Текст книги "Обещание (ЛП)"

Автор книги: Кристен Эшли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 38 страниц)

5
Ящик в ванной комнате

Я стояла у двери своей собственной квартиры, пока Бенни вставлял ключ.

По крайней мере, он распахнул дверь и отступил назад, пропуская меня вперед.

– Спасибо, – огрызнулась я.

Он ухмыльнулся.

Я закатила глаза, вошла в свою квартиру и сразу почувствовала себя как-то странно.

Я переехала в это место через шесть месяцев после смерти Винни, оставив полулюксовую квартиру, в которую мы перебрались с Винни, когда он начал прилично зарабатывать у Сэла. Сэл сказал, что оплатит всю арендную плату за мое старое жилье, но я отказалась, потому что мне это показалось странным. Было как-то неудобно, я могла сама оплатить все.

Настоящая причина, по которой я покинула ту нашу квартиру, заключалась в том, что я больше не могла там находиться. В ней повсюду были воспоминания о Винни. Иногда клянусь, даже его запах поражал меня, заставляя возвращаться всем событиям, причиняя такую невыносимую боль, что я не могла дышать.

Я так отчаянно хотела выбраться оттуда, что подписала договор аренды на первое попавшееся жилье. Это было не самое лучшее место, но оно находилось в хорошем районе. При входе сразу попадаешь в столовую из коридора. Кухня находится в стороне. Гостиная рядом с обеденной зоной. С балкона открывается вид на город. Дальше по коридору две спальни, обе с балконами, откуда открывается тоже вид на город. Гостевая ванна в холле. В хозяйской спальни – ванная и гардеробная. Большая подсобная гардеробная для стиральной машины и сушилки, а также кладовка в прихожей.

В квартире находилось все необходимое.

В ней просто не было индивидуальности.

Индивидуальность появилась, когда я все переделала, сделав это место, куда мне нравилось возвращаться домой, местом, где мне нравилось проводить время, в основном потому, что я проводила в нем много времени.

А так обычная квартира, в ней не было никакой индивидуальности.

Теперь все почти вернулось к тому, что мне было странно заходить в мою же квартиру после отсутствия несколько недель. Также было странно заходить в нее, потому что многие вещи были уже упакованы в коробки, готовые к переезду. На стенах ничего не висело, превратившись в пустоту.

Стряхнув с себя эту странность, я посмотрела на Бенни, он закрывал за собой дверь, но его взгляд был прикован к коробкам, сложенным в три ряда, прислоненным к стене в столовой.

Он не выглядел счастливым.

– Я всего на минутку, – сказала я ему, и его взгляд упал на меня.

– Захвати, что ты хочешь надеть на завтрашний ужин, пока будешь там, – приказал он.

Я бросила на него взгляд, сообщающий, что я чувствую по поводу того, что он мной командует, а затем потопала по коридору, показывая ему, как я чувствую по поводу того, что он мной командует. Последнее я сделала, не глядя на него, но украдкой бросив взгляд, заметила, что он выглядел уже не раздраженным, а ухмылялся.

Оказавшись в своей гардеробной, я передвигала вешалки на перекладине в поисках платья, которое не возбуждало бы Бенни (зная, что это бесполезная попытка; я все же была собой, и внешнее впечатление для меня было главным, по-видимому, я действительно нравилась ему и мое внешнее впечатление), и пока я рассматривала свои платья, задавалась вопросом, почему я согласилась пойти с ним на ужин.

И хотя я задавалась этим вопросом, ответ я и так знала.

Он был убедителен, как мог быть только Бенни, и его убедительность бесспорно должна была увенчаться успехом.

Другими словами, он вел свой хороший бой, и у него получалось намного лучше, чем у меня.

Свидание с Бенни.

Я не могла ему отказать.

Я хотела. Даже боролась с желанием. Но сдалась.

Но хотела четко обозначить свои границы, не лежа с ним в постели и не смотря телевизор.

Удалось ли мне это?

Нет.

Вместо этого я не только лежала с ним в постели, а лежала в обнимку с ним в постели, Бенни играл с моими волосами, и это было так приятно, я не могу даже описать, как это было приятно. В конце концов я заснула рядом с ним, смотря телевизор, пока Бенни играл с моими волосами.

