Текст книги "Если любишь - солги (СИ)"
Автор книги: Кира Калинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)
Глава 28. Глоток смелости
После всех сюрпризов я была готова к тому, что Сира сейчас же выйдет из-за ближайшего валуна. Но этого не случилось. Марти опёрся руками о край глыбы и сильно, чуть не падая, подался вперёд, к пруду. Его напряжённое лицо отразилось в воде.
И что дальше?
– Она не видит, – сказал Отсо.
– Чего я не вижу?
В пруду лежало небо – сочная, глубокая синь, облака, пышные, как взбитые сливки. Страдальческое лицо Марти, обрезанное кромкой берега по верхней губе, рядом – моё отражение. Неужели они ждали, что в воде, как в хрустальном шаре базарной гадалки, явится Сира Синнет?
– Если ты правда ключ, ты должна её увидеть!
Кажется, меня обвинили в самозванстве.
– Я никогда не говорила, что я ключ, – отвернулась от пруда, посмотрела в глаза Марти. – Так решили другие. А я больше всего на свете хочу, чтобы это оказалось неправдой.
Марти наконец выпрямился. На его бледном измученном личике блестел пот.
– Ты боишься! – выплюнул, как ругательство. – Ты всё время боишься!
Сейчас он выглядел не больным подростком, а маленьким злым старичком. Отсо смотрел на меня сверху вниз и презрительно улыбался.
Кто из них на самом деле главный?
Отсо взрослый сильный мужчина, а подростки уважают силу. Что же говорить об увечном мальчике, который изо всех сил старается быть достойным своего положения. Его максимализм можно было простить, но издевательский взгляд краснокожего чудовища выводил из себя. Второй день я терпела грубость и насмешки этих двоих. Довольно уже.
– Да, боюсь! – выпалила я. – И не стыжусь в этом признаться. А вы оба, такие волевые, твёрдые, как гранит, вы ничего не боитесь? Тогда вы глупцы. И трусы. Да, трусы! Потому что не отдаёте себе отчёта в собственных страхах, а значит, зависите от них. Трус – не тот, кто боится, а тот, кто позволяет страху управлять собой.
Спасибо Фалько за подсказку.
Красное лицо Отсо потемнело, ухмылка превратилась в оскал, и я пожалела, что дала себе волю.
– Смотри-ка, у девчушки есть зубки, – с угрозой протянул он и медленно двинулся в обход каменной глыбы.
Марти, серьёзный и мрачный, вскинул руку. Оборотень замер.
– Если ты можешь управлять своим страхом, – юный ключ глядел на меня тяжёлым взглядом, слегка морщась, – поднимись наверх, зачерпни воды, у истока она самая сильная, и выпей. Или, – он помедлил, – Отсо принесёт тебе.
Угол его рта дёрнулся; на усмешку это не походило, скорее на гримасу боли. Следовало позвать Соргин, но я даже предлагать не стала. Повернулась и пошла к лестнице.
За этим я сюда и приехала.
Воин был старшим братом, а источник смелости – старейшим из трёх. Когда-то вокруг него плясали первобытные охотники, призывая удачу, затем воины – готовясь к набегу на соседние племена. Так считали учёные. Потом появился источник мудрости. К нему приходили шаманы, знахари и седые старейшины. Лишь позже из этих двух составляющих, смелости и мудрости, родилась справедливость, а с ней и правда как самостоятельная ценность. Тогда наконец людям понадобился источник истины – чтобы вершить суд и избирать вождей.
Мажисьеры считали, что прикосновение к силе старших источников разбудит во мне дар ключа, который так или иначе укажет путь к искомому источнику правды. На мой взгляд, это всё равно, что плясать с бубном, призывая дождь. Но почему бы не попытаться? Тем более, что мне хотелось увидеть источник смелости. Вот и увидела.
