Текст книги "Если любишь - солги (СИ)"

Автор книги: Кира Калинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц)

Глава 11. Бежать!

Остаток дня пролетел, как во сне.

Роскошный салон "фантома" пах лакированным деревом, кожей, цветами и дорогим парфюмом; в букете ароматов отчётливой ноткой выделялся одеколон Дитмара. Рука нащупала в кармане брелок с котёнком – мой счастливый талисман. Хотелось плакать, теперь от облегчения и благодарности.

– Нет-нет, дорогая, домой вам нельзя, – щебетала Евгения. – Там вы станете лёгкой добычей для этих полицейских шакалов. Сделаем так. Пока идёт следствие, поживёте у нас. Здесь, в городе.

Её голос звучал, как музыка. Слова не имели значения. Жизнь продолжалась. Страшный инспектор, призрак тюремной камеры, мрачное здание с зарешеченными окнами растаяли, как ночной кошмар в лучах утра.

– А потом, когда всё закончится, мы вместе отправимся путешествовать.

– Совершим круиз по Южным островам, – Дитмар блеснул глазами с шофёрского места. – Заодно проверим, каков в деле "Альбатрос".

– Это яхта океанского класса, – объяснила Евгения. – Новая игрушка моего маленького братика.

Дитмар рассмеялся:

– Завидуешь, старушка?

Они согласились заехать за чемоданами, а после отвезли меня в свой городской дом на улице Света, в двух шагах от набережной Огней. Над крышами богатых особняков виднелась башня Четырёх Светил. До наступления темноты главная иллюминация не работала, но по ажурной металлической конструкции пробегали разноцветные сполохи, оживляя ранние сумерки.

Дом Карассисов выделялся среди других. Лепной декор, не тяжёлый, классический, как у соседей, а тонкий, затейливый, оплетал фасад с закруглёнными окнами и лёгкими балконами, будто стебли вьющихся роз. Внутри было не так просторно, как в "Гиацинтовых холмах", но гораздо уютнее. Вместо мрамора – паркет, изящная мебель из древесины тёплых золотистых оттенков, всюду шарнанские ковры.

– У нас вы будете в полной безопасности, дорогая, – жизнерадостно заверила Евгения, сбрасывая манто на руки служанке в крахмальном переднике. – Полиция сюда не сунется, разве что с ордером от прокурора Литезии. Не бойтесь, любой ордер бессилен против рубиновой печати. Впрочем, это средство мы оставим на крайний случай.

Рубиновая печать, один из пяти символов высшей власти Магистериума, – в руках Евгении? Нет, должно быть, она имела в виду свою мать. Но захочет ли великая Октавия Карассис вступиться за безвестную девушку без магнетического дара, примечательную лишь неудобной правдивостью и умением притягивать неприятности?..

Слуги в скромной серой униформе в один приём перенесли мои чемоданы в спальню на втором этаже. Саквояж достался молодому долговязому брюнету. Он поднимался последним, а я шла следом, не спуская глаз с его левой руки, в которой покачивалось, прикрытое ненадёжным кожаным футляром, всё моё состояние.

Хвала тривечным – поставил и вышел, даже не взглянув.

Евгения заставила меня лечь в постель, словно больную, затем прислала горничную с бульоном и гренками. Все слуги и служанки у Карассисов были хороши собой. Эта, блондинка с точёными чертами, накрыла мне столик-поднос, и впервые в жизни я ужинала лёжа.

Ни о чём не хотелось думать. Но Роберт Барро погиб, и в этом была моя вина, пусть и косвенная. Перед внутренним взором проявилось гномье лицо профессора в тот самый миг, когда он задал свой гадкий вопрос. Тогда я смотрела, но не видела, слепая от страха и унижения. Однако взгляд, как линза фотографического аппарата, запечатлел на плёнке памяти мельчайшие детали: блёстки пота на лбу, напряжение мимических мышц, выражение глаз. В них читалась сосредоточенная решимость. И ещё сочувствие. Сочувствие, которого не было в глазах Дитмара.

После еды меня разморило, но я всё же нашла в себе силы подняться и спрятать саквояж под кровать. Потом легла снова и уснула.

Новый день начался завтраком в компании Евгении и Дитмара под аккомпанемент лёгкой светской беседы. Продолжился прогулкой по небольшому огороженному саду, вид которого соответствовал календарю. А завершился обедом, составленным исключительно из даров южных морей, игрой в карты и здоровым ужином из овощей и фруктов, за которым к нам присоединился Аврелий. Я ни минуты не оставалась одна. Казалось, у мажисьеров нет иных забот, кроме как развлекать свою нечаянную гостью.