Борьбы не получилось, но я не переживала, уступая, чтобы в конце концов добиться своего. Потому что уступать означало находиться рядом с Бенни, доказавшим, что он гораздо больше, чем только нежный, может командовать, мыть посуду и готовить отличную пиццу.

По натуре своей он был защитником. Он был честен. Мог себя контролировать. Я имею в виду ту сцену, что устроила Нат. Чудо, что Бен сохранял контроль все это время. Я была сама не своя, но наблюдая за ним, понимала чего ему стоило сохранять терпение. Потребовался видно ни один год, чтобы отточить этот навык.

И моя повседневная с ним борьба – спор, тоже не сработал, потому что Бен решил, что это «мило».

Я облажалась.

И я поняла, насколько облажалась, когда нашла именно то платье, которое собиралась надеть на ужин с Бенни завтра вечером. А потом я нашла и туфли.

Не простое платье, а рискованное.

По истине коварные туфли.

Я все равно схватила их, аккуратно сложила платье и положила его вместе с обувной коробкой в свою дорожную сумку на колесиках.

Также взяла еще и другое барахло, которое совсем не говорило: «Отвали, Бенни Бьянки», наоборот – «Не возражаешь, если я займу ящик в твоей ванной комнате?»

Боже, я ступила на такую зыбкую почву, похоже на землетрясение.

Я просто не могла найти в себе силы пробиться к твердой земле.

Еще больше ухудшив ситуация, я схватила платье для сегодняшнего дня в силу необходимости, так как в действительности вся моя одежда была с внешнем блеском, производящая определенное впечатление, поэтому у меня собственно не было особого выбора.

Но это не означало, что это платье было каким-то другим, которое не оказывало бы внешнего воздействия, чем большинство других. Оно просто было более изощренным.

Видно, я окончательно рехнулась и точно отправлюсь в ад.

Несмотря на маячивший ад, я все равно отправилась в ванную, чтобы переодеться.

Ашика была у нас этим утром и помогла мне принять душ.

Конечно после того, как Бен разбудил меня, отвел в ванную, был милым, нежным и прикоснулся ко мне губами.

Хорошей новостью было то, что наконец-то я проснулась, чувствуя не такую сильную боль, как вчера. Она все еще давала о себе знать, но все было не так плохо.

Я всегда просыпалась немного заторможенная даже до ранения, и какое-то время эта заторможенность сохранялась. Но сегодня все было лучше, больше похоже на мою обычную заторможенность. Я поняла, что это заставило Бенни почувствовать облегчение, не только потому, что он улыбнулся и прикоснулся губами, но и потому, что он сказал мне прямо.

Ашика уехала в церковь, а Бенни посадил меня в свой внедорожник.

Но он не отвез меня прямо ко мне домой. А отвез в «Глазированный и настоянный», купив две дюжины пончиков.

Не только для Кэла, Вай и девочек.

Бен знал, что я люблю пончики. Мой сладкоежка не знал временных ограничений, поэтому он поднимал свою уродливую голову по утрам (и в остальное время дня).

Он вел хороший бой, и у него это получалось намного лучше.

Он также купил два кофе и открыл коробку, как только мы вернулись в его внедорожник.

Я не гордилась и пыталась забыть (хотя это произошло меньше получаса назад), но я съела три пончика по дороге к себе домой.

Что было сделано, то было сделано.

Теперь у меня дела шли еще хуже.

Был сентябрь, но все еще тепло, поэтому я взяла просторное платье-тунику королевского синего цвета с рукавами три четверти и короткой юбкой в обтяжку. Топ был пышный, спадал с плеча, талия затянута так, что верх слегка ниспадал поверх облегающей юбки. Девушки было приятно носить такое платье, потому что она точно знала, что производит неизгладимое впечатление, у мужчины явно возникнет жесткость ниже талии.

Теперь я уже стояла не на зыбкой почве.

А открыто играла с огнем.

