Текст книги "Если любишь - солги (СИ)"

Автор книги: Кира Калинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)

15.2

Доверие и безопасность.

Вот тебе – доверие и безопасность!

Фалько зажал мне рот, видимо, опасаясь истерики. Заговорил мягко, как с неразумным ребёнком:

– Знаю, я лжец, негодяй и скотина. Но придётся немного потерпеть. Маршрут менять поздно. А следующий дирижабль только через неделю. Между прочим, попасть на борт, точно в отсек сопутствующих грузов, было непросто. Работа виртуозная. Но кто оценит?

Он криво улыбнулся – на пробу. Убедившись, что я лежу смирно, убрал руку.

– Куда ты меня везёшь? – зубы предательски стукнули, голос пропал.

– Об этом – потом.

– Когда потом? Там был грузовик Карассисов, это дирижабль Карассисов. Может, это Карассисы послали тебя за мной?

Лицо Фалько окаменело.

– Нет, – сказал он.

И всё. Ни слова больше.

Я зажмурилась, стиснула руки в замок, пытаясь унять нездоровую дрожь и чувствуя, как тело под платьем, под его проклятым чёрным пальто покрывается липким потом.

Внизу лежала бездна, бездна плыла за окнами. Без-дна. Без дна. И я, скорчившись на ящиках, коробках и прочих "сопутствующих грузах", падала и падала в эту бездну. Объяснять бессмысленно. Никогда этого ужаса не поймёт тот, кто сам его не испытал.

Фалько накрыл мои сцепленные руки своей тёплой сухой ладонью.

– Ты не упадёшь.

– Ну да. Мы упадём все вместе.

– Все – не знаю. Но тебе я упасть не дам.

Он сказал это так просто, что на секунду я поверила. И тут же разозлилась. На себя. На него.

Демагогия. Пошлость. Пустословие. По сути, та же ложь.

Хотела презрительно хмыкнуть – вышел жалкий болезненный всхлип. Но злость придала сил. Я заставила себя открыть глаза и уставилась к кромешную тьму. Фонарь Фалько погасил, экономя заряд батареи.

– Знаешь, почему птицы не падают? – спросил он.

– У них есть крылья, – на этот раз презрительный тон мне почти удался.

– Они умеют чувствовать воздух. Там, в воздухе, как в море, есть течения, приливы и отливы, водовороты и водопады. А птица – это живой корабль, со своим компасом, рулём и парусами, и он плывёт по этом невидимым волнам. Ты когда-нибудь плавала по морю?

– На прогулочном баркасе.

– Тебе было страшно?

– Не очень. Только на трапе. Он качался. И ещё я боялась морской болезни.

– Ты видела под баркасом воду, поэтому не испытывала страха. Хотя прекрасно знала, что в море легко утонуть.

– Я умею плавать.

– Да, это повышает шансы, – в его голосе почудилась тень улыбки. – Воздух – такой же океан, только прозрачный. И можно научиться по нему плавать.

– Человек – не птица.

– Верно, – снова улыбка, на этот раз чуть лукавая. – У человека есть корабли для моря и дирижабли для воздуха. Наш дирижабль полностью исправен, его баллоны наполнены безопасным гелием, экипаж знает своё дело и довезёт нас куда надо.

Странно, но этот нелепый спор меня успокоил. Внутри по-прежнему сжималось, дыхание перехватывало, руки потели. Однако панический ужас ушёл.

Фалько включил фонарик, медленно повёл лучом.

– В дирижабле оборудован технический отдел для баков с топливом, маслом и водой, большой отсек для цветов, отсек поменьше для лекарств и самый маленький – для мелких грузов, которые пересылают частные заказчики. Ну-ка приподнимись. Я подвину эту коробку, она режет тебе бок.

Он наклонился, переместил что-то у меня за спиной. Стало и правда удобнее. Но лежать надоело, и я села, прикрыв колени чёрными полами.

Наш отсек для мелких грузов был не так уж мал, в него, друг за другом, могли легко въехать два "фантома". Вдоль одной стены тянулся стеллаж с небольшими контейнерами, в которых, должно быть, помещались самые ценные и хрупкие вещи. У другой стены громоздились друг на друге контейнеры покрупнее, вперемешку с ящиками, коробами, мешками и тюками. И наверху этой невысокой груды, подхваченной снизу толстой страховочной сеткой, сидели мы.

