Текст книги "Хозяйка Рима"
Автор книги: Кейт Куинн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц)
Мне уже давно не было так скучно, даже не могу припомнить, с каких пор. Скучный Марк с его скучными гостями, скучный грек-оратор и все эти скучные рассуждения о судьбе империи. Каждый раз, когда мне казалось, что их разговоры закончились, кто-нибудь обязательно начинал цитировать Платона. Или обсуждать трактаты Марка.
– Я нахожу интересными твои рассуждения о снижении рождаемости, Норбан, – говорил сенатор Сульпиций или Грациан или кто-то другой, не менее скучный гость. После чего они еще целый час обсуждали ужасно нудный трактат Марка, который я была вынуждена прочитать в прошлом году, чтобы ему угодить. Затем гости требовали, чтобы он зачитал вслух отдельные места трактата, но, слава богам, он отказывался, хотя подобная просьба была ему явно приятна. Насколько же он наивен. Гостям было наплевать на его трактат, они лишь рассчитывали на бесплатное угощение в его доме. Все прекрасно понимали это, все – кроме моего глупого мужа.
Павлин уходил последним. Он настоял на том, чтобы Марк отвел его наверх – пожелать спокойной ночи Сабине. До чего же тошнотворно было видеть их лица, когда они с умилением смотрели на маленькую кроватку! Может, кто-нибудь объяснит мне, почему они в таком восторге от Сабины? Она нисколько не похожа на меня. Ее даже нельзя взять с собой в приличное общество, поскольку на публике с ней в любую минуту может случиться припадок, а это, скажу я вам, отвратительное зрелище – пена у рта, конвульсии. Мне следовало бы знать, что ребенок, рожденный от Марка Норбана, будет неполноценным. Сабина же была ребенком Марка, его абсолютной копией. В этом не приходилось сомневаться.
– Мне кажется, все прошло прекрасно, дорогая Лепида, – сказал Марк, когда они попрощались с Павлином.
– Да, дорогой Марк, – с улыбкой ответила я, и он поднес мою руку к своим губам. Я поцеловала его в щеку, и он взял мое лицо обеими ладонями.
– Останешься со мной сегодня вечером? – игриво спросила я. У меня была отдельная спальня – я с самого начала настояла на этом! – и Марк никогда не заходил в нее без моего приглашения, но я регулярно разрешала ему приходить ко мне. Такие маленькие представления, вернее – проявления супружеской любви, его чрезвычайно радовали, и он безоговорочно оплачивал все мои расходы.
– С радостью. После того как расскажу Сабине перед сном сказку.
Сабина, вечно эта Сабина! Он просто помешан на этой глупой девчонке. Иногда я думаю, не совершила ли я ошибку, произведя на свет это создание. Ведь не будь у нас дочери, вся его любовь доставалась бы исключительно мне.
– Какой ты прекрасный отец! – улыбаясь, проворковала я.
Я продолжала улыбаться до тех пор, пока его шаги не стихли в глубине дома. И тогда я презрительно высунула язык и состроила гримасу.
Затем я вернулась в свою спальню. Ирида вытащила заколки из моих волос, и я посмотрелась в зеркало. Розовое платье было мне к лицу. Мне вообще к лицу красные и розовые тона, чем могут похвастать далеко не все мои ровесницы. Вспомнить хотя бы, какой бледной и болезненной выглядела Юлия под красной вуалью невесты. А моя вуаль…
День моей свадьбы был похож на сказку.
Белое платье, ярко-красная вуаль. Свадебная процессия, жертвоприношения в храме – все было великолепно. Все, кроме Марка. В тот день он выглядел как никогда старым. Как ни странно, я обнаружила, что могу с легкостью не замечать его присутствия в моей жизни. Все-таки на свадьбе главное действующее лицо – невеста. В мою честь был даже устроен поединок гладиаторов.
Нет, Варвара, конечно же, среди них не было. Ланиста отправил его выступать по провинциям. Думаю, он, наверняка, опасается меня, или того, что я сделала бы с ним, осмелься он появиться в Риме. Скажу честно, в этом случае я без малейшего колебания бросила бы его на растерзание львам. Я и сейчас готова это сделать. Если бы он посмел появиться на свадьбе!..
