Текст книги "Если любишь - солги (СИ)"
Автор книги: Кира Калинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)
35.1
Конечно, ничего не решилось сразу. Нас допрашивали, запугивали, подвергали магнетическому воздействию, с нами проводили беседы, нам устраивали очные ставки, нас пытались запутать и настроить друг против друга. А в это время в недрах Магистериума шла невидимая работа. Что они делали, на каких весах взвешивали «за» и «против»? Наверняка спешно и дотошно исследовали логово вампира, брали анализы подземных вод в надежде отыскать исток родника, наполнявшего когда-то каменную чашу у пещеры. Опрашивали видящих с полигона «Теана», пытаясь подтвердить или опровергнуть прогнозы Сиры. Считали и пересчитывали, проверяли и перепроверяли, строили модели и прорабатывали сценарии. Они знали, что изменения неизбежны, и всё время ломали голову, как и рыбку съесть и косточкой не подавиться, как не выпустить из своих рук власть и богатство – не только сейчас, но и в будущем.
Через две недели нас снова отвели в зал заседаний. И всё началось заново. Вопросы, возражения, гневные отповеди, крики, обвинения. Под конец слово взял сопредседатель Гонорий Элизьерис. Он, единственный из "совета пяти", всю прошлую встречу просидел молча, сцепив под подбородком длинные холёные пальцы.
– Полагаю, вы искренне верите в свою правоту, – обратился к нам Элизьерис. – Вы готовы рискнуть собой и судьбой континента, чтобы добиться желаемого. Это достойно уважения. Однако подумайте вот о чём. Дамзель Войль не способна лгать. Но что, если она ошибается? Мы потратим годы, чтобы претворить вашу затею в жизнь. Программа социализации для ликантропов, переселение на острова… Мы прекратим производство кристаллов, поставив под угрозу стабильность на континенте. И когда времени на отладку системы почти не останется, дамзель Войль назовёт нам место. А если там ничего нет? Если её источник – фикция? Это будет катастрофа в буквальном смысле слова. Вы готовы взять на себя такую ответственность?
Сегодня за окном было пасмурно, но зал сиял всё тем же радостным утренним светом, только на этот раз свет не лился из окон, а исходил от огненно-белых жучков под потолком. Магнетизм на службе человека. Как долго это продлится?
Я позволила себе улыбку:
– Хотите узнать, где источник, до того, как начнёте освобождать оборотней? Я понимаю, гранд-мажисьер. Мне объясняли про расчёты, энергетическую схему и географическую подстройку. Поэтому я готова поверить Совету на слово. Если мы придём к соглашению, я укажу вам источник сразу же. А в качестве жеста доброй воли прошу освободить братьев моего друга и… одного молодого оборотня по имени Гвидо Леонзайо. Только, пожалуйста, не пытайтесь схитрить. Я умею чувствовать ложь. И если пойму, что вы обманываете, переговоры закончатся. Второй попытки не будет.
Октавия Карассис вскинулась:
– Вы вообразили себя королевой справедливости?
– А это плохо? – спросила я.
– Это смешно!
– Тогда почему вы не смеётесь?
Ложь – это звон в ушах и рука на горле. Теперь я знала, почему справедливой королеве было так тяжело среди лжецов. Всё время кажется, что задыхаешься.
Октавия откинулась в кресле. Остальные переглядывались, шумели. Звучали возгласы: "Это неслыханно", "Дерзкая девчонка".
– Да, я девчонка! Я молода и неопытна. Но эти слова вложил в мои уста тот, кто прожил на свете дольше, чем вы все вместе взятые. Ничто не остаётся неизменным. Нюанс в том, что природа меняет мир медленно, а человек быстро. Это люди превратили источники пресной воды в святилища, а святилища – в средоточия силы. Люди дали им имена и наполнили смыслом. Но смысл тоже со временем менялся. Окудники видели в источниках опору мира, нити, которыми земля привязана к небесам. Вампиры смотрели на них, как на трофей. Потом источники перешли к вам, и вы изменили их природу, сделали её утилитарной. Вам не нужны ни смелость, ни мудрость, вам нужен компост для кристаллов. В этом состоит истина, и она протекла у вас сквозь пальцы. Сегодня смелость и мудрость готовы возродиться. А третий источник… Он существует. Но теперь это источник справедливости. Потому что сегодня именно справедливость нужна нашему миру. А в нашем мире она больше всех нужна оборотням. Не бойтесь, у нового источника есть все нужные вам свойства.
