Текст книги "Хозяйка Рима"
Автор книги: Кейт Куинн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)
– Пожар!
– Пожар?
– Горят казармы гладиаторов.
Кто-то из стражников схватил меня за руку и поволок за собой из императорской ложи – вслед за Домицианом и императрицей. Вытянув шею, я увидела, как из Врат Смерти вырываются клубы дыма. Боже мой, Арий!..
Едва понимая, что происходит, я оказалась на площади рядом с Колизеем, рядом с гигантской статуей Нерона. Толпа напирала со всех сторон, матери, боясь потерять в толчее детей, крепко хватали их за ручонки, мужчины с криками распихивали тех, кто преграждал им путь. Преторианцы, на которых была возложена моя охрана, сыпля проклятиями, схватили щиты и, сомкнув ряды, отгородили меня от столпотворения. Я стояла, прижавшись спиной к храму Венеры. Поверх голов напирающей толпы я разглядела императора. Вне себя от ярости, он раздавал приказы преторианцам. Затем чья-то рука схватила меня за запястье и, резко дернув, втянула под арку в восточной стене храма.
– Эй! – раздался рядом со мной до боли знакомый голос.
– Викс? – он неожиданности я открыла рот. Кого я меньше всего ожидала увидеть, так это собственного сына, грязного, с ног до головы в пыли. От радости сердце было готово выскочить у меня из груди. А затем я схватила своего сына и прижала к себе, прижала всем телом. И стоило мне почувствовать его в своих объятьях, как я поняла, что уже никогда не расстанусь с ним.
– Верцингеторикс, что ты здесь делаешь? Как ты оказался здесь? – прошептала я сдавленным от волнения голосом.
– Я сбежал, – бесхитростно признался мой сын, зарывшись мне носом в плечо. Голос Викса звучал как обычно – весело и задиристо, однако его рука нащупала под плащом мою руку и крепко сжала. – Брат Ларция, он не такой уж и плохой, но его управляющий – сущий злодей. Вечно ко мне придирался. Он отправил меня работать на птичий двор. Я должен был стеречь гусей. А гусей украли. Нет, их украли всего несколько штук, но управляющий пригрозил, что продаст меня и я буду работать в соляной шахте. Вот я и сбежал. Пока никто не видел, шмыгнул в повозку, что держала путь на север.
– От Мизернума до Равенны, и оттуда до Рима? – спросила я, улыбаясь в его пыльные, всклокоченные волосы. Мне с самого начала следовало понять, что никакой новый хозяин не сможет долго удержать у себя моего сына. Я посмотрела на него, пыльного и усталого. По его плотно сжатым губам было видно, что он из последних сил пытается притвориться, будто все это время даже не скучал по мне.
Я постаралась взять себя в руки, а потом со всей силы тряхнула его.
– Эй! Ты что меня трясешь!
– Тише, у нас нет времени. В кои веки ты должен выслушать меня, Викс.
Я украдкой выглянула наружу.
– Меня уже, наверняка, ищут, Викс. Ты должен уйти. Я не могу взять тебя с собой, – я умолкла, отчаянно пытаясь придумать, как мне сохранить сына. – Флавия, вот что нам поможет!
– Кто?
– Эй, стражник! – Я схватила за руку ближайшего ко мне преторианца. Слава богу, Домициан был по-прежнему занят тем, что вместе с собственной стражей пытался совладать с обезумевшей толпой по другую сторону храма Весты. – Стражник! Этот мальчишка только что сбежал из дома госпожи Флавии Домициллы в Тиволи. Поручаю тебе доставить его владелице.
Стражник с подозрением уставился на моего оборванца-сына. Было видно, что он не в восторге от того, что его посылают за шестнадцать миль от города.
– Отвези его туда немедленно! – я постаралась вложить в свой голос все надменные нотки, какие только подобают возлюбленной императора. – Это любимый раб госпожи Флавии, и она наверняка щедро тебя вознаградит за то, что ты его ей вернул. Возьми вот это, – я положила в ладонь стражника несколько монет. – Это тебе за твои труды.
