Текст книги "Хозяйка Рима"

Времени, чтобы предупредить мальчишку, у Павлина почти не было, но он все же рискнул.

– Послушай, – произнес он, обращаясь к коротко остриженной макушке у своего плеча. – Я восхищался твоей матерью, и ради нее я сделаю все для того, чтобы ты остался жив. Главное, не открывай рта и не пытайся оказывать сопротивление императору. Пусть он делает все, что захочет.

– Да, – в мраморном зале было холодно, но лоб мальчишки был в каплях испарины.

– Что на тебя нашло? – не удержался от вопроса Павлин. – Почему ты набросился с ножом на самого императора?

– Не знаю, – пожал плечами мальчишка, и цепи на нем звякнули. – Может, сейчас я понимаю, что это я сделал зря. Но тогда ничего лучше мне не пришло в голову.

Стражники распахнули перед ними двери, и Павлин толкнул Викса в черный триклиний. Облаченный в черные одежды император возлежал на черных бархатных подушках на ложе из черного дерева, и глаза его были такими же темными, что и стены. Единственным светлым пятном была лишь повязка на ноге. Это был тот редкий момент, когда рядом с властителем Рима не было ни слуг, ни рабов, ни секретарей.

– Останься, – велел Домициан Павлину, хотя взгляд его был прикован к мальчишке. Павлин отошел к стене. С какой радостью он бы слился с ней!

– А ты, мальчик, сядь.

Викс сел на черную шелковую подушку у ног императорского ложа.

– Надеюсь, тебе нравится твоя новая комната.

Викс вопросительно посмотрел на него.

– У тебя есть язык? Я ведь тебе его пока не вырезал. Впрочем, я это еще успею сделать.

И вновь этот взгляд.

– Если ты отказываешься говорить со мной, подай мне вон тот графин. И не пытайся найти на этом столе оружие. Я приказал убрать все острые предметы.

Помешкав пару секунд, Викс все-таки передал императору черный графин. На фоне черного цвета вино казалось кроваво-красным.

– Вино притупляет боль в моей ноге, – изобразив удивление, император посмотрел на перевязанную ногу. – Впрочем, по словам врача, рана заживет быстро.

Викс пожал плечами.

– А мне можно вина?

Домициан с бесстрастным лицом передал ему собственный кубок. Викс демонстративно вытер рукавом ободок, сделал глубокий глоток и вернул назад.

– Итак, – император откинулся на черные полушки. – Что мне с тобой делать?

– Ты мог бы отпустить меня, – предложил Викс.

– Нет, это мне не подходит.

– Почему бы не попробовать?

– Верно.

Они пристально посмотрели друг на друга.

– У тебя здесь все черное, я гляжу. – Виск обвел взглядом триклиний и звякнул цепями на запястьях. Павлин отметил про себя, что не просто так, а чтобы скрыть, что руки у него трясутся. – Даже жуть берет.

– Я еще не решил, что мне с тобой делать, Верцингеторикс, – задумчиво произнес император. – Я мог бы бросить тебя на растерзание львам на арене. Или оскопить. Скажи, ты был бы не против петь таким же нежным голосом, что и твоя мать?

– У меня нет слуха.

– Тогда будешь гладиатором. Наверно, как и твой отец. Кстати, кто он?

– Не знаю.

Звяк-звяк.

– Лжешь, – вкрадчиво произнес Домициан. – Ну ничего, я это выясню.

– Тогда давай, выясняй. Мне самому интересно.

Звяк-звяк.

– Живо прекрати.

– Что прекратить?

Звяк-звяк.

– Это свое звяканье. Оно действует мне на нервы. У бога тонкий слух.

– У нас у всех свои недостатки.

Звяк-звяк.

– Ну хорошо.

Звяк.

Они уставились друг на друга. Павлин открыл было рот, однако тотчас закрыл. В преторианских казармах ему не раз приходилось разнимать драчунов, однако в этот поединок лучше не ввязываться.

– Ты все равно меня убьешь, разве не так? – спросил Викс у императора.

– Это мы еще посмотрим.

– Знаю я эти посмотрим. Мне рассказывали. Боги давят смертных как муравьев.

– То есть ты считаешь меня богом?

– Кто тебя знает, цезарь, – ответил мальчишка с улыбкой. – По крайней мере, кровянка у тебя идет, как у простого смертного.

Домициан посмотрел на перевязанную ногу.

– Ты ударил меня ножом, – произнес он, якобы с удивлением. – Вот уже четырнадцать лет, как я занимаю этот трон, и на меня никто ни разу не покушался. До тебя.

– Все когда-то бывает впервые.

– Не для меня. Я господин и бог.

– Это точно.

Молчание.