Фалько лёг на бок, подпёр рукой голову и погасил фонарь.

– Дирижабль грузовой, – сказал он. – Хозяева пожалели магнетических кристаллов. Моторы работают на бензине. Это топливо, которое получают из ископаемой горючей жидкости под названием нефть. Слышала о такой? Её достают из глубин земли на севере, в районе Гивнора, и на островах к юго-востоку от континента. Нефти на континенте мало, поэтому бензин дорог, но кристаллы дороже. Это из-за бензина моторы так ревут.

Непрерывный гул и правда давил на уши.

– А он не взорвётся?

– Нет, если специально не поджечь. Но выхлопы от него портят воздух. Пусть и не так, как угольный дым.

– Жаль, что на дирижаблях нельзя использовать напыление.

– Те две аварии – из-за перегрева и из-за молнии в грозу… Думаю, мажи найдут способ всё исправить. Они мастера изобретать разные способы, – он неприязненно усмехнулся.

– Не любишь мажисьеров?

– А ты?

Прозвучало, как намёк. Обидный намёк. Я отвернулась. Мучительная темень, гул, от которого сводит скулы, а главное, пытка неизвестностью. Сколько можно сдерживать себя? Ответ просился с губ, а вместе с ним – вопросы:

– Не люблю. Больше нет. Почему ты говоришь, о чём угодно, только не о том, что я действительно хочу знать. Куда мы летим? Зачем? Что тебе от меня нужно? Кто ты вообще такой?

Вспыхнул фонарик. Луч глядел в сторону, жёлтый отсвет делил лицо Фалько на две части – светлую и тёмную.

– Скоро мы будем на месте. Это не конец пути, просто остановка для отдыха. Там поговорим. Обещаю, я отвечу на все твои вопросы – если смогу.

Он вздохнул.

– Это будет трудный разговор.

Время тянулось медленно, как дурной сон. Молчание. Кромешный мрак. Несвежий воздух. Холодный металл контейнеров и занозистые доски деревянных ящиков. Казалось, ничего другого на свете не существует, и так будет вечно. Отступивший было страх потихоньку опять заполз под кожу и шевелился там холодной змеёй.

Я съёжилась на боку, закрыла глаза. Что-то давило на бедро. Не угол коробки и не ручка контейнера. Пошарила под собой, угодила в карман и вытащила на свет плоскую металлическую фляжку, обтянутую кожей. Внутри булькнуло. Фалько снова зажёг фонарик и наблюдал за мной из-под полуопущенных век.

Стало неловко.

– Прости. Мне мешало.

Веки поднялись, в янтарных переливах его глаз взблеснула улыбка.

– Хорошо, что нашла. Я про неё забыл. Глотни, станет легче.

Значит, спиртное – я и не сомневалась. Наверняка крепкое, такое, от которого вышибает дух. Хотела отказаться. Но мелькнула отчаянная мысль: опрокину в себя всю флягу, с непривычки и на голодный желудок пронять должно сильно. Потеряю соображение, забудусь, может быть усну.

– В другом кармане шоколадка. Ты, наверно, голодная.

В животе и правда давно посасывало. Но мысль о еде – в душной мышеловке, над убийственной бездной – вызывала отвращение. Я отыскала шоколадку, протянула ему вместе с фляжкой.

– Возьми, я не хочу.

На обёртке фирмы "Эрши" румяная малышка с наслаждением вгрызалась в огромную плитку шоколада. Губы и щёки её были измазаны коричневым. От одного взгляда на эти щёки меня замутило.

Фалько чуть нахмурился, потом кивнул.

– Может, и к лучшему.

C шуршанием вскрыл обёртку, отломил пару долек, бросил в рот, сделал глоток из фляжки. Сказал с оттенком шального веселья:

– Пожалуй, здесь спёртый воздух. Не хочешь полетать?

Стало жутко. Язык прилип к гортани.

– Что… что ты собираешься делать?

– Прыгну вниз, само собой. Сейчас проделаю дыру в обшивке…

– Не шути так!

– Прости, – весёлость ушла из его голоса. – Но нам действительно пора.