– Да, госпожа. – И он направился к своему центуриону просить об отлучке. Я же повернулась к Виксу.
– Мама, я устал, – он все еще сжимал под плащом мою руку. В течение вот уже скольких лет он упорно отказывался брать меня за руку на виду у посторонних людей, но теперь вцепился в меня и не хотел отпускать. – Я натер ноги и хочу есть.
– Тебя отвезут к госпоже Флавии Домицилле, – сказала я не терпящим возражений тоном. Увы, у меня нет времени приласкать его, прижать к материнской груди, как бы сильно мне этого ни хотелось. – Госпожа Флавия – племянница императора. Скажи ей потихоньку чтобы тебя никто слышал, что ты мой сын. Что ты сын Афины, – с этими словами я сняла с запястья браслет, который Флавия часто видела на мне и положила его ему в руку. – Передай это ей. Флавия тотчас поймет, кто ты такой, и приютит тебя, тем более что по ее поместью постоянно бегают дети.
Сказав эти слова, я поцеловала его и положила в его грязную руку несколько мелких монет. Надо сказать, вовремя, потому что, обернувшись, увидела, как преторианец возвращается к нам.
– Надеюсь, госпожа Флавия устроит тебе хороший нагоняй, за то, что ты сбежал от нее, негодный мальчишка, – сказала я так, чтобы стражник мог меня услышать, – а ты, преторианец, помни, что за этим сорванцом нужен глаз да глаз. Иначе жди новых неприятностей.
Преторианец повел моего сына за собой. Викс оглянулся на прощанье и, хитро посмотрев на меня, сделал вид, будто пытается вырваться из железной хватки преторианца. В следующий миг я почувствовала, как мне на плечо легла чья-то рука. Домициан. На какой-то миг их взгляды встретились – моего сына и императора.
– Цезарь! – вскликнула я с напускной веселостью. – Нам лучше уйти отсюда, – и я постаралась увести его от храма Венеры на безопасное расстояние. Улучив момент, я обернулась назад: слава богу, ни сына, ни преторианца я не увидела.
Что ж, можно считать, что Фортуна улыбнулась мне. Домициан был взбешен, однако наказывать меня не стал. Лишь приказал одному из своих управляющих сопроводить меня в свой личный дворец, Домус Августам, и оставить одну в моих роскошных покоях.
Пожар в гладиаторских казармах постепенно догорел. Как я потом выяснила, особого ущерба он не причинил. На пепелище нашли две вещи – нагрудные доспехи Варвара и его щит. Божественный огонь, поговаривал плебс. Некоторые утверждали, что якобы видели, как дерзкий гладиатор был низвергнут в преисподнюю. Если хотите знать мое мнение, такое могли сделать только преторианцы. Они действовали по личному приказу императора, который велел им убить Варвара, а потом сжечь его тело. В Риме может быть лишь один господин и бог.
Викс. С балкона моей новой опочивальни я окинула взором панораму Вечного города и окрестные холмы.
Арий.
Нет, лучше не думать ни о том, ни о другом.
Боже, какие неожиданности подчас готовит нам судьба! Теперь у меня была золотая чаша, в которую я могла собрать собственную кровь.
– Мы уезжаем сегодня вечером, – сказала Флавия, – в Тиволи. Там у меня вилла. Там мы тебя и спрячем. Скажи, ты хотя бы немного разбираешься в садоводстве?
– В садоводстве? – ожог на руке наконец дал знать о себе болью. Однако в данный момент он куда сильнее ощущал усталость.
– Ну да, в садоводстве. Мне нужен еще один садовник, тебе же нужно какое-то дело. И хорошее прикрытие на то время, пока люди забудут твое знаменитое лицо. Как ты смотришь на то, чтобы временно стать преданным садовником Стефаном?