В свою комнату я вернулась лишь поздним вечером, опьянённая сладким сойо, разговорами, весельем и ненавязчивым флиртом. С детских лет я не проводила среди людей столько времени, как в эти последние дни. И катастрофы не разразилось: моё неумение льстить и притворяться никого не покоробило, меня не заклеймили бесстыдной грубиянкой, не пригрозили иском за оскорбления и пренебрежение общественными нормами. Неужели я зря провела затворницей большую часть жизни, сперва в родительском доме, потом здесь, в Каше-Абри?

Мои вещи из шести чемоданов были разобраны, разглажены, разложены и развешены. Саквояж из-под кровати исчез, но к счастью, отыскался в гардеробном шкафу. Содержимое выглядело нетронутым.

На следующее утро после завтрака Евгения извинилась, сказав, что намерена поработать до обеда. Оказывается, в городском доме тоже имелась лаборатория. Я объявила, что поднимусь к себе, потому что мне надо побыть наедине с собой. Это была чистая правда – моя привычка к одиночеству ковалась годами и не могла исчезнуть за пару дней. Мне требовалось уединение, чтобы перевести дух и осмыслить своё положение.

Но была и другая причина. Страх остаться наедине с Дитмаром. Вчера днём у меня случился приступ. Мы втроём играли в девятку – простая, знакомая с детства забава. Потом пришёл Аврелий и заявил, что это скучно. Предложил преферанс. Я сразу сказала "пас". Моё знакомство с игрой было давнее и шапочное, садиться за стол с опытными преферансистами и пытаться не стоило. "Чушь! – ответил Дитмар. – Довольно знать основные правила и понимать логику. Давайте я вас научу". Придвинулся вплотную, бегло набросал пульку на листе бумаги, заговорил о взятках, очках, прикупе, для примера изобразил раздачу и вложил карты мне в руки.

В этот момент его одеколон ударил в ноздри особенно сильно, а беглое прикосновение пальцев стало спичкой, брошенной в сухую солому. В одну секунду тело налилось жаром и тяжестью, карты исчезли из головы, осталось только желание ощутить объятья Дитмара в темноте спальни… или прямо на сукне карточного стола. И – о ужас! – сквозь одеколон пробился запах телесной влаги, которой моё естество порой отзывалось на смелые ночные фантазии.

Я делала вид, что ничего не происходит. Но было чувство, что моё состояние очевидно каждому в комнате и этот запах ощущают все, и если сейчас спросят: "Верити, отчего вы разрумянились?" – я не смогу удержаться от ответа. Правдивого, как всегда… Проницательный взгляд Евгении кольнул глаза. "Хватит, Дит, – сказала она нарочито беспечным тоном. – Уверена, Верити всё поняла". Каким-то чудом мне и правда удалось не выглядеть полным профаном в игре, тем более, что мысли были заняты совсем другим.

Что будет, если мы с Дитмаром останемся вдвоём? Он скажет "Пойдём", и я пойду. Он скажет "Отдай", и я отдам. Тело, разум, душу…

11.1

К счастью, Дитмар не собирался впустую торчать дома ещё целый день. Сказал, что съездит по делам в контору семейной компании. Обещал вернуться к вечеру, просил не скучать. И я осталась одна. Если не считать целого батальона слуг – стройных, подтянутых, в неброской униформе, настолько одинаковых, что становилось не по себе. Словно, это не люди, а оргаматы, созданные в тайной лаборатории, чтобы без устали и сомнений служить своим хозяевам.

Они казались частью интерьера и проявляли себя, лишь когда были нужны. Один подсказал путь в библиотеку. Я полистала несколько книг, выбрала роман Агнессы Пасьон "Чужая" и около часа читала, сидя у окна. Дождя сегодня не было, но день выдался какой-то бесцветный, не радостный. Захотелось прилечь, и я взяла книгу с собой наверх. Переоделась в домашнее платье, устроилась на кушетке-рекамье под пледом, перевернула страницу:

"Когда он вернулся в комнату, она успела защёлкнуть сумочку и поднялась с дивана, неловко улыбаясь.

– Простите, мне пора. Время позднее.

Он прошёл за ней к выходу, взялся за ручку двери и замер, глядя в тёмные, с лунной поволокой глаза так, будто в мире не было никого, кроме них двоих.