Он заставил меня сесть, рассовал по карманам шоколад, фляжку, погасил фонарик. Будто коршун закрыл глаза чёрным крылом. Хотелось закричать, содрать с век пелену мрака, выбраться из этой гудящей душегубки.

– Сейчас тебе надо очень хорошо приготовиться…

– Но мы же в воздухе!

Истерические нотки – как ногтем по стеклу. И пускай. Я устала быть сдержанной, рассудительной и хладнокровной. Все страхи и потрясения последних двух дней свились в тугой клубок тьмы. Эта тьма распирала грудь и рвалась наружу, желая, нет, жаждя соединиться с тьмой вокруг.

– Мы разобьёмся!

– Верити…

Его руки на плечах, как оковы. Плен. Пытка. Тюрьма.

– Пусти! Оставь меня в покое! Я больше не могу!

Руки разжались, но облегчения это не принесло: теперь кроме мрака и пустоты вокруг не было ничего. Потом мрак заговорил – низким, сипловатым голосом, похожим и не похожим на голос Фалько. От его слов, стылых и тяжких, по телу побежали мурашки.

– Хорошо, – сказал мрак. – Оставайся. Долетишь до грузового терминала Карассисов. Дальше – твоё дело. А я схожу.

Это Фалько, напомнила я себе. Человек, а не воплощённая тьма.

– Не притворяйся. Ты всё равно меня заберёшь.

– Верно, – согласился он, – заберу. Но на этот раз полёт будет долгим. Если не подготовишься, можешь задохнуться. Я, конечно, тебя откачаю, но организм пострадает от гипоксии. Так что выбирай. Три секунды! Или пропустим место.

Он вдруг подхватил меня на руки – я только ахнуть успела.

– Вдохни глубоко, так глубоко, как сможешь. И помни: я не дам тебе упасть.

Глава 16. Вершина мира

Потом я долго лежала на траве, прохладной и густой, теребила пальцами жёсткие стебельки и глядела в зеленоватое вечернее небо, распахнутое над горами. Лиловые вершины в сахарной пудре снегов уходили к горизонту, теряясь в спроватой дымке.

Перед глазами всё ещё роились огненные мошки, в висках бухала кровь, а лёгкие никак не могли насытиться воздухом. Колючим и свежим, как первый снег. Я дышала медленно и глубоко, стараясь не вспоминать, как несколько минут назад огонь разрывал грудь и голова грозила лопнуть, будто спелый кокос…

Фалько сидел чуть в стороне, согнув ноги в коленях, и глядел вдаль, прямой и спокойный. Ветер трепал его волосы, заставляя рубашку то облеплять широкие плечи, то вздуваться пузырём. Казалось, Фалько создан для этого места, он сам часть этого простора, этой суровой, ясной, безлюдной красоты. Не принц сумерек, а принц гор и ветра.

– Полегчало? Встать сможешь? Жаль, воздух здесь разреженный, – он протянул руку, помогая мне подняться.

Мышцы дрожали от слабости, голова кружилась.

– Больше на такое не соглашусь ни за что на свете. Лучше сразу умереть.

Он скупо улыбнулся:

– Я этого не допущу, ты же знаешь.

Вокруг плескалось травяное море. Или всего лишь озеро? Берегами ему служили обрывы, помеченные обнажениями скальной породы. От мысли, что там, за этой границей, отвесные стены и пропасть глубиной, может быть, в километры, потемнело в глазах.

– Ты позволяешь своим страхам быть сильнее себя, – сказал Фалько. – Это плохо.

Его поучительный тон всколыхнул в душе остатки гордости.

– Я не позволяю. Две недели назад я летела на "кондоре". Потом чуть с ума не сошла.

– Потом можно, – отозвался он. – Потом – это не беда.

Зелёная волна катила под уклон. Спускаться было легко, но колени то и дело подламывались, и я мешком висла на руке Фалько, а он даже не сбавлял шага, направляясь к нагромождению скальных глыб под стражей пары кустиков, непонятно как уцепившихся за голые камни. Трава там сходила на нет, уступая место серому базальту. Слишком близко к краю, к пустоте, отделяющей нашу вершину от других.

