Текст книги "Если любишь - солги (СИ)"
Автор книги: Кира Калинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 34 страниц)
Глава 29. Вкус лжи
После горного полигона, ледяного во всех отношениях, «Теана» предстала южным курортом, хотя с точки зрения географии всё было совершенно наоборот. Казалось, что солнце тут ярче, воздух теплее, природа богаче. Вдоль асфальтовых улиц цвели деревья, зеленели лужайки, звенели птичьи голоса, и можно было ходить в лёгком плаще. Да собственно, и ходить не требовалось – наготове всегда была улыбчивая Жюли с электромбилем.
Первым делом мы поехали в рощу за стальными воротами, где Сира собственноручно поднесла мне большую глиняную кружку с водой из источника мудрости. Пить попросила осторожно, не торопясь.
– Вы только что перенесли простуду. Не стоит рисковать.
Вода была холодной, но не ледяной, и приятной на вкус.
– А вы пьёте воду из источника? – спросила я в перерыве между глотками.
Сира улыбнулась:
– Каждый день.
– И это вам помогает?
– В моей работе – да. В жизни – кто знает.
Я чуть не спросила: "Разве у вас есть жизнь?" – но вовремя остановилась. Сира смотрела, щурясь от солнца, прямым, всё понимающим взглядом.
– Мажисьеры знают, что ключи могут разговаривать через источники?
– Контролируют ли они наши беседы, вы хотите сказать? Они контролируют нас, и этого довольно. Могут ли подслушать? Не исключено. Но вы ведь заметили, что мы обходимся без слов… Легче всего общаться в ясный день. Это магнетизм солнца, не луны. Солнце объединяет мир, а источники вбирают флюиды всех светил. Окудники имели доступ к этой совокупной энергии, но мы, сегодняшние, стремимся всё разъять на части. Не поэтому ли лунные силы слабеют? Наследники ускоряют прогресс, чтобы восполнить потерю. То, чего предки достигали посредством внутреннего магнетизма, потомки творят с помощью технических уловок.
Ещё одна тайна раскрылась передо мной – мимоходом, без барабанов и фанфар, и я приняла её так же буднично, почти без удивления.
– А если заработает "Ночное зеркало", их силы укрепятся?
– Они рассчитывают на это.
Солнце скрылось за облаком, и блики на воде стали бледнее. Слишком много надежд было связано с "Ночным зеркалом", а значит, и со мной. Что будет, если я не смогу помочь?
Сира прервала молчание:
– Как вам Марти?
Вопрос был задан нейтральным тоном. Было непонятно, как она сама относится к ключу источника смелости. По уму, темпераменту, жизненному опыту, воззрениям на мир эти двое – полные противоположности. Возможно, Сира общается с Мирти лишь по необходимости, а личной симпатии к нему не испытывает. Хотя сочувствие – наверняка. Я не стала уходить от ответа:
– Он сумасшедший. Хочет умереть ради общего блага. Вбил себе в голову, что такова воля тривечных.
– А вы что думаете?
– О тривечных или об общем благе?
Сира наклонила голову, взгляд, чуть исподлобья, выражал лёгкий упрёк: мол, не играйте словами, вы же всё понимаете.
Что я могла сказать?
– Не знаю. Мне не нравится помогать мажисьерам. Но похоже, "Ночное зеркало" и правда нужно всем. Для континента – это прогресс и спокойствие. Для оборотней – свобода.
– Свобода… – эхом повторила Сира, и такое у неё стало лицо, что всё во мне обмерло.
Я же знала, знала с самого начала, только не позволяла себе поверить…
– Их всех убьют, верно?
Ясные глаза Сиры потемнели. Минуту она молчала. Потом заговорила медленно, подбирая слова:
– Представьте, что клетки сейчас откроются. Что произойдёт? Перевертени с ферм не научены жить по человеческим законам. В большинстве своём они неграмотны, у многих трудности с речью, образ мыслей первобытных людей и животные инстинкты. Они полны ярости и начнут убивать всех подряд. Не только наследников, но и людей. Впрочем, наследники сумеют защититься, как умели всегда. Вы скажете, что горстка перевертеней против человечества – это капля в море. А сколько хорьков нужно, чтобы передавить всех кур в курятнике? Жизнь в бесчеловечных условиях превращают людей в животных. Это справедливо и для перевертеней. По ту сторону проволоки они – жертвы, мученики. По эту многие станут убийцами, грабителями и насильниками. Звучит жестоко, но выпустите перевертеней в мир, и очень скоро вы их возненавидите. Вы захотите, чтобы их истребили, всех до одного.