Свет дня поблёк, в ушах нарастал шум, и я остановилась. Нет, не сейчас, ещё не время…
Кажется, моя речь произвела определённое впечатление. Совет задумчиво молчал. Но Юстиний Акторитас всё испортил, сказав брезгливо:
– Что вы носитесь с этими ликантропами? – казалось, он возражает не столько мне, сколько своим коллегам-советникам. – Что они могут? Летать, как птицы? Рычать, как тигры? Прыгать, как горные козлы? Зачем нам это "как", когда у нас есть собственно птицы, тигры и козлы? Новая ступень эволюции? Ха-ха! Ликантропы ценны как флюидный концентрат, и никакой другой пользы от них быть не может!
– А вы бы не хотели летать, как птица, гранд-мажисьер? – спросил Фалько насмешливо. Он даже не разозлился.
Юстиний не стал отвечать презренному оборотню. За него это сделала Октавия:
– Мы создали дирижабли и аэромобили, молодой человек. А мой будущий зять недавно опробовал опытный образец индивидуального летательного аппарата. В результате мы получили все преимущества вашего вида, не переставая быть людьми. Запасы магнетической энергии у ликантропов феноменальны, но вы расходуете её, чтобы отращивать перья и хвосты. Я не пытаюсь вас оскорбить, я хочу сказать, что ваши, гм, таланты применимы лишь в узкой сфере. С точки зрения эволюции ликантропы – это не шаг вперёд, это шаг в сторону.
– А что такое мажисьеры с точки зрения эволюции? Возможно, ошибка? Я тоже не хочу вас оскорбить! – Фалько повысил голос, перекрывая поднявшийся гвалт. – Но факты таковы. Ваши силы слабеют, а наши растут. Может быть, чтобы остаться у руля, вам следует спариваться не с обычными людьми, а с оборотнями?
Сразу несколько членов Совета вскочили с мест. И Октавия Карассис – первой.
– Хочешь потягаться со мной силой, зверёныш? Сейчас я сверну тебе шею!
Она выбросила вперёд руку, растопырила пальцы и стала медленно сжимать их, глядя в глаза Фалько. Он широко улыбнулся и повторил её жест. Я взмолилась шёпотом:
– Фалько, нет!
Октавия Карассис схватилась за горло, беззвучно раскрыв рот.
Фалько разжал пальцы, опустил руку.
Октавия рухнула в кресло.
– Простите за эту маленькую демонстрацию, – очень вежливо и очень серьёзно сказал Фалько. – Но теперь все вы знаете, на что способны оборотни и для чего они могут понадобиться. Гранд-мажисьен Карассис, – он галантно склонил голову. – Приношу вам свои извинения. Мне пришлось быть грубым в интересах научной истины.
Разумеется, это был безумный риск. Если бы я знала, что задумал Фалько, сделала бы всё, чтобы ему помешать.
После Совета нас отвели обратно в квартиру. Фалько задорно улыбнулся мне, я помотала головой и, чтобы не сорваться, ушла в другую комнату.
Теперь оставалось только ждать. Конечно, он мог в любой момент превратиться в ветер и унестись через оконные щели. Но хранители печатей не вчера родились. Они знают, как нейтрализовать оборотня.
Оборотня с даром магнетика.
Конечно, они предпочтут от него избавиться, в этом я почти не сомневалась – и когда всего через час вдруг лязгнул дверной замок, пулей выскочила в гостиную.