В тени щербатых выступов пряталась дверца, заметная лишь тому, кто подойдёт вплотную. Старое дерево приобрело серебристый оттенок и почти сливалось с цветом окружающей горной породы. Но настоящим сюрпризом стала солнечная панель, распластанная на макушке этого странного сооружения. Фалько помог мне взобраться наверх и показал бак с дождевой водой, обложенный валунами и обломками камня почти до самых краёв.

Вокруг простиралась горная страна, пьянящая и пугающая своей беспредельностью и равнодушной первобытной свободой. Островерхие хребты походили на драконов, уснувших вековечным сном, пики у горизонта пронзали облака, окрашенные вечерним светом в синие и лиловые тона. Только орлы парили над этим диким привольем. Фалько следил за ними, не отрывая взгляда, а я вцепилась в его руку, как кошка в обломок дерева, подхваченный потоком, вышедшим из берегов.

– Что это за место?

– Восточные Отиры, – ответил он, не поворачивая головы.

Всего-то. Недалеко же мы улетели за полдня. Но меня интересовало другое.

– Я имею в виду всё это, – указала на бак и солнечную батарею. – Здесь кто-то живёт?

– В данный момент – мы с тобой. Надеюсь, нам никто не помешает. Подняться на эти утёсы сможет только опытный альпинист. Если повезёт. Сюда даже горные козы редко забираются. Хорошее было убежище. Жаль, придётся его разрушить.

– Почему?

– Смотри, – Фалько взял меня за плечи и развернул в противоположную сторону. – Вон там, справа.

Над верхушками гор густели синеватые сумерки, скрадывая детали рельефа. Фалько указал направление, и я наконец различила на одной из вершин что-то странное… неправильное… Гигантские силуэты, похожие на спящих цапель или причальные мачты для дирижаблей, какие-то кургузые тени поменьше – природа не могла создать такие формы.

– Это строят "Ночное зеркало". Скоро доберутся и сюда.

Я вгляделась изо всех сил, но гора находилась слишком далеко, а тьма опускалась слишком быстро. Очертания возведённых конструкций и строительной техники размывались, как акварельный рисунок, залитый водой. Месяц назад я с ума сошла бы от нетерпения и досады: видеть стройку века собственными глазами и не иметь возможности приблизиться, рассмотреть подробности! Но сейчас испытала лишь лёгкое сожаление.

– Ты дрожишь, – сказал Фалько. – Идём вниз.

Меня и правда знобило – от страха, усталости и холодного ветра, который прорывался даже сквозь толстую ткань пальто.

Мы сошли вниз, к основанию каменной груды – или правильнее называть её домом? Фалько отворил дверцу, вынул у меня из кармана фонарик, щёлкнул кнопкой.

– Осторожней, здесь крутой спуск.

Жёлтый луч высветил каменную лестницу, уходящую в темноту. Неглубоко, всего на семь ступеней. Мы оказались в низком помещении размером с комнату в дешёвой гостинице. Грубо сколоченный стол, табуретки, лежак у стены, в углу то ли ларь, то ли сундук. В оконца под потолком пробивался тусклый вечерний свет.

Фалько усадил меня на лежак, застеленный шерстяным одеялом. Было зябко, и я плотнее укуталась в просторное полупальто, чувствуя, что сроднилась с ним, как улитка со своей раковиной.

Хозяин раковины, казалось, не чувствовал холода. Прошёлся по комнате, отставил в сторону табуретки, со скрежетом отволок от стены тяжёлый стол. И всё это не говоря ни слова. Задавать вопросы не хотелось, и я молча следила за представлением, будто зритель в театре.

Фалько наклонился, ковырнул в полу, зацепил за край каменную плиту и потянул её вверх, словно это крышка люка.

Так и есть – крышка. Замаскированная под плоский камень.

Интересно. Если посторонним сюда не забраться, зачем прятать люк?

Фалько обернулся ко мне, сказал "Подожди немного" и исчез в подземелье. Только свет от фонарика веером вырывался наружу.

Я привалилась спиной к стене и прикрыла глаза. Казалось, на секунду. Но за эту секунду Фалько успел выбраться из лаза, вытащить какие-то коробки и закрыть люк. Снаружи было уже совсем темно. Фалько задвинул ставенки на окнах, погасил фонарик. Миг абсолютной черноты – и под потолком затрепетал электрический свет. Стало видно, что за ларём есть проём, и Фалько скрылся в этом проёме, прихватив с собой одну из коробок. Крикнул:

– Сейчас подогрею консервы, заварю чай и перекусим!