– Надеюсь, ты понимаешь, что твоя мать, скорее всего, уже мертва? Я приказал моим преторианцам вышвырнуть ее за городские стены. И если ее до сих пор не ограбили и не убили, то она должна валяться без сил в какой-нибудь придорожной канаве, и мне не составит большого труда ее найти.

Викс посмотрел на императора.

– Мне ничто не мешает уже завтра отправить моих людей на ее поиски и привести ее во дворец. Скажи, ты был бы этому рад?

Викс столь резко подался вперед, что Павлин схватился за кинжал.

– Оставь ее в покое, – сказал мальчишка императору.

– Это с какой стати? – спросил тот слегка снисходительным тоном.

– Давай заключим сделку. Оставь в покое ее. Оставь меня себе.

– А ты наглец. Оставить тебя, чтобы ты при случае вогнал мне в спину нож?

– Чтобы жизнь не казалась скучной.

«Ты с ума сошел, – подумал Павлин с чем-то похожим на восхищение. – Но ты явно не так глуп, как я о тебе думал».

Домициан в задумчивости наклонил голову.

– Скажи, ты боишься меня?

Викс посмотрел на него словно на идиота.

– Одно твое слово, и тот красавчик у стены выпустит из меня потроха. Конечно же, боюсь. Уже почти обосрался от страха.

Домициан вопросительно посмотрел на него.

– Тебе же гордость не позволяет заключить сделку с рабом, – продолжил подначивать императора Викс. По его лбу градинами катился пот. – Ты, лысеющий урод…

Долгая, колючая пауза. Павлин поморщился. Нужно быть врагом самому себе, чтобы осмелиться подшучивать над поредевшей императорской шевелюрой. Последний, кто это сделал…

– Это почему же? – задумчиво отозвался Домициан. – Не думаю, что гордость мешает мне заключить сделку с рабом, Верцингеторикс.

Викс протянул ему руку. Невероятно, но император ее принял. Ладонь к ладони. Плоть к плоти. Пальцы сомкнулись. Костяшки побелели. Кто же первым поморщится от боли?

Они продолжали смотреть друг другу в глаза. Ни тот ни другой не разжал пальцев.

– Ну что ж, – добродушно произнес в конце концов Домициан, – думаю, ты меня не разочаруешь. Твоя мать всегда доставляла мне удовольствие своей храбростью, но, похоже, ты превзошел ее, Верцингеторикс. Или просто Викс?

– Только мать завет меня Викс.

– Я вполне мог бы быть твоим отцом, будь ты на пару лет младше. Интересно… впрочем, нет, вряд ли.

– Нет, бог все-таки есть, – пробормотал Викс, и Павлин наконец смог увести его.

– Ты с ума сошел, – едва слышно прошипел он. – Кто так разговаривает с императором? Это даже хуже, чем ударить его ножом.

– Мама говорила, он любит играть с людьми в игры, – простодушно ответил Викс. – Вот я и решил попробовать.

Он увернулся от Павлина и принялся поправлять тунику, и префект заметил на светлой ткани темное пятно. Оказывается, храбрец обмочился!

– Смеешься надо мной? – свирепо спросил его Викс. – Только попробуй, и я пущу тебе из носа кровянку. Красавчик преторианец, ты думаешь, что ты такой смелый? – И он попробовал толкнуть Павлина в грудь.

– Нет, – вздохнул Павлин. – Я над тобой не смеюсь.

И он повел Викса назад в его комнату.

Императорский двор гудел. Павлин слышал за спиной перешептывания.

– Вы слышали, этому мальчишке отвели комнату рядом с императорскими покоями.

– Император брал его вчера с собой на заседание Сената.

– И на открытие нового акведука – на всеобщее обозрение.

– Вы представляете, что подумали люди?

– Нет-нет, они ошибаются. Будь это Нерон или Гальба, то да, возможно, они были бы правы. Но Домициан никогда не питал слабости к мальчикам.

– С годами с людьми случаются всякие перемены. Ведь избавился же он от Афины.

– Да, Афины больше нет, зато теперь под него легла эта хитрая сучка Поллия.

– В любом случае, этот ребенок его пленник. Носит ярко-красную тунику, на тот случай, чтобы его было легко заметить, если он вдруг попробует сбежать. Ему и шагу нельзя сделать, чтобы не нарваться на преторианцев. Впрочем, возможно, их поставили в таком количестве ради безопасности самого императора.

– Ты имеешь в виду слухи, будто во время пира этот мальчишка пытался заколоть его столовым ножом? Мы же все прекрасно знаем, что ногу император повредил отнюдь не катаясь верхом, чтобы там ни говорили придворные лекари.

– Вздор! Будь это так, этот нахаленок не сносил бы головы.

– А что, если он внебрачный сын императора?

– Не похоже. Флавиев нетрудно узнать по их носу и цвету лица. А это такой рослый, мускулистый мальчишка, типичный крестьянин.