Налетел ветер, растрепал наспех подколотые волосы. Я подняла левую руку, чтобы отвести пряди с лица – и не стала опускать. Локоть хорошо скрывал от глаз близкую пропасть. Эта пропасть сбивала с толку моё чувство равновесия, колени дрожали, но я знала, что одолею подъём. Надо только глядеть под ноги и ощущать ладонью прохладную шершавую стену с правой стороны. Всё получится. Не зря я столько раз карабкалась по щелястым лестницам причальных башен, всходила на дирижабли по шатким трапам, висела над бездной в кабине фуникулёра…
Площадка перед входом в жилище ключа: два шага вправо, два – влево. Можно постоять, перевести дух, рассмотреть сучки и трещины на дверных досках, почувствовать запах прогретой солнцем краски. Собраться с силами.
Вот он – карниз, ведущий к роднику. Длина около четырёх метров, ширина меньше полуметра. Слишком опасно. Но если тут ходил Марти на костылях, а он, без сомнения, ходил, то и я пройду. Героиней притворяться не буду. Прижмусь спиной к скале и, цепляясь руками за выступы, не сводя глаз с далёких серых круч с пятнами зелени на склонах, тихими шажками подберусь к потоку…
Маленький водопад ярился, шумел, сыпал ледяными брызгами. К вбитому в камень ржавому крюку была привязана большая медная кружка. Тяжёлая. Я наполнила её до краёв. От студёной воды ломило зубы, но это сущая мелочь по сравнению с обратной дорогой – сначала по карнизу, потом по лестнице.
Сверху спуск казался головокружительным. В животе стало холодно. Первая мысль была: "Ни за что. Лучше умру здесь, наверху". Вторая: "Где твои чары, источник? Почему не действуют?"
Было ясно, что умереть мне не дадут. Придёт Отсо и стащит трусиху вниз самым безобразным и постыдным образом.
При других обстоятельствах я бы всем телом прилипла к скале и сползала вниз чуть ли не на коленях. Но от запруды смотрели две пары недобрых глаз, и я поставила ногу на первую ступень, держась так прямо, как только могла. Спускалась медленно, прижавшись боком, теперь уже левым, к каменной стене, но не теряя достоинства.
Сойдя на твёрдую землю, не позволила себе ни задержки, ни вздоха облегчения. Спина была мокрой, ноги тряслись, как студень, однако шаг каким-то чудом оставался ровным. Юный ключ ждал, опираясь на костыли, и как только я приблизилась, сел на камни у самой воды. Он явно проделывал это не в первый и даже не в десятый раз, но смотреть было больно – как мальчик рваными движениями перехватывал упоры костылей, не замечая пота на лице и закушенной губы, как ломалось и дрожало его слабое, непослушное тело…
Пристроив костыли рядом с собой, он сделал знак рукой. Я присела на корточки и уставилась на своё отражение, чтобы хоть чем-то вознаградить его за усилия. С минуту мы сидели молча, и я даже попыталась представить себе Сиру Синнет, глядящую сквозь завесу воды.
– Она считает, тебе можно доверять, – вдруг произнёс Марти. – Говорит, ты важна.
Я пристальней всмотрелась в хрустальную зыбь и обнаружила, что вижу не себя, а Сиру. Вот так – вдруг. Буднично и просто. Обернулась – проверить, не стоит ли она за спиной, просто на всякий случай, и снова перевела взгляд на воду. Сира была там, видение не рассеялось.
Её губы двигались совершенно беззвучно, но откуда-то я знала, что она поздоровалась и спросила, как дела. Никакого голоса в голове. Даже слов как таковых не было, но их смысл непостижимым образом откладывался в сознании.
– Это правда вы? – прошептала я. – Вы меня слышите?
Подтверждение. Оба раза. Мягкая, необидная ирония.
В следующий миг Сира посерьёзнела, даже помрачнела. Рассказ о программе "Экстр" – не та история, которую излагают с улыбкой.
28.1
Это было похоже на публичные чтения в лектории. Из Сиры вышел бы хороший профессор – родилась она мужчиной и без задатков ключа.