– Зачем же вы приходили, если убегаете так скоро. Вы ведь убегаете, верно? Боитесь меня? – двумя пальцами он приподнял её подбородок. – Или себя?

Она попыталась уклониться от поцелуя, но он прижал её к двери. Створки с дребезгом содрогнулись, медная ручка в виде львиной лапы впилась ей в бок.

– Вы пришли ко мне сами, и вы останетесь, – выдохнул он, склоняясь к нежной белой шее…"

Я отложила книгу, подняла глаза: в дверях стоял Дитмар. Он вошёл неслышно – как, когда? – и петли не скрипнули, и каблуки щегольских ботинок не стукнули о паркет. Я села, поспешно оправив под пледом платье. Дитмар улыбнулся и притворил за собой дверь.

– Решил заглянуть, проверить, как вы тут. Не скучали? – мягко, как кошка, он прошёл вперёд, с паркета на ковёр. – О, не вставайте, прошу! Что читаете?

В горле пересохло, я молча показала ему книгу. Хорошо, что успела подняться до того, как он приблизился – почти вплотную. Сидеть перед ним сейчас, а тем более лежать, беспомощной и доступной, было выше моих сил. А он даже не подумал извиниться за то, что вторгся без стука и спроса!

– "Чужая", – прочёл на обложке. – История запретной страсти. Жаль, конец печальный. Не люблю печальные концы. А вы?

Я покачала головой.

Он взял книгу из моих рук, небрежно бросил на кушетку. В его глазах цвели гиацинты, запах одеколона был таким густым, что казалось, ещё чуть, и можно будет увидеть облако, в котором смешались струи сандала, бергамота, кедра, мускатного ореха… Что там ещё – кардамон, имбирь, пачули… мускус и амбра? Не знаю! Что-то такое, от чего убыстряется пульс, а мысли путаются.

– Признаться, терпеть не могу бумажную работу, – сказал Дитмар с улыбкой. – Решил сбежать пораньше. Намного раньше… Вы меня ждали?

– Что? – от дерзкого вопроса ко мне вернулся дар речи.

Он нахмурился.

– У вас испуганный вид, – тон его изменился, из насмешливо-самоуверенного стал мягким, сочувственным. – Вам многое пришлось пережить, Верити. С этим трудно справиться в одиночку. Тем более, молодой девушке.

Кончиками пальцев он коснулся моей щеки.

– Но вы теперь не одна.

Пальцы скользнули по подбородку, обежали вокруг рта, тронули губы, легонько надавили…

В словах больше не было нужды. Я беспомощно ощущала, как рука Дитмара спустилась на шею, чуть сжала, погладила и двинулась ниже. Он мог бы задушить меня в этот миг, и я бы не дёрнулась, не пискнула. Так, наверное, чувствует себя кролик перед удавом – понимает свою участь и всё равно подчиняется воле хищника.

Мне бы протестовать, отбиваться, гнать наглеца вон или бежать самой, но слабость, и нега, и жар в крови заглушали шёпот гордости и рассудка. Дитмар целовал меня, не по-вчерашнему, с осторожностью, а жадно и властно, как завоеватель пленницу, руки его гуляли по моему телу, тискали и мяли всё, до чего могли добраться поверх одежды. Вдруг он рывком подхватил меня под ягодицы, притиснул к себе, к твёрдой выпуклости внизу живота, и так, навесу, пронёс до постели, бросил спиной на покрывало и сам упал сверху. Тяжёлый, сильный, будто оборотень в "Гиацинтовых холмах"…

Это было, как с Ральфом – неправильно. Слишком быстро, слишком грубо. Но Ральф против Дитмара кутёнок, и тело моё никогда не отзывалось на ласки Ральфа таким пожаром, такой жаждой подчинения.

Что теперь? Бессильно отталкивать руки Дитмара, отворачивать лицо от поцелуев, умолять:

– Нет, не надо, остановитесь, пожалуйста…

– Чего ты боишься? – тяжёлое дыхание, фиолетовый свет в глазах. – Позора? Кто посмеет тебя осудить, если рядом буду я! Забеременеть? Я биомагнетик. Не хочешь ребёнка – его не будет! Разбитого сердца? Не бойся. Я теперь всегда буду с тобой, ни за что не оставлю одну, не отдам никому. Ты моя, сейчас будешь моей!

Сопротивляться не было сил, сладкий ужас тёк по жилам. Я закрыла глаза…

Звон разбитого стекла, глухой тяжёлый удар – совсем близко. Холод сквозняка на обнажённой коже. И лёгкость оттого, что мужское тело больше не давило на меня. Дитмар успел откатиться, привстать и теперь глядел на дыру в стекле и на тротуарный брусок на ковре в двух шагах от кровати.

