Текст книги "Если любишь - солги (СИ)"

Автор книги: Кира Калинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц)

7.1

Тьери долго отказывался сесть в кресло и уступил, лишь когда Ливия упрекнула его в отсутствии мужественности. Иоланта наверняка удержала бы супруга от неразумного шага, но её рядом не было, и после первых вопросов мы узнали историю их знакомства.

Гавольд Тьери, безвестный начинающий сочинитель, принёс в театр свою первую пьесу и, естественно, получил отказ. Вернее, получил бы – если бы не местная прима Иоланта Монтелло. Она полистала материал и настояла, чтобы его взяли в работу. Спектакль имел успех, Тьери проснулся знаменитым. После третьей пьесы и третьей постановки с Иолантой в главной роли он сказал ей: "Я не могу писать только для одной актрисы, я должен идти дальше, но не хочу расставаться с вами, поэтому прошу: будьте моей женой". Очевидно, лучшего предложения у Иоланты не было, и она согласилась оставить сцену. Жена не должна затмевать мужа, объяснил Тьери, а тем более не должна ставить под удар его репутацию, разъезжая по гастролям. Неудивительно, что простившись с творческими амбициями, мадам Тьери стала несколько желчной.

Третий вопрос задал Дитмар, и этот вопрос не имел отношения к семейной жизни супругов Тьери:

– Вы верите, что кровососы существовали на самом деле?

– Я работал в первом отделении закрытого сектора, – сказал драматург. – Во второе меня не пустили. Познакомился с записями фольклорных произведений и трудами этнографов прошлого века. Археологических и антропологических материалов там нет, современных источников тоже, так что судить не берусь. Но в Отирах местные жители показали мне могилу в пещере… Скелет хорошо сохранился, и это обычный человеческий скелет во всём, кроме черепа. Затылочная область несколько вытянутая, я читал, что древние народы добивались такой формы, привязывая дощечки к головам младенцев, но главное отличие – это челюсти. Они длиннее, чем обычно бывает, и заметно выступают вперёд, зубы частые, мелкие, но клыки – о, да! – клыки вдвое больше ваших, Дитмар, и явно острее.

Предупреждая возражения, скажу, что это не может быть оборотень, если только вы не предъявите мне оборотня, у которого трансформируется одна голова, а тело остаётся человеческим. И ещё протез, искусственная кисть руки, сделанная из нержавеющего металла и прикреплённая к лучевой кости так ловко, что соединение кажется естественным. Эта кисть – механический шедевр, она явно обладала полной подвижностью, а может быть, обладает до сих пор. Если эта могила и впрямь настолько древняя, как кажется… в те времена просто не было таких технологий!

Аврелий мягко улыбнулся:

– А вы не думаете, что стали жертвой мистификации?

Ответить драматург не успел.

– Я бы хотел взглянуть на захоронение, – вклинился профессор Барро. – Это можно устроить?

– Разумеется, – пообещал Тьери несколько растерянно.

А потом настала моя очередь. Я понимала, что отказаться без объяснения причин не смогу, и уговаривала себя не трусить. Надо просто собраться и помнить два простых правила. Первое: не говорить больше того, о чём спрашивают. И второе: правду можно высказать разными словами.

Ещё бывают ситуации, когда правд несколько, и есть шанс выбрать, главное не спешить с ответом. Они ничего не знают обо мне и вряд ли спросят о чём-то более страшном или скандальном, чем других. Мечты, страхи… с этим я справлюсь. В конце концов, на моей стороне многолетний опыт, а у них всего три вопроса.

И всё же я шла к креслу, как на эшафот. Рукам стало холодно, свет потолочных ламп резал глаза, тело казалось окостеневшим. Дитмар помог мне сесть, сам затянул ремни на запястьях – не до боли, разумеется, но достаточно крепко, чтобы было невозможно высвободить руки, и ободряюще улыбнулся: "Всё хорошо, Верити, я рядом".

Тут же Аврелий задал первый вопрос:

– Верити Войль – ваше настоящее имя?

Этого я не ожидала. Случайность? Или… они знают?

Горло сдавило от дурного предчувствия, но губы уже раскрылись, чтобы сказать:

– Да.

– Почему вы замешкались с ответом? – быстро спросил Дитмар.

– Я думала.

– О чём? – спросил Оскар.

– Какой ответ будет правильным.

– У вас были сомнения? – спросил Марсий.

– Да. Но это уже четвёртый вопрос. Я не обязана была на него отвечать.

– Это наводящий вопрос, – сказал Аврелий, – в дополнение к первому, на который вы так и не дали ответа.

