Текст книги "Залив Полумесяца"
Автор книги: Лана Фаблер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)
Выслушав его, Айнур Султан с сожалением на лице отстранилась от брата и, увидев в его взгляде полыхающий гнев и негодование, коснулась белыми тонкими пальцами его смуглого лица. Шехзаде Орхан зажмурился и тихо выдохнул, словно они вмиг даровали ему необходимое успокоение.
– Все не так безнадежно, Орхан. Почему ты думаешь, словно у тебя нет надежды осуществить желаемое? Ты единственный из всех моих братьев, который жаждет трона не ради власти, а чтобы вернуть османам былое величие, чтобы воплотить свои великие замыслы, которых у них попросту нет. И я верю, что ты способен преодолеть все преграды и исполнить все это.
Шехзаде улыбнулся ей со снисхождением, словно бы она не понимала, о чем говорила, а после снова притянул к себе и поцеловал в волосы, но почему-то тут же отстранился.
– В чем дело? – растерянно возмутилась Айнур Султан, но тут ее брат позвал охрану, и она в непонимании уставилась на сундук, который в ее покои внесли евнухи. – А что это? – подобно ребенку, с любопытно-восхищенным взглядом обернулась султанша к ухмыляющемуся брату.
– Что за глупый вопрос? Конечно же подарки.
Восторженно рассмеявшись, она под его довольным взором вскочила с тахты и, поспешив к сундуку, открыла его тяжелую крышку и ожидаемо ахнула. В сундуке лежали ни драгоценности, ни дорогие и редкие ткани, а книги и свитки и, судя по их ветхим переплетам и пожелтевшей бумаге, древние и очень ценные.
Айнур Султан, как и брат, всегда отличалась жаждой знаний, и та была неутолима. Даже в раннем возрасте она была очень начитанной, всегда тянулась ко всему новому и жадно впитывала в себя все больше и больше. В этом они с Орханом были очень похожи – им всегда было мало того, чего они жаждали. Их роднила эта ненасытность и честолюбие – у брата оно было откровенным, а у нее – скрытым, пока еще не до конца осознанным ею самой. Вместе с Орханом они выучили много иностранных языков и теперь свободно говорили на итальянском, французском, фарси, латыни и древнегреческом языках. Иногда, когда они были не одни, но хотели поделиться друг с другом чем-то сокровенным (особенно часто они делали это в детстве), то говорили на одном из иностранных языков, чтобы никто больше не смог понять их слов. Они вместе читали произведения восточных и европейских философов и мыслителей, изучали различные науки, целыми вечерами пылко обсуждали все прочитанное и узнанное. Это было самое настоящее родство душ, которое, благодаря и кровному родству, стало основанием для глубокой и непонятной многим связи между ними.
Конечно, были и иные причины, по которым шехзаде Орхан боготворил свою сестру. С самого детства его осуждали за буйный нрав, за неумение подчиняться, за упрямое желание говорить везде и всюду правду, какой бы она не была, за вызов, с которым он встречал чужое осуждение и порицание, несмотря ни на что оставаясь самим собой. И лишь она, его Айнур, видя эту несправедливость и понимая, что в нем живет всего лишь свободолюбивая, жаждущая великих свершений душа, принимала его таким, какой он есть. Не только принимала, но и по-настоящему любила. И не пыталась переделать.
Шехзаде твердо знал, что всегда, что бы не случилось, он может прийти к ней и обрести покой в ее объятиях. Он видел искреннюю любовь в ее взгляде, которую ему не нужно было пытаться заслужить, как в случае с отцом, с матерью, с братьями и всеми теми, кто его всегда осуждал. За это юноша готов был ради нее на все и, признаться, любил много больше, нуждаясь в сестре, как в опиуме, без которого ему попросту станет невыносимо жить в этом мире. Без которого он в муках задохнется.
Дворец Нилюфер Султан.
