Текст книги "Если любишь - солги (СИ)"

Автор книги: Кира Калинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)

Глава 12. Тамона

Флюидный дирижабль класса «кондор» фирмы «Пал Наже» опустился на лётное поле Атриссы за час до заката. Были сброшены гайдропы, рабочие посадочной команды с помощью электрофлюидного усилителя-манипулятора подтянули летучего гиганта к причальной мачте. Стыковочные узлы с лязгом соединились, и двухсотметровая дюралюминиевая сигара зависла над травой, уткнувшись рылом в верхушку мачты. Оболочку из прочного хлопка покрывал пластичный целлон и алюминиевый порошок; фотоэлектрическое напыление на воздушном судне слишком дорого, а в грозу ещё и опасно.

Внизу носовой части "кондора" открылся длинный люк, и пассажиры, боязливо поглядывая в щель между сходнями и трапом, по одному перебрались на смотровую площадку, а затем по длинной гремящей лестнице, проложенной внутри причальной мачты, сошли на землю.

Меня среди них не было. Кто-то другой не дрогнувшей рукой передал кассиру двести астр за билет до прибрежной Нолы. Кто-то начисто безумный поднялся на борт небесного аппарата, до боли стискивая ручку саквояжа потными пальцами. Эта бесчувственная кукла забилась в свою каюту немногим просторнее гроба и четыре часа дрожала на алюминиевой койке, в полуобмороке от страха. В то время как другие наслаждались полётом, разглядывая землю и облака из окон ресторана и просторной кают-компании.

В своё тело – и в разум – я вернулась только в здании лётного вокзала. Села на диван в зале ожидания, крепко зажмурилась и долго сидела ни живая ни мёртвая. Атрисса большой город, здесь "кондор" должен был принять на борт новый груз и новых пассажиров, а через два часа стоянки, в ночь, отправиться дальше на юг.

Без меня.

Глядя в окна вокзала на дирижабль, диковинной рыбой парящий в невидимом воздушном океане, я поняла, что ни за что на свете не отважусь снова взойти на его борт. Пусть до Нолы ночь полёта, а значит, большая часть денег на билет потрачена зря. Это даже к лучшему. Если Карассисы дознаются, что я покинула Каше-Абри по воздуху, то станут искать там, куда куплен билет.

Впрочем, едва ли до этого дойдёт. Мои родители знали, что я боюсь высоты. Сьер В. К. знал, что я боюсь высоты. И Дитмару с Евгенией это тоже известно почти наверняка. Они станут проверять вокзалы и станции дилижансов, будут прочёсывать гостиницы и пансионы на случай, если я осталась в Каше-Абри, обследуют окрестные деревушки, расспросят соседей, выясняя, нет ли у меня доверенных подруг…

Руки и ноги были, как желе, голову наполнял тяжёлый газ. Это у "кондора" в баллонах гелий, он создан летать, а я не в силах даже ползти. Но миновало полчаса, я заставила себя встать, взяла такси и поехала в город.

Ночь провела в гостинице под чужим именем, благо называть его вслух было не нужно – только записать в журнале. Первым делом приняла ванну, смыв с себя пот похоти и страха. Наутро прошлась по магазинам, купила две пары чулок, смену белья и неброский серый костюм. Хотелось переодеться. Да и люди Карассисов будет спрашивать о женщине в синем. Подумав, добавила к покупкам небольшой чемоданчик. Дорога предстояла неблизкая, наверняка придётся обзавестись ещё некоторым количеством вещей.

Путешествовать дилижансом долго и некомфортно, зато попутчики меняются часто, проводников нет, водитель не следит за входящими и выходящими, а кондукторам на станциях не интересны те, кто сидит внутри.

Два дня тряски в жёстком кресле, две пересадки и две ночёвки, сперва в Верионе, у самой границы с провинцией Ветгель, затем в крохотной ветгельской уже Кретолле. И новый дилижанс, на этот раз не солнечно-электрический, а паровой – словно привет из детства.