Она говорила, и передо мной вспыхивали картины, будто кадры из страшной синематографический ленты: улицы, заваленные мусором и отбросами, разграбленные дома, загаженные комнаты, разбитая посуда, костры из мебели и книг… мертвецы в страшных ранах… отчаянные крики женщин… Обросшие шерстью фигуры на крышах и карнизах – то ли звериные, то ли человеческие… оскаленные пасти, когти, рвущие живую плоть… Пара выстрелов, и зверь замирает на теле своей жертвы, их кровь смешивается в одной тёмно-багровой луже… Небритый стрелок в распахнутом мундире не наклоняется проверить, жив ли человек, он вбегает в распахнутую настежь дверь и, зажав под мышкой карабин, поспешно бросает в мешок всё, что представляет хоть какую-то ценность…
Рождались ли эти видения у меня в голове или проступали в безмятежных водах источника? Возможно, Сира обладала даром внушения? Я дёрнула головой, отгоняя кошмар наяву. Всё не может быть настолько плохо. Я же видела: они способны на любовь и поддержку, на единение и благородство. В то же время я знала, что Сира права, но смириться с этим было невыносимо:
– Так значит, пусть их убьют? Сорок тысяч человек! Вы это предлагаете?
Она не ответила. Смотрела так, будто чего-то ждала.
– Нет? Тогда что – саботировать проект? Пусть они остаются узниками и вечно питают континент своей кровью? А вы будете жить дальше! И я… – вздох комом встал в горле.
Сира по-прежнему молчала. В серых глазах не было ни возмущения, ни упрёка – спокойный мудрый взгляд. Но это спокойствие причиняло физическую боль.
За болью пришёл стыд. Эти видения… Я позволила вывести себя из равновесия. Поддалась эмоциям.
– Простите, я не хотела… Это было глупо.
Она покачала головой.
– Сострадание – не глупость. Знаете ли вы, как мало людей в нашем мире способны разглядеть в перевертенях равных себе?
Я знала. Но у меня были личные причины изменить мнение. И признаваться в них я не собиралась.
– Почему вы сказали Марти, что мне можно доверять?
– Потому что видела достаточно. И теперь знаю наверняка.
Её взгляд скользнул с моего лица на гладь пруда.
Грёзы видящих. Они искали меня долгие годы, создавали по намёкам, по случайным деталям – и вот получили всю целиком, рассмотрели, попробовали на вкус, запомнили, чтобы отныне найти где угодно. Моя жизнь должна быть для них открытой книгой. Вопрос в том, какие страницы этой книги они дали прочесть мажисьерам?
– Марти мне не поверил, – сказала я.
Уголки губ Сиры дрогнули в улыбке.
– Такова смелость. Храбрец стоит один против всего мира. Только красный Страж восходит над миром в одиночку. Ведун и Заступница следуют за ним. Появляются рядом то один, то другая, то вместе, а после уходят, оставляя его вершить свой гордый путь наедине с собой. Страж не верит на слово. Ему надо всё доказывать делом. Но если он поверил вам раз, дальше будет верить безоглядно. Марти воплощает в себе саму суть Стража. Правда, кое в чём отличается от своего небесного покровителя: он никогда не бывает одинок. Теперь не одиноки и вы. И может быть, вместе у нас что-то получится…
29.1
Так закончился наш разговор, первый после моей поездки в горы. Потом были другие, и каждый давал пищу для размышлений. Я считала Марти и Отсо простоватыми невежами, а они, похоже, разыграли спектакль, чтобы испытать «барышню-девчушку». Сира утверждала, что я прошла испытание. Но если так, почему Марти не дал мне этого понять?
Как-то, между делом, Сира приоткрыла ещё одну тайну истории. Оказывается, Руфиус Оборотень, кровавый тиран, пытавшийся сколотить свою империю на руинах старых королевств, втянутых в войну Раскола, на самом деле должен зваться Руфиусом Кровососом. Или, как именовали его в секретных хрониках мажисьеров, Последним Вампиром.