Да, это был прекрасный день. Просто сказочный. Но ночь…
Марк по праву жениха должен был перенести меня через порог дома, но был для этого слишком стар и слаб. Вместо него невесту в дом внес Павлин. После этого все поклонились нам и оставили нас одних, меня и моего молодого, старого мужа в темноте спальни.
– Где твои волосы? – удивился Марк, когда я сняла вуаль. Он указал на мои короткие локоны, которые Ирида все утро пыталась привести в божеский вид.
– Видишь ли, недавно я случайно забрела в один темный переулок, где на меня набросилась какая-то жуткая старуха с ножницами в руках. Мои волосы, по всей видимости, превратились в парик, который в данный момент нахлобучила себе на голову какая-нибудь лысая матрона. – Такое же объяснение я дала и моему отцу, когда вернулась домой из казарм гладиаторов с остриженными вкривь и вкось волосами. Конечно, я могла бы сделать так, чтобы Ария скормили львам, но тогда мне пришлось бы рассказать отцу о том, как я оказалась в комнате Варвара. Увы, даже терпение Квинта Поллио имеет границы… Нет, я еще успею поквитаться с этим наглецом Арием. Дайте мне только время…
Когда Варвар вернулся после годичного турне по римским провинциям, отца уже повысили в звании – сделали претором, – и у меня теперь не было такой возможности. Потому что отец больше не отвечал за устройство игр. Что же, придется отложить месть до удобного случая. Я подожду.
– Тебе повезло, ты лишилась лишь волос, но осталась жива, – сочувственно заметил Марк, и я одарила его одной из своих самых обольстительных улыбок. Его взгляд стал нежнее, мягче. Он взял меня за обе руки. – Лепида, позволь мне кое-что тебе объяснить, – добавил он и сел рядом со мной. – Тебе придется принять серьезное решение. Если ты хочешь, чтобы это брак был лишь формальным, я пойму твое желание и не стану возражать.
– Не говори глупостей, Марк, – ответила я, стараясь придать голосу серьезность и игривость одновременно. – Я хочу быть твоей настоящей женой. Хочу иметь детей… – Я слегка приукрасила мое истинное желание, зато моя уловка сработала: взгляд Марка сделался еще мягче. Нагнувшись, я поцеловала его.
Все оказалось не так уж отвратительно. По-крайней мере, от ужаса никто не умер бы. Марк был точно таков, как я и ожидала. Нежный. Милый. Заботливый. По-моему, даже излишне. Мне не нравится, когда со мной обращаются как с игрушкой из хрупкого стекла. Мне нравится… капелька грубости в обращении. Конечно же, я томно вздыхала и смотрела на него восхищенными глазами, уверяла его, что он великолепен в постели. Думаю, он так и не заподозрил моего притворства, когда я закрывала глаза – якобы от страсти, а на самом деле, чтобы только не видеть его обнаженного уродливого плеча. Впрочем, оно того стоило, потому что позволяло мне делать все, что я хочу. Ходить, куда вздумается. Тратить столько денег, сколько мне только заблагорассудится.
Я вздохнула и провела по волосам серебряным гребнем. Какие славные годы это были! Марк неизменно отправлялся в Сенат, а я каждый вечер посещала званые ужины. Признаюсь, иногда я испытывала искреннюю симпатию к Марку Норбану. Я не думала, что останусь его женой на такой долгий срок, ведь уже в первый же год брака я легко могла найти себе в мужья кого-нибудь помоложе и покрасивее. Однако я быстро поняла, что мягкий и нетребовательный старый сенатор куда предпочтительнее молодого и ревнивого воина.
– Ты не будешь возражать, если я отправлюсь к кому-нибудь в гости? – неизменно спрашивала я Марка. – Ты же знаешь, дорогой, как я люблю пиры и развлечения. Я ведь не такая умная и образованная, как ты.
– Нет, ты молода, очаровательна и очень красива, – отвечал он, целуя меня в щеку. – Развлекайся, радуйся жизни.
