Текст книги "Сказания о Дьяволе согласно народным верованиям. Свидетельства, собранные Клодом Сеньолем"

Автор книги: Клод Сеньоль

Без сомнения, есть существа, одно присутствие которых порождает необычайные события. Даже соседство с ними может приносить зло. Среди них во все времена встречались люди, способные наносить вред или даже умерщвлять одним взглядом. Колдуна легко узнать по такому признаку: в левом глазу у него два зрачка. Двойной зрачок для колдуна – это как двойные мускулы для силача.

Сила колдовского взгляда – усыпляющего, очаровывающего, пробуждающего – превышает силу взгляда обычного человека. Можно в целом даже сказать – вера в колдовство проистекает из веры в дурной глаз. Вера эта рудиментарная и первоначальная – идет она из древнейших времен.

* * *

В Италии и Испании всего этого предостаточно. Один испанец силою взгляда собирал всех кур в округе в одну стаю и затем взглядом же убивал облюбованных им на обед. У другого глаз был настолько дурным, что если он внимательно смотрел на оконное стекло, оно трескалось и разбивалось вдребезги.

* * *

В Альбеньере (Канталь) жила одна женщина. Глаза у нее были белого цвета, как у лесной сойки, больные глаза. Они приносили несчастье.

Однажды женщина эта остановила на дороге повозку моего отца и спросила, не найдется ли для нее места. И вдруг перед самым крутым спуском словно какой-то голос произнес: «Стоп!» Отец перекрестился, а когда оглянулся, увидел: поводья были отвязаны, упряжь распущена. Еще бы минута…

На следующий день отец увидел, что одна из его свиней кровоточит. При появлении отца кровь остановилась. Он понять не мог, что случилось с животным. Недалеко от больной свиньи оказалась та же женщина. Отцу пришлось просить: «Пожалуйста, я вас очень прошу, у нас кровоточит свинья, если вы уйдете домой, вы окажете нам большую услугу».

В другой раз все произошло ровно наоборот: еще одна свинья закровоточила – та же женщина прошла мимо, и кровь остановилась. И всегда, в любом случае, с ней нужно было говорить вежливо и ласково. Самое главное – не показывать, что присутствие ее мешает или раздражает!

Ее боялись, как чумы. Другие женщины, когда ее встречали, заворачивали фартук и бормотали: «Не сглазь, не сглазь, не сглазь…»

Сила человеческого взгляда огромна, но чтобы преодолеть сглаз, достаточно тоже сказать: «Мой глаз видит, что мне делают».

Человеческий глаз должен быть чистым, без пятен, без поволоки, не косой, не кривой. Вообще, есть вещи, за которыми надо следить внимательно. Например, живость ума тоже весьма подозрительна.

По крайней мере, если у человека есть какой-то дар, то следует смотреть – использует он его во благо ближнего или наоборот. Колдуны получают свою силу от Дьявола. Но нет ли таких, чьи дары от Бога, – тех, кто усмиряет гнев или останавливает драки, чинит поломки, останавливает огонь или заговаривает кровь?

CCXCIX

ЧЕЛОВЕК С ДУРНЫМ ГЛАЗОМ

В Метами (Воклюз) некоторые до сих пор верят, что у человека бывает дурной глаз. В этом смысле очень подозрительным был один холостой старик, недавно умерший. Когда невозможно было избежать встречи с ним, нужно было предварительно найти соевые зерна и по одному бросать их в колодец, при этом ходя вокруг него так, чтобы не слышать, как они падают. После можно было спокойно разговаривать с обладателем дурного глаза. Человек этот также умел лечить, бормоча неразборчивые слова и делая столь же непонятные жесты. Он варил хвойные иголки и пил отвары неизвестных растений. Мне он показывал подпись Дьявола, но, возможно, это была подделка. Были у него также зарисовки того, что он видел в зеркалах. Это были змеи, кабаны, стадо, охраняемое собаками, при том, что в кустах сидела лиса и караулила. В лесу он гонял охотников тем, что показывал их мысленному взору виселицу с повешенным, в котором бедняга узнавал себя. Что до женщин, то, когда они возвращались вечером домой, им казалось, что их преследуют вооруженные бандиты или наглые ухажеры – это тоже была его работа.

ССС

«КОМЕТЫ»

В Сен-Сире (Вар) людей, которые смотрят на работающих или играющих, иногда при этом что-то советуя, называют кометами; они бывают добрые, равнодушные или злые. Крестьяне и игроки в мяч их обычно избегают.