В чугунном вагоне на высоких колёсах было своё изящество. Наружные стенки украшал литой узор и полустёршийся гравированный вензель фирмы "Меде Лебо", которая давно перешла на выпуск кухонной техники; открытый салон ограждали перила с фигурными балясинами. В голове родилась философская мысль: нам кажется, что время везде течёт одинаково, но внутри общего потока сходятся разные временные линии. Одна линия силой магнетических кристаллов возносит в воздух небесные суда, другая в клубах пыли, с грохотом и чадом гонит по дорогам колымаги, которым самое место в музее.

Дорога шла среди полей, пастбищ, садов и крохотных деревушек. По левую руку плыли в голубой дымке далёкие Отиры. Я собиралась доехать до Трапьяты и там наконец сесть на комфортабельный экспресс, идущий в Гардиану, главный город Гардин-Лаго, самой богатой и благополучной из южных провинций. Если уж бежать, так в благодатные края.

После полудня дилижанс сделал остановку в местечке под названием Тамона, и я вышла прогуляться до ближайшей траттории. Городок чем-то напоминал Эссей Карассисов: весёлые расцветки домов, много зелени, улицы не так ухожены, но на окнах цветы, люди улыбчивы и, похоже, довольны жизнью. На юго-западе провинции Ветгель весна стремительно катилась к лету. Ярко синело небо, солнце грело до пота. Прохожие приветствовали меня, чужачку, как свою. Подумалось: стоит ли искать счастья у моря?

Запах сдобы и ванили завлёк в кондитерскую лавку, я купила себе заварное пирожное и спросила усатого хозяина с румянцем во всю щёку, где в Тамоне можно остановиться.

– Моя жена сдаёт комнаты, – ответил он, сияя радушной улыбкой. – Прямо здесь, наверху. Вам понравится, синьорина.

Синьорина? Ну да, население в Ветгеле смешанное, а хаймы и гуллы не прочь ввернуть словечко на родном языке. Тамона явно гулльский город.

Цену кондитер назвал разумную, и я сразу решилась. Поживу немного, осмотрюсь. Не понравится – поеду дальше. В этом тихом старомодном месте искать меня точно не станут.

Надо было забрать из дилижанса чемодан, и хозяин послал со мной младшего сына, черноглазого босоногого мальчика лет двенадцати в полотняной рубашке и коротких штанах с помочами.

– Оставили бы саквояж, синьорина, – мой юный носильщик сверкнул белозубой улыбкой. – Чего зря таскать туда-сюда лишний груз?

Другая ответила бы, что не подумала об этом, или сочинила ещё какую-нибудь отговорку. Мне же осталось только пожать плечами.

– Давайте я понесу, – вызвался мальчик. – Вы не думайте, я сильный.

Он согнул руку к локте и напрягся – под рубашкой обозначился округлый бугорок бицепса.

– Верю. Но не нужно, я сама.

– А, знаю, – сорванец хитро прищурился, – у вас там алмазы! Да вы не бойтесь, мы, тамонские, не воруем!

Я посмеялась вместе с ним, сделав вид, что оценила шутку, но не смогла заставить себя доверить мальчишке саквояж. Вдруг пустится наутёк, сверкая пятками, и затеряется в местных переулках, которые наверняка знает, как свои карманы.

Мальчик оказался болтунишкой. Пока мы шли до стоянки дилижанса, а потом обратно, он успел рассказать мне всё о своей семье. Несколько лет назад в большом родовом доме было полно народа – дедушка с бабушкой, отец с матерью, неженатый дядя, брат отца, шесть дочерей, Агепито, старший сын, и младший Пьетро, мой носильщик. Дядя был коммивояжёром, продавал женские чулки, много ездил, пока не нашёл себе в Трапьяте добрую вдовушку. Сёстры вышли замуж, дедушка с бабушкой умерли, а Агепито позапрошлым летом подался в циркачи и слушать никого не стал.