Я всегда горячо благодарила его, прежде чем улизнуть из дома на очередной пир. О, какие это были восхитительные пиры! Вино, музыка, красивые мужчины, осыпавшие меня комплиментами, мужчины, толпившиеся возле меня, наперебой восхвалявшие мою красоту, мужчины, которые еще год назад даже не посмотрели бы в мою сторону, потому что я была незамужней девушкой, Лепидой Поллией. Теперь же у меня был послушный старый муж, позволявший мне делать все, что я хочу, и я стала самой красивой женщиной Рима.
Я научилась пользоваться косметикой так, чтобы выглядеть элегантно и модно, но ни в коем случае не провинциально. Научилась завязывать узел столы так, чтобы окружающим казалось, будто шелковое платье вот-вот соскользнет с моего плеча. Научилась покачивать томно бедрами под шелковыми одеждами. Научилась улыбаться одними лишь глазами и одним лишь легким движением ресниц обещать мужчинам некие двусмысленные удовольствия. Научилась небрежному придворному жаргону, который моментально давал понять, кто есть кто. Я узнала, что моего отца считают неотесанным, несветским человеком, из чего сделала вывод, что будет лучше, если важные для меня люди не будут видеть меня на публике в его обществе. Мне стали известны снадобья, приняв которые, никогда не забеременеешь. Узнала я и о том, что замужняя женщина может делать все, что ей вздумается, главное, чтобы муж смотрел на это сквозь пальцы. Короче говоря, я очень многому научилась.
– Неужели тебе не хочется побыть с Сабиной? – спросил Марк, склоняясь над колыбелью нашей дочери, вскоре после того как она родилась.
– Не хочу случайно придавить ее во сне, дорогой. – С этими словами я, одетая в роскошное шелковое платье, обнажавшее мои плечи – слава богам, деторождение никак не отразилось на моей фигуре! – поспешила на пир, где будут веселиться сенаторы, военачальники и трибуны. Я имела на это полное право. Ведь замужняя женщина, тем более родившая законного ребенка, может делать все, что захочет.
– Я так долго ждал тебя, – томно вздыхал Луций Марцел, или Авл Дидан, или тот чудный африканец-ретиарий, который говорил мало, но в любую минуту был готов подарить мне радость. Я была крайне расстроена, когда Арий убил его на арене во время поединка.
Марк никогда ни о чем не расспрашивал, ни в чем меня не подозревал. Это был еще один урок, который я извлекла из брака с ним. Как же все это было восхитительно – пиры, развлечения, драгоценности, мужчины. Лепида Поллия, любимица Рима. Я всегда знала, что меня ждет именно такая судьба. Всегда. Ибо чего-то меньшего я не заслуживаю.
Как вдруг все это прекратилось. Сразу. Полностью. Неожиданно для себя я оказалась далеко от Рима, в Брундизии, крошечном приморском городке с летними виллами и гаванью с лазурной водой, где можно было услышать самые экзотические наречия, от которых начинало звенеть в ушах. И Марк – обычно дружелюбный, услужливый Марк – неожиданно сделался упрямым и неуступчивым, как каменная стена. Голос Ириды вернул меня из раздумий в реальность.
– Подавать ночную рубашку, госпожа?
– Да, подавай, – отозвалась я. Вдруг мне сделалась противна моя красная стола. Красный – цвет брачной вуали, которую я надела, выходя замуж за Марка Норбана. Это по его прихоти я застряла в этой глуши.
Ирида удалилась, я же принялась придирчиво изучать свое отражение в зеркале. Нет, я по-прежнему была хороша! Мои волосы отросли и вновь достигали талии, падая вниз блестящим иссиня-черным каскадом. Разве сможет мой муж мне в чем-нибудь отказать?
– И что случилось потом? – зевая, спросила Сабина.
– Я доскажу эту историю завтра, моя дорогая. Ты уже почти спишь.
– Нет, я не… – Девочка снова зевнула, и Марк погладил ее по каштановым волосам, таким же шелковистым, как и у Лепиды. Старый сенатор улыбнулся, мысленно поблагодарив супругу за то, что она подарила ему это очаровательное создание. Его первая жена не хотела детей. Павлин появился на свет случайно, за что она постоянно упрекала Марка.
