Текст книги "Обещание (ЛП)"

Автор книги: Кристен Эшли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 38 страниц)

Кристен Эшли
Обещание

Перевод осуществлен для ознакомления, не для коммерческого использования. Автор перевода не несет ответственности за распространение материалов третьими лицами. Мнение автора может не совпадать с мнением переводчика

1
Принимаю бой от тебя

– Ты готова?

– Ага.

– Такси вызвала?

– Ага.

– Поехали.

С усилием я поднялась с больничной койки, повернулась и нацелила свою задницу в инвалидное кресло, которое Синди неподвижно держала для меня. Я почувствовала, как губы сжались от боли, но я не показала и виду (по крайней мере, надеялась).

Я устроилась поудобнее, но боль полностью не утихла. К счастью, Синди передала мне мою сумку, которую я положила себе на колени, затем она дала мне большой конверт, наполненный какими-то бумагами. Мне пришлось сосредоточиться, чтобы все положить на колени и не концентрироваться на боли.

Боль, кстати, была результатом огнестрельного ранения.

Было удивительно, что из-за огнестрельного ранения я пролежала всего полторы недели в больнице. По словам Синди и других медсестер, я быстро выздоравливала.

Я не чувствовала себя сейчас, что быстро выздоравливала.

Чувствовала я себя дерьмово.

Но я хотела выбраться из этой чертовой больницы. Кровать была неудобной. В заведении было чертовски шумно, так что я плохо спала. Не помогало и то, что пулю, которую я словила, пришлась в живот, так что мне пришлось спать на спине.

Я никогда не спала на спине. Я храпела, когда спала на спине. Женщины не храпят. Я же знала, что на самом деле женщины еще как храпят. Но для меня, как для женщины, я не хотела быть женщиной, которая храпит. Итак, хотя раньше я все время спала на спине, приучила себя спать на животе или боку, чтобы не храпеть.

Да, я сделала это, хотя в моей постели уже семь лет не было мужчины.

Семь.

И все же я не храпела. Даже обитая одна в постели.

Последняя, самая важная причина, по которой я хотела выбраться из этой гребаной больницы, заключалась в том, что в этой больнице меня навещало больше людей, чем в моей квартире за последние семь лет. Сэл. Мальчики Сэла. Жена Сэла, Джина.

И, что хуже всего, Бьянки. Чертовы Бьянки не оставляли меня в покое. Винни-старший, Тереза, даже гребаный Мэнни.

Потом, конечно, Бенни.

Если честно, Бенни был настоящей причиной, по которой я была счастлива сбежать из больницы.

Я избегала Бьянки в течение полутора недель, притворяясь, что сплю, и это было еще более утомительно, чем не спать. Моя дверь открывалась, и не имело значения, что я делала. Смотрела телевизор. Читала книгу. Листала журнал. Разговаривала по телефону. Я мгновенно притворялась спящей, даже отключив для этого телефонный звонок.

Конечно, я переставала притворяться, если это был Сэл, один из его парней, его жена или один из моих друзей.

Я бы не стала притворяться, если бы это были не Бьянки.

Но вчера Бенни это надоело.

За последние полторы недели он ни раз говорил мне прямо на ухо, его губы были так близко к моей коже, что я почти чувствовала их:

– Детка, открой глаза. Я знаю, что ты притворяешься.

Обычно он говорил и ждал. Но недолго.

Я знала Бенито Бьянки. Я знала всех Бьянки. По натуре они не обладали повышенным терпением, даже не повышенным, вполне обычным для рядового человека. А Бенни был самцом Бьянки, так что запас его терпения был сродни терпению комара. Поэтому я могла притворяться, даже не потея.

Я так и делала. Успешно. Полторы недели.

Вчера, однако, я знала, что с Бенни покончено. Это было потому, что он не прошептал мне на ухо, что знает, что я притворяюсь.

О нет.

Вместо этого он прижал мою задницу прямо к себе и растянулся на кровати рядом со мной, подсунув под меня руку, обхватив и прижав меня к себе. Затем он схватил пульт с моего больничного столика и включил гребаный бейсбольный матч.