CCCI

ОХ УЖ ЭТОТ ДУРНОЙ ГЛАЗ!

«В Роге (Гар), когда дед моего мужа сидел за упряжью повозки с фуражом и уже поворачивал в сторону фермы, появился силуэт одного из жителей, имевшего твердую репутацию „гляделы“. Если бы он продолжал свой путь и столкнулся с этим человеком, повозка обязательно бы перевернулась и свалилась в канаву. Когда „глядела“ стоял у окна и смотрел на проезжавшие телеги, лошади или быки непременно останавливались, как вкопанные. Его уговаривали, угрожали, били – ничего не помогало. Он любил также взглядом гнать свинью, созревшую для детородных дел, в Кро, деревушку возле Рога, где жил единственный в окрестностях боров. При встрече с „гляделой“ животные с огромной скоростью убегали прочь».

В Мадьере рыбаки отводили глаза при встрече с одной старухой – они боялись остаться без улова. В Мондардье полагалось скрывать виноградник от одного «гляделы» – боялись, что если он на него посмотрит, дожди будут лить слишком долго, и урожай погибнет.

Все эти истории вовсе не принадлежат только прошлому. Мы сами были свидетелями систематического отказа одному человеку из Рога, просившему яиц для вывода цыплят. Причина такова: если ему дать яйцо, куры вообще перестанут нестись в течение всего года. В присутствии другого «гляделы» не выпускали свиней из свинарника. Боялись, что свинья заболеет или даже лопнет. Когда в корзине несли яйца, из которых уже должны были вылупиться цыплята, это скрывали. Не полагается никого спрашивать, сколько у него ульев или овец.

CCCII

ЧЕРНИЛЬЩИК

В окрестностях Шатожирона (Иль-и-Вилен) человека с дурным глазом называют чернильщик.

В голодный, неурожайный год в деревню общины Дом-люп вернулся домой местный нищий с переметной сумой на спине. Проходя мимо дома одной из соседок, которая в это время кормила кур зерном, он протянул суму и попросил:

– Дайте мне миску зерна, я больше нуждаюсь в нем, чем ваши куры.

– Нет, – ответила женщина, – у вас есть хлеб в сумке, а у кур в кормушке нет ничего.

– Вы об этом пожалеете, – буркнул нищий и ушел.

На следующий день хуторянка увидела, что одна курица лежит мертвая – брюхо ее лопнуло снизу и до шеи, а на ней сидели другие куры. На следующий день то же самое случилось еще с одной курицей, на следующий день – еще с одной, и так продолжалось много дней.

Когда у женщины осталась всего одна курица, она догадалась, в чем дело, и решила послать хоть и не целую миску, но меру зерна своему соседу.

С того дня хозяйство более не терпело ущерба, и куры не дохли.

CCCIII

БОЙТЕСЬ ПАСТУХОВ

Одной девушке, боявшейся колдунов, как-то понравился пастух, и она попросила, чтобы он ее обнял. Тот согласился и сделал это, но через час девушка начала блеять.

CCCIV

ОТ КОЛДУНА К КОЛДУНУ

«Вот слушайте, я еще не очень стар и помню, что в юности знал пастуха, который гонял свое стадо по лугам, которых сейчас уже нет. Луга располагались в окрестностях плоскогорья Саклэ, в департаменте Сена-и-Уаза, а места эти, вы сами знаете, прокляты. Здесь до сих пор колдуны портят посевы, а когда-то один пастух, заметивший, что я над ним посмеялся, наслал на меня „предупреждение“. Оно состояло в том, что двадцать четыре часа меня одолевал понос».

CCCV

ЖАН ВОЛЧЬЯ ЛАПА

У колдуна, которого звали Жан Волчья Лапа, были зрачки цвета желтой серы, словно выбрасывающие черные стрелы – зрачки хищника… Когда он поднимал веки, взгляд его резал вас, словно большим садовым ножом… Было больно. И до сих пор одно воспоминание о нем вызывает страх. Это без сомнения. Вот слушайте: чтобы даже подумать о нем, нужна смелость. Вас может одолеть такой страх, что остановить будет невозможно. В случае, если вы вдруг подумали о нем, лежа в постели, лучше всего встать, зажечь все лампы и выйти из темного угла на свет… А еще лучше пропустить стакан белого, как можно крепче, или запеть какую-нибудь песню. А иначе вы от чувства страха не избавитесь, поверьте мне.