– Да, наверное, это моя вина, Туллия, – отвечал он, пытаясь обратить все в шутку, но жена в ответ швырнула в него мраморный бюст его отца.
– Я же не Туллия, – любила поддразнивать его Лепида. Вибия Сабина появилась на свет в первый же год их брака.
– Спокойной ночи, – тихо сказал он дочери и вышел из спальни.
– Марк! – позвала Лепида, услышав шаги мужа. – Входи, дорогой, в коридоре холодно.
Он вошел к ней в спальню. Лепида отвернулась от зеркала, и его встретила ее улыбка и очаровательные ямочки на щеках. А какие роскошные у нее волосы, черными локонами ниспадающие на плечи!
– Садись, Марк. Я согрела немного вина.
Он улыбнулся в ответ и покорно подался в ее объятия.
Глава 9
Ему предстояло сразиться с фракийцем-ретиарием, вооруженным трезубцем и рыболовной сетью. Это был известный на Сицилии боец, который, тем не менее страшился встречи с Варваром на арене Колизея. Арий убил его быстро и равнодушно ударом меча в горло, после чего ушел с арены через Врата Жизни. Поклонники Варвара оглашали воздух восторженными воплями, и демон отправился спать куда-то в далекий угол его сознания.
– Отлично, мой мальчик, – произнес Галлий, не отрываясь от расходной книги, когда Арий, вернувшись в казармы, явился к лекарю на обычный осмотр. – Можешь напиться, если хочешь. Попытайся вернуться до рассвета, договорились?
В таверне, как обычно, буйствовали поклонники, круша окна и посуду. Они уже научились держаться от своего кумира на почтительном расстоянии. Наступил июль, улицы были раскалены жарким летним солнцем, и все знали, что летом, в жару, с Варваром лучше не связываться, ибо он делается диким и необузданным.
К нему подошла какая-то девушка.
– Я Фульвия, – представилась она с нервным смешком. – Ты ведь Варвар, верно?
Он окинул ее придирчивым взглядом. Голубые глаза. Белокурые волосы. Подойдет.
– Я видела тебя сегодня на арене. Ты великолепный боец…
Арий указал большим пальцем на лестницу, что вела наверх. Хозяин таверны разрешал ему пользоваться комнаткой на втором этаже. Девушка хихикнула и послушно поднялась наверх, где сразу же бросилась на постель. Нетребовательная юная особа. Она не стала возражать, когда он, сделав свое дело, отвернулся к стене и замолчал. Никто из них не возражал, – десятки таких юных красоток, деливших с ним постель в последние годы. Когда он что-то говорил, на их лицах появлялось разочарование, как будто его слова снимали с него некий покров тайны. Им нужен был другой Варвар, мрачный и молчаливый. Что его тоже вполне устраивало. Он больше не хотел говорить с женщинами. Хватит с него разговоров.
До этого ему в каждой женщине виделась Тея. Она чудилась ему в каждой косе черных волос. В каждой паре узких бедер. Его надежды разбивались на мелкие осколки несколько десятков раз в день. Это было мучительно больно. Но лучше испытывать боль, чем навсегда забыть.
Теперь ее лицо ускользало из его памяти. Он стал забывать разрез ее глаз, форму носа и губ. Он иногда, закрыв глаза, тщетно пытался ее вспомнить, пока у него не начинала болеть голова. Если он забывал ее лицо, то забывал и все остальное: то, как она прикасалась к его шрамам, как вела с ним разговоры, как пыталась убедить его в том, что демоны и кровь в ночных кошмарах это лишь плод его фантазии.
Должно быть, ее уже давно нет в живых.
Арий вскоре ушел от белокурой девушки и молча зашагал по вонючим римским переулкам к Марсовой улице. Подручные ланисты пустили его в казарму без единого слова: для знаменитого гладиатора не существовало запретов по времени возвращения. Галлий даже выплачивал ему небольшие деньги. Жизнь Ария можно было даже назвать приятной, если не считать обязательных, непременных убийств.
Он вошел в комнату, и хромоногая собачонка встретила его радостным лаем. Свернувшись калачиком на подушке, она грызла кожаную перчатку.