Она сидела на тахте в пустом холле своего дворца и с отсутствующим видом созерцала, как за окном льет проливной дождь. Прошло столько лет, а она все по-прежнему ощущала себя здесь чужой, словно не на своем месте. Она и была не на своем месте. Судьба покорной супруги и матери, степенной султанши, которая вот так томится во дворце и тоскливо глядит в окно, думая, а что было бы, сложись все иначе, явно была не для нее. В глубине души Нилюфер Султан все еще была той давно забытой свободолюбивой самодостаточной девушкой, которая желала лишь одного – быть свободной и делать то, что приносит ей счастье.
Как она не пыталась в самом начале своего брака сохранить свою независимость, ей это едва ли удалось. В мужья ей достался человек огромной силы воли, который все-таки сумел подавить ее собственную волю, да еще ужасно жесткий и не способный на сочувствие. Возможно, размышляла Нилюфер Султан, она заслужила такого мужчину в качестве своего спутника жизни. Она же сама всегда утверждала, что презирает слабость и не выносит излишней сентиментальности. Была безжалостна к сестре, которая, если рассуждать здраво, не заслуживала такого отношения хотя бы потому, что никогда не делала ей ничего плохого. Она сама была жестока к тем, кто был слабее, а теперь познала это на своей шкуре.
Гнев в ее душе давно остыл, оставив после себя лишь пепел сожаления и разочарования. Нилюфер Султан научилась жить с Коркутом-пашой, став делать то, чем раньше брезговала – подстраиваться под другого человека. И, стоило ей понять, что ей не победить в этой битве характеров, как муж стал в разы сдержаннее и спокойнее. Она перестала со временем доводить его до бешенства и всячески провоцировать своими непокорностью и намеренным непослушанием. И тут же скандалы прекратились, а жестокость паши уступила место холодному уважению. В этой семье не было ни любви, ни нежности – они с мужем просто сосуществовали рядом, исполняли супружеские обязанности и растили дочь.
Мерган Султан родилась спустя год после их свадьбы, но, увы, не смогла стать весомой причиной для сближения ее родителей. Коркут-паша, для которого дочь была уже далеко не первым ребенком – его дети от предыдущих браков остались с матерями в Египте – оказался неожиданно преданным и любящим отцом. Однако любовь свою он демонстрировал по-своему. Она не выражалась в ласках, нежности или доброте. Он просто был рядом и терпеливо, мягко учил дочь всему, что знал сам, став для нее наставником и самым близким другом.
Свой первый шаг Мерган Султан сделала, держась за руку одобрительно смотрящего на нее отца. Первым ее словом было слово «папа», услышав которое, Коркут-паша гордо улыбнулся. И, конечно, первая пущенная ею из лука стрела вонзилась в мишень под его зорким взглядом. Вместе с отцом Мерган Султан училась ездить верхом, в чем весьма преуспела, вместе с ним она ездила на охоту, отправлялась пару раз в длительные поездки – в Египет, к ее единокровным братьям и сестрам. Они всегда были неразлучны. И Мерган Султан, пусть и похожая внешне на мать, во всем брала пример с отца, которого попросту боготворила.
Разумеется, в силу этого Нилюфер Султан была в семье третьей лишней. Она, увы, не смогла стать для дочери хорошей матерью – доброты в ней не было заложено от природы, а ласковой она быть не умела. С дочерью ее никогда не связывали теплые отношения, и Нилюфер Султан приняла один очень болезненный, но нерушимый факт: Мерган – дочь ее мужа, не ее. И сколько бы она не пыталась это изменить, все было без толку. Мерган Султан не желала оставаться в ее обществе надолго, а говорила с матерью отрывисто и прохладно, и в этом беря пример с отца. Наверно, думала султанша, дочь все-таки была похожа на нее, ведь эта нелюбовь к демонстрации своих чувств, к нежности, которую любая другая дочь ждет от матери, она взяла именно от нее.
