанши и оглянулась на Идриса-агу, но тут же постаралась взять себя в руки. В гареме никто, даже Фатьма Султан, не занимался ничем подобным. После Хафсы Султан, которая не только управляла благотворительными фондами своих бабушки и матери, но и открыла свой собственный, не было женщин, готовых, как она, жертвовать свои время и золото на благие дела.
Хотя, возможно, все объяснялось другим. Фатьма Султан, когда она только взяла власть в гареме в свои руки, попыталась получить разрешение у повелителя стать во главе фондов Хафсы Султан, однако тот твердо отказал ей. Видимо, после предательства Хафсы Султан он не хотел допустить хоть какого-то вмешательства женщин в политику. И после этого никто больше не предпринимал подобных попыток.
– Ваше стремление достойно восхищения, султанша, но… – проговорила Айнель-хатун, осторожно подбирая слова. – Одобрит ли его повелитель? Известно, однажды он не позволил Фатьме Султан возглавить столичные благотворительные фонды.
– С тех пор много воды утекло, – невозмутимо ответила Афсун Султан и улыбнулась с уверенностью. – Он не станет препятствовать, я полагаю. В отличие от Фатьмы Султан, я не имею почти никакой власти, так что повелитель вряд ли усмотрит в моем стремлении нечто недопустимое. Я просто хочу позаботиться о нуждающихся, протянуть руку помощи тем, кто оказался в беде или не в состоянии позаботиться о себе самостоятельно.
– Что же… – скованно воскликнула Айнель-хатун. Деваться ей было некуда. – Вы можете пожертвовать средства на строительство бань или фонтана в столице. Еще можно сделать пожертвование в один из благотворительных фондов. Самый крупный из них – фонд Хафсы Султан. В прошлом султанша объединила в нем фонды Хасеки Хюррем Султан и Рустема-паши, которые достались ей в наследство от матери Хюмашах Султан.
– Если же он ныне действует, кто им управляет? – вдруг заинтересовалась султанша.
– Совет попечительниц. Отправляясь в ссылку, Хафса Султан по приказу повелителя передала бразды правления в их руки. Это жены столичных пашей.
– Любопытно… – задумчиво протянула Афсун Султан. – Пожалуй, я отдам распоряжение построить в столице медресе. Я выделю столько средств на строительство, сколько потребуется. В будущем я, конечно, хотела бы сделать нечто более значительное… И еще я хочу сделать пожертвование в фонд Хафсы Султан. Пятьдесят тысяч акче.
Идрис-ага удивленно уставился на султаншу, а Айнель-хатун попросту растерялась. Она знала, что как хасеки, Афсун Султан получала ежемесячное жалование в размере тысячи акче. Пятьдесят тысяч акче – внушительная сумма для нее. А если учесть, что до этого она одолжила гарему также немалую сумму, возникал вопрос – откуда у нее такие средства?
– Султанша, но ведь это большая часть ваших сбережений… – в ошеломлении воскликнул Идрис-ага. – А еще ведь нужно выделить золото на строительство медресе.
– Что же, придется снова продать какое-нибудь из моих владений.
Так вот, откуда она взяла то золото, которое одолжила Фатьме Султан. Продала свое имение. Айнель-хатун подивилась такой неожиданной самоотверженности со стороны султанши. И сразу же заподозрила неладное. Прежде за Афсун Султан она подобного не замечала. Очевидно, она делала все это неспроста… Но чего она добивалась, с вызывающей легкостью расходуя такие суммы?
– Если вам так угодно, я отдам соответствующие распоряжения, – она склонила голову, выражая покорность и вдруг вспомнила о своем разговоре с Кемалем-агой. – Султанша, но, я думаю, вы должны знать. Думается, нам не стоит рассчитывать на то золото, что везет с собой повелитель, ведь оно пойдет на государственные нужды. Снова возникнет трудность в выплате жалования гарему, и нам даже придется выслать часть рабынь и слуг. В подобном свете крупные траты… не разумны. Кемаль-ага даже просил меня предупредить всех султанш о том, чтобы они… умерили свои траты на ткани и драгоценности, ведь золото на их оплату идет из казны гарема.