– Я дала ответ.

– Но вы сомневались, – сказал Дитмар, – и я хочу знать – почему. Почему вы не уверены в том, что ваше имя Верити Войль?

Они перебрасывались вопросами, как шариками от пинг-понга.

– Ваше имя Верити Войль? Или вас зовут иначе?

– Меня удочерили! Приёмные родители дали мне свою фамилию.

– Что случилось с вашими настоящими родителями?

– Они погибли. Я не хочу говорить об этом.

– Как они погибли?

– Упали с моста на неисправном паромобиле. Несчастный случай. Прошу вас, хватит! Развяжите меня.

– Как фамилия ваших настоящих родителей?

– Клес, – я попыталась вырвать руки из ремней. – Дитмар, зачем вы так со мной?

– Всё в порядке, Верити, не волнуйтесь, – он наклонился, коротко дотронулся до плеча. – Это просто игра.

Гиацинтовые глаза смотрели холодно и твёрдо. От запаха его одеколона к горлу подкатила тошнота.

– Почему вы живёте одна?

– Я переехала.

– Откуда у вас дом?

– Это наследство. Пожалуйста, прекратите.

– Духи земли, она плачет! – ахнула Ливия.

– В самом деле, – нервно сказал Тьери. – По-моему, это зашло слишком далеко.

На него не обратили внимания.

– Кто оставил вам наследство?

– Двоюродный дед.

– Как его имя?

– Послушайте, – возмутился Тьери, – это уже настоящий допрос!

– Как его имя!

Комната перед глазами сузилась и потемнела, я падала в глухой колодец, голоса моих мучителей долетали из ватной глубины. Но не слышать их было невозможно. Оставалось одно: зажмуриться, стиснуть зубы и молчать, молчать… но проклятый прибор рвал из меня ответы пыточными клещами.

– Валер… Валериан Конрад.

– Роберт! – раздался голос Аврелия, громче и взволнованней прежнего. – Не трогайте прибор! Вы же не мальчик, должны понимать!

– Я тоже хотел бы задать вопрос, – торопливо проговорил профессор. – Верити, вы хоть раз состояли в интимной близости с мужчиной?

Он стоял прямо передо мной, глядел в лицо.

– Я… что? Нет. Да… Нет!

Вспомнилось жаркое дыхание Ральфа, тяжесть его тела, руки на моих бёдрах… там, куда я не собиралась его пускать…

– Нет! Прекратите это! Я больше не буду отвечать! Освободите меня!

Проклятые ремни не пускали, выступы внутри шлема давили на виски.

– Вы не смеете держать меня силой! Это издевательство!

Поднялся гвалт. Дитмар, другие мажисьеры, Тьери, Ливия, Барро, – все они что-то говорили. Общий галдёж перекрыл высокий звонкий голос Евгении:

– Замолчите сейчас же!

Я не заметила, когда она вернулась.

– Что вы здесь устроили? Роберт, – Евгения повернулась к профессору, – ваше поведение недопустимо.

– Я готов принести извинения, – тут же отозвался Барро своим обычным сухим тоном.

– Вы все принесёте извинения.

Евгения обвела взглядом мажисьеров, подошла ко мне и стала расстёгивать ремни на запястьях.

– Верити, дорогая, мне очень жаль. А вам, Роберт, – бросила не оборачиваясь, – придётся покинуть поместье.

– Как прикажите, – он склонил голову, затем повернулся ко мне. – Дамзель Войль, я глубоко сожалею о случившемся.

Мне пришлось выслушать то же самое от четверых мажисьеров, вытерпеть их холодные насмешливые взгляды, а потом выйти размеренным шагом с гордо поднятой головой под конвоем утешительницы Евгении. В висках резкими толчками пульса билось одно желание: бежать. Из этой комнаты, из этого дома, из Каше-Абри – как можно дальше… Прямо сейчас!

Но Евгения, объяснила, что это невозможно. Дюваль дома, в кругу семьи. Нельзя же просто так среди ночи выдернуть из супружеской постели отца троих детей. Мой отъезд может подождать до завтра. Для меня самой так будет лучше – отдохну, успокоюсь, взгляну на происшедшее трезвым взглядом. Да, молодые люди повели себя некрасиво. Заигрались в эксперимент, забыв, что перед ними не подопытный зверёк, а нежная, ранимая девушка. С другой стороны, ничего по-настоящему страшного не произошло…

В самом деле, ничего страшного. Просто меня предали. Только и всего.