Но это не были убийцы. К нам явился седовласый гранд-мажисьер Гонорий Элизьерис собственной персоной. По-хозяйски уселся на диван, закинув ногу на ногу, смерил Фалько сиреневым взглядом:
– Итак, молодой человек, посмотрим, что вы можете, – и указал на место рядом с собой.
До вечера двое отчаянно разных мужчин с одинаковым мальчишеским азартом игрались с домашней утварью и электрическими приборами. Наконец Элизьерис ушёл, заметив напоследок, что Совет склонен избегать непоправимых решений.
А следующим утром нас впервые отвели не на допрос, а… на переговоры, пожалуй так. И само получилось, что главным с нашей стороны на этих переговорах оказался Фалько – в качестве представителя оборотней. Ведь речь велась об их судьбе.
Разумеется, пришлось идти на компромиссы. Договорились, что оборотней будут отпускать постепенно в течение четырёх лет, и все, кто останется на континенте, до самого запуска "Ночного зеркала" обязаны будут регулярно являться на пункты сбора и сдавать кровь. Я не понимала, как Фалько мог принять это условие от имени всех оборотней континента, но спрашивать не решалась. Мажисьеры ещё многого не знали о нём. Возможно, он рассчитывал на своего внутреннего дракона, способного бросить вызов вождю любого клана. Но разве у оборотней, живших среди людей, – вроде Гвидо, – были кланы и вожди? А у доноров на фермах?
Мажисьеров это не заботило. По простой причине. Если больше четверти освобождённых будут уклоняться от сдачи крови, договор автоматически расторгается. На этом они настаивали категорически – пришлось согласиться. Много спорили и об амнистии, но тут Фалько остался твёрд: исключений быть не должно.
Когда наконец удалось всё более-менее утрясти, Совет собрался ещё раз. Каждый гранд-мажисьер должен был встать и вслух объявить о своей позиции: за освобождение оборотней или против него. Это было уже моё условие. Из двадцати членов Совета "за" высказались четырнадцать, и только один откровенно солгал. "За" проголосовала даже Октавия Карассис. Юстиний Акторитас был против.
35.2
На следующий день мы сели в чёрный аэромобиль и вылетели в предгорья Нера: я, Фалько, четверо хранителей печатей – у Юстиния печать отобрали – и четверо же мажисьеров из секретной службы. Двое из них были нашими постоянными конвоирами, ещё двоих я видела впервые.
Секретная служба располагала собственным аэродромом – бетонное лётное поле внушительных размеров ограждал высокий глухой забор, скрывая от любопытных глаз летательные аппараты самого диковинного вида. Наш именовался "тенью" и походил на "бумажные самолётики", с которыми Фалько бился в драконьем обличье. В небе "самолётик" казался крохой, но на земле был огромен и страшен: толстый воронёный треугольник с резкими гранями и выступами. Глубокие щербины в основании обозначали крылья и хвост.
– Любопытная аэродинамическая схема, – заметил Фалько, окидывая "тень" взглядом. – В полёте не рыскает?
В это путешествие я предпочла бы отправиться одна, но страшно было отпускать Фалько от себя. Октавия Карассис едва не задушила меня за унижение, испытанное с глазу на глаз, так неужели спустит публичную потерю лица заодно с физическим нападением на члена Совета? Возможно, Элизьерис убедит её, что Фалько с его магнетическим даром не менее уникален и ценен, чем ключ источника правды. Но рисковать я боялась.
– Послушен, как хорошо выезженный конь, – усмехнулся Гонорий Элизьерис, поднимая воротник длинного кожаного плаща, лоснящегося влажным блеском, как ночной асфальт после дождя. – Если за штурвалом магнетик.
– А этой малютке нужен штурвал? – Фалько поддержал ироничный тон. – Управление на принципах флюидного обмена вышло из моды?
В солнечном сплетении шевельнулся червячок ужаса. Мне и так казалось, что мы зашли слишком далеко. Но перешучиваться с хранителем печати?..
Октавия Карассис поджала губы. Элизьерис добродушно рассмеялся.
Может быть, он защитит Фалько, если я не выживу.