Проблема заключалась в том, что мне нравилась Вай, я любила Кэла, поэтому с нетерпением ждала встречи с ними, когда не буду спасать свою жизнь или истекать кровью в шаге от смерти. Я также с нетерпением ждала встречи с дочерьми Вай, хотелось посмотреть на новую семью Кэла, в которой он нашел себя после многих лет, дрейфуя по жизни, после того дерьма, о котором было слишком больно даже думать.

А я была Франческой Кончетти. Так что не собиралась встречаться с его новой семьей в джинсах или штанах для йоги.

Это была наименее сексуальная вещь, которая была в моем гардеробе, не входившая в число моих деловых нарядов (хотя там тоже были короткие обтягивающие юбки).

Даже после мысленной войны, которую я вела сама с собой из-за платья, я не подумала не надевать бронзовые босоножки на шпильках.

Это было потому, что у меня не было туфлей-балеток. Никогда я их не носила. Не с джинсами (которых у меня было всего две пары, и я носила их редко). Не с шортами (все они были нарядными; мой бренд кэжуал также был посвящен внешнему блеску и впечатлению). Конечно, не с платьем.

Меня могли ранить, но со мной должно было случиться что-то гораздо худшее, прежде чем я решу отказаться от своих шпилек.

Странно, но, встав с кровати после того, как я надела туфли, с распущенными волосами, накрашенная, в платье, которое выглядело сексуально, но было удобным, возвышаясь на моих обычных каблуках, я почувствовала себя лучше, чем за последние недели.

Наконец-то я почувствовала себя самой собой.

Я закрыла свой чемодан, поставила его колесики на ковер и выкатила, идя по коридору с большей бодростью, чем когда-либо, крикнув:

– Ладно, с этим покончено. И я заметила, что у нас заканчивается виноградная фанта, так что по дороге домой мы должны заехать…

Я замолчала и остановилась как вкопанная, когда вошла в гостиную / столовую и увидела Бена в углу гостиной с рядом полок, которые я еще не успела разобрать и упаковать.

Он повернулся ко мне и замер, но я не заметила этого, потому что увидела, что он держал в руке – тяжелую, дорогую, красивую стеклянную рамку, в которой, как я знала, находилась моя фотография восемь на десять с семьей Бьянки на Рождество много лет назад.

Мы все столпились перед елкой. Приехала Карм с мужем и детьми, так что мы все прижались друг к другу, чтобы вписаться в кадр. Мэнни, Тереза и муж Карм, Кен, даже стояли на коленях, чтобы вместить нас всех.

Все так широко улыбались, что было нетрудно догадаться, что каждый из нас смеялся.

Мы и смеялись.

Фишка этой фотографии заключалась в том, что Винни-младший подхватил на руки маленькую дочку Карм, ее маленькая ножка прижималась к его груди, маленькая ручка лежала на его горле, его руки надежно и крепко прижимали ее к своему высокому телу.

Я осталась одна.

Я вспомнила то Рождество. Вспомнила, как делали эту фотографию. Вспомнила, что казалось совершенно естественным, что мы с Бенни пошли искать друг друга, мы и нашли. Уже не помню, кто из нас сделал этот шаг, он или я, но это было настолько естественно. Нас просто потянуло друг к другу.

Итак, на этой фотографии все прижимались друг к другу, я прижималась спереди к Бенни, мои руки крепко обнимали его за талию, голова лежала у него на плече. Одной рукой он обнимал меня за талию, другой крепко обнимал за плечи, и можно было увидеть, как его пальцы путались в моих спадающих волосах.

Если бы кто-нибудь посмотрел на эту фотографию, кто был не в курсе, то решил бы, что я принадлежу Бенни, а не Винни. Карм и Винни-старший стояли между нами. Меня и близко не было к Винни.

Зато я крепко прижималась к Бенни.

Это была единственная фотография Винни, которую я выставила на всеобщее обозрение. Фотография, на которой были изображены все Бьянки.

И я держала ее на полках в своей гостиной рядом с телевизором.

Это означало, что я видела эту фотографию каждый день.

Мои глаза метнулись к Бенни, и я начала:

– Я…

Больше я не вымолвила ни слова.

Если бы у меня хватило ума угадать, я все равно не смогла бы угадать, что прочитала в выражении его лица, когда он увидел эту фотографию.

Но когда я посмотрела ему в лицо, то поняла, что он думал не о фотографии.