Пустующие комнаты решено было сдавать. Благо, Тамона стояла близ красивейших озёр, и летом сюда ехали из Трапьяты, Верионы и даже самой Лофренты, главного города провинции Ветгель. Сейчас, правда, не сезон и в доме всего два постояльца: сьер Кардалли, литератор, и Гвидо, вроде бы студент, а там бесы его знают.

Кондитер успел предупредить жену, и матушка Аннели, так она просила себя называть, встретила нас на крыльце у дверей, выкрашенных изумрудной краской. Мне досталась просторная спальня в левом крыле дома, которую занимали некогда родители сьера, то есть синьора Бартоло. Стоила она дороже других, располагалась на первом этаже, что в доме, полном мужчин, было явным неудобством. Однако услышав, что в этой спальне, единственной из всех, имеется собственная ванная комната, я уже не колебалась. Глупо разбрасываться деньгами, но делить ванную с посторонними людьми я была пока не готова.

Задёрнула льняные шторы, привела себя в порядок и принялась за разбор вещей. Первым делом открыла новенький чемодан, повесила в шкаф платье, разложила по полкам немногочисленные покупки. Настала очередь саквояжа. Там лежали гигиенические принадлежности, расчёска, зеркальце, ночная сорочка, носовые платки и прочие мелочи, которые могли пригодиться при спешном отъезде и в то же время отлично маскировали основное содержимое.

Деньги, драгоценности – всё было на месте. Но мучила смутная тревога. Лишь за ужином, разглядывая семейные фотографии хозяев на стене столовой, я поняла, чего не хватает в саквояже: жестяной коробки из-под чая с открытками от моих приёмных родителей.

12.1

В большом гостеприимном доме супругов Бартоло и Аннели Виникайо постояльцы не сидели по комнатам затворниками. Можно было ходить, где вздумается, заглядывать, куда угодно, кроме хозяйских спален в правом крыле, пользоваться кухней, столовой и просторной гостиной с радиоприёмником и патефоном.

Жаль, послушать новости или музыку удавалось нечасто, потому что гостиную по полдня оккупировал его сиятельство великий романист Жозе Кардалли со своими бумагами, книгами и закусками, принесёнными с кухни доброй матушкой Аннели.

Обитал сьер Кардалли на втором этаже. Но там ему отчего-то не читалось. Вставал к полудню, на завтрак, естественно, не поспевал, просил хозяйку "пожаловать опоздавшего вкусненьким", волок со второго этажа своё хозяйство, разваливался на диване у окна и погружался в безделье. Изредка пролистывал книгу или толстую тетрадь, черкал пару строк в блокноте, потом закидывал руки за голову и таращился в потолок, а то и дремал, пригревшись на солнышке. Сам он называл это "работать с материалом".

Работа, с перерывом на обед и короткую прогулку, продолжалась до вечера, затем мастер слова возвращался к себе, и свет в его окне не гас до середины ночи. Он утверждал, что способен писать, лишь когда мир погружается в сон. А чем он там занимался на самом деле, одни тривечные знают.

Каждому в доме Кардалли успел между делом сообщить о том, что он побочный потомок последнего графа Кардалье, некогда владевшего половиной Гуллирии, поэтому фамилия его несколько изменена, но безоговорочно указывает на родство с сиятельным предком.

Сьеру Кардалли было далеко за сорок, но он явно считал себя неотразимым, и не без оснований: высокий рост, широкие плечи, чёрные глаза, смоляные кудри с мазками благородной седины на висках и барские манеры наверняка привлекали к нему определённый сорт девиц. Кардалли с первого дня пытался флиртовать со мной в весьма фривольной манере. Я поставила его на место и старалась держать дистанцию. Но книги на его столе влекли меня, как торт сладкоежку.