Я лежала рядом с ним, прикусив язык (образно говоря, если я позволю своим губам двигаться, я больше не смогу притворяться спящей), желая, опять же мысленно, напомнить ему о том факте, что в меня стреляли, и, возможно, ему не следует лежать со мной на больничной койке.

Хотя его лежание рядом со мной не было ужасным. Он был нежен, и было отстойно обнаружить, что Бен может быть нежным физически. Мне не нужно было знать это о нем, так как мне действительно не нужно было знать это о нем, учитывая, что он был братом моего покойного парня, он был итало-американцем, и, наконец, он был сексуальным в том смысле, что Долина Смерти была огненным адом. Он настолько превышал шкалу по своей сексуальности, что шкалу можно было изобрести заново. Я уже вела себя вызывающе по отношению к нему, а он был братом моего покойного парня, так что раздражаться на него было неправильно, то есть совсем неправильно.

Так что мне не нужно было знать, что он умел быть нежным.

Но он был. Что было отстойно.

И это делало его еще горячее.

В конце концов, он был таким нежным, таким теплым и таким твердым – в хорошем смысле, в каком могут быть твердыми мужские тела (или в другом хорошем смысле) – и все это взятое было так удобно, и лежа с ним рядом я действительно заснула.

У меня было такое чувство, что я храпела.

Это была плохая новость.

Хорошей новостью было то, что, когда я проснулась, его уже не было.

Другой хорошей новостью было то, что я надеялась, что храп умерил его пыл. Никому не нравится человек, который храпит.

Можно смириться с этим, если ты любишь человека, но Бенни не любил меня, и я хотела бы, чтобы так и осталось.

Теперь я убиралась из этой больницы к чертовой матери. Не потому, что это был мой выбор, я чертовски уверена, что не говорила «нет».

Синди катила меня к двери, по ходу говоря:

– В этом конверте есть несколько схем. Ты возвращаешься домой, у тебя есть кто-нибудь, чтобы сходил в аптеку вместо тебя?

Да. Есть. Я могла бы обратиться к любому члену семьи Бьянки (в первую очередь к Бену), и они сходили бы вместо меня в аптеку. Они также бы забрали меня домой, уложили в постель, убрались бы в моем доме, наполнили мой холодильник, а затем остались бы на некоторое время, готовили для меня еду и составляли бы мне компанию.

Им нужно было залатать брешь. Я получила пулю за одного из них. Когда-то они считали меня членом своей семьи, а когда Бьянки считают вас членом своей семьи, образуется трещина, и они хотят ее залатать, они приложат массу усилий, чтобы сделать это. Отсюда и визиты Бьянки, во время которых я притворялась спящей.

Но я терпела их дерьмо в течение многих лет. Я терпела, потому что любила их. А любила их, потому что любила Винни-младшего. Еще терпела, потому что они потеряли сына и брата, и им пришлось свалить свою боль на кого-то, и поскольку я их всех очень любила, то позволила свалить им свою боль на себя.

И получила пулю за них.

Хватит.

У меня был Сэл. И Сэл сделал бы для меня все что угодно. Его не совсем легальные дела убили моего мужчину; он был мне должен, а он был из тех людей, которые чувствовали, что подобные вещи никогда нельзя вернуть.

Он также был криминальным авторитетом мафии. Так что, как бы сильно я его ни любила, я не хотела с ним связываться.

У меня тоже были друзья. Раньше у меня было больше друзей до того, как мой покойный парень выбрал карьеру в мафии, но у меня все еще осталось немного друзей.

Я не притворялась спящей, когда они заходили меня навестить, но еще до того, как мне пришла в голову потрясающая идея сунуть нос в ситуацию, из-за которой меня подстрелили, я предпринимала шаги, чтобы продолжить свою жизнь. Я слишком долго топталась на месте в Чикаго – семь лет после смерти Винни. Пришло время покончить с этим. Начать сначала. Мне было тридцать четыре года. Я потратила впустую семь лет. Мне не следует теперь больше тратить время впустую.

Я не могла назвать тех, кого любила, своими родственниками по крови, но я любила их. На самом деле. Но драму, которую они привнесли с собой, того не стоила. В меня стреляли. Полно живущих людей, в которых никто никогда не стрелял, но и они не стреляли ни в кого.