Пока длился поход, во дворце царило напряжение. Дочь томилась по любимому отцу, что уехал на войну, и избегала ее общества, как и Нилюфер Султан в юности, сбегая от матери в лес, на охоту. Сама султанша не составляла ей компанию потому, что понимала – ни к чему хорошему это не приведет. Они снова поссорятся. И вот, наконец, Коркут-паша вернулся, и теперь они с дочерью, конечно же, были неразлучны весь день с тех пор, как встретились в этом самом холле. Наблюдая за тем, как Мерган преданно заглядывает отцу в глаза, рассказывая ему, каких успехов в езде верхом и владении луком добилась в его отсутствие, а он довольно слушает ее с тенью гордой улыбки, Нилюфер Султан стояла у окна и задумчиво за ними наблюдала, чувствуя себя совершенно неуместной в собственной семье.
Наверное, именно эту боль чувствовала ее покойная матушка, когда она резко отвечала ей что-то вроде «я сама разберусь» или «оставь меня в покое». Неужели это ее кара? Всевышний заставил ее пережить то же, что она сама заставила пережить собственную мать. Да, это было справедливо. И Нилюфер Султан теперь горько сожалела о том, как была не права. Но было уже слишком поздно для сожалений… Мать лежала в могиле, в которую сама и выбрала путь, потому что чувствовала себя такой же ненужной и брошенной собственными детьми, которые от нее отвернулись в «благодарность» за ее любовь и заботу.
Она вздрогнула от неожиданности и обернулась на открывшиеся двери холла, в который вошел Коркут-паша в мокром от дождя плаще и снял с черноволосой головы глубокий капюшон. Он коснулся жены привычно равнодушным и жестким взглядом темных глаз, а после уверенно зашагал прямиком к ней и, небрежно бросив мокрый плащ на пол, зная, что слуги его уберут, сел рядом с женой, широко расставив ноги.
– В мое отсутствие, как я убедился, за лошадьми смотрели хорошо.
– Разумеется, – сухо ответила Нилюфер Султан, снова отвернувшись к окну. – Обязательно было ходить в конюшню в такой дождь? В октябре дожди холодные, можно и захворать.
– И почему вместо беспокойства я слышу в твоем голосе злорадство? – ухмыльнулся Коркут-паша, посмотрев на нее с насмешливостью. – Как ты здесь? – они говорили впервые с тех пор, как паша приехал во дворец утром.
Нилюфер Султан повернулась к мужу с хмурым лицом и посмотрела ему в глаза пустым, уставшим взглядом
– Ты же не ждешь, что я стану жаловаться на свою судьбу?
– Не жду, – подтвердил Коркут-паша. – Может, потому и уважаю тебя.
– Спасибо и на этом, – съязвила султанша, а после, ощутив толику любопытства, спросила деланно небрежно: – Ну, как поход? Много было сражений?
– Твой драгоценный друг разве не поведал тебе об этом? – пронизывающе смотря на нее, с мрачной иронией отозвался паша.
Нилюфер Султан знала, что муж не любил ее, но, видимо, по своей природе он был собственником и ужасно ревновал ее к шехзаде Мураду, ее давнему хорошему другу, с которым они никогда не теряли связи и поддерживали ее регулярными письмами. Однажды он увидел, как султанша, читая очередное письмо от шехзаде, ласково улыбается, и, конечно же, не забыл этого. Стоило ей в разговоре упомянуть имя друга, как взгляд мужа недобро темнел. Сейчас у него был именно такой взгляд, который, однако, Нилюфер Султан нисколько не тронул.
– Нам было некогда поговорить, – раздраженно ответила она. – Шехзаде Осман толком не дал братьям поприветствовать семью. Совершенно наглым образом выпроводил нас из покоев, заявив, что он желает обсудить с братьями поход и столичные дела.
– Хорошего сынка повелитель заделал со своей предательницей-женой, – презрительно хмыкнул Коркут-паша. – Пьет, не просыхая, да наложниц меняет каждую ночь. Я уже обсудил с пашами, как шли дела в столице во время похода. Оказывается, государством все это время управлял гарем в лице Фатьмы Султан, а этот увалень даже не снизошел до того, чтобы хоть раз на совет явиться.
Нилюфер Султан знала, как ее муж относится к женщинам – как к глупым и недалеким существам, которые рождены лишь для того, чтобы делать жизнь мужчин приятнее и рожать им детей. Паша, похоже, был весьма разгневан тем, что государственными делами в их отсутствие заправляла сестра повелителя, гаремная обитательница.
