Текст книги "Хозяйка Рима"
Автор книги: Кейт Куинн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)
Глава 13
– Значит, теперь Верхняя Германия? – пробормотал сенатор Скавр. – А что потом? Галлия? Испания?
Перешептывания в зале. Обсуждение в Сенате шло своим чередом. О мятежниках никто даже не вспомнил. От Сатурнина отмахнулись как от выскочки, узрев в нем разочарованного старого воина, позади которого шествовала горстка воинственных туземцев, раскрашенных синей краской. Тем не менее после окончания прений в зале заседаний осталось больше сенаторов, чем обычно. Сбившись в кучки на скамьях, они нервно перебирали складки своих парадных тог, украшенных пурпурной каймой.
– Если и Египет отпадет от Рима, нам грозит блокада…
– А поскольку император сейчас в Дакии…
Вновь раздался голос Скавра, тихий и испуганный:
– Думается, нам следует вступить с Сатурнином в переговоры. Нужно умиротворить его. Кто знает, что может случиться дальше? Неужели кому-то хочется повторения Года четырех императоров? Чтобы сенаторы теряли свои места лишь потому, что заняли не ту сторону? Неужели мы…
– Год четырех императоров, – голос, который принадлежал внуку Августа, прорезал гомон голосов подобно острому мечу. Все тотчас обернулись к седовласой фигуре. Сенатор Норбан сидел поодаль от всех, гусиным пером чертя на мраморной балюстраде круги. – Я давно ждал, когда кто-нибудь его вспомнит. Минуло уже двадцать лет, а о нем по-прежнему говорят с дрожью в голосе.
– Тебе легко рассуждать, Норбан, – огрызнулся сенатор Скавр. – Тебе не пришлось спасать свою жизнь, как большинству из нас, когда головы начали падать направо и налево. Что тебе известно об этих ужасах?
– Я знаю, что пока мы здесь говорим, мой сын находится в Нижней Германии, – ответил Марк, задумчиво глядя на свое перо. – Мне также известно, что в его жилах, как и в моих, течет струя императорского пурпура. Мне также известно, что наместник Липпий назначил его неофициальным командующим легионами Нижней Германии – в знак уважения к его имени. Что в свою очередь означает, что когда Сатурнин перечислит тех, кто ему противостоит, имя моего сына будет в этом списке значиться первым.
На минуту в зале воцарилась тишина. Марк Норбан с трудом поднялся на ноги – старый и усталый человек в сенаторской тоге. Лицо изрезано глубокими морщинами, плечи сгорблены под грузом прожитых лет. Однако голос его звучал на редкость громко и звучно, и все, кто до этого испуганно сбился в кучки, обернули к нему головы.
– Год четырех императоров. Год после Нерона, год Гальбы, Отона, Вителлин и Веспасиана. Думаю, многие из нас ясно помнят события этого года. Как, например, я. Гальба конфисковал наши семейные поместья. Отон отправил моему отцу вежливое предложение совершить самоубийство. Вителлий бросил меня в темницу, где я провел три месяца, пытаясь излечить вывихнутое плечо, жадно читая любую книгу, какую только могли тайком передать мне в камеру горстка оставшихся у меня друзей. Я каждый день ожидал, что ко мне подошлют убийцу. Когда же Веспасиан, вступив на трон, решил, что я не представляю для него угрозы, я представлял собой жалкое зрелище – осиротевший, лишившийся собственности, истощенный, искалеченный, один на целом свете, ибо большая часть моих родственников предпочла расторгнуть браки, дабы на них не легла тень моего имени.
Марк устало улыбнулся.