Очевидно, "тень" создавалась для членов Совета – её пассажирский салон комфортом не уступал "фантому", а в экипаже имелся стюард-магнетик, одетый в ту же чёрную форму, что и остальные сотрудники секретной службы. С профессиональной ловкостью он расставил перед нами закуски, вазы с фруктами и бокалы, откупорил бутылки с крино и версентом. Надо же. И подумать не могла, что мажисьер станет прислуживать мне, как простой официант.
До Нерских гор долетели за час с небольшим. Я глядела на склоны в тёмной клочковатой шерсти лесов и вспоминала, как под серым небом Каше-Абри мягкая и доверчивая Верити Войль, до полусмерти боявшаяся высоты, встретила главного человека в своей жизни. Сейчас он сидел, касаясь меня плечом, взглядывал тайком, в глазах – вопрос и тревога, а я не знала, увидим ли мы завтрашний рассвет…
– Где-то тут должны быть заброшенные малахитовые шахты, – сказала, и его ресницы дрогнули. Он тоже узнал место.
Октавия Карассис передала приказ пилотам, "тень" снизилась и принялась кружить над изрытыми откосами, всё увеличивая круги.
В стороне, за редкими соснами, блеснула вода.
– Здесь!
Пилот выбрал место для посадки, "тень" зависла над ручьём, искрящемся в свете неяркого дня, и словно лифт, вертикально опустилась вниз. Пол дрогнул, накренился, нас ощутимо тряхнуло, и Фалько коротко приобнял меня за плечи, не давая упасть.
Мы вышли наружу и все вместе поднялись к истоку под хмурыми кедрами. Я присела у валуна, очень кстати помеченного древними сакральными знаками, зачерпнула ладонями студёной воды, омыла лицо и сделала три ритуальных глотка. Это очень важно – правильный ритуал. Это помогает поверить. Достаточно, чтобы, глядя в лицо Гонорию Элизьерису, сказать твёрдо и весомо:
– Это и есть источник справедливости. Можете встроить его в свою схему.
– Вы уверены? – Октавия Карассис хлестнула вопросом, как плетью, и её глаза вспыхнули гиацинтовыми огнями.
– Абсолютно, гранд-мажисьен.
Она открыла рот, желая сказать что-то ещё. И застыла восковой фигурой. Всё замерло – люди, деревья, ветер, одинокая птица в воздухе. Вода в ручье стала зеркалом, но под его гладью не было дна. Я тонула в собственном отражении, я видела… правду. Бесчисленные варианты будущего, в котором Магистериум безоговорочно побеждает – но этого Сира не открыла ни Совету, ни мне. Лица ведунов, которым она велела забыть об увиденном – кто бы мог подумать, что они на такое способны! Вместе связанные источника мудрости были чем-то вроде коллективного разума с Сирой во главе. Их взгляд проницал бездны времени, не встречая заслонов и преград…
Кровосос, присвоивший себе древнее имя Эолас-на-фола, о многом рассказал без обмана. Кроме главного: пришелец из-за грани миров не сумел пробудиться от своего сна, похожего на смерть. Его клоны жили недолго, и умные машины скрестили их с аборигенами. Всё, что самозванец приписал себе, творили гибриды, причастившиеся крови прародителя, чьё тело и корабль канули на дно вместе с Затонувшим материком. Много раз за долгие века память и способности пришельца передавались от кровососа к кровососу. Последним восприемником чужого наследия стал вампир, вошедший в историю под именем Руфиуса Оборотня. Не сумев завоевать континент силой оружия, он использовал древние знания, чтобы сделаться закулисным кукловодом. Сира видела в источнике его лицо – лицо музейного смотрителя. И он знал об этом. Однажды Руфиус сказал, что наш мир стал мал для него. Ведь там, откуда явился пращур, – вселенная великих возможностей. А ещё он сказал: "Мы можем помочь друг другу…"
Птица в небе взмахнула крыльями, гладь зеркала собралась морщинами бурливых струй, ручей заблестел, зажурчал. Мир ожил. Или это я вернулась из скрытого измерения вне времени? В него, должно быть, заглядывали видящие. Жаль, я не смогу обсудить это с Фалько…
– Что ж, посмотрим, – надменно бросила Октавия Карассис, не заметив, что секунду назад была неподвижной статуей.