– Ну теперь вы с Ахмедом-пашой вернулись и, я полагаю, Фатьме Султан больше не придется вмешиваться в политику.
– Не придется, – жестко подтвердил он. – Уверен, Ахмед-паша весьма мне в этом поможет, – голос его сочился презрением и насмешкой. – И как он только продержался столько лет в визирях с его-то умишком и полным отсутствием деловой хватки?
– Женушка помогла, не иначе, – в тон ему хмыкнула Нилюфер Султан. – Не зря же он женился на султанше.
Коркут-паша ухмыльнулся, оценив ее иронию, и, как-то странно на нее посмотрев, немного грубовато накрыл крупной ладонью щеку жены. Та против воли напряглась.
– Хотя бы немного скучала по мне, как преданная и любящая жена?
Нилюфер Султан тяжело на него посмотрела, но сидела, не шевелясь и не отнимая его ладони от лица.
– А ты? – словно в насмешку спросила она с вызовом.
Коркут-паша тоже не ответил ей и, лениво усмехнувшись, сказал, уже поднимаясь на ноги:
– Я приду вечером.
Они с мужем давным-давно жили в отдельных покоях, и подобное обещание всегда звучало для нее подобно приговору. Нет, муж пусть и не был с нею нежен и ласков, но и жестокости больше не проявлял. Она страдала потому, что была вынуждена делить ночи не с тем, кто по-прежнему жил в ее сердце. Султанша давно перестала страдать от своих тайных чувств к другому мужчине. Они превратились в горькие воспоминания о тех жалких крохах любви, что она испытала в юности.
Да и до нее дошли вести, что там, в Генуе, Серхат тоже женился и создал семью с какой-то генуэзской красавицей принцессой с золотыми волосами, которая родила ему много детей. После смерти правящей королевы Эдже Дориа она займет престол Генуи, станет новой королевой и сделает его королем-соправителем. О чем еще можно было мечтать? Серхат, видимо, обрел свое счастье и без нее, а она была вынуждена жить одними лишь воспоминаниями о нем в семье, в которой чувствовала себя чужой и ужасно одинокой
Дворец Топкапы. Покои Айнур Султан.
Шехзаде Орхан терпеть не мог дождь и сырость, но она, наоборот, любила наблюдать за тем, как дождевые капли изливаются на землю из окутанных тучами небес. И, конечно же, терпеливо сидел вместе с нею на софе на продуваемой всеми ветрами террасе, пока сестра с тонкой задумчивой улыбкой на губах созерцала в его объятиях проливной ливень, от которого в воздухе разлилась прохладная свежесть, полная этого особенного аромата дождевой влаги.
– Так хорошо, правда? – раздался ее умиротворенный нежный голос.
Шехзаде Орхан хмуро поглядел на стену дождя, что хлестала из темно-серого неба, тяжело нависшего над Стамбулом, и выдавил:
– Да, родная.
Приподняв голову с его плеча, Айнур Султан любопытно поглядела на него и прыснула от смеха.
– С таким лицом ты, верно, ходишь на пятничное приветствие.
– Откуда же тебе знать, какое у меня лицо в пятничный намаз? – усмехнулся юноша, с любовью наблюдая за ней. – Ты ни разу не отправлялась с нами в мечеть.
– Ну… я предполагаю, что именно такое, – та легко пожала плечами. – В детстве ты никогда не любил соблюдать предписания Корана.
– Да уж, из меня не вышел такой ревностный мусульманин, как наш идеальный Мехмет.
– Ты никогда не упускаешь возможности как-нибудь его задеть, – чуть недовольно заметила Айнур Султан, снова положив голову ему на плечо и рассеянно играя пальцами с пуговицей на его кожаном дуплете. – Он все-таки наш брат…
– Я не из тех, кто упускает возможности, мой ангел, – с невыносимо самодовольным видом ответил шехзаде Орхан и невозмутимо усмехнулся, когда сестра цокнула – она не любила, когда он начинал рисоваться, а юноша делал это весьма часто. – К тому же, разве я не сказал правду?