Власть Магистериума в ту пору была слаба, да собственно, как таковой власти у него ещё и не было. Было объединение учёных-магнетиков, которые ставили себя над государствами континента и активно в дела этих государств вмешивались. Была Свободная земля Шафлю-Шэ, крошечная частица обширного прежде графства, которую мажисьеры отвоевали для себя у окрестных феодальных владык.
Остатки побеждённых кровососов ещё таились в горах и лесах, и среди всеобщего раздора они увидели шанс вернуть своё. Предводителем немногочисленных беглецов стал Руфиус. К тому времени вампиры выродились окончательно, растеряли силы и могли истечь кровью от пустяковой раны. Поэтому Руфиус призвал под свои знамёна давних союзников – оборотней и молниеносным броском захватил трон Литезии, самого богатого королевства континента. Все попытки сопротивления пресекались с чудовищной жестокостью, дороги были уставлены виселицами, реки покраснели от крови, на улицах городов пировали стервятники.
Вампиры, соратники Руфиуса, получили собственные вотчины и с наслаждением принялись утолять кровавую жажду. Но для себя новый правитель Литезии выбрал иной путь. Он желал овладеть наследием окудников, уверенный, что подлинная сила заключена в самом естестве природы, а не вне его. Более того, Руфиус верил, что человеческое тело, в данном случае тело вампира, способно превзойти любой механизм, и считал оборотней первым шагом на пути к созданию совершенного существа.
Для начала Руфиус водрузил на пьедестал старых лунных богов и стал приносить им кровавые жертвы, затем совершил военный рейд, чтобы овладеть источником смелости. При Руфиусе в качестве то ли пленников, то ли добровольных помощников находились несколько магнетиков и пара чародеев, которых хроники именуют окудниками. Очевидно, эти чародеи действительно продолжали традиции древних стихийных магов. Через некоторое время их стараниями Руфиус стал крепче, сильнее, перестал бояться солнечного света и смог отказаться от питания кровью. Двигало им не человеколюбие, а стремление освободиться от зависимости, которая делала его уязвимым.
Руфиус предложил другим вампирам последовать его примеру, чем вызвал лишь возмущение и обвинения в отступничестве. Сначала бывшие сподвижники подослали к нему некий смертоносный механизм, затем наёмного убийцу-оборотня. Ему Руфиус, как сказано в хрониках, перегрыз горло. А значит, прозвище Оборотень, данное ему поздними историками-фальсификаторами, всё же не лишено оснований. Сначала он расправился с заговорщиками, затем его слуги-оборотни выследили и уничтожили всех уцелевших вампиров. Руфиус остался последним и решил, что достаточно силён для завоевания мира.
Меньше, чем за год он покорил половину континента и провозгласил себя императором. Казалось, никто и ничто не может его остановить. Но магнетики сумели забыть разногласия и объединили человеческие королевства против общего врага. Тридцать лет понадобилось им, чтобы одолеть Руфиуса. Континент обескровил, обезлюдел и лёг к ногам мажисьеров, как смертельно раненый зверь. Но они не пошли по пути Руфиуса – пути диктатуры и не разделили земли между собой, став новыми удельными князьями. Именно тогда Совет Магистериума провозгласил: "Не будет императоров и королей, не будет границ, а будет только власть знания".
Эти слова приписывали Герхарду Карассису. На самом деле, утверждала Сира, в окончательный текст Манифеста Свободы их добавил никому неизвестный секретарь по имени Дариус.
От настоящей власти мажисьеры тоже отказываться не собирались. Они создали империю без императора. Территории сохранили самоуправление, но законы Магистериума стали обязательными для всех.
Для обычных людей кровососы были абсолютным злом. Родство мажисьеров с белокожими, красноглазыми и клыкастыми тварями было неочевидно, но легко подмечалось внимательным глазом. Пошли слухи, будто новые хозяева континента тайком пьют кровь, похищают детей и убивают неугодных. До сих пор сохранилось поверье, будто мажисьеры не выносят солнца. А время от времени у них рождались дети с внешними признаками кровососущих предков, причём некоторые страдали так называемой агрессивной ксеродермической порфирией, которая делала кожу больного чувствительной к солнечным лучам и вызывала охоту восполнять нехватку гемоглобина кровью высших приматов.