– Ты испортила мне уже третью пару перчаток за год, – добродушно проворчал Арий.
Собачонка поджала хвост и неуклюже соскочила с подушки на край кровати. Лапу она потеряла в схватке со сворой уличных псов, однако научилась довольно ловко передвигаться на трех оставшихся. Арий со стоном опустился на кровать и потянулся так, что хрустнули кости. Собака устроилась у него в ногах.
– Смотрю, ты знаешь, как найти уютное местечко! Эх, бесполезная ты псина! – Он потрепал ее шелковистое ухо. Темный взгляд собачьих глаз напомнил ему глаза Теи.
ТеяСерое платье, серебряные браслеты, заплетенные в косы волосы – вот мои нынешние боевые доспехи.
– Тея! – В дверь моей комнатки просунулась седовласая голова Пенелопы. – Ты знаешь, что тебе предстоит петь на званом ужине сенатора Абракция?
– Да, я готова, – ответила я, надевая на руку последний браслет, и обвела глазами комнату в поисках лиры.
– Ларций дает тебе в сопровождение рослого раба. Знаешь, эти колесничии такие грубияны, от них нужно держаться подальше.
– Милый Ларций, – улыбнулась я. Мой хозяин. Как же я люблю его!
После того как Лепида Поллия избавилась от меня, как от старого платья, я провела три ужасных месяца в одном из портовых лупанариев. Три месяца я терпела мерзких, грубых и потных мужчин. Мне приходилось ждать, когда они сделают свое дело, чтобы, как только они уйдут, навсегда забыть о них. Меня спас мой растущий живот. Хозяин лупанария заставлял меня принимать снадобья, чтобы я избавилась от будущего ребенка, но я тайком выплевывала их. Когда огромный живот сделал меня непригодной для занятий проституцией, хозяин просто отвесил мне затрещину и вместо меня нашел другую женщину. Меня продали на рынке напротив брундизийского Форума. Здесь я впервые увидела моего нового хозяина, пухлого и розовощекого мужчину. Я сначала предположила, что это новый сутенер. Но…
– Мой управляющий сказал, что у тебя прекрасный голос, дитя мое. – Меня удивил приятный голос розовощекого патриция и его добрые глаза. – Он слышал, как ты пела, сидя у окна какого-то прискорбного портового заведения. Я не спросил его, что он делал в этой части города. И пусть у него довольно низменные вкусы в том, что касается развлечений, музыкальный слух у него столь же совершенен, что и мой. Скажи мне, дитя, ты можешь спеть «Глаза Цитеры»?
После часового прослушивания в просторном, залитом солнцем атриуме мой новый хозяин – скорее всего, не сутенер, который, судя по всему, остался доволен, – позвал женшину-вольноотпущенницу. Как я поняла, она заменяла ему супругу.
– Пенелопа, послушай мое новое приобретение. Как тебя зовут, дитя? Тея? Пенелопа, она превосходна! Кто бы мог подумать? Ей нужно брать уроки, причем, начинать следует прямо сейчас. Такой голос нужно развивать, холить, лелеять. Ты играешь на лире? Этому тоже следует научиться. Обязательно. Подумай об этом!
– Замолчи, Ларций! – рассмеялась Пенелопа. – Ты смущаешь бедную девочку.
Она мне все объяснила по пути в маленькую комнату, такую чистую и светлую, что я почувствовала себя прежней грязной и ничтожной потаскухой, оскверняющей своим присутствием это славное жилище.
– Дело в том, что Ларций покупает музыкантов. Это его увлечение, его страсть. Дом полон флейтистов, барабанщиков, лютнистов. Здесь даже есть хор мальчиков. Не смотри на меня так, хор мальчиков предназначен в этом доме только для пения. Ларций всегда приобретает только самое лучшее. У него особый нюх на таланты.
– Но зачем я ему понадобилась? – осторожно поинтересовалась я.