Мажисьеры изучают оборотней много веков подряд. Долгое время у этих исследований была одна цель – разгадать секрет магнетической крови. Но некоторых учёных заинтересовал сам феномен оборотничества, или говоря научным языком, метаморфизма. Почему, например, из всех высших животных этот феномен наблюдается только у людей? Коты не умеют превращаться в собак, лисы – в бегемотов, обезьяны всегда остаются обезьянами. И только люди могут становиться волками, медведями, львами, орлами и духи знают кем ещё.
Пришли к выводу, что ликантропы – это продукт биомагнетических экспериментов окудников. А если так, нельзя ли эти эксперименты продолжить? Тем более, что выгода от них ожидалась вполне практическая. Зверь во многом превосходит человека. Он проворнее, сильнее, его чувства более развиты, реакция лучше, он способен проникать в труднодоступные места, таиться, красться, выслеживать, наконец сражаться и убивать, используя одно лишь данное природой оружие. А если у зверя человеческий разум, возможности открываются самые широкие.
Оборотней стали использовать как шпионов и убийц – в обмен на покровительство. Первые же опыты показали, что способности ликантропов можно усилить, а при селекции нужные признаки закрепляются у них скорее, чем у лошадей или коров, надо только верно подобрать партнёра для скрещивания.
Работы велись группой магнетиков-энтузиастов в глубокой тайне. Когда всё открылось, разразился скандал, консерваторы потребовали исследования запретить, лаборатории разгромить, а подопытных уничтожить, изъяв у них кровь. Но у экспериментаторов нашлось немало сторонников, особенно среди мажисьеров, которых больше интересовала природа, чем техника, ведь они в то время находились на положении парий. Противостояние переросло в вооружённый конфликт, который вошёл в учебники под названием Раскола. Затем состоялось примирение, натурологи получили право голоса и работа с оборотнями продолжилась под контролем Магистериума.
Тогда и была запущена программа "Экстр". Цель – создание ликантропов с экстраординарными возможностями. Выяснилось, что для этого крайне полезны магнетические кристаллы и вода источника смелости – эффект от воды источника мудрости значительно ниже. Поэтому основную базу "Экстра" разместили вблизи полигона "Арсем". На горе Кошачьей расположились лаборатории и питомник.
Добиться удалось многого. Например, дикий крылан, вынужденный скрываться среди людей, летает не лучше курицы. Крылан-экстр в высоте и скорости полёта не уступит горному орлу. Некоторые ликантропы обрели способность принимать не одну, а две или три животные формы, причём оборот у них совершался гораздо быстрее, чем у диких собратьев.
При селекции брались в расчёт и поведенческие качества. Главным стала управляемость. Параллельно совершенствовались методы контроля. Было разработано ПМБАВ – программируемое многофункциональное биоактивное вещество, в обиходе именуемое стой-пыльцой.
Пыльцу впрыскивают экстру сразу после рождения. Способа вывести её из организма не существует. При этом запреты и ограничения, налагаемые пыльцой, могут быть временно отменены с помощью специальных магнетических кодов.
Случаи неповиновения, вначале довольно частые, со временем сошли на нет. Экстров признали вполне безопасными и стали не только использовать для нужд Магистериума, но и сдавать в аренду крупным концернам или частным заказчикам. Такие экстры, а их большинство, живут среди людей по подложным документам и даже получают плату за свои услуги, хотя гражданских прав не имеют и могут быть в любой момент отозваны на Кошачью гору. Пару раз в год они проходят проверку, спариваются и производят потомство по приказу, но в остальном предоставлены сами себе. Для оборотня это счастливая судьба. Поэтому экстры вполне лояльны Магистериуму. А подпольные экстремистские группы оборотней видит свою первую задачу в уничтожении источника смелости вместе с его ключом…
28.2
Голова была чугунным ядром, клонилась к воде и меня тянула за собой.