– Так что, да, я хорошо помню этот год. Год алчных узурпаторов, которые убивали, грабили, тянули Рим в пучину произвола. И вот теперь мы смотрим на Сатурнина и думаем про себя, а не получим ли мы нового Отона или Вителлия. Мы бросаем взгляд на Египет и Испанию и задаемся вопросом, а не затаились ли там новые Отон и Вителлий, которые ждут, когда настанет удобный момент заявить о своих притязаниях. Некоторые из нас уже в скором времени начнут подумывать о том, а не пора ли им, пока не поздно, скрыться из Рима. Некоторые из нас уже в скором времени начнут задумываться о том, сможем ли мы обуздать Сатурнина. А некоторые уже сейчас наверняка склоняются к тому, чтобы подыгрывать и нашим, и вашим, чтобы, в случае победы одной из сторон, обезопасить себя. И я более чем уверен, – Марк Норбан обвел взглядом присутствующих, – что некоторые из нас уже подумывают о том, а не дать ли Сатурнину и Домициану возможность уничтожить друг друга, чтобы потом захватить трон самим.
Кое-кто смерил его злобным взглядом.
– Но не будем гадать, ибо это пустое занятие. Думается все же, что никто из нас не хочет повторения Года четырех императоров. По крайней мере, я этого точно не хочу. У меня есть сын, которого я не хотел бы потерять, у меня есть дочь. И если узилище сделало в тридцать три года мои волосы седыми, легко представить себе, что оно сделает со мной в пятьдесят три.
По залу заседаний пробежал легкий смешок.
– Даже те из вас, кто искренне считают, что из них вышел бы лучший император, нежели Домициан или даже Сатурнин, скажите, неужели вам хочется новой гражданской войны? Лично я в этом сильно сомневаюсь. Потому слишком дорогой окажется ее цена.
Неожиданно голос Марка зазвучал со всей своей силой, долетая до самых дальних углов зала.
– Но именно это вы нам и предлагаете – войну. Всякий раз, когда вы испуганно сбиваетесь в кучки и начинаете перешептываться о том, что следует пойти на уступки, всякий раз тем самым вы прокладываете дорогу войне. Я же отказываюсь в этом участвовать, потому что я… ненавижу уступки.
Казалось, что присутствующих буравит своим взглядом сам божественный Август.
– И уж тем более уступки такому ничтожеству, как Сатурнин. И до тех пор, пока ваша поддержка не будет целиком и полностью на стороне Домициана, – потому что это единственное средство поставить на место ничтожество, заполучившее под свое командование армию, – до тех пор, пока этого не произойдет, братья мои сенаторы, я лучше буду сидеть дома. Буду заниматься воспитанием дочери и думать о том, не приведут ли ваши дрязги к тому, что голова ее когда-нибудь окажется насаженной на германскую пику.
Воцарилось гробовое молчание. Сенатор Марк Вибий Август Норбан, хромая, покинул Сенат.
– Отец! – Сабина потянула Марка за руку.
– Что? – Покрывало соскользнуло ей на спину, и Марк поспешил натянуть его дочери на голову, прикрывая волосы. Даже если бы зимний ветер и не обдавал своим ледяным дыханием им лица, от храма Минервы, с его суровым мраморным залом, все равно веяло холодом. Никто не входил сюда с непокрытой головой.
– Скажи, а почему боги предпочитают белых быков?
Жрец, что вел за собой быка, смерил Сабину колючим взглядом, и Марк прижал к губам девочки палец. Правда, сам он при этом едва не расхохотался. Белые быки, белые лебеди, белые свиньи – почему боги требуют, чтобы приносимые им в жертву животные были непременно белого цвета? Сейчас, когда столько матерей молятся за жизнь своих сыновей в Германии, как тех, что оказались в стане мятежников, так и верных императору, в Риме не осталось ни одного животного белого цвета. Из зала заседаний Сената Марк направился прямиком на рынок в поисках жертвенного животного, и был вынужден заплатить неслыханную сумму за тощего бычка, мясом которого не накормить и семью из пяти человек.
– Богам нужна лишь их кровь, Сабина.
Верховный жрец подвел бычка к ступеням храма. Еще два жреца тихо читали молитвы. Бычок же вскинул нос, принюхиваясь к запаху. Ступени были красно-бурыми и липкими. Сабина явно нервничала, однако в храм она напросилась сама.
– Я тоже хочу помолиться за Павлина, – сказала она отцу.