Глава 8. Нападение

Автоматонов инженера Планка я так и не увидела. Пока в большом бальном зале Карассисов самые совершенные в мире механические куклы на флюидах исполняли балетную миниатюру «Пришествие весны» для десятка мажисьеров и людей, я гуляла по саду в благословенном одиночестве. Тюльпаны, нарциссы. Цветущий оазис в пустыне жестокости и обмана…

Порой и я способна обмануть – как сейчас. Пообещать Евгении вернуться к началу представления, искренне веря, что обязана сделать это хотя бы из простой учтивости. А через полчаса, бредя мимо гиацинтовых пригорков, понять, что не хочу играть в её игру. Мажисьен была добра ко мне, опекала, как больного ребёнка, но не хотела отпускать. Сначала под предлогом того, что Дюваль увёз в город Барро и вернётся не раньше полудня, а второй их шофёр в отпуске, потом из заботы о моём желудке, и наконец из желания, как она выразилась, сохранить приятное общество.

– Верити, дорогая, прошу, сделайте мне одолжение, останьтесь на обед. Я понимаю, вам неловко и неприятно встречаться с остальными, но за завтраком вы почти ничего не ели, а если откажитесь от обеда, вконец расстроите себе пищеварение и заставите меня страдать от чувства вины. Давайте считать вчерашний инцидент недоразумением. А любое недоразумение можно преодолеть, правда? Проявите чуточку великодушия, ради меня, и увидите, что ваши обидчики полностью раскаялись. Мужчины, как дети, не сознают последствий своих шалостей, пока их не поставишь в угол… о, я утрирую, конечно! Но мой брат, Аврелий и их друзья не хотели причинить вам боль и теперь, поверьте, сделают всё, чтобы заслужить прощение. А лицемер Барро после своей безобразной выходки навсегда изгнан из нашего дома.

Что ж, на обед я сходила. Повар Карассисов вновь постарался на славу, но мне кусок в горло не лез. Все вели себя, как после экскурсии на ферму оборотней – словно ничего не случилось. Светски беседовали, шутили, смеялись, восторгались яствами и винами, а Ливия и Тьери, кажется, вовсе не считали себя жертвами жестокого розыгрыша. Возможно, Евгения права, это просто недоразумение, а я слишком изнежилась вдали от людей и слишком долго лелеяла свою тайну, чтобы посмотреть на произошедшее здраво.

Но стоило поймать взгляд Дитмара, как все доводы рассудка разлетелись вдребезги – ни раскаяния, ни хотя бы сожаления в этом взгляде не было, только самоуверенность и превосходство. Он предложил мне попробовать картофельный гратен, тот самый, который нахваливала Евгения. Я согласилась, но не почувствовала вкуса. Он заговорил о театре – я отвечала, едва понимая, о чём речь.

На этот раз он сидел напротив, а не рядом, и не смог задержать меня, когда обед закончился. Едва все поднялись из-за стола, чтобы идти в бальный зал, я поспешила к себе в комнату и не отвечала на стук, пока не услышала голос Евгении, зовущий на представление…

Смотреть на механических кукол желания не было. Я сама чувствовала себя марионеткой, которую дёргали за нитки, заставляя плясать под чужую музыку. С другой стороны, что такое Верити Войль, или Верити Клес, если угодно, чтобы устраивать ради неё сложный спектакль с десятком второстепенных персонажей? Может быть, у Верити мания величия?

В любом случае, моя дружба с мажисьерами кончена. Пусть только отправят домой. Иначе придётся идти пешком в деревню Эссей и выяснить, как добраться до города.

Сад Карассисов по-прежнему цвёл и благоухал, наполняя душу покоем. Днём следовать знакомой дорогой было легко – мимо кактусов и орхидей, к пруду с гигантскими кувшинками и симпатичной беседкой на берегу. В воде резвились красные и жёлтые рыбки. Я немного посидела, любуясь окружающей красотой и давая отдых ногам, потом решила, что здесь будут искать в первую очередь, и направилась по тропинке, ведущей в заросли сиреневых кустов. На этот раз заблудиться не боялась, у меня был план: не торопиться, смотреть по сторонам и замечать ориентиры.

В кармане плаща обнаружился брелок, подаренный Дитмаром. Подумала зашвырнуть его в заросли, но маленькие глазки на милой кошачьей мордочке смотрели так ласково и доверчиво, что рука дрогнула, и котёнок вернулся обратно в карман. В конце концов, зверёк не виноват, что его даритель оказался… а кем, собственно? Лицемером? Подлецом? Так он мне ничего не обещал, я всё сама придумала.