В следующую секунду он был уже у окна, потом – у двери. Бросил "Я сейчас" и исчез.

А мне остались острое разочарование и обида. Довёл до точки кипения, сломил волю – и бросил. Обещал, что всегда будет рядом – и нет его. Мужчина посулит, что угодно, лишь бы получить желаемое. Ральф клялся жениться, а потом…

Я осознала, что лежу на кровати с обнажённой грудью, подол мой задран до пояса, короткие шёлковые панталоны приспущены… А в окно веет свежий ветер, разгоняя мускусно-пряный дурман. Запах похоти, безмозглого звериного влечения, разгорячённой плоти и потных простыней. Запах, который пугал и отталкивал меня в день знакомства с мажисьерами, а потом заворожил, взял в плен и превратил в вожделеющую самку.

"Я биомагнетик, – сказал он. – Не хочешь ребёнка – его не будет".

Или: хочешь женщину – и она станет твоей.

Это наверняка проще, чем остановить зачатие. Нужен только верно подобранный аромат, гипноз магнетического взгляда и голоса…

Дитмар вернулся через пять минут. К этому времени я успела наскоро привести себя в порядок, а когда он вошёл, забилась в угол между окном и комодом. Между нами оборонительным валом раскинулась смятая кровать.

– Стервец успел удрать, – сообщил Дитмар с весёлой злостью. – Но ничего, это мы сейчас залатаем.

В руке у него что-то блеснуло. Драгоценный камень? Магнетический кристалл! Дитмар провёл крохотным камушком по стеклу вокруг дыры – как делают воры в синематографических картинах, прорезая проём в окне, чтобы открыть шпингалет и пробраться в чужой дом. Едва он закончил, дыра стала на глазах уменьшаться. Казалось, неровные края пробоины растут внутрь… Так лёд затягивает прорубь. Меньше, чем за минуту, стекло стало целым. А кристаллик в пальцах Дитмара уменьшился до крохотной крупинки.

Мажисьер повернулся ко мне. Он явно был доволен собой и уверен, что его трюк произвёл сильный эффект. Но увидев моё лицо, сейчас же надел маску сострадания и заботы.

– Испугалась? Иди ко мне, маленькая, – в его голосе проскользнула нотка досады от того, что приходится начинать всё сначала.

– Не трогайте меня!

Остался всего шаг – и я в его руках.

Схватила с комода статуэтку синего стекла, замахнулась. Жалкое оружие, и отнять ничего не стоит. Но иногда довольно намерения. Дитмар замер, так и не сделав последнего шага.

– Верити, успокойтесь, – теперь он был встревожен всерьёз. – Что случилось?

Вокруг уже клубился аромат соблазна. Был это одеколон, или Дитмар, как мускусная крыса, сам выделял пахучее вещество сладострастия, – всё равно. Запах, только что сводивший с ума, показался отвратительным. Но хуже всего, что глубоко внутри меня, в тёмной клоаке древних инстинктов, вновь затлело погасшее было желание… Только на этот раз пламя не разгорится. Я не позволю.

– Вы использовали магнетизм. Это бесчестно и мерзко!

– Верити…

Фиалковые венчики вокруг его зрачков то расцветали, затопляя собой всю радужку, то сжимались в бутон. Сине-фиолетовые соцветия, как узоры калейдоскопа, строились из лепестков и крупинок разных оттенков. Следить за их взаимными перетеканиями и метаморфозами, нечеловечески жуткими, но гармоничными, хотелось без конца, до шума в голове, до огненных мух в глазах… Нет, сьер мажисьер, довольно с меня ваших чар.

– Только подойдите, я буду царапаться, кусаться и кричать!

Он смотрел молча, долго, пристально – взглядом тяжелее гранитных плит на набережной Огней. Потом вдруг откинулся назад, качнулся на каблуках, заговорил отрывисто, с напором:

– Что ж, каюсь, без магнетизма не обошлось. Но и вы признайте: я вам небезразличен. Нас тянет друг к другу, с первой встречи, с той минуты, как в театральном ресторане, над столом с креветками и рыбой, соединились наши руки. Моя страсть горячее вашей. Вы сводите меня с ума, я всё время думаю о вас, не могу спать ночами, горю, как в лихорадке… Так устроены мужчины. Женская любовь созревает тихо и медленно, лишая нас терпения и здравого смысла. Я устал ждать, пока вы поймёте свои чувства и решитесь отбросить условности, внушённые ханжеским воспитанием и лицемерной общественной моралью. Я поспешил, решил форсировать события… Сожалею ли я о том, что рискнул? Ни грана! Но проклинаю себя за то, что испугал вас и оттолкнул, и прошу прощения – всей душой, всем сердцем.