Возможно, он ждал помощи. Но сил подняться не было, даже есть расхотелось.

А потом запахло тушёным мясом. Рот наполнился слюной, и я пошла на этот запах – будто под гипнозом.

Для дикого приюта в горах кухонный закуток был обставлен очень недурно. Винтовая соковыжималка, тостер, миксер. Даже паровая кофеварка имелась. Затапливать чугунную печь Фалько не стал, включил электрическую плитку быстрого нагрева. На одной конфорке – чайник, на другой – большая жестяная банка консервов, из которой умопомрачительно пахло кашей с мясом. Куда там повару Карассисов с его омарами!

– А энергии хватит? – спросила я.

Не верилось, что в этой глуши и правда доступны все блага цивилизации.

– Аккумуляторы заряжены полностью, – отозвался Фалько, доставая из шкафчика никелированные миски, кружки, ложки.

Через четверть часа мы сидели за столом, уплетая перловую кашу, на которую прежде я и глядеть бы не стала. Вкус тушёной говядины возбуждал аппетит, я съела всё, что мне положили, и отказалась от добавки только потому, что не хотела показаться обжорой. К чаю были хрупкие сухарики, твёрдые галеты и остатки ломаной шоколадной плитки из кармана.

Сытный обед и горячий чай согрели меня изнутри, мощные обогреватели наполнили теплом каменную каморку. Впервые за день захотелось снять пальто, но плечи и спина, оголённые смелым летним декольте, тут же покрылись гусиной кожей. От прохлады в воздухе или от взгляда Фалько, которой следил за моими движениями без видимого интереса, но не отводя глаз?

В легкомысленном платье из бело-жёлтого поплина я казалась себе тропической птицей, залетевшей по ошибке в суровый край скал и снегов. А в небесах кружил ястреб, выжидая момента, чтобы ринуться с высоты и разбросать вокруг яркие перья…

Глупости! Фалько доказал, что не воспользуется моим зависимым положением. Или, как ястреб в вышине, просто ждал случая?

Вместе мы отнесли посуду на кухню, сложили в медный таз, и я честно вызвалась всё перемыть. Пять лет не пачкала рук, но старая жизнь кончилась, саквояж с деньгами остался в лапах жандарма, и надо было учиться обслуживать себя, а возможно и других.

Фалько отстранил меня, сунул в руки тряпичный свёрток, подвёл к дверце, которую я принимала за вход в кладовую.

– Вода уже нагрелась. Женской одежды у меня нет, но эта должна подойти. Свою постирай, на ночь вывесишь снаружи, к утру высохнет.

За дверцей скрывался маленький бассейн. Вода лилась в неглубокую каменную чашу из медного крана, сток закрывала каучуковая пробка. На краю дожидались мыло "Кокетка" с запахом фиалки, свежая мочалка, розовый шампунь для волос, расчёска и махровое полотенце. Должно быть, Фалько приготовил всё это, пока я дремала на лежаке. Как мило. Я подозревала его в дурных намерениях, а он заботился обо мне.

Интересно, сколько сейчас времени?

Выходя утром из дома семьи Виникайо, я забыла надеть часы. Изящная золотая вещица фирмы "Рич Бланн" достались жандармам вместе со всем багажом. О потере я почти не жалела. Добрые жители Тамоны, летний зной, жандармский мобиль, всё это осталось в другой реальности, из которой меня, как принцессу Фредерику, унёс сказочный Сокол.

Как хорошо было окунуться в тёплую, словно парное молоко, воду, расслабить мышцы, растереть по телу душистую пену, смыть с себя пот и грязь долгого трудного дня. Если бы так же легко удалось смыть страх перед будущим…

16.1

Фалько подобрал для меня мужскую рубашку из белого хлопка, синий свитер до колен и длинный серый плащ. Всё чистое, свежее, на вид не ношеное. Вместо тонких чулок – клетчатые носки до середины икры. С летними женскими туфлями носки смотрелись крайне забавно, пятки топорщились где-то на уровне щиколоток.