Магнетики некоторое время суетились у источника, к чему-то прислушивались, во что-то всматривались, потом взяли пробы воды, оставили двоих чёрных – сторожить и собрались в обратный путь.
Ложь – это звон в ушах и рука на горле. Но у королевы есть право выбрать чашу с ядом. И нельзя ни поморщиться, ни споткнуться, когда идёшь по каменистой тропке вслепую, потому что со всех сторон наступает тьма и над головой с визгом летят демоны.
– Что с тобой? – украдкой шепнул Фалько, и голос его отозвался в голове гулким колоколом.
Я растянула губы в улыбке, хотела сказать: "Всё хорошо", но рука на горле сжалась сильнее, и эта ложь задохнулась, не родившись.
"Тень" доставила нас обратно в Шафлю. Спустили трап. Фалько подал мне руку, и я каким-то чудом сошла на бетон лётного поля. А потом чудеса кончились, вспыхнули чёрные звёзды, и бездна распахнула передо мной свой зев.
Глава 36. Источник любви
Небо ясное, яркое – как в разгар лета. Солнце льётся золотым дождём, воздух сияет и поёт, и впервые за долгое время мне тепло, в теле нет ватной слабости, а в голове отупляющей мути.
Мы стоим на балконе третьего этажа. Фалько обнимает меня со спины, его руки сомкнуты на моей талии, и я греюсь в надёжных объятьях. Он весь как будто из брони, но броня эта живая, горячая, и я чую спиной, как под панцирем мышц бьётся сердце. Откидываю голову ему на плечо, подставляю лицо свету. Глаза режет, но я смотрю, не моргаю.
Золото и жар стекают с небес на больничный парк, раскрашивает деревья во все оттенки охры и багрянца.
Лето пропало, съедено чёрным беспамятством, белыми стенами и горькими микстурами. Но осень нежна со мной. Я закрываю глаза, и под веками загорается огонь, море огня. Пламя ласкает, а не жжёт, и счастье наполняет грудь, и кажется, так будет всегда.
– Не передумала? – тихо спросил Фалько, коснувшись виска тёплым дыханием.
Сам того не зная, он разрушил мою маленькую вечность.
– Может, всё-таки предупредишь? Они весь континент перевернут.
Он был прав. Но… не отпустят ведь.
– Оставлю записку.
Заходить в палату не хотелось. Слишком много призраков и теней ждали там. Боль, бред, смертный холод… Фалько принёс бумагу и чернильную самописку. Пристроившись на парапете балконной ограды, я написала: "Не бойтесь, это не побег. Я чувствую себя совершенно здоровой и именно поэтому остро нуждаюсь в глотке жизни. Не ищите меня. Я вернусь через несколько дней".
Бумага и самописка уплыли в приотворённую дверь балкона, и я не удержалась от смешка. Фалько каждый день открывал новые стороны своего дара. Это было весело. Маленькая забава в череде тягостных больничных будней.
– Готова? Ничего не хочешь взять с собой?
– Только тебя.
Быстрая улыбка в ответ.
– Ну смотри!
Он подхватил меня на руки. С места вскочил на парапет и, весь окутанный мерцающим светом, сорвался вниз. Я невольно зажмурилась, а когда открыла глаза, превращение уже совершилось. Без пыльного вихря, без провала на изнанку реальности. Хлопнули крылья, облетела золотая шелуха, и прекрасный грифон устремился ввысь.
Кажется, внизу что-то кричали.
Пусть кричат. Пусть привыкают. Скоро оборотни в небе перестанут быть диковиной.