И я отпустила ручку своего чемодана и успела отступить на три шага, когда он отложил фотографию в сторону и бросился на меня, действуя в соответствии с тем, что он задумал.

Три шага, и он поймал меня, развернул, у меня не было выбора, кроме как прижаться к стене, потому что его тело пригвоздило меня к стене.

Я подняла глаза и увидела прямо перед собой его лицо, взгляд его глаз, от которого у меня внутри все сжалось так, как никогда в жизни.

– Бен…

Его руки потянулись ко мне, одна оказалась на моем бедре, другая – сбоку на шее, он прервал меня.

– Ты сейчас серьезно?

– Я…

Прорычал он, у меня от его рычания подкосились колени, когда он заявил:

– Потому что я сейчас серьезен.

Внезапно мне понравилось, что он серьезен, хотя до конца я не была уверена, о чем он вообще говорит.

– Малыш, – прошептала я, понятия не имея, зачем это сказала.

– Да, – прошептал он в ответ, его пальцы на обеих руках впились в меня, лицо приблизилось. – Ты сейчас серьезно.

И он поцеловал меня.

На этот раз никакого прикосновения губ. Он целовал. Пальцы впились в меня, губы открылись, язык проник внутрь, целуя меня.

Я даже не сопротивлялась. Ни одного протеста.

Нет.

Я пробовала горячее, сладкое великолепие Бенито Бьянки, чувствовала его руки на себе и запах его лосьона после бритья. Мои руки поднялись к его шее и скользнули вверх, погружаясь в его густые, фантастические волосы, и я прижала его к себе.

Когда я это сделала, Бенни так восхитительно переплел свой язык с моим, что у меня поджались пальцы на ногах в шпильках. Он запустил одну руку мне в волосы, а другой обхватил мою задницу, притягивая к себе.

Я прижалась ближе.

Бенни целовал меня сильнее.

Боже, он чувствовался так хорошо. Он был так хорош на вкус.

Я не целовалась с тех пор, как Бенни в последний раз подарил мне поцелуй.

Тогда я была пьяна, но до сих пор помню то ощущение, что это было очень хорошо.

Этот же поцелуй был лучше. Гораздо лучше. Слишком намного лучше. Слишком опасный.

И слишком удивительный.

Мне хотелось больше.

Поэтому я прижалась ближе и захныкала от этой потребности ему в рот.

Это привело к печальному результату: Бенни прервал поцелуй, его рука переместилась с моей задницы, обняв меня за талию, другой рукой, скользнув вниз, снова обхватив сбоку меня за шею. Он прижался своим лбом к моему.

– Господи, вот черт, – пробормотал он, и я открыла глаза, увидев, что его глаза закрыты.

Боже, он был прекрасен – так близко с закрытыми глазами, раздражал меня, был нежен со мной, защищал меня.

Всегда.

Я скользнула руками вниз, где могла прижать ладони к мышцам его шеи под ушами, продолжая держать пальцы в его потрясающих волосах.

Его глаза открылись.

Еще больше красоты.

– Я причинил тебе боль?

И больше красоты.

– Нет, – прошептала я.

– Это платье, детка, – прошептал он в ответ, объясняя поцелуй.

– Оно наименее сексуальное из тех, что у меня есть.

Его глаза снова закрылись, и он повторил:

– Господи, вот дерьмо.

Я буквально сошла с ума от его поцелуя, мне захотелось улыбнуться. Я чувствовала, как внутри борюсь с улыбкой, желающей вырваться на свободу. И я хотела ее выпустить, потому что было так чертовски приятно знать – единственное, что мне нужно было сделать, это надеть такое сексуальное платье, тогда могла бы заставить Бенито Бьянки потерять контроль.

Мысль явно была не совсем здоровой. Даже нерациональной, учитывая мое отношение ко всему, что касается нас с Бенни.

Но она у меня возникла.

Я отогнала свою мысль, но едва-едва.

– Ты сказал, что не поцелуешь меня до понедельника, – напомнила я ему, и его глаза открылись.

– Я не знал, что в воскресенье увижу это платье.

– Я не ношу джинсы, – поделилась я.