Сира исчезла. На глади пруда среди облаков и солнечных бликов качалось моё отражение.
– Теперь ты знаешь, – голос Марти донёсся, как сквозь вату.
– Это… ужасно. – Слова давались с трудом. Казалось, надо заново учиться говорить. – Всё, что они делают… эта программа…
Ощущение реальности медленно возвращалось. Я обнаружила, что сижу на каменном берегу, подогнув под себя затёкшую ногу. Нижняя пуговица пальто расстегнута, полы разошлись в стороны, подол юбки задрался, обнажив колени.
Встать не было сил, и я просто села поудобнее, боком, заодно оправив одежду. И юбка и пальто были из плотной шерсти, но холод древних скал всё равно пробирал до костей.
Хотелось спросить о Фалько. Так хотелось, что я буквально прикусила себе язык. Стала тереть виски, переносицу, только бы спрятать лицо, скрыть волнение. Но Марти что-то почувствовал.
– У тебя есть вопрос?
Вопрос? Какой у меня может быть вопрос? У меня тьма вопросов, но все они ждут. Я зажмурилась, большим и указательным пальцами слегка надавила себе на глазные яблоки. Поплыли огненные круги.
Выкинуть Фалько из головы. Найти другое, важное…
Мысли путались. Что-то здесь, у источника смелости, с самого начала показалось мне странным. Надо вспомнить, что именно. Ах вот!
– Где ваши связанные?
Ключ и его телохранитель обменялись быстрыми взглядами.
– Я спросила что-то не то? У вас же есть связанные, или как вы их называете?
Оцепенение прошло. В голове завозились смутные, но ужасные догадки. Связанные источника смелости погибли? Убиты? Стали жертвами болезни, от которой страдает Марти? Поэтому его и сделали ключом – больше никого не осталось…
– У нас есть связанные, – медленно произнёс мальчик. – Но они не сидят вокруг источника, как ведуны. Они не для этого.
Я попыталась представить, какими должны быть связанные источника смелости. Первым делом, храбрыми, разумеется. Дерзкими. Волевыми. Энергичными. Склонными к риску. Готовыми к бою…
– Из связанных смелости, – произнёс Отсо неприятным тоном, – получаются лучшие охотники на перевертеней.
Охотники? Вроде тех двоих, что приходили за Гвидо в кондитерскую сьера Бартоло?
Это не укладывалось в голове. Было нелогично.
– Но почему связанные не охраняют ключа, если он нуждается в защите?
Отсо понял вопрос иначе:
– Почему мажи доверили безопасность ключа оборотню, если как раз оборотни хотят его убить?
Ответил Марти – мне и ему. Возможно, ему в первую очередь:
– Отсо справится лучше. Он мне брат. А связанные – соперники. Каждый из ни хочет быть первым. Каждый уверен, что справится лучше меня.
Пока мы с Марти слушали Сиру, телохранитель держался в стороне. Теперь с угрожающей неспешностью он приблизился и снова встал за спиной. Сейчас двинет кованым ботинком, и я полечу в пруд с переломанными позвонками…
– Иметь соперников полезно, – рассуждал Марти. – Это укрепляет дух. Но соперник может стать врагом. Мажисьеры не хотят мной рисковать. Для запуска "Ночного зеркала" нужны все три ключа. Нельзя упускать этот шанс.
Впервые в голосе юного ключа не слышалось уверенности. Он опустил взгляд на воду и заговорил тихо, кротко, будто сам с собой:
– Я часто спрашиваю себя, почему источник не даёт мне исцелиться. Чтобы испытать мою волю, или потому что для всеобщего блага я должен умереть? Может быть, нынешний порядок вещей не угоден тривечным и они хотят начать всё с чистого листа… Новый ключ ещё не родился. Если я умру, источник ослабеет. Моя кровь прольётся в его воды… и кто знает, что случится. Может быть, настало время источникам исчезнуть.