Фалько быстро набрал высоту, поймал воздушный поток и раскинул крылья, отдыхая. Я зажмурилась, чувствуя, как в груди разливается пьянящая лёгкость. Свободна! Только сейчас в полной мере ощутила, как сильно давили на меня белые больничные стены, как выматывало присутствие рядом вежливых, но неотлучных надсмотрщиков, необходимость осторожничать, оглядываться, следить за каждым словом, сопротивляться мягкому, но непрестанному принуждению… А сейчас – ветер и солнце, и руки грифона, надёжные и такие бережные, что, кажется, на его пальцах просто не могло быть когтей!
– Трансформация была нашим слабым местом, – раздался знакомый низкий голос. – Я подумал, нельзя ли ускорить дело… Быть сразу здесь и там, человеком и ависом. Получилось.
Он умолк, экономя дыхание. И вдруг засиял. А я опять упустила момент, хотя глядела во все глаза.
За долю секунды руки, держащие меня, из больших стали огромными, покрылись медной чешуёй, и я утонула в могучих объятьях, как в колыбели. Голова Фалько оказалась где-то высоко, он весь стал как гора, и его крылья распахнулись на полнеба… Мой Принц-Сокол. Мой Король-Дракон.
Впереди выросла гряда облаков, и Фалько без колебаний устремился ей навстречу. "Как ты думаешь, что будет, если дракон помчится на крыльях ветра?" – зазвучали в голове слова, похожие на гул органных труб.
Ответить я не успела. Холодный воздух загустел, разогрелся, дышать стало трудно. Мы вошли в облако, странно дымное и сухое – и сразу же вышли, вырвались в ослепительную синь. И под нами были уже не поля солнечных панелей и городки-спутники Шафлю, а сверкающий лазурно-бирюзовый простор.
Море… Не может быть. Это море!
"Тише, не ёрзай. Свалишься", – прогудел драконий голос.
А потом из бирюзы и лазури возник остров, почти такой, как в видении, навеянном рассказами Фалько под стук вагонных колёс. Белый песок, серые скалы и много зелени. На самой вершине – руины замка, похожего на каменный сад. Главное здание в форме бутона с тремя полураспустившимися лепестками. Стройная башня-дерево с обломанными ветвями. От башни шла под уклон стена, извиваясь, как змея. Или виноградная лоза?
Фалько приземлился на уступе, среди сосен, где явно не было места для гигантского дракона. Поэтому дракон налету превратился в грифона, а грифон, в последний момент – в человека. От соприкосновения с землёй нас обоих тряхнуло, я ахнула, но Фалько устоял сам и удержал на руках меня. Так, на руках, и донёс до входа в крепкий бревенчатый дом, который в своих рассказах он называл хижиной. Правда, в доме не было ни окон, ни дверей – только широкие проёмы, открытые свету и воздуху.
Он поставил меня прямо на крыльцо. Голова закружилась, и я вцепилась в лацканы его пальто. Выдохнула:
– Ну сколько можно! Неужели трудно предупредить?
Он криво улыбнулся – наполовину виновато, наполовину лукаво, и удержал меня в объятьях.
– Ты правда не любишь сюрпризы? Хорошо, предупреждаю. Сейчас будем есть печёную рыбу.
И мы в самом деле ели рыбу. Сидели на краю уступа у отгоревшего костра, глядели, как море сливается с небом, Фалько доставал из тёплой ещё золы таинственные свёртки, раскладывал на камне, застеленном большими круглыми листьями, и аккуратно разворачивал, смахнув золу пучком травы. Под золой обнаружилась обычная алюминиевая фольга, под фольгой – красная рыба, и помидоры, и шампиньоны, и сладкий перец, и ароматные приправы, и всё это румянилось, блестело обильным соком и пахло так, что можно было сойти с ума.
Потом я облизывала пальцы, смотрела на море, на Фалько и думала, что он должен был с утра примчаться на остров, всё подготовить, спрятать рыбу в углях и вернуться ко мне – этим своим магнетическим скачком через океан. Вести ничего не значащие разговоры, ждать, пока я понежусь на солнышке, а потом ещё спрашивать, не передумала ли… А если бы передумала?