О, Дитмар умел говорить, знал, как найти самые верные, самые проникновенные слова!

– Похоже, Барро прав – ликантропам нужны именно вы. Зачем, я непременно выясню. Войти сюда они не смогут, этот дом защищён куда лучше загородного сада. Им остаётся только злиться.

А сейчас злился сам Дитмар. Духи земли, да он в бешенстве! Но кого он ненавидел больше – меня за то, что раскусила магнетический трюк, или того, кто бросил камень, помешав ему получить желаемое?

Дитмар перевёл взгляд на окно, на то место, где совсем недавно была пробоина.

– Я укрепил стекло, насколько смог, но завтра же заменю его бронированным. Здесь вам ничего не грозит. И чтобы вы чувствовали себя в безопасности, я смирю свои желания. Навсегда или на время – решать только вам.

Он замер, низко склонив голову, потом развернулся и стремительным шагом вышел вон. Стукнула дверь. Я осталась одна. И только сейчас поняла, что по спине течёт холодный пот. На глаза давила чугунная тяжесть, в голове бухали кузнечные молоты.

Вот и всё. Я узница зачарованного дома с бронёй на окнах, в полной власти человека, которым движут животные инстинкты. Значит, рано или поздно он повторит попытку. И непременно отомстит за унижение.

11.2

Меня не заперли – уже хорошо.

Упёрлась пылающим лбом в прохладную притолоку дверного косяка, постояла полминуты с закрытыми глазами, чувствуя, как дыхание становится ровнее, а в мышцы возвращаются силы.

Скорее!

Скинуть домашнее платье, подтянуть и закрепить потуже сползший чулок, надеть уличные туфли. Платье… синее. Простое, но элегантное, а главное, удобное и почти без застёжек. Лёгкое пальто в тон. И шляпку, без шляпки нельзя… Куда они подевали перчатки? К бесам перчатки! И запасные чулки туда же. В третий раз одну ошибку я не повторю. Сумочку и саквояж – в левую руку, правая пусть будет свободна.

На цыпочках я выскользнула в коридор, спустилась на первый этаж и, как мышь в доме полном котов, прокралась к входной двери, почти уверенная, что сейчас Евгения, будто дух, просочится наверх из своего подвала, чтобы преградить мне путь. Или, пока вожусь с запорами, сзади неслышной поступью барса подойдёт Дитмар и схватит за плечо. В тот момент, когда лязгнул, отворяясь, последний замок и тяжёлая створка наконец подалась, за спиной прозвучал оклик:

– Дамзель, куда вы?

Сердце в груди сделало кульбит, я вылетела на улицу и пустилась бегом. Свернула в первый же переулок, перешла на быстрый шаг. Прохожие косились – бегущий человек всегда заметен, особенно женщина.

Ещё один поворот – и вот она, набережная Огней с ажурным обелиском башни и изрядной толпой, в которой праздно гуляющие и спешащие по делам мешались в один человеческий водоворот. В центре всегда людно. Но набережная – слишком открытое место, и если за мной сейчас бегут слуги Карассисов, а то и сам Дитмар…

Ноги сразу ослабели. От Дитмара не убежишь. Потом вспомнилась его угроза: оборотни, рыщущие вокруг особняка. Возможно ли такое – в самом сердце Каше-Абри, под стенами дома одной из самых влиятельных магнетических семей континента? Но кто-то же кинул булыжник в окно! Моя комната глядела во двор, от неё до ограды метров десять-пятнадцать, кругом высокие деревья, и бросать надо наискось. Или можно забраться в сад… но кто станет так рисковать ради хулиганской выходки? И какая сила необходима, чтобы добросить тяжёлый каменный брусок до второго этажа, проделав дыру в оконном стекле, но не разбив его полностью?

В голове вновь закрутились звериные морды и оскаленные пасти. Может быть, я совершила ошибку, покинув своё единственное убежище?