Моя семья не считала огнестрельное ранение драмой. Это не было для них вызовом.

Так что мне это тоже было не нужно.

– Конечно, – ответила я Синди, пока она катила меня по коридору.

– Там у тебя есть схемы приема обезболивающих, – сказала она мне, направляясь к лифтам. – Теперь, ты знаешь, я видела, что с тобой случилось по телевизору. Ты изо всех сил старалась быть героем, помогая спасти ту женщину от этого психа. Ты принимаешь эти таблетки, когда они тебе нужны, и прекращаешь, когда уже не нужны. Будет жаль, если ты превратишься из героя в наркоманку.

Синди говорила правду.

Синди также была афро-американской медсестрой, которая работала в пригородной больнице недалеко от Чикаго, но раньше она работала в больнице в центре города. За последние полторы недели я узнала, что Синди многое повидала, и большая часть этого была не очень хорошей.

Я также узнала, что Синди не любила ходить вокруг да около.

– Я сделаю все возможное, чтобы не стать наркоманкой, – заверила я ее, когда она нажала кнопку лифта.

– Следуй указаниям врача. Прочти их хорошенько, – приказала она. – Поднимай свою задницу с кровати и двигайся. Но не переусердствуй. Слышишь? – закончила она, когда лифт зазвенел.

– Слышу, – пробормотала я.

Она вкатила коляску в лифт и умело развернула меня лицом к дверям.

– Было не очень весело, – сказала я в двери, обращаясь к Синди. – Но я буду скучать по тебе и девочкам.

Как ни странно, это было правдой. Вероятно, я никогда не забуду, как меня ранили и последующие недели, когда приходилось бороться с болью, бороться за восстановление, и делать все это при полном натиске Бьянки. Но медсестры в этой больнице были лучшими. Я не могла сказать это с уверенностью. Никогда раньше не лежала в больнице. Но они были так хороши, что я и представить себе не могла, как же в лучших.

– Да, мы тоже будем скучать по тебе, – ответила она. – В основном мы будем скучать по попыткам выяснить, что с тобой происходит не так, когда ты изображаешь спящую красавицу, когда звонит или приходит тот парень.

Понятно, они проявляли внимание. И не только к моему здоровью.

Я сжала губы.

– Что с ним такое? – подсказала Синди.

– Э-э… – Я ничего не ответила, когда двери лифта снова зазвенели и начали открываться.

– Этот парень приходил к тебе каждый день, – начала она, вывозя меня из лифтов, – я бы на твоем месте уже бы разговаривала по телефону со своим стилистом. Я бы уже сделала прическу. Мои ногти были бы накрашены. Мои ногти на ногах подстрижены. И я была бы уже в пеньюаре.

Я подавила видения себя в пеньюаре, лежащей на больничной койке, слишком нелепо, чтобы лежать в пеньюаре, даже для меня (а во мне было очень мало слишком нелепого), и вспомнила о Джине.

Джина принесла мне несколько новых ночных рубашек и халат, чтобы я могла носить их во время моего пребывания в больнице. Они были хорошенькими в милом смысле, что было очень похоже на Джину и совсем не похоже на меня.

Я все время думала о внешнем блеске и впечатлении, которую способна произвести. Я могла напустить на себя лоск, просто спустившись в вестибюль за почтой.

Но когда дело доходило до постельного белья, чем меньше материала, тем лучше. И если был материал, то мне нравилось, чтобы он оставлял как можно меньше места для воображения (да, даже если я спала одна).

Какими бы милыми ни были те ночные рубашки и халат, что принесла Джина, они подходили для пребывания в больнице, поэтому никакого лоска и впечатления и много материала.

Я решила ходить в больничном халате.

Они были уродливые, бесформенные, и ни у кого не могло сложиться представления о женщине в больничном халате.

И у меня было такое чувство, что у Бенни появились представления обо мне даже в больничном халате.

Синди начала катить меня к выходным дверям, продолжая говорить:

– Итак, мы – девочки говорили об этом с тех пор, как он привез тебя весь в твоей крови. Так вот, я не застала эту часть, но именно эта часть получила широкое распространение по больнице. Горячий парень. Горячая девушка. Кровь. Драма. Новости по телевизору. Такое случается.