После обеда мы гуляли по замку среди причудливо изогнутых стен, осыпавшихся фресок и осколков цветного стекла, любовались белыми дамами в бассейне, зная теперь наверняка, что это – вымысел. Женщин-кровососов на свете не существовало. А ещё мы целовались. В каждом зале и переходе, в альковах и нишах, на лестницах и у высоких стрельчатых окон. Нежно, медленно, долго – и жадно, не помня себя, до головокружения, пока не начинали задыхаться. Замок продувался насквозь, но ветер был знойным, солёным, пьянящим. Лето на острове продолжалось, будто специально для меня. Море и солнце играли в пятнашки, слепя алмазными блёстками в бескрайней синеве.
– Пошли купаться, – сказал Фалько.
Пальто он оставил в доме и был сейчас в одной рубашке – ворот расстёгнут, рукава закатаны до локтя. Вниз от замка вела извилистая тропка, но Фалько не захотел спускаться, просто схватил меня в охапку и перенёс на пляж. Рубашка полетела на песок. Фалько повернулся ко мне. А я стояла, не зная, что делать. Купального костюма у меня не было. Да и не думала я, что выпадет шанс искупаться. Обмолвилась вчера, что хорошо бы скрыться на несколько дней в безлюдном месте…
С минуту он смотрел выжидательно, и в его глазах плясали брызги солнца, потом пожал загорелыми плечами, повернулся ко мне спиной и двинулся вдоль берега.
– Куда ты?
Он остановился, махнул рукой.
– Вон за ту скалу. Купайся спокойно. Вода тёплая.
– Фалько!
Я подошла к нему вплотную.
– Ты невыносим.
Смотреть на него было неловко – и невозможно не смотреть.
Вспомнились статуи фирамских атлетов в музее – скорее пособия по анатомии, чем изображения реальных людей. Не бывает у мужчин таких красиво очерченных мышц, таких идеальных пропорций. Но сейчас я видела перед собой ожившего "Прыгуна" Ронимуса, мускулистого и подтянутого, и он был хорош так, что не оторвать глаз. Сильный, гибкий, не мраморный, не бронзовый – живой. Я положила ладонь ему на грудь, на горячую кожу, гладкую, как у девушки. Все эти выпуклости и впадинки… я же знала их, помнила собственным телом, мечтала о них во тьме пустого вагона миллион лет назад. И сейчас хотелось скользить пальцами по скульптурным линиям, касаться губами – осторожно, совсем чуть-чуть. А потом прижаться щекой там, где сердце, закрыть глаза, и слушать, как оно бьётся в такт прибою… Как прибой поднимается и опадает внутри меня, омывая с головы до ног тёплой, томительной волной.
Фалько гладил мне плечи, а я словно плыла куда-то или падала. Прибой становился сильнее и жарче, но мир был недвижим, как жучок в капельке смолы: он ждал, когда я подтолкну его, заставив вращаться, он давал мне решить самой…
Я заставила себя высвободиться из объятий и повернулась к Фалько спиной.
– Помоги мне!
Всего три пуговки. Я застегнула их без труда и так же легко могла расстегнуть. Но проще оказалось позволить Фалько раздеть себя, чем раздеться самой под его взглядом. Намного проще. А ещё – чуть-чуть стыдно, капельку страшно и приятно… очень приятно. Каждое его прикосновение было именно таким, как мне хотелось, я тонула в нежности и знала, что не стану его останавливать, как бы далеко он ни зашёл… Потому что не хочу останавливаться!
Фалько обнял меня обеими руками, мягко притянул вплотную к себе и сам прижался всем телом. Я поняла, что он тоже полностью раздет – и когда успел? Странно и волнующе было чувствовать друг друга всей кожей, всем естеством, без прослойки одежды, без препятствий и помех. Закрыла глаза, впитывая это ощущение каждой порой и слушая, как быстро, горячо стучит в груди.
Фалько отстранился, взял меня за руку и повёл навстречу пенному прибою. Океан подхватил нас могучей рукой. Мы качались на волнах, смеялись, барахтаясь на мелководье, и осторожно изучали друг друга, объятые прозрачно-бирюзовой прохладой. Остатки моей стыдливости канули на белое песчаное дно.