Нож в руках жреца сначала взмыл вверх, а затем скользнул вниз. Марк позволил дочери зарыться лицом в складки его тоги. Бычок взревел, ноги его подкосились, и Марк шагнул вперед, чтобы омыть руки жертвенной кровью.
– Минерва, защити моего сына, – прошептал он. Перед его мысленным взором тотчас возник сначала четырехлетний крепыш, который с виноватым видом признался ему, что подбросил в кубок матери жука, затем юноша, с гордостью натирающий до блеска свою новенькую преторианскую бляху, затем молодой мужчина, извивающийся в хищных объятиях Лепиды.
– Минерва, богиня воинов. Я обещаю тебе тысячу быков, белых или любого цвета, какого ты пожелаешь, лишь бы мой сын вернулся домой живым.
Марк сцепил в молитвенном жесте окровавленные пальцы. Жрецы продолжали читать молитвы, бычок испустил дух.
– Кровь за кровь.
– Мы сделали все, что в наших силах, – командующий Траян пожал плечами. – Теперь остается только ждать.
Павлин покосился на своего заместителя: коренастый, крепкий, широкоплечий, лет на двенадцать-тринадцать старше его самого. Доспехи сидят на нем как вторая кожа. Под началом Траяна были самые свирепые легионы Нижней Германии, и по идее, именно он должен был возглавить наступление на мятежников Сатурнина. Однако родственник Павлина, Липпий, истерично настоял на том, чтобы Павлин, вопреки всем правилам субординации, принял на себя неофициальное командование обоими легионами, и Павлин, неожиданно протрезвевший после месяца пьянства и душевных терзаний, согласился.
Ликовать по этому поводу не имело смысла, ведь ситуация была чревата гражданской войной, однако Павлин был не в силах заставить замолчать голос, что звонко пел в его душе – «Командир легионов! Командир легионов!». Вряд ли Траян обрадовался бы, узнай он об этом.
– Ты мне нужен, – честно признался Павлин. – Я не знаю этой страны. Не знаю твоих солдат. Не знаю местности. Ты будешь моей правой рукой.
– Да, командир, – без особого воодушевления произнес Траян. – Я буду счастлив служить под твоим началом.
– Да, но могу ли я во всем на тебя положиться?
Траян окинул его оценивающим взглядом с головы до ног.
– Скажи, ты такой же, как и этот твой женоподобный родственник? – усмехнулся он, и они тотчас стали друзьями. Траян занялся укреплением города, давая Павлину советы, как лучше расположить когорты. Функции же Павлина сводились к тому, чтобы не дать Траяну придушить Липпия, который даже сейчас сидел в своем наскоро сооруженном деревянном дворце и жаловался на жизнь.
И вот теперь они, закутанные в тяжелые плащи, бок о бок сидели верхом на своих скакунах, и дыхание срывалось с их губ белыми облачками пара. Впереди них, опираясь на щиты и о чем-то переговариваясь между собой, выстроились когорты легионеров.
– Каким ветром занесло тебя в Германию? – поинтересовался Траян. – Мне казалось, у тебя есть теплое место во дворце. Признавайся, Норбан, каков твой яд – женщины, семья, долги?
Павлин задумался.
– Женщины, – признался он. – Впрочем, и семья тоже.
– Я готов хоть сегодня броситься усмирять мятежную провинцию и орду диких германцев.
– Я тоже, – сказал Павлин и перекинул гриву коня на другую сторону. Сейчас, перед битвой, Лепида казалась ему далеким-далеким наваждением. Он не мог представить ее лица, особенно сейчас, когда в воздухе смешались запахи снега, стали и грязи, а в ушах стоял гулкий звон щитов. Это были мужские запахи, и среди них женщине места не было.
Траян прищурился, глядя на небо.
– Проясняется.
– Прекрасно, – отозвался Павлин.
Солнечный день, битва, попытки спасти империю от гражданской войны… возможно даже, сегодня он умрет, и тогда отец вновь сможет им гордиться.
Неожиданно перед ним, разбрызгивая копытами во все стороны смешанную со снегом грязь, остановился взмыленный конь.