Я была уверена, что так оно и есть.

Но пришло время положить этому конец.

– Он брат моего покойного парня.

– Ах, – понимающе произнесла она, все еще поворачивая мою коляску. Когда она продолжила, ее голос превратился из делового любопытства в мягкий, полный заботы медсестры. – Сожалею о твоей потере, дорогая. Когда он умер?

– Семь лет назад.

Она перестала катить коляску.

– Э-э… что?

Я повернула шею, чтобы взглянуть на нее, и увидела, что она смотрит на меня сверху вниз.

– Винни умер семь лет назад.

– И ты делаешь вид, что спишь, когда его красавчик брат звонит тебе! Почему?

– Потому что Бенни, брат красавчик, хочет поговорить, – ответила я ей.

– О чем? – спросила она.

Я понятия не имела о чем.

Но с тем, как он провел большим пальцем по моей нижней губе, когда сказал, что нам нужно поговорить. И потому, как он взял меня на руки там в лесу и побежал к своему внедорожнику после того, как в меня стреляли. И потому, как он поймал мой пас много лет назад, когда я напилась после смерти Винни и глупо, безумно набросилась на него…

Что ж, учитывая все это, я решила, что все это его внимание было направлено не на воспоминание о сестринской любви, а на то, чтобы соединять губы и сплетать языки.

– Не знаю, – поделилась я с Синди.

Ее брови взлетели вверх.

– И ты притворялась спящей так и не узнав?

– Ага.

Ее голова склонилась набок, и она сделала вывод:

– Потому что ни один парень, который выглядит так, не приходит в больницу каждый день к девушке, которая выглядит как ты, чтобы присмотреть за девушкой своего покойного брата, умершего семь лет назад.

Похоже, Синди не только все это видела, но и понимала суть.

– Что-то вроде того, – призналась я.

– Именно, – ответила она.

Она была права, но я не стала подтверждать этого факта.

– Он тебе не нравится? – спросила она, и я почувствовала, как мои глаза расширились.

– Он – Бенни, – ответила я, полагая, что этим все сказано.

– Он, конечно, такой, – согласилась она, понимая, что этим все сказано, потому что она видела его неоднократно (хотя, один раз было бы вполне достаточно).

– И он брат моего покойного парня.

– Девочка, – начала она, снова подталкивая мою коляску к дверям, – Богу все равно, кого ты впускаешь в свое сердце, главное, чтобы чувства были честными, когда ты впускаешь его.

Я посмотрела на свою сумку на коленях.

– Насколько я понимаю, Богу не все равно, кого я впускаю в свое сердце.

– Конечно же, – ответила она. – Но я говорю не об этом. А говорю – это твое сердце.

Я не собиралась обсуждать свое будущее со своей бывшей медсестрой, пока она везла меня к такси, которое должно было отвезти меня домой после пребывания в больнице, поэтому снова сжала губы.

Я раскрыла их, когда почувствовала, как она, притормозила, сделала шаг позади меня, и инвалидное кресло слегка дернулось от ее движения.

Я подняла глаза, когда это произошло.

И увидела Бенни Бьянки в белой футболке, обтягивающей его мускулистый торс так, что заставляла завидовать этой футболке. На нем также были выцветшие джинсы, которые сидели свободно и только намекали на мощь его длинных ног (не говоря уже о силе, стоящей за этой упаковкой), заставляя вас захотеть познакомиться с ногами и всем, что было скрыто… интимным образом. Он стоял, прислонившись к своему «Эксплореру» прямо за дверями больницы.

Скрестив руки на груди, его темно-карие глаза были закрыты темными очками, но я чувствовала, что эти глаза были устремлены на меня.

Он ждал меня.

Не припарковался на стоянки больницы, приехав навестить.

Ждет, когда меня вывезут.

– Эм… Синди, – пробормотала я, не сводя глаз с Бена. – Кто-нибудь на посту медсестры поделился с Бенни, когда меня выписывают?

– Возможно, он сделал запрос, – уклончиво ответила она.