– Ммм, – неторопливое покачивание паланкина убаюкивало, клонило в сон. Верная собачонка уже сжевала серебряную кисть бархатной подушки. – Сначала нужно добраться до места.
– Доберемся, отчего же нам не добраться. У городских ворот никто не станет обыскивать этот паланкин, – улыбнулась Флавия. – Не лучше ли тебе перестать бороться с самим самой и поспать?
И он закрыл глаза. Арий Варвар покидал Вечный город мертвым для всего остального мира.
ЧАСТЬ 4
ХРАМ ВЕСТЫ
Время от времени Марк приходит в храм Весты. Нет, не для того, чтобы поблагодарить богиню, – ни один очаг и ни один дом не несет на себе такого проклятья, как его собственные, – а для того, чтобы помолиться за Юлию.
– Я чувствую здесь ее присутствие, – говорит он. Главная весталка – его хорошая знакомая. Под ее белыми одеяниями скрывается дерзкий, непокорный дух. Не удивительно, что вместе с Марком они не раз пытались помешать исполнению самых жестоких приказов императора.
– Возможно, она здесь, Марк Норбан.
Марк протянул руки к вечному огню, что пылает на алтаре храма.
– Веста, богиня домашнего очага, – произносит он, – храни душу Юлии. Она всегда была твоей верной служанкой.
Глава 21
Лепида92 год н. э.
– Если тебе нужна вилла в Тиволи, в чем дело, купи ее себе, – Марк даже не оторвал глаза от свитков. – Любой дом, какой только пожелаешь, главное, чтобы я в нем не жил.
– Спасибо тебе, мой бесценный.
Марк порой бывал со мной резок, мог сколько угодно сверлить меня колючим взглядом холодных глаз, в тех редких случаях, когда мы встречались за завтраком, мог бросать мне в лицо оскорбительные слова, однако мы оба прекрасно знали, кто в доме хозяин.
Итак, вилла в Тиволи. В Риме у меня был свой собственный дом в самом дорогом квартале Палатина. Именно здесь гремели самые пышные и шумные пиры – вдали от скромного обиталища Марка рядом с Капитолийской библиотекой, где он жил вместе с Сабиной. Однако в летние месяцы шумному обществу требовалось иное пристанище. Когда-то все съезжались на лето в Байи, однако летняя вилла императора Домициана располагалась в Тиволи, и все, кто что-нибудь собой представлял, тоже устремились туда. Вот и у меня тоже появилась там собственная вилла, с огромным круглым триклинием и просторным, в ярких цветах, атрием, украшенным для большего великолепия бюстами знаменитых предков Марка. Где как не здесь принимать гостей! Этой весной, в период траура, я смогу основательно заняться его убранством. Серебряные ложа под шелковым пологом, причудливые мозаики, возможно даже поставлю несколько новомодных эротических статуй, которые так хорошо смотрятся. Думаю, месяца мне хватит, чтобы довести убранство дома до совершенства, чтобы к лету все было готово. К чему затягивать траур дольше, чем на месяц. Отец вряд ли был бы в восторге от того, если бы я сидела дома и изводила себя страданиями. Его самого унесла лихорадка, что тоже было довольно не к месту, потому что он только-только начал подниматься по ступенькам лестницы общественного положения, и мне уже не было необходимости его стесняться.
– Сабина, ты когда-нибудь перестанешь слоняться по углам, слово больной кролик? Займись чем-нибудь!
Время от времени я брала ее к себе на неделю-другую, но затем Марк, – ну кто бы мог подумать! – почему-то воспротивился этому. А ведь мне для поддержания приличий было необходимо видеться с дочерью.
– Или, если у тебя начинается припадок, спрячься куда-нибудь с глаз подальше! – сказала я ей, а сама направилась к своему роскошному паланкину с голубыми занавесками. Я торопилась в общественные бани – там меня ждала приятная нега парной, массаж, ароматные умащения – и немного последних сплетен. Кстати, поговаривают, будто императрица занялась благотворительностью – последнее прибежище отвергнутых жен. А еще ходили слухи, будто племянница императора – Флавия Домицилла – христианка.