Некоторое время они молчали, нисколько не тяготясь воцарившийся тишиной и прислушиваясь к звуку дождя, который уже пошел на убыль. Айнур Султан давно не ощущала такого покоя, который окутал ее сейчас, в теплых и родных объятиях брата, по которому она так соскучилась. И она, поддавшись чувствам, вдруг с тихим смехом обхватила его рукой за шею и с должным целомудрием несколько раз поцеловала его в немного колючую щеку. Шехзаде Орхан, как всегда, снисходительно позволял ей делать с ним все, что ей заблагорассудится.
И в этот момент, когда Айнур Султан еще не успела отстранить свое лицо от лица брата, за их спинами послышался изумленно-испуганный вздох, будто кто-то застал их за чем-то предосудительным. Отодвинувшись друг от друга, шехзаде и султанша обернулись и увидели застывшую на пороге террасы Афсун Султан, которая в невероятном напряжении смотрела на них возмущенным и даже чуть пораженным взглядом. Айнур Султан смутилась и, почувствовав себя неловко, встала с софы и поклонилась, чувствуя, как заалели ее щеки. А ее брат, невозмутимо и даже лениво встав на ноги, с непониманием поглядел на свою ошеломленную мать.
– Валиде. Что вас сюда привело?
– Вы не хотите объяснить мне, что я только что видела? – в негодовании процедила Афсун Султан, и ее грудь тяжело вздымалась от сбившегося из-за овладевшего ею гнева дыхания.
– Не вижу в этом необходимости, – отрезал шехзаде Орхан. – Как и в том, что вы явились сюда. Я вскоре намеревался прийти к вам с братом и должным образом поприветствовать.
– Неужели? – надменно отозвалась его мать, пронзая сына такими же серыми, как у него, глазами. – А я уж подумала, что ты даже не снизойдешь до нас. Конечно. Кто мы с Ибрагимом такие, чтобы ты первым делом шел к нам, вернувшись из похода, что длился полтора года? Всего лишь твои мать и брат, которые не идут ни в какое сравнение с… – она осеклась, холодно посмотрев на смущенную Айнур Султан. – Даже и не знаю, кем вы теперь друг другу приходитесь после того, что здесь я увидела.
Айнур Султан достаточно хорошо знала своего брата, чтобы предугадать, какую реакцию в нем вызовут подобные обвинения не столько в его, сколько в ее адрес. Она подоспела вовремя и предостерегающе положила свою хрупкую ладонь на его плечо как раз в тот момент, когда он яростно шагнул навстречу матери, готовый взорваться.
– Орхан, не нужно, – тихо воскликнула она и с облегчением ощутила, как его плечо под ее пальцами медленно расслабилось.
Афсун Султан с трудом проглотила оскорбление, которое почувствовала, наблюдая за этим. Ее собственный сын готов был наброситься на нее в ярости за один только холодный взгляд в адрес его сестры, которая, всего лишь накрыв ладонью его плечо, в один миг остудила его пыл и, подумать только, вступилась за нее, несмотря ни на что.
– Если вы хотите обсудить что-то со мной, сделаем это в ваших покоях, матушка, – твердо произнес шехзаде Орхан и, показательно взяв со своего плеча белую тонкую ладонь сестры, поцеловал ее, а после решительно направился в покои, покинув террасу и обойдя застывшую в дверях мать.
Афсун Султан в ледяном негодовании и с затаенной ревностью пронзила взглядом напряженно наблюдающую за ней Айнур Султан и, резко подхватив в руки длинный подол своего бордового платья, гордо ушла.
Она шла по коридору вслед хранящему молчание сыну, пребывая в непонятном состоянии из смешанных негодования, досады и огорчения. Едва они вошли в ее покои, как шехзаде Ибрагим радостно расцвел и бросился с тахты к рассмеявшемуся брату, которого с разбега обнял за пояс.
– Ты вернулся!