У меня мурашки бежали по спине, такой жутью веяло от его монотонного голоса. Казалось, мальчик впал в какое-то сумеречное состояние, в транс, в бред.
За спиной под каблуками Отсо хрустнули камни.
– Сира считает, есть другой путь.
Марти, казалось, не слышал. Повернул ко мне лицо, спокойное, расслабленное и совершенно детское. Боль его ушла. Награда за смирение?
Сколько раз я сама поминала тривечных, но никогда не слышала, чтобы в наше время кто-то почитал их как богов. Даже не задумывалась: тривечные – это же луны, Воин, Мудрец и Заступница. Мажисьеры переименовали их в Красную, Синюю и Белую, чтобы заставить людей забыть.
– Это свойственно мудрецам – искать компромиссы, – проговорил Марти. – А я поступлю, как должно. Если это и правда будет во благо. Но я должен знать наверняка. Сира пока не видит… Вдруг "Ночное зеракло" и правда единственный выход для них, – он посмотрел на безымянную гору, под которой пряталась ферма оборотней, – и для всего континента.
– А если она не увидит? – спросила я.
– Тогда я сделаю так, как подскажет мне совесть. А брат поможет, – к моему ужасу Марти с улыбкой оглянулся на Отсо. – Этому миру нужно обновление, пусть даже обновление в крови. Иногда насилие – благо.
Кого он пытался убедить – себя, меня?
– Я так не думаю.
Марти вдруг очнулся.
– Ты! – он смерил меня взглядом. – У тебя нет источника. Ты не можешь знать его волю. Сира сказала, бывает, воля сама становится источником. Но ты мягкая, слабая…
– А ты сильный, но слепой и высокомерный мальчишка! – Злость в голосе Марти ударила, как пощёчина, и я прервала его, не думая о последствиях. – Полагаешь, твои страдания дают тебе право решать, что лучше для мира? Считаешь, что из источника с тобой говорят боги? Мажисьеры творят ужасные вещи – да, но при них прекратились войны, не стало голода. И они верят в прогресс. Науки, техники, общества, всего! Когда заработает "Ночное зеркало", кровь оборотней станет не нужна, сорок тысяч человек получат свободу…
Отсо издал низкий горловой звук, похожий на рычание.
Кожу на затылке стянуло. Представилось, что сзади ощетинился и припал к земле огромный зверь.
Оглянуться, проверить не было сил, я и заговорила снова. Только бы Марти услышал:
– Где-то есть кучка сумасшедших фанатиков, которые хотят всё разрушить. Их можно понять. После того, что Магистериум сделал с оборотнями… Но никакого обновления не будет! Будет хаос, ненависть и месть. Сказка про силу жертвенной крови – это чушь. Если бы это была не чушь, мажисьеры не побоялись бы испачкать руки. Мне точно перерезали бы горло, чтобы дать начало новому источнику, раз старый неизвестно где. Но моя смерть никому не поможет. И твоя тоже.
– Вот и я говорю ему то же самое, – прозвучало из-за спины.
Я всё-таки оглянулась и задрала голову, не в силах поверить в неожиданную поддержку. Телохранитель нависал над нами краснокожим утёсом, но на его лице читалось выражение… пожалуй, отеческого беспокойства.
Поймав мой взгляд, Отсо скорчил свирепую гримасу:
– Эти твари не стоят даже твоей крови, девчушка. А за брата я любому глотку порву!
– Эти твари? Простите, вы кого имеете в виду?
Марти сказал тихо:
– Отсо не любит доноров.
Глаза экстра горели, как янтарь на солнце.
– Но это же ваш народ, – поразилась я.
– Это не мой народ, – он осклабился. – Мой народ дрался до смерти, но не стал рабом. Сильные духом пали. А эти… просто скот. Они отдают свою кровь мажи так же покорно, как людишки отдавали свою кровососам.