– Командир, – произнес, спешиваясь и отдавая салют, разведчик. – Только что были замечены легионы Сатурнина, одиннадцатый и четырнадцатый. Движутся с северо-запада.
– Резервные? – уточнил Траян.
– Пока не понятно.
– Отлично, – Павлин положил руку на рукоятку меча. – Задействуйте первый отряд.
Да, в такой день не жалко умереть.
– В наступление!
Стена щитов дала трещину. Солдаты Сатурнина нарушили ровные ряды, чтобы сойтись с врагом один на один. Еще немного, и снег обагрился первой кровью. Сражение кипело со всех сторон. Павлин сидел верхом, прищурившись и застыв словно статуя, и пытался одновременно следить за целым полем.
– Наступление на правом фланге? – крикнул он, когда к нему, скользя конскими копытами по грязи, подъехал Траян.
– Стоят насмерть. – Намотав поводья на кулак, с зажатым в другой руке мечом, Траян был похож на спустившегося с небес Марса, бога войны. Им с Павлином приходилось перекрикивать раненых, разъяренные боевые призывы легионеров, топот копыт и гулкое металлическое клацанье щитов. – Сатурнина нигде не видно.
– Отсиживается вон там, за чужими спинами. – Павлин указал на невысокий холм на берегу реки. Сам он едва мог спокойно усидеть в седле. Под доспехами пот катил с него градом. В душе Павлин завидовал спокойствию Траяна. Сам же он был готов в любую минуту ринуться в бой, чтобы сражаться бок о бок со своими легионерами.
Траян отпустил в адрес Сатурнина несколько смачных комментариев – и по поводу его внешности, и предков, и постельных предпочтений. Павлин мрачно улыбнулся. Рядом с ним, в ожидании поручений, томились его адъютанты. Впрочем, пока никаких новых приказов не было. Сражение шло своим чередом.
Солнце пробилось из-за туч, и теперь поливало поле битвы холодным слепящим светом. Под боевые возгласы дерущихся, стук доспехов, когда солдаты обеих сторон сходились один на один, растоптанный подошвами обутых в сандалии ног и согретый лучами солнца плотный слой снега постепенно превратился в грязное месиво. Какой-то воин – из легиона Павлина, Траяна, Сатурнина, кто знает? – поскользнулся в грязи и умер, заходясь в жутком крике, налетев на меч другого легионера.
– Как, по-твоему, мы…
Договорить ему не дал чей-то леденящий душу вопль. Оба тотчас развернулись в сторону леса.
– Дикари, – произнес Траян и присовокупил еще целую череду проклятий. – Гнить им в царстве Аида…
Пришпорив коня, Павлин, поскакал вверх по крутому берегу, топча тело легионера, павшего в первые минуты битвы от удара копьем в глаз.
– В царстве Аида, – машинально повторил он.
– И кто они? Из какого племени? – крикнул ему вдогонку Траян?
– Похоже, что хатты. Их тут около восьми сотен! – прокричал в ответ Павлин. – Труби сбор!
Трубачи выдули несколько коротких нот, и легионеры выправили ряды. Хатты выскочили из леса, подобно стае волков, с криками и улюлюканьем, которые, по всей видимости, были призваны ублажить их богов. Впереди бежал их предводитель, потрясая римским щитом, к которому была прикреплена отрезанная голова какого-то несчастного римского легионера. На бегу этот дикарь что-то злобно выкрикивал, не иначе, как вызов противнику. Его соплеменники подхватили этот жуткий вой, подобно жаждущим крови хищникам, которых выпустили на свободу из какой-то адской клетки. Издали, от легионов Сатурнина, глухо донеслись ликующие крики. Чувствуя, как в висках пульсирует кровь, Павлин с силой сжал рукоятку меча. Варвары быстро приближались к покрытому коркой льда Рейну. Павлин в нетерпении был готов броситься в самую гущу врага и вызвать на поединок их предводителя, чтобы затем прикрепить его голову к собственному щиту, и чтобы его душа отлетела, бормоча на своем варварском наречии, прямиком в их варварский ад.
– Минерва, – обратился он к богине битв и сражений. – Не оставь нас!