Дядя Герхард! Надо же. Вспомнилось, как он говорил о "блеске жизни", как постепенно терял способность здраво рассуждать, а потом сбежал от меня, чтобы принять некое лекарство. Неужели он был опасен?
Лучшим оружием против дурной молвы мажисьеры сочли забвение. Книги и свитки, в которых упоминались вампиры, были изъяты и частью уничтожены, частью спрятаны в закрытых хранилищах. Вместе с книгами об источниках и всем, что с ними связано. Отирские пастухи и бабушки в глухих деревушках висов всё ещё пугали детей сказками о кровососах, но кого в наше время науки и прогресса интересуют старые сказки?
Мажисьеры считали предками и вампиров и окудников, но истоков своих не помнили. Сколько бы видящие ни заглядывали в прошлое, по приказу, по собственной инициативе или по воле случая, приоткрыть завесу тайны так и не удалось. Иногда они погружались так глубоко, что видели окудников в пору их расцвета, но ни вампиров, ни мажисьеров рядом не было. А в следующем доступном слое времени действовали уже и те и другие. Но откуда они взялись, как появились? "Нам будто кто-то отводит глаза", – посетовала Сира.
29.2
Это было хорошее время. Моё купание в источнике мудрости отложили до синего полнолуния. Обследования и допросы почти прекратились, иногда заглядывали Евгения и Хельга – поболтать по-девичьи, как они это называли. Но не надо пить из источника мудрости, чтобы сказать: дружбы между нами быть не могло.
Почти всё время я проводила с Сирой. Мы говорили часами… О прошлом, о будущем, о том, как следовало бы устроить жизнь на континенте в случае того или иного развития событий, о судьбе оборотней. Об источнике правды и о том, что делать, если мы его всё-таки найдём.
Само купание прошло очень буднично. Вода была холодной, но не обжигающе ледяной, как в горах. Не оглушала, не вышибала дух, не сводила параличом мышцы, и я справилась быстро. Растёрлась махровым полотенцем, сделала глоток заблаговременно приготовленного крино, оделась и прошла в дом Сиры, где ждали камин, горячий чай и доктор-мажисьер, уверивший, что на этот раз простуда мне не грозит.
На следующий день Евгения и Хельга пригласили меня прогуляться. Им явно не терпелось проверить эффект от купания. Возможно, и Дитмар со своими любовными излияниями на полигоне "Арсем" преследовал такую же цель: узнать, изменил ли меня источник смелости.
Евгения завела речь о "Ночном зеркале" и перспективах, которые оно откроет для континента. Я отмалчивалась. Кажется, молчание – признак мудрости. Пусть считают, что постигнув тайны земли и неба, я пребываю в безмятежности всезнания. Но двум мажисьен требовался более внятный результат.
– Думаю, в конечном счёте все воды на континенте наполнятся флюидами настолько, что обретут свойства крови ликантропов, – мечтала Хельга. – Энергетическая проблема будет решена, надобность в фермах отпадёт. Конечно, потребуется переходный период… За это время мы должны решить, как поступить с излишком ликантропов.
– Излишком? – не удержалась я.
Хельга кивнула.
– Вы ведь в курсе проекта "Экстр"? Работы по евгенике ликантропов очень перспективны, и сворачивать их никто не собирается. А поскольку фермы всегда служили дополнительным источником генетического материала, имеет смысл открыть на их основе элитные питомники, предварительно отобрав минимально необходимое количество лучших особей. Встаёт вопрос: как быть с остальными? Содержать современное число ликантропов в новых условиях станет экономически нецелесообразно.
– Разумеется, о ликвидации речь не идёт, – вступила Евгения. – Мы цивилизованные люди. Но тысячи бесполезных ликантропов станут тяжёлой обузой для общества. И большой проблемой для будущих поколений. Честно говоря, на данный момент я не вижу адекватного решения, – она театрально развела руками. – А вы, Верити?
К тому моменту, как она договорила, я чувствовала себя вулканом, готовым взорваться от кипящей внутри лавы.
Это мажисьеры, а не общество получали сверхприбыли от магнетических кристаллов! И неужели несчастные, прозябающие в тесных бараках, обходятся так дорого, что Магистериум разорится, если станет и дальше их кормить?