…Чтобы понять такую страшную ночь, представьте себе темноту с отблесками луны… где-нибудь на болоте или озере, с ветром, который нашептывает в уши нечто ужасающее. Или, наоборот, абсолютную, стеклянную тишину, когда словно вибрирует дверь, открытая туда, по ту сторону…

Пережить такую ночь можно, идя колеблющимися шагами вдоль плетня, отмечая мгновения остановки, словно втыкая в землю ножи, режущие страницы необъяснимой тишины… Эти страницы бывают разные – одни пугающие, другие нежные; ведь и тишина бывает двух видов – твердая и мягкая, разделяющая и обволакивающая. Идите, останавливаясь так часто, что сердце останавливается, и, двигаясь дальше, ускоряя рассчитанные шаги. Или… что это? Шорох сухих листьев?.. Да нет, показалось… А страх растет, изменяя всякий звук и делая ложным всякое объяснение: прыжок кузнечика кажется бегом ящерицы и вызывает улыбку; бег ящерицы кажется скольжением змеи и вызывает несколько попятных шагов; скольжение змеи вызывает в воображении гибко крадущуюся лисицу – от всего этого перехватывает дыхание. Никогда бег лисы не покажется бегом кабана, не будет сопровождаться диким свиным хрюканьем. Никогда и нигде – но не там, где проклято, не там, где кабан хрюкает внутри вас, напоминая о неотвратном присутствии колдуна по имени Жан Волчья Лапа.

А вы будете бежать и бежать, задевая деревья, попадаясь в сети низких ветвей, своими когтями цепляющихся за вашу одежду. Вы падаете в яму, похожую на свежую могилу, вы сами себе кажетесь этим гулом, двоящимся в пустоте – это хохочет и издевается над вами ночь, в которой хозяин – колдун по имени Жан Волчья Лапа.

Задыхаясь в яме, чьи очертания совпадают с очертаниями нашего тела, вы предпочитаете смерть среди ее камней и земли встрече с этим самым Жаном. Но звуки шагов все приближаются, и земля дрожит… это к вашей отверстой яме-могиле идет тот самый, проклятый… и его колдовская палка, его третья нога, помогает ему идти… вот она, вот она превращается в волчью лапу, оставляющую на земле следы своих мертвых когтей.

На следующий день на сырой земле остаются отпечатки его шагов – две человеческие стопы и когтистая волчья лапа. Никто не может сказать ничего определенного об этом странном человеке, владельце тайн и хранителе сил, и о его невероятных следах – ни человеческих, ни звериных… А что здесь можно сказать?

CCCVI

КЮРЕ-КОЛДУН

Среди героев рассказов о колдунах часто появляется священник, по ночам занимающийся черными делами. Вот один из таких рассказов.

Одна женщина с хутора Сисе, что в общине Брю (Иль-и-Вилен) отправилась как-то вечером в церковь в Туссен, чтобы исповедаться своему духовнику. Была она на седьмом месяце беременности.

Внезапно кюре прервал исповедь и сказал:

– В вашем положении, дочь моя, вам грозит опасность, когда ночью вы пойдете одна по нижней дороге.

– О, я не из робкого десятка, – ответила женщина.

Однако когда она вышла из церкви, была, действительно, очень темная ночь, и она зашла к мяснику, чтобы взять у него большой нож – на всякий случай.

На тропе в лесу Сисе ей встретился человек в маске, который хотел схватить ее за плечи, но своим резаком она отхватила ему запястье. Человек с криком скрылся, а женщина бросила обрубок руки на землю и продолжила свой путь.

На следующее утро она сказала сама себе: «Никто, кроме моего духовника, не знал, что я в это время пойду домой. Я должна убедиться, что именно его я и встретила в лесу».

Она отправилась к священнику и, когда служанка открыла ей, она сказала, что ей надо переговорить с кюре.

– Его нет, – ответила служанка.

– Мне он сказал, что болеет.

– Нет, его нет дома.

– Я уверена, что он болен, а мне он срочно нужен.

– Я ничем не могу вам помочь, его нет.

– Я знаю, что он у себя.

И она, оттолкнув служанку, прошла в комнату кюре.

Кюре лежал в постели. Женщина спросила:

– Вы больны, господин кюре?

– У меня просто небольшой жар, – ответил кюре.

– Это неправда, покажите мне свою руку, да, да, вон ту.