– А вдруг он сын Афины?

– Вряд ли. Тогда бы он оставил ее при себе. Скорее всего, мальчишку он прижил от какой-нибудь другой любовницы, – помяните мое слово, – может, даже рабыни.

– Так это или не так, но мальчишка новый его фаворит. Сдается мне, что скоро нам велят кланяться мальчику в красном.

Двоюродный брат императора и его старший сын были казнены на ступенях Гермонианской лестницы, известной в народе как «лестница вздохов». Два дня спустя настал черед Флавии Домициллы покинуть в сопровождении стражи свою тюремную клетку. Официальное обвинение – неуважение к богам.

Марк наблюдал за ней из толпы, смешавшись с плебсом, чувствуя, как с каждой минутой его все сильнее душит изнутри бессильный гнев. Он выступил в Сенате с предложением о помиловании, но его никто не поддержал. И ему ничего другого не оставалось, как наблюдать за тем, как Флавия Домицилла встретит свой смертный час в том же самом платье, в каком она явилась во дворец на императорский прием, во время которого Домициан должен был объявить ее сыновей своими наследниками. Одного из них уже не было в живых. Никто не ведал, что с ее младшим сыном, жив он или нет.

– Старший мальчишка уже в том возрасте, когда начинают стремиться к власти, – заявил Домициан и пожал плечами. – Что касается младшего, я еще не решил, что мне с ним делать.

Никто не осмелился задавать ему вопросы. Самые легкомысленные придворные уже делали ставки по поводу того, что сталось с младшим племянником императора – то ли его отправили в изгнание, то ли потихоньку придушили в тюремной камере. И, разумеется, сегодня император не счел нужным присутствовать при казни племянницы.

Толпа застыла в безмолвии, глядя, как Флавия Домицилла совершает последний путь в своей жизни. Никто не осмелился выкрикнуть и слова протеста, хотя в душе ей симпатизировали многие. Она честно исполнила свой супружеский долг, произведя на свет двух сыновей и наследников, она щедро подавала нищим и детям, и пусть, как поговаривали, она была христианка, она всегда уважительно относилась к богам. И вот теперь, с отсутствующим взглядом и в забрызганном кровью платье, она шла, проживая последние мгновения своей жизни. Ее сын, будь он жив, наверняка вскоре последовал бы за ней. Последняя ветвь Флавиев, которую вот-вот навсегда отсекут от некогда пышного древа.

– Стойте!

Услышав этот возглас, Марк резко обернулся. Фигура в белом, едва заметная за строем красно-золотой преторианской стражи.

– Уйди с дороги! – рыкнул на нее какой-то преторианец. – Мы сопровождаем Флавию Домициллу к месту казни.

– И в чем ее обвиняют?

Голос был женский, негромкий, неторопливый. Флавия терпеливо застыла на месте, словно жертвенное животное, которое ведут на заклание.

– Неуважение к богам. А теперь уступи нам дорогу.

– Я весталка Юстина. Именем Весты я снимаю возложенное на нее обвинение. Своей властью жрицы я снимаю возложенный на эту женщину смертный приговор.

По толпе пробежал ропот. Флавия открыла глаза.

– Только не это! – еле слышно взмолился Марк.

Преторианцы пребывали в растерянности. Наконец один из них прочистил горло.

– Мы… мы не можем…

– Вы хотите сказать, что вы готовы нарушить законы Весты? – с каждым новым словом голос жрицы звучал все громче и требовательней.

– Нет, но император…

– В данном случае император бессилен. Моя богиня простерла этой женщине руку милосердия. Казните ее, и вас настигнет ее кара.

Преторианец явно не знал, что на это ответить.

– Мы будем вынуждены отвести тебя к императору… Мы не можем просто так…

– Тогда отведите. Я уверена, что перед народом римским он не осмелится нарушить один из самых древних наших законов.

С этими словами облаченная во все белое весталка встала между двумя стражниками. На их фоне она показалась Марку совсем крошечной. Теперь Флавия смотрела на нее, и в ее затуманенный взгляд постепенно возвращался разум. Преторианцы развернулись и повели обеих женщин сквозь гул толпы к императорскому дворцу.

– Почему ты… – Марк отчетливо услышал голос Флавии.

– Веста велела мне спасти тебя, – прозвучало в ответ.

– Но ведь я не верю в нее. Я ведь рисующая рыб христианка. Я не верю в твою богиню!

– Это ничего не значит. Она хочет, чтобы ты осталась жить.

– Но…

Дальше Марк их разговора не услышал. Тем не менее от него не скрылся ужас, с каким Флавия взирала на свою спасительницу. Тот же самый ужас охватил и его самого, потому что он узнал этот голос. О, как хорошо он его знал!

– Ее смерть в обмен на твою, – вслух произнес Марк. – Ни на что другое он не согласится.