– Да-да, моя дорогая, она из числа тех, что рисуют на стенах рыб!
Новая эротическая поэзия с Крита была под запретом по причине оскорбления общественных нравов, однако за небольшую мзду кое-какие рукописи можно было достать. Главная весталка была арестована по обвинению в несоблюдении целомудрия – какой неслыханный скандал! – и теперь ее приговорили к смерти. Она будет заживо погребена во время следующего праздника. Что касается ее любовников, то их забьют насмерть палками. Ах, да, платья теперь было модно носить укороченными, чтобы были видны лодыжки. В моду вошел серый цвет, волосы же следовало переплетать серебряной лентой и укладывать вокруг головы.
– Потому что так носит любовница императора Афина.
– Не люблю серый цвет! – резко ответила я. – Он смотрится так уныло!
Сказав эти слова, я подставила другой бок под пудру из лепестков сирени.
Афина. Тея, обыкновенная потаскушка. Именно она до сих пор стояла у меня на пути. Не успел остыть погребальный костер Юлии, как эта шлюха уже навязала себя императору. И что самое главное, спустя год по-прежнему делила с ним ложе! Придворные в шутку нарекли ее хозяйкой Рима, как они когда-то называли Юлию. Подумать только! Моя рабыня – хозяйка Рима!
Думаю, ей недолго осталось быть ею. Как только будет готова моя вилла в Тиволи, я стану куда ближе к императору. Я попрошу Павлина, чтобы он как-нибудь обмолвился обо мне, взял меня с собой на какие-нибудь торжества. Да-да, это, наверняка, должно возыметь успех. И тогда я получу то, к чему стремлюсь.
Разве я не поступала так всю свою жизнь?
– Это расследование дела весталок. Я поручаю его тебе. – Император передал Павлину пакет документов. – Если главная весталка утратила целомудрие, то, возможно, найдутся и другие такие же. Разложение всегда идет сверху.
– Я займусь этим на следующей неделе, – пообещал Павлин, отдавая салют.
Император улыбнулся.
– Послушай, когда я отучу тебя вечно отдавать мне салют?
– Никогда, мой господин. – Павлин улыбнулся и вновь отсалютовал.
Император жестом показал, что он может быть свободен, а потом подозвал к себе одного из секретарей.
– Можешь идти, Павлин. Время уже за полночь. Солдатам в отличие от императоров не полагается жечь по ночам дорогое масло.
– И то верно, – ответил Павлин, беря под мышку пакет. – Доброй тебе ночи.
– И тебе тоже.
Впрочем, спать он лег не сразу. Может, простым солдатам и ни к чему жечь по ночам дорогое масло, а вот префекту преторианской гвардии можно. Нужно было составить списки дежурств, рассортировать и подписать документы, ответить на письма, а писем, надо сказать, было ох как много!
К полночи Павлин уже тер виски, от трудов разболелась голова. Он посмотрел на кровать, и тут его взгляд упал на мятый свиток на краю рабочего стола, помеченный знакомым размашистым почерком.
Большим пальцем Павлин взломал печать.
«Префекту Павлину Августу Норбану, Всемогущей Правой Руке Императора…» – размашисто писал Траян, с характерным для него наклоном букв.
Павлин улыбнулся и откинулся в кресле. Из холодных болотистых лесов Дакии Траян получил перевод в более жаркие края, где кипели кровавые битвы и где недовольство солдат, сокращение численности армии и даже взбешенное начальство не помешали ему снискать себе репутацию выдающегося полководца.
«Можешь мне позавидовать, – писал Траян. – Вино льется рекой, бесконечные бои, хорошенькие девушки и еще более хорошенькие мальчики, от хеттов давно остались одни воспоминания, вот и ты застрял в Риме, приклеенный к своему столу. Признайся, чинуша, император благоволит тебе?»