Настроение опять испортилось, мысли крутились вокруг Дитмара и вчерашнего испытания. Неудобные вопросы задавали всем, не только мне, хотя Оскара можно в расчёт не брать, с ним это было для вида. Но Ливию и Тьери освободили после ответа на третий вопрос, а меня допрашивали бы, пока не довели обморока – если бы не Евгения. Неужели это случайность?

Свет дня потускнел. Я очнулась от раздумий и поняла, что нарушила свой план – перестала следить за местностью и забрела в хвойный лесок. Пихты и лиственницы с мягкими иголками затеняли тропинку под ногами, впереди маячило зелёное строение под шиферной крышей, подозрительно похожее на обезьяний домик Евгении. А ведь я нарочно свернула в другую сторону от пруда, чтобы не оказаться вблизи неприятного места.

Кажется, у меня открылся новый талант – принимать неверные решения. Если соединить его с неумением лгать, остаётся одна дорога – в петлю.

Я огляделась вокруг: нет ли движения в хороводе стройных стволов и зелёных раскидистых лап. Здесь меня нашёл Дитмар. А если он со своим магнетическим чутьём пройдёт по моему следу и сейчас? Не хотелось бы остаться с ним один на один в безлюдном месте.

Мужская фигура выступила из-за пушистой лиственницы в десяти шагах передо мной, не качнув ни одной ветки, внезапно и бесшумно, словно призрак. Мешковатые парусиновые брюки, свободная вязаная кофта цвета сливок, шляпа с широкими мягкими полями, закрывающими лицо… От сердца отлегло: это не Дитмар. Человек был сухощав и не слишком высок, но двигался с грацией и быстротой мажисьера. Я поняла, кто передо мной, за секунду до того, как пришелец заговорил:

– Интересуетесь работой моих племянников?

– Просто гуляла… задумалась, и ноги сами принесли сюда.

Я заставила себя замолчать. Никто не запрещал гостям ходить к ферме и обезьяньему дому, значит, и оправдываться незачем.

Дядя Герхард приблизился, лёгкий, как дух воздуха. Тень от полей шляпы милосердно скрывала его красные глаза, были видны лишь тонкие губы, острый нос и щёки, будто натёртые белилами.

– Я тоже люблю здесь прогуливаться. Солнечные лучи вредны для моей кожи, а хвойный лес даёт тень и прохладу. Кроме того, в оборотнях много жизненной силы, это притягивает, не правда ли?

– Н-не знаю.

Дядя Герхард с улыбкой кивнул на обезьяний дом:

– Вам интересно, что там? Хотите взглянуть?

– Нет, спасибо.

– Отчего же? – он чуть склонил голову на бок.

– Простите, но я видела страдания оборотней. Не хочу смотреть, как мучаются обезьяны.

Прозвучало грубо. Но дядя Герхард не обиделся:

– В наш порочный век приятно встретить здоровую натуру. Обычно люди с охотой наблюдают за чужими муками.

Из дома опять раздались рык и звуки ударов. Я поёжилась.

– Они чувствуют наше присутствие, – объяснил дядя Герхард. – И бесятся от бессильной ярости.

– Или от отчаяния. Ваша племянница говорила, что обезьяний ум близок к человеческому, и сейчас я невольно представляю себя на месте её подопытных. Знать, что кто-то собирается вживить тебе устройства для контроля над мозгом, чтобы управлять каждым твоим движением и желанием… От этого можно сойти с ума. А ещё страшнее не знать, но чувствовать, как у тебя день за днём отнимают власть над собственным телом, мыслями, эмоциями.

Я не стала говорить, что вчера на своём опыте ощутила, каково это.

Дядя Герхард усмехнулся:

– Разум ликантропов даже в зооморфном состоянии остаётся практически человеческим, но вы говорите только об обезьянах.

– Потому что ваша племянница превращает в органические автоматы обезьян, а не оборотней.

– Ах, так вы не в курсе? – мажисьер кивнул на зелёный дом. – Это их совместная лаборатория – Эжени и Дитти. Эжени пытается создать идеальных слуг из обезьян, а Дитти считает, что это мелко, и ставит эксперименты на оборотнях. Мальчик талантлив, они оба талантливы. Но у Эжени острый целеустремлённый ум, а Дитти смотрит на науку, как на потеху, и занимается необязательными вещами не ради результата, а ради удовольствия от процесса.

Он продолжал говорить, но я едва слышала. Это было, как удар по голове. Дитмар превращает в оргаматы оборотней. Почти людей.