Обе мажисьен как будто нарочно стремились вывести меня из равновесия. Или… возможно, они хотели посмотреть, в состоянии ли я сдержать гнев.
Что ж, в последнее время контроль над собой и правда давался мне легче. Считаете это мудростью? Как вам угодно. Я проглотила гневную отповедь и просто спросила:
– Почему бы их не отпустить? Научить грамоте, личной гигиене, правилам человеческого общежития. Разделите бараки на квартиры, постройте уборные и душевые. Дайте им одежду, расскажите о мире за забором. У вас же будет переходный период, времени как раз хватит.
– Ах, Верити, это прекрасный план! – в голосе Евгении звучало снисходительное одобрение. – Жаль, он невыполним. Оборотней нельзя выпускать к людям. Они опасны.
– Оборотни для людей или люди для оборотней? – уточнила я, вновь закипая.
Хельга, на вид не старше меня, улыбнулась:
– Вы молоды, долго жили в уединении и полны идеализма. Впрочем, позвольте, я угадаю: ваш друг – оборотень?
Так небрежно спросила, невзначай, милым, светским тоном – а подо мной открылась пропасть.
Время стало очень медленным.
Я падала вниз, и у меня была целая вечность, чтобы осознать: если попытаюсь уйти от ответа, это будет всё равно, что сказать "да". Тогда они поймут, кто такой Фалько, и достанут его из-под земли, ведь экстров немного. То же самое случится, если я замешкаюсь, разволнуюсь или, напротив, выкажу полное равнодушие. В ушах свистел ветер, грудь разрывало давление, в глазах стало красно, а в затылке бухал кузнечный пресс. Но самое страшное – это тиски, которые сжали горло, мешая издать хоть звук.
Сделать тут можно было только одно. Я отделила себя от глаз, затылка и горла, и услышала, как наверху, над пропастью, кто-то сказал моим голосом с лёгкой досадой:
– Не знаю, не думаю. Он был очень скрытен, – это прозвучало абсолютно естественно, и даже короткая заминка пришлась к месту, будто кто-то с моим голосом на миг задумался. – Возможно, он магнетик… или маг.
– Едва ли, – рассмеялась Евгения. – Нет, в самом деле, что за вздор!
– Вам виднее, – обиделась я.
– Какой магнетик? – уточнила дотошная Хельга. – Лунный, наподобие нас? Техномагнетик, натуролог? Или стихийный маг, как окудники?
– Откуда мне знать? Я не разбираюсь в таких вещах. Он был странный, вот и всё. И не спрашивайте больше. Я не буду об этом говорить.
Над пропастью дела шли своим чередом. Фалько оставили в покое и взялись обсуждать магию окудников: чего в ней больше – истинной магнетической силы или психологических уловок, иначе говоря шарлатанства.
Пропасть никуда не делась, и я всё падала, но этого никто не видел. У голосов появилось эхо, а у слов – красные шлейфы. Они пятнали воздух мелкой, кровавой взвесью. Были слова быстрые, верхние, и были слова медленные – нижние, всегда одни и те же. "Не знаю, не думаю" плыло и струилось в багровом мареве. Потом проползало ленивой змеёй "Возможно, он маг".
Время наверху неслось вскачь. Мы успели прогуляться по липовой аллее, заглянуть в столовую, выпить чаю с бисквитами и снова выйти на улицу.
– Вы бледны, Верити, – заметила вдруг Евгения. – И молчаливы. Вам нездоровится?
Я хотела сказать "нет", но не смогла. Тогда решила ответить "да", но не успела.
Даже самое медленное время однажды кончается.
Падение вдруг ускорилось, далёкое чёрное дно полетело мне навстречу… Я падала вниз головой. Падала, пока не разбилась насмерть.
Глава 30. Похищение
Очнулась я на следующий день, а встала на ноги только через неделю.
Доктора-мажисьеры констатировали нервный срыв и энергетическое истощение. Править мои флюидные контуры им запретили, глушить мозг сильнодействующими препаратами – тоже, а что ещё можно прописать в этой ситуации? Покой и ещё раз покой, свежий воздух, полноценный сон, здоровое питание и никаких нагрузок, физических, умственных и эмоциональных. То есть никаких полётов в горы, допросов, экспериментов, никаких купаний при луне и милых бесед с провокационными вопросами.