На стене висел рукомойник, рядом зеркало, над ним тусклая лампочка. Постиранную одежду я сложила в таз, не спеша привела себя в порядок, оделась. Хотела ограничиться рубашкой и свитером, но представила, как появлюсь перед Фалько без нижнего белья, прикрыв бедра лишь коротким подолом, и решительно надела плащ. Закатала рукава, обернулась широкими полами, стянула на талии пояс и почувствовала себя уверенней – плащ закрывал ноги почти до туфель. Жарковато, конечно, зато прилично.

Немного стесняясь своего наряда, я покинула купальню.

Кухня была прибрана, комната – пуста. Не слышалось ни звука.

Руки задрожали. Не мог же он бросить меня одну на вершине мира, откуда нет пути назад, к людям? Снова ожили страхи. Вдруг Фалько привёл меня сюда для кого-то другого, этот кто-то сейчас появится, и на горе с отвесными склонами я буду целиком в его власти…

Тривечные! Надо же, как расшатались нервы. Надо проветриться. Я толкнула входную дверь, подняла воротник плаща, чтобы прикрыть влажные волосы, и вышла в ночь.

По небосклону разливалась индиговая тьма. Над горами висели две луны – Красная, почти полная, и Синяя, молодая. Снежные шапки гор мерцали перламутром, ночной воздух холодил затылок, пахли мёдом ночные цветы.

Время от времени слышалось негромкое потрескивание. Я читала, что такой звук могут производить скалы, остывая после жаркого дня. От камней и кустов под ноги ложились чёрные тени, под подошвами хрустело каменное крошево.

Неподалёку опять раздался треск. Нет, это не скалы. Страшно не было – если только самую чуточку. Прислушиваясь к коротким щелчкам, я двинулась в обход каменного жилища.

Поверхность пошла под уклон, тени стали гуще. Легче лёгкого споткнуться, оступиться, не заметить коварного уступа и переломать кости. Я пробиралась вперёд маленькими шажками, пока не заметила внизу оранжевые отсветы.

Там и правда был уступ. Под ним горел костёр, у костра сидел Фалько, ломал сучья и подбрасывал в огонь.

– Обходи слева, – послышался знакомый голос. – Спуск там ровный и пологий.

От костра ночь вокруг казалась ещё темнее, я сошла вниз ощупью, вступила в круг света и села на камень рядом с Фалько. В лицо дохнуло теплом.

– Хлебни, – он протянул мне фляжку.

– Не хочу.

– Простудишься. С мокрой-то головой.

Он выудил из-за пазухи кашне, накинул мне на макушку, завязал концы под подбородком. И настоял, чтобы я сделала глоток из фляги.

Гортань обожгло так, что дыхание пресеклось, на глаза навернулись слёзы, но огонь стёк в желудок, и в крови разлилось приятное тепло.

Фалько опять был в своём чёрном полупальто, которое на нём казалось едва ли не тесным.

– Ты обещал ответить на моим вопросы, – сказала я как можно твёрже. – Сейчас самое время.

Он задумчиво кивнул.

– Мне тоже есть, о чём спросить. Всё время пытаюсь понять, почему на тебя идёт такая охота, что в тебе особенного.

Это было как пощёчина – даже в глазах потемнело.

– Только не морочь мне голову, слышишь! Не хочешь говорить – молчи. Заставить тебя я не могу. Но с этого момента между нами война. Шагу больше не ступлю по твоей указке!

Он взглянул с искренним удивлением.

А я вскочила – и чудом не рухнула лицом в костёр; земля накренилась, ноги предали.

– Постой, не горячись! Версент ударил тебе в голову, – Фалько поймал меня за руку, вынудил сесть обратно. – Видишь ли, в этом деле всё очень хитро обставлено. Я исполнитель, наёмник, если угодно, и могу судить только по указаниям, которые мне дают…

– Так я и знала!

– Что ты знала?

– Это ты подбрасывал записочки.

– Какие записочки? – он нахмурился. – А, понял. Нет, записки – это не я. У меня другое задание. Послушай, я понятия не имею, что задумал мой наниматель. Но вся это возня вокруг тебя мне чертовски не нравится. Я хочу понять, в чём дело. Не веришь? Давай так. Будем спрашивать и отвечать по очереди. Один вопрос – ты, один – я. Согласна?

– Хорошо. Какое у тебя задание?

– Вообще-то сейчас моя очередь.