Но игры не могли длиться вечно. Мы оба налились жаром и тяжестью, и вода не хотела нас больше держать.
– Вдохни, – шепнул Фалько.
Моря не стало, мы очутились на суше, и под моей спиной расстелилась густая трава – мягче любых перин. Над головой трепетали оливы, их кроны бросали пористую, как сито, тень на плечи Фалько, кожа его была влажной и солёной, а губы жгучими, жадными, и я горела вместе с ним…
Воздух подёрнулся золотой дымкой, Фалько замерцал, исчез и появился снова, а я на долгий миг зависла в невесомости, как бесплотный дух.
Потом всё вернулось – и голубое небо, и зелень листвы, и тяжесть наших тел. А где-то близко волны бились о скалы, качались тени, плясали солнечные блики, стук наших сердец заглушал трели птиц, и весь мир дышал с нами в унисон…
Потом мы лежали рядом, целовались лениво и улыбались друг другу.
Он сказал:
– Верити.
Я сказала:
– Скирон.
Он слегка нахмурился, качнул головой.
– Фалько мне нравится больше. Нам ведь мажи имена дают, не родители. На Кошачьей горе я Скирон. Есть ещё несколько имён для работы, и ни одно я не выбрал сам.
Я погладила его по щеке, пытаясь представить себе эту холодную казарменную жизнь, в которой не было места уюту, привязанности, семейному теплу и праву выбора как таковому. Представить – и понять, как он сумел стать и остаться человеком, способным на доброту и любовь.
– …А сейчас выбираю, – на лицо Фалько вернулась улыбка. – Имя, которое дала мне ты.
Он задержал мою руку, повернул голову и прижался губами к ладони.
Глаза защипало, и я зачем-то начала объяснять, как придумала назвать его Фалько, попыталась свести всё к шутке – и замолчала на полуслове, боясь, что он обидится.
– Опереточный герцог? – Фалько рассмеялся весело, от души. – Отдавший сердце даме-под-вуалью? – а это уже тихо-тихо, не отрывая тёмных, искрящихся глаз от моего лица и перебирая пальцами волосы, должно быть вконец растрёпанные. Словно это и была вуаль, под которую он наконец заглянул. От мягких прикосновений, от взгляда, проникающего вглубь души, кожа начала гореть.
Фалько вдруг помрачнел.
– Только не лги больше. Ни ради меня, ни ради континента. Думал, я не догадаюсь? Когда справедливая королева лжёт, ложь становится правдой. Но эта правда слишком дорого стоит. Слышишь, Верити. Не смей жертвовать собой!
Дыхание перехватило. Внутри поднялась волна тихого счастья.
– Я серьёзно, – он притянул меня к себе. – Ты сделала меня магнетиком, а обычный лесной ручей – источником силы. Двух раз достаточно. Больше не надо.
– Двух? – выдохнула я.
К горлу подкатил ком. У счастья оказался горький привкус.
– Двух, только двух, – его губы легко касались моих век, в голосе звучала улыбка. – Ты думала, что заставила меня влюбиться? Глупая. На это даже твоих чар не хватит.
В самом деле глупая. Какая теперь разница? Я обняла его плечи, запрокинула голову и улыбнулась солнцу, льющемуся сквозь листву.
Странно всё-таки. Не было ни боли, ни крови. То ли я оказалась так счастливо устроена, то ли Фалько увидел мой девичий испуг и прибег к уловке, ненадолго переместив в своё особое измерение нас обоих, и это каким-то образом помогло. А заодно расстроило планы Руфиуса на мой счёт – если таковые у него ещё оставались.
Место, где мы узнали друг друга, я запомнила из чистой сентиментальности. Уединённая рощица в уютной низине среди скал – оливы, инжир, трава по колено, клевер и фенхель. Совсем недалеко от хижины Фалько, которая стала домом для нас двоих. Жаль, всего на пару дней.