Я привыкла читать после обеда, могла заснуть с томиком стихов, порой целыми днями не отрывалась от увлекательного романа, и сейчас мне этого очень не доставало. Матушка Аннели многое могла предложить своим постояльцам, но библиотеки в доме не было – только школьные учебники, справочник садовода да календарь лунных праздников. Чего я стесняюсь? Попрошу у Кардалли один из его романов, которыми он так хвалится. А может, и в стопке книг на столе найдётся что-нибудь любопытное.

Литератор, как всегда, полулежал на диване, небрежно листая одну из книг.

– Читаете, сьер Кардалли?

– Работаю, прекрасная Верити. Но ради вас я готов пренебречь своими обязательствами перед издателем… Присядете?

Он спустил ноги на пол и похлопал рядом с собой по сидению.

Обычный человек сказал бы "нет, спасибо". Вежливое слово – пустая формальность. Для всех, кроме меня. А поблагодарить неприятного Кардалли от души я не смогла бы даже ради спасения своей жизни. Поэтому сказала просто:

– Я хотела одолжить у вас книгу. Позволите взглянуть?

– Конечно-конечно! – Кардалли глядел на меня с весёлым любопытством.

Толстый потрёпанный том наверху стопки определённо не был сентиментальным романом. Длинное название, оттиснутое старинным угловатым шрифтом, почти стёрлось. Какие-то "Истории". Автор Альпиус или Альмиус… Может, что-то познавательное? Я взяла книгу в руки, открыла наугад. Взгляд выхватил: "И за это люди прозвали её Справедливой Королевой…" Дальше я прочесть не успела. Горячая ладонь Кардалли легла поверх моей.

– Интересно? Едва ли, – глаза его сиятельства сально блестели. – Это неподходящее чтение для хорошенькой молодой девушки.

Я попыталась высвободить руку, но пальцы Кардалли ловко переместились с ладони на запястье, крепко сжали. Литератор отобрал у меня книгу, положил на стол.

– Давайте поднимемся ко мне, и я подпишу вам свой последний роман.

– Что вы себе позволяете? Пустите меня.

– Ну-ну, милая, хватит изображать недотрогу. Иди сюда, – и он потянул меня к себе с явным намерением усадить на колени.

– Нет! Пустите! Вы бессовестный хам!

Свободной рукой я смела со стола все книги, тетради и папки с бумагами – прямо ему в лицо. И вырвалась наконец. Под пронзительный крик от дверей:

– Оставь её, скотина!

В гостиную, неуклюжий, как журавль, влетел Гвидо и кинулся на Кардалли с кулаками. Тот упал на спину, закрываясь папками и подушками, отбрыкиваясь ногами и приглушённо бранясь.

– Хватит! Перестаньте! Он этого не стоит, – я попыталась ухватить Гвидо за локоть и чудом увернулась от удара в лицо. – Да прекратите же! Или хотите, чтобы на шум прибежала матушка Аннели?

Это возымело действие. Перед хозяйкой студент робел.

– Ну знаете… – угрожающе начал Кардалли, поднимаясь на ноги. Из носа у него текла кровь.

– А вы лучше помолчите! И впредь ведите себя прилично. Идёмте, Гвидо, – я взяла юношу под руку и поспешила увести с поля боя.

Вслед нам неслись проклятья и угрозы. Впрочем, голоса Кардалли не повышал. Он тоже не хотел скандала с хозяевами.

Я вывела юношу во двор – к солнцу, цветам и щебету птиц.

– Спасибо, Гвидо. Я вам бесконечно признательна, правда. Но бить этого мерзавца не стоило. Человек он явно злопамятный и найдёт способ отомстить.

Студент, угрюмый и злой, шмыгнул носом.

– Пусть попробует. Пусть только тронет вас, дамзель Верити… я убью его!

– Вот этого, ради тривечных, не надо! Честно говоря… Да, пожалуй, я сама его спровоцировала.

– Не может быть, – твёрдо заявил Гвидо. – Вы не такая.

– О! Разумеется, нет. Не в этом смысле. Меня заинтересовала книга на его столе. А он принял этот интерес на свой счёт. Беда в том, что книга мне действительно нужна, но теперь до неё не добраться.