– И ему дали ответ? – спросила я, хотя доказательства были на лицо. Именно тогда я поняла, почему именно Синди везла меня к дверям, а не помощница медсестры или санитар. Она не хотела пропустить такой момент и доставить полный отчет другим медсестрам.

– Мм, – на этот раз Синди промямлила уклончиво.

Разозлиться на это я не могла. Не потому, что это было недостойно, чтобы на нее злиться, а потому, что Бенни двигался в нашем направлении, мы двигались к нему, и все мое внимание было поглощено наблюдением за его движениями.

Он хорошо двигался. Он выглядел хорошо. Он был высоким. Он занимался своим телом, и ему это отлично удавалось. У него были шикарные густые, непослушные черные волосы. И у него было красивое лицо кинозвезды, которое, без сомнения, вызывало миллион свадебных фантазий даже у женщин, которые просто мельком видели его идущим по улице.

Мои глаза оставались прикованными к нему, когда двери со свистом открылись, и мы выкатились на улицу в тот момент, когда Бенни подошел к нам.

Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но не смогла вымолвить ни слова, потому что Бен схватил мою сумку с моих колен и сунул ее Синди, пробормотав:

– Не могла бы ты подержать это, дорогая?

Синди молча взяла, я снова открыла рот, чтобы что-то сказать, и снова не смогла вымолвить ни слова, потому что Бен наклонился, просунул руку мне под колени, другой, обхватив за талию, поднял меня на руки.

Но осторожно.

Боль была, но минимальной. Она скорее была связана с его силой, теплом и запахом его лосьона после бритья.

Дерьмо!

Тогда я сказала. Громко, но неубедительно.

И сказала следующее:

– Бен!

Он даже не посмотрел на меня. Повернулся к Синди и сказал:

– Я заберу это сейчас. – Должно быть, она отдала ему мою сумку, потому что он сразу же продолжил. – Спасибо, красавица. Ты была великолепна. Забираю.

Сказав это, он повернулся и направился к своему внедорожнику.

Я сердито посмотрела поверх его плеча на Синди.

Синди стояла, положив руки на ручки инвалидного кресла, и улыбалась мне.

– Я отменяю тот большой букет цветов и трехслойную коробку «Фанни Мэй», которую заказала для поста медсестер! – закричала я.

Она вытащила свой телефон из кармана халата, подняла его, и я знала, что она сделала снимок, пока Бенни открывал заднюю дверь своего внедорожника, чтобы бросить туда мою сумку, потому что она крикнула:

– Все в порядке. Я поделюсь этим снимком с девочками. – Она перевела взгляд со своего телефона на меня. – Нам достаточно только твоей благодарности.

Мне нужно было еще что-то сказать моей теперь уже бывшей медсестре Синди, но я потеряла ее из виду и не смогла возразить, когда Бенни усадил меня (Боже, нежно!) на переднее пассажирское сиденье.

Я перевела свой свирепый взгляд на него.

– Ты же не повезешь меня домой, – заявила я.

– Ты права. Я – нет, – ответил он, потянув ремень безопасности.

Нет?

– Я в твоей машине, Бен, – указала я.

Его глаза встретились с моими, и я была рада, что он был в темных очках, потому что у него были красивые глаза. Удивительные. Насыщенные темно-коричневые, танцующие от смеха и согревающие чувствами, и то, и другое способно растопить ваше сердце.

К сожалению, его глаза также хорошо смотрелись, спрятанные за очками в серебристой тонкой оправе.

– Я не отвезу тебя домой. Я отвезу тебя к себе домой, – пояснил он.

Я моргнула. И уставилась на него. Я совсем забыла, как круто выглядели его солнцезащитные очки.

Потом высказалась:

– Я не пойду к тебе домой! – крикнула я.

– Поедешь, – ответил он, рассматривая ремень безопасности, который затягивал вокруг меня, он пытался поправить угол наклона плечевого ремня.

Это было оправданно. Мне не хотелось бы, чтобы этот ремень впивался в мое тело. Это убило бы.

Я проигнорировала его задумчивость и заявила:

– Я поеду к себе домой.

– Нет. Не поедешь.

– Я заказала такси, – заявила я ему.

– Нашел его. Дал ему двадцатку. Отправил восвояси.