– Не губите меня, прошу вас, – взмолился кюре.

– Вам нужен был ребенок, которого я ношу! Вы хотели вырезать его!

– Я понес наказание по заслугам! – закричал кюре и потерял сознание.

CCCVII

ДЬЯВОЛЬСКИЙ БАРЫШНИК

Лет десять назад, в 1953 году, папаша Гроле стал заниматься барышничеством. Он скупал слабых лошадей а затем перепродавал. Животные, какими бы хилыми они ни были («сущие клячи», как он сам выражался), в руках его выздоравливали и становились великолепны – сильны в холке и шерсть гладкая… Появилось множество покупателей. Они хорошо платили и были очень довольны покупками. Но как только лошадь приводили в стойло, она «делалась плоха», теряла аппетит, шерсть чахла, «словно снег под солнцем», и вскоре животное погибало, становясь «шти» или «драная крыса». «О! – ругались одураченные крестьяне. – Во имя Божье! Этот барышник от Дьявола!»

Гроле сначала посмеивался. Однако вскоре – и он сам это понял! – стал терять покупателей.

Через несколько лет у папаши Гроле, не имевшего сына, который мог бы наследовать его секреты, умерла единственная и тоже одинокая дочь. Похороны были очень своеобразны. В церкви вокруг трясущегося от горя старика стояли все колдуны из всех концов Берри и Центрального Массива. Прибыли даже богемцы, профетический народ, семейные предания которого скрывают тайны будущего. Оказалось, что Гроле имел с ними связи уже около пятидесяти лет. Это была, действительно, встреча всех, кто заключил «договор», всех, кто знал то, чего не знают простые смертные.

Если мы начнем рассказывать о папаше Гроле, будут звучать жалобы, сожаления, россказни и клевета. Но, чтобы не тревожить покойного, предоставим слово только одному из всех нас, знавших его – Жану Палу.

«Расскажу так. Я пришел к нему. Вижу его плохо, ведь очень темно, темно в его просторной комнате, очень чистой, используемой также и в качестве кухни, столовой и спальни. В глубине ее – кровать. На ней огромная красивая перина, и все это как будто в темной дыре. Я тщетно пытаюсь увидеть „Большого Альберта“, знаменитый гримуар, на камине. Но там пусто.

Я говорю с ним о дожде и о хорошей погоде, о ценах на лошадей, старясь привлечь его интерес к старому занятию. Но ни во что не углубляясь, подозревая недоверие. Эти темы я стараюсь быстрее закончить и, наконец, говорю, что болен, нуждаюсь в помощи, что мне нужен целитель, которым он всегда стремился быть. Да, да, ведь он хотел хоть как-то прилично выглядеть в глазах общества.

Он говорит мне, что у меня плохо с грудью. Болезнь глубокая, но глухая, определить ее трудно…

– Я ее вижу, она похожа на животное, которое съежилось, сидит и чешется.

– Да, что-то в этом роде я тоже чувствую, – отвечаю я.

Он встает. Это старик (ему около семидесяти), очень высокий, но немного сутулый. Когда-то у него были геркулесовы мускулы. Взгляд его совершенно рассеянный, но силы огромной.

Он подходит ко мне, наклоняется (я в это время сидел), кладет руку, очень широкую, мне на грудь. Я чувствую, что его лицо приближается ко мне, чувствую его дыхание. Глаза его наливаются кровью, взгляд приобретает красный цвет (это неотъемлемый признак колдовства, отмечаемый демонологами XVI века – К.С.).

Я чувствую, как жар идет от его руки.

– Я тебе делаю хорошо, я тебе делаю хорошо, – повторяет он, немного присвистывая.

Я отвечаю ему:

– Да, ты делаешь мне хорошо. – С колдуном надо, как и с Дьяволом, когда его повстречаешь, всегда на „ты“ (традиция эта устойчива – К.С.).

Долго так продолжаться не могло. Внезапно я кладу правую руку на его правую руку и говорю:

– Кажется, ко мне пришла сила!

Он быстро выпрямляется, обходит стол по кругу со стороны ветра, чего совсем невозможно было ожидать от такого старого человека. Между нами образуется расстояние. Он возобновляет свою атаку. Его первоначальные отеческие, даже простодушные манеры исчезают. Глаза еще больше наливаются кровью. Он выпрямляется во весь рост. Он – как змея со свистящим, раздвоенным, несущим смерть языком. Он словно швыряет в меня свои слова:

– Да, в тебе есть флюид. Но если я захочу, я согну тебя до земли, в мгновение или два!