– Какая книга? – оживился Гвидо. – Серая – про замки?

– Нет, тёмно-коричневая, историческая. Или возможно, этнографическая. О магах, героях… – я попыталась вспомнить все слова, которые успела различить на обложке. – Там в конце ещё старинные сказки.

– Знаю! Знаю! – Гвидо обрадовался, как ребёнок. – Дамзель Верити, я достану вам эту книгу.

12.2

Всё на нём смотрелось нелепо – заношенный до крайности пиджачок с штопанными локтями, куцые брюки со штрипками, старомодные штиблеты, откопанные духи знают на каком чердаке. И сам Гвидо Леонзайо, взъерошенный, как уличный воробей, долговязый, сутулый, с добрыми коровьими глазами, выглядел сплошным недоразумением. Но как такого прогнать, если он явился, пунцовый от смущения, с веткой жёлтой азалии в протянутой руке, глядя на меня с надеждой и восхищением?

Трогательный жест, и я приняла подарок без малейшего усилия над собой:

– Спасибо, Гвидо. Очень красивые цветы.

Он широко улыбнулся, демонстрируя лошадиные зубы, спросил со счастливым волнением в юношеском баске:

– Дамзель Верити, вы не согласитесь погулять со мной у озера? Я покажу вам, где растут такие цветы. Там ещё много. Красивое место, тихое.

Милый мальчик – и надо же всё испортить.

– Простите, Гвидо, мне не хочется.

– Сейчас не хочется? – не сообразил он. – А после обеда? Будет тепло, солнышко!

– И после обеда – нет. Мне жаль, Гвидо.

Румянец с его лица разом схлынул, глаза блеснули. Злится? Все они, получая прямой отказ, злятся.

Светлые пушистые ресницы задрожали, веки опустились и снова поднялись, открыв несчастный взгляд обиженного ребёнка без толики гнева.

– Я вам не нравлюсь, дамзель Верити?

Его прямодушие, как и моя вынужденная правдивость, наверняка не раз ставили людей в неловкое положение.

– Увы, Гвидо, в этом смысле – нет. Но я не отказалась бы видеть вас своим кузеном.

– Правда? – он грустно улыбнулся.

– Чистая правда.

За младшего брата – такого, как Гвидо – было бы больно, а кузен… кузена можно жалеть, баловать вниманием, умиляться его наивности, а потом возвращаться в собственный уютный мир, где этот неказистый юноша лишь редкий гость.

Жестоко. Но если я не могу лгать другим, обманывать себя и вовсе глупость.

Всё же хорошо бы чем-то порадовать Гвидо.

– Если ты хо… вы хотите, можем немного посидеть на скамейке под розами.

– Правда? – он весь просиял. – Очень хочу!

Гвидо утверждал, что ему двадцать один, но выглядел на семнадцать, а вёл себя, как дитя, поэтому тянуло говорить ему "ты".

Он застал меня у выхода во внутренний двор, и сейчас нам требовалось лишь пройти наискосок к арке, увитой ползучими розами. Со скамьи под аркой удобно любоваться розовыми кустами и маленьким прудом с крохотными кувшинками – на виду у супругов Виникайо и неугомонного Пьетро с приятелями, которые прибегали угоститься булочкой и бисквитом из добрых рук матушки.

Во второй половине дня, когда солнце становилось особенно горячим, скамейку накрывала тень. Но сейчас время только приближалось к обеду, и можно было наслаждаться светом и теплом. Я купила лёгкое платье, соломенную шляпу и чувствовала себя курортницей на отдыхе. Только моря не хватало.

Похожую шляпу я носила прошлым летом в Мисьюде, куда ездила на встречу с родителями. Сердце заныло от привычной уже тревоги. Сколько раз за эти дни я думала бросить всё и помчаться в Нид – предупредить, но благоразумие брало верх. Карассисы вышли бы на них и без открыток – рано или поздно. Как и полиция. А я рисковала угодить в ловушку.