– Хочу сказать, tesorina, я хочу поцеловать тебя, даже если ты будешь в джинсах.

– У меня возникло тоже такое чувство, – пробормотала я, мой взгляд переместился на его губы.

– Детка, – позвал он, и я снова сосредоточилась на его глазах. – Эта фотография.

Этими двумя словами меня болезненно вырвали из моей зоны счастья – Бенни Бьянки только что поцеловал меня, и бросили в мою обычную зону. Зона, которая мне обычно не очень нравилась, но в данный момент я ее возненавидела.

Я опустила подбородок и прижалась лбом к его груди, говоря:

– Не надо.

– Ты была моей, даже когда принадлежала ему.

Он был прав, хотя даже не имело смысла.

Но я всегда любила Бенни. Мы были близки. Ладили. Из всей семьи Винни я была ближе всех к Бенни. Находясь рядом с ним, я чувствовала себя счастливой.

Я принадлежала Винни, но с каждой неделей, пока Винни делал всякие глупости, я отдалялась от него.

И я принадлежала Бенни. Потом, когда мы потеряли Винни, я облажалась, и он оттолкнул меня.

Я крепко зажмурилась и скользнула руками вниз по его груди, сжимая пальцами его футболку.

– Я должен это сказать. – Произнес он мне в волосы.

– Я не готова.

Его пальцы на моей шее слегка сжались.

– Это должно быть сказано, cara. Я понимаю, что ты сейчас уязвима. Этот поцелуй был как подарок… для нас обоих… но то, что я должен сказать, не об этом.

– Что ты хочешь сказать?

– Я злюсь на него.

Это было для меня таким сюрпризом, что я откинула голову назад и посмотрела ему в глаза. – Что?

– На Винни. Я злюсь на него. Я потратил годы, злясь на тебя, пытаясь заглушить свои чувства к тебе, но чувствую сейчас к нему злость. Я смотрю на эту фотографию… – Он покачал головой. – После того, как стало ясно, как я относился к тебе все это время, почему я так относился к тебе, чтобы не чувствовать того, что чувствую к нему прямо сейчас…Я смотрю на эту фотографию и чертовски злюсь, что он не почувствовал то, что чувствовал я в то Рождество, когда мы делали это фото – любящая семья, Рождество, счастье, смех – и я понимаю, что в его жизни было все, что ему было нужно на самом деле.

Я отпустила его футболку, и мои руки скользнули обратно вверх, обвившись вокруг его шеи, ненавидя каждое сказанное им слово, в то же время, но уже по другой причине, мне нравилось каждое им сказанное слово.

Он говорил. Честно. Выкладывал все прямо.

По моему опыту не многие мужчины способны признать свои ошибки, поделиться своими мыслями о своих чувствах, и уж точно не тем, что за ними стояло. Винни никогда не делился. Он все держал в себе. Никогда не разговаривал со мной о чем-то важном в жизни, а это означало, что я никогда не понимала, зачем он совершает глупости.

Бенни тронул меня… глубоко.

Если покопаться… то очень и очень глубоко.

– Бен, – прошептала я.

– Надо было надрать мне задницу за то, что я ничего ему тогда не сказал. Я ничего не сделал. Так что это означает не только, что я облажался и причинил тебе страдания, но и то, что я снова потерял его.

Я ухватилась за него еще крепче и привстала на цыпочки, приблизившись к его лицу, прошептав, пока он говорил:

– Милый. Остановись.

– Как? – спросил он.

Я понятия не имела.

– Не знаю, – призналась я. – Но нет смысла злиться, Бенни. Его больше нет. Ты ничего уже не сможешь изменить.

– Я знаю, детка, но это не помогает.

– И что? – Продолжала спрашивать я. – Ты все понимаешь. Ты понял суть того, что изображено на этой фотографии – все, что тебе нужно в жизни. Винни не прошел этот урок, ты же никогда его не забудешь. Отстойно, что своей смертью он преподал тебе этот урок, Бен, но, по крайней мере, он привел тебя к таким мыслям, и ты не будешь отрицать, что это важно для тебя.

Он удерживал мой взгляд, его рука на моей талии скользнула вверх, он начал лениво поглаживать мой бок.