Да, все они – потенциальные убийцы, звериная природа рано или поздно возьмёт своё. Но от экспериментов на оборотнях один шаг до экспериментов на людях. Какая разница между хищным оборотнем и тем же садовником-маньяком, которого разоблачил физиограф Ларсона? Для Дитмара, скорее всего, никакой. Для него любой человек без магнетического дара – потенциальная подопытная крыса. Даже девушка, которую он нежно держал за руку и для которой призывал волшебных светляков.

– …основные лаборатории находятся в подвале под домом, – голос дяди Герхарда вывел меня из самопогружения. – Там имеется полный набор оборудования, а благодаря мощным кристаллам, нет недостатка в энергии. Но для работы с оргаматами детям приходится бегать сюда, в лес. Моя сестра не разрешает держать подопытных в доме.

– А как же Бобо? – спросила я.

– Это законченный образец. Эжени смогла доказать, что он абсолютно функционален и безопасен, и Тави разрешила сделать для Бобо исключение. Вообще-то она не одобряет их с Дитти проекты и предпочла бы, чтобы дети занимались энергетикой, но бить по рукам не хочет.

– А над каким проектом работаете вы, мажисьер Карассис? – я постаралась задать этот вопрос предельно учтивым тоном, но видимо, не справилась.

Дядя Герхард неприятно рассмеялся:

– У меня нет проектов, милое дитя, потому что мажисьер я только по рождению. Волей природы и судьбы, мне не дано ни магнетического таланта, ни склонности к наукам. Я нахлебник, прожигатель жизни, урод, который транжирит семейное состояние, тогда как другие его приумножают…

– Простите, – прошептала я.

– О нет-нет! Не извиняйтесь. Это я поставил вас в неловкое положение своими желчными речами, – он откинул голову назад, и на мгновение под шляпой рубинами блеснули глаза. – Давайте я провожу вас к дому. Должен сказать, вы самая приятная гостья из всех, кого дети завлекли под нашу крышу на сей раз. В вас есть непосредственность и блеск истинной жизни, что нынче нечасто встретишь, а я смыслю в таких делах, уж поверьте. Да, иногда мои племянники делают удачный выбор… В прошлом месяце пригласили пианистку, уже немолодую даму, и мы два дня подряд играли дуэтом. Не помню, когда ещё я получал такое удовольствие.

Мы выбрались из-под сумрачной сени пихт и оказались в обычной берёзовой рощице. Эту часть сада Евгения гостям не показала. Наверное, сочла недостаточно эффектной. Но мне в радость был свет среди белых стволов. Солнце и ветер играли с листвой, рассыпая вокруг лёгкие блики, я следила за их танцем, почти не слушая дядю Герхарда. От меня уже не требовалось поддерживать беседу – странный мажисьер болтал без умолку, забыв о моём присутствии. Речь его становилась всё более лихорадочной и бессвязной, словно он пьянел на ходу. Но дороги не терял и вскоре вывел меня к знакомым орхидеям. Отсюда и до гиацинтовых пригорков рукой подать. А там – Дитмар, Евгения, остальные…

– Спасибо, что проводили, мажисьер Карассис, но пожалуй, я предпочту ещё немного погулять.

Казалось, дядя Герхард так увлечён собой, что пойдёт дальше, не услышав моих слов и не заметив, что меня нет рядом, но мажисьер без магнетизма оборвал себя на полуслове и даже изобразил некое подобие галантного поклона:

– В таком случае, милое дитя, я вынужден вас покинуть. Мне надо принять лекарство. Не уходите далеко, а то потеряетесь.

И он двинулся прочь стремительной, но какой-то сбивчивой походкой, словно хромая водомерка. А я направилась в другую сторону, спеша уйти подальше до того, как он расскажет "детям" о нашей встрече.

Наверное, это глупо – прятаться, убегать. От долгих прогулок по саду второй день подряд гудели ноги, но после откровений дяди Герхарда семейство Карассисов приводило меня в ужас и мысль о пешем марше в Эссей уже не казалась безумием. В голове зародилось дикое подозрение: что, если Дитмар и правда готов перейти к экспериментам на людях и как раз ищет подопытного, молодого, здорового, без родных и друзей. Такого никто не хватится в случае пропажи.

Если это будет женщина, тем лучше. Оргамат полностью покорен воле хозяина и готов исполнить любой приказ. Я не ошиблась, думая, что нравлюсь Дитмару, и его поведение теперь понятно. Он обращался со мной, как со своей собственностью. Как с игрушкой, которая подойдёт и для опытов, и для постельных забав.