Я отвечаю:

– Не советую тебе этого делать, не то я сделаю из тебя человека.

Это последнее бросает его в ярость. Как будто он получил пинок в живот или удар хлыста.

– О! – вдруг совсем просто говорит он. – Ну, раз так, то лучше квакнуть. – И идет к шкафу за бутылкой розового вина.

Все это были магические слова. Сила их огромна. Формулы, которые я здесь привел, хорошо знакомы тем, кто изучал колдовство прошлых веков. Магический словарь на протяжении всех времен один и тот же. Взаимные угрозы широко используются колдунами. Разговаривая на языке угроз, я становлюсь его собратом, его коллегой. И мы тем самым начинаем выяснять, кто из нас настоящий колдун. А выяснив, можно и выпить.

Розовое вино было великолепно (в колдовстве именно такое вино играет важную роль среди других вещественных ингредиентов, несравнимо менее приятных). Колдун всегда предложит вам именно розовое. Мы долго дружески болтаем. Он мне кое-что показывает из своих книг – это гримуары, исписанные тонким, трудно читаемым почерком. Мне кажется, что он немного прихвастывает, похлопывая себя по голове:

– Все это здесь…

Я соглашаюсь:

– Конечно, эти дары так просто не даются.

Он говорит, что у него есть книга, гораздо более ценная, но ее, кроме него, никто видеть не должен. А затем произносит монолог, который я привожу целиком:

– Когда-то у меня была дочь, маленькая девочка. Я очень ее любил. И вот она подросла. Ей исполнилось пятнадцать лет. В этом возрасте обычно не понимают, что делают. Это возраст зверей. Ты же знаешь – подростки, они все одинаковые. Она все делала по дому, была настоящей хозяйкой, после того, как у меня умерла жена. И вот она взяла мою книгу и сунула туда нос, ничего в этом не понимая. Она взяла ее, не имея дара! Ей никто его не передавал.

– Значит, – перебил я его, – когда ты умрешь, дар будет потерян.

Он развел руками.

– И вот, моя маленькая девочка (о ней, умершей два года назад уже тоже пожилой женщиной, он говорил с отчаянной нежностью) – просто ради шутки! без всякого умысла, без всякой злобы, просто, чтобы заставить меня поискать, спрятала мою книгу. А я искал, тщетно искал! У меня есть дар, но для некоторых операций мне все-таки нужна книга. Я искал ее повсюду, но не мог найти. Она хорошо спрятала ее, моя маленькая. Но ты же знаешь – кто причиняет книгам зло, сам его получает. Я спрашивал девочку: „Где книга?“ Она сказала, что не знает. Она боялась, что я буду на нее кричать, что побью. Но я ее слишком сильно любил. Не знаю, может быть, она не хотела говорить. Она боялась. Но я не мог ей даже приказывать. И вот она заболела. Я прекрасно знал, почему. Я упрашивал ее отдать книгу, говорил, что дам ей денег, отведу на праздник… Все, что она захочет, все! Но она не хотела говорить. Девочке пришлось лежать в постели. Она просила только врача. Но это было бесполезно. Я-то знал, в чем дело. Самое страшное то, что я не мог ничего для нее сделать, для моей маленькой. Я пробовал все, что мог, что знал. Можно было прийти от этого в ярость. Она умирала по своей вине. Боже мой! Она ведь знала, как выздороветь, и не хотела сказать мне, где книга. А я искал ее, искал. И внезапно, совершенно случайно – нашел. Книга лежала под черепицей нижней гутты.

На следующий день девочка встала с постели. Она пела, как жаворонок. Мы с ней вдвоем так радовались, мы были счастливы. Я словно купался от счастья в какой-то теплой воде… Я заказал благодарственную мессу в Нотр-Дам де Водуан о возвращении моей книги. Если бы не этот случай, моя маленькая бы не выжила, а так она выжила.

Я смотрел на старого, усталого от жизни колдуна, который умирал без наследника – в любом смысле. Вместе с ним уходили тайны трех веков».

CCCVIII

«СПУСКАЙСЯ, ТЫ МНЕ НУЖЕН!»

Муссу был колдун-знахарь из Шаранта, который, не задумываясь, обращался к Дьяволу и публично, в самом что ни на есть властном тоне.