Он наклонился, чтобы пристегнуть ремень безопасности, и поскольку он был так близко от моего лица, я почувствовала приятный запах его лосьона после бритья. Мне также был хорошо виден его затылок с густыми, черными, волнистыми волосами.

Это были волосы, в которые хочется запустить пальцы. Любой предоставленный вам случай, вы бы им воспользовались.

Если бы стояли рядом и разговаривали.

Если бы лежали, прижавшись друг к другу, и смотрели телевизор.

Если бы целовались.

Я закрыла глаза.

Бог на самом деле ненавидит меня.

Я открыла глаза.

– Ты не можешь отослать такси. Я дала им номер своей кредитной карточки. Они все равно спишут деньги.

Я услышала щелчок ремня, Бенни изменил свое положение, оказавшись лицом ко мне. Он все еще стоял, прислонившись к кабине внедорожника. Он все еще находился близко. И я все еще чувствовала запах его лосьона после бритья.

Вкусный мужской запах.

Да, Бог ненавидит меня.

– Я верну тебе деньги, – сказал он.

– Бенни, это глупо, – огрызнулась я. – В меня только что стреляли. Мне это не нужно.

– В тебя стреляли полторы недели назад, детка. И если бы ты чувствовала себя совсем дерьмово, ты бы молчала.

Я крепко сжала губы.

Бен ухмыльнулся.

Мой клитор запульсировал.

Да. Бог так сильно ненавидит меня. Он наказывает меня на земле, прежде чем отправить в огненные глубины ада.

Бен отошел и захлопнул мою дверь.

Именно в этот момент я могла бы сбежать. С другой стороны, не думаю, что неловкие, болезненные прогулки, совершаемые мною по больничным коридорам, подготовили меня к отчаянному рывку от худощавого, подтянутого Бенито Бьянки. Черт возьми, даже если бы я была в идеальной форме, все равно не смогла бы выполнить отчаянный побег от Бенни Бьянки.

Так что я не сделала отчаянного рывка. А уставилась на него через лобовое стекло, пока он огибал капот своего «Эксплорера», и продолжала смотреть на него, когда он втискивал свое длинное тело на водительское сиденье. Решившись на этот поступок, я продолжала на него пялиться, когда он включил зажигание и стал выводить внедорожник на тротуар.

Именно тогда я заметила, что он не пристегнул ремень безопасности.

– В Иллинойсе есть закон о пристегивании ремня безопасности, Бенни, – отрывисто поделилась я.

Он не взглянул на меня, продолжая рулить при выезде из больницы, но потянулся к ремню безопасности и защелкнул его.

Ну, черт возьми. Он взял курс. Много о себе воображающий курс.

Об этом мне тоже не нужно знать.

Он выехал на улицу.

– Ты можешь объяснить, почему меня похищаешь? – Спросила я.

– Похищаю?! – спросил он, глядя на дорогу.

– Я нахожусь в твоей машине не по своей воле, – указала я на очевидное.

– Точно. – Он ухмыльнулся. Я увидела его ухмылку, и у меня пересохло во рту. – Тогда, полагаю, я похищаю тебя, – добродушно согласился он.

К сожалению, если бы в этот момент я попыталась выцарапать ему глаза, то было бы весьма вероятно, что швы на моем ранении разошлись бы. И еще я не хотела бы пережить настоящее похищение сумасшедшим, бегство по лесу, в конечном итоге полученную пулю, только для того, чтобы попасть в автомобильную аварию всего через несколько минут после выписки из больницы.

Поэтому я решила не предпринимать попыток выцарапать ему глаза или что-то подобное, вместо этого продолжила расспросы.

– Теперь, когда мы это выяснили, не мог бы ты объяснить зачем?

– Затем, что ты не будешь выздоравливать под бдительным оком главаря мафии.

– Я собиралась поехать к себе домой, Бен, – выдавила я.

– А ты не думаешь, что Сэл не подставил бы свою задницу, Джину и всех жен, и подружек чикагской мафии ради тебя, удовлетворяя все твои прихоти? – ответил он. – Ты член семьи, и ты приняла пулю за семью. Он был твоим крестным отцом. Теперь он твоя крестная фея.