Отличное лечение. Одно плохо: мне запретили видеться с Сирой. Мажисьеры решили, что слишком рьяно за меня взялись, и организм не выдержал. А значит, контактировать с чужими источниками мне пока не стоит.
Первые три дня Евгения и Хельга, сменяя друг друга, дежурили у моей постели. Занятно было смотреть на их напряжённые, осунувшиеся лица. Как же, чуть было не потеряли драгоценного ключа!
К счастью, никто не связал мой обморок с разговором о Фалько.
Горло сжалось, перед глазами поплыли красные круги. Чудилось, что я снова лечу в бездну… Хорошо-хорошо, я не буду об этом думать!
Наверное, похожим образом действовала на экстров стой-пыльца. Как поводок на собаку. Попытаешься убежать – задушит.
Но за что душить меня? Я же не солгала в буквальном смысле. Сказала, что не знаю. Разве это не правда? Разве я хоть раз видела, как Фалько превращается… в крылана? Да я понятия не имела, как он выглядит в этом обличье. И за другими крыланами наблюдала только издали.
Однако не сомневаюсь, что Фалько один из них.
Так и есть: вопрос веры. Едва я поверила, что имею основания зваться Рити Ловьи, как это имя стало моим. Но имя – вещь условная. А физическая природа человека или оборотня, если на то пошло, – объективная данность, которую невозможно изменить.
Значит, я всё же солгала…
Убедившись, что моя жизнь вне опасности, Евгения и Хельга съехали из палаты и стали захаживать в гости. А когда мне разрешили вернуться в коттедж, совсем пропали. Возможно, кто-то объяснил им, что визиты мажисьеров взывают у больной стресс.
Я жила, как на курорте, шесть дней. На седьмой пришла Жюли и велела собираться в дорогу: за мной приехали.
– Кто? – удивилась я.
– Вам всё объяснят.
Если Жюли отказалась отвечать на вопрос, настаивать бесполезно. Поэтому я молча сложила в саквояж самое необходимое и села в электромобиль. Мелькнула безумная мысль: они нашли источник правды!
А почему, собственно, безумная? Может быть, в тот миг, когда я ударилась о дно своей воображаемой пропасти, видящие уловили магнетический всплеск где-нибудь в лесах Кривисны. Примерились, пригляделись, проверили и перепроверили. Наконец воскликнули: "В яблочко!" И вся честная компания во главе с Евгенией без промедления умчалась на место. Вот почему в последние дни я никого из них не видела. Теперь прислали за мной. Всё логично.
Мысли сыпались, как конфетти. Я рада? Испугана? Взбудоражена и полна любопытства, это точно. Источник стал для меня личным делом. Ещё бы. Ради него мне столько пришлось перетерпеть.
Но подъём в душе сменился тревогой, когда электромобиль проскочил поворот к лётному полю и покатил по главной улице, всё прямо и прямо, в ту часть посёлка, куда я никогда не забредала.
По периметру полигон был окружён вешками. Два ряда – против оборотней, один ряд, чтобы отпугивать любопытных. Вешки излучали тревогу и неуют, так мне объяснили. А если подойти поближе – страх, такой, что в глазах темнеет и хочется без оглядки бежать прочь.
И мне захотелось. Потому что впереди, у самых вешек, ждали три больших колёсных мобиля с фотоэлектрическим напылением. Редкое сочетание, но хорошо знакомое. Высокие кабины, фургоны с окошком в задней двери. Именно в такой фургон меня посадили при аресте в Тамоне. Правда, сейчас люди у мобилей были одеты не в коричневое, как жандармы, а в чёрное, и даже издали в них легко распознавались мажисьеры.
С одним как раз спорил Марсий. Рядом мялись ещё четверо работников полигона небольшого ранга. Впервые я видела мажисьеров, которые явно находились не в своей тарелке.
Почему тут одна мелкая сошка? Где Евгения, Хельга, Аврелий, на худой конец Дитмар?
Я вышла из мобиля. Пока приглядывалась к незнакомым мажисьерам, Жюли выставила на асфальт мой саквояж и укатила не сказав ни слова.