Каждый раз, как ему встречался трудный в излечении случай, он ударял в пол своей тростью и кричал: «Спускайся, спускайся, ты мне нужен!»

CCCIX

ДОБРЫЙ КОЛДУН

Колдун Пипет, живший в Домме (Дордонь) в начале века, знал секреты перемещения болезней из одних существ в другие и умел лечить лихорадку. Пациент дул в носовой платок или картонную коробку и вместе с дыханием извергал из себя саму сущность болезни. Затем Пипет клал платок или коробку на порог, и какой-нибудь жадный или любопытный прохожий вместе с предметом забирал лихорадку себе. Так был исцелен один из друзей Пипета. Бывало, что вместо прохожих Пипет передавал болезнь дереву – вешал платок или коробку на его ветви, и дерево высыхало.

Как-то раз Пипет приказал помощнику обойти все перекрестки дорог и собрать там осколки камней. С набитыми кремнем карманами Пипет пришел на мессу и в момент, когда благочестивые христиане преклоняют голову в память Вознесения Христа на небо, стал разбрасывать осколки по полу церкви. Делая это, он хотел определить, кому причинено зло – порча, сглаз или проклятие. Где больше осколков, там и больной. Этот последний должен был передать болезнь животному или растению, назвав его по имени или прокляв. Двое жителей Бенезака таким образом выздоровели: господин Вакье назвал своего кота, и бедное животное вскоре издохло; господин Дотрике по прозвищу Котик (le Minet) изрек проклятие смоковнице, которая вскоре засохла, как и ее предшественница из Вифании, проклятая Самим Христом.

Сила, выказываемая колдуном, заставляла людей его бояться. Боязливые соседи искали дружбы Пипета. Сам же Пипет действовал без стеснения, уверенный в своей безнаказанности. Один человек, который жив до сих пор, в свое время жаловался на то, что у него погибли все фруктовые деревья, и получил предупреждение, что в определенный час в сад явится тот, кто их портит. Владелец сада спрятался и стал ждать. В указанное время появился… Пипет. Такая наглая беззастенчивость показалась хозяину столь возмутительной, что он бросился объявлять на всю округу, что вредитель застигнут. Однако не успел он закричать, как его так затрясло, что он лишился дара речи. Сделал это, конечно, Пипет.

Когда Пипет умер, дух его в последний раз продемонстрировал свою силу в округе. Его последнее дыхание превратилось в грозу, сопровождаемую страшным ветром и разрушениями. Старые, высохшие под его же воздействием деревья буря эта выкорчевала вместе с корнем. В том, что все это дела Пипета, можно было удостовериться по тому, что ореховые деревья в полях его ближайших соседей не пострадали. С тех пор в Домме воцарилось спокойствие. Еще остались свидетели, у которых живы воспоминания об этих событиях.

СССХ

ПОЛИЗАТЬ ЗАД ПАПАШЕ ЗЕВУЛУ

Вот, что поведал мне дорожный сторож из Солони.

«…Силу можно получить очень просто; если бы все это знали, то вообще не было бы никаких колдунов. Надо перестать посещать мессу в течение года, а затем темной ночью пойти на Нансейскую дорогу, туда, где она поворачивает направо, и, не доходя до конца, где-то на середине повернуться лицом к обочине. Эта дорога специально предназначена для свиданий с Папашей Зевулом (Pere Zebul), который, конечно же, и есть Вельзевул! Ему надо сказать так:

 
Я тебя, папаша, рад
Попросить в полночный час
Дать своей мне силы часть,
А за это, а за это
Полижу тебе я зад.
 

Если человек, делающий это, в течение года, действительно, ни разу не был на мессе, ему, конечно, придется исполнить то, что он обещал, но это будет безопасно. Но если все-таки хоть раз в гостях у Бога он был, то Папаша Зевул ему отомстит – вернется он со сгоревшими губами и будет уродом до конца дней своих… Посмотрите на мамашу Л. и все поймете!»

CCCXI

КОЛДУН ЖАН-ЛУ

(Монолог по поводу одного колдуна из Берри)

 
Кто гусей-курей сгубил, кинув им отравы?
Молока лишил коров злым глазом, как косой?
В поле ржи прикрикнул кто «Подсыхайте, травы!»
Зайцу в поле кто присвистнул – Ин, замри, косой!?
Ортенз чахнет, и Анжель глядит снулой рыбкой.
Словно пень, высох Фарнан, вчера жив-живой,
Зять папаши Франсуа стал головой не свой.
Плачет юная Адель над пустою зыбкой.
Вот веревка в дом вползает, и огонь в сарай,
В стойлах лошади гудят, дохнут понемногу.
Был наш край всегда, как рай, нынче страшный край.
Загуляла проклять вся на широку ногу.
Смерть чудит, балует злобно, нет управы злу.
Тихо шепчутся в народе: «Это все Жан-Лу».
Это Жан-Лу!..
 