– Ради удовольствия слышать, как ты поешь. – Пенелопа потрепала меня по руке. – Тебе не нужно беспокоиться об этом, моя дорогая. Он не интересуется рабынями. У него в Риме жена, а когда он живет здесь, то у него есть я. Кстати, когда тебе рожать? Через несколько месяцев? Что ж, пока отдыхай…
Мой ребенок появился на свет раньше срока. Он кричал как демон, он измучил меня, выкрутил, как прачка влажную тунику. Мой новый хозяин с трудом дождался того дня, когда я наконец разрешилась от бремени, чтобы начать мое обучение.
– Тебе придется хорошенько выучить, дитя, «Гармонию» Аристоксена. Это так важно, научиться различать энгармонические микротона…
– Ларций, она родила ребенка всего полтора дня назад, – укоризненно напомнила ему Пенелопа. – К тому же ребенок оказался крупный, и бедняжке пришлось нелегко, – добавила она, глядя на пищащий сверток, который был моим новорожденным сыном.
– Он настоящий гигант, – согласилась я.
– Но ведь она даже не понимает разницы между самой высокой нотой parthenios aulos и самой нижней hyperteleios! – сокрушенно воскликнул Ларций.
– Я хочу начать учебу, – решительно заявила я, прежде чем Пенелопа успела выразить недовольство бессердечием моего нового хозяина. – Хочу начать прямо сейчас.
Сын Ария появился на свет, оглашая громкими криками весь дом, хватая голыми деснами собственную крошечную ладошку. Его макушку уже украшали коротенькие рыжие завитки. Я не могла равнодушно смотреть на него. Всякий раз, глядя на него, я испытывала прилив нежности, от которой у меня перехватывало горло. Гораздо проще думать о нотах parthenios aulos, чем о том, как назвать моего новорожденного сына.
Ларций же втянул меня в работу. Он нанял мне учителя вокала и учителя игры на лире, дотошно критиковал мою технику пения, учил тончайшим нюансам исполнительского мастерства.
– Никогда не старайся угодить публике, Тея. Учись управлять ею. – Откуда ему все это известно? Он был патрицием, знатоком римского права. Откуда ему знать, как следует держаться перед публикой?
– Признайся, – как-то раз сказал он, когда я попыталась спорить с ним, – в том, что касается музыки, я всегда прав.
Пенелопа купала меня в молоке, чтобы отбелить мою темную кожу, мыла мне волосы настоями шалфея и цветков бузины, чтобы придать им блеск, натирала мне руки маслом, чтобы смягчить их.
– Теперь ты певица, – однажды заявила она и взялась учить, как вести себя на пиру за обеденным столом и правилам светского разговора. – Тебе нужно подобрать сценическое имя. Что-то броское и одновременно достойное. Может быть, Каллиопа или Эрато, это имена муз эпической и любовной поэзии…
Так я превратилась из Леи из Масады, Теи, возлюбленной Ария, безымянной портовой шлюхи в нового соловья Ларция. В целом моя жизнь была хороша. Все музыканты Ларция носили на пальце небольшое медное кольцо с его именем, но в остальном мы даже не чувствовали себя рабами. Наоборот, мне было так легко и вольготно, что я даже не заметила, как пролетели последние пять лет. Пять лет уроков пения, обучения игре на лире, разговоров с гостями и споров с Ларцием о том, в какой манере исполнять ту или иную песню. Пять лет пения и музыки: ужины для узкого круга гостей, которые требовали негромких любовных баллад, шумные пиры политиков, где были нужны жизнерадостные застольные песни. Целых пять лет.
Как обычно в течение последних пяти лет, я облачилась в «доспехи» – серое платье и серебряные браслеты, взяла лиру и отправилась взглянуть на спящего сына. Ему уже исполнилось пять лет, и у него было имя, но только не имя его отца. О его отце я старалась никогда не вспоминать.
– Я слышал, что недавно ты ухаживал за одной лютнисткой. Или это все-таки была танцовщица?
Павлин задумчиво потер подбородок.
– Так ты все знаешь, отец?
– Я держу ушки на макушке, – улыбнулся Марк.
– Она очень талантлива, – решительно ответил Павлин.