Это было приятно. Непринужденно. Естественно. Бенни.

А земля под моими ногами продолжала раскачиваться.

Но мне было наплевать.

– Ты сладкая с перчинкой и умная, – пробормотал он, слегка приподняв губы, его слова и кончики губ сказали мне, что тяжелый для него вопрос позади.

Я слегка пожала плечами.

– Это было замечательное Рождество, – тихо произнес он.

– Да, – согласилась я так же тихо.

– Скучаю по тем твоим печенькам, которые ты всегда готовила, по тем, в которых тесто напоминает «Поцелуи Херши». (Шоколадные конфеты Hershey's Kisses («Поцелуи Херши») производятся с 1907 года. – прим. Пер.)

– Снежки с шоколадной начинкой.

– Ага.

Ага.

О да.

Я знала, что они ему нравятся. Знала, потому что стоило мне сказать, что я собираюсь их печь, он тут же оказывался рядом, сидел на табурете у стойки, обсуждал со мной разную чепуху, пока я их готовила. А также поглощал их буквально из духовки, как только я заканчивала обсыпать их сахарной пудрой и выкладывала на блюдо.

И я сразу поняла, что именно поэтому я и готовила свое печенье каждый год.

Две партии.

Иногда три.

Видно, я еще тогда хотела попасть в ад.

– Мы связаны, – сообщил он очевидное.

– Знаю.

– Я хочу, чтобы мы были больше связаны, детка.

– Знаю, – тихо повторила я.

– Вот так ответив на мой поцелуй, ты хочешь меня убедить, что не желаешь того же, что и я?

Я закрыла глаза и снова опустила подбородок, прижавшись лбом к его груди.

Бенни продолжал смотреть на меня.

– Я понимаю, cara, что оказываю на тебя давление, но серьезно.

– Мы можем поговорить об этом завтра за ужином?

Он молчал какое-то время.

Поэтому я вздохнула с облегчением, когда он обнял меня и сказал:

– Да.

Я откинула голову и снова скользнула руками вниз по его груди.

– Они скоро уже приедут, нам нужно купить фанту.

– Детка, они едут из Браунсбурга с двумя девочками-подростками. Подростки не встают с постели в воскресенье ни свет ни заря, а сюда четыре часа езды. Они будут здесь не раньше полудня, самое раннее. У нас есть полтора часа, по крайней мере.

Я почувствовала, как мои брови сошлись вместе.

– Кэл разве не написал тебе и не сообщал, когда они выехали?

Мой вопрос вызвал у него широкую улыбку, показав белоснежные зубы. Они были великолепны. Его глаза потеплели от смеха, мне так нравилось.

Впервые увидев его обворожительную улыбку вблизи, у меня не оставалось выбора, кроме как обхватить его руками за талию, так и держаться за него.

– Не уверен, что Кэл любит писать смс-ки, Фрэнки. Более того, я совсем не уверен, что Кэл способен кому-то сообщить, что они выехали.

– Ему придется научиться этому. В его жизни появилась женщина.

Его улыбка оставалась белоснежной и великолепной, даже когда я почувствовала, что земля уходит из-под ног, я все равно продолжала наслаждаться его улыбкой вблизи.

– Не думаю, – заявил он. – Не уверен, что Кэл способен спрашивать у кого-либо что ему следует сделать, если только этот кто-то не находится в его постели и ему нравится то, что она ему там делает.

Мой взгляд переместился к его уху.

– Скорее всего, это правда.

Бен сжал меня в объятиях и вернул мое внимание.

– Ты собрала все, что тебе может понадобиться в этот чемодан? – спросил он.

– Да, – ответила я.

– Сейчас самое время взять все самое необходимое, детка, пока мы здесь.

– Я все взяла.

– Хорошо, – сказал он, затем наклонил голову. Я затаила дыхание и продолжала задерживать его, пока его губы касались моей шеи.

Я также продолжала хвататься за него, это было необходимо, чтобы устоять на ногах.

Но мне все-таки пришлось разжать свои руки, когда он отпустил меня. Он отодвинулся, но поймал меня за руку, взялся за ручку чемодана и потащил меня к двери, говоря:

– Когда мы приедем домой, я освобожу ящик в ванной комнате для тебя.