 
Это все подлец Жан-Лу, всей деревни ужас,
Наш колдун-бодун-ведун – о горе, спасу нет!
В страхе мы гадаем все, за сараем тужась, —
Кто, откуда родом он и сколько ему лет…
Люди добрые молчат, знают, если даже,
Знает Бог, еще небо знает – не гадай о том,
Будет лучше, если ты себе верну стражу,
Дабы порче не поддаться, сотворишь крестом
In nomen fili sanctou spiritou.
Знает тот, Другой!.. Другой… у, как же страшно, у!..
Знает Жана-Лу!..
 
 
У кого в лесу в друзьях проклятые твари —
Аспид, василиск и волк, жрец козла Козлу,
Жаба, мышь летучая и сова Лу-Лу.
У Жана-Лу!..
 
 
У кого в поле в друзьях проклятые травы:
Лютик, паслен, болиголов – называй траву! —
– Ну, еще! – цикута, хмель… знает все отвары,
Все отравы, взвары все – изведал кто их – ну!
Только Жан-Лу!..
 
 
Кто там в полночь на погост идет в полнолунье,
Открывает крышку гроба, кость берет на зуб,
Кто танцует в круге там, где летает лунь? – я
Бы сказал, да опасаюсь попасть ему в суп.
Вышли прачки – где белье? – в полынье-шалунье
Лишь воронка, и под лед все их белье ау.
У него такие шутки – весело ему…
Кому?
Конечно, Жану-Лу!..
 
 
Не встречали ль вы его там, где две дороги
Под луной пересеклись, – он весь там в белом, он
Пляской поглощен своей – горят глаза и ноги! —
Злобно щерится на крест, что древле водружен?!
Раздается дикий вой там, как собачий гон —
Ху-Ху-Ху-Ху-Ху-Ху-Ху!.. Ху-Ху-Ху-Ху-Ху!..
Через лес, через кусты, осоку-топь-траву
Берегитесь, бойтесь все – кто к нам идет? – Ау!
Это Жан-Лу!
 
 
Он – огонь, танцующий по стене кладбища,
Он – волчище-волкодлак во черном во лесу…
Волчья стая по долам пищу рыщет-ищет…
Кто Вожак у них, чей свист не тихнет на весу?
Ясно, что вожак – Жан-Лу… все это он, Жан-Лу.
Это Жан-Лу!..
 
 
Он один – повсюдусущий, словно зла крыло.
Скажет слово, двинет пальцем – и свершится зло,
Яд придет, порча, огонь – ничто не поможет.
Может лишь отец-кюре кропильницей своей,
Крестом и молитвою выжить эту нежить,
Чтобы Другой[5]5
  В Берри имя Дьявола не произносят. – К. С.


[Закрыть] (кто-кто?) подальше скрылся от людей,
 
 
Лишь в «Большом Альберте» его имя скрыто, ей!..
Называть его не будем, скажем лишь – Злодей.
Проклятое проклято – известно понеже,
Так кропи, отец-кюре, кропи в каждом углу.
Помоги нам, Боже, выжить, выжечь всю хулу!
Здесь был Жан-Лу!..
 
 
Подшутить решил Жан-Лу под Анну Святую,
На Жаннетт Филу навел он самый смертный грех,
И висит она в петле жертвой тех потех.
Сам кюре помочь не мог, жалко Жанну ту и
Жалко всех, кто кончил так – но не спасти их всех!
А ведь набожной была, как никто в деревне.
Это ж надо – кончить так несчастливо свой век.
Проклята теперь девица Церковью навек
Клятвой нерешимою, вечною и древней.
Кто ж так подшутил коварно над Жаннетт Филу,
Кто ж так зол, что нет предела его глаза злу?
Конечно, Жан-Лу!
 
 
«Elohim bara ischah hits barakou!..
Baal Zebel yasar ischah rosch ouh!
Ouh Baal Zebel!.. Baal Zebel!.. Baal Zebelle»
Ты смеешься? Это зря! Страх здесь нужен велий!
Кто тебя испортил, думай, пищу дай уму —
Конечно, Жан-Лу!..
 