Еще как благоволит!
Император поручает ему дела, разговаривает с ним, шутит с ним, доверяет ему – бог, господин и друг. Разум, куда более сложный, нежели его собственный. Бремя невероятной удачи.
«Через несколько месяцев я возвращаюсь в Рим и хочу взять тебя с собой в Колизей. Я уже забыл, когда в последний раз видел достойный гладиаторский бой. Думаю, нам также придется засвидетельствовать наше почтение твоей семье, но это не будет нам в тягость. Я узнал, что твой отец приходится дальним родственником моей матери. Надеюсь, твои родные все живы и пребывают в добром здравии?»
Неожиданно Павлин задумался. В добром здравии? Нет, такое про них точно не скажешь. Сабина напоминает больного щенка. Ее отец держится безупречно, как всегда мягок, как всегда учтив, никаких резких слов, никаких упреков. Он ненавидит меня! – едва не закричал он. Ненавидит всеми фибрами души! Но нет, внешне – само внимание и участие.
– Как служба, мой мальчик? Надеюсь, все в порядке?
– Да.
– Император о тебе высокого мнения.
– О да, похоже, что так.
– У тебя нездоровый вид. Темные круги под глазами.
И следы ногтей на спине, и следы зубов на плече, и боль в животе – и все подарки твоей супруги – так ненавидь меня, о боги! Так ненавидь меня!
Но нет, в глазах читаются сочувствие и забота. Лучше этого вообще не видеть. Теперь он почти не бывает дома. Лишь каждый месяц наносит короткий визит вежливости.
– Эта смазливая дурочка Поллия, – как-то раз сказала, не скрывая своего отвращения, его тетушка Диана. – Ей мало того, что она впилась в тебя своими крашеными ногтями. Так теперь пытается отлучить тебя от своих родных!
– А ты откуда знаешь? – спросил Павлин, застигнутый врасплох вопросом тетки. Диана жила вдали от города, предпочитая общество лошадей, и не слушала никаких сплетен. Но если и ей известно!
– Павлин, да это известно всем и каждому! Ты только скажи мне, и я раздавлю эту стерву под колесами моей колесницы!
Ах, да, что там дальше пишет Траян?
«Ты еще не женился? Мне казалось, что такая чувствительная душа, как ты, легко станет жертвой какой-нибудь красавицы. Неудивительно, что у правой руки императора нет отбоя от женщин».
– И куда ты собрался, Павлин? – раздался голос Лепиды и, как обычно, миновав его сознание, впился куда-то ниже живота. Тело Павлина тотчас выдало его, в то время как разум взывал о пощаде. Поскольку вся жизнь Лепиды протекала в пирах и праздниках, времени на него у нее почти не было. Имелись у нее и другие любовники. Однако каждые несколько недель она присылала ему записку с одной-единственной фразой – «сегодня вечером», и он тупо смотрел на нее весь день, и в конечном итоге ноги помимо воли несли его к ее двери.
Нет, других женщин в его жизни не было – Лепида впилась в него подобно рыболовному крючку.
– Я хотела кого-то вроде тебя, – сказала ему Тея прошлым летом. И она никогда не забывала его.
Никогда. Никогда – это почти бесконечность.
А вот время есть время, и его нужно было чем-то заполнить. Павлин закрыл окно, за которым стояла прекрасная весенняя ночь со всеми своими кошмарами, и потянулся над чистым свитком.
«Командиру Марку Ульпию Траяну, в Иудею, – вывел он первые слова. – Здесь в Риме дела обстоят хорошо…»
«…Итак, – писал Марк, – данный автор приходит к умозаключению, что единственным решением, способствующим процветанию империи, Сената и народа римского, является система усыновленных императоров.»
Он положил перо и откинулся на спинку кресла, массируя затекший большой палец. Час был поздний, и большинство домочадцев уже спали. Он же писал вот уже три часа.