Незнакомые мажисьеры выглядели странно. То есть сами по себе это были обыкновенные магнетики – высокие, худощавые, белокожие, с сиреневым отливом в глазах, но держались они не как светские львы на прогулке и не как учёные, поглощённые делом, а как… солдаты что ли… или жандармы. В общем, как люди, привыкшие носить форму, тянуться во фрунт и печатать шаг. Я никогда не видела мажисьеров в форме. А ещё они были крайне серьёзны и уверены в себе. Они воплощали собой власть.
– Её запрещено перевозить по земле, – втолковывал Марсий одному из "чёрных" мажисьеров. Ни эмблем, ни знаков различия на их куртках не было, но в собеседнике Марсия явно угадывался старший.
– Моя печать отменяет все запреты, – отвечал этот старший сухо, но без нажима. – Вы видели предписание. Вам недостаточно печати Малого Совета?
Стало ясно: он не пытался ни в чём убедить Марсия, просто ждал, когда доставят меня.
Марсий ответил с явным волнением, но твёрдо:
– Помимо печати Малого Совета, необходима подпись хотя бы одного гранд-мажисьера. А ваши права на владение печатью нуждаются в подтверждении…
– Параграф двадцать, – прервал его старший и перевёл взгляд на меня: – Дамзель Верити Войль?
Интересно, они говорят о двух разных печатях? Или всё-таки об одной?
Я неторопливо подошла. Саквояж поднимать не стала. Пусть "чёрные" несут. Им за это платят.
– Вы едите с нами, – заявил старший.
В его взгляде было больше красного, чем сиреневого. Лицо суровое, неподвижное. Слишком неподвижное. Он даже говорить ухитрялся, почти не раскрывая рта и едва шевеля губами. Не прячутся ли под этими губами клыки кровососа?
– А если я откажусь?
И почти одновременно со мной Марсий сказал, вскинув белёсые брови:
– Параграф двадцать – соображения высшей безопасности? Не смешите меня! Дамзель Войль никуда не поедет без санкции мажисьен Карассис.
Старший странно дёрнул головой. Воздух качнулся, и лицо Марсия налилось кровью, голубовато-сиреневые глаза выпучились. Молодой мажисьер сделал два шага назад и сел на землю, широко разинув рот.
Старший вскинул над головой руку: в его раскрытой ладони горел и переливался диск зелёного пламени. Не твёрдый предмет – водоворот энергий с бегущими по кругу огненными письменами. Все оттенки малахитового, салатового, мятного, травянистого, морского, фисташкового, изумрудного – спрыснутые золотыми искрами.
Изумрудного…
Изумрудная печать, вот что это такое! Одна из пяти древних печатей силы и власти, которыми поочерёдно владели двадцать членов Малого Совета, получая на ограниченное время исключительные полномочия и, как утверждали слухи, особый магнетический дар.
Зелёные отсветы падали на льняные волосы старшего, на его мраморную кожу, каменно неподвижное лицо, и сам он казался в эту секунду монументом величия и могущества с факелом, горящим чистой магией.
Обладатель печати обвёл медленным взглядом молодых мажисьеров – коллег Марсия. Под этим взглядом они – нет, не попятились, – но как-то явно стушевались и притихли.
Печать растворилась в воздухе. Старший опустил руку и повернулся ко мне:
– Ещё вопросы?
В его голосе потрескивали электрические разряды, волоски у меня на коже стояли дыбом, по спине струились мурашки. Но смотреть в глаза магнетикам я, хвала тривечным, научилась.
– Куда вы меня увозите?
Старший помешкал, оценивающе сощурил глаза:
– Одна высокопоставленная особа хочет с вами встретиться.
– Что за особа?
– Вы всё узнаете. Прошу! – жестом гостеприимного хозяина он указал на ближайший фургон. Двое "чёрных" как раз распахнули створки задней двери.
– То есть вы и сами не в курсе, – предположила я.
На это мажисьер отвечать не стал, но подал мне руку, помогая подняться на неудобную стальную ступеньку. Нутро фургона неожиданно оказались похожим на салон омнибуса. Два ряда кресел с мягкой обивкой, посередине широкий проход, на потолке дорожка светильников. Никто из "чёрных" не вошёл внутрь следом за мной. Плечистый блондин поставил на пол у двери саквояж, и створки захлопнулись.