– Я нисколько не сомневаюсь в ее артистических способностях, кем бы она ни была. – Отец и сын вышли в сад. Павлину пришлось умерить шаг, чтобы Марк мог идти с ним рядом. Ярко светило солнце, отражаясь нежными бликами от плиток фонтана. Мимо них прошли рабы, неся кувшины и корзины с бельем. Все как один приветливо улыбнулись хозяину.
– Не пора ли тебе жениться? – продолжил Марк. – Я бы не стал возражать, если бы у меня появилась невестка.
– Ты предлагаешь привести женщину в казармы преторианской гвардии? Боги домашнего очага ужаснулись бы такой нелепости.
– Она могла бы жить здесь, пока ты находишься на службе. В доме много свободных комнат. Их хватит и для вас двоих.
– Неужели? – с сомнением в голосе спросил Павлин.
– Лепида не ревнива, – рассмеялся Марк. – Она будет рада вашему обществу.
– Но у нее, если не ошибаюсь, есть и ее собственные друзья?
– Да, – ответил Марк и после короткой паузы добавил: – Порой это не те друзья, чье общество было бы мне приятно. Молодая женщина ее лет, ровесница, под одной крышей… Это пошло бы ей на пользу. Да и тебе тоже, мой мальчик.
– Холостяк вроде тебя, поющий хвалу браку? Забавно слышать подобные слова! – улыбнулся Павлин.
– Согласен.
Павлин с любопытством посмотрел на отца. Как, однако, он похож на своего сурового деда в грубой тоге и простых сандалиях. Марк улыбнулся.
– Хочешь винограда, Павлин? В этом году у нас прекрасный урожай. Во всяком случае, так говорит управляющий. – Марк остановился возле столбиков, оплетенных виноградной лозой. – Я стараюсь узнать больше о винограде. Подумываю даже, а не написать ли мне трактат, в котором я мог бы сравнить разложение республики с увяданием виноградников осенью. Но я толком не знаю, что происходит осенью с виноградом. Знаю лишь, что спелые гроздья появляются на моем столе независимо от времени года. Прошу тебя, угощайся.
Павлин попробовал несколько ягод. Кислые, с обилием косточек.
– Я читал твой последний трактат о падении рождаемости, познакомился с твоими выводами. Впрочем, признаюсь честно, я не совсем уяснил написанное, это выше моего понимания. – Павлин оперся о мраморный край фонтана. – Что о нем думает император?
– Император? – Марк выбрал еще одну сморщенную гроздь. – Удивлюсь, если выяснится, что он читал хотя бы один или слышал о них.
– Император Веспасиан всегда читал твои трактаты, – сказал Павлин и незаметно выбросил половину пригоршни виноградин в фонтан.
– Домициан – не слишком охоч до книг, и если даже он когда-нибудь займется чтением, то вряд станет смотреть на меня с былой благосклонностью. Он не любит рассуждений на политические темы.
– Это лишь советы как увеличить рождаемость. Что здесь политического?
– Он может усмотреть критику, намек на то, что сам он не обзавелся наследником.
Павлин задумался.
– Императрица, – немного помолчав, продолжил он, – прожила в браке с ним десять лет. И чем она может похвастаться? Что за это время у нее было несколько выкидышей? Он имел полное право на развод, но ты вынудил его восстановить ее в качестве супруги – видимо, потому, что посчитал это более разумным, чем…
– Чем что? – сухо спросил Марк. – Ты ведь не об императрице меня спрашиваешь, сын, верно?
– Видишь ли… это не мое дело, я не собираюсь отрицать, что… но даже здесь до нас доходят слухи…
– Ты имеешь в виду слухи о том, что Домициан обратил благосклонный взор на свою племянницу Юлию?
– Я ничего не думаю на этот счет, отец. Это все досужие разговоры. Мало ли кто о чем болтает. Но… ведь он казнил ее мужа, обвинив его в государственной измене… а, как известно, императоры и раньше брали в жены своих племянниц. Четвертая жена императора Клавдия…
– Которая отравила его грибами. Не слишком удачный образец для подражания.
– Юлия никого не станет травить грибами. Я хорошо помню ее с детских лет.
– Да. Император очень ее любит.
– В каком смысле?