Это привело султаншу в секундное замешательство, и она на миг забыла, наблюдая за своими обнимающимися сыновьями, что была намерена делать и говорить. Но сразу же опомнилась и холодно произнесла:
– Ибрагим, иди в свою комнату. Мне нужно поговорить с Орханом наедине.
Мальчик, который до этого счастливо улыбался, заглядывая старшему брату, что трепал его по волосам, в глаза, в недоумении поглядел на мать.
– Но валиде…
– Немедленно.
Понурившись, шехзаде Ибрагим грустно посмотрел на своего брата, но тот ободряюще ему подмигнул и, неуверенно приподняв уголки губ, он ушел. Шехзаде Орхан, не глядя на мать, прошел к тахте и сел на нее, только после этого обратив к ней хмурое лицо.
– Итак?
Афсун Султан сардонически улыбнулась – она не верила, что оказалась в таком положении. Неужели она была пустым местом не только для повелителя, отца своих детей, но и для собственного сына? Сына, которого она в муках родила, которого с любовью и заботой растила, лелея надежду, что он станет ее надежной опорой, ее главной надеждой на лучшее будущее. Но вместо этого ее шехзаде по непонятной причине слушал лишь свою единокровную сестру, с которой она застала его в недвусмысленной ситуации, уж больно похожей на ласки влюбленных. И что ей в подобном положении нужно было делать?
– Я уже даже не стану укорять тебя в безжалостности по отношению ко мне, твоей матери, что тебя родила и вырастила, – горько заговорила она, с болью смотря на сына, что глядел на нее в ответ, словно чужой. – И не стану вопрошать, чем же я заслужила такое отношение к себе. Довольно с меня подобных унижений. Раз в твоем сердце нет любви и уважения ко мне, что же, пусть так. Я и это переживу, как пережила многое другое. Я хочу лишь знать, как долго ты намерен все глубже уходить во тьму порочности? Когда ты остановишься, Орхан?
Шехзаде раздраженно выдохнул и провел рукой по волосам.
– Я еще могу понять твою непокорность, принять и простить твой буйный нрав, но… Как я должна понимать то, что я видела? Пойми, будь это повелитель, если бы это он застал вас в такой ситуации, то…
– То что? – резко переспросил сын, наградив ее тлеющим от гнева взглядом. – Он бы казнил за объятия? – с вызовом восклицал он. – Или, может, посадил бы в темницу? Быть может, и вовсе мне не позволено касаться собственной сестры, лишь бы кто-то не усмотрел в этих прикосновениях что-то порочное?
– То, что я видела, мало походило на отношения брата и сестры, и ты сам это понимаешь! – вне себя от гнева вскричала Афсун Султан. Она была больше не в силах держать себя в руках. Только не сейчас. – Как ты вообще осмеливаешься после этого не только смотреть мне в глаза, но и оправдывать себя?! До чего же ты дошел, Орхан, раз я вынуждена говорить с тобой о таких вещах? Чего мне еще ждать от тебя?!
– В этом вся суть проблемы, валиде, – с ледяным холодом процедил шехзаде Орхан, невозмутимо снесший ее взрыв негодования. – Вы постоянно чего-то от меня ждете. И требуете, требуете, требуете, чтобы я оправдывал ваши ожидания! Но этого не будет. И вам давно пора с этим смириться.
– Я никогда не смирюсь с тем, что мой сын, который по праву рождения имеет возможность взойти на престол, собственными руками лишает себя этой возможности непроходимым упрямством и никому не нужным своенравием! Орхан, да пойми же ты…
– И это единственное, что заботит вас, не так ли? – со свойственным юности презрением перебил он мать. – Сяду ли я на трон? Вам плевать, что ради этого я должен буду ломать себя, пресмыкаться и строить из себя того, кем я не являюсь. Мне омерзительна одна только мысль, что ради того, чтобы заполучить власть, я стану таким человеком. И пусть я никогда не удостоюсь этого проклятого трона, но я останусь собой и буду уважать себя таким, какой я есть!