Мои глаза уперлись в потолок.

«Господи, надеюсь, ты это слышишь, – безмолвно молилась я. – Это идея Бенни, не моя.»

Бен продолжал говорить:

– И в комоде в спальне.

Моя рука дернулась в его.

Он проигнорировал мое дерганье и вывел меня за дверь.

* * *

Скорее всего я самолично решила ускорить свое путешествие в ад, потому что полтора часа спустя я свернулась калачиком на боку на диване Бенни, положив голову ему на бедро. Бенни же сидел на диване, положив ноги на кофейный столик, и смотрел игру по телевизору.

Кстати, по телевизору с восьмидесяти дюймовым экраном.

Восемьдесят.

Эта штука была такой огромной, что занимала почти всю боковую стену его гостиной.

А объемный звук соперничал с кинотеатрами.

Несмотря на объемный звук мы слышали, как Тереза хлопотала на кухне.

Когда я была с Винни, я поняла одну вещь – Тереза готовила не потому, что хотела, чтобы ты оторвала свою задницу и помогла ей. Нет. Она не хотела, чтобы кто-то маячил рядом, путаясь под ногами, пока она готовила или потом все убирала. Не хотела никаких помех или отвлечений, потому что только она могла готовить так, как готовила только Тереза, как ей нравилось. Если же пытались помочь, ее настроение тут же портилось.

А плохое настроение Терезы становилось плохим настроением для многих.

Так что, если бы меня не подстрелили в лесу пару недель назад, и Тереза хлопотала бы на кухне, я бы все равно осталась лежать на диване в гостиной.

Несмотря на то, что я лежала внизу на диване с головой на бедре Бени, я все еще надеялась, что Бог не оставил меня, потому что не я выбрала и улеглась в таком положении. А Бенни. Когда я запротестовала очередной раз, он пробормотал:

– Тихо.

Мне казалось, что такая поза не совсем правильная – лежать, положив голову ему на бедро, никогда. Определенно не тогда, когда в его доме находятся его родители, после того, как я добровольно ответила на его поцелуй.

Также я подумала, что это было не совсем правильным поступком – вступать с ним в спор, как я хочу лечь, с его родителями в доме.

Мы появились на пороге дома час назад. Когда мы вошли через заднюю дверь, его родители были на кухне – Винни сидел за столом и пил кофе; Тереза суетилась вокруг множества пакетов с продуктами на столе, пакетов, о содержимом которых я понятия не имела, куда она собирается положить все эти продукты, учитывая, что холодильник Бенни был явно полон.

Винни набросился на привезенные нами пончики, будто у него не было вкусного завтрака, который всегда готовила Тереза перед тем, как пойти с Винни в церковь.

Тереза выпроводила нас почти в ту же минуту, как только мы вошли в дверь, и определенно в ту секунду, когда Бенни выложил коробки с пончиками на столешницу.

Вскоре после этого я обнаружила, что развалилась с Бенни на диване.

В конце концов, его джинсы были из мягкой ткани, бедро твердым, поэтому я сказала себе, что буду вести себя вежливо (из-за его родителей) и устрою ад Бенни позже.

Но на самом деле мне просто нравилось лежать на его бедре, рядом с ним на диване.

– Бен, мама хочет знать, где твоя форма для запекания, – сказал Винни-старший, и я перевела взгляд на край дивана (но не оторвала голову от бедра Бенни), заметив, отца Бена на пороге гостиной.

– У меня нет формы для запекания, – ответил Бенни.

Винни посмотрел в сторону двери, которая вела в фойе, пробормотав:

– Это кончится не слишком хорошо.

– Она хотела готовить, ей следовало принести нужную посуду, – отметил Бенни. – Я собирался заказать барбекю на вынос.

Взгляд Винни вернулся к сыну, и он прошипел:

– Господи, говори тише, чтобы она не услышала то дерьмо, о котором ты говоришь.

– Почему? – спросил Бенни.

– Потому что семья собирается. Парень, ты же знаешь, что нельзя подавать барбекю на вынос, когда приходит семья.