Облачная завеса, затянувшая небо, прорвалась, выпустив на волю яркую синеву и весеннее солнце. Свет озарил мостовую, заиграл на зыбких водах реки, словно приветствуя моё освобождение. Я свернула на Фонарную и поспешила к станции, на которую со звоном и грохотом как раз подкатил солнечно-электрический трамвай. В прежние времена я села бы в вагон первого класса, но сейчас предпочла второй. Людей там больше – на соседа лишний раз никто не взглянет, а билеты дешевле. Пора думать об экономии. Да и ехать всего три остановки.

Идея запутать следы пришла мне на набережной при виде двоих молодых людей. Оба нескладные, вихрастые, в очочках, с книжками – типичные студенты-зубрлы. А ведь несчастный профессор Барро дал мне визитную карточку! Скорее всего, она осталась дома, на Вишнёвой, но где находится факультет естествознания, и так все знают.

Роскошное здание с колоннами и скульптурной группой на фронтоне носило имя страстного археолога барона Колбера, который и построил его полтора столетия назад. Здание считалось одной из достопримечательностей Каше-Абри. Его печатали на открытках вместе с башней Четырёх Светил, театром "Небесный сад" и картинной галереей сьера Рауха. Пусть меня увидят на ступенях высокого мраморного крыльца. Женщин здесь мало, а молодые люди в очочках могут быть очень наблюдательны и столь же болтливы.

Миновав небольшой сквер, я села на гибридный омнибус. На ветвях лип за окном уже проклюнулись юные листочки, мимо проплыло жёлтое здание главного почтамта и серое – городского вокзала. Я вышла на следующей станции – у публичной оранжереи. Ещё одна предосторожность. Прогулявшись среди пальм и папоротников, безнадёжно убогих после шикарного сада Карассисов, опустилась на скамейку у фонтана.

Дитмар откуда-то знал, что профессор Барро предупредил меня об оборотнях. Я этого не говорила, а они с Евгенией не спрашивали. Значит ли это, что Дитмар ездил не в семейную контору, а к инспектору Астусье – познакомиться с протоколом допроса? Или он выудил всё у меня из головы магнетическим способом. А если полиция заодно с Карассисами и сцена моего чудесного "спасения" разыграна, как спектакль? Но зачем такие сложности? Не из-за того же, чтобы Дитмар мог соблазнить меня!

Они многое обо мне знали – Дитмар и Евгения. И сьер В. К. Он был в курсе, что я предпочитаю ездить на поездах, а не летать на дирижаблях, хотя умер до того, как у меня успели возникнуть хоть какие-то предпочтения. Вот и теперь он велел сесть на электрический экспресс до Шафлю, выйти в пригороде, отыскать улицу Лудильщиков… А может, хватит с меня указаний сьера В. К.? Да и Дитмар с Евгенией могут знать о моей маленькой слабости.

Машинально сунула руку в карман – и заледенела. Пальцы ощутили знакомое сочетание: холодный металл – цепочка, тёплая бархатистая фигурка – котёнок. Но я не брала его с собой; собираясь второпях, даже не вспомнила!

Медленно, с тихим ужасом достала брелок. Симпатичная улыбчивая мордочка, глазки – капельки янтаря. Даже сейчас при взгляде на очаровательную зверушку в душе поднялась волна умиления. Крошка Мартид глядел на меня доверчиво и беззащитно.

Маленький прилипала…

Все эти дни я безотчётно выбирала одежду с карманами и так же не сознавая, что делаю, брала с собой котёнка, а ложась спать, клала под подушку. Осторожно поднесла фигурку к носу… О духи земли! Запах проклятого одеколона был так силён, что показалось, Дитмар стоит рядом.

Мартид… Как же я сразу не догадалась! Мартид значит Дитмар.

Он – это я, вот что шепнул мне в тот вечер проклятый колдун.

Только сейчас я поняла, почему сьер В. К. не позволил мне завести кошку. Он был прав, тысячу раз прав, мой загадочный покровитель, живой или мёртвый. Ни друзей, не возлюбленных, ни домашних питомцев. Я любила бы свою кошку со всей нежностью изголодавшегося по теплу сердца. И когда пришлось бы срочно бежать, разве смогла бы я оставить единственное близкое существо?

Котёнка жаль. Он не виноват, что хозяин превратил его в диверсанта, а возможно, и соглядатая. Дитмар всегда знал, где меня найти. Возможно, и сейчас не торопился захлопнуть ловушку, потому что был убеждён: птичка никуда не денется…

Глазки-опалы на серой мордочке лучились лаской и доверием.

Прости, малыш.

Я бережно пристроила котёнка под широким листом монстеры, крепче сжала ручку саквояжа и, озираясь по сторонам, покинула оранжерею через боковой выход.