Родителям ничего не угрожало, пока они не знали, где я. Несколько неприятных разговоров, два-три полицейских допроса. Хорошо, что с дороги я не послала в Нид письмо. А ведь хотела… Вот почему сьер В.К. запрещал держать в доме личную переписку, вот почему не велел мне возвращаться домой и настаивал, чтобы наши ежегодные встречи с родителями происходили в разных местах. Он знал, что меня будут искать. Он всё знал. Но ничего не счёл нужным объяснить.

– Вам так неприятно рядом со мной, дамзель Верити? – расстроенный голос Гвидо отвлёк меня от раздумий. – У вас сердитый вид.

– Скорее, озабоченный. Я думала о родителях.

Ну вот. Расслабилась, разнежилась в покое и потеряла бдительность.

– Родители – это важно, – протянул Гвидо. – Они здоровы, с ними всё в порядке?

– Очень надеюсь. А ваши, Гвидо? Они местные?

Он повесил голову.

– Нет, они далеко. Всё равно что умерли. Не думаю, что мы увидимся, – в его голосе слышалась глубокая боль.

Слова утешения застряли в горле.

– Как же вы здесь… один?

Ответил он странно:

– Я люблю цифры. Вижу их красоту, понимаю, как они устроены. Хочу учиться на математика, стать учёным. Но тётя Матильда против. Говорит, я должен работать в мастерской дяди Лоренцо, вместе с ним кормить семью, младших. Это правильно. Они же приютили меня, укрыли. Но я не могу. Цифры мне снятся, зовут меня, танцуют вокруг, как прекрасные девушки. Я пошёл на лекцию профессора Леонарда, он написал на доске простую теорему из школьного курса, про катеты и гипотенузу, – Гвидо улыбнулся. – Потом каждый член возвёл в квадрат и попросил кого-нибудь доказать, что существует бесконечное множество фагорейских троек – целых чисел, для которых выполняется условие, заданное теоремой на доске. То есть икс в квадрате плюс игрек в квадрате равно зет в квадрате, понимаете?

Я промолчала, не смогла заставить себя хотя бы кивнуть. Но Гвидо подтверждение и не требовалось, он увлёкся:

– Это же совсем просто, это доказали тысячу лет назад, я даже постеснялся выйти к доске. Вышел другой человек. Потом профессор заменил квадрат на куб и спросил, кто докажет, что для этого случая верных тройек целых чисел не существуют. Это тоже давно известно, и тот другой человек начал писать, но сбился. Тогда я вышел и доказал. Профессор возвёл члены уравнения в четвёртую степень. А теперь, спрашивает. Я подумал и сделал. А в пятую? Если, говорит, докажете, приму вас без экзаменов. Я доказал. Он говорит, считайте, что вы зачислены, приходите осенью, только подтяните прочие науки. Так небрежно и сказал – прочие. Университет это же не только математика. Я стал рано уходить из мастерской, подолгу сидел в библиотеке. Я ведь эти прочие науки, историю там, философию, не очень понимаю, мне разбираться надо. А тётя пригрозила: не бросишь дурь…

Он умолк, глаза потемнели. Интересно, чем могла пугать его тётка? Спрашивать я не стала. Кто хочет сберечь свои секреты, не должен совать нос в чужие.

– Я и сбежал, – вздохнул Гвидо. – Утром помогаю сьеру Бартоло в кондитерской, за это мне матушка Аннели половину платы скостила, днём работаю у сьера Каспара в книжной лавке, заодно читаю, а если что непонятно, так он объяснит. Побуду до осени, а там студентом стану, настоящим, не только по названию, так уж тётя небось зауважает. Она ведь не злая, просто не верит, что из меня, недотёпы, толк выйти может.

Если у Гвидо и правда талант к точным наукам, он вполне может преуспеть. Магнетикам и математикам прощается эксцентричность. На секунду я даже пожалела, что отказалась прогуляться с ним среди диких азалий. Но лишь на секунду. Безобидный воробушек вдали от чужих глаз легко мог превратиться в хищного коршуна…

Под ноги упала тень.