Пальцы его еще сильнее сжали рукоятку меча. Темная масса варваров устремилась на лед, и до слуха Павлина донеслось их кровожадное улюлюканье.
– О боги, – прошептал он. – Прошу вас, пособите нам!
Нет, не Минерва, а Фортуна, именно она, богиня удачи, прошелестела сейчас своими золотыми крыльями над его головой.
– В чем дело? – спросил Траян, вновь переводя глаза на поле сражения.
С этими словами Траян взлетел на коне на берег, и на лед замерзшей реки устремилась вторая волна варваров. Павлин был готов поклясться, что слышал, как затрещал, а затем треснул лед. В следующее мгновение несколько германцев с криками провалились в ледяную воду.
– Солнце, – прошептал Траян. – Это все солнце.
Улюлюканье прекратилось, а сами германцы отпрянули назад и перегруппировались, затем снова устремились вперед. Увы, громадная полоса льда проломилась, и первые ряды полетели в ледяные воды Рейна. Вопли тонущих заглушали собой даже шум битвы. Голова, укрепленная на щите предводителя, оторвалась и теперь, осклабясь, подпрыгивала на волнах, глядя, как сам варвар в медвежьей шкуре барахтается в воде, отчаянно цепляясь за свою жизнь. Впрочем, барахтался он недолго.
– Дайте сигнал к атаке! – обернулся Павлин к своим адъютантам. – Отбросьте Сатурнина назад к холму!
Адъютанты тотчас бросились выполнять его приказ, и вскоре трубачи уже трубили наступление. Траян испустил ликующий клич. Павлин свесился с седла и схватил с земли копье.
– Ну что, вперед? – довольно осклабился Траян.
– Вы живы! – Липпий вытер круглое лицо. Был он еще довольно молод, но на вид ему можно было дать на десяток лет больше. Вокруг него суетились женщины и рабы, с ужасом глядя на двух перепачканных в крови и грязи легионеров. – Клянусь Юпитером, я уже решил, что вы погибли, усмиряя мятежников. Что ты скажешь мне, Павлин?
– Он слегка не в себе, – шепнул Липпию Траян поверх головы своего друга. – Он теперь у нас герой.
Павлин растерянно заморгал. Он действительно был жив, во что с трудом верилось.
– Мечом проложил себе путь вверх по холму к самому Сатурнину…
Несколько юных придворных Липпия с усмешкой посмотрели на новоявленного героя и, похлопав его по плечу, осыпали поздравлениями. Павлин смотрел сквозь них невидящим взглядом. Мысли его по-прежнему были сосредоточены на Сатурнине. Мысли солдата, мечтавшего о настоящем бое, а не схватке с дикими варварами… Что греха таить, он мечтал собственноручно сразить Сатурнина, однако взлетев на скакуне на холм, увидел, что тот уже сам вспорол себе живот. Сатурнин смотрел на него налитыми кровью глазами. Жизнь постепенно покидала его. Павлин пронзил ему сердце мечом, чтобы положить конец его страданиям. Когда Траян догнал своего командира, тот сидел, прислонившись спиной к дереву, а рядом с ним лежала отсеченная голова Сатурнина.
– От четырнадцатого ничего не осталось, одиннадцатый обратился в бегство. Им крупно повезет, если дело закончится для них одной лишь децимацией.
Павлин поймал себя на мысли, что с удовольствием поменялся бы с Сатурнином местами. Ведь теперь ему вновь не избежать встречи с отцом и Лепидой, так что эта битва не изменила для него ничего. Все осталось так, как было, и лишь в гуще сражения он смог на какое-то время выбросить свои тревоги из головы.
– Мы преследовали варваров по пятам, и редко кому из них удалось выбраться из реки живым…
Полная женщина в розовом платье со стоном упала в обморок. Вокруг нее тотчас засуетились рабы, пытаясь привести ее в чувство. Павлин стоял, незряче уставившись на ее полные белые ноги, пока Траян не схватил ее за руку и не оттащил прочь. Остаток дня – вернее, остаток недели – пролетел мимо него словно вихрь. Траян бросился добивать мятежные легионы. Порубленное на куски тело Сатурнина было выставлено на всеобщее обозрение рядом с дворцом наместника и брошено гнить в назидание всем нынешним и будущим узурпаторам. Везде, где Траян и Павлин гарцевали на своих скакунах, их встречало всеобщее ликование: мирные жители им рукоплескали, легионеры одобрительно стучали щитами.