 
Но смотри! Влачишь ты словно нищенскую суму,
Нестоянку, боль в башке, мыт, гнилые зубы…
Ты бормочешь: «Я погиб, не нужен никому!»
Успокойся, лекарь есть, ему хоть козу бы,
Хоть тебя – одно лечить: все едины зуды,
Лечит от всего, все боли ведомы ему:
Это Жан-Лу!..
 
 
Все Жан-Лу сделать сумеет, может все Жан-Лу,
От Резе о нем гремит молва и до Марлу —
Велий Мастер тайных дел, не зримых никому,
Хи-ха-хо! Смешно? Смеяться можете всему —
Кто последним посмеется, хорошо тому —
Конечно, Жану-Лу!..
 
 
Все бы так! – но нет печали боле никому,
Чем ему – ведь он не знал даже женской ласки,
Только сны он видит, плача, сказки наяву —
Бедный Жан-Лу!..
 
 
Он подкидыш бессемейный, чужда мать ему.
Эти сказки наяву все ему не в сказки…
Словно сыч, сидит в лачуге, радуясь тому,
Что придет весь бедный люд и скорчится в углу
На коленях перед ним, как будто на колу.
Вот вам Жан-Лу!..
 
 
Умереть в постели теплой дано не ему,
Сдохнет псом в канаве, гадкий себе самому —
Без креста, без поминанья, всем и вся в хулу,
Сдохнет, скучный, равнодушный холоду, теплу,
Даже птице, той, что вьется, черной, по крылу…
Вот вам Жан-Лу!..
 

CCCXII

«ОЛУХ-ВИЛЫ»

Одним из самых знаменитых колдунов в Солони, которых я знал, был папаша «Олух-Вилы», в течение почти пятидесяти лет имевший практически полную власть над округой. Когда я, возвращаясь из школы, встречал его на дороге, я дрожал, словно сухой лист. Однажды я видел, как он «работал» с садовником моего отца, пригласившим колдуна «заговорить зубы». «Работал» он на старинный лад. Оставив башмаки на пороге, босой, он заворачивал свой «жезл искусства» в бумагу и притрагивался им к больным местам, произнося при этом сакраментальные слова:

 
Впереди + еще впереди + еще-еще впереди +++
Моя сила + твоя сила + моя твою пересилит.
 

Человек этот, очень ловкий в делах, продавал мази от всех болезней, заколдовывал и расколдовывал, заговаривал зубы и к тому же имел репутацию костоправа, которую постоянно поддерживал. Часто рассказывали, что как-то ночью его увезли куда-то в великолепном экипаже, запряженном двумя лошадьми. Слуга в ливрее, сидевший на козлах, потребовал от колдуна хранить тайну; более того, ему завязали глаза, чтобы он не запомнил дорогу и сам вид замка, где потом трудился. Видимо, замок принадлежал очень богатому маркизу. В замке колдуна подвели к какой-то даме со сломанной ногой. «Я умею магнетизировать все, кроме ног, – хитро хвастал потом колдун, – и мне пришлось вместо ног ее хорошенько пощупать. А слуга мне еще за это дал на лапу целых пять пистолей». 50 франков в ту пору было приличной суммой, и об этой истории много рассказывали. Впрочем, как и всякий хороший костоправ, он прекрасно знал костное строение человека, всегда мог определить место вывиха или трещины и кости именно правил, то есть вставлял на место, сустав за суставом. Конечно, он еще и делал сильный массаж – его пальцы причиняли такую боль, что всякая иная боль исчезала, как по волшебству. Он во множестве перемещал смещенные нервы и восстанавливал расположение ребер, что и составляет сущность искусства костоправа, очень часто при этом делая вещи, анатомически почти невозможные.

А теперь я расскажу о волчьих вожаках. Так в старые времена назывались колдуны, которых я еще помню. Они обходили поля, держа одной рукой волка на привязи, а в другой – банку с пиявками.

* * *

CCCXIII

КТО ОНИ ТАКИЕ

Беррийские колдуны умеют заколдовывать волков так, что волк будет повсюду следовать за своим повелителем и участвовать в магических обрядах, совершаемых на перекрестках лесных дорог; колдуны эти сами могут оборачиваться волками. Называют их также запирателями волков, потому они прячут волков в своих амбарах во время облав.