– Не стоит верить слухам. – Марк потрогал виноградные листья. – Император казнил мужа Юлии, после чего попытался загладить свою вину перед ней. Иное дело, что его проявления доброты к ней несколько неожиданны и своеобразны.
Павлин вспомнил юную дочь императора Тита, подружку его детских игр – серьезная, с льняными волосами, она всегда с готовностью исполняла в его играх роль знаменосца.
– Не думаю, что эти слухи …
– Тогда почему ты спрашиваешь меня об этом? – спросил Марк тем же сухим тоном.
– Видишь ли, мой друг Вер служит при дворе. Он, как и я, не верит ни в какие слухи, но он сказал… – Павлин сделал короткую паузу. – Он сказал… что Юлия вся сжимается, буквально усыхает на глазах, каждый раз, когда император входит в ее комнату. Как будто она боится его.
– А вот это, пожалуй, верно, – согласился Марк. – Но она боится буквально всего. Она все еще спит с зажженным светильником у изголовья, потому что не выносит темноты. Даже когда Домициан бывает добр с ней, на ее лице все равно написан испуг. Эти слухи, возможно, потому и появляются, что она сама верит в них.
– Верит в слухи?
– Ты в последний раз видел Юлию, когда ей было десять лет. Она… она сильно изменилась после смерти отца. Она всегда была впечатлительной, однако теперь уверяет всех, будто в темноте за ней следят чьи-то глаза или же она слышит пение голосов, которых не существует. – Марк немного помолчал, а затем продолжил: – Слуги утверждают, что она морит себя голодом. Императору приходится заставлять ее принимать пищу, из-за чего с ней случаются припадки, и она пытается рвать на себе волосы. – Строгий сенаторский взгляд Марка скользнул по лицу сына. – То, что я скажу, Павлин, должно остаться между нами.
Сын понимающе кивнул.
– О чем ты хочешь сказать? О том, что Юлия…
– …безумна, – закончил за него фразу Марк. – Правда, при этом мне хочется верить, что она лишь барахтается, пытаясь постичь истину из глубины мира, слишком для нее сложного. Я сказал бы то же самое про Лепиду.
Лепиду? Павлин с благодарностью ухватился за возможность сменить тему разговора.
– Почему ты привез ее сюда, в эту глушь, отец? Я слышал, что в Риме многие в восторге от нее.
Лицо Марка исказилось недовольной гримасой.
– Этот виноград ужасно кислый, – сказал он и выбросил гроздь в фонтан. – Пойми, Павлин, твоя мачеха, возможно, хороша собой и жизнерадостна, но она еще очень юна. Свобода ударила ей в голову, и она пустилась в развлечения. Мне следовало ее остановить, но я не хотел посягать на ее молодость, просто потому что я стар, устал от жизни и предпочитаю проводить вечера в библиотеке. Она же выглядела такой счастливой, порхая с одного пиршества на другое. Мне трудно отказывать ей в радостях жизни.
Павлин представил себе, как Лепида заливается смехом на дне ямы, кишащей ядовитыми змеями.
– Что же случилось?
– Мы были на прошлой неделе на обеде во дворце. Мне не следовало бы брать ее с собой, но она так мило меня просила, так умоляла…
– И?..
– Она попалась на глаза императору, – просто ответил Марк. Возникла короткая пауза.
Павлин невольно охнул.
– Сначала я не придал этому значения. Но в прошлом месяце Лепида получила от императора приглашение прийти на обед во дворце. Ее пригласили одну. Без меня.
– И что же ты сделал?
Марк пожал плечами.
– Сообщил во дворец, что она захворала, и мы уезжаем к морю, чтобы поправить ее здоровье. В тот же вечер мы уехали в Брундизий.
Павлин задумался.
– Как она это восприняла?
– Рассердилась и немного поплакала. – Марк опустился на край фонтана и сел рядом с сыном. – Думаю, она не вполне понимала, что стоит за этим приглашением. В некоторых отношениях она совершенно невинна. Лепида считает, что я увез ее от развлечений и веселого времяпрепровождения. Впрочем, в последние несколько недель она, похоже, немного успокоилась.
– Но, отец, надеюсь, ты не затаил обиду на императора? За то, что он пытался отнять у тебя жен?