– И зачем только? – спросил он себя вслух. Император запретил ему печатать философские трактаты.
– Политические умствования способствуют распространению в народе вольномыслия, – темные глаза холодно смотрели на него в упор. – Я вынужден предупредить тебя об этом, заботясь о твоем сыне, однако если ты и в следующий раз опубликуешь свои советы о том, как надлежит управлять моей империей, тебе ждет мое неодобрение.
Finis.
Марк сгреб готовые свитки и засунул их в ящик стола.
– Ты можешь запретить мне публиковать мои труды, господин и бог, но ты не можешь запретить мне писать. Даже богу такое не под силу.
– Отец?
Марк поднял глаза и увидел в дверном проеме детскую фигурку.
– Тебе давно пора спать, Вибия Сабина.
– Я не могла уснуть. Мне можно войти? – спросила разрешения девочка и бочком вошла в библиотеку.
– Конечно.
Сабина пробежала через всю комнату и вскарабкалась отцу на колени. Восемь лет. А такая махонькая. Такая крошечная. Дочь напоминала ему птичку: тонкие косточки, остренькое личико, пышные каштановые волосы, волнами ниспадающие на спину. Он убрал ей за ухо прядку волос, и пальцы его ощутили биение жилки у нее на виске.
– Очередной припадок?
Девочка пожала плечиками. Она хоть и крошечное, однако гордое создание, его дочь – даже в отношениях к нему. И ни за что не признается, что какое какой-то механизм в ее хилом тельце давал сбой, и оно начинало извиваться в корчах.
– Ты принимаешь свое лекарство.
– Оно мне не помогает, отец.
– Тогда мы обратимся к другому лекарю.
– Он просто скажет мне пить гладиаторскую кровь. Считается, что этим можно излечить падучую. Помнишь, того мальчишку-раба по имени Викс, который сказал мне…
– Мы живем в просвещенный век, моя дорогая, и я не позволю тебе пить гладиаторскую кровь. Полагаю, она не слишком приятна на вкус.
– Отец, я больше не хочу ходить к лекарям.
Марк погладил ей волосы.
– Давай поговорим об этом чуть позже.
– Я люблю тебя.
Сабина доверчиво закрыла глаза, и Марк ощутил легкий укол совести.
– Я не достоин Сабины. Я плохой отец – и тебе, и Павлину.
В дочери не было ничего от Лепиды, зато было что-то от Павлина – тот же недоверчивый, но открытый взгляд. Павлин, как и положено сыну, раз в несколько месяцев приходил их проведать, и, как и Сабина, всякий раз морщился, стоило кому-то произнести имя Лепиды. Марк как мог, старался держать дочь подальше от общества матери, чего не смог сделать по отношению к Павлину. Интересно, как поступил бы на его месте его дед-император? Что сделал бы любой уважающий себя человек ради своих детей?
Стал бы наблюдать, как они постепенно увядают, или же уничтожил одним ударом?
Марк нащупал еще один свиток, задвинутый в дальний угол ящика – длинный свиток, им же собственноручно плотно скрученный и помеченный словом «Свидетельства». На нем были записаны многочисленные свидетельские показания рабов, подтверждения неблаговидных поступков Лепиды за все эти годы. Увы, показаний рабов может оказаться недостаточно. Любой судья скажет вам, что рабов нетрудно запугать, особенно жестокому хозяину.
– Брошенные любовники, – размышлял он вслух. Среди них наверняка найдутся такие, кто затаили на нее обиду. Или те, что по уши погрязли в долгах. О, если бы он только мог купить у них их секреты! Это значительно облегчило бы ему задачу. Марк потрогал свиток.
Я внук бога Августа. И я не потерплю, чтобы у меня на шее и дальше грелась эта гадюка.
– Не торопись, – произнес внутренний голос. Голос его деда-императора. – Еще не пробил час.