– Хватит морщиться, – усмехнулся Траян. – Мы с тобой герои.
– Может, прекратишь напоминать мне об этом? – огрызнулся Павлин.
– Смешной ты человек, Норбан. Большинство людей мечтают о славе героев.
– Это ты герой. В отличие от себя я так и представляю тебя увенчанным венком и восседающим за чиновничьим столом.
– Чтобы перекладывал бумажки? – возмущенно воскликнул Траян. – Я по натуре солдат, и этим все сказано. Давай-ка мы с тобой лучше как следует напьемся по этому поводу и поищем себе девок. Или ты предпочитаешь мальчиков?
– Нет, лучше девок, – поспешил ответить Павлин.
– Послушай мой совет, – расплылся в улыбке Траян. – Может, девки и симпатичнее, но с мальчиками меньше головной боли. Не думаю, чтобы тебе захотелось…
– Нет, это не в моем вкусе, – ответил Павлин. Он уже привык к подобного рода предложениям. Добрая половина его друзей и большинство вышестоящих офицеров предпочитали своим женам юных легионеров.
– Жаль. А как насчет того, чтобы напиться?
– Вот это другое дело.
Вскоре к нему пришло письмо от отца, отправленное срочным гонцом. Один небольшой кусок пергамента, а на нем – всего одна строчка.
«Молодец, мой мальчик. Марк»
– Возненавидь меня! – крикнул он, пробежав глазами короткое послание. – Отрекись от меня, но только не поздравляй!
Он смял письмо и швырнул его в дальний угол комнаты, правда, потом провел целый час, вновь его разглаживая. Лепида не написала ни строчки.
А спустя неделю со своими легионами в Германию вошел император.
– Значит, это ты, Норбан? – Павлин внутренне поежился под пристальным взглядом Домициана. Сам он старался смотреть куда-то мимо императорского уха. – Я знаю твоего отца. Жду тебя у себя на пиру через два часа. – Затем император повернулся к Липпию. – Приведи предателей. Мы разберемся с ними прямо сейчас.
– Всех до одного, господин и бог?
– Центурионов. Рядовые легионеры будут подвергнуты децимации, но с ней можно подождать до утра. Центурионы будут казнены сегодня, – приказал Домициан и, колыхнув пурпурной мантией, развернулся и быстро зашагал через двор. Вдогонку ему бросились двенадцать преторианцев, шестеро секретарей, несколько генералов, горстка рабов и Липпий Норбан.
– Вот как наш цезарь поступает с предателями, – одобрительно произнес Траян и даже присвистнул. – Скажу честно, мне это нравится.
– Он никогда не устраивает полевых судов, – понизив голос, добавил Павлин.
– А кому они нужны? Можно подумать, мы не знаем зачинщиков. – Траян щелчком стряхнул налипшую грязь с плеча Павлина. – Иди-ка лучше приведи себя в порядок, красавчик. Как-никак, ты приглашен на пир с самым могущественным человеком мира.
Самый могущественный человек мира едва удостоил его взглядом, когда Павлин предстал перед его очами и красиво отсалютовал.
– Норбан, – равнодушно отозвался Домициан. – Садись и ешь. Пища простая, солдатская. В походах я другой не ем.