Афсун Султан вздрогнула от того, как громко и яростно прозвучали слова сына. Она выдохнула, и вместе с воздухом, покинувшим ее легкие, в ее груди погас весь гнев. Устало смотря на сына, что сорвался с тахты и в смятении встал спиной к ней у окна, султанша уже тихо заговорила:
– Порою нам действительно приходится быть теми, кем мы не являемся, с тем лишь, чтобы выжить. Орхан, я все понимаю. Клянусь, я всей душой стараюсь понять тебя. Но ведь ты – шехзаде! И рожден для того, чтобы претендовать на османский престол, на трон твоих предков. Разве ты не видишь, что это твоя судьба? Ты умен, ты прекрасный воин, у тебя храброе сердце. Ты стал бы прекрасным падишахом, но почему-то ты отказываешься от этой возможности. Тебе только и надо, что в нужный момент продемонстрировать отцу свое повиновение и готовность следовать его приказам. Ты ведь должен понимать, что он – наш повелитель, и судьбы всех нас находятся в его руках. Перед таким человеком склонить голову не значит унизиться. Только так ты избежишь ненужных подозрений и тем самым обезопасишь и себя, и свою семью. В этом месте иначе никак…
Шехзаде Орхан ничего не ответил и долгое время стоял, не шевелясь, у окна спиной к ней, как каменное изваяние. Но потом вдруг развернулся и широким шагом направился к дверям, по пути вскользь коснувшись щеки матери как бы в знак извинений или же сожалений. Услышав, как за ним закрылись двери, Афсун Султан бессильно смежила веки
Дворец Фюлане Султан.
Она с полуулыбкой наблюдала за своим многочисленным семейством, которое было взбудоражено возвращением с войны ее мужа Ахмеда-паши. Тот, сидя на тахте, находился в окружении детей, которые наперебой рассказывали ему все подряд, пытались друг друга перекричать и суетились, пытаясь поближе подобраться к отцу, который смеялся и всем кивал. Из него вышел весьма посредственный муж, но паша был образцом любящего и внимательного отца.
Старшая из их дочерей Гевхерхан, которой уже исполнилось пятнадцать лет, поймала взгляд матери и улыбнулась ей через весь холл, а ее младшие сестры Хюррем, Айше и Назлыхан обступили отца, норовя забраться ему на колени. Сыновья, старшим среди которых был десятилетний Касим, вместе с младшими братьями Баязидом и совсем еще маленьким Хасаном, которому недавно исполнилось только четыре, громко что-то рассказывали, перебивая друг друга, и в холле стоял ужасный гомон.
– Дети, оставьте отца в покое, – подоспев на помощь заметно уставшему мужу, мягко проговорила Фюлане Султан и, глянув на Гевхерхан, без слов попросила ее помочь.
– Девочки, идемте, – поспешно воскликнула ее старшая дочь и, ласково подтолкнув в спины сестер, направилась вместе с ними к дверям. – Касим, забери братьев.
Султанзаде Касим, поглядев на мать, увидел, что она пусть и улыбается, но непреклонна, потому против воли покорился и, взяв братьев за руки, повел их вслед ушедшим сестрам. Когда двери за детьми закрылись, супруги переглянулись, но Ахмед-паша сразу посерьезнел, заметив, что улыбка его жены стала прохладной. Это означало, что их ждет важный, по ее мнению, разговор.
Пройдя к тахте, султанша грациозно села рядом с мужем и чинно сложила руки на коленях. Фюлане Султан нельзя было назвать красивой женщиной, но она была совершенно точно милой взгляду и держала себя очень изящно, из-за чего казалась необычайно приятной личностью. Она была бы заурядностью с ее обыкновенными темными волосами, карими глазами и не слишком выразительным лицом, но сумела при помощи природной или же умело имитированной женственности стать по-своему очаровательной. Однако Ахмед-паша за годы брака хорошо усвоил, что за этим очарованием и напускным дружелюбием скрывается честолюбивая, расчетливая и даже властная женщина.
– Тебе есть, что мне рассказать?
– Ничего, кроме того, что ты уже знаешь из моих писем, султанша, – сдержанно ответил паша.