– В самом деле? Ты сказал: один вопрос – я, другой – ты. Значит, я первая!

– Разумеется, ты, – Фалько с хрустом переломил сухую ветку, бросил в костёр. К ночному небу рыжей мошкарой полетели искры. – Ты и так весь день засыпала меня вопросами. Кто такой, откуда взялся, зачем выкрал тебя у жандармов? Как видишь, я ответил. Мне ничего не объясняют, указания присылают анонимно, такими же записками, как тебе. Будет честно, если и я получу немного информации.

Версент ударил в голову? Он хочет сказать, что я опьянела. С одного глотка? Правда, глоток был изрядный. А я в самом деле чувствовала себя странно. Всё плыло и рассыпалось. Лицо Фалько то отдалялось, скрываясь в тени, то становилось ближе, крупнее и пылало жаром костра. Реальность превратилась в калейдоскоп. Хотелось заново всё собрать, упорядочить. Но не получалось. Возможно, уже никогда не получится…

Я села ровнее, сложила руки на коленях.

– Нет во мне ничего особенного. Ни талантов, ни знаний. Несметными богатствами не владею. Опасных секретов не храню. От обычных людей меня отличает только одно. Я не умею лгать. Физически не могу. Но разве это повод травить меня, как зверя? Должно быть что-то ещё. Или все эти люди… охотники… просто ошибаются на мой счёт.

– Что значит – не можешь лгать? – медленно произнёс Фалько.

– То и значит. – Стало грустно: ведь не поймёт. Никто не понимает. – Знаешь, как жандармы меня нашли? По имени. В Тамоне я хотела назваться Жаклин Луазье. Так же, как записывалась в гостиницах, в которых ночевала по дороге из Каше-Абри. Собралась с силами, открыла рот и сама не поняла, как сказала: "Верити Войль". Думаешь, я сумасшедшая?

Фалько покачал головой.

Он слушал меня очень внимательно, и это внимание побуждало продолжать:

– В детстве нас учат всегда говорить правду, даже если это неприятно, стыдно или страшно. Разбил чашку – признайся. Школьный приятель ворует конфеты из чужих портфелей? Скажи в лицо, что он поступает дурно. А ещё нас учат вежливости. Добрый день, спасибо, пожалуйста, очень приятно, рад вас видеть. И неважно, если на самом деле совсем не рад.

Во втором классе у меня вышла история со школьной директрисой. Она была огромная, громогласная и злая. Девочки дали ей прозвище Саблезуб. В классах мы здоровались с учителями хором, и никто не замечал, что я открываю рот просто для вида. Но однажды я столкнулась с мадам Саблезуб на улице недалеко от дома. И не смогла заставить себя пожелать ей доброго дня. Если бы ты слышал, как она кричала! А я стояла перед ней, заливалась слезами и не могла выговорить ни слова. Потом было ещё много разных случаев. Но уйти мне пришлось из-за драки.

– Ты кого-то побила? – удивился Фалько.

– Меня побили. В классе была компания девочек. Их родители составляли верхушку местного общества. Городской судья, заместитель мэра, банкир, редактор ежедневной газеты, владелец гольф-клуба…

Сколько раз в мыслях я возвращалась к тому случаю, после которого вся моя жизнь пошла наперекосяк и из обычного ребёнка я превратилась в затворницу, а потом и в изгоя.

– Как-то одна из девочек, Мари Штайнбринкер, принесла в школу новую куклу. В то время в моду вошли куклы-младенцы с тремя лицами. Первое плачет, второе смеётся, третье спит. Но видно всегда одно, два других спрятаны под чепчиком. Менять лица можно поворотом рычажка на макушке. Мари как раз показывала куклу подругам. Помню, как она обернулась и ехидно спросила: "Что смотришь, Войль? Хочешь такую?" Я ответила: "Вот ещё!"

Наверное, для Фалько всё это звучало ужасно глупо. Девочки, куклы… На самом деле в нашей маленькой стычке не было ничего исключительного. Дети часто говорят, что думают, без жалости и оглядки на условности. До определённого возраста я вообще не ощущала, что чем-то отличаюсь от других.

Вспомнилось, как Шарлиз, подружка Мари, топнула ножкой:

"Ты просто завидуешь. Твой папочка-чертёжник никогда не купит тебе такую куклу!"