– Отдыхаете в приятной компании, дамзель Войль? – тонкая ехидца в глубоком баритоне.

После случая в гостиной два дня назад сьер Кардалли обращался ко мне строго официально. Он был в светлом костюме, широкополой шляпе и с неизменной тростью чёрного дерева в руках. Её сьер Кардалли, очевидно, носил для шика – я ни разу не видела, чтобы он на эту трость опирался.

– А вы гуляете в печальном одиночестве, сьер Кардалли? – в тон ему ответила я.

Иногда от злости мне легко удавалось парировать колкие вопросы, не испытывая побуждения ответить по существу. Особенно когда ответ и не требовался.

– В благотворном одиночестве, дамзель Войль, в благотворном, – Кардалли снисходительно улыбнулся. – Впрочем, истинно творческий человек никогда не бывает одинок, ему повсюду сопутствуют духи вдохновения, прекрасные девы с глазами цвета предгрозовых небес и волосами, в которых играет солнце. Тела их едва прикрыты лёгкой кисеёй…

Он прошёлся по мне жадным мужским взглядом. Щёки сразу загорелись, будто под кожу зашили уголья.

– …их лиры источают сладчайшие звуки, и звуки эти тем слышнее, чем меньше вокруг суетливых невежд.

Теперь взгляд Кардалли царапнул Гвидо, и тот поддался на провокацию:

– Я попрошу вас, сьер Кардалли!

– Да-да, мой мальчик? Просите, я слушаю. Хотите автограф? Давно бы сказали. По такому случаю я даже подарю вам книгу. Что предпочтёте, "Слёзы после дождя" или "Голову синеокого рыцаря"?

На протяжении этой тирады красный как рак Гвидо безуспешно пытался что-то возразить и вдруг выдал яростное:

– Вашу голову, сьер Кардалли, отдельно от вашего тела! – и даже сопроводил последние слова приглушённым рычанием.

Он и выглядел так, будто впрямь готов разорвать литератора на части.

– Браво, юноша! Какой слог! – воскликнул Кардалли.

Но на всякий случай отступил на два шага назад и будто невзначай поудобнее перехватил трость.

К счастью, в этот момент в открытое окно высунулась матушка Аннели и позвала нас обедать.

За большой дубовый стол садились все вместе – семейство Виникайо и мы, трое постояльцев. Почти каждый день в гости заходила одна из дочерей, нередко с мужем и детьми, и компания становилась шумной. При хозяевах Гвидо обычно вёл себя тише воды, а Кардалли не опускался до откровенных издёвок.

Обеды матушка Аннели готовила простые, но сытные и кое в чём для меня неожиданные. К жареной щуке, например, подала тыкву, тушёную с овощами. Но с особым предвкушением я ждала десерта, для которого сьер Бартоло всегда предоставлял нечто особенное. Сегодня это были медово-шоколадные пирожные, вредные для фигуры, но пользительные для вкуса.

Едва обед завершился, я поспешила уйти к себе. Не хотелось быть объектом схватки двух самцов, ни один из которых не был мне интересен.

Солнце пронзало лёгкие дневные занавески, озаряя комнату золотым сиянием. Я запустила руки в волосы и рассмеялась. Каше-Абри, Дитмар, оборотни, полиция, – всё отдалилось, подёрнулось дымкой нереальности. Так пусть же петушиные бои Гвидо и Кардалли отныне будут моей единственной проблемой!

А пока присяду у окна и полистаю книгу, которую вчера раздобыл мой юный воздыхатель, теперь ясно – где. Альвиус Амброзиус, "Истории о стихийных магах, древних богах, героях и владыках в трудах Кальвиуса Письмоведа, Игнатиуса Многоречивого и народных сказаниях Нижних Отир". Три страницы оглавления…

А вот и то, что нужно: "Сказка о Воине, Мудреце и Справедливой Королеве".