В этом весь Бенни.

– Лучше бы Сэл не слышал, что ты называешь его моей крестной феей, – посоветовала я.

– Мне плевать, услышит Сэл или нет, что я о нем говорю.

Неудивительно, что Бьянки, владеющие семейной пиццерией и не имеющей никакого отношения к «Коза Ностре», не очень обрадовались, когда Винни-младший решил связать свою судьбу со своим дядей Сэлом. Они распалились, когда его подстрелили во время разборок мафии, в которых оказался замешен Сэл.

Было не так много людей, способных проявить неуважение к боссу мафии.

Бьянки были исключением. И Бенни, любивший своего брата, а также мать и отца, сестру и еще одного брата, ненавидел сам факт потери Винни-младшего. Он также ненавидел смотреть, как его семья страдает от этой потери. Поэтому он довел свою ненависть неуважение до крайности.

Это пугало меня до чертиков.

Если бы вы знали Сальваторе Джилья так, как знала его я, решили, что он самый добросердечный человек, которого когда-либо встречали.

Но он абсолютно был другим.

Поэтому мой голос стал тише, когда я заметила:

– Тебе нужно быть по осторожнее с Сэлом, Бен.

Он взглянул на меня, прежде чем снова посмотреть на дорогу, спрашивая:

– Что? Ты думаешь, он заберет еще одного сына у моего отца?

При упоминании Винни-младшего я решила, что с меня хватит разговоров.

– Он не станет делать это дерьмо, – продолжал Бенни.

Нет, Сэл не стал бы. Он уважал Винни-старшего. Он мог бы вообще не есть никакого дерьма в своей жизни. Ни от кого и никогда.

Но он вынужден был терпеть дерьмо Бенни из-за того, что случилось с Винни-младшим, потому что он уважал отца Винни-младшего.

Это было удивительно. Сэл полагал, что в своем мире он завоевал уважение у всех – кроме копов, агентов ФБР и налоговой службы, – поэтому он требовал к себе уважения.

Но на семейных праздниках и годовщинах Сэл не встречался с копами и агентами ФБР.

Поэтому терпел дерьмо семьи Бьянки.

Особенно от Бенни.

– В любом случае, детка, его здесь нет, – закончил Бен.

К счастью, это было правдой.

Я решила продолжать молчать.

Хотя бы потому, что на его комментарий нечего было сказать. А также потому, что у меня появилась новая стратегия.

Молчи и сохраняй энергию. Доберись до дома Бенни и попроси его сходить в аптеку. Радостно помаши ему рукой, когда он будет уходить. Вызови такси. К чертовой матери смотайся из его дома.

Езжай не к себе домой, а в отель.

В «Дрейк». Я всегда хотела пожить в «Дрейке», теперь у меня появился шанс.

Последнее усилие.

Меня ждала новая работа в Индианаполисе. Руководство довольно прохладно отнеслось к тому, что меня-подстрелили-и-им-пришлось-отложить-начало-моей-работы. Может из-за того, что меня показывали по телевизору (или мою фотографию показывали), они пришли к выводу, что я герой, а не сумасшедшая сучка на задании, которая чуть не погибла.

Так что я бы заглянула в «Дрейк». Пожила бы там в течение нескольких дней. Вышла бы. Собралась и уехала.

Сэл смог бы меня найти.

Бен, наверное, нет.

Через несколько дней я почувствовала бы себя лучше, появились бы силы для борьбы, если бы Бенни все еще не понял намека.

И я бы уехала.

Бенни вел машину. Я наблюдала, как мы окунулись в город, покинув пригород, куда меня госпитализировали, въезжая в городской район Чикаго.

Я старалась не смотреть по сторонам, но знакомые места были повсюду.

Мой город.

Я здесь родилась. Мне здесь очень нравилось. Мне очень нравилось здание «Ригли». Я любила Сирс Тауэр. Любила Маршалл Филдс (когда это был Маршалл Филдс). Мне нравился вид на озеро. Очень нравился «Бергхофф» (который, к счастью, все еще оставался «Бергхоффом»). Я любила Фанни Мэй Мелтауэйз и Пикси. Мне очень нравился плющ на стенах внешнего поля на «Ригли Филд». Я любила «Бэарс», даже когда они проигрывали. Я любила «Кабс», потому что они всегда проигрывали.