"И не надо! Она мне не нравится".

Тогда я этого не поняла, но, очевидно, мой ответ сильно задел Мари. Её лицо сморщилось:

"Может, и я тебе не нравлюсь?"

"Не нравишься".

"И что тебе не нравится?" – допытывалась она.

"Ты задаёшься, и у тебя нос кривой".

– Да, так и сказала, – я выдавила улыбку, пытаясь понять, как Фалько воспринимает мою историю. Его глаза загадочно мерцали в свете костра. – Мари сильно толкнула меня и выронила куклу. Одно лицо раскололось. А после уроков подружки подкараулили меня в школьном дворе и потребовали, чтобы я на коленях просила прощения у Мари. Когда я отказалась, повалили и стали бить. Разбили нос и губы, порвали платье, изваляли в грязи. Потом все пять девочек утверждали, что я нарочно сломала куклу и сама затеяла драку. Мадам Саблезуб заявила, что я опасна для других детей и меня следует показать психиатру. Тогда родители забрали меня из школы, и следующие семь лет я училась дома.

– И сдала выпускные экзамены? – прищурился Фалько.

– У меня были хорошие учителя.

– Твой отец нанял их на жалование чертёжника?

Я забыла, что собиралась сказать.

– Ты мне не веришь?

– Верю, – сказал Фалько мягко. – Но индивидуальное обучение на дому стоит дорого. Тем более, у хороших учителей. Где твои родители взяли деньги?

– Не знаю. У них могли быть сбережения. Или мои настоящие родители что-то оставили.

– Настоящие родители?

Пришлось объяснить.

– Ты их помнишь? – спросил Фалько.

Я покачала головой.

– Мне года не было, когда они погибли. Упали с моста на неисправном паромобиле. А насчёт денег я не задумывалась. Плату за уроки со мной не обсуждали. Учителя просто приходили, это казалось естественным. В остальном мы жили скромно.

На жалование чертёжника. Почему, став старше, я ни разу не спросила хотя бы саму себя, во что обошлись все эти географы, ботаники, химики, учителя словесности и древнефирамского, все эти учебники, атласы, справочники, энциклопедии вместе с реактивами, склянками и спиртовками для опытов? Все жизненные блага я принимала как должное. Сначала от родителей, потом от сьера В.К.

– Сьер вэ ка, точно! Наверняка это он загодя выделил сумму на моё образование.

– Вэ ка? – Фалько нахмурился. – Валериан Конрад?

– Так ты знаешь о нём? Честно говоря, я думала ты всё об мне знаешь.

– Я знаю, что Конрад оставил тебе дом в Каше-Абри и счёт в банке. Знаю, что официально он считается твоим двоюродным дедом. По линии отца или матери?

– Неизвестно. Я спрашивала приёмных родителей. Но для них моё наследство стало таким же сюрпризом, как для меня самой. Они много лет дружили с Клесами… с моими настоящими родителями и считали их абсолютно одинокими людьми. Клесы никогда не говорили о семье, не рассказывали о своём детстве, не упоминали родственников, вообще жили очень уединённо.

– Как ты, – тихо сказал Фалько. – Конрад представил доказательства вашего родства?

– Насколько я знаю, нет. А поскольку он умер вскоре после моего рождения, спросить было невозможно. Родители… Войли… не видели причин для сомнений. Кто отдаст своё состояние чужому человеку?

– Ты любила их – Войлей?

Мне не понравилось, как он это спросил.

– Они – мои папа и мама. По крови или нет, всё равно. Людей ближе у меня никогда не было!

– Тогда почему ты сбежала на другой конец континента, едва вступив в наследство? И не поделилась внезапным богатством с теми, кто тебя вырастил?

– Это тебя не касается!

Горло жгло сухим огнём. Не скажу! О Ральфе – ни за что на свете. Лучше пусть голова взорвётся.

Но на Фалько сердиться не за что. Вопросы он задавал верные.

Я глубоко вдохнула, досчитала до десяти.

– Прошу прощения. Ты прав, я действительно сбежала. Ещё одна неприятная история, связанная с моей вынужденной правдивостью. Но эту историю тебе знать незачем.

Разве не так? Это ведь чистая правда! Мой инстинкт поджал хвост и затаился в уголке, не смея требовать откровенности.