Павлин сел, обмотал плащ вокруг ног, и наполнил себе тарелку. Минут десять он ел в молчании; в течение этого времени император поглощал пищу, в промежутках диктовал письмо паре секретарей и успел пробежать глазами стопку корреспонденции. Черствый солдатский хлеб и простая солдатская похлебка смотрелись довольно странно в золотых тарелках Липпия. Пока Домициан, – в кожаных доспехах и грубой тунике, – сидя на шелковых подушках, быстро просмотрел десяток свитков со старыми документами, Павлин исподтишка наблюдал за ним. Перед ним был тот, кого его отец считал выдающимся полководцем и талантливым администратором. Впрочем, этот же самый человек, не дрогнув, отправлял на казнь целые легионы, но был добр к своей сумасшедшей племяннице. Человек, о тайных пороках которого ходили самые невероятные слухи, человек, который с интересом посматривал на Лепиду. И вот теперь этот человек сидел перед ним в походной палатке, облаченный в солдатскую тунику, в отличие от секретарей в шелковых одеждах, что роем вились вокруг него.
Домициан на мгновение оторвал взгляд от бумаг. Павлин тотчас залился краской и принялся за еду. Увы, слишком поздно.
– Итак, Норбан, – голос Домициана заставил его поднять глаза. – Ты трибун моей преторианской гвардии.
– Да, цезарь. До этого я служил в Брундизии.
– Ммм. – Домициан подозвал секретаря и быстро продиктовал какое-то письмо. – Под командованием центуриона Денса?
– Да, цезарь.
Интересно, откуда ему это известно, удивился про себя Павлин.
– Я знаю всех командиров моих преторианцев, – пояснил Домициан, как будто прочитав его мысли. У Домициана было широкое румяное лицо добродушного лавочника, однако Павлин мог поклясться, что темные глаза буквально буравили его взглядом. – Твой отец сенатор Марк Вибий Август Норбан.
– Да, цезарь.
– И ты его единственный сын?
– У меня есть сестра, сейчас ей четыре года и она обожает абрикосы, – Павлин на миг закрыл глаза. – К чему я это сказал?
– Потому что ты нервничаешь. – Неожиданно лицо Домициана озарилось улыбкой. – Мы, цезари, странно влияем на людей. Выпей лучше вина.
Павлин с благодарностью наполнил бокал.
– Итак, Германия не основное место твоей службы, – произнес император, перебирая какие-то документы.
– Нет, цезарь. Я был в отпуске. Мой родственник Липпий, невзирая на мои возражения, назначил меня командиром легиона.
– Невзирая на возражения? – И вновь этот буравящий взгляд.
– Не думаю, что моя кандидатура была самой удачной. Я ничего не знал ни о Германии, ни о Сатурнине, ни о его легионах. Я бы ничего не добился, не будь рядом со мной легата Марка Ульпия Траяна. Я позволю себе отозваться о нем в самых похвальных словах.
– Он будет вознагражден за его труды. Но командовал легионами ты?
– Я бы не назвал это настоящим сражением. Если бы Рейн не оттаял…
– Мне не нравится слово «если». – Император расплавил в пламени свечи немного воска. – Если бы Рейн не оттаял… что из этого? Фортуна одарила тебя своей благосклонностью. Ты победил.
– Повторения подвига не будет. – Павлин сам не знал, как эта фраза сорвалась с его языка. – То есть я хочу сказать…
Домициан расхохотался.
– То есть ты отказываешься от награды, предпочитая ей наказание?
– Нет, цезарь.
– Я слышал, будто ты собственноручно убил Сатурнина. – Домициан поднял целую груду писем, а секретари с еще большим усердием налегли на перья.
– Он покончил с собой.
– Тебе ничто не мешало приписать подвиг себе. Никто не узнал бы.
Павлин пожал плечами.
– Кстати, не хочешь как-нибудь сразиться со мной? Думаю, мне будет полезно поупражняться.
– Что, цезарь?
– Да-да, я владею мечом. – Императорское перо описало в воздухе причудливую петлю, а затем опустилось на очередное письмо, чтобы вывести подпись. – Но я давно толком не упражнялся в этом искусстве, потому что все мои противники тотчас уступают мне без боя. Дурацкая привычка, которая страшно меня раздражает. Скажи, трибун Норбан, ты позволишь мне выиграть поединок?
– Нет…
– Я так и думал. – Домициан подцепил ногтем большого пальца печать на очередном письме и пробежал его глазами. – Итак, ты сделал за меня важное дело – разгромил Сатурнина и его легионы. И за это я тебе благодарен…
– Спасибо, цезарь. Я всегда готов служить тебе.