– А вы? Вы-то живы! У вас не берут кровь, но это каприз судьбы, а не ваша заслуга. Так чем вы отличаетесь от тех несчастных на фермах? Вас посадили на поводок стой-пыльцы, раскрасили, как клоуна – и вы смирились! Служите палачам своего народа и берёте сахар у них из рук…
Я опомнилась, когда слова были уже сказаны. Отсо застыл, как борец на ринге за миг до броска, весь налился тёмной кровью, так что подвижные узоры на его коже горели теперь не красным, а пронзительно-бордовым. На широких скулах ходили желваки, верхняя губа задралась, обнажив крепкие желтоватые зубы, человеческие, не звериные, но сквозь эти зубы прорвался, набирая силу, полный тяжёлой злобы, нутряной рык…
– Нет, Отсо! – сказал Марти таким тоном, каким хозяин на прогулке говорит собаке "Фу", и перевёл взгляд на меня. – Тебе лучше уйти.
28.3
Ночью пруд был красив и страшен.
По сравнению с чернотой окружающих гор небо в вышине казалось сероватым. Над головой румянилось полное лицо Красной луны, по воде разливался розовый перламутр. Мрак и блеск. Ни звука, ни дуновения. Казалось, всё застыло в ожидании таинственного и зловещего ритуала.
Я пришла к источнику смелости, чтобы сделать последнее, ради чего меня привезли на полигон. Толку от этого не будет, но попытаться нужно. Всё равно заставят.
Окунаться в пруд следовало полностью обнажённой. Никаких купальных костюмов, сорочек, халатиков и банных полотенец, которые, войдя в воду, можно выбросить на берег. Я допускала, что настаивая на этом условии, Евгения хотела лишь доставить удовольствие брату, но решила: лучше сделать, как требуют, чем потом винить себя за неудачу.
Ночной воздух был холоден, от чёрной воды веяло стылостью горных ледников. Пруд казался космической бездной, в которой плакали звёзды.
В бездну вели неровные каменные ступени. Я дрожала на верхней, трогала ледяную черноту носком правой ноги, и думала, что никогда не решусь.
Но больше, чем холод, пугали взгляды тайных наблюдателей. Что бы ни обещала Евгения, не было сомнений, что сейчас на меня глядят и Марти с Отсо, и Дитмар и духи знает кто ещё. И я вошла в пруд, чтобы укрыться от этих бесстыдных взглядов.
В обжигающе студёной воде на секунду остановилось сердце, прервалось дыхание. Внутри себя я с визгом отдёрнула ногу и кинулась к одежде, к тёплым пледам, которые мне дали с собой. Хотелось завернуться в колючую шерсть, растереть ступни, сесть к огню – и глоток крепкого версента стал бы не лишним.
Но видимая я заходила всё глубже, пока не погрузилась с головой… Это заняло минуты три или четыре, не больше.
Самые долгие минуты в моей жизни.
Самые ледяные…
Потом я и растёрлась, и укуталась, и выпила чаю из термоса. А наутро свалилась с жестокой простудой.
К счастью, на полигоне был доктор-мажисьер, быстро поставивший меня на ноги.
Уже вечером я почувствовала себя лучше и вышла подышать воздухом. Брела, кутаясь в поднятый воротник, ни о чём не думая, и в какой-то момент обнаружила, что рядом, почти вплотную, шагает Дитмар.
Сколько он уже шёл так моей беззвучной тенью?
Увидев, что замечен, мажисьер протянул мне белый цветок с длинными лепестками и мохнатой жёлтой сердцевиной – эдельвейс.
– Редкое растение. Я сорвал его специально для вас вон на той вершине, – он ткнул пальцем куда-то в горы. – Вы, как этот цветок, Верити. Такая же светлая, хрупкая, ранимая и такая же недоступная. Я не понимал, что делаю, не видел, что своим напором уничтожаю то трепетное и прекрасное, что зарождалось между нами, подобно бутону… Я смял и растоптал этот бутон. Теперь вы боитесь меня. Боитесь, ненавидите, презираете. И я не знаю, как это исправить. Наверное, стоило бы оставить вас в покое, забыть… Но я не могу.