И мне очень нравилась пиццерия Винни. Запах этого места. Ощущение этого места. Картины на стенах. Воспоминания.

Но я семь лет не заходила к «Винни», потому что мне там не были рады.

И пришло время для новых горизонтов.

Так что это было своего рода прощай Чикаго, и здравствуй новые горизонты.

– Ты что-то притихла.

Это был Бенни.

Я даже не посмотрела на него, мне стало тепло, просто услышав его голос. Глубокий и легкий. Такой голос мог бы отговорить не раздражаться из-за того, что что-то пошло не так на работе. Такой голос мог бы заставить ваше сердце сжаться, слушая, как он разговаривает с маленьким ребенком. Такой голос заставил бы почувствовать себя в мире со всем миром, прежде чем вы закрыли глаза, чтобы уснуть, после того, как он прошептал вам на ухо «Спокойной ночи».

Я посмотрела в боковое окно.

– Фрэнки? – Позвал Бенни.

– Я устала, – ответила я в окно. Это было не совсем правдой, но, к счастью, мой голос звучал именно так.

– Детка, – нежно произнес он.

Черт. Теперь его голос был глубоким, непринужденным и мягким.

Бог сильно меня ненавидит.

Я почувствовала, как его палец скользнул по внешней стороне моего бедра, и крепко зажмурилась.

Полностью. Ненавидел. Меня.

– Мы отвезем тебя домой, уложим в постель, накормим приличной едой, включим телевизор, и ты сможешь отдохнуть.

Наступило мое время, и я не собиралась тратить его впустую.

– Я не собираюсь бороться с тобой, Бен, потому что не могу. Будем сражаться завтра. Но мне нужно купить по рецептам лекарства, быстро.

– Мама скоро приедет. Она накормит тебя, а я схожу за твоими лекарствами.

Я резко повернула голове при слове «скоро придет» и уставилась на него, с недоверием и чертовски испугавшись.

– Придет Тереза?

Он взглянул на меня, потом снова на дорогу.

– Да, детка. Она тоже не купилась на твой якобы сон, но решила ничего не говорить. Теперь она хочет начать действовать. Хочет убедиться, что с тобой все в порядке.

– Я не хочу встречаться с Терезой.

Глаза Бена снова обратились ко мне и задержались чуть дольше, чем следовало, учитывая, что он был за рулем. Затем он снова посмотрел на дорогу.

– Фрэнки, сara, она хочет…

– Я не хочу встречаться с Терезой.

Его рука протянулась и обхватила мою.

– Cara…

Я не сопротивлялась его руке. Мне предстояла еще одна битва, на которой следовало сосредоточиться.

– Я не могу, Бен. Позвони ей. Скажи, чтобы она не приходила.

Он сжал мою руку.

– Детка, это…

Я сжала его руку.

– Бен. – Я наклонилась в его сторону. – Пожалуйста.

Он бросил на меня еще один более долгий, совсем небезопасный взгляд, затем еще раз сжал мою руку, прежде чем отпустить. Он подвинулся вперед на сиденье, достал сотовый из заднего кармана, я затаила дыхание.

Его большой палец двигался по экрану, и он приложил телефон к уху.

Я вздохнула, потому что это было необходимо для выживания, и снова задержала дыхание.

– Ма, да. Послушай, Фрэнки со мной. С ней все хорошо. Нормально. Она едет со мной домой, но она хочет, чтобы ты пришла завтра. Ты сможешь это сделать?

Завтра. Я выиграла время. Я была великолепна.

– Спасибо, ма.

Да, я была великолепна.

Я не усмехнулась. А выдохнула с облегчением. Это не было победой. Я была искренне взволнована встречей с Терезой. Я любила ее. Скучала по ней. И в ее потере было что-то такое, что ранило глубже, чем потеря любого из Бьянки, за исключением Бенни, но я не собиралась начинать все сначала с этой семьей. И, конечно, Винни, у которого не было другого выбора, кроме как оставить меня одну, кроме того, который он сделал, присоединившись к Сэлу.