– Это удручает, – вздохнула она и, перестав играть роль милой женщины, холодно на него посмотрела. – Вот и еще два года прошло, а ты по-прежнему третий визирь, и ничто не предвещает твоего возвышения.
– Что я могу поделать? – устало откликнулся Ахмед-паша и, покряхтывая, устроился поудобнее на тахте.
Он уже поседел – не мудрено, ему же было пятьдесят с лишним лет – и стал еще полнее, отчего вызывал у своей жены лишь раздражение, причем, не только в силу своей старости, но еще и ограниченности ума. Но Фюлане Султан отличалась огромным запасом терпения – она знала, что сама пошла на этот брак и видела в муже лишь средство для достижения своих целей. Какой бы он ни был, но, если его направить и, возможно, самой сделать за него какие-нибудь дела, что ему не под силу, он может привести ее к желаемому – к наивысшему положению в столице и к богатству. Она ждала столько лет, когда представится удобный момент, но он все не наступал и, порядком устав от ожидания, султанша решилась, наконец, действовать, будь это правильно или же нет.
– Ты говорил, Коркут-паша очень опасный человек и открыто демонстрирует свою враждебность по отношению к тебе, – спокойно заговорила Фюлане Султан, отбросив все ненужные сейчас чувства в сторону. – К тому же, именно он препятствует твоему возвышению, занимая должность второго визиря. Паша, как известно, дружен с великим визирем Давудом-пашой и с самим повелителем – подвинуть его интригами и уловками будет не просто и крайне долго, а мы и так потеряли достаточно времени. Значит, нужно избавиться от него другими путями.
Заметив блеснувшее в ее темных глазах коварство, Ахмед-паша насторожился, а после, поняв, что она имеет в виду, неодобрительно нахмурился.
– Не вижу смысла идти на подобное! И ради чего, султанша? Ты уже который год твердишь мне, что я ничего не делаю для своего возвышения, но зачем оно понадобилось именно тебе?
– Я вышла за вас замуж не для того, чтобы всю жизнь прозябать на задворках чужого успеха! – удивив его, властно и гневно воскликнула Фюлане Султан, но, быстро взяв в себя в руки, чуть улыбнулась и с показной интеллигентностью продолжила медовым голосом: – Вам всего лишь нужно прислушиваться ко мне, и я приведу нас к нашему собственному успеху.
– Успеху? – чуть усмехнулся Ахмед-паша и покачал головой. – Понять не могу, чего вы хотите…
– Тогда я скажу прямо: могущества. Вы помните Хафсу Султан?
– Решили уподобиться этой бессердечной женщине, которая все поставила на власть и в итоге осталась ни с чем?
– Ее пример достоин подражания, – невозмутимо ответила Фюлане Султан. – Она из далекой родственницы султана возобладала огромной властью и смогла уничтожить всех своих врагов. Взобралась на самую вершину власти и да, не смогла на ней удержаться. А знаете, почему?
– Ну же, поведай мне, – мрачно произнес паша.
– Потому что открыто заявила о своих желаниях, – усмехнулась Фюлане Султан. – Всем было известно, что она жаждет власти и кого считает своими врагами. Она забыла об осторожности. Но я не повторю ее ошибки, паша. Никто не будет даже догадываться о том, чего я желаю. Никто не будет знать, кого я считаю другом, а кого – врагом. Для всех у меня и врагов-то не будет. Никто не посчитает меня угрозой, а в это время я буду шаг за шагом, осторожно и неспешно, идти к своей цели. И, будьте уверены, дойду. С вами или без вас.
Ахмед-паша хмуро смотрел на жену и понимал, что она буквально одержима жаждой стать могущественной, и она действительно ни перед чем не остановится. Порою ему было страшно от догадок о том, какие мысли роились в ее с виду милой голове.
– И что ты намерена делать?
– Для начала нам нужно избавиться от главной помехи на нашем пути, – спокойно, словно говорила вовсе не о жизни человека, ответила Фюлане Султан и мило, но при этом как-то пугающе улыбнулась. – Коркут-паша.