– Это был не слишком крупный мятеж, и сомневаюсь, чтобы он зашел слишком далеко. Но ты избавил меня от необходимости самому усмирять мятежную провинцию. И все же я не устрою в честь тебя триумфа. Ибо мятежи, даже подавленные, не стоят того, чтобы из их разгрома делать событие. – Домициан на минуту умолк, чтобы прочесть очередное письмо. – Таким образом, я оказался в долгу перед тем, кого я не могу по заслугам вознаградить. Согласись, это довольно забавно.
И вновь молчание. Домициан оторвался от писем и посмотрел Павлину в глаза. Тот выдержал пристальный взгляд темных глаз. Зато он не знал, куда ему деть руки.
Домициан обвел глазами слуг, стражу, секретарей.
– Оставьте нас.
Все тотчас безропотно удалились.
– В следующем году я хочу сделать твоего родственника Липпия консулом. Он круглый дурак, однако дураки, будучи консулами, как правило, довольно безвредны. – Домициан впервые за вечер опустил перо, положил на стол руки и, побарабанив пальцами, задумался. – Командир Траян получит новое назначение туда, где будут востребованы его военные таланты. Я привык вознаграждать верных мне людей. Мне они нужны рядом, особенно на тот случай, когда какой-нибудь заговорщик покусится на мою жизнь.
Павлину тотчас вспомнились разговоры в полевой кухне.
Император боится собственной тени…
– Я знаю, что про меня говорят, мол, я боюсь даже собственной тени. – Домициан вновь прочел мысли Павлина. Тот даже подпрыгнул. – Но поскольку половина императоров умерли от ножа, я не настолько глуп, чтобы не допускать такой возможности в отношении себя самого. Быть императором – опасная работа. – Домициан в задумчивости посмотрел на свои пальцы. – Я не требую жалости к себе… Но порой так устаешь от всего…
Павлин неожиданно для себя проникся сочувствием к собеседнику.
– Я не завидую тебе, цезарь, – честно признался он. – Люди могут подумать, будто я мечтаю о твоем месте лишь потому, что мой собственный прадед был императором. Но я бы ни за что не согласился бы им стать.
Домициан пристально посмотрел на него и открыл рот, чтобы что-то сказать, однако тотчас закрыл, а в глазах его вновь возникло задумчивое выражение.
– И знаешь, что, – медленно произнес он, – я тебе верю.
Они обменялись взглядами – скорее из чистого любопытства.
Домициан кивнул и потянулся за куском пергамента. Что-то быстро набросав, он поставил внизу императорскую печать и через стол подтолкнул документ к Павлину.
Тот быстро пробежал глазами написанное:
«…тем самым мы признаем трибуна Павлина Вибия Августа Норбана… в знак признания его верности и преданности… и возлагаем на него звание и обязанности…»
Павлин растерянно заморгал. Вернулся к началу документа, внимательно перечитал еще раз.
«…и возлагаем на него звание и обязанности…»
Он оторвал глаза от императорского приказа.
– Цезарь, это слишком высокая честь…
– Мне виднее.
– Но ведь, наверняка, есть другие, у кого…
– Разумеется, есть другие, у кого больше прав на этот пост. И они возненавидят тебя за то, что ты перепрыгнул через их головы, и попытаются на каждом шагу ставить тебе палки в колеса. Безусловно, стоит тебе принять этот пост, как ты наживешь себе сотню новых врагов. Скажи, ты бы хотел им стать?
– Я… конечно бы хотел, но…
– Тогда почему ты пытаешься меня отговорить?
– Я не пытаюсь тебя отговорить, цезарь. Просто мне кажется…
В темных глазах Домициана читалась усмешка.
– Скажи, тебе когда-нибудь говорили, что императору не перечат?
Павлин открыл рот и снова беззвучно закрыл, словно рыба. В ушах стоял оглушительный звон.
– Я не хотел перечить тебе, цезарь. Я просто…
– Отлично, – Домициан протянул руку. – Прими мои поздравления, префект.