Он говорил тихо, опустив глаза, голосом, полным смирения и горечи, и месяц назад моё сердце дрогнуло бы. Я и сейчас наверняка пожалела бы его. Если бы не понимала с кристальной ясностью, что он лжёт, что его сожаление и страдание – просто новый манёвр. Раз старый не удался.
Мы шли в синих сумерках среди голых камней, я молчала, а Дитмар рассказывал, как сходил с ума, злился, впадал в отчаяние, пытался выбросить меня из головы, но снова и снова просыпался в ночи с моим именем на губах. Да, он был самоуверен и нетерпелив. Потому что и представить не мог, как много я значу для него – пока не потерял. Сейчас я рядом, но в то же время далеко, и это невыносимо. Я должна дать ему шанс, мы начнём сначала, и на этот раз всё будет так, как захочу я. Его голос звучал то горестно, то проникновенно, дрожал от волнения, набирал силу, падал до шёпота, настаивал, убеждал, требовал, едва ли не умолял, и это было ужасно скучно.
Он взял меня за руку, и я сказала:
– Хватит, Дитмар. Давайте признаем: я интересую вас как очередной трофей на стене, не более того. Вами движет не любовь и даже не страсть, а азарт коллекционера и уязвлённое самолюбие. Не скрою, у меня были чувства к вам, но это давно в прошлом. Поэтому прошу, прекратите этот спектакль. Найдите себе другой объект охоты.
Я попыталась отнять руку, но он не пустил. Маска раскаяния слетела с красивого лица, глаза-гиацинты засветились ярче, губы дрогнули в язвительной усмешке:
– Позвольте я тоже кое-что расскажу о вас, милая Верити. Вы предсказуемы, как все женщины. Увлечься своим спасителем, таинственным и неуловимым – что может быть очевиднее? Возможно, ему не каждый день приходится вызволять девушек из жандармского мобиля. Но вы правда надеетесь, что стали для него особенной? Думаете, он вернётся за вами? Рискнёт жизнью, чтобы вырвать вас из наших мерзких лап? Боюсь, вас ждёт разочарование.
Странно. Он говорил о том, что мучило меня всё это время, его слова должны были ранить, но почему-то оставляли равнодушной. Скользили мимо, будто сор на воде. Дитмар больше не имел для меня значения, и всё, что он мог сказать или сделать, – тоже.
– Кстати, у вас красивое тело, Верити.
Он смерил меня откровенным взглядом, от которого ещё недавно я загоралась, как сухой хворост. Теперь его чары утратили силу.
Я пожала плечами:
– Вы говорите так, будто видели его впервые.
Дитмар наморщил лоб, изображая сочувствие:
– Ваш сердечный друг не придёт. Не думайте, я не злорадствую. Напротив, мне жаль вас, я сам пережил такую же потерю, разочарование и боль неразделённого чувства. Я помогу вам пройти через это. Уверен, однажды вы поймёте, я не враг вам, – теперь он говорил вкрадчиво, усиленно играя модуляциями, и возил пальцами по моей ладони. – Знаю, вам нужно время. Что ж, я буду ждать…
– Сколько угодно! – я вырвала руку и зашагала прочь.
После заката мы вылетели с полигона "Арсем" в сторону полигона "Теана".
Дитмар держался как ни в чём не бывало, словно и не было трагифарсовой сцены пару часов назад, болтал с сестрой и Хельгой, смеялся, сверкая белыми клыками, полученными в наследство от кровососов. Марсий дремал, Аврелий потягивал версент и листал журнал, посвящённый мажи-мобилям.
Гудели моторы дирижабля, негромко журчали голоса мажисьеров. А я глядела в окно на белые шапки гор. И вдруг поняла, что утратила страх полёта.