– Я одинокий парень, пап. Им повезло, что я вообще подумал о том, чтобы их накормить, – ответил Бенни, и я не смогла сдержаться, мое тело начало трястись от сдерживаемого смеха.

Почувствовав мой смех, рука Бенни, лежавшая на моей талии, сжалась.

– Иди на кухню и помоги ей найти какую-нибудь посуду, чтобы она смогла использовать ее для приготовления лазаньи, – приказал Винни.

– Пап, у меня ничего нет, что мама смогла бы использовать для приготовления лазаньи, – ответил Бенни.

– Тогда тащи свою задницу в магазин и купи то, что она сможет использовать для приготовления лазаньи, – продолжал давить Винни.

– Этого дерьма просто не случится, – прорычал Бен.

Мое тело начало трястись сильнее.

– Винни! – крикнула Тереза из кухни. – Я приготовила уже лапшу! Где форма?

– У Бена ее нет! – крикнул в ответ Винни.

– Что?! – на грани визга закричала Тереза. – Я приготовила лапшу! Что мне теперь делать с лапшой, соусом и сыром, если нет формы?

Я подняла руку, обхватила бедро Бенни, уткнулась в него лицом и фыркнула.

– Господи, черт побери, я схожу в магазин, – раздраженно пробормотал Бенни. Я почувствовала, как напряглись мышцы его бедер, готовясь встать, даже когда почувствовала, как его рука скользнула к моей шее сзади, не вербально сообщив, что он встает.

Я подняла голову и посмотрела на него, улыбаясь, как дура.

Он не улыбался.

– Хорошо, что тебе весело, детка, но это дерьмо совсем несмешное, – заявил он сразу после звонка в дверь.

Я повернула голову и устремила взгляд поверх спинки дивана.

– Они уже приехали! – Завизжала из кухни Тереза.

Я потеряла опору в виде бедра Бенни, затем потеряла опору дивана, когда Бенни поднял меня и поставил на ноги на мои шпильки.

Мы обернулись, и я увидела, как Винни уже стоит у двери с широкой улыбкой на лице, открывая ее.

Бен взял меня за руку и повел к двери, появилась Тереза с поднятыми руками и криком:

– Доброго времени суток!

Я услышала:

– Дядя Винни! Тетя Тереза! – закричали в ответ девочки-подростки, но я их еще не видела.

Мы с Беном добрались до фойе и ждали там целых три минуты, пока Тереза протискивалась на крыльцо, брала в ладони лицо каждого из приехавших, двигая головой взад-вперед, целуя, прежде чем их всех пригласили пройти в дом, чтобы пожать руку (Кэл) или обнять (Вай и девочки) Винни.

Я наблюдала, как Кэл принимал поцелуи Терезы так, словно предпочел бы сразиться с аллигатором. Но Вай ответила на ее поцелуи и объятия, а великолепные дочери Вай вели себя так, словно фирменное драматическое приветствие Терезы было наслаждением, которого они никогда не испытывали.

Девочки ворвались в фойе, практически сбив с ног Кэла и их мать, бросившись к Бенни, закричав:

– Бенни!

Он отпустил меня как раз вовремя, получив удар от них обоих, когда со всего маха они врезались в него. От их натиска он отступил на шаг, удержал равновесие и обнял, что-то бормоча, я не расслышала, потому что была полностью поглощена этой сценой.

Это было потому, что что-то в этом мне очень понравилось. Было прекрасно наблюдать, как Бен проявляет нежность к великолепным дочерям Вай, просто ослепительно.

Но у меня сложилось впечатление, что Вай и Кэл, особенно Вай, были относительно новичками в большой итальянской семье, поэтому удивилась, как девочки так быстро подружились со всеми.

– Привет. – Услышала я.

И повернула голову, увидев Вай вблизи, совершенно забыв, что наблюдала за ослепительным зрелищем Бенни Бьянки, воркующим с двумя молодыми девушками.

– Привет, – ответила я, глядя в глаза Вайолет.

Я не вспоминала, просто думала о ее визите, ждала с нетерпением встречи с ней, будто она была моей близкой подругой, находившейся от меня в нескольких часах езды, поэтому мы не часто выпивали с ней коктейли каждую пятницу вечером, просто планировали встречи